От автора: о векторах, синхронизации и безусловности (1/1)

Я прошу прощения у читателей, пока что это не очередная глава. Но так как у меня в том или ином виде уже интересовались на разных порталах этим вопросом, который возник в комментариях к предыдущей главе, а Фикбук не дает ответить таким развернутым отзывом, придется сделать это там, где нет символьных ограничений. Возможны спойлеры в неявном виде, но я старалась обойтись без них. Вопрос был простым – почему Овечкин считает поведение Валерки в Ялте предательством, учитывая, что сам не без греха и застенками грозился не шутки ради. И то, что застенки не претворились в жизнь, оставшись исключительно планом в голове – заслуга явно не штабс-капитана, потому реакция в ретроспективе выглядит несколько лицемерно.Во-первых, я хочу сказать спасибо за этот отзыв. Продуманный, искренний и честный. Ну а во-вторых, конечно, на него ответить. Вообще, когда автор поясняет то, что хотел, но, видимо, недосказал, это провал рассказчика как автора, но все мы учимся. На самом деле этот текст – и объемом, и концептом, да и мыслями тоже – в некотором роде эксперимент. Я всю жизнь раскладываю людей и их поступки то на ингредиенты, то, пожалуй, чаще всего, на компоненты математической задачи. И в текстах безотносительно фандома/ориджинала и использую, и ищу у других подобный подход. Первое случается чаще. И часто мешает, хотя это уже не о текстах. Здесь мне хотелось если не отступить от такого подхода, то хотя бы учесть, что одной логикой измерить все – нельзя. Но слышать это от других и попытаться это прожить – несколько разное. Поэтому два центральных персонажа получили следующую неравноценную смесь. Ладно, еще Перов получил гитару и возможность творить образ истинного романтика – с ней или без нее, или, как у меня, стихами и без них, но мы не о поручике ?? Валерке с детства досталась пресловутая считалочка, мерило своих поступков, которую он свято блюдет, дивно не замечая, что при этом как правило отдает больше. С сексом, к слову, то же самое: категориями партнерства он мыслить не умеет пока что, но мальчику простительно. Еще в нем есть умение, и, главное, желание докапываться до сути, внешняя картинка не имеет значения. И с эмоциями Валера обращаться умеет, я о скачках-переходах между полюсами, но периодически об этом забывает. Наивность там тоже есть, политическая определенно, но и бытовая тоже, она ему еще когда-нибудь выйдет боком. Овечкину, с которым мне куда проще, достался логическо-аналитический склад ума и неумение подпускать к себе людей с интуитивным пониманием, что иначе он вцепится в них клещом. Перова он к себе так и не подпустил, к примеру. Со стороны выглядит гордецом, вот и никто не лезет дальше очерченных границ. А еще ему досталось иррациональное ощущение, что он недостоин чего-то хорошего. Оно общее, без конкретики. И это в сочетании с умением впрягаться за других без мыслей о том, вернется ли ему в той же мере. Забавно, но факт: ?недостойность? там действительно есть, то ли взращенная вышколенным цинизмом, то ли тем, что, вбив в себе голову концепт по хождению буреломами ради задачи, достойной цели, на самом деле в личных отношениях он дойти никуда не хочет, надеясь заблудиться раньше. Он вообще на момент Ялты отношений не хочет. Но внутренняя потребность быть оцененным и услышанным там спит под основательным таким ельником, сто раз мимо пройдешь, пока заприметишь. Изменяются Валерка и Овечкин от этого наброска неравноценно, неравномерно и, конечно, по-разному. Ну а теперь раскладываем паззл по трем осям-таймлайнам: Ялта, межвременье (у кого Константинополь и Париж, у кого – гражданская в полный рост вплоть до перевода в Москву) и текущее время. Ялта.?Рассинхрон? случается изначально. Валерку всю дорогу цепляет штабс-капитан как человек. ?Темные глаза-тоннели, косая сажень в плечах? и прочие внешние атрибутики Овечкина неслучайно не акцентированы с эстетической точки зрения. Да он даже про глаза думает с позиции детали чужого портрета, слишком живые для головешки, а не манящие, волнующие, какие там еще. Цепляет суть, а не образ. Возвращаемся к считалочке. В Ялте Валера уже делает для штабс-капитана больше, хотя и не все получается. Меня особенно умилил даже не рассветный набег к Кошкину, а честные тридцать серебряников из заначки. Решение, к которому его подвели и практически вынудили, он и сам характеризует предательством, хотя я не знаю, что Валерка мог сделать еще, чтобы минимизировать ущерб и не сорвать при этом операцию. Все-таки ребят он знал дольше, ему было семнадцать, а лозунги противоборствующих лагерей запудривали и более премудрые головы. Он и так достаточно поставил на картуТеперь о Петре Сергеевиче. А Петр Сергеевич у нас эгоист. Благородный интеллектуальный эгоист, но до великолепного мерзавца не дотянул ??Овечкина Валерка привлекает как… картинка с характером. Вывод о собственной влюбленности тот делает спустя пару эпизодов, где их пересекает жизнь, когда и парой слов-то не обмолвились. То есть на основании дерзкой партии, вроде как монархического мышления и подкупающей юношеской бравады. Ну и внешности, да, тонкий колосок с пшеничными вихрами-волнами. Не в чистом виде интерес охотника и вероятное равнодушие по достижении цели, но где-то рядом. Для Валерки он в масштабах поступков не делает ничего, кроме как эпизодически наставничает – до, да и после событий у Кудасова и записки Бурнаша. Прогулку по набережной он тоже организовывает в первую очередь для себя. Овечкин вообще по эмоциональной вовлеченности за вычетом ?провокация-набережная-бильярдная? держится скорее наблюдателем, а не деятелем. Даже после бильярдной: ?шрамы, ранения? одним больше, одним меньше, какая в целом разница?. Но тогда Овечкин уже перегорел. А сверкало и бурлило у него от несоответствия ?картинки с характером? реальности. По логике, ему бы обижаться и злиться на себя, что не стал копать глубже, радостно плавал по поверхности и пропустил ножик в спину, а заодно прописать себе леща как разведчику, но это непродуктивно и так мало кто умеет. Поэтому обида за порушенный светлый образ перенаправляется вовне и возводится до предательства. С этим проще работать, подменяя вектор и окраску. И ему действительно больно, как может быть больно только обманувшемуся человеку. Это не аргументация к ответу, что Валерка первый начал, а Овечкин узнал, и прилетела известная ?ответочка? с разоблачением на публику и обещанными застенками, куда бы наш лазутчик и отправился вне всяких сомнений. Это скорее к переходу от странного отклика и приятных чувств к чувствам ненужным: на этом фоне отказываться проще. Если бы шар киксанул, Валера бы отчасти счел дальнейшее справедливым, а Овечкин просто закрыл бы свою обиду действием и, возможно, мучился бы потом. Мучиться по утраченному умеют все, это как ревновать к мертвым – они уже не могут ответить и потому непогрешимы.Резюмируя, если говорить о безусловности отношения на этапе Ялты, это к Валерке. Валере важна личность, сам факт существования этого человека, несколько плевать на причины и, как ни странно, на взаимность: он заслуживает жить, пусть живет. Это не говорит о том, что его чувства сильнее с эмоциональной точки зрения. Глубже – да, пожалуй, но таймлайн для эмоциональной раскрутки был недостаточным. Межвременье.Есть понятие ?любовь памяти?, к этому периоду вполне применимое. А еще есть понятие статичности, к личности человека неприменимое. Константинополь Овечкина, да и первый год Парижа – то, что случается при любой разлуке, когда нет перед глазами объекта приложения: память обостряется. Особенно на фоне задачи ?жить и выбираться из дерьма?. И все случившееся и неслучившееся обретает трепетно-драматический лад, делая тебя живым. Он вообще хорошо умеет лелеять свою боль и носиться с ней как курица с яйцом. У Полозковой было ?и как люди любят себя по-всякому убивать, чтобы не мертветь?. Вот это о нем. До части штабс-капитана мы пока не добрались, но могу уверить, монахом в Париже он не был, хотя и эмоциональных привязанностей не завел. Мыслями до поездки в Россию периодически возвращался к Валере как к эпизоду, обросшему книжной аурой, а потому скорее случившемуся с кем-то другим – давно, не про тебя да и вообще, невсерьез. Это уже не свойство памяти, а степень защиты: расковыривать неприятный эпизод постоянно не получится, это, во-первых, изматывает, во-вторых, теряется острота переживаний. А потом прекрасно-книжно-альбомное прошлое застывших кадров мальчика, врезавшегося в память, перестает быть отстраненным. Дальше не спойлерю, но ремарка в том, что до Москвы Овечкин все еще в чем-то влюблен в образ, а не в суть. А вот Валерка влюблен дважды. В Овечкина как человека, которого он помнит, и в его же проекцию как Каверзника-журналиста – смелость, дерзость, живость, очаровательную язвительность – даже не зная, кто скрывается за газетными публикациями. Я рада, что мне в свое время пришла в голову эта мысль. Ну и, наконец, 1924 год. Этого пока нет, но уже на вокзале первой ласточкой штабс-капитану прилетит понимание, что перед ним совсем не тот Валера. Может, поэтому ему так нравится тыкать Мещерякова носом в его поступки и смотреть на реакцию: то ли увериться, что с Ялты осталось и осталось ли, то ли понять, что самому-то важнее. Подоплека метаний проста – чем дальше, тем больше Овечкину нравится и этот новый Валера. И раз сам Петр Сергеевич не может от него отказаться, он ждет косяка со стороны оппонента, достаточного, чтобы посчитать, что так и должно быть, развенчивать уже однажды развенчанное не в пример проще. А тот как назло: то не врет в собственной биографии, то участие проявит, выдернув из акустического приступа, то действительно хочет и слушает его истории, то не лезет в записку. О, как это раздражает. Весь их разговор в ресторане – это сознательная попытка на двоих быть честным, хотя и замаскированная под считалочку поначалу. И если у штабс-капитана еще была возможность проверить в той или иной мере, что ему говорят, что у Валеры такой возможности не было. Мотивы Овечкина? Та давняя спящая потребность быть услышанным, которая вполне оправдалась. В ресторане он с настоящим Валеркой, который у лелеянного памятью образа выигрывает по всем статьям. Если бы у Овечкина было больше смелости и внутренней честности, он бы понял уже здесь, что за рамки привязанности отношение давно вышло. Но он поймет это позже. Пока хватит и понимания, что человек ему дорог, поэтому никакого потребительского отношения к Валере у него нет, ни с разговорами, ни с сексом. Ну и общее наблюдение про недостойных чего-то хорошего. Этим бы Валерке мучиться, но мучается Овечкин. И я его прекрасно понимаю. Он же на протяжении всей истории подспудно пытается от Валеры отказаться… и не может. И, если уж совсем пристально вглядеться, на момент двадцать первой главы особого счастья Валерка ему не принес, потому что принять это он не может. Скоро сможет, но до счастья, которое можно себе позволить, ему еще половину текста пилить. Да им обоим до факта, что чувства не нуждаются в упреках самому себе, а просто есть, и что в человеке не должна говорить черно-белая система с политическим прошлым, определяющим даже более чем одно будущее, пилить примерно столько же. Ладно, чуть меньше ?? Как-то так. А новую главу я надеюсь вычитать на выходных.