Глава 5. Окна памяти (2/2)
Я знаю.
Клариса толкнула дверь своего Дворца памяти, ведущую в маленькую тёмную комнатку, где хранились воспоминания обо всём, связанном с ФБР. Увидела ряды заполненных стеллажей, стол, заваленный бумагами, фотографии трупов на стенах, единственный источник света – компьютерный экран. Комната напоминала одновременно какой-то склад и её собственный бывший кабинет в подвале Квонтико. На столе Клариса увидела телефон. В тот же момент в голове зазвучали голоса из прошлого.... - Да, я была знакома с доктором Лектером – мы с ним бывали в обществе – много лет назад, и с тех пор газетчики просто лагерем стоят у моего порога из-за него. Он был совершенно очаровательным человеком, просто уникальным. От него прямо-таки пушок у вас на коже искриться начинал – если Вы представляете, что я имею в виду...О да, представляю.
... - Мы сейчас проверяем заказы, сделанные доктором Лектером на дорогостоящие подарки известным знакомым к их дням рождения.
- Известным знакомым? Значит, я теперь ?известная знакомая?... Какое ужасное выражение!
Да ладно, признайся честно – я никому не скажу.- Агент Старлинг, а Вам сколько лет?- Мне тридцать два, миссис Розенкранц, а перед Рождеством, за два дня до него, будет тридцать три.
- Скажу Вам – просто по доброте душевной – я очень надеюсь, что у Вас в жизни ещё будет парочка ?известных знакомых?. Они очень помогают скоротать время.Сдаётся мне, мадам Рашель Розенкранц, урождённая Дю Берри, я восприняла этот Ваш совет слишком буквально... Впрочем, жаловаться не на что – совет пошёл впрок. Однако Вы смелая женщина: родить в таком возрасте. И теперь Ваша дочь здесь... Может, это обычное глупое совпадение. Может, мне просто кажется, что она рисует нечто, связанное с нами. В конце концов, шкатулка Бригема хоть и редка, но не так уж уникальна. А та картина, которую Ганнибал подарил мне? Может, просто моя сентиментальность. Да, Старлинг, это верный признак приближающейся старости!Юмор не помогает. Мне не по себе, жутко не по себе, так, что руки начинают дрожать.Не к добру всё это?.
***Сидя на подоконнике, Фабьен продолжала смотреть вдаль – чувствуя внутри, как летит всё глубже в бездну. Её разум отчаянно цеплялся за что-то прочное и светлое, но все маяки будто разом погасли, воспоминания представали блёклыми и неживыми.
И вдруг в сознании возник чёткий образ матери. Её лицо, немолодое, но хранящее следы былой красоты. Её голос, низкий и прокуренный, но звучащий тепло. Её шутки – нередко циничные, но всегда смешные. Рашель из тех женщин, кого окружающие либо без памяти любят, либо столь же крепко ненавидят. Но не забывают – такую невозможно забыть. Фабьен до сих пор злилась на мать за старые обиды. Но при всей непохожести характеров и подчас сложных взаимоотношениях, в ней жило безотчётное стремление быть похожей на Рашель.- Мама... – прошептала Фабьен. Вспомнился их разговор неделю назад, незадолго до приезда Джоша. Они сидели в гостиной их дома в Балтиморе: Фабьен на диване, грызла большое зелёное яблоко, Рашель в кресле, придвинутом к окну, курила сигарету через тонкий длинный мундштук.
- То, что ты ведёшь себя столь безответственно, – сказала миссис Розенкранц, – только подчёркивает лишний раз, какая из меня плохая мать.- Ужасная, – подтвердила Фабьен, аппетитно хрустнув яблоком, – куришь тут при ребёнке...Миссис Розенкранц засмеялась чуть хрипловатым смехом.- Фабьен, девочка моя, – сказала она, с улыбкой глядя на дочь, – тыу меня особенная, уникальная. Я всегда это знала, поверь. Даже если думаешь обо мне совсем иначе.?Если я такая особенная, почему ты избавилась от меня, отправив во Францию? Неужели я, тихо сидящая в уголке с книжкой или альбомом для рисования, настолько мешала твоей личной жизни??
- Да ладно, мам. Сколько можно об этом говорить.Повисла тишина. Рашель докурила свою сигарету и теперь просто смотрела в окно. Фабьен повертела в руке недоеденное яблоко, набираясь решимости.- Мама?- Да, милая?- Расскажи мне про отца.Рашель устремила на неё удивлённый взгляд, кашлянула.- А почему ты вдруг о нём вспомнила?- Просто так. Мне хочется с ним когда-нибудь познакомиться, это возможно?- Вряд ли, Фабьен. – мать покачала головой. – Я не имею в виду, что возражаю,дело в другом. Просто я сама не знаю, где он сейчас.Это было что-то новое. Фабьен замерла, боясь спугнуть зародившуюся перемену. Прежде любые упоминания об её отце звучали в прошедшем времени – так, будто он давно умер. Но теперь Фабьен поняла. Рашель просто хочется так думать – что он мёртв или живёт на необитаемом острове.
?Но только не сегодня. Сегодня я узнаю правду?.- Мама, скажи... а какой он... за что ты его любила?Рашель вздохнула.- Знаешь... вспоминается один случай. Давно, когда я ещё не знала, что беременна тобой. Мы с твоим отцом гуляли после театра, вечером – тогда ещё в центре города были тихие места, не то, что сейчас – и я сказала ему, вроде как в шутку, но, разумеется, для меня это было всерьёз. Сказала: ?Кажется, я начинаю в тебя влюбляться!? Да какой уж там – начинаю, я была от него без ума ещё со второй встречи...- А что он ответил?- Он сказал интересную вещь... Эти слова звучали у меня в голове много лет. Сказал: ?Я такой, какой есть. Но меня, настоящего, никто не знает. И нет такой женщины, которая сможет любить, зная обо мне всё?.Снова тишина в комнате. Слышно, как за окном шуршат шины – какой-то автомобиль медленно проезжает мимо. Рашель произносит в задумчивости:- Поначалу я обиделась на эти слова. Теперь я понимаю, что он был прав.- А ты бы хотела его увидеть когда-нибудь? – спросила Фабьен после непродолжительного молчания.- Скорее всего... нет. Но я надеюсь, он сейчас счастлив – где бы ни был, какую бы жизнь ни вёл. Лучше всего, если мы никогда не увидим его, а он – нас.
И тогда Фабьен задала вопрос, который значил для неё практически всё. Она задавала его себе много раз – в тойили иной форме, но ни разу не решилась произнести вслух. До этого момента. Она желала и вместе с тем не желала знать. Потому что ответ матери определял, с каким сердцем она будет жить дальше.
- Отец не хотел, чтобы я родилась? – спросила Фабьен, чувствуя, как внутри всё падает.Рашель снова молчит.- Мама?- Не знаю, Фабьен, – наконец произнесла миссис Розенкранц. С видимым усилием, словно всё её существо противилось их разговору и тому, куда он может привести. – Я действительно не знаю.
Больше она ничего не сказала.