Глава 4. Потерянное (Нью-Йорк) (1/1)

33Я был готов покинуть и больничную палату и чахоточный Париж ещё в среду, но меня упорно не выпускали даже за пределы стен клиники.—?Не знаю, что их заботит больше: моё здоровье или собственные кошельки. Вытащи меня отсюда,?— сказал я Ксавьеру. Но тот никак не отреагировал, ссутулившись над экраном ноутбука за столиком у окна, лишь намеренно сильно клацал по клавиатуре и с периодичностью в пару минут выкрикивал какое-нибудь ругательство. —?Ты меня слышишь? Поехали домой.—?Врачи не рекомендуют,?— буркнул он, продолжая ?работать?.—?Ты же видишь?— я в порядке. Принимать таблетки по расписанию я и самостоятельно смогу, для этого не обязательно торчать здесь.—?Говорят?— ещё рано.—?Разве не понятно, что они всего-навсего накручивают счета?—?В чём проблема?! —?взвизгнули ножки стула, скользнув по кафельной плитке пола, и Ксавьер обернулся. Знаю, насколько я сейчас жалок и капризен. Однако мне невыносимо опротивел тот факт, что Ксавьер сутками напролёт торчит у моей кровати, будто я вот-вот да сдохну. Я был благодарен за всю его заботу, но превращаться в мою личную сиделку?— это уж слишком. Моё состояние давно пришло в норму, по крайней мере, не требовало обязательной госпитализации.—?Я тут с ума сойду.—?Сходи. По возвращении домой найдём хорошую психиатрическую клинику,?— сказал он и опять повернулся к монитору. А я почувствовал себя дряхлым безмозглым стариком, с мнением которого никто не считался.—?Заразиться не боишься?—?Заражусь?— перееду из отеля сюда.—?Я не понимаю, какого чёрта ты это делаешь?Ножки стула снова взвизгнули. И он стал отчитывать меня как щенка, обоссавшего его отлакированные ботинки.—?Тебе напомнить какое сегодня число?—?Последнее время, ты делаешь это чаще, чем мой календарь,?— уже откровенно нарывался я на скандал. Но мне это было нужно, как тем ребятам, что, надравшись в баре, вертят головами по сторонам в поисках косого взгляда или острого словечка?— любого незначительного жеста?— лишь бы устроить потасовку, сломать пару стульев или носов.—?Сраное четвёртое января?— официальный релиз сраного сингла! А ты сраный, мать его, эгоист, просравший сраную презентацию! Том и Рене должны подписывать эти сраные диски вместе с тобой! —?вылил он на меня поток своего ?дерьма? и, шарахнув дверью, вышел из палаты. А я испытал прилив сил. Последние недели я получаю удовольствие от любой формы саморазрушения. Это уже превратилось в извращённый вид мастурбации.Он вернулся вечером. Я смотрел новости. Впервые в истории гонок Ралли ?Дакар-2008? были вынужденно отменены из-за ?международной политической напряжённости?. Ксавьер остановился у моей кровати и стал заинтересованно слушать, а потом заключил, что это именно то, что нам нужно.—?Пристрелить пару французов и развязать международный конфликт?—?Я был уверен, ты ограничишься одной,?— сказал он и протянул мне какую-то бумагу. Я не успел открыть, он тут же пояснил:?— Завтра утром рейс до Франкфурта. Собирайся. У меня там есть знакомый, занимается дистрибуцией ?Харлейев?. Заскочим к нему, узнаем, когда открытие сезона.Я только промычал в ответ, не имея ни малейшего представления, о каком сезоне вообще шла речь. У меня не было ни желания, ни должной физической формы. Всё, чего я сейчас хотел,?— выбраться из этой пижамы, палаты, страны, закрыться с гитарой в своей студии и, возможно, напиться.34Начало десятого. Солнечно и ветрено. Аэропорт Франкфурта. Просто ?аэропорт??— ?Flughafen Frankfurt am Main?, без всяких там политических имён. Я был уверен, Ксавьер откажется от собственной идеи ?повидаться с приятелем? ещё в самолёте, но он остался непоколебимым и потащил меня на другой конец города, на завод ?Harley-Davidson?, где, как выяснилось, нас уже ждал какой-то Маттиас Корте.Маттиас Корте, чем-то похожий на канадского Карла, выглядел как типичный самоуверенный калифорниец. Не слишком длинные седые волосы, потёртые синие джинсы, чёрная рубашка с логотипом марки на нагрудном кармане и солнцезащитные очки?— стандартный набор ?бравого? байкера. Но в отличие от Карла, Корте стоял во главе немецкой компании ?Харлейев?. Сейчас же он стоял перед громадной стеклянной стеной фабрики, разговаривал с двумя мужчинами, но заметив Майера, приветливо махнул нам.Мы зашли внутрь здания. Выстроившись рядами, в просторном зале стояли десятки новеньких мотоциклов, сверкающих в солнечном свете. Пахли они резиной, кожей и металлом. А в воздухе витал привкус бунта и свободы.—?Тебе для съёмок или себе? —?спросил незаметно подошедший Корте и хлопнул Майера по спине.—?После твоего вопроса уже теряюсь с ответом,?— почесал Ксавьер макушку, продолжая осматривать представленный тут ассортимент.—?Ну, ты пока думай! —?засмеялся Корте и скрылся за служебной дверью.—?Может, устроить промо-сейшн? —?Вопросительно взглянул на меня Ксавьер, поглаживая сиденье стоящего рядом байка.—?Думаешь, он им нужен?—?Думаю, он нужен вам. Достаточно веская причина, чтобы наконец побриться? —?толкнул он меня в плечо. Теперь понимаю, почему мы тут. Да, это и впрямь взбодрило.Мы пробыли во Франкфурте до вечера воскресенья. За это время успели обсудить с ?Harley-Davidson? условия контракта о сотрудничестве. Фотосессия должна состояться в конце следующего месяца. Фото будут опубликованы в трёх музыкальных журналах и одном о мотоспорте.После беседы с Корте взяв в прокате фабрики два байка, мы поехали за город, где сняли номер в придорожном мотеле. Два дня пролетели грязевыми брызгами, вырывающимися из-под наших колёс. Два дня затерялись в бесчисленных магистралях, дорогах и тропах, переплетающихся между собой серыми лентами километров и музыкой холодного ветра.Я не предполагал, что подобная ?разрядка? сработает лучше врачебных пилюль. Если бы не мокрый январь и моё подорванное здоровье, то всё это ощущалось бы иначе. В последний раз я сидел за рулём байка летом, когда группу пригласили принять участие в телешоу о мотоциклах. Сейчас же, выжимая газ, следом за мелькающими вдоль обочин деревьями, картинки в сознании начинали вращаться маленькими стихийными торнадо, спутывая мысли, вызывая головокружение и свидетельствуя о том, что мне всё ещё нужно соблюдать предписания докторов.В полночь мы прибыли на вокзал Бохума. Я не планировал сходить здесь, хотел поехать домой, но почувствовал себя плохо. На тело навалилась слабость и сонливость, и я решил заночевать у Ксавьера. Не хватало ещё, чтобы меня разыскивали по вагонам или вокзалам Германии.Оказалось, моё безумие не осталось запертым в больничной палате Парижа. Оно вырвалось из сознания здесь, в ночной синеве продрогшей улицы. Но, как бы то ни было, я не могу проводить дни на колёсах, подавляя воспоминания и чувства, которые с новой силой рвутся наружу, вышибая стальные двери и срывая замки, всё потому что мы вышли на Курт-Шумахер-Платц к башням отеля ?Mercure??— пристанищу моих фантазий.35Три неимоверно долгих недели меня не было дома. В последние дни в больнице я так отчаянно рвался обратно, сюда, глупо полагая, что всё дело в Париже и этой чёртовой гнетущей французской атмосфере, а оказалось… Мой собственный дом превратился в ад. Ни это ли я выбирал, бросаясь громкими словами и коверкая строки священных писаний?Я принял таблетку снотворного, но сон так и не наступал. И я просто лежал и ждал. Смотрел на часы у двери. 16:37. Закрываю глаза, открываю?— 16:37. Смотрю на красное пламя заката, перевожу взгляд на красные цифры?— 16:37. Девять секунд спустя загорается цифра ?8??— 16:38. Но нет, это была не ?восьмёрка?, а минута ?бесконечности?. Тишина комнаты зашипела, точно святая вода, окропившая кожу грешника. Перед глазами стали вспыхивать туманные образы, едва уловимые сладкие запахи и чуть различимые низкие звуки. Её силуэт, освещённый тусклым светом уличных фонарей, застывший в сантиметре от меня. Словно мраморная статуя, потом вдруг ожившая, точно как в мифе о безнадёжно влюблённом Пигмалионе и Галатее, жизнь в которую вдохнула сама Афродита. И снова я теряю контроль над собственным разумом и не могу стереть из памяти мучительные фотографии воспоминаний, заточённые в комнате и проявляющиеся на плёнке сознания, лишь когда спальня погружается в сумрак. Жар её дыхания и влажные губы, касающиеся моей шеи; её шёпот, её стоны; мои пальцы, скользящие по её телу?— всё это ещё здесь и ещё слишком реально. И, прихватив подушку, я направился в студию, где позже меня разбудили Том и Рене. Оба в чёрных толстовках с логотипом фирмы-поставщика гитар.—?Который час?—?Семь,?— ответил Рене. —?Здесь сейчас будет репетировать группа. Вставай.—?А Тони где?—?На месте,?— Том кивнул в сторону стойки администратора.—?А вы откуда?—?Давай, вставай,?— Рене потянул меня за руку. —?Ляжешь в комнате звукозаписи.—?Сейчас семь вечера или утра? —?Никак не мог я понять, что вообще происходит и почему я лежу на диване в репетиционной.—?Вечера. Чего-нибудь выпить хочешь? —?спросил Том, и они потащили меня в соседнюю комнату.—?Не пью на трезвую голову.—?Я имел в виду кофе, но рад слышать, что твоя голова и впрямь протрезвела.Пока лежал перед компьютерами и наблюдал за работой Тома и Рене, обнаружил, что они решили изменить звучание последней композиции, над которой мы потели ещё в ноябре. Они заменили барабаны на симфонические барабаны, бас?— на контрабас, а клавиши?— на орган! Теперь трек звучал так, будто вместе с нами играл целый симфонический оркестр.—?Мне нравится. Я как раз отредактировал текст. Сейчас,?— попытался я встать на ноги, но в глазах потемнело, и я остался сидеть на диване. —?Наверное, нужно поесть.Мы поднялись наверх. И пока Рене заказывал еду, я достал из чемодана блокнот с набросками текстов песен и отдал его Тому. Половину написанного там я уже и не помнил.—?Я опасался, что все тексты окажутся о разбитом сердце,?— рассмеялся Том. —?Хорошо, что это не так. Ложь, безумие, революции, смерть. Ну и, скажи на милость, как нам назвать альбом с подобной тематикой?—?Что там? —?Рене выхватил блокнот из его рук и с любопытством стал зачитывать вслух куплет. —?Кстати! —?щёлкнул он пальцами. —?Как смотришь на женский вокал на альбоме?—?Поступали предложения? —?спросил я, хотя было глубоко плевать.—?От одной берлинской певицы,?— ответил он и, достав телефон, включил какую-то песню. —?Что скажешь? —?Я безразлично пожал плечами.Через полчаса приехал доставщик пиццы. Но после ужина мы уже не спустились в студию. Остались сидеть в столовой. Сначала Том и Рене рассказывали о проделанной работе, о Рождестве, о двух презентациях: сингла в Бохуме и новой линейке гитар фирмы, эндорсерами которой они являлись; а затем незаметно для себя самого я начал пересказывать обо всём, произошедшим со мной почти за месяц безрассудных скитаний. В полночь привезли вторую коробку пиццы, а я только добрался до середины своего рассказа. На часах?— три, на столе?— три пустых бутылки пива.—?В феврале выступление на Bundesvision, а ты рассекаешь на байке, едва выписавшись из больницы. Ты… —?Том осуждающе затряс головой. —?Я ещё могу понять тебя, но какого чёрта вытворяет Майер?—?Мы подписали контракт.—?К чёрту контракт!—?Брось! До выступления ещё месяц. К тому времени мой голос придёт в норму.—?Они всё равно пустят фонограмму,?— подключился Рене, махнув рукой.—?Теперь ты на его стороне?! —?подорвался с места Том. —?А альбом? Остался лишь ты. Инструменты практически записаны.—?Что вообще говорят врачи? —?спросил Рене, и Том принёс ещё пива.Очевидно, наш разговор затянется до рассвета.36Утро наступило в обед. Кроме меня в доме никого не было. Но снизу, из студии, доносился глухой стук барабанов. Том, Рене и какая-то группа подростков толпились в заполненной сигаретным дымом репетиционной комнате. Два табачный вдоха и кашель снова вернулся.—?Вообще он прав, нужно вам курить снаружи,?— обратился к ребятам Том. —?Ты как? —?Кивнул он мне. ?Класс?,?— показал я и вышел из комнаты. —?Едем в больницу?Замечательно. Ксавьер передал им свои бразды ?сиделки?. Однако права выбора у меня, вероятно, не было. В ближайшие месяцы группа должна завершить запись альбома, чтобы лейбл мог заняться предпродакшеном. Нужно возвращаться к нормальной жизни. А пока я пребывал в состоянии болезненного воскрешения.Вооружившись кипой бумаг, что вручили французские врачи, мы направились в местный госпиталь, где мне в очередной раз пришлось сдать анализы. Затем я получил новый список лекарств и предписаний. Незаконченный курс массажа и физиотерапии я должен был продолжить теперь здесь.Спустя неделю строгого соблюдения всех указаний в ежедневных осмотрах уже не было надобности. И я закрылся в студии. Работал над голосом, сочинял тексты, исправлял имеющиеся. Занимался записью и сведением песен других групп. К середине января от кашля и болезни не осталось и следа. Тело исправно функционировало, а вот разум пребывал в психологически угнетённом состоянии. В доме я просто не мог заснуть. Пришлось перебраться в студию и купить обогреватель. Зима наконец замела замёрзшие голые улицы снегом. Температура упала до десяти градусов, а холодный северный ветер, кажется, продувал стены насквозь. Сначала постоянное присутствие посторонних людей возвращало меня на нужную колею: большую часть времени мои мысли были заняты музыкой. Но в какой-то момент музыка исчерпала себя, и прошлое стало сочиться из всех щелей памяти. Меня стали бесить люди. Даже Том и Рене начали меня сторониться, как и я, наивно ?выжидая? время. Депрессия обретала форму неконтролируемых вспышек ярости. Я бросался на всех и вся без всякого на то повода и с превеликим наслаждением освободил бы студию, выгнав бы их всех к чёртовой матери, но спустив тысячи евро на свои межконтинентальные передвижения и лечение, был вынужден ?восстанавливать? не только здоровье, но и банковский счёт. Поэтому выгнал не я их, а они меня. Я поселился в столовой, сдвинув две кушетки и соорудив себе кровать. Спал днями, когда в студии кипела жизнь. Вечерами записывал музыкантов. А ночами в спасительном одиночестве сводил песни. Без конца перечитывал собственные тексты, перечёркивая строки, за которыми всё равно эхом звучали отголоски ?разбитого сердца?.В один из дней сорвался, решил позвонить в лабораторию, поговорить с Жюльет, но пока искал номер телефона в интернете, выскочила лента новостей. Писали о смерти Хита Леджера. Писали о смерти. Я закрыл ноутбук, отложил телефон. Всерьёз задумался, не наглотаться ли снотворного до полной отключки. Я был сыт по горло снами, в которых я безуспешно пытался задушить истязающие разум воспоминания, затушить полыхающие чувства. Не прошло ни одной ночи без сновидений. Мне снились дорога и небо. Снились лица всех тех, кого я встречал: раскосая голубоглазая исландка, Сесиль, стюардессы, Карл, Джо, постояльцы ?Chez Carl?, постояльцы ?Royal Cardinal?, девушки с ресепшена, обслуживающий персонал обоих отелей, не представившаяся курносая сотрудница лаборатории, Жаклин и её коллега-переводчик, Жюльет, интерны, доктора, медсёстры, пациенты, супружеская пара стариков из аэропорта, храпящие соседи, летящие в Париж, парижский сосед с верхнего этажа, которого разбудил мой громкий кашель, мужчина, растолкавший меня на конечной ?зелёной ветки?, Полин, Луи в голубом пиджаке, их ?жужжащие друзья?, мопс Бульон, безымянный официант из кафе ?PANIS?, четыре безымянных торговца книгами, детский рождественский хор, прохожие, туристы, полицейские, старик в обрызганном грязью сером пальто, сумасшедший с мазутными пальцами из парижского автобуса, дама в фиолетовых сапогах, китайские туристы, две дамы под красным зонтиком, десятки безымянных таксистов… Эли. Её я видел чаще остальных. В одних снах мы занимались любовью, а в других я убивал её. В одних снах она задыхалась от удовольствия, в других кричала от боли.Достал из аптечки баночку со снотворным, высыпал горсть белых таблеток. Сидел, смотрел. Пересыпал из ладони в ладонь. Нет, смелости не хватало. Задержал дыхание. Посмотрел на часы на микроволновке. Меньше минуты. Выдохнул. Набрал в лёгкие воздуха. Снова задержал дыхание. Выдохнул. Задержал дыхание с пустыми лёгкими. В ушах зазвенело, а из горла вырвался кашель. Забыл засечь время. Так больше не может продолжаться. Пошёл в студию сводить песни.37Зверем воющая снежная вьюга и очередная бессонная ночь перед мониторами в студии. Если бы не музыка, наверняка давно бы слетел с катушек. Не имел ни малейшего представления, ни о том, какой сегодня день недели, ни какое число. Рене и Том уехали к друзьям в Гамбург, в студию AFM Records, поделиться творческими идеями и обсудить выход их альбома. Я же заперся ото всех в своём одиночестве, написав столько текстов, что хоть издавай толстый сборник дешёвой поэзии.Был уже вечер. Серый дым облаков плотно затянул небо. Ветер гудел в проводах, снег осыпал окна столовой. Для меня день только начался. В студию спускаться ещё рано?— там Тони и какие-то джазисты. Записи?— нет, значит?— до девяти часов торчать в доме.—?Хей! —?в дверях появился Ксавьер, словно специально дождавшийся момента моего душевного гниения. Я перестал отвечать на его звонки ещё неделю назад. И он знал, что я не хочу никого видеть, но всё равно упрямо припёрся. —?Хей! Оживай! —?вырвал он листок из моих рук и принялся лупить по щекам. —?Слышишь? Прекрати переводить чернила на тексты о шлюхах!Я вернулся в холодную реальность и осознал, что сделал, только когда кровь из его носа хлынула на устланный бумагой стол, и Ксавьер рванул к раковине в кухне. В голове крутились слова извинения, но перед глазами всё продолжала стоять пелена гнева.—?Дай лёд! —?сказал он, и я достал из холодильника замороженную упаковку брокколи. —?Бьёшь, как девчонка. —?Запрокинув голову, пытался он остановить струи крови, зажав нос покрывшимся красными пятнами полотенцем. Я молчал, не знал, что ответить. Вообще, был уверен что ?ответит? именно он встречным ударом. Любые слова о моём сожалении казались дешёвой фальшивкой, поэтому мне ничего не оставалось, как просто предложить поехать в больницу. —?Болен ты, а не я. Почему не поехал к Алексу и ребятам вместе со своими? —?прогундосил он, положив на переносицу брокколи, словно сейчас ничего и не произошло.Я промолчал. Всё было до тошноты предельно понятно. Тогда он завёл разговор о других музыкантах, ?сдавших свои альбомы в срок?. И вот я вмиг превратился в студента-раздолбая, не закрывшего зачётку в установленные ?сессионные рамки?.—?Хм. Оперативно,?— хмыкнул он, выглянув в окно: перед домом остановился фургончик.—?Что ты опять затеял? —?спросил я, наблюдая за тем, как двое парней потащили к порогу какие-то коробки.—?Сюрприз,?— ответил Ксавьер, смывая с лица остатки крови, и, указав на нос, добавил:?— Очевидно, не прогадал. Открой дверь.—?Куда заносить? —?уставились на меня парни в оранжевых спортивных куртках, кивнув на расставленные на пороге коробки и боксёрскую грушу, доходившую мне до плеч.—?Туда,?— указал Ксавьер на дверь в столовую.—?Пусть увезут. Мне она не нужна.—?Да ну? —?потряс он пакетом с брокколи.Рабочие внесли всё в комнату и принялись раскладывать по полу дрели, отвёртки, цепи…—?Ты хочешь повесить её здесь? —?спросил я, наблюдая за тем, как Ксавьер давал указания, как и где нужно закрепить грушу. —?Я против.—?Свари мне кофе,?— похлопал он меня по плечу, явно провоцируя на повторный удар. —?Стол Короля Артура придётся отнести на чердак. Разбирайте! —?вновь кивнул он парням. Я лишился права управлять даже своим собственным домом.—?Какого чёрта ты творишь?!—?Королевство в безопасности. Кофе! —?И я уже сжал кулаки, но вовремя осёкся.Пока они не вынесли стол из комнаты, я не представлял, насколько она может быть большой и пустой. Теперь кроме груши, висевшей в центре столовой, и моей самодельной кровати там ничего не было.—?Тебе это нужно. Выступление через пару недель. Штэф,?— национальное телевидение,?— а ты выглядишь, как мешок дерьма.Я сам устал от этой жизни, распространяющей мою болезнь на всех, кто бы ко мне ни прикоснулся. Проходили недели. Тянулись дни. Минуты растворялись в пустоте часов. Но ни черта не менялось?— мои раны оставались распоротыми.—?Хочешь добавить на альбом ещё песен? —?спросил Ксавьер, рассматривая разбросанные листы с текстами. Я отрицательно мотнул головой. Он не заметил. —?Думал, вы утвердили список.—?Утвердили. Это моё. —?Он только то ли иронично, то ли саркастично промычал в ответ и, вытащив из общей горы бумажного мусора перечёркнутый вдоль и поперёк листок, начал зачитывать написанное. —?Это не баллада, не делай из меня… да плевать.?…на полпути врубаешь красныйВизг тормозов, и вновь строишь глазки…??Я умирал и видел в красках,Как чёрное солнце вдруг погасло.Я засыпал в твоих лживых ласках,Сказках о том, что любовь…?—?Ясно,?— Ксавьер скомкал бумагу и, швырнув в угол, вышел в коридор.—?Ты куда? —?спросил я, когда он уже застегнул куртку и натянул шапку.—?В Бохум,?— последовал короткий ответ и хлопок входной дверью.—?Да брось! —?прокричал ему вслед. Он остановился перед машиной и засмеялся.—?Знаешь в чём твоя проблема? —?Я утвердительно кивнул.38Синее утро понедельника. Четвёртое февраля. ?Flughafen Düsseldorf?. Я устал от аэропортов, от чемоданов, от этих вечно куда-то спешащих лиц, от залов ожидания, от ожидания. Обычный досмотр затянулся дольше обычного, потому что работнику службы безопасности не понравились мои покрытые синяками и ссадинами костяшки пальцев и небритая физиономия. Ксавьер психует, точно капризная истеричная девица, а я объясняю скептически настроенной охране, что две недели подряд осваивал азы кикбоксинга. Службу безопасности всё равно что-то смущает, и меня просят разуться. Снимаю ботинки. Прощупав, просканировав и тщательно осмотрев всю мою одежду, нам, наконец, дают ?зелёный свет?. Спешим на посадку, которая вот-вот закончится. Ксавьер продолжает действовать на нервы своими занудливыми нравоучительными речами, как будто бы мы опаздываем лишь по моей вине, мол, побрейся я дома, не был бы похож на исламского террариста-шахида. Я уже несколько раз успел пожалеть о том, что согласился полететь с ним в Нью-Йорк на встречу с Sony. Вернее, встреча-то у него, я лечу ?развеяться?. Однако предчувствие кричит об обратном.Вылетаем в десять двадцать пять. Больше восьми часов полёта, и приземляемся в JFK в двенадцать сорок пять. Разница во времени давит на сознание. Я хочу спать, но в Америке ещё полдень. Морозно. Солнце слепит, отражаясь отовсюду: от вод Ист-Ривер, от белого снега, от бесчисленных окон-зеркал небоскрёбов. Такси везёт нас на Манхэттен, в Мидтаун. Офис Sony?— на Мэдисон Авеню у одноимённого парка, поэтому наш отель рядом?— в десяти минутах вверх по Бродвею до Седьмой Авеню.Город кишит автомобилями, жёлтыми такси и общественным транспортом, отчего улицы кажутся ещё более узкими, чем в Париже. После тишины в самолёте, стоящий тут гул долбит по барабанным перепонкам своей переломанной полиритмией. Откуда-то, разрезая ледяной воздух тонкой нитью, струится тёплый запах фастфуда. По обе стороны дороги мелькают коричневые высотки, американские флаги и стеклянные витрины фешенебельных бутиков. Мы проезжаем мимо Эмпайр-стейт-билдинг и останавливаемся перед одним из этих ?скопированных с самих себя? зданий, над козырьком которого шесть величественных колон упираются в бетонную плиту с буквами ?HOTEL PENNSYLVANIA?. Заполнив бумаги, поднимаемся в номер.Я чувствовал себя обессиленным и совершенно измотанным. Ксавьер же, приняв душ, светился бодростью и приподнятым настроением. Ещё бы. Весь полёт он проспал, я?— нет. И в отличие от него, я выехал из дома в раненый час, доехав до Бохума поездом. А потом мы взяли такси, и через пятьдесят минут уже были в Дюссельдорфе. Он переоделся и ушёл в офис Sony. Я лёг спать.39Утро вторника разбудило визгом автомобилей, сигналящих где-то неподалёку. Ксавьер снова ушёл в Sony на какой-то тренинг, поэтому я отправился на свой тренинг, в фитнес-зал отеля. Вечером едем в спортцентр IZOD, в Нью-Джерси на игру Lakers. Признаться, в последний раз я был в Нью-Йорке в середине девяностых. Мы выступали в клубе ?Limelight?, что как раз находился рядом с Мэдисон-парк, именно потому я и знал довольно-таки хорошо эту часть Манхэттена; но, несмотря на то что клуб давно закрылся, а город лишился своих Башен-близнецов, Нью-Йорк оставался Нью-Йорком. По ту сторону Гудзона мне не довелось побывать, сегодня еду впервые. Я никогда не был ярым фанатом баскетбола: не следил ни за сезоном NBA, не знал ни имён игроков, ни названий большинства команд. Ксавьер?— напротив, любил его больше, чем футбол. Однако даже самому далёкому от баскетбола человеку было известно, кто такой Коби Брайант?— живая легенда. И я хотел увидеть его ?в деле?.Встретились с Ксавьером в Центральном парке в пять. Добрались до спортцентра на метро. Кажется, попали в час-пик. В Нью-Йоркской подземке слишком душно, а поезда тормозят оглушительно громко. Освещённое прожекторами внушительных размеров квадратное здание, увешанное баннерами с изображением баскетболистов, располагалось на ?пустыре?: вокруг ни одного строения, только широкие обочины, дороги, да ?хайвэи?. Перед главным входом, на заснеженной лужайке, на высоких флагштоках величественно развевались красно-белые полосатые флаги со звёздами на синем прямоугольнике. А вот небо тут совсем беззвёздное, всё из-за искусственного ночного освещения. Под козырьком центра, над которым на белой стене приветствовали громадные красные буквы ?IZOD?, уже толпились фанаты, оживлённо обсуждающие предстоящую игру. Мы купили по жёлто-оранжевой бейсболке с логотипом команды и прошли внутрь. Лос-Анджелес ?Лейкерс? играли против Нью-Джерси ?Нэтс?.По тому шквалу эмоций, что мы испытали сегодня, игру можно было бы сравнить с последним матчем ?Вольфсбурга?, на котором я побывал. Бесспорно, всё дело в ?живом присутствии?. ?Лейкерс? выиграли: ?105??— ?90?, но Коби получил травму. Великолепный игрок, то, как он работает с мячом,?— настоящее искусство. Я бы сам сейчас был не прочь побросать мяч в кольцо на какой-нибудь площадке.—?У меня непреодолимое желание пропустить пару стопок. Ты со мной или в номер? —?озадачил своим вопросом Ксавьер, мне казалось, что мы направимся именно в спортзал отеля.—?Есть повод? —?После каждой встречи с Sony он был похож на выжатый лимон, но так ничего и не рассказывал. Ксавьер снова промолчал, давя улыбку, ответившую за него.Мы нашли какой-то бар на противоположной стороне Бруклинского моста у самого побережья Ист-Ривер. Внутри было темно, много неона и людей, а из колонок гремела музыка, резонируя низким басом где-то между рёбрами. Не самое лучшее место для задушевных бесед, но идеальное для того, чтобы как следует надраться.Сев за барной стойкой, мы заказали по кружке пива. Ксавьер завёл разговор об экономическом кризисе. Его жалкие попытки перекричать музыку, при этом сохраняя серьёзность лица, выглядели крайне комично, будто два уставших клерка с Уолл-стрит решили запить своё горе.—?Так они закрывают GUN? —?прокричал я. Он пожал плечами, сказав, что с апреля будет управлять офисом Sony в Берлине, пока только в качестве ?стажёра?.—?Если их, конечно, всё устроит, они переведут меня туда в сентябре, найдя для лейбла в Бохуме замену.—?А что не так со столицей?—?Хёфэ подал в отставку.—?I’m sorry! —?опрокинула на меня бокал вина какая-то девица с ярко-красными губами. —?I guess I just splashed some wine on your shirt.—?I guess, она отдаёт отчёт своим действиям,?— засмеялся Ксавьер. —?Я отойду,?— кивнул он на дверь туалета.40—?Штэф, какого чёрта?! Или я должен сказать ?whatta fuck?? —?отвернулся он к окну.Знаю, я вспылил. Девушка всего лишь хотела познакомиться. А я же в достаточно резкой форме выказал своё нежелание запоминать её имени. И ей показалось грубым моё поведение. Откуда-то появилась свита разгневанных дружков красногубой брюнетки. Завязалась драка, и охрана бара вышвырнула нас за дверь, где мы продолжили ?выяснять отношения?. Вовремя я занялся кикбоксингом. Моя физиономия не пострадала. Однако за нарушение общественного порядка и сломанную скамейку нас всех всё равно затолкали в полицейские машины, доставив в участок Metropolitan Detention Center. Пока сидели в камере, говорили о том, что, в отличие от виновницы этой стычки, ночь в тюрьме придётся провести именно нам. Так, слово за словом, мы разговорились и познакомились с Эдди, Биллом и Мэттом. Всем?— явно не больше тридцати. Эдди был мексиканцем, со смуглой кожей и густой шевелюрой по самые плечи, а при взгляде на Билла и Мэтта в голове щёлкало: ?С ними лучше не связываться?. У одного из-под ворота свитера торчали языки пламени татуировок, у другого на правой руке наколка ?RIOT?, по букве на каждом пальце. На деле же все трое оказались приятными в общении, и мы заговорили о женщинах и их поразительной способности ?выходить сухими из воды?.—?Ты прости, что я тебя помял,?— сказал Ксавьер Биллу. Тот только махнул рукой и тоже извинился. —?Второй раз за последнее время получаю по морде,?— его осуждающий взгляд упал на меня. —?Если бы они тебя разукрасили, тебе пришлось бы наложить тонны грима или и того вовсе разрисованным клоуном по сцене прыгал бы.—?По сцене? Чем вы, мужики, занимаетесь?Невинный вопрос обернулся концертом в Нью-Йоркской тюрьме. Темой музыки увлеклись и мы, и соседи-сокамерники, и надзиратели. Полицейский по фамилии Фостер позволил Ксавьеру и мне надеть настоящую служебную форму американских копов. Ещё один надзиратель принёс металлофон, стеклянную банку с канцелярскими кнопками, стул и карандаши, которые можно было бы использовать в качестве барабанных палочек. Хотя они не пригодились?— Ксавьер отстукивал ритм ладонями. Мне досталась банка-маракас, а Билл должен был сыграть на металлофоне, но в последний момент спасовал, увидев, сколько зрителей столпилось вокруг импровизированной сцены перед нашей камерой. Тогда банку-маракас взял Эдди, я?— стул-барабан, а Ксавьер?— металлофон. Джемсейшн перетёк в выступление, и мы стали играть каверы на классические рок-хиты. Завершилось всё тем, что я и Ксавьер решили создать собственный музыкальный проект.41Проведя бессонную ночь в камере, а утром, выплатив административный штраф и уладив все бумажные формальности, мы отправились в отель?— паковать вещи. Вылет в половину пятого из аэропорта Ньюарк. Снова пересекаем воды Гудзона. На въезде в Нью-Джерси попали в пробку. Я был уверен, что мы опоздаем на регистрацию, но судьба нам сегодня благоволила.Ксавьер отошёл за кофе, а я остался сидеть в зале ожидания, сверля взглядом табло отправления, на котором горела информация о следующем рейсе: Ньюарк?— Париж-Орли.—?Выкинь эти мысли,?— ввалился Ксавьер в кресло рядом, протянув бумажный стаканчик с кофе. Я лишь усмехнулся, ничего не ответив. Подобные мысли меня не посещали вот уже как пару недель. Но стоило какой-нибудь незначительной мелочи задеть ?живые? уголки памяти, сердце начинало щемить колющей болью.—?Ты из Дюссельдорфа в Берлин? —?спросил я его, уткнувшегося в телефон.—?Нет. Со следующей недели. Понедельник–четверг я в Берлине. Пятница–воскресенье?— в Бохуме.—?А выходные?—?Отдыхать буду в самолёте между Дортмундом и Берлином,?— засмеялся он. —?Бери своих и приезжай в понедельник. Том кидал демо какой-то певицы, говорит, что хочет разбавить альбом женским вокалом. Убьёте двух зайцев разом. Запишитесь в студии Sony, дай знать заранее, как только согласуете время. И скинь трек… —?он всё продолжал рассуждать о планах на ближайшее будущее, а мои глаза застыли на мужчине с таким же коричнево-зелёным стаканчиком кофе, как и у меня. Но я обратил на него внимание не поэтому. Мужчина был высоким, а рядом с ним, повернувшись к нам спиной, стояла женщина, чья голова едва доходила ему до груди. Её короткие чёрные волосы и худоба напомнили мне о матери Эли. Потому я и перестал слушать Ксавьера и наглым образом стал вслушиваться в разговор странной пары. Но они говорили так тихо, что я и слова разобрать не мог. —?Эй, Штэф! —?толкнул меня Ксавьер.—?Мне кажется это Жюльет,?— кивнул я на женщину.—?Какая ещё к чёрту Жюльет?!—?Мать Эли.—?Не начинай,?— его глаза мгновенно округлились, и он отрицательно замотал головой. —?У тебя паранойя.Но я уже поднялся с кресла и направился в сторону воркующей пары. Остановился в метре от них, у окна. Объявили о начале посадки на рейс до Дюссельдорфа.—?Штэфан! —?проорал Ксавьер так по-военному громко, что, кажется, все присутствующие в зале аэропорта Штэфаны услышали его командный зов. Мужчина и женщина оживились и тоже завертели головами по сторонам в поисках источника звука. —?Штэф! —?позвал он во второй раз. А мои глаза встретились с тёмными глазами женщины. Это была Жюльет. Сердце заколотило барабанной дробью. —?Пойдём,?— Ксавьер потянул за рукав.Я не соображал, что сейчас происходило и как такое вообще было возможно. Хотел с ней заговорить, но слов не находилось. Мысли крутились вокруг одного вопроса: ?Эли здесь??.—?Bonsoir,?— только и смог выдавить я.—?Вы знакомы? —?спросил её, тоже остолбеневшую на месте, мужчина, а затем улыбнулся и протянул мне руку.—?Что вы здесь… —?обратилась она ко мне, не закончив вопроса и разведя руками, и всё с подозрением посматривая на мои пальцы, покрытые ссадинами.—?Прилетел с другом по делам, а вы? Эли с вами?Жюльет заговорила о какой-то медицинской конференции, убеждая, что находится здесь ?исключительно по работе?. А потом опять стала просить ?оставить Лэли в покое?.—?Так она с вами? —?Жюльет отрицательно мотнула головой, но я ей не поверил.Высокий мужчина и она выглядели подозрительно счастливыми. И я предположил, что они втроём решили выбраться на семейный уик-энд в Нью-Йорк. Внутри меня что-то щёлкнуло, и я стал выкрикивать имя Эли. Вокруг нас собрались любопытные зеваки, и где-то между снующими всюду людьми мелькнула фуражка полицейского, направляющегося к нам. Я пришёл в чувства в тот момент, когда Ксавьер едва не переломал мне пальцы руки, сдавив ладонь.—?Сэр, всё в порядке? —?спросил подошедший полицейский, покручивая дубинкой.—?Простите, он, верно, слишком громко кричал, но объявили посадку на наш рейс и… —?Полицейский в очередной раз окатил нас холодным взглядом и направился прочь.—?Её здесь нет. Вот, смотрите,?— протянула мне Жюльет бейджик, на котором и вправду были написаны слова ?конференция?, ?инфекции?, ?2008?, её имя и должность. Мужчина зачем-то тоже показал свой бейджик. —?Дэниэль во Франции,?— чеканя слоги, произнесла она. —?Мы оба прилетели на конференцию в Бостон. Вы можете обвинять меня в чём угодно, но, уверяю, герр Хюттер даже не понимает, о чём речь.—?Герр Хюттер? Так вы немец? —?Мужчина вновь добродушно улыбнулся и протянул мне ладонь. —?И куда вы, позвольте поинтересоваться, направляетесь? В Париж?—?Моему другу нездоровится. Штэф, пошли, —?опять потащил меня Ксавьер.—?В Берлин,?— ответил мужчина, указав пальцем на табло. Самолёт до Берлина вылетал через час.—?И вы? —?спросил я Жюльет.—?Простите его за этот цирк,?— какого-то чёрта всё не унимался Ксавьер.Жюльет достала из сумочки билет: ?Ньюарк?— Трюдо?.Мне казалось, что цирк устроил не я, а как раз таки Жюльет и этот Хюттер. Притворяясь, ломали какую-то дешёвую комедию.—?Штэф, пошли, —?похлопал Ксавьер меня по спине, подгоняя к выходу.—?Она знает, что я её искал? —?спросил я Жюльет, и она в грёбанный сотый раз попросила ?оставить Лэли в покое?. —?Она знает?! —?голос сорвался на крик. Жюльет утвердительно кивнула. —?Она в Берлине? —?Посмотрел я на мужчину, который на добрый десяток лет был младше Жюльет. И я всё пытался понять, какое отношение он имел к обеим.—?Что?! —?рассмеялся тот.—?Извините его,?— прошептала Жюльет ему. —?Она во Франции. Хорошего полёта! —?направились они прочь из зала.