Глава 4. Потерянное (Всё заканчивается в Париже) (1/1)

13Никогда больше не буду бронировать отели онлайн или, по крайней мере, делать это самостоятельно. За столько лет гастрольной ?службы? решением подобных вопросов занимались промоутеры туров, а если я путешествовал, то?— туристические агентства. Не поскупись я и сними нормальный номер в центре города, не оказался бы в этой дыре. B&B отель под названием ?Сhez Carl?, что переводится как ?У Карла?, находился на проспекте Дюпра, в пяти минутах ходьбы от озера Сен-Луи. Представлял он собой трёхэтажный синий особняк с обветшалым фасадом. На первом этаже был ресепшн, просторный зал, скромная столовая, несколько служебных комнат и спальня хозяина ?отеля??— высокого Карла, выглядящего так, словно он байкер на пенсии: выпячивающееся пивное пузо, лысина, пепельная бородка, и только отсутствие старческих морщин на лице, выдавали его истинный возраст?— явно не больше пятидесяти. Говорил Карл и на английском, и на французском, но глотал звуки, отчего порой его было сложно понять.На остальных этажах?— номера для постояльцев?— маленькие, но уютные комнаты без каких-либо излишеств: кровать, шкаф, тумба, ванная. И если бы я вчера не был так измотан перелётом и так смертельно не хотел спать, несомненно, поискал бы другое место. Впрочем, и сегодня мне нужно заниматься не решением вопроса поиска сносных апартаментов, а лаборатории.Вообще, складывается впечатление, будто бы я и не покидал Германии, кругом?— двух-трёхэтажные жилые дома, ни кафе тебе, ни закусочных, лишь один продуктовый магазинчик рядом с ?Карлом?. Дело прояснилось позже, когда я, вооружившись google-maps, понял, что нахожусь в спальном районе города, должно быть, весьма живописном летом, но сейчас с какой-то гнетущей холодной атмосферой.Проблема карт в том, что они довольно часто могут ввести в заблуждение своими размерами. Я был уверен, улица Шербрук?— прямо над моей головой. Оказалось?— дальше. В итоге, по совету Карла, пришлось взять такси. Собственно говоря, добраться до искомого адреса вместе с местным жителем?— решение весьма разумное. Во-первых, идти пешком в такой мороз не хотелось. На улице стоял настоящий дубак: с конца ноября над западной частью страны свирепствовал снежный шторм, сильнейший за последние годы. Но факт того, что я стал невольным свидетелем события исторического масштаба, совершенно не радовал. Всё-таки нужно было проверить метеосводки до отлёта. Каждый вдох ледяного воздуха ощущался на вкус опаляющей горькой гарью. Ноздри слипались. Было около четырнадцати градусов, но дул сильный ветер, из-за которого казалось, что температура ещё ниже, чем на самом деле. Во-вторых, но уже не столь существенных, пойди я пешком, убил бы намного больше времени, в одиночку выискивая нужный дом.Я и не предполагал, что улица Шербрук?— тоже частный сектор, к слову, очень даже напоминающий тот, где живу я: тихий район, дома в два-три этажа, обвитые лестницами, линейка автомобилей припаркованных вдоль дороги. Впрочем, почему бы лаборатории не устроиться здесь, ведь и моя студия находилась в жилом доме. Такси остановилось, и водитель озвучил плату за проезд, а я ошеломлённо уставился на облицовку дома из белого пластика, на лесенку, украшенную к Рождеству гирляндой и красной лентой, на припаркованный перед гаражом старенький японский минивэн, на большую гору снега у окна с цветастыми занавесками по другую сторону разрисованного морозом стекла.—?Сэр? —?обратился ко мне водитель.—?Это Шербрук 666? —?не веря ни карте в телефоне, ни навигатору в машине, уточнил я.—?Всё верно.Это шутка? Или я ошибся? или Ксавьер? Я достал листок с адресом лаборатории и протянул его пареньку.—?Sherbrooke Ouest,?— произнёс он на французском, выделив интонацией последнее слово. И я понял свою оплошность. —?Шербрук Запад,?— повторил он. —?Это в центре.—?Далеко отсюда?—?Двадцать-тридцать минут, но сейчас час пик?— в городе пробки, да и погода такая… —?сказал парнишка, повернув ключ зажигания.Дворники едва справлялись с ссыпавшимся на ветровое стекло снегом. На дорогах завалы, аварии, много спецтехники, разгребающей снег, но создающей дополнительные пробки. Прошло минут сорок, прежде чем значительно возросло число общественного транспорта, красивых зданий, кафе, ресторанов, отелей, фешенебельных бутиков, банков, торговых центров, дорогих автомобилей и редких прохожих, из-за ненастья прячущих краснощёкие лица в капюшонах громоздких пуховиков. Машины сигналили, ветер выл, люди что-то выкрикивали: нескончаемый городской гул.Мы остановились на углу перед двумя деловитыми офисными высотками с узкими зеркальными окнами, между башен которых была заключена квадратная двухэтажка из красного кирпича, явно не вписывающаяся в общую урбанистическую гармонию. На торце здания висела зелёная табличка с белыми буквами: ?Laboratoires Médicaux GMH Inc?. Сердце ёкнуло.14Минут десять я просто топтался вокруг лаборатории, не решаясь войти. В голове крутились обрывки фраз, незаконченные диалоги. Я не знал, что сказать матери Эли, но интуиция подсказывала?— окажись я с ней лицом к лицу, слова сами найдут правильное построение. Внутрь меня загнала усилившаяся пурга и хлёсткий ветер. Светлый чистый кафельный пол, маленький диванчик у окна, рядом?— фикус в каменном горшке?— хорошее начало. Но я всё равно нервничал так, словно пришёл на приём к стоматологу. Ладони вмиг вспотели. Стойка администратора пустовала, может оно и к лучшему. Я изо всех сил старался оттянуть время и собраться с мыслями. Бесполезно, в мыслях?— хаос.Снял куртку. Сел на диван. Встал. Подошёл к широкому окну. Потрогал фикус?— живой. Подошёл к стойке?— монитор компьютера включён. Громко раскашлялся, пытаясь привлечь чьё-нибудь внимание. Никого. Вернулся на диван. Сел. Снова встал. Подошёл к стене. Начал рассматривать какие-то сертификаты в строгих рамках. Раздался телефонный звонок. Я не сразу понял, что это мой мобильный. Звонил Ксавьер. Поинтересовавшись, как я долетел, он стал говорить о работе. Напомнил о том, что четырнадцатого февраля — выступление на Bundesvision. В прошлом году мы стали победителями конкурса, в этом — закрываем его. —?Bonjour, puis-je vous aider, monsieur? —?раздался женский голос за моей спиной; вероятно, кто-то всё-таки услышал присутствие постороннего в приёмной.—?Bonjour,?— поздоровался я и, попрощавшись с Ксавьером, повесил трубку. —?Вы говорите по-английски? —?обратился я к женщине в белом халате, из нагрудного кармана которого торчали большие защитные медицинские очки. Бейджика или других ?идентификаторов личности? на ней не обнаружилось. И в сознании тотчас же зародилось подозрение, что передо мной стоит сама Жюльет, или не имеющая никакого представления о том, кто я такой, или настырно разыгрывающая спектакль. Сердце болезненно сжалось.—?Да,?— кивнула она, повторив вопрос:?— Чем могу помочь?Внимательно наблюдая за каждым изменением её лица, я спросил, здесь ли мадам Лефевр, на что женщина уточнила, по какому вопросу я хочу видеть Жюльет. Я ответил ?личному?.—?Я звонил вам в пятницу. Общался с вашей сотрудницей, не говорящей по-английски. Может, она что-то передавала? Женщина отрицательно покачала головой и попросила представиться, прежде чем что-либо сообщать. А я всё внимательно изучал черты её лица, пытаясь отыскать внешние сходства с Эли. На вид женщине лет пятьдесят: высокая, не слишком полная, но и не худая, усталое морщинистое лицо, будто она не выспалась, карие глаза, чуть вздёрнутый нос, жёсткие каштановые волосы, собранные в пучок. Чёрт его знает.Я начал рассказывать всё, как было. Ну, или почти. Я назвал своё имя, сказал, что вчера вечером прилетел из Германии и на самом деле ищу Дэниэль, потому как потерял с ней связь. Выражение лица женщины вмиг сделалось таким же хмурым и серьёзным, как у профессора Крауса, когда я расспрашивал того.—?Пойдёмте, —?повела она ладонью в сторону стойки администратора, где достав какой-то журнал, зашелестела страницами. —?Жюльет нет на месте,?— заполняя паузу, сказала она. И я поинтересовался, как скоро она вернётся, на что женщина (так и не представившаяся), вчитываясь в записи, ответила:?— Это я и пытаюсь выяснить. Так, смотрите, —?провела она указательным пальцем по бумаге. —?Швейцария, Женева: с двадцать шестого по тридцатое ноября: тридцатая конференция Красного Креста. Затем,?— опустился её палец строкой ниже,?— Стамбул: с седьмого по девятое декабря?— Симпозиум по психологическим травмам. Далее?— четырнадцатое декабря. Париж. Сорбонна: собрание…—?Она не в Монреале? —?не выдержал я.—?Нет.—?Но Эли, Дэниэль, ведь здесь?—?Нет. Они улетели вместе.—?Просто замечательно. —?Оказавшись на другом континенте, именно это я и хотел сейчас услышать: ?Она в Европе?. —?Когда они возвращаются? —?Женщина пожала плечами. —?Вы можете дать контактный номер мадам Лефевр? —?Она снова замешкалась с ответом. —?Хотя бы позвонить ей сейчас? Я объясню всё сам.Женщина попросила меня успокоиться (хотя я и не услышал в своей просьбе ни нотки нервозности) и принялась быстро нажимать на кнопки телефонной трубки; и только в эту минуту на меня накатила новая волна паники. Прошла ещё секунда, и её карие глаза впились в меня испытывающим взглядом, а затем она заговорила с кем-то по-французски просто на ошеломительной скорости. Я и слова разобрать не смог.—?Прошу,?— протянула она мне трубку. —?Мадам Лефевр.—?Bonjour,?— в растерянности я вдруг поздоровался с ней на французском, хоть Эли ни раз упоминала о том, что её мама говорит по-немецки, однако довольно плохо. —?Мадам Лефевр? —?не придумав ничего лучшего, уточнил я. Она что-то неразборчиво спросила, и следующий вопрос я задал уже на родном мне языке:?— Это Штэфан, может быть, Эли вам обо мне рассказывала… а может и нет. Знаю, она сейчас вместе с вами, как мне связаться с ней? Или, если вдруг она рядом, не могли бы вы пригласить её к телефону?Она говорила таким тихим и ровным голосом, отчего приходилось прислушиваться к каждому произнесённому ею слову. Вдобавок у неё был неимоверный акцент и ошибки во временах, иной раз я просто не понимал, говорила она о настоящем, прошлом или же будущем. Я попытался выстраивать свои вопросы максимально лаконично, дабы получать более определённые ответы. Но в интонации Жюльет читалось откровенное нежелание общаться со мной. Несколько раз попросив передать трубку Эли, в ответ я получил череду категоричных отказов. То ли Эли находилась в другом месте, то ли Жюльет. Кто-то был в Париже, кто-то ехал или уехал из Парижа… сплошная временная путаница. Я попросил у неё новый номер Эли, на что услышал кроткое ?non?. На вопрос ?почему???— ответ ?так решила Дэниэль?.—?Вы вернётесь в Канаду? —?тогда спросил я.—?Да, но услышать вы больше нового не. Вам был тоже лучше возвращаться.А вот попрощалась она, на удивление не допустив ни одной грамматической ошибки, даже акцент исчез. Я не понимаю. Не понимаю, что сделал я, что произошло между Эли и мной, из-за чего я с ней и поговорить теперь не вправе.—?Связь оборвалась. Так и не расслышал, когда именно они прилетают, не подскажите? —?солгал я, протянув трубку женщине. Уверен, немецкого она не знала, поэтому разыграть подобную сцену не составило ни малейшего труда.—?Простите, Жюльет не сообщала мне. Сейчас у неё отпуск, на работе она появится после Рождества. Однако в журнале есть отметка о том, что на двадцать первое декабря у неё запланирована встреча в госпитале Нотр-Дам.—?В Париже?—?Нет, здесь, вверх по Шербрук?— 1560.15Я застрял в Монреале до пятницы. Хотел было найти отель поближе к лаборатории, но по случайному стечению обстоятельств в зале первого этажа заметил старенькое пианино марки ?Steinway&Sons?, которое стояло так, словно его задвинули в угол, как нечто мешающее смотреть телевизор, чёрная коробка которого гордо возвышалась на квадратной тумбе меж двумя окнами. Я разговорился с Карлом о музыке, всё удивляясь, настоящее ли это пианино, а если настоящее, то как можно было его столь неуважительно использовать: заставив горшками с геранью.—?Дед, подарил бабке, когда та родила ему сына. Он всегда хотел сына,?— объяснял Карл, снимая плошки с инструмента. —?Я бренчу на гитаре, это,?— кивнул он на пианино,?— не моё.—?Почему бы вам его не продать?—?А вы готовы купить? —?расхохотался он. Находись мы в Германии, я бы всерьёз обдумал его предложение. —?Последний раз на нём играли на Хэллоуин, всё отстроено. —?Поднял он крышку, приглашая меня присесть.Чуть позже на звуки музыки, заполняющей все этажи, подтянулись две женщины в сопровождении своих мужчин, кучерявый паренёк и пожилой чёрный мужчина, который всё порывался запеть ?Hello, Dolly? Армстронга, но нот песни я не знал, поэтому предложил ему Синатра, на что он, махнув рукой, недовольно согласился. Часов около девяти, когда загнанная усилившимся снегопадом большая часть постояльцев вернулась в отель, в небольшом зале уже толпились человек двадцать. Мест на всех не хватало, и кто-то принёс дополнительные стулья из столовой. Народ расселся за пианино полукругом, подпевая чернокожему Джо и щёлкая пальцами, когда тот надрывал связки, отчитывая ?Hit the Road Jack?. Карл разжёг камин и, раздобыв акустическую гитару, присоединился к нам. За спиной послышался скрежет мебели: диван переместился к противоположной стене. Минуту спустя по деревянному полу застучали ноги, пустившиеся в пляс. Через час всеобщий энтузиазм притупился. Многие разбрелись по номерам. И вечер завершился тем, что Карл, Джо и я, благодаря старику Джеку (?Jack Daniels?), подружились. Засев с бутылкой на потёртом пружинистом диване у камина. Я всё повторял, что не пью, а моя рюмка всё без конца наполнялась спиртным. Так, за дружескими вечерними встречами, пролетели три дня. В одиночестве я совершенно точно начал бы слетать с катушек.16Ночь, накануне прилёта Эли с матерью, я плохо спал. Просыпался каждый час, да и сны какие-то мрачные: солдаты, войны, постапокалиптика. Может, тому виной стала наша недавняя беседа с Джо и Карлом. Мы говорили о ?большой волне? Буша и войне в Ираке. Мне постоянно чудилось, будто Эли и я лежим в глубоком песчаном окопе, укрываясь от всюду разрывающихся снарядов и пуль, со свистом пролетающих над нашими головами. Одно видение было настолько реалистичным, что когда я потянулся за Эли и обхватил воздух, даже не сразу понял, где вообще нахожусь.В лабораторию я приехал за полчаса до открытия. Нужно было узнать о времени встречи Жюльет в больнице Нотр-Дам. В прошлый раз из-за собственного волнения, я совершенно об этом забыл. Женщины с усталым лицом сегодня не обнаружилось. Зато я познакомился с Жаклин?— с той самой, с которой общался по телефону; она, так же как и Жюльет, была француженкой. А её коллега помог нам разрешить проблему языкового недопонимания, переводя вопросы с английского на французский. Собственно, вопрос у меня был один?— в котором часу у Жюльет назначена встреча. ?В два?.Как выяснилось уже на месте, Нотр-Дам выполнял функцию учебного госпиталя при Монреальском Университете. В своём воображении я рисовал Жюльет в конференц-зале, сидящей за столом вместе с другими важными медиками. Но на деле застал её окружённую интернами. Невысокая женщина, верно, на полголовы ниже самой Эли и уж какая-то болезненно худая. А её чёрные взъерошенные волосы и короткая мальчишеская стрижка напомнили мне эту французскую актрису?— Одри Тоту. Пока Жюльет общалась со ?светлыми умами? Канады, я притаился на стуле в коридоре, засев между реальными пациентами.—?Мадам Лефевр? —?обратился я к ней, как только она снова вышла из ординаторской, на сей раз одна.—?Oui? —?подняла она на меня тёмно-коричневые миндалевидные глаза, уголки которых были в точности, как у дочери: чуть опущены, отчего глаза казались грустными. Но уже в следующую секунду они округлились от удивления, очевидно, догадавшись, кто именно находился перед ними.—?Очень приятно,?— попытался я произнести с внешним спокойствием, хотя сердце снова бешено заколотилось.—?Штэфан? —?недоверчиво покосилась она на протянутую ей ладонь, и я утвердительно кивнул. —?Как вы ещё здесь? —?спросила она, и я развёл руками. —?Напрасно вы всё.—?Docteur Lefèvre! —?позвала её какая-то девушка.—?Un instant, s’il vous pla?t! Пройдёмте, —?кивнула она на дверь за моей спиной, и мы оказались внутри ординаторской. Жюльет о чём-то попросила двух присутствующих тут врачей, и они поспешно вышли. —?Хотите ли кофе или чай? —?предложила она мне так услужливо и мягко, что я готов был разрыдаться от этого всеобщего заговора молчания.—?Нет, спасибо.—?Присаживайтесь, —?указала она на длинный диван в центре комнаты.Я начал расспрашивать Жюльет об Эли, но из-за её плохого немецкого лишь вновь запутался в её сумбурных объяснениях. Тогда я поинтересовался, говорит ли она по-английски. Чтобы скорее от меня отделаться, Жюльет могла бы запросто солгать, однако, она ответила ?yes, I do?. Нам стало значительно легче понимать друг друга. Я старался сохранять спокойствие, но каждый отказ рассказать что-либо о том, где находится Эли, вызывал незамедлительную вспышку гнева. Тон выдавал отчаяние, и никакие мои слова не возымели силы над непоколебимостью Жюльет.—?Я люблю её,?— произнёс я последнее, что оставалось. Произнёс впервые в жизни со всей полнотой и осознанностью своего чувства.—?Штэфан, послушайте, —?придвинулась она ближе и заключила мою ладонь меж своих. По-моему, данный жест свидетельствует о том, что у врача для тебя явно плохие новости. Затем Жюльет стала говорить, что понимает мои ?душевные терзания?, но, к сожалению, Дэниэль я не увижу, поэтому будет лучше, если я вернусь в Германию.—?Вы тоже знаете, как для меня будет лучше? Жюльет, я могу называть вас Жюльет? —?Она утвердительно кивнула. —?Всё, чего я хочу?— получить объяснения от самой Эли, потому как из тех строчек, что она наскребла на клочке бумаги, я ни черта не понял. Никто не может дать мне её номер, словно это что-то противозаконное.—?Штэфан, —?крепче сдавила она ладонь, когда мой голос начал срываться на крик. —?Это просьба Лэли?. Дэниэль,?— тут же поправила она себя. Сколько ещё вариаций её имени мне предстоит услышать? Но эта Лэли? сейчас была для меня незнакомкой, кем-то чужим и жестоким. Кем-то, кого я не встречал раньше.—?Просьба?! Это её просьба… —?уже невротически смеялся я. —?Вы знаете свою дочь, как никто другой, так назовите же, пожалуйста, причину, что кроется за этой просьбой. —?И Жюльет заговорила о моей профессии, выставив её в таком отвратительно грязном свете, что в довершение столь рассудительной речи не хватало лишь какого-нибудь помпезного кокаиново-героинового салютного залпа. Специально по случаю встречи с ней я нацепил пиджак, повязал галстук и побрился. Я приложил все возможные усилия, дабы после знакомства с матерью Эли у той сложилось обо мне хорошее мнение. И вдруг я слышу?— всему виной музыка (хотя Жюльет производила впечатление здравомыслящей женщины, лишённой предрассудков и стереотипного мышления). —?Вы мне сейчас лжёте, ведь так? —?спросил я. И она подтвердила мою догадку коротким кивком, сказав, что без объяснений я бы не уехал. Но я возразил. —?Вы же понимаете, я не уеду, пока не увижусь с Эли. —?И тогда Жюльет стала промывать мне мозги этой психологической чушью (которой я уже по горло был сыт), говорить о том, как сложно Эли переживала наш (наш!) разрыв.—?Я ничего не сообщала ей ни о вашем звонке, ни о том, что вы её ищете. Не хочу, чтобы она… Ей ни к чему… —?всё пыталась она подобрать подходящее слово, хотя в моей голове вертелось?— ?стресс?. Значит, вдобавок ко всему, я теперь ещё и причина её стресса.Мы ещё какое-то время просидели в ординаторской, но ничего нового я так и не услышал?— Эли я не увижу, потому что это ?её решение?. Что за маленький Гитлер в юбке, которому все так беспрекословно подчиняются?17Декабрь?— самый тёмный из всех месяцев. Три часа, а уже смеркается.Повернув на заваленную сугробами улочку Шамлен, я обнаружил, что серое здание госпиталя со стороны Шербрук оказалось лишь ?парадным входом?, на самом деле за ним тянулись ещё несколько корпусов. И где-то здесь должна была находиться парковка, где меня уже ожидало такси. Мои окоченевшие от мороза ладони не спасали даже карманы не слишком тёплой куртки?— ледяной ветер пронизывал насквозь. Утром я так торопился, что впопыхах забыл перчатки в номере. Сев в такси, я хотел было направиться в лабораторию, выведать домашний адрес Жюльет, и так бы и поступил, если бы не заметил её, быстро шагающую меж припорошёнными снегом крышами автомобилей. Укрывая от пурги лицо в капюшоне чёрной шубы, она остановилась у маленького жёлтого Citro?n, роясь по карманам, очевидно, в поисках ключей. Рядом с двумя американскими внедорожниками её солнечная французская машинка смотрелась весьма патриотично на землях, некогда захваченных её же соотечественниками.—?Следом за ней, пожалуйста,?— попросил я водителя, и, заведя мотор, он включил счётчик.Мы долго петляли за ней по городу, всё кружась в районе Шербрук, как если бы она что-то упорно выискивала или потерялась. Спустя полчаса она наконец остановилась на пересечении узкой улочки с односторонним движением и проспекта Папино, прямо у парка Ла Фонтэн. И я совершенно запутался, так как, вроде бы, парк с тем же названием и был перед главным корпусом Нотр-Дам. Уточнил у таксиста. Всё верно, мы неподалёку?— по левую сторону больницы. Жюльет вышла из машины и посмотрела на наш автомобиль, тарахтящий чуть поодаль от перекрёстка, на углу которого стояла жилая высотка в двенадцать-шестнадцать этажей.—?К нам идёт, —?посмотрел на меня краснощёкий водитель.Протянув ему купюру, я вышел навстречу Жюльет.—?Хочется верить, что вы заблудились, а не следите за мной,?— сказала она, застыв перед светофором, но мне нечего было на это ответить. Ещё в Берлине сев в самолёт, я признал факт своего болезненного состояния. —?Штэфан, Дэниэль здесь нет,?— после небольшой паузы выдохнула она облаком пара,?— возвращайтесь домой.И пока она убеждала меня в том, что Эли находится не в Канаде, я думал, успею ли сегодня найти какое-нибудь детективное агентство. Время?— начало пятого, на улице уже синие сумерки. Да и работают ли в преддверии праздников агентства? А, может, для них это как раз таки самое прибыльное время?—?Дэниэль нет в Канаде,?— чуть громче произнесла Жюльет, вырвав меня из размышлений.—?Я должен вам поверить?—?Я живу здесь, —?указала она на высотку. —?Можете подняться вместе со мной и лично в этом убедиться.—?Вы могли позвонить ей из машины и попросить уйти ненадолго.—?Штэфан,?— протянула она. —?Ну мы же с вами взрослые люди…—?Да ну? —?не выдержал я.—?Её здесь нет,?— чеканя слоги, вновь заверила она. —?Квартира пуста, вы не найдёте ни её, ни её вещей. Бога ради, не играть же ей в прятки, прихватив чемодан?—?Как знать.—?У вас паранойя! —?в первый раз услышал её кричащей.—?Вы прекрасно осведомлены, кто стал её причиной.—?Вы вынуждаете меня идти против воли дочери,?— с прежним спокойствием произнесла Жюльет, а на её глазах заблестели слёзы. —?Я уверяю вас, Эли?— во Франции. Большего я вам не скажу. Я не хочу испортить наши с ней отношения,?— отчётливо услышал я в её голосе дрожь.Она всё лихорадочно повторяла, как важно для неё не потерять доверие дочери. Думаю, этот страх возник не на пустом месте. Должно быть, в прошлом между ними что-то произошло. Неспроста же они оказались разделённые континентами. Мы проговорили, верно, с получаса, и я решил ей поверить.18Опасался я лишь одного?— застрять в Канаде на Рождество. Сегодня пятница, а это значит, существует большая вероятность того, что все билеты на самолёт распроданы. Но я ошибся?— на вечерний рейс до Парижа осталось одно место в эконом-классе, правда, обойдётся оно мне вдвое дороже, чем сюда.Вылет из того же аэропорта?— Трюдо. И ожидая начала посадки, я разговорился с пожилым канадцем (летящим с женой на праздники в Париж) о том, кем был этот Трюдо, и за что удостоился такой чести. Жозеф Филип Пьер Ив Эллиот Трюдо, если быть точнее. Вот то, чего мне не хватало, представляясь и пожимая кому-то руку, так это перечисления имён всех родственников. А ведь звучало бы действительно чертовски солидно, словно за спиной вырастают призраки прадедов с мечами и в доспехах. Хотя короткое?— Штэфан Рихтер для мира музыки весьма благозвучно. А вот будь я философом, перед фамилией обязательно добавил бы ?фон??— фон Рихтер.—?Он больше, чем просто премьер-министр, он?— великий человек,?— сказал мужчина, демонстративно закинув ногу на ногу. —?Трюдо подарил нам суверенитет, благодаря нему мы свободны от британцев.—?Извините, —?достал я зазвонивший телефон. Майер. Звонит из офиса. Взглянул на часы?— 20:00 (2:00?— в Германии), с чего это ему не спится? Приготовился услышать очередную порцию плохих новостей о проблемах лейбла. Но, как и в случае с билетами, видимо, ошибся.—?Только прочёл твоё смс,?— бодро прозвучал его голос. —?Что значит?— летишь в Париж?И я рассказал обо всём произошедшем со мной за четыре дня в Монреале. Сейчас я был настолько ослеплён желанием отыскать Эли, что никакие разумные доводы Ксавьера не заставили бы меня вернуться в домой, отступив на полпути. Сегодня мне не везло с интуицией, но что-то внутри меня слишком отчётливо и громко кричало о правильности намеченного курса.—?Поможешь пробить её адрес? —?Он замолчал и часто запыхтел. Не нужно было просить, сам бы нашёл какое-нибудь агентство в Париже.—?Слушай, разыскать женщину по фамилии ?Лефевр?, пробив списки сотрудников сотни лабораторий Монреаля, это?— одно, но проверить все квартиры Парижа,?— присвистнул он.—?Ладно, я сам.—?Посмотрим, что смогу сделать. Ты сейчас где?—?В зале ожидания аэропорта.—?Так ты летишь сегодня? —?удивился он, хотя я был уверен, что написал об этом в своём сообщении.—?Из Трюдо. Знаешь такого?—?Скажи мне, кто его лейбл, и я всё равно отвечу ?нет?. Ты следишь за новостями?—?Если ты о расширении Шенгенской зоны, то мне не нравится твой намёк. Я не планирую скитаться по всей Европе.—?Я о том, что назревает мировой экономический кризис. Все только и говорят об обвале ипотечного рынка США.—?Ты поэтому до сих пор в студии? —?глупо пошутил я.И на меня высыпалось всё богатство его нецензурного лексикона. Ксавьер обвинял Функа за недостаточно жёсткий и своевременный контроль работников, из-за чего вместо Рождества в австрийских Альпах его ждёт GUN Records в Бохуме. Мне казалось, вслед за мной рушился весь мир.19Я надеялся проспать весь перелёт до Парижа, но кресло было слишком неудобным, я всё никак не мог найти подходящую позицию: затекали то ноги, то шея; вдобавок два соседа рядом храпели прерывистым низким басом. В итоге Франция встретила хмурым небом и тупой головной болью.Самолёт приземлился в главном аэропорту Парижа?— Шарля де Голля. Вылетели мы в начале одиннадцатого вечера, а прилетели в конце одиннадцатого утра. Странное и немного тошнотворное чувство?— возвращаться в будущее, будто бы пропустил какое-то значимое событие настоящего. К прошлому адаптироваться проще. Обязательно нужно заиметь себе тетрадь для подобных глупых размышлений.По сравнению с канадскими морозами в Париже тепло: пять градусов выше нуля, и совсем нет снега: голые улицы, сверкающие праздничными иллюминациями. Дорога меня настолько вымотала, что я решил, прежде чем заниматься поисками, сперва хорошенько отоспаться. В этот раз я не стал бронировать отель онлайн. У меня не было ?опорной точки??— я не имел ни малейшего представления, где могла бы находиться Эли. Поэтому просто попросил таксиста отвезти меня в район Нотр-Дам де Пари,?— единственное место, которое я хоть немного знал без карт.Приличная часть моего летнего фестивального гонорара безвозвратно промотана на самолёты и, очевидно, её остаток уйдёт на весьма недешёвые апартаменты, но я хотел остановиться именно в центре. Так подсказывала интуиция. Водитель привёз меня к отелю ?Royal Cardinal?: типично французское светлое здание, семь этажей. Первый этаж окольцовывал красный навес, под которым располагалось уличное кафе. Правда, сейчас оно пустовало, а стулья и столы были сложены небрежной гармошкой. У каждого окна?— висели горшки с пушистыми зелёными цветами. А третий и шестой этажи опоясывали красивые кованые балконы, также увешанные плошками.Слово ?Royal?, которое вызвало у меня опасение, что номер может оказаться мне не по карману, всё же не сильно ударило по кошельку?— сутки стоили чуть больше сотни евро, а взяв ?неделю?, я даже получил приличную ?рождественскую? скидку. Странно, должно же быть наоборот? Впрочем, я счёл это ещё одним хорошим знаком, другим же являлся тот факт, что отель располагался на пересечении улиц Эколь, Жусьё и Кардинала Лемуана?— на перекрёстке, на самом углу, точно нос корабля, устремлённый в сторону реки. Как-то Эли говорила, что перекрёстки преследуют её, значит, я буду выслеживать её по этим же следам.20В шесть часов меня разбудили чьи-то радостные крики за окном и откуда-то эхом доносившиеся звуки акустических гитар. Голова раскалывалась на части. Выпив двойную дозу обезболивающего, я решил погулять по окрестностям, подышать свежим воздухом. Оказывается, по соседству с отелем такое многообразие кафе, что совершенно теряешься в этом гастрономическом изобилии. Однако у меня на удивление отсутствовал аппетит.Узкую тихую улочку Кардинал Лемуан, ведущую прямо к берегам Сены, я выбрал началом своего маршрута. И опять возникло гнетущее впечатление, будто я в Германии, а возможно, тому виной угрюмое серое здание ?Мерседес?, смотрящееся тут весьма не ?по-парижски?. Но чем ближе я подходил к бульвару Сен-Жермен, что тянулся параллельно набережной, тем более ?французским? становился пейзаж: по правую сторону вырастали светлые дома с белыми ставнями на окнах и изящными коваными маленькими оградками у подоконников. Опять появились кафе, а с ними и мельтешащие прохожие. Как-то я читал какую-то статью по психологии, в которой рассказывалось о ?Syndrome de Paris??— психическом расстройстве, в основном, возникающем у японских туристов на почве ?культурного различия??— неприветливости французов, если говорить точнее. Но глядя на эти светившиеся счастьем лица сидящих за витринами кафе людей, во мне назревал синдром с противоположной полярностью. Весь излучаемый свет праздничного убранства города и приподнятого настроения горожан был равносилен той темноте, что мучительно медленно изъедала меня изнутри, как коррозия, которую мог бы остановить лишь оцинкованный гроб. Только в таком случае она бы навсегда схоронилась во мне, а не обрушилась на внешний мир чахоточной болезнью. Их радость и ликование были до омерзения противны мне. Они смеялись! Смеялись! И где-то в этом искрящемся потоке звуков, я слышал заливной смех Эли, разрезающий сердце острыми струнами её ледяного безразличия.Асфальт улицы развернулся серым ковром, скатившись к самому подножью моста. Стоящий рядом светофор горел красным, и, законопослушно свернув налево, я побрёл по невзрачной набережной. Тут было тихо, оттого хорошо. Ничто не отвлекало от раздумий своим громким счастьем. Но пока я был всецело увлечён выстраиванием планов по поиску детективного агентства, количество прохожих незаметно и резко возросло, всё вокруг вдруг загалдело, и, оторвав взгляд от собственных ботинок, на фоне непроглядной черноты ночи я увидел залитую жёлтым светом фонарей и прожекторов величественную макушку собора Святой Богоматери. А вон та оживлённая широкая улочка, пересекающая набережную и реку,?— бульвар Пале… и крепостные стены замка Консьержери. А вот он, я, — ?обесчещенный прокажённый попрошайка?. Сейчас мне как никогда захотелось заорать, просто заглушить эту мелодию празднества. Но горло скребло изнутри, вызывая раздирающий сухой кашель. Даже не успел понять в какой момент поездки, умудрился заболеть.Я ещё долго топтался здесь, у перекрёстка, рассматривая лица людей. А потом мне стало казаться, что окружающие меня здания поползли, съезжаясь к единому эпицентру. В ушах запульсировал шипящий шум. Наверное, нужно поесть, пока окончательно не свалился с ног под какой-нибудь мерцающей Рождественской елью. За полтора месяца этой полной душевной апатии к жизни я растерял всю свою физическую форму, потерял несколько килограммов, только благодаря ремню джинсы ещё не спадают.И я нехотя поплёлся к вывеске ?CAFE PANIS?, что находилось на углу улочки Лагранж и набережной, как раз напротив Нотр-Дам. Пучки оранжевых шариков гирлянд и искусственные еловые ветви украшали двери и большие панорамные окна кафе, а изнутри манило ароматом свежей выпечки и тёплым светом. В просторном зале было людно, но несколько свободных столиков у окна, из которого не открывался вид на собор, всё же пустовали. Несмотря на довольно нелестные отзывы японских путешественников, тут персонал невероятно приветлив и услужлив. Заказав горячий чай и порцию лукового супа (по настоятельной рекомендации официанта), я решил продумать ход своих дальнейших действий более основательно. Мне не нравится жизнь, подчинённая инертному импульсу, что последнее время заставлял хаотично метаться во мраке неопределённости. А вот хаос, создаваемый сломанными планами, на удивление отличался организованностью.Поражаюсь, как только я полетел в Канаду, не убедившись наверняка в том, что Эли в Монреале. С другой стороны, и в Париже я оказался, не вооружившись достаточно убедительными доказательствами.?Bon Appétit!??— сказал официант, расставив на маленьком круглом столике принесённый заказ. Но поужинать так толком не удалось. Словно дождавшись пика моей депрессии, телефон начал разрываться праздничными звонками. Звонил брат, затем мама, потом отец, ещё несколько коллег по музыкальному цеху. Все они приглашали встретить Рождество с ними. Я отвечал, что эти дни пробуду в Париже. Они завистливо смеялись и просили привезти статуэтку Эйфелевой башни. Суп остыл. Подошёл официант узнать, всё ли в порядке. Я заверил его в том, что не притронулся к еде не потому что она невкусная, а из-за затянувшегося телефонного разговора, по причине которого холодная жидкость не вызывала ни малейшего желания опустить в неё ложку. Так, за счёт заведения, я получил ещё одну тарелку лукового супа и порцию убийственного радушия.И снова раздался телефонный звонок. На сей раз от Ксавьера. И он опять звонил из студии. Я даже обрадовался. Мне нужно было поговорить ещё хоть с кем-то, кто, так же как и я, был обречён остаться за кулисами праздника. Мне нужно было поговорить с кем-то, кто бы дал трезвую оценку моим действиям.—?Том тут подкинул идейку,?— начал он, и я подумал, что речь сейчас пойдёт о работе. Но Ксавьер заговорил об Эли. Кроме Майера о настоящих причинах моего отъезда никто не знал. Очевидно, теперь это больше не так. —?Собственно, совсем не обязательно выходить за рамки федерального розыска.А потом он рассказал, что мысль эта снизошла до Тома, когда он наткнулся на кучу счетов и конвертов, разбросанных по моему столу в кухне. Я уже свыкся с тем, что мой дом давно превратился в место общественное. У Тома, Рене, Тони и Ксавьера имелись свои копии ключей на ?всякий случай?. Чаще всего ?случаем? считался перерыв на обед, если им приходилось сутки напролёт торчать в студии. Однако соглашусь с Ксавьером?— идея и впрямь хорошая: узнать парижский адрес Эли, сделав запрос не во Франции, а в Германии, пробив информацию по немецкому адресу её бабки. Единственное, отчего я чувствовал себя унизительно беспомощным, так это то, что в решении данного вопроса обещал помочь муж Инес?— Рольф. Будто это и впрямь столь важное задание, выполнить которое под силу лишь армии Германии. Если бы я мог всё переиграть, то, пожалуй, не стал бы никого посвящать в проблемы своей личной жизни. Окажись я на месте Ксавьера или Рольфа, просто-напросто рассмеялся бы, услышав о подобной нелепой просьбе: найти чью-то там девушку. Так стыдно мне не было даже тогда, когда я впервые забыл слова собственной же песни. Тогда, в далёком восемьдесят восьмом, стоя на сцене перед едва сотней зрителей Вольфсбурга, я был готов провалиться под землю. Сейчас же ощущение было в стократ сильнее.Суп остыл. Теперь мне стало стыдно и перед официантом. Засунув пару купюр под тарелку и поспешно покинув кафе, я и не заметил того, как вместо знакомого маршрута, пошагал вверх по Лагранж и, уже дойдя до Сен-Жермен, понадеялся как-то интуитивно вывернуть к отелю. Впрочем, нашёл я его довольно быстро. Было бы всё так же просто и с Эли…—?Ты где остановился? —?спросил Ксавьер.—?Недалеко от Нотр-Дам,?— ответил я, стоя у стеклянных дверей отеля. —?Какой-то ?Роял Кардинал?. —?Ксавьер глубокомысленно хмыкнул и сказал, что, если не ошибается, на этой же улочке, в доме №74, жил Хемингуэй. Я этого не знал. И к своему обретающему всё большие масштабы стыду, даже не читал ни одной его книги со времён школьной скамьи. А в ту пору знакомство с творчеством Хемингуэя началось с повести ?Старик и море?, которая, не исключено, что в силу возраста, мне показалась скучной и так и осталась недочитанной.—?Он меня понимает,?— продолжил Ксавьер, сперва рассказав о том, что это единственный писатель, которого он прочёл ?всего?. Майер никогда не увлекался литературой, тем более художественной. Он читал биографии спортсменов, бизнесменов и прочих там ?-менов?, реже брался за философские труды, предпочитая рассуждать самостоятельно, а не пересказывать ?седые мысли?. Но Хемингуэй видел войны, видел революции и писал так, словно своим живым слогом мостил дорогу в вечность. Окажись он в одночасье убитым, осталась бы она?— нерушимая временем гранитная брусчатка его слов. —?Понимает, что такое честность перед самим собой. Дед его любит.Воодушевлённый нашим разговором я, может быть, поднялся бы вверх по улице и отыскал бы дом писателя, но меня остановили болезненная слабость, озноб и, кажется, подскочившая температура. Благо годы турне научили меня собирать в дорогу аптечку с таблетками от всех возможных болезней. В отличие от Ксавьера, я не был ипохондриком, но в вопросе со здоровьем предпочитал перестраховываться, особенно если болезнь могла затронуть лёгкие или голосовые связки.21Вчера я долго не мог заснуть. Болело горло, болела голова, болело всё тело. Было холодно. Температура не спадала. Пришлось попросить дополнительное одеяло. За окном гудел ошалелый ветер, навевая мрачные мысли. И я взялся за… Нет, не за перо. Достал из чемодана ручку и блокнот, и несколько часов напролёт из меня лился нескончаемый поток слов и рифмы. За одну ночь в Париже родилось больше текстов песен, чем за все дни, что я провёл за инструментами в студии. Неужто причиной сей вспышки вдохновения и впрямь стала атмосфера города, пронизанная крошечными молниями эмоций всех, когда бы то ни было живших тут творцов искусства? Да и разве отыщется во всём Париже хотя бы одна улочка, дышащая лёгкими, не прокуренными порохом и табаком истории?Сегодня я всё же пересилил себя и поел. Ослабленный организм требовал энергии на борьбу с болезней и постельный режим, но я просто не мог закрыться в номере. Улицы звенели праздничными мелодиями, в которых я безнадёжно слышал голос Эли. Я считал, что если буду слоняться по главным местам гуляний горожан, то невольно пересекусь с ней.Я поднялся вверх по Кардинал Лемуан, нашёл старую синюю дверь дома №74, над которой, меж двумя окнами, закрытыми ставнями, поскрипывала и покачивалась на ветру металлическая табличка с каллиграфически выведенными буквами ?under Hemingway’s?. Однажды наступит день, когда Париж превратится в огромный музей истории искусства. Город давно не принадлежит ни парижанам, ни французам. Город, заключивший с самим же собой ?пари?, всегда будет жить вне времени и идти на шаг вперёд любой европейской столицы. Город, чьё имя теперь продаёт само себя, самодостаточен.Весь день я слонялся вдоль набережных, пересекая то один мост, то другой. Ничего интересного. Все пребывают в предвкушении праздника. Разговорился с одним местным торговцем, продававшим книги неподалёку от Нотр-Дам. Хотел выведать любимые места коренных парижан. Их оказалось слишком много, и они не отличались от мест скопления туристов. Потом мы заговорили о книгах. Ничего нового. Я разочаровался, обнаружив то, что букинисты Сены не торгуют старыми потрёпанными изданиями. Весь их ассортимент: статуэтки грёбанной башни, бюсты Наполеона, брелоки, современная проза и переиздания классиков.—?Если вы ищите что-то редкое, могу посоветовать пару антикварных магазинов,?— сказал он, но всё, что я искал в Париже?— Эли, а не книженции золотой молодёжи двадцатых.Возможно утром, когда я ещё спал, шёл снег или дождь, оттого на дорогах лужи. Ветер поутих. Но бесшумно надвигающаяся ночь принесла вслед за собой новую волну холода. Ещё и пяти нет, а заходящее солнце пламенеет в окнах домов, растекается огнём красно-оранжевой лавы по Сене и мокрым бульварам. Тлеет апокалиптическими багрово-чёрными углями облаков, делая небо похожим на вымощенную булыжниками мостовую ведущую в какое-то далёкое место за краем невидимого горизонта.Я где-то умудрился промочить ноги. Температура снова подскочила, и я вернулся в отель. Позже вечером, около восьми, телефон оповестил о входящем смс. Ксавьер прислал адрес Эли. Но я не почувствовал ничего: ни волнения, ни радости, ни страха. Однако тут же принялся искать это место на карте. На карте оно казалось близким, но побоявшись застрять в ?рождественской пробке?, я решил не брать такси, а доехать самостоятельно, воспользовавшись метро. Ботинки ещё не успели высохнуть, но мне было наплевать.?Всё же без такси не обойтись?,?— немного подумав, подошёл я к стойке ресепшена и попросил вызвать машину. Моё болезненное состояние ухудшалось с каждым часом. И вот теперь, сбежав по крутой винтовой лестнице отеля, моментально навалившаяся на глаза темень явно свидетельствовала о том, что я запросто могу потерять и так рассеянное сознание на каком-нибудь эскалаторе подземки. Решил перестраховаться.Такси приехало быстро, и мы направились на правый берег Сены по указанному адресу. Нашли перекрёсток, нашли дом, и нужный подъезд и квартиру. Не нашлось только блинной. Не знаю, кто стучал в дверь: моя рука или моё сердце. Но я до последнего верил, что Эли тут.Дверь открыл какой-то парень в голубом пиджаке и радужной клоунской шляпе. Ни по-английски, ни по-немецки он не говорил. Тогда я достал телефон и, напечатав на экране ?Дэниэль Лефевр?, показал ему, спросив, знает ли он такую. Парень ничего не ответил, отвернулся и прокричал что-то в соседнюю комнату. И уже через пару секунд раздался топот ног?— передо мной стояли пятеро нарядных молодых людей: три парня и две девушки, о чём-то тараторящих между собой на французском. Из тех коротких фраз, что мне удалось уловить из их беседы, я понял?— они знакомы с Эли. Вперёд шагнула темноволосая ?девушка-парламентёр? и на хорошем английском обратилась ко мне, интересуясь, кто я есть. Я представился, объяснил, почему ищу Эли. Похожую историю я сочинял для фрау Рубинштейн. А когда я завёл разговор о лаборатории и Монреале, на лицах пятерни, после произнесённого мной имени Жюльет, засветилось радушие, и девушка предложила войти.22Мы оказались в просторной кухне, украшенной разноцветной новогодней мишурой и блестящими снежинками, наклеенными повсюду. Над круглым столом висела старая люстра, напоминающая чёрную летающую тарелку, разрисованную крупными белыми лепестками цветов. ?Девушка-парламентёр?, по имени Полин, суетилась над плитой, пока её подруга расставляла чашки. Трое парней и я сидели на узком угловом диване, ожидая чай. Все молодые люди были одеты очень парадно. Возможно, у них намечалось какое-то празднование.?— Peut-être un peu de vin? —?тот же парень, что и открыл дверь, спросил меня, выделяя каждый слог так, как если бы он говорил с умственно отсталым.Меня всё ещё противно знобило, поэтому бокал вина сейчас точно пришёлся бы кстати. Я утвердительно кивнул, и парень, улыбнувшись, протянул мне руку: ?Луи?. Его примеру последовали и остальные, представляясь поочерёдно. ?Жан, Жак, Жозефин?. Но их имена жужжащими пчёлами пролетели мимо моих ушей, потому что я никак не мог отвести ни взгляда, ни мыслей от дорожки мокрых следов, оставленных на тёмном паркете моими же ногами. Мне снова стало безумно стыдно, и я спрятал ступни под диваном. Луи принёс из шкафа в прихожей бутылку красного вина и разлил его в чашки для чая. ?Santé!??— вскрикнул он, подняв свою чашку вверх. Где-то зазвонил телефон, и Полин выбежала из кухни. Повисло неудобное молчание. Тогда я спросил первое, что пришло в голову?— студенты ли они. Парни дружно закивали и, будто бы на перекличке, стали повторять друг за другом ?жюскиси?, громко смеясь. Вернулась Полин.—?Что означает это ?жюскиси?? —?спросил я её, и парни закатились ещё громче.—?Пока ещё студенты,?— выдохнула она, неодобрительно посмотрев на хохочущих друзей.—?Хм. А где вы учитесь? —?снова не слишком оригинальный вопрос, чтобы избежать неловкого молчания. —?Софи и я?— в Сорбонне, они?— в Университете Кюри.—?Он недалеко от улицы Кардинала Лемуана? Видел на карте, но не проходил рядом.—?Да,?— подтвердила Полин.Потом я зачем-то спросил, как так вышло, что из пяти ?светлых умов? Франции, на английском говорит только Полин.—?Non! Ви спикь! —?возразил Луи.—?Eh mais? —?с явными нотками сомнения, удивилась Полин, дёрнув бровью.Я понимал их приподнятое настроение, но разделить не мог и не смог бы. Ядовитая горечь обиды, утраты и разочарования выжигала во мне все эмоции.—?Вы снимаете эту квартиру давно? —?повернул я разговор в нужное мне русло.—?Почти два года. Как только поступили. Я приехала из Бордо. Софи и Жан?— из Леона, Луи и Жак из…Дверной звонок торжественным низким голосом оповестил о пришедшем госте. На сей раз из комнаты вышли парни и Софи. В коридоре появились ещё две звонкие нарядно одетые девушки.—?Вы уходите? —?поинтересовался я.—?Да. Скоро. Так что случилось с дочерью мадам Лефевр?Я в очередной раз пересказал всё то, что говорил им ранее. Скоро мозоль на языке набью.—?Так почему же мадам Лефевр не дала вам номер Дэниэль? —?с подозрением посмотрела на меня Полин, задав вполне логичный вопрос.На ходу я действительно врать умею плохо. Однако попытался, сказав, что Жюльет была против наших с Эли отношений. На удивление Полин поверила.—?Последний раз я встречалась с Дэниэль и мадам Лефевр в конце мая, когда они обе были в Париже.—?Но они были тут пару недель назад. Может… —?Полин отрицательно покачала головой, даже не дослушав. —?Может, они оставляли контакты ещё каких-нибудь своих парижских родственников?Нет. Ничего. Я не знал, говорила ли Полин правду или открыто лгала. Была ли и она частью всеобщего заговора молчания?—?Вы позволите…Я хотел попросить разрешения на то, чтобы осмотреть квартиру. Я не надеялся найти здесь что-то тайное. Мной двигали лишь интерес и любопытство. Но я вовремя осёкся, вспомнив о своих мокрых носках. А потом по комнатам пронёсся оглушительный визг одной из девушек. Кричала Софи. На мои ботинки бесстыдно помочился маленький, но упитанный мопс по кличке Бульон. Полин тотчас же спохватилась за салфетки и губки. Молодёжь заливисто хохотала и извинялась. Я засмеялся вслед за ними, но не оттого, что ситуация казалась мне забавной, напротив?— это был своеобразный вид слёз опустошения.Обменявшись с Полин номерами телефонов, я сам извинился за беспокойство. Впрочем, ребята пребывали в праздничной эйфории, если бы в их дверь постучался какой-нибудь бездомный, рискну предположить, они и его пригласили бы к столу. Мы попрощались. Полин в очередной раз пообещала сообщить, если узнает что-нибудь об Эли.И я поплёлся к ближайшей станции метро. Тело болезненно ныло, температура так и не спадала. Хотя с чего бы? Я даже не принял жаропонижающего. Просто выскочил из номера, приехав сюда.23Схема парижского метро не отличалась особой организованностью, а быть может, мне так показалось из-за того, что я слишком привык к родным подземкам. Несмотря на то что я создал заметку в телефоне с детальным маршрутом, всё равно умудрился проехать переход на нужную ветку. Объявляй они названия станций, возможно, этого бы и не произошло, и я бы не задремал, в итоге очутившись на конечной ?зелёной ветки?. Меня разбудил один из пассажиров, так сильно толкнувший в плечо, отчего я посчитал, будто он намерился затеять драку. Я уже был готов ответить, приложив последние усилия и сжав кулаки в готовности. Но вместо удара, на меня обрушился раскатистый смех мужчины и невнятное бормотание на французском. Если не ошибаюсь, он обозвал меня ?пьянью?.Дождавшись следующего поезда, я поехал обратно. В вагоне было пусто. Колёса убаюкивающе стучали, и я задремал. А когда проснулся, обнаружил, что опять оказался на конце ветки, на сей раз противоположном конце. Словно проклял кто. И я снова еду назад.С третьей попытки, но я добрался-таки до станции ?Sèvres?— Babylon?. Дальше всё было просто: нужно было пересесть с ?двенадцатой ветки? на ?десятую? и спустя четыре остановки сойти на ?Cardinal Lemoine?, прямо над отелем. Но побоявшись вновь заснуть, я простоял всю дорогу у поручня двери вагона, и теперь к общему плохому самочувствию добавилась боль в ногах. Меня начало шатать из стороны в сторону, будто я и впрямь опрокинул дюжее количество стаканов какого-нибудь бурбона. В глазах темнело, сердце колотилось, как при беге, мышцы тряслись. Не представляю, сколько я простоял у стены, пытаясь прийти в себя. Лучше не становилось. Не знаю, потерял ли я сознание или уснул. Не знаю, почему меня не нашли и не отвезли в участок или вытрезвитель. Но очнулся я утром. Телефон попискивал, оповещая о том, что батарея вот-вот разрядится. Было что-то около шести часов. Я валялся на грязном полу станции. Перед глазами мельтешила обувь и людские ноги, топающее так громко, что каждый их шаг резонировал ударной волной в голову. Свежего воздуха катастрофически не хватало, и я поспешил выбраться наружу.Ступени лестницы вывели прямо к окутанному низким туманом парку, чёрные деревья которого, словно передразнивая, покачивались на ветру. Фонари ещё горели. Утро было синим и холодным. Вороны, рассевшись на голых ветвях, посматривая вниз на меня, каркали, будто спрашивая, какого чёрта я тут ошиваюсь.Осмотрелся?— стою у перекрёстка. С биллборда, висящего на здании напротив, улыбается модель нижнего белья, но текст не могу разглядеть. Вот чёрт, забыл очки где-то в метро, но туда уже не вернусь. Нашёл скамейку, смахнул с неё изморось и обессилено свалился. Давно не чувствовал себя столь отвратительно больным. Сейчас следовало бы вернуться в отель, но ни одна часть моего тела не желала двигаться. Я просидел так, в полудрёме, несколько часов. Холод уже не ощущался. Было так плохо, что я в самом деле решил вызвать скорую помощь. Но телефон сел. Тогда я встал и поплёлся в кафе через дорогу, только-только открывшееся. Не посмотрев на цвет светофора, едва не попал под колёса машины. Внутрь меня не пустили, сочтя, что я попрошайка: куртка в грязи, джинсы обрызганы по самые колени, от ботинок пованивает собачьей ?меткой?, вдобавок кашлял я так надрывно, точно был болен туберкулезом. В памяти вдруг стали всплывать картины воспоминаний о нашем туре по Германии в 2004 году и творившийся тогда аншлаг: билетов на всех не хватало, и промоуторам приходилось менять маленькие клубы на многотысячные площадки. Я выходил на сцену, и зал взрывался оглушительным криком, фанаты протягивали к нам руки, рвались ближе, наваливаясь на заграждение, бросали под ноги цветы и сувениры. А что сейчас? Прохожие неодобрительно косятся, сторонятся, даже не подозревая, кто на самом деле этот ?нищий?, сидящей на мокром тротуаре перед кафе, под презрительным взглядом полуголой девицы в кружевах. За что же ты так со мной? Уже не смог совладать с накатившейся волной горечи и слезами.—?Monsieur, est-ce que ?a va? —?обратилась ко мне какая-то пожилая дама.Я лишь отрицательно мотнул головой, не поднимая взгляда. Утренние тучи давно разбежались. Небо было чистым, а солнце противно слепило, светя со своего пьедестала. Дама ушла.—?Monsieur,?— минуты спустя прозвучал тот же голос. Передо мной стояли её фиолетовые сапоги, зачем-то пришмыгавшие обратно. —?Monsieur,?— более настойчиво позвала она, и я оторвал взгляд от земли. Дама протянула мне круассан и стаканчик с картинкой кофейных зёрен.24Сев на какой-то автобус, я всё же добрался до отеля. Но охрана разрешила зайти, лишь после того, как я показал документы (которые, к счастью, никто у меня не выкрал и я не потерял по собственной глупости). Сначала они решили, что я стащил чей-то ключ от номера. (Неужто бывали прецеденты?) А оказавшись перед большим зеркалом в фойе, я лишний раз ужаснулся, увидев своё отражение. Ей-богу, какой-то бездомный. Немудрено, что пришлось пройти подобный ?досмотр?.Я пролежал в горячей ванне пару часов, без конца сливая и подливая воду, и гулко кашляя. Лёгкие горели огнём, а горло раздирало от неприятных ощущений, точно когтями скребли изнутри. В соседней комнате был включён телевизор, по новостям вовсю трубили об убийстве каких-то французских туристов и теперь, из-за нависшей угрозы терактов, проведение Ралли Дакар-2008 находилось под вопросом. Мир не меняется. А потом в дверь номера громко и очень настырно постучали. Это был сосед сверху, спустившийся сообщить, что запасается силами перед походом на вечернюю службу в Нотр-Дам, а я мешаю ему спать. Я извинился, пообещал выключить телевизор и кашлять тише.А позже вечером уже меня самого разбудили голоса, распевающие песни за окном, и перезвон колокольчиков. Улица гремела гуляньем. Париж начал праздновать Рождество.Поразительно, как быстро пролетели выходные. Уже понедельник. Я не знал, что теперь делать и где искать Эли. Тогда я достал ноутбук и напечатав в строку поиска: ?Детективные агентства Монреаля?, принялся выбирать какое-нибудь незакрытое из-за праздников. Нашёл, договорился. Теперь за Жюльет выставлена слежка. Дожили.Но в маленькой комнате пропитанной моими же микробами, я не мог находиться. Одиночество давило на замутнённое сознание. И несмотря на то что мышцы болели так, словно их перекрутило в мясорубке, вывернув наизнанку или и того вовсе отодрав от костей, я вызвал такси, приняв таблеток от температуры, кашля и головной боли. Если бы они меня убили, то я не сильно бы огорчился.Несколько часов подряд мы просто колесили по главным проспектам и авеню, переливающимся серебряными и золотыми праздничными иллюминациями. Таксист, чьё лицо было на треть покрыто густой чёрной щетиной, воодушевленно рассказывал о том, как полгода назад он перебрался сюда из Косово (желающего отделиться от Сербии, из-за чего в стране неразбериха), из маленького городка Петраштица. Здесь ему нравится, даже несмотря на то что канун Рождества вынужден провести за рулём, дабы заработать хоть немного денег на оплату бесконечных счетов за всевозможные услуги ?цивилизованной Европы?. Говорил он на таком же захудалом французском, как и я. А ?языковые пробелы? восполнял школьными знаниями немецкого, чем удивил.—?Судьба вам благоволит,?— сказал я, когда цифра на счётчике перевалила за сотню евро. —?Не часто попадаются такие клиенты?—?Это верно,?— ответил он, рассмеявшись, хотя вопрос был скорее риторическим. —?Я Жак,?— протянул он мне смуглую ладонь.—?Французское имя,?— лишь из вежливости пожал я его руку, нехотя поддерживая беседу и продолжая высматривать среди прохожих знакомый силуэт.—?На родине-то я Гджергдж, но тут моё имя точно скороговорка. —?Опять закатился он. —?А вы почему коротаете вечер в одиночестве??Перхая в моей машине?,?— хотелось добавить. Но я понимал, почему он мирился с больным пассажиром, сидящим рядом с собой и распространяющим бациллы по всему салону. Я промолчал. Не говорить же, что мы наматываем километры только потому, что я наивно надеюсь найти в потоке этих радостных лиц какую-то там Эли.В номер я вернулся уже за полночь. Спать не хотелось, зато проснулся аппетит. Я заказал еды и взялся за написание текстов. Потом мне снова стало дурно, и вместо текста я написал предсмертную записку, которую утром смыл в унитаз.За окном светило яркое полуденное солнце. И не снежинки. Мне бы не помешало провести несколько дней в постели, но мысль о том, что Эли может быть в Париже, сводила с ума и выгоняла прочь из отеля. Есть я не хотел, но заставил себя. Потом вызвал очередное такси и опять стал мотать километры и проматывать евро. Сегодня таксист был из ?коренных?, по-английски он говорил плохо, что меня, несомненно, порадовало. Два часа спустя его сменила другая машина. А через три часа у меня самого начала кружиться голова, тошнило от выхлопных газов городских пробок и приторного мятно-лимонного ароматизатора, висевшего на зеркале перед носом. И я попросил отвезти меня обратно в отель. Опять возвращаюсь ни с чем.А потом наступила среда и холода. Пошёл снег. Моя болезнь не проходила, однако я добросовестно соблюдал здоровый режим питания. Во всяком случае, старался.К пятнице мой летний гонорар закончился: я оплатил выставленный детективным агентством счёт, а на свои ?катания на такси? спустил сумму, верно, равную стоимости билета на самолёт до Берлина. Однако я убедился в том, что Эли не в Канаде. Последнему таксисту, к слову, удалось меня разговорить и выпытать, почему я провожу дни, рассекая улицы Парижа. Это был очень толстый пожилой француз, едва влезающий в водительское кресло. Со своей седой бородкой, похож он был на Санта Клауса, оттого, возможно, мне и захотелось с ним поделиться. А затем он дал дельный совет?— воспользоваться услугами общественного транспорта, где поток людей увеличил бы шансы случайно столкнуться с Эли. Это ведь хороший совет? Или я пребываю в бредовом состоянии?Температура не поднималась с вечера вторника, но вот кашель усугубился, из раздирающего сухого став влажным. Том и Ксавьер звонили на протяжении всех этих дней, будто бы распределив обязанности по времени суток: Том?— утром, Сави?— вечером. Они не спрашивали, чем я занимаюсь, раз не нашёл Эли по присланному Майером адресу, они просто говорили о работе: Том?— о жизни нашей студии, Ксавьер?— о начинающих улаживаться делах GUN Records. Я же предпринял ещё несколько попыток поговорить с Жюльет. Всё впустую. ?Её нет на месте?,?— только и звучало на другом конце телефонной линии. Один раз трубку подняла сама Жюльет, я узнал её ровный тихий голос, но когда она поняла, кто её спрашивал, связь тут же прервалась. Я перезвонил. Но ответил уже кто-то другой, сказав, что я ошибся, со мной говорила не мадам Лефевр.25—?Monsieur! —?окликнула меня девушка с ресепшена, когда я уже открыл дверь отеля. И я подошёл к стойке. —?Хотела лишь уточнить: вы планируете задержаться тут ещё на какое-то время? Если нет, то выписаться необходимо завтра до обеда.Тогда я оплатил ещё одну неделю и поплёлся к ближайшей автобусной остановке. Уезжать домой не хотелось, но и здесь, на улицах Парижа, с каждым прожитым днём уже становилось невыносимо одиноко. Сегодня было серо, с самого утра накрапывал дождь. Дойдя до бульвара Сен-Жермен, я сел на автобус №63, доехал до площади Трокадеро, что находилась на противоположном берегу Сены, прямо за этой чёртовой башней Эйфеля, из-под которой виднелась другая башня?— Монпарнаса, эдакий парижский Эмпайр-стейт-билдинг. А потом пошёл к набережной. Дождь сменил мокрый снег, но туристам, кажется, было всё равно. Столпившись у каменного ограждения моста, группа воодушевлённых пожилых людей в разноцветных куртках переговаривалась на испанском, английском и ещё каких-то языках, тряся картами и без конца фотографируясь.Я обошёл башню дважды. Решил даже подняться, посмотреть на город сверху, быть может, разглядел бы где-то среди всего этого праздничного убранства малиновую шинель. Но очередь была слишком длинной, и я снова спустился к набережной, пошагав в сторону Нотр-Дам, намереваясь перекусить в каком-нибудь кафе, потому как голова стала кружиться. Но по пути наткнулся на уличный фургончик с фастфудом. От него исходил такой вкусный запах, что пройти мимо было просто невозможно. И пока я хрустел своим сэндвичем с маринованными огурцами, потягивая обжигающе горячий чай с лимоном, со мной заговорил тутошний торговец, уговаривающий купить его книги, которые в отличие от книжек остальных продавцов были разложены прямо на тротуаре, а не находились в специальных металлических боксах.—?Я не говорю по-французски,?— пережёвывая овощи, пробубнил я, не имея ни малейшего желания торговаться с ним.—?Приятного аппетита,?— ответил мужчина на превосходном немецком, а потом достал две книги из-под прозрачного целлофана, которым от снега был прикрыт его товар. Очевидно, мой план обречён на крах.—?Спасибо, но книги меня не интересуют,?— сказал я, шагнув от него ближе к ограждению набережной.—?А у меня хорошие книги,?— продолжил он настаивать на своём.—?Вот как? —?впервые за долгое время заставил он меня улыбнуться.—?Я сам писатель. Знаю, о чём толкую.—?И о чём пишите? —?спросил тогда я и поставил стаканчик на скамейку, ожидая, когда чай хоть немного остынет.—?Обо всём: о грязи и людях.Так мы проговорили с ним о жизни целый час. Он рассказывал о себе, я?— о себе. Он писал стихи, я?— песни. В этом было что-то общее.—?А романы не сочиняете? —?поинтересовался я.—?Нет,?— рассмеялся он, поправив съехавшую старую шапку. —?Не люблю сочинять. Или не умею. Интересней тех историй, что придумывает жизнь, ещё никто не написал. Я просто пересказываю жизни людей, с которыми когда-то сводила меня судьба. Пересказываю, но не сочиняю.—?Всё же добавляя что-то своё.—?Не без того. Погода… —?запнулся он, и поправил целлофан, слетевший с книг от ветра. —?Погода?— это единственное, чем я могу управлять в своих рассказах.—?А что у вас там за книги? —?вдруг стало мне и впрямь любопытно, и я согнулся над его ?коллекцией?, рассматривая обложки.—?Всякие. Есть поэзия, есть проза. На разных языках. Хотите польский?—?Нет,?— засмеялся я. —?Не привык читать книги, не понимая, что в них написано.—?Они с переводом.—?Это как? —?Снова одолел меня кашель, и я, извинившись, отошёл за очередным стаканом горячего чая.А когда вернулся, мужчина достал какую-то книжку и, раскрыв её, показал мне текст. Над непонятными буквами сверху синей ручкой был написан английский перевод, а на следующей странице?— карандашом французский. В другой книге, австрийского поэта, над строками стихов был и вовсе нацарапан арабский язык!Как оказалась, его ?исписанные? книжки стоили недёшево. А чтобы ты мог купить одну такую книгу, должен был предоставить свои услуги ?свободного переводчика?. Но перевести нужно было всего лишь абзац или четверостишие. Многие туристы делали это на ?добрых началах?, то есть бесплатно.—?Все хотят оставить частичку себя в Париже,?— объяснил мужчина. Я не хотел. Я хотел как раз таки увезти её отсюда.—?И так переведена каждая книга? От корки до корки? —?удивился я, опять раскашлявшись.—?Нет,?— сознался он.—?Так значит, я всё же не пойму о чём там будет речь?—?Нет,?— рассмеялся он. —?Но ведь это никому и не надо. Все покупают их только ради этих нескольких строк, находя там какой-то особый символизм.И тут я вспомнил о законе логики, о вещах, между которыми по факту нет ничего общего, и лишь наше восприятие умудряется их связать ?нитями случайного совпадения?. Мы разговорились о де Моргане. Затем подошли две дамы под одним красным зонтиком, купили французскую поэзию. Выбирали они её так долго, что я успел перевести из другого сборника?— немецкой поэзии?— маленький стишок Готфрида Бенна, под весьма ироничным названием ?Розы?. Мне даже захотелось незаметно вырвать эту страничку на память, но я вовремя одумался. От такой памяти я предпочту отказаться.—?Вы здесь на праздники? —?запихивая деньги в нагрудный карман, посмотрел на меня мужчина.И мы проговорили ещё с получаса о том, почему я приехал в Париж.—?Интересно,?— заключил он, дослушав мой рассказ. —?Интересно было бы написать,?— и тут же добавил. —?Я передам ей, что вы её ищите.—?Передадите что? Кому? —?Сердце пронзила острая боль. В такие совпадения, я точно не верю.—?Если увижу девушку в малиновой шинели по имени Дэниэль. Купите у меня книгу, и я позволю вам написать ей в одной из других. А я передам. Ну, если увижу,?— повторил он.—?Я заплачу за подписанную книгу, а вы оставьте себе. —?Моё сумасшествие обрело такую хроническую форму, что я в самом деле верил в подобный исход. —?У вас есть Блок? Он писал про фонарь и аптеку. —?Мужчина пожал плечами и протянул какую-то маленькую книжку.—?Русские французы. Может, тоже сойдут.—?Но здесь нет перевода. Всё на французском и русском. —?Пролистал я страницы.—?А он вам нужен? Перевод? —?Я отрицательно мотнул головой.—?Нет, хотя было бы неплохо узнать, на чём я подписываюсь.Тогда мужчина, открыв книжку на середине, словно зная заранее что там, начал ловко переводить четверостишия, от которых меня пару раз бросило в дрожь:?…Скоро будут ночи бесконечны,Низко лампы склонятся к столу.На крутой скамье библиотечнойБудет нищий прятаться в углу.Станет ясно, что шутя, скрывая,Все ж умеем Богу боль прощать.Жить. Молиться, двери закрывая.В бездне книги черные читать.На пустых бульварах, замерзая,Говорить о правде до рассвета.Умирать, живых благословляя.И писать до смерти без ответа?.?Борис Поплавский?,?— прочитал я имя автора. —??1903-1935?.—?Умер молодым.—?Покончил с собой. Могу найти другую книгу.—?Нет, эта в самый раз,?— возразил я, и мужчина протянул мне шариковую ручку. —?Как будет по-французски: ?Я пишу тебе??—?Je t’écris. И пока я думал над тем, что написать, к нам подошли четверо то ли китайских, то ли японских туристов. Они стали дотошно расспрашивать о книгах, а мужчина терпеливо и вежливо отвечал. А я начинал предложение, потом зачёркивал немецкие слова, пытался писать на французском, но не выходило.?Mein kleines dummes Kind, ich schreibe dir, je t’ecris des trottoirs de Paris dekoriert für en no?l?—?К чёрту! —?засунул я между страницами ручку, двадцатку и бросил книгу на целлофан, очертя голову направившись прочь. Внутри меня вспыхнула такая безудержная злоба, что даже дышать было тяжело. Хотелось орать, но из горла рвался только непрекращающийся кашель. Вместо меня кричащей мелодией взорвался мобильный. Звонил Ксавьер. Я его не слушал, только смотрел на эти восторженные лица туристов, толпившихся у ёлки перед Нотр-Дам. Как же они все были счастливы под этим серым небом, рыдающим холодным дождём. —?Чёртов Нотр-Дам с его ?Пари?! —?Швырнул я трубку в реку вместе с потоком ?здравомыслия? Майера. Это конец. Или я сгнию на этих сырых тротуарах, так и не найдя Эли, или же я найду её и утоплю перед этим праведным собором, возведённым на костях грешников.26Я всё сидел у набережной, смотрел на снующих всюду людей, а потом откуда-то появился хор нарядных детишек, таких маленьких, будто игрушечных. Они запели какую-то рождественскую песенку. Никогда французский язык не казался мне столь прекрасным. Слёзы матовой плёнкой накрыли глаза, и всё вокруг растворилось в сером пятне. Я решил снова пойти по присланному Майером адресу, всё же осмотреть квартиру, да и поздравить приветливую ребятню с праздниками, но до меня вдруг дошло то, что выкинув телефон, я лишился всех контактов и адреса Эли. Визуально я помнил тот перекрёсток, но на деле… Купил карту города у одного из торговцев книгами. Попытался вспомнить, как выглядело то место на google-maps. Наметил маршрут. Совершив две пересадки, добрался на автобусах до нужного района, всё кружился у перекрёстков, пока наконец не узнал искомое здание. Блинной, как и в прошлый раз, я нигде не увидел. Вероятно, вместо неё теперь здесь вот это кондитерское кафе. Купив торт, поднялся на последний этаж, нажал на кнопку звонка. Донёсся визгливый лай Бульона. Дверь открыла Полин, кажется только проснувшаяся.—?Добрый день,?— пробормотала она, завязав пояс чёрного махрового халата. —?Вы что-то хотели? —?прозвучал вопрос так, как если бы она видела меня впервые в жизни.—?Вот,?— растерявшись, протянул я ей коробку с тортом. —?С праздником! Решил зайти поблагодарить за гостеприимство.Которым, к слову, сегодня даже и не пахло. Из другой комнаты проорал кто-то из парней, вероятно, интересуясь, с кем говорила Полин.—?У меня нет для вас никаких новостей,?— сказала она, взяв из моих рук коробку и кивнув в сторону кухни, тем самым разрешая пройти.—?Oh, с’est encore vous! —?явно раздосадованный моим появлением, произнёс Луи, сидящий за столом и дымящий сигаретой перед настежь открытым окном. —?Une cigarette? —?однако предложил он.—?Но, мерси. Жё не фьюм па,?— отказался я. Никогда не курил.—?Comme vous voulez.—?Хотя… Бьян кю… —?потянулся я за пачкой. Дым пах терпким благородным табаком, и я впрямь искусился. Но раскурить сигарету так толком и не удалось, я тут же разразился жутким кашлем, выворачивающим лёгкие наизнанку. Ребята отстранились от меня, как от смертельно заразного, поняв, что дело не в дыме. Мне стало неловко. Опять почувствовал себя виноватым. —?Извините,?— едва смог выдавить я. —?Пожалуй, пойду.—?А зачем приходили? —?спросила Полин. —?Только торт принести?Я ответил, что хотел осмотреть квартиру, в которой некогда жила Эли (возможно, найти какую-нибудь зацепку: например, фотографии, почётные грамоты с именами школ или значимых учреждений). Но Полин к моему пожеланию отнеслась с недоверием. Неудивительно. Тогда я осмелился попросить её позвонить Жюльет и выведать хоть что-нибудь о том, где находится Эли. Полин согласилась, но мой план был раскрыт, правда не сразу. Сперва Жюльет проговорилась о том, что Эли и впрямь улетела из Канады в Париж. А когда стала расспрашивать, кто из её парижских коллег пытается связаться с ними, Полин замялась. И я отчётливо услышал своё имя. Со мной же говорить Жюльет отказалась.—?Простите, больше ничем не могу помочь. Я действительно не знаю ничего о дочери мадам Лефевр. Лишь от вас узнала, что Дэниэль жила в Германии. Я была уверена?— она, как и прежде, в Канаде с матерью, но… —?развела она руками. —?Показать вам комнаты? —?предложила она, и Луи тут же оживился, запротестовав:—?Non! Moi-même. Allez,?— обратился он уже ко мне,?— je vais vous montrer l’appartement. —?И, затушив сигарету, сам намерился показать квартиру.Ничего особенного, интересно, примечательного: две спальни и гостиная, которые, очевидно, пребывали в состоянии лёгкого беспорядка после затяжного празднования то ли Рождества, то ли счастливых дней юности.27Дождь не прекращался весь день: то моросил, то падал большими каплями, то шёл вперемешку со снегом. Я укрывался от непогоды, сидя у окна в автобусе и рассматривая прохожих, а в голове сидела гвоздём вонзившаяся фраза: ?Эли улетела в Париж?. Она в Париже. Где в Париже? Почему одна? Или с кем-то? Кажется, в эти предновогодние дни в Париж съехалась вся Европа. Бесконечный поток лиц и голосов.Автобусы останавливаются лишь по требованию пассажиров, и вот я наблюдаю очередную картину того, как какой-то старик, не поспевая к остановке, отчаянно машет тростью, шевелит губами, просит водителя объехать лужу и притормозить чуть поодаль положенного места. Но тот и не думает тормозить, ускоряясь, он проезжает мимо старика прямо по луже, окатив его плащ грязевой водой. Старик трясёт головой, будто соглашаясь с чем-то, и смотрит на свою перепачканную одежду. Я его понимаю как никто другой.На следующей остановке вошёл другой мужчина отчего-то тоже в грязной одежде и сел рядом со мной. До него этого никто не осмеливался сделать. Все сторонились меня и моего душераздирающего кашля. А он сел. От его одежды тошнотворно воняло, и я снова раскашлялся. Не нужно было мне поворачивать голову, он, верно, решил, будто я не прочь с ним поболтать, и с силой ткнул в моё плечо мазутно-чёрным пальцем, что-то невнятно промычав. Я не стал ничего отвечать, лишь всем своим видом дал понять, что не настроен заводить знакомства с парижскими пьянчугами. Но он настырно продолжил толкать меня и, не произнося ни слова, мычать, исподлобья косясь. Не знаю, может, во мне он увидел безумца подобного себе: оба не бритые, на вид болезненные, в грязных куртках, обоих сторонились ?опрятные? пассажиры.Несколько остановок спустя, он, наконец, сдался и затих. Автобус остановился на площади Бастилии, и в салон ворвались шумные подростки. Время было уже вечернее, солнце почти зашло. Я понимал?— нужно вернуться в отель, моё состояние ухудшалось ежечасно. Но что делать в этом чёртовом номере? Смотреть в потолок? Решил пересесть на другой маршрут и продолжить колесить по правому берегу Сены, раз квартира Эли была здесь. Может она живёт у кого-то неподалёку от своего дома. Но стоило мне только коснуться плеча сидящего рядом ?сумасшедшего?, он обернулся и посмотрел так, словно всю свою жизнь ждал, пока кто-то обратится к нему первым. Я же всего лишь хотел выйти.С наступлением ночи городские гулянья всё ещё гремели праздничной музыкой. Людей на улицах меньше не становилось, а вот автобусы стали ходить реже. Приходилось подолгу торчать на остановках. Я не имел ни малейшего представления, где находился, но понимал?— нужно вернуться в номер, чем скорее, тем лучше. Ноги уже не держали, голова трещала по швам и этот нескончаемый кашель. Я стал искать ближайшую станцию метро, а очутился перед сводом какого-то вокзала. ?Северного??— прочёл уже позже. Хотел найти кафе или бистро, но ноги совершенно не слушались и подкашивались. В итоге опять упал на пол, стараясь отдышаться. Грудь и спину пронзала невыносимая жгучая боль. Мысли путались. Несколько попыток подняться оказались безуспешными, и я смирился с тем, что на меня опять посыпались косые брезгливые взгляды. Разрыдался в голос. Впервые в жизни. Снова получил бесплатную еду от кого-то из прохожих. Стало противно. А запах дешёвого фаст-фуда вызывал рвотные позывы. И меня вывернуло утренним сэндвичем прямо на пол вокзала. Я презирал себя.О, а вот и жандармерия! Проверив мои документы, в участок они меня не забрали. К блюющим туристам тут у них особое отношение что ли? Или все такие благосклонные из-за приближения конца ещё одного года? Они попросили не нарушать ?общественный порядок?, иначе в следующий раз простым предупреждением всё не ограничится. Я пообещал впредь не показывать слёзы на публике, раз в Париже так не принято, и не изрыгать еду из не предназначенной для того дырки. Моей циничной шутки они не оценили, но предложили проводить до ближайшей станции метро. Я отказался, дорогу, кажется, ещё в состоянии перейти сам.28Очнулся я в больничном коридоре. Повсюду воняло спиртом и болезнями. Как я здесь оказался, я не помнил. Попытался подняться с неудобной кровати-каталки, но меня тут же кто-то осадил из-за спины, что-то сказав на французском. Столь резкое движение отозвалось звоном в ушах. В глазах вновь потемнело.Когда очнулся во второй раз, меня катили по коридору, заставленному койками с больными. Краем глаза заметил пару переполненных палат, из которых эхом разносился глубокий грудной кашель. Потом меня завезли в одну из этих палат, потеснив остальных пациентов. На мои вопросы ?где я?, ?что со мной? и ?что они собираются делать?, я так и не получил вразумительных ответов. Тогда я собрался силами, поднялся, вышел в коридор?— кроме пациентов, брёвнами разложенных вдоль зелёных стен?— никого. Блок медсестёр пустовал. На стойке лежали еловые ветки и мишура. Свалился на стул напротив. Через какое-то время пришла медсестра и потащила меня обратно в палату. Я запротестовал, стал сопротивляться, спрашивая, где моя куртка и документы.Куртка обнаружилась на койке в палате. Документы?— на месте, а вот деньги и банковские карты пропали. Попросил позвать врача, но и тот по-английски не говорил. Он попросил не волноваться и выполнять указание медсестёр. Позже меня повели в рентген-кабинет. Сделали снимок лёгких. ?Всё плохо?,?— только и смог я понять.К вечеру температура поднялась до критической отметки, я не соображал, что происходит вокруг. Смотрел на облупившуюся штукатурку потолка, пытаясь сделать хоть вдох, но отчего-то не получалось. Тело затрясло в конвульсиях. Задыхаясь, начал шлёпать ладонью по стене, подзывая хоть кого-нибудь. Разум вновь накрыла темнота.29В сознание я пришёл уже почему-то в машине скорой помощи. Напротив сидели две девушки в синих куртках с логотипами госпиталя и красными крестами.—?Куда вы меня везёте? —?пробормотал я. Не уверен, что они даже расслышали вопрос.—?Не волнуйтесь,?— ответила одна из девушек, положив ладонь мне на лоб.Я снова то ли вырубился, то ли заснул.Открыл глаза?— больничная палата, маленькая чистая. Кроме меня?— никого. Зашёл врач?— женщина в защитной маске, только зелёные глаза обеспокоенно осматривали меня. Она сама сидела на стуле рядом с кроватью, натягивая на руки резиновые перчатки.—?Что вы собираетесь делать? —?спросил я её.—?Open your mouth, please,?— сказала она, и я послушно выполнил просьбу.Затем в палату зашла медсестра и женщина-врач попросила её о чём-то. Девушка стала стаскивать с меня свитер. Холодный стетоскоп неприятно коснулся кожи, и моим лёгким устроили ?прослушивание?. Потом врач принялась ощупывать каждое моё ребро, по крайней мере, ощущалось именно так, а после неприятной процедуры она кивнула медсестре, и та протянула мне больничную пижаму.—?Вы хотите меня здесь оставить? —?обратился я к обеим.—?У вас пневмония,?— ответила доктор. —?Нужно начать лечение незамедлительно.У меня снова взяли анализы. Заставили выпить какой-то овощной бульон. А потом, заминированный медикаментами, я уснул. Проснулся, уже ночью. Хотел самостоятельно найти туалет, а, оказалось, без посторонней помощи даже с кровати встать не в состоянии.30Следующим утром всё повторилось?— болезненный кашель, уколы, литры горячего чая или какого-то травяного отвара и больничный запах. Из окна было видно только голые ветви деревьев, на которых сидели вороны и каркали на серое сырое небо.К обеду температура значительно спала, а с её уходом появился аппетит. А может, я просто плохо позавтракал. После предобеденного осмотра доктор сказала, что ?начатое своевременное лечение сыграло немаловажную роль в моей столь заметной поправке?.—?В случае с воспалением лёгких?— или скорые улучшения, или недели лечения. У всех по-разному. Вам повезло, —?улыбнулась она, ободряюще похлопав меня по груди и убрав стетоскоп. —?Можете опустить кофту.—?Когда меня выпишут?—??Выпишут?? —?рассмеялась она. —?Полежите под нашим наблюдением до конца недели. Нужно перестраховаться. — Звучит как-то по-Майеровски. — Сейчас вам принесут отхаркивающее.Затем она попрощалась и ушла, оставив меня на медсестёр и дежурного врача.31Дверь палаты открылась, и вслед за резким спиртовым запахом вошёл врач в белом халате и маске, натянутой по самые глаза, неестественно голубые.—?Скажи, что у меня галлюцинация. —?Чувство стыда возросло в многократном размере. Не могу поверить, что Майер припёрся в Париж из-за меня. Он отрицательно мотнул головой, и остался стоять у открытой двери, продолжая выжигать меня взглядом полным то ли ужаса, то ли отвращения. —?Всё настолько плохо? —?прохрипел я и испугался собственного голоса, ответившего за Ксавьера.—?Сам скажи. —?Сел он на стул у изголовья кровати.—?Банк я бы с тобой не пошёл грабить. Тебе либо сбрить брови, либо цветные контактные линзы… —?кашель не дал договорить.—?Хорошо, что есть силы шутить. Что с телефоном?—?Утопил.В палату вместе с очередной полезной похлёбкой вошла медсестра, но мой аппетит притупило чувство стыда. Пререкаться с ней в присутствии Ксавьера я не стал, поэтому послушно выбрался из-под одеяла, пересев за столик к окну. И пока я неспешно глотал обед, он пересказывал о событиях, которые я пропустил, пребывая в отключке.—?Хочешь сказать, что сегодня понедельник?! —?не сразу поверил я в услышанное.—?Не хочу. Говорю?— тридцать первое декабря.В пятницу вечером где-то в районе Северного вокзала мне стало плохо, я потерял сознание, а дальше?— выходные пролетели, как один день. Ксавьер сказал, что после того, как наш разговор оборвался на дне Сены, он ещё пару раз попытался дозвониться до меня через ресепшен отеля. Затем оставил им свои контактные данные и попросил связаться с ним, как только я вернусь в номер.В субботу утром с отелем связалась больница, в которую меня доставили, сначала посчитав, что я бездомный. Отель передал это Ксавьеру, а тот заставил перевести меня сюда, в какую-то частную клинику в районе Монпарнаса. Лишившись всех наличных денег и карт, новость о том, что я перед Ксавьером ещё и в финансовом долгу, накатила новой волной презрения.—?Ты где остановился?—?Здесь,?— кивнул он на кресло перед стойкой капельницы в противоположном углу палаты. —?Потом поеду в твой отель. Ещё даже не ел. Часа полтора назад прилетел.И я зачем-то придвинул ему свою тарелку, сообразив, что сделал лишь после того, как он заскрипел смехом, точно ржавая дверная петля.—?Расскажешь, что произошло? —?спросил он, пересев подальше от меня?— в кресло, когда я надрывно закашлял. В палату тут же вбежала обеспокоенная медсестра и потащила меня к кровати. Хотя, признаться, чувствовал я себя значительно лучше. После сорокаградусной температуры 37,7 практически не ощущались.—?Пока валялся на улице, кто-то выкрал деньги и карты. Нужно заблокировать.Пересказывать всё, что произошло за эти дни, мне не хотелось, это непременно вызвало бы череду фотографических воспоминаний в моей голове, ноющую боль?— в сердце, и тошноту?— в горле. Однако я понимал?— разговора не избежать. Ксавьер протянул мне свою трубку, и я принялся искать номер телефона горячей линии банка.—?Пойду перекушу тогда.А когда он вернулся, мне делали массаж спины. Впрочем, присутствие врача от расспросов его не остановило.—?Как только встану на ноги, вернусь домой.—?Может, ещё раз подключить связи Рольфа?—?Хватит того, что я нанял детектива в Канаде. Искать её для того, чтобы сказал ей, что не желаю её видеть? Не вижу смысла.—?Calm down and try not to move, —?врач сильнее надавила ладонью на лопатки, прижимая тело к кровати.—?Уверен? —?с долей сомнения спросил Ксавьер.—?Уверен,?— повторил я.32Ксавьер просидел со мной до полуночи. Новый год мы встретили на лестничной клетке клиники, у окна, из которого открывался вид на Эйфелеву башню, где французы устроили настоящее салютное файер-шоу, точно концерт Rammstein. Главное?— зрелищность, смысл?— это к философам. Они сами-то понимают, чему именно ликуют?—?Хорошее начало? —?иронично спросил Ксавьер, наблюдая за осыпающими небо искрами разноцветных огоньков.Но для меня это был конец. Как и всё французское, заканчивающееся ударением на последнем слоге, эти наши отношения тоже должны были завершиться здесь, в Париже.