XV. Они смотрят (1/1)

***Стены были серые. Побелка оставалась на пальцах, при размазывании по ладоням же сливалась с кожей, заставляя думать, что руки такого же цвета. Хоть они и не. Куда более близкими по оттенку медленно становились волосы. Медсестричка, увидев меня после ?преображения?, и вовсе решила, что мне на голову осыпалась часть стены. — Нет, это снег. Я отвечал ей без особого интереса, продолжая с куда большим увлечением вытаскивать грязь из-под ногтей. Чтобы они стали белыми. Как и всё в этом месте. Мне нельзя было в полумрак и длинные коридоры. Мне нельзя было в толпы людей и к шепчущим голосам. Меня нельзя было хватать за плечи, тащить за руки и уж тем более трогать мою собственную шею. Шум хорошего эффекта тоже не давал. И когда за дверью моей палаты с грохотом проносилась толпа сбежавших из-под надзора безумцев, или, чего хлеще, какая-то железная лязгающая хрень с лекарствами, я подпрыгивал, напрягался и слушал эхо от этих звуков в своей голове. Пока меня не выдЁргивали из воспоминаний. Как же я, блять, хотел всё это забыть. Каким же сладким было ?время после?, когда прошлое не пыталось напомнить о себе каждой мелкой деталью. Заливая настоящее мочой. — Не ты их убивал, и не тебе себя винить. Ты бы все равно не смог ничего сделать, — сказала мне полная женщина с вахты, словив мой ?печальный? взгляд в сторону её коробки с новостями. Сразу же её выключила. Я смотрел на свои руки до тех пор, пока они не начинали отдавать чем-то красным и липким. Тогда я говорил себе, что Любовник всё заслужил. Они становились белыми вновь. ***Меня заставляли вспоминать, я, в свою очередь, пытался забыть. Или вспоминать вообще всё, даже немного больше. Настоящее утекало сквозь пальцы, оставляя вместо металлической спинки кровати холод пистолета у затылка. Прошлое стучало из зеркал и чужих голосов, вклиниваясь в каждую фразу, каждый приказ слушаться и слушать. Я откуда-то всё это знал. Я все это уже проживал, хер знает, когда и при каких обстоятельствах. От этой мысли лучше не становилось. Доктор снова и снова объяснял мне: так бывает, я просто потерялся во времени. На пару-тройку лет. И это нормально, что я, глядя в зеркало, видел того счастливого мальчишку, каким был когда-то сам. Пока взгляд не разобьётся о поседевшие пряди. Да, такое тоже случается. А врач всё говорит. Говорит, пока от него не остаётся только голос, мягкий, как и у всех докторов. Открыл глаза я от того, что у меня по носу бегал чёрный паук. — Утешить меня пришёл, дружочек? Он убежал куда-то в копну пепельных волос. Мне оставалось лишь усмехнуться. Пауки тут были повсюду, хотя, казалось бы, стерильность и излишняя забота о чистоте способствовать подобному были не должны. Когда я спрашивал об этом медсестёр, они фыркали, говорили мне, что пауков у них нет, и мне примерещилось. Хрена с два! Этого толстячка на своём носу (а позже и на затылке) я ощущал достаточно отчётливо. Да уж. Не этого ожидал я от очередной поездки к белым стенам. Вышел какой-то наркотический трип вместо лечения. Мальчишка из зеркала смеялся мне в лицо, фразы медсестёр я вскоре стал произносить раньше их самих. Одно и то же, каждый чёртов день я чувствовал, что происходит одно и то же. Лекарства, скрип койки, чьи-то тяжёлые вздохи. Этот шорох паучьих лап, поправляющих мою одежду и расчесывающих мои волосы. День за днём, и они поседели окончательно. ***Я ковырял тапочком пол. Мужчина в белом что-то рассказывал мне, но я особо не слушал. Издеваться над паркетом было куда интереснее, нежели внимать повторяющимся из раза в раз фразам докторов. За окном капал с крыши тающий снег, щебетали птицы. Я не знал, какие именно. Я просто слышал их. Чувствовал на себе их удивлённые взгляды. Поняв наконец, что от меня ничего добиться нельзя, доктор резко хлопнул по столу. Попытка привлечь моё внимание? Я всё с таким же безразличием поднял на него взгляд. — Ты постоянно твердишь мне, что тебе есть ради кого жить, но сам в поведении не меняешься. Ты даже не пытаешься, не так ли? — Я живу. Не видите? Живу в самом прекрасном настоящем.Назло ему натянул самую мерзкую свою улыбочку. Мужчина в халате невольно поёжился — что ж, в этом я его точно не виню.Правильно, я живу в настоящем. Без прошлого. Мальчишка в зеркале тем временем заглушает своим смехом врачебную тираду. Глупый доктор. Зачем-то взывает к моей совести, лопочет о ценности жизни и о необходимости взять себя в руки. Какая, нахуй, вообще разница, что произойдёт дальше? Куда интереснее глазеть на то, как ты начинаешь злиться из-за отсутствия у меня должного интереса.— Снег за окном никогда не растает, — на гнев этого человека мне оставалось только пожать плечами, — и вы меня отсюда никогда не выпустите. Сколько я уже здесь? Год? Два?Мы смотрели друг на друга. Долго. Спустя некоторое время доктор вновь заговорил, подбирая слова и безуспешно пытаясь объяснить мне ту вечную зиму, что я уже привык видеть. Я же ждал, когда он в конце-концов сдастся, и зеркальный ребёнок снова захлопает в ладоши, отобрав у других моих воспоминаний четвертак за очевидную победу. Договорив, мужчина смолк, и мы продолжили пялиться друг на дружку, пока за окном продолжали стучать о подоконник капли. Пока пауки медленно выползали из уголков, чтобы послушать, что случится дальше. Их маленькие лапки скрежетали по стенам. Очень громко. За дверью цокнули и остановились чьи-то каблуки. Ещё одни глаза, ещё одни уши. Все они глядят на меня, всегда глядели. Всё то время, что я был здесь и пытался выжить. Но теперь они ещё и слушают. Слушают и смотрят. Я привык.— Вот что, Ричард... — доктор сказал это с такой усталостью, что мне почти показалось — это будет его последняя фраза перед собственной смертью. — Договоримся о сделке? — Условия? — Ты рассказываешь мне всё, что помнишь сам. Я даю тебе все материалы дела, которые есть у меня на руках. Идёт? Тысячи взволнованных глаз. Из всех уголков, из всех щелей. Смотрят, ждут, надеются. Предвкушают: жертва так близко подобралась к их ловушке. Неверный ответ закатает меня в кокон, оставив загнивать тут. До тех пор, пока я не перестану двигаться и не превращусь в их пищу. — Хорошо. На стол с потолка падает крохотный паучок. Доктор, не задумываясь, прибивает его книгой. ***Темнота. Чувствую, как отворачиваются тысячи наблюдателей, разочарованные в моём выборе. Второго шанса у них уже не будет. Это смешно, и я позволяю себе улыбку. И сразу же слышу знакомый выстрел. Начинаю говорить. До тех пор, пока не пересохнет во рту. Прикусываю язык, от вкуса крови говорю лишь увереннее. Потому что воспоминания становятся только ярче. О выстрелах, их количестве, частоте. Об избиениях и том, как менялись крики. Что такого надо было сделать с нашими девочками, чтобы они так кричали? Сколько было людей? Не знаю, ощущения мне врут. Крики кажутся громче. Боль кажется острее. Меня вновь начинает тошнить, когда кто-то заходит в комнату и занимает место среди остальных ?зрителей?. Я говорю обо всём, что случилось до темноты. В мерзких подробностях про вылетевшие на стенку спальни мозги того мужичка, про ёблю с трупами (и с живыми телами, включая моё собственное). На ?этом грёбаном решении расправиться уже наконец с Любовником? я предпочитаю остановиться. Начинаю откровенно врать. Не меняясь в тоне, спокойно утверждаю о том, что там было что-то страшное, перебившее мне память до тех пор... — ...до тех пор, пока я не оказался здесь.Выплюнув из себя последний сгусток ошибочных воспоминаний, я открываю глаза. Стены кажутся ещё белее. Слепят своей уродской чистотой. На плечо ложится рука, от чего я подпрыгиваю на стуле, ныряя с головой обратно в себя. Дыхание перехватывает. Доктор что-то быстро говорит, и руку убирают. Человек, сделавший это, делает шаг в моё поле зрения. — Любовник? — тон его по-вкрадчивому вопросителен.— А, ну... — я искренне замялся, поскольку не мог вспомнить его настоящего имени. — Тот, который блондинчик. Кудрявый. Кажется, числился у этих ребят за наркотики. — Так вы с ним состояли в..?— Нет, это просто прозвище! Хе-хе. Упаси Многоликий Вас думать о чём-то таком, грязные извращенцы. Только спустя энное время я начал осознавать, что меня здорово подставили, записав всё мною произнесённое как показания к делу. Что ж, отлично. Я вопросительно смотрел на доктора, затем же, картинно обнаглев, протянул ему руку, ожидая хотя бы подобие части своей сделки в материальном виде. Мужчина в белом халате полностью проигнорировал мой намёк и ненадолго вышел из кабинета, после чего вернулся, но вместо ожидаемых папок (хотя бы слов каких-нибудь!) мне принесли... мой телефон. Обидно. Да, этого следовало ожидать. По их мнению я всё ещё мог поехать кукушкой из-за услышанного. Но я рассчитывал хотя бы на честный обмен. Я разблокировал экран. Одно непрочитанное сообщение. Ха?Нажав на кнопку воспроизведения, я прислушался.Голос, обычно не предвещавший ничего хорошего, но ... отчего-то я даже порадовался, что этот человек жив. Одно короткое слово с неизменным спокойствием в голосе. ?Выздоравливай?. Тук-тук-тук. Никогда не думал, что буду рад вспомнить этот раздражающий звук. Незнакомец же на пару с врачом немедленно оживились.— Что насчёт этого человека? Он как-то участвовал в происходившем? — Нет, его они оставили на конец. Сидел связанным почти в самом углу. Я пожал плечами. Разумеется, у меня была возможность рассказать этим двоим о ?договоренности? Алариха с Любовником, покрытии первым последнего и о прочих гадостях, сотворенным этим засранцем, но выбор мой, очевидно, пал не в их пользу. Аларих, в отличии от этой парочки уродов, хотя бы отличался честностью. ?И это всё? Пошёл прочь с глаз моих!?, так и читалось в разочарованном виде моих допросчиков. А кто я такой, чтобы не слушаться? К чертям собачьим топать всяко веселее! Встав с насиженного места, я медленно потянулся. А затем с размаху пнул стул так, что тот с грохотом отлетел в угол комнаты, напугав и пауков, и двух людей разом. Я громко рассмеялся. Давно так не хохотал над подобными выходками... Что ж, не думаю, что после такого я задержусь здесь надолго. ***