Глава 4. Потерянное (Изоляция и ?Ворон? По) (1/1)

1Я перечитал её ?письмо? или, вернее было бы сказать, эти несколько предложений, трижды, и всё равно ничего не понял. Поражённый раковой опухолью символизма разум отрёкся от рациональности и лишился своей незыблемой способности к здравомыслию.Я сидел за столом, пытался думать, смотрел на эти некогда малиновые розы, сейчас цвет их лепестков напоминал запёкшуюся кровь. Как там сказал Лис у Экзюпери? Какую истину забыли люди? ?Ты всегда будешь в ответе за того, кого ты приручил?. Именно об этом и написала Эли: ?Я не хочу, чтобы ты брал на себя такую ответственность, с которой я сама едва справляюсь?. Люди бывают эгоистичней всего тогда, когда влюблены. Ни я, ни Эли?— не исключение. Напротив, мы?— ещё одно подтверждение правила. В любви все мы глупцы и слепцы. Эли не видела своей ответственности передо мной, а, быть может, я даже находился в большей зависимости от неё. Быть может, это ни я её ?приручил?, а как раз таки дела обстояли прямо наоборот. Чего не видел я? Прикрываясь объяснением об ?истинно-женском?, я давно перестал воспринимать её внезапные перепады настроения и истерики как нечто, имеющее за собой причину. А она, очевидно, всё же была.Её телефон по-прежнему находился ?вне зоны доступа?. И дома?— никого. Глупая игра. Тогда преисполненный уверенностью, что Эли точно отыщется на работе, я поехал в библиотеку. Из-за монитора компьютера виднелся пшенично-золотой хвост?— Катя.—?Привет! —?поздоровался я с той, подойдя ближе. —?Позови, пожалуйста, Эли.—?Кого? —?Не отрываясь от экрана, всё переписывалась она с кем-то.—?Эли,?— повторил я.На сей раз Катя удостоила меня взглядом, полным бесконечного презрения. Чем ей-то я не угодил?—?У Дэни сегодня выходной, а ты поимел бы совесть вообще сюда являться,?— ядовито выдавила она, снова уткнувшись в монитор.Так сложилось, что моя излишняя вежливость одновременно и мой недостаток и моё достоинство. Иной раз, следуя правилам светского этикета, я избегал бессмысленной ругани, а другой раз, не ответив на грубость, корил себя за чрезмерную мягкотелость. Я понимал, что если опущусь до уровня Кати?— это, несомненно, придётся по душе моему задетому самолюбию, а если же последую правилам этикета?— мне удастся выудить из неё интересующую меня информацию. Не удалось, Катя, покрывшись непробиваемой коркой льда, категорически не желала со мной общаться. И никаких тебе ответов, только десятки новых вопросов. И главный: почему виноватым оказался я? В чём? Это уже порядком бесит.К чёрту Катю. Пошёл в администрацию библиотеки, или кто тут у них главный? Какая-то женщина битых двадцать минут водила меня из кабинета в кабинет, пока мы случайно не столкнулись с ?искомым человеком? в лабиринте коридоров библиотеки. Прикрываясь сводом правил о ?неразглашении личной информации сотрудников?, всё, что мне дозволено было узнать, так это то, что Эли здесь больше не работает. Может, тому причина её прогулы? Может, поэтому в глазах Кати я оказался виноватым? В таком случае?— где она сама?И я направился к профессору Краусу?— следующей моей зацепке. Он читал лекцию старшекурсникам. Пришлось дождаться окончания занятия. А после он повёл меня в свой кабинет и любезно предложил чаю, словно и не догадываясь о мотивах моего появления. Я отказался и стал расспрашивать его об Эли. Он слушал внимательно, хмуро смотря на меня, а затем сказал, что уволиться было её решением. Тогда я спросил, не знает ли он, как мне её найти. Он ответил: ?Нет?. Добавив, что она и не в Германии вовсе. ?Уехала во вторник?.Возникшую горечь обиды я мог бы описать только одним сравнением: жгучая боль была такой, будто я только что проглотил острое лезвие ножа и, опускаясь по горлу вниз, к сердцу, оно пыталось распороть глотку изнутри.—?Я не понимаю… Совершенно ничего… Не понимаю женщин… Почему? —?бубнил я себе под нос, наверное, выглядя сейчас крайне омерзительным в своей слабости, но был не в силах остановиться. Бессвязные фразы так и сыпались из меня. —?Вы же профессор, объясните же мне… Может, у неё что-то случилось? —?Он отрицательно покачал головой.—?Думаю, для вас обоих так будет лучше,?— ободряюще похлопал меня по плечу. —?Буду вынужден вас проводить, посему как меня ждут дела.Как так получилось, что все, кроме меня самого, всегда знали, как для меня лучше?—?Вы знаете что-то, чего не знаю я? —?спросил я его.Уходя от ответа, он начал цитировать какого-то там то ли грека, то ли римлянина, размышляющего над природой ?знаний?. Но в отличие от профессора Крауса, я не был настроен на философский лад. И снова принялся просить его рассказать о причинах отъезда Эли, обо всём, что он знал, что она говорила ему. ?Если она не посчитала нужным сообщить обо всём сама, должно статься, я не имею на это права?. И, как бы я его не уговаривал, ни её номера телефона, ни адреса он не дал.—?Штэфан! —?окликнул он меня, уже прикрывающего за собой дверь. —?Пожалуйста, не беспокойте моего отца с подобными расспросами.Я и слова выдавить не смог, даже чтобы попрощаться, лишь махнул рукой.2К Гансу Краусу я, как и обещал, не поехал, но вот фрау Рубинштейн могла знать хотя бы парижский адрес Эли. Металлический стук уже начал противно звенеть в голове назревающей болью, но дверь всё не открывали. По всей видимости, старушки дома не было. И тогда, не понимая зачем, я начал барабанить и трезвонить в звонок квартиры Эли. Тишина. Мне всё это упорно казалось какой-то шуткой, розыгрышем. Ещё несколько дней назад она была со мной, она улыбалась, мы смеялись, я был преисполнен переливающейся через края нежностью. И взрыв. Разрыв. Почему? Этот вопрос изъедал изнутри. Он превратился в настоящее проклятие, в смысл, который я только и должен был обрести. Всё вокруг сделалось таким незначащим ничего. Вся прежняя вселенная вдруг лишилась своей колоссальной силы притяжения, разорвавшись на миллионы миллиардов атомов. Но вот появился этот вопрос, и он, словно новородившаяся чёрная дыра, пожирал то, что осталось после взрыва.Выпавший за ночь снег, сейчас, под полуденным солнцем, слепил своей белизной. Я даже работать не мог. Ничего не хотелось. И я слонялся из комнаты в комнату. Думал. Без конца продолжал набирать номер Эли, надеясь, что она всё же ответит. Нет. Смотрел на играющих в снежки детей. Кто-то вылепил огромного снеговика у пригорка соседского дома. Разум восстал против меня и, как нечто ненужное, стал выбрасывать из своих хранилищ самые тёплые воспоминания. Вчера в Бохуме… или это было позавчера? Когда я там был? Всё же вчера. После тренировки Ксавьер и я поехали перекусить в какой-то новый итальянский ресторан, открывшийся неподалёку от Рурштадиона. И пока светофор горел красным, с нами поравнялась машина. Из её открытого окна доносился визгливый голос Эксл Роуза и пронзительный рёв электрогитар. За рулём находился бородатый мужчина, примерно лет сорока с небольшим; а на переднем пассажирском сиденье, в детском кресле,?— вероятно, его сын, который в такт музыке раскачивал головой в синей шапке с Винни Пухом, намеренно сильно жмурясь. Выглядело это крайне забавным. Но в тот момент я подумал, что это именно то, чего мне не хватало для полноты жизни. Я устал возвращаться в пустой дом, где никто меня не ждал. Сейчас там была Эли, и эта мысль грела душу. Однако я хотел большего. Вернее, я был готов к большему. Я был готов взять ответственность не только за свою жизнь. Теперь, возвращаясь из турне, я хотел, чтобы из окон кухни пахло чем-нибудь вкусным, чтобы без конца играла музыка. Я бы даже купил пианино и завёл бы большого пса, такого, как у деда Ксавьера. Я бы хотел видеть, как Эли с сынишкой на руках выходит на порог, чтобы меня встретить. Я стал задумываться о том, кому останется моя студия, дом… Я и подумать не мог, что внутри меня таились подобные мысли.Светофор всё никак не переключался на ?зелёный?, а я, выстраивая в сознании картины идеального будущего, никак не мог отвести взгляда от воодушевлённого Винни Пуха. Ксавьер, наблюдая за мной, погрязшим в сентиментальности мыслей, кажется, отпустил какую-то шутку, но я её не расслышал, лишь только сказал, что хотел бы завести собаку. Он кинул короткий взгляд на мальчишку в соседней машине, потом, прищурясь, посмотрел на меня, сказав, что это, безусловно, разумный выбор.Дома было невыносимо. И я снова решил наведаться к фрау Рубинштейн. И снова?— никого. Тогда я начал стучаться в соседские двери, расспрашивая о том, где бы могла быть старушка. От мужчины с третьего этажа я узнал, что она любит проводить время со своими подругами?— Ангеликой и Луизой?— в квартире на первом этаже. И я вдруг вспомнил, что когда ещё в первый раз пытался отыскать дверь Эли, именно там, на первом этаже, и обнаружил фрау.Сегодня, как и прежде, старушка вела себя крайне приветливо и гостеприимно. Интересно, что Эли рассказала ей обо мне? Мы поднялись в её квартиру, где она угостила напитком, по вкусу напоминающим что-то среднее между чаем и компотом. Старушка сама, очевидно, была не в курсе отъезда Эли, раз та уехала ещё во вторник. Поэтому, дабы не вызывать подозрений, я сделал вид, будто бы мне обо всём известно. Я стал сочинять историю о сломанном телефоне Эли, о потерянном листке с её адресом. Но ничего нового не выведал. Фрау Рубинштейн была знакома с бабкой Эли, которая полвека прожила в Германии, и последние пятнадцать лет в этой квартирке. О квартире в Париже или о других родственниках здесь, кроме Краусов, она ничего не знала. Или не помнила? Или намеренно забыла? И я снова поехал домой.День длился мучительно долго. Снег под палящим дневным солнцем почти растаял и затопил дороги грязевыми потоками воды. Я попытался пробить информацию об Эли или её адрес через Интернет?— ничего, лишь наткнулся на жалкую статью о происшествии в Нигерии, где фамилия её отца числилась в списке погибших. О нём самом?— ничего конкретного. Ни на одном сайте. Имя её матери я, к своему глубокому сожалению, забыл, а тэги ?Лефевр?, ?врач?, ?психиатр?, ?лаборатория?, ?Канада? и тому подобные не дали результатов. Я был в тупике и всё ещё не верил в то, что Эли и вправду покинула Германию. Странное чувство подсказывало?— она прячется где-то здесь. Но я не понимал мотивов её действий. Прячется от чего? От кого? Снова взял оставленный ею клочок бумаги, вчитываясь в каждое написанное карандашом слово, будто их смысл мог перемениться с последнего прочтения: ?Прости мне мою трусость. Прости, что не нашла сил сказать всё лично. Но без меня твоя жизнь будет счастливей. Я не хочу, чтобы ты брал на себя такую ответственность, с которой я сама едва справляюсь. Береги себя. Эли?.3?Береги себя??— эта фраза заела в голове, точно зацикленная плёнка, гудя, звеня, жужжа и раздражая так, что подступала тошнота. Оттого и хотелось вести себя наперекор предостережению.Первые дни я вообще не мог заснуть без приличной дозы снотворного. Вставал в обед. Шёл в студию. Пытался работать. Не выходило. Поэтому мастерингом несведённых песен занялся Том. Ещё безумно хотелось напиться или обкуриться какой-нибудь дури, что угодно, только бы ?обесточить? сознание. Но я боялся собственных поступков, окажись мой разум вне контроля. Тони сказал, что в последний раз видел Эли в понедельник, как раз в день моего отъезда, и что она не показалась ему расстроенной. В тот день, прощаясь с ней, она снова обнимала меня так, как в библиотеке, словно прощаясь навсегда. Но тогда я подумал не об этом, а о том, что сильнее, чем в ту секунду я вряд ли вообще когда-либо кого-либо любил. Теперь это ощущение возрастало в антонимической прогрессии. Вся та любовь сейчас чернела и гнила на глазах, превращаясь в жгучую ненависть. И чем больше я ненавидел её, тем сильнее любил. Спасение?— в безразличии. Но после такой войны чувств разве оно вообще возможно? Наступит ли когда?Ночами меня выжигала злоба, а днём всё менялось. Я стал слоняться перед её домом, под её окнами. Наивно надеясь, что там загорится свет. Я всё ещё верил?— она где-то здесь. Окна оставались чёрными. Тогда я начал выслеживать Катю, полагая, что та могла покрывать подругу. Я медленно сходил с ума, затем и вовсе став следить за профессором Краусом. Но ничего не обнаружив, снова попытался найти встречи с ним. Ждал его после лекций, просил рассказать об Эли хоть что-нибудь. Он был непреклонен. Как и я. А в один из дней охрана просто перестала меня пропускать внутрь здания университета.Чаще всего нас убивает что-то, что в разы слабее или меньше нас: женщины, вирусы. То, что на первый взгляд не представляет никакой угрозы, является самым смертоносным оружием. Женщины играют на наших слабостях, держа силу под своим контролем. А если сила пребывает в бездействии, со временем она может онеметь или атрофироваться. Вот именно в таком состоянии я и находился?— жалкой беспомощности. Отнюдь это далеко не первый раз, когда меня бросают. Но это уж точно первый раз, когда я был совершенно не готов к подобному. Возрастающее число упрёков, скандалов, отсутствие близости?— вот явные признаки, ведущие к разрыву отношений. Сейчас же всё было наоборот, оттого я никак не мог смириться с единоличным ?решением? Эли. ?Почему??, ?в чём причина???— кроме этих вопросов меня вообще больше ничего не волновало.Я плохо ел, мало спал и, как результат, забросил даже утренние пробежки. Мне всё опротивело. Я перестал отвечать на звонки, выходить из дома, потерял интерес ко всему. И всё смиренно ждал, когда, наконец, пройдёт достаточно времени, и я смогу перевернуть эту страницу своей жизни. Я не понимал, чем заслужил такую жестокость со стороны Эли. В чём была моя вина?4Так пронеслись две недели. Наступил декабрь: мокрый и мрачный, в точности, как в ?Вороне? у По:?Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,И от каждой вспышки красной тень скользила на ковёр.Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги далиОблегченье от печали по утраченной Линор…?Я тоже искал ?облегчения? в книгах. Я читал много, изо всех сил стараясь найти ответ на своё ?почему? в учебниках по психологии. Но даже Фрейд терялся в догадках.?…По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор,?—Безыменной здесь с тех пор?.Свою умершую возлюбленную, Линор, По отправил на небеса, в рай к ангелам, туда, где святым и самое место. Я никогда не считал Эли святой, для меня она и была самим ангелом. По крайней мере, в то снежное ноябрьское утро именно так я и подумал о ней, спящей на белом одеяле рядом,?— ангел, бесшумно свалившийся вместе со своим облаком; теперь уже падший лучезарный ангел, светившейся чистотой и невинностью, как Люцифер излучающий свет. В отличие от вознесённой Линор, Эли не умирала, я сам убил её, собственноручно заточив нас обоих в аду своего сердца. Но я-то был ещё жив, поэтому её смерть?— весьма условна: сердце беспощадно и кровожадно уничтожало самые нежные чувства, связанные с ней, а сознание воскрешало её образ из праха воспоминаний, вновь и вновь сокрушая саму смерть.5Я снова задался целью отыскать её. Мне нужно было получить объяснения.—?Знай я, что всё настолько плохо, привёл бы санитаров,?— услышал я голос Ксавьера за своей спиной.Искренне надеясь на то, что мне это всё же причудилось, я обернулся. Нет, это был Майер собственной персоной, стоял у двери кабинета и с перекосившимся в маске полного смятения лицом, изучал увешанные листами бумаги стены. И вслед за принтером, выплюнувшим ещё одну картинку парижской улочки, он громко выругался.—?Понимаю, как всё это выглядит… —?начал было я, но Ксавьер снова истошно заорал.Полагаю, на сей раз причиной крика стал мой внешний вид. Да, я не прикасался к бритве и расчёске месяц, не принимал душ несколько дней, и сейчас, должно быть, походил на йети. Но мне было наплевать. Как и на то, что покрытые фотографиями и картами Парижа стены комнаты делали из меня какого-то умалишённого Шерлока Холмса. Почему идея о том, чтобы обратиться в детективное агентство не пришла раньше? Ко мне возвращается способность мыслить здраво или всё становится только хуже?—?Нет, не понимаешь. —?Принялся он сдирать листы. —?Скажи ?спасибо? своей придворной Антуанетте, иначе потом мне пришлось бы завесить кабинет картами Франции, выискивая тебя!Меньше всего я сейчас хотел слышать нравоучительные речи Майера, прибывшего сюда по первому доносу Тони строить из себя заботливую мамашу.—?Нужно было предупредить, что приедешь. —?Стал я подбирать с пола сорванные листы.—?Заколотил бы и окна? Ты хоть помнишь, какой сегодня день?!—?Среда. Брось, Сави. —?Теперь он и вовсе начал яростно рвать бумагу и истерично орать, наставляя меня на ?путь истинный?. Но голос его глухим гулом гудел в ушах, наверное, оттого что нормально я не ел двое суток, держался на каких-то молочных коктейлях с кофеином и интернете. М-да, почти как Тони. Дерьмовая жизнь. Бессмысленная.—?В пятницу презентация клипа. Пойди, помойся, а потом всё обсудим. Заварю пока что-нибудь от нервов, если от кухни не воняет так же, как от тебя.Никто не узнает себя до самого бетонного основания, пока не окажется в ситуации, когда все его чувства не возрастут до критических отметок. Ведь только оттуда, с вершин собственных экстремумов, и можно разглядеть, как высоко ты поднялся или как глубоко упал. Я не знал себя таким, я даже не представлял, что способен быть таким. Мне было одновременно противно и стыдно за то, что Ксавьер застал меня на пике этой слабости. Он непринуждённо вышагивал перед столом, в одной руке держа чашку с чаем, а другой энергично жестикулировал, тем самым подкрепляя свой рассудительный рассказ о работе. Я его не слушал, лишь думал, какой из найденных мной перекрёстков с блинной?— ?тот?.—?Не там ищешь,?— словно прочитав мои мысли, уселся он напротив, сосредоточенно смотря на меня. —?Поедем сегодня в Бохум? Проветришь мозги, а потом я дам тебе ещё один месяц на реабилитацию.?— Я еду во Францию. Завтра. Или послезавтра. Ещё не решил. Ты что-то знаешь? Раз сказал, что ищу ?не там?? —?Но вместо ответа он протяжно просипел.—?Слушай,?— опять тяжёлый выдох. Я настолько жалок? —?Мне нужно, чтобы ты явился на презентацию, а после можешь продолжать заниматься саморазрушением. Только на таких условиях я расскажу… Хотя,?— махнул он рукой,?— ты же упёртый осёл. Если вобьёшь что-то в голову, то ничто тебя не удержит. Это ты звонил из моего кабинета, пока я был на встрече с ищейками Sony? —?Я утвердительно кивнул. —?Кому?—?К чему эти наводящие вопросы, если ты, насколько я вижу, прекрасно осведомлён?—?Во избежание накрутки лишних километров на твой марафон, с большой вероятностью на финише которого ты не найдёшь ничего, кроме размазанного по асфальту чувства собственного достоинства.Я благодарен Ксавьеру за то, что это было последнее ?наставление? с его стороны. Больше я просто мог бы не выдержать, сорваться и наговорить того, чего совсем не желал. Чтобы узнать, доносит ли на тёмные делишки лейбла ?большим боссам? кто-то из своих, Ксавьер стал тщательно следить за всей входящей и исходящей информацией в стены GUN, например, делать детализацию телефонных звонков. Вот же как всё сложилось. Но с недавних пор я перестал верить в совпадения, только в теорию ?синхроничности? Юнга. И пока я сидел и осмысливал слова Ксавьера о том, что мой звонок был сделан в Канаду, он достал из шкафа недопитую бутылку виски (которую принёс Том ещё неделю назад, пытаясь ?выбить дурь из моей башки?) и наполнив два стакана, поставил один передо мной.—?Ты не за рулём? —?спросил я.—?Поедем утром вместе,?— сделав глоток, кивнул он:?— Что там? В Канаде?—?Её мать.—?Логично. Пей,?— придвинул он стакан ближе,?— пока я здесь, можешь быть спокоен?— я не позволю тебе сегодня никуда подорваться,?— рассмеялся он. Хотя мы оба понимали, что подобный исход был вполне вероятен.—?Сегодня?—?Я же сказал?— появись на презентации клипа. Затем, дашь мне её имя и посмотрим, что там удастся пробить.—?Санитары отменяются? —?я всё ещё не понимал, с чего вдруг он сменил свой гнев на эту омерзительную жалость.—?Ты мне сейчас цитировал Юнга, и я, пожалуй, парирую его же словами: ?Любовь?— это не сумасшествие. Да и уместно ли вообще здесь слово ?ум??. Ты ведь не успокоишься, пока тебя окончательно в дерьме не обваляют. А так оно и будет, уж поверь. Я знаю, о чём говорю.Мы просидели так до позднего вечера. Ксавьер рассуждал о женщинах, о любви, об отношениях. Обо всём том, что на каком-то генетическом или метафизическом уровне известно любому. Но, даже понимая эти прописные истины, я упорно верил, что в моём случае всё обстояло совершенно иначе. А потом то ли о себе дал знать алкоголь, то ли ночь, под покровом которой людям становится проще обнажать души, отчего Ксавьер начал расспрашивать о том, что же произошло между мной и Эли, пытаясь ?на трезвую голову? отыскать резонность в её поступках.—?Вот,?— протянул я ему оставленную мне записку, пересказав события предшествующие тому.—?В довершение вышесказанного, ?береги себя? звучит, как изощрённая форма цинизма. Впрочем, чего ещё ждать от женщины? —?Он снова плеснул в стаканы виски. —??Береги себя?,?— смакуя каждый звук, с ядовитым презрением процедил он. И я будто протрезвел в тот самый миг. Почему Эли ?берегла? себя? Я вдруг припомнил её коротко оброненную фразу: ?С’est un crime??— ?Это преступление?. Потом ещё её извечные ?это неправильно?. Быть может, мои ранние предположения оказались неверными. Может, её тревожил вовсе не факт её первого раза. Чушь какая-то. Тогда что? И я стал делиться своими ?находками? с Ксавьером.—?Ты уверен в том, что она совершеннолетняя? —?покосился он на меня, испепеляя таким донельзя пронзительным взглядом, от которого я даже усомнился в реальности её имени и существования. —?Это единственное обстоятельство, при котором ваш секс мог бы быть преступлением.Я не знал, что ответить. Лишь сидел молча, припоминая все похожие эпизоды, на которые спустя какое-то время просто перестал обращать внимание. Эли никогда не скрывала свой возраст, даже не пыталась. Я был уверен, что ей двадцать пять. Но все эти намёки, непонятные поступки и слова…—?Она не выглядит, как… Она же работала в библиотеке… Мы покупали билеты в Бохум. И я, кажется, краем глаза видел в паспорте год её рождения, но не придал тогда этому никакого значения. Будь ей шестнадцать, я несомненно не смог бы упустить этот момент из виду, позволив убрать паспорт в рюкзак. Нет, это исключено. Исключено. Какие есть ещё варианты?—?Ей семнадцать.—?Да ты смеёшься! Она абсолютно не похожа на подростка!—?Она?— нет. Но многие подростки умудряются походить на ?двадцать плюс?. По крайней мере, это было бы логично, особенно в отношении ?преступления?. Ну, или её семья?— закоренелые фанатичные католики. —?Мой стакан опять наполнился виски. —?Слушай,?— щёлкнул он пальцами,?— а, может, она давно знала, что ей придётся переехать к матери, оттого она и побоялась сказать? Ну, знаешь, у тебя здесь всё, ты бы явно не бросил Германию. Она что-нибудь говорила о том, почему приехала сюда?—?Нет, никогда. Я как-то спрашивал, но мы были мало знакомы… Ничего конкретного.Удивительно, что я оставил данный факт позабытым. Новое объяснение Ксавьера теперь звучало весьма убедительно. Или я окончательно захмелел. Сознание стало тонуть в пучине мыслей. Этот разговор сумел отвлечь меня лишь на короткое время, и вот горечь обиды снова медленно подступала к горлу. Я месяц спать нормально не мог, выглядел так, как бездомный Иисус. А она? Засыпала ли она лёгким и безмятежным сном, зная, что выбросила меня в грязь на обочину реальности?—?Штэф, я изначально предупреждал тебя?— это не отношения, а ребячество. Наигрались и разбежались. Оно тебе нужно?— непонятно куда ехать? Не выдумывай, ответ же очевиден. Займись альбомом, —?Ксавьер опять принялся переубеждать и наставлять, а я только и мог, что отрицательно мотать головой. О какой музыке вообще шла речь, если надрывный полный отчаяния крик безумца?— это всё, что я мог бы сейчас выдать.— Я не понимаю её…—?Сил моих больше нет это слышать! Смени пластинку! Ладно,?— прохрипел он и, встав из-за стола, вышел из комнаты. Но спустя пару минут раздался громкий топот шагов, направляющихся обратно в кухню. Он уселся напротив, барабаня пальцами по сахарнице. —?Вкратце о природе женщин: ты протягиваешь ей своё сердце?— она шинкует его ядом, а то и вовсе безжалостно сжимает в кулаке, так, чтобы сквозь пальцы сочилась кровь,?— шипя, схватил он из вазы уже подгнившее яблоко и для пущей наглядности подкрепил слова актом убиения фрукта. —?А если протягиваешь ей меч и просишь отсечь тебе голову сразу, так она тотчас же готова отдаться тебе.—?Ты проецируешь свои отношения на меня. Ей-богу, что с тобой не так? В какой момент своей жизни ты вышвырнул способность любить?—?Я?! Вот что с ней стало! —?кивнул он на яблоко.—?Одни отношения положили конец всему? Знаешь,?— запнулся я, формулируя мысль, но через секунду пьяный рассудок и вовсе потерял способность мыслить ясно. —?Ты излишне категорично настроен. Я не могу вот так, как ты… Череда разных лиц, бездушный секс и всё.—?А я и не против ?душного?, только сомневаюсь, что такое бывает дважды.Вот так внезапно для меня открылась моногамная душа Ксавьера. И что же теперь будет? Однажды пережив подобную встряску, я навсегда лишусь способности с такой же пронзительной остротой ощущать каждые новые отношения? Как я вообще жил до этого? Что это за ?связи? были между мной и всеми теми женщинами? Да и о каких ещё ?новых отношениях? может идти речь, если я на этих не собираюсь ставить ни точку, ни крест?!—?Ты пытаешься…—?Вразумить тебя! —?прокричал он, и я взорвался смехом. Как же я омерзительно жалок, если сам Майер, человек-работа, среди недели приехал подтирать мне сопли. —?Дай мне её… —?щёлкнул он пальцами, достав телефон из кармана,?— …данные!—?Не пори горячку, давай что-то решать на свежую голову утром.—??Не пори горячку?! —?заскрипел его пронзительный смех. Я и сам не успел заметить в какой момент этой оживлённой пьяной дискуссии мы поменялись ролями.6Утро, начинающееся с чувства отвращения ко всему, уже успело войти в привычку. А вот такой пронзительной головной боли, как сегодня, у меня уже давно не было. Майер, делающий отжимания в гостиной, был отвратителен в своём приподнятом настроении. Всё вокруг продолжало жить и светиться солнечным счастьем, в то время как моя жизнь неумолимо, неотвратимо, неизбежно рассыпалась на части. ?Собирай вещи?,?— кинул он мне, не отрываясь от процесса.В обед мы уже были в Бохуме. Серый снег и слякоть. Как-то я, воодушевлённый и окрылённый чувствами, рассуждал о том, как присутствие Эли превратило целый город в маленький Париж… А сейчас всё отзеркаливало прямо противоположными ощущениями. Ещё недавно мне казалось, что это я вращаю планету, а сейчас я?— словно барахтающаяся рыбёшка, которую стремительно уносит бурлящий поток жизни.Ксавьер разгребал бумаги на своём рабочем столе в поисках какого-то конкретного документа. Я ходил из угла в угол, терзаемый всё теми же мыслями. Почему-то вчера я даже не спросил, кому именно он звонил, прося ?достать? адрес матери Эли. Очередной тошнотворный ком подступил к горлу. Противно было осознавать, что незнакомые люди вынуждены потакать инфантильным капризам какого-то обезумевшего Штэфана.—?Ну всё! Мы в заднице! Пойдём! —?проорал ворвавшийся в кабинет напарник Майера и стал подгонять того за собой. И они побежали вниз по лестнице так, словно здание охватил огонь.А я-то думал, это только моя жизнь пошла под откос. У лейбла назревал ещё один скандал. На этот раз причина была серьёзней, так как имела вещественные доказательства прямого нарушения новых условий выпуска аудио-компакт дисков. Война рекорд лейблов и интернет-пиратов никогда не закончится. DRM (Digital Right Management), технические средства защиты авторских прав, изначально должны были служить печатной букве закона, а в итоге они сами обернулись против себя, нарушив Гражданский Кодекс и права своих пользователей. Пару лет назад Sony BMG решила использовать более жёсткую технологию DRM, чтобы защитить свои аудио-CD от копирования данных диска при его воспроизведении на компьютере. На диск была записана специальная программа, которая делала возможным ?считку? аудиоматериала и создание трёх резервных копий альбома. Но вдобавок к этому, на компьютер автоматически, то есть без согласия пользователя, устанавливалось программное обеспечение содержащие в себе руткит, предотвращающий перехват аудиопотока во время его прослушивания. Rootkit представлял собой набор различных утилит, обеспечивающих сбор данных, управление и маскировку объектов. Или, проще говоря, данное ПО позволяло Sony взломать систему пользователя, делая её уязвимой ко всякому роду хакерских атак. А это прямое нарушение гражданских прав. Значит, удар и убытки нести звукозаписывающим компаниям и нам, музыкантам. Клиент, его интересы и ?демократические? права всегда будут стоять выше. Таким образом, после нескольких коллективных судебных исков, в начале этого года выплатив финансовые компенсации ?пострадавшим?, Sony была вынуждена отозвать миллионы компакт-дисков с руткитом. (К слову, внедрив там ещё какие-то патчи по улучшению воспроизведения, разработчики кодеков, ненамеренно нарушили и авторские права рекорд-компаний. О чём я узнал позже.) И как выяснилось часа четыре назад, магазин при GUN Records, очевидно, плохо расслышал последние известия. Майер, его напарник и ещё какие-то люди без конца орали, выясняя, чья это вина, что магазин до сих пор торгует старой партией дисков. И я, прихватив ключи от квартиры Ксавьера, отправился в тишину, потому как вены на висках вновь противно запульсировали.Средства защиты авторских прав?— это всего лишь вишенка на экономико-правовом торте музыкального бизнеса. Я предпочитаю держаться подальше от этой кухни, дабы не лишиться вдохновения, которое в моём состоянии депрессии, как раз таки только должно было начать набирать обороты; но ничего подобного не происходило: я был опустошён. Ни спать, ни есть не хотелось. Я бы даже разрыдался от полного бессилия и непонимания происходящего, но, кажется, уже наступило обезвоживание. И я слонялся от окна к окну, ждал Ксавьера хоть с какими-нибудь новостями об Эли. Он вернулся около семи, злой как чёрт. Без устали бубня себе под нос ?меня окружают одни идиоты?, он подчеркнул, что одним из этих ?идиотов? являюсь и я. Сказал, что заскочил проверить ?жив ли я?, и что ему нужно отъехать ?по делам?. Впрочем, я ещё из окна увидел какое именно ?дело? ожидало его в его же машине на переднем сиденье, поправляя завитые локоны и сверкая коленками обтянутыми кружевными колготками.7В котором часу он вчера вернулся домой, я не знал, потому что вырубился до того. Сейчас было восемь. Яркий рассвет противно слепил из окна. Ксавьер приставучи будил, строя из себя строгую мамашу, что-то там разгневано причитая и стаскивая одеяло. Прямо как в школьные годы. Какая к чёрту презентация клипа, если я даже с постели встать не в состоянии?! Однако назойливости Майера позавидует самый писклявый комар. Уверен, он и мертвеца из могилы запросто смог бы поднять, если тому нужно было бы явиться на какую-нибудь важную встречу.И вот мы сидим в самолёте, направляясь в Мюнхен. Небо ясное. Я вспоминаю свои недавние ощущения во время последнего полёта. Снова подступает тошнота. Что же она со мной сделала?Встретив в зале ожидания аэропорта Тома, Рене и Лео, прилетевших ещё полчаса назад, мы направились на телевидение, где должны были сыграть песню в прямом эфире, ?сыграть? под фонограмму. Я бы порассуждал об этом, но уже одна мысль о том, как на самом деле устроен сей бизнес, вызывает непреодолимое желание блевать музыкальными гаммами. Я начинаю ненавидеть Мюнхен за его вечно погожее настроение. Ещё Ксавьер предательски молчит, то ли не разузнав ничего, то ли не желая делиться информацией, опасаясь моих ?неразумных? поступков. Я сам себя уже не узнаю, оттого и боюсь.Всё вокруг меня двигалось куда-то вперёд: ведущие что-то спрашивали, я отвечал, парни смеялись. Все притворялись. Мне смертельно хотелось остаться в одиночестве. Но даже после окончания ?презентации? меня всё донимали с пытливыми расспросами, на этот раз Том, Лео, Рене и, какого-то лешего, Ксавьер, будто бы он и не в курсе был. Вели они себя так, словно я был мальчишкой обоссавшимся на публике. Их излишнее чувство такта, осторожность в формулировках и постановках вопросов лишь напоминали об Эли, уже доводя до белого каления.—?Разве ты не с нами? —?спросил меня Рене, когда объявили о начале посадки на рейс до Дортмунда, и Ксавьер потащил меня к нужным воротам.Сейчас я был до верхов переполнен холодным безразличием. Запихни они меня в самолёт, набитый бомбами, мне было бы всё равно.—?Никаких новостей? —?не выдержал я, наблюдая за Ксавьером, который проигнорировав просьбу стюардессы пристегнуть ремни, быстро набирал кому-то сообщение. Он кинул короткий взгляд на чёрный иллюминатор, сквозь который виднелись огни аэропорта, а потом, протяжно просипев, посмотрел на меня.—?Давай ты ограничишься звонком? Мы же хотели махнуть на Рождество в Австрию.Значит, он всё-таки достал адрес лаборатории матери Эли. Мысли я хотя бы чуть более здраво ещё неделю назад, сам догадался бы обратиться в какое-нибудь детективное агентство. Вытащив из кармана пиджака маленький листок, Ксавьер протянул его мне.?Laboratoires Médicaux GMH Inc, 666 Rue Sherbrooke Ouest, Montréal, +1 514-988-9669?.—?От номера дома так и веет канадской приветливостью,?— сказал я, вчитываясь в адрес.—?Не гарантирую, что это именно то, что ты искал. Но сотрудница с фамилией ?Лефевр? и возрастом, подходящим под тот, чтобы иметь взрослую дочь работает там.—?Ты не звонил? —?покосился я на него.—?Я?! —?изумлённо вскрикнул он. Да, я и впрямь чушь сморозил.—?Какая у нас разница во времени? Я позвоню сейчас? Который там час? —?вдруг охватила меня странная судорога, тряслись и мысли и руки, и, кажется, сам самолёт.—?С Нью-Йорком шесть часов. Монреаль ведь над ним, верно? Или там Марсель?—?Марсель?— в Австралии.—?В Австралии?— Мельбурн!—?А где Марсель?—?Во Франции,?— ответила подошедшая к нам стюардесса. —?Господа, попрошу вас убрать ваши телефоны. А вы,?— обратилась она к Ксавьеру,?— пожалуйста, пристегните ремни. Весь смысл жизни в одном диалоге. Вся наша жизнь?— бессмысленный короткий разговор, в котором мы пытаемся отыскать правильный маршрут на игральных картах.—?Прилетим?— позвонишь,?— сказал он, щёлкнув замком ремня. —?В любом случае, раньше воскресенья я тебя не отпущу. Вот,?— нашарив что-то во внутреннем кармане пиджака, вытащил он конверт и затряс им перед моим лицом. —?Завтра едем в Вольфсбург.—?Это ещё зачем?—?Пропустим по паре рюмок с твоим стариком,?— вмиг нарисовалась на его лице слащавая ухмылка, и я недоверчиво уставился на конверт. Может, он надумал упечь меня там в какую-нибудь психушку, скинув на шею отца?—?Что за…—?Да расслабься,?— похлопал он меня по плечу. —?Это билеты на матч ?Волков? против ?Боруссии?, кое-кто отдал свой должок. —?К слову, у ?Вольфсбурга? сейчас тоже была ?чёрная полоса?, начавшаяся с потери очков на Рурштадионе. Два месяца сплошных разочарований.8Едва мы сошли с трапа, я принялся звонить в найденную Ксавьером лабораторию. Мы даже успели добраться до квартиры, но на мои бесчисленные звонки так никто и не отвечал. Протяжные гудки. Затем срабатывал автоответчик, что-то бормочущий на французском. Снова звоню.—?Laboratoires Médicaux, en quoi puis-je vous être utile? —?вдруг раздался женский голос на другом конце трубки.—?Bonjour,?— неуверенно начал я. —?Do you… you speak English? Или по-немецки? —?зачем-то добавил я. Голос извинился, сказал что-то, что я не смог понять и попросил говорить на французском. Из моей же головы разом вылетели все когда-либо выученные слова, фразы. И я, переключив телефон на громкую связь, посмотрел на Ксавьера, но он только развёл руками. —?Жё… жё вудрэ парле а… Как её имя? —?прошептал я Ксавьеру, который уже разворачивал листок.—?Жюльет,?— подсказал он.—?… а Жюльет Лефевр, силь ву пле.—?Qui est à l’appareil? —?спрашивает женщина, но представиться на французском для меня непосильная задача. В памяти почему-то тут же всплыл образ смуглого парнишки, что так рьяно пытался пробраться в зал с манускриптами. Вторя его отчаянной интонации, я опять попросил пригласить к телефону мадам Лефевр. Объяснить истинную или ложную причину звонка мне не позволяли мои же скупые знания языка.—?It's very important. Се трэ им-пор-тант,?— надеясь на интернациональность слова и чеканя слоги, постарался я звучать настолько серьёзно, насколько вообще был способен. —?Как сказать ?дочь?? —?оборачиваюсь к Ксавьеру, и он уже гуглит слово.—??Fille?,?— светится на экране его телефона, и я коряво объясняю на каком-то франко-английском, что это касается дочери Жюльет.—?Danièle? —?уточняет женщина. —?Qui êtes vous? —?понимаю, что она спрашивает, кто я такой.—?Да! Yes! Oui! —?кричу на всех трёх языках, ненамеренно упуская из вида её вопрос, оттого что понимаю?— я попал в цель.—?Elle n’est pas lá pour le moment. —??В данный момент не тут?,?— сумбурно переводит мозг. Пробуждая все забытые со школьных времён слова, я спрашиваю, находится ли Дэниэль в Монреале. Женщина отвечает утвердительно. Я прошу её дать номер Эли или её матери, но на этот раз звучит категоричное ?non? и просьба перезвонить позже.—?Браво! —?саркастично произносит Ксавьер, хлопая в ладоши. —?Ты бы что ли хоть текст накидал прежде чем звонить.Но мне уже было всё равно. Главное?— я узнал, где Эли. В последний раз я видел её двенадцатого ноября, сейчас же?— четырнадцатое декабря. Пять мучительно долгих недель тянулось моё болезненное состояние опустошения, и, вроде бы, ничего существенно не изменилось?— я по-прежнему один, однако осознание того, что теперь я точно знал место нахождения Эли, расползалось по телу тёплой волной эйфории, окрашивающей черные мысли радужными цветами. На секунду мне даже показалось, что ничего вообще не было: ни расставания, ни моего безумства. Но лишь на секунду. Хлопнувший входной дверью Ксавьер отъехал ?по делам?, и я, оставшись наедине со своими проснувшимися мыслями, стал представлять полёт, прилёт, лабораторию, встречу с Эли. Стал прокручивать в голове возможные вопросы, а вот её ответы звучали совсем неубедительно, несмотря на все мои новорождённые гипотезы. Пусть я в тысячный раз предстану идиотом перед собственным рассудком, но я наотрез отказываюсь верить в то, что причиной нашего разрыва стали охладевшие ко мне чувства. Что-то, точнее?— странные предостережения, странная боязнь вступать в отношения, правила, всё это подсказывало?— за ними крылся какой-то её страх. Но какой? Чего именно я бы не смог понять? принять?9Последний раз я был в Вольфсбурге в августе, на дне рождения отца. Мне нравился этот аккуратный зелёный городишко, даже несмотря на его вечно дымящиеся трубы завода Volkswagen. Там, на берегу реки, за красным кирпичом стен завода, работал отец, быть может, оттого трубы никогда не наводили на меня индустриальный страх. В детстве они мне казались громадными дудками, и я всё ждал, когда же они наконец ?задудят?. Но кроме серых столбов дыма из них ничего не выходило, ни единого звука. Неприязнь вызывали лишь некоторые подростковые воспоминания, из-за чего я приезжал сюда нечасто, ограничиваясь только редкими телефонными звонками.—?Твоего старика захватим? —?спросил меня Ксавьер, когда я отложил телефон, так и не дозвонившись до лаборатории. —?У меня четыре билета. Лео?— с нами,?— тут же уточнил он, поймав мой озадаченный взгляд.—?Давай,?— согласился я. До начала матча оставался час, мы сидели в ирландском пабе на пересечении Гёте- и Шиллерштрассе. Было шумно и людно. Все посетители?— фанаты ?Волков?, разодетые в футбольную атрибутику клуба. Мы не исключение?— обвязались бело-зелёными шарфами. Отец даже надел шапку с логотипом клуба. Все пили пиво, обсуждая предстоящую игру, билеты на которую были раскуплены ещё в начале месяца. Матч, несомненно, обещал порадовать зрелищностью и бурей эмоций. Хоть Боруссия сейчас и являлась нам равным соперником, в своей последней игре на домашнем стадионе она разгромила ?Арминию? со счётом ?6-1?.Сегодня всё сложилось иначе: ?Вольфсбург? открыл счёт уже на восьмой минуте, а следующий гол влетел в ворота ?Дортмунда? на одиннадцатой минуте. Второй тайм?— ещё два гола от ?Волков?, и победа ?в сухую?. Вечер и ночь мы провели у отца. Было хорошо. Мы купили пива, отец приготовил барбекю. Мы говорили о футболе и философии. Лео и Ксавьер устроили драмм-батл на шампурах. Я наконец ?проветрил? мозги.В воскресенье утром я вернулся домой, Ксавьер увязался следом, мотивируя своё желание ?повидаться с семьёй?. А в итоге проторчал со мной в студии целый день, читая напутственные речи, пока я объяснял Тони, чем ему заняться во время моего отсутствия.До лаборатории я так и не смог дозвониться, очевидно, по причине выходных. Зато оформил необходимые документы, купил билеты на самолёт: вылет завтра в полдень из Берлина. Сердце колотит в предвкушении, не могу понять приятном ли. Или всему виной оставленный вчерашней игрой положительный осадок эмоций от победы. Нет ?фантазии в голове? всё же хуже ?тумана?.10В Берлине плюс один и мокрый снег.—?Вот, пожалуйста,?— в окошке уличного фургончика при аэропорте показался наш заказ: два буритто и сок.—?Ты позвони, сразу как приземлишься,?— опять повторил Ксавьер, поглядывая в сторону серой крыши терминала. —?Какая там погода, проверил?Если я молчу, он обязательно должен заполнить паузу какой-нибудь болтовнёй. Но погода меня волновала в последнюю очередь, поэтому нет, я не проверил. Набил чемодан тёплыми вещами, повинуясь своим интуитивным климатическим ощущениям.—?Угу,?— невнятно промычал я, и Ксавьер собрался было сказать что-то ещё, но его отвлёк, а меня спас, телефонный звонок. На самом деле, он приехал в Берлин на встречу с Sony, а не для того, чтобы проводить меня. И судя по тем коротким фразам, что он произносил в свойственной ему военной манере, его день будет весьма напряжённым.—?Нужно ехать, Леманн сам куда-то улетает вечером,?— сказал он, убрав телефон в карман.—?Угу,?— только и смог я выдавить, а на глазах навернулись слёзы, и к горлу подступил горький ком. Какого чёрта я делаю?—?Всё будет нормально, дружище,?— похлопал он меня по плечу. Без ироничного контекста слово ?дружище? я слышал, лишь когда Ксавьер обращался к псу своего деда, оттого ещё противней. —?Всё будет нормально,?— его ладонь тяжело упала на плечо, словно крича об обратном. —?Ну, психанула она, спиши это на безрассудность молодости.—?Угу,?— кивнул я, хотя в данное объяснение верилось с трудом. —?Я не хотел впутывать ни тебя, ни кого ты там просил помочь в решении моих несерьёзных проблем.—?А какие по-твоему ?серьёзные?? —?усмехнулся он, поперхнувшись буритто.—?Твои.—?Ой, да брось! Есть у евреев одна поговорка,?— рассмеялся он, взмахнув рукой в перчатке,?— уж больно она мне нравится. ?Если проблему можно решить с помощью денег, то это и не проблема вовсе, а непредвиденные финансовые затраты?. А если дело касается любви, то тут никакие ярлыки неприемлемы. Ты же знаешь, имея за спиной вооружённые силы Германии, для меня это сущий пустяк?— раздобыть информацию, а что за причина лежала за твоим запросом?— не должно волновать никого, раз в первую очередь это важно для тебя.—?За все годы нашего общения, не слышал от тебя подобного потока сентиментальности,?— засмеялся теперь и я.—?Знаю, поэтому я, пожалуй, поеду, пока не разрыдался вслед за тобой. Давай, наберёшь меня по прилёту,?— хлопнул он меня по спине и, хохоча в голос, направился к машине, а я пошёл регистрироваться на рейс. Порой та лёгкость, с которой Ксавьер относился к жизни меня пугала.11Самолёт вылетел по расписанию, и менее чем через четыре часа мы приземлились в Исландии. С учётом разницы во времени, получается, я даже вернулся в прошлое. Здесь ещё день, но громадное оранжевое солнце уже клонится к горизонту. Никогда не бывал тут раньше, впрочем, как и в Канаде. Отлёт?— вечером. Пересадка в аэропорту со смешным названием Кеблавик. Взяв автомобиль в прокате, я умудрился покататься и по городку с одноимённым названием и вдоль побережья Атлантики. Температура, как и в Берлине,?— чуть выше нуля, день?— ясный, но ветреный, потому океан штормило. Непривычней всего было видеть пустые улицы, нетипичные домики и редкие деревья. Ещё кругом царила образцовая чистота, словно жители городка хорошенько прибравшись, вдруг решили устроить ?тихий час? и отдохнуть после утомительной работы, оттого тут так и безлюдно. Совершенно уникальное место, точно сам край света, пропитанный всеобъемлющим одиночеством. Но самое удивительное здесь?— небо, цвета которого окрашивали горизонт невыносимой щемящей грустью. Мне кажется, вся тоска планеты витает в кристально чистом воздухе этой богом забытой земли. Даже кислород на вкус другой, пропитанный солью морских слёз. Отчуждение и одиночество.Обратно я вернулся с приличным запасом времени, но, как оказалось, в спешке не было нужды. Страна жила в своём размеренном темпе. Рейс до Монреаля задерживался. И я направился гулять по Duty Free и сувенирным магазинам.—?Сорок евро,?— женщина с типичными для северян раскосыми голубыми глазами кивнула на браслет, что я, наверное, вот уже как минут пять пристально рассматривал. —?Это не камень, лава.И мы разговорились с ней о вулканах острова. Я поинтересовался, страшно ли жить в стране, что как заминированная комната. ?Не страшнее, чем в Европе?,?— расхохоталась она. —??Сейчас часто поговаривают о возможном извержении Эйяфьядлайёкудль?.—?Как простите?—?Эйяфьядлайёкудль,?— запросто повторила она.—?Как же вы это выговариваете?! —?удивился я.—?Скину вам пять евро, если сможете произнести с первого раза,?— не унимаясь, хохотала исландка.Я не смог. Даже со второго, и с третьего, и с четвёртого. К слову, браслет я вовсе и не собирался покупать, вспомнив о некогда приобретённой футболке с логотипом альбома группы, у меня назревали явно какие-то проблемы с памятью. Но после такого тёплого общения о географии и истории Исландии, мне и впрямь захотелось привезти что-то отсюда домой, да, женский браслет?— самое ?то?. Однако я надеялся, что и он, и Эли, вернутся в Германию вместе со мной.12Солнце зашло пару часов назад. Сижу на своём кресле у иллюминатора в самолёте, в нетерпении ожидая взлёта. Моему сознанию нельзя давать такую волю, но ни музыка, ни чтение не в состоянии отвлечь от очередной метастазирующей мысли. Сейчас семнадцать часов, понедельник семнадцатого декабря, матч ?Волков? был семнадцатым туром лиги, а дальше понеслась цепочка всех ?семнадцатых? вещей, что мне встречались за последнее время. Не могу понять?— это добрый или злой знак? Хорошо, что я додумался засунуть Евангелие в рюкзак, а не оставил в чемодане. Смотрю на часы и открываю книгу. 17:23: ?…и убьют Его, и в третий день воскреснет…?. Мне следует паниковать и просить отменить рейс? Достаю телефон и звоню Эли. ?Абонент не может ответить…?. Звоню в лабораторию. Тоже тишина и автоответчик лопочущий по-французски.—?Сэр, с вами всё в порядке? —?обеспокоенно интересуется стюардесса.—?Можно мне стакан воды,?— хрипит голос, и я изо всех сил стараюсь подавить чувство внезапно охватившего меня страха. —?Любой,?— предвидя её вопрос, уточняю я.—?Я тоже безумно боюсь момента отрыва от земли,?— задорно и с французским акцентом произносит севшая рядом со мной девушка. —?Поменяемся местами, когда взлетим? —?И я перевожу на неё взгляд: миловидная блондинка с каре и обворожительной улыбкой. —?Оу! Это у вас Библия в руках? —?настороженно спрашивает она, и я убираю книгу в карман спинки кресла. —?Если это вас хоть как-то успокоит, я?— медик.—?Сэр,?— протягивает мне стюардесса бутылочку воды, на что я лишь благодарно киваю.—?Вы говорите по-английски? —?таращится на меня блондинка.—?Да-да,?— отвечаю я, выйдя из кратковременного ступора.—?Сесиль,?— улыбаясь, заводит она прядку волос за ухо, откуда показывается жемчужная серёжка, а девушка протягивает мне руку.—?Чудное имя,?— жму её ладонь. —?А факт того, что при необходимости вы сможете оказать мне первую помощь?— ещё более чудная новость.—?А вас как зовут? —?вздёрнув бровь, смотрит она.—?Штэфан,?— коротко отвечаю я, оторвавшись от горлышка бутылки.—?Всё же надеюсь, сможем обойтись без искусственного дыхания. Хотя как знать. —?На её лице вновь появляется задорная улыбка.—?Ещё ни разу в жизни не довелось пережить подобное.?— Cлишком опрометчивая фраза.—?Вы со мной флиртуете?—?А вы со мной?Оба молчим и по-идиотски улыбаемся. Наш басист, Хаген, уже сразу после взлёта потащил бы её в туалет. А я вот думаю, какого чёрта я вытворяю и начинаю неуклюже извиняться.—?Вы боитесь летать? —?опуская мои слова, вновь спрашивает она. Я отрицательно мотаю головой и начинаю рассказывать о своём глупом предрассудке. —?А чем вы занимаетесь? —?звучит последний вопрос, после чего смолкают все разговоры?— самолёт взлетает.—?Я музыкант,?— отвечаю я, как только мы набираем высоту.—?Умирать, так с музыкой? —?заливается смехом девушка. —?Простите, я всегда неловко шучу в стрессовых ситуациях. Поменяемся местами? —?Я соглашаюсь, и она садится к иллюминатору. —?Можно и мне попробовать? —?достаёт она Евангелие из кресла. —?Та-ак,?— смотрит на часы?— 17:36,?— в Монреале, по местному времени, мы будем… —?в быстром движении соприкасаются кончик её языка и указательный палец, и, шелестя страницами, она находит нужную главу,?— …через полтора часа… ну что, интересно? —?Я улыбаюсь, утвердительно кивая. —?Глава девятнадцатая стих шестой. У меня правильная интонация?—?То, что надо,?— смеюсь я, и она зачитывает строку:—??…так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает?. Бессмыслица какая-то,?— хмыкает она, захлопывая книгу и убирая на прежнее место, а моё сердце наливается свинцовой тяжестью каждого произнесённого ею слова.Какое-то время мы сидим молча. Сесиль смотрит в иллюминатор, а я думаю о том, чем занимается сейчас Эли. Смеётся? Пьёт чай? Смотрит в небо? Сидит с кем-то в кафе?—?Разве там что-то видно? —?не выдерживаю я грузной тишины. —?Сплошная темень.—?А вы посмотрите,?— отстраняется она от стекла.Сквозь редкие облака виднеется длинная дорожка мерцающего серебряного света, отражающегося от чёрного зеркала Атлантики, словно это и не океан вовсе, а озеро.—?Вы летите в Монреаль по делам или, как я, к семье на Рождество? —?кидает она на меня короткий взгляд, и я, мешкая с ответом и теряясь в правильных словах, завожу разговор о ней, её семье и учёбе. Сесиль рассказывает о том, что возвращается из университета Эксетера, где проходил какой-то медицинский симпозиум о Здоровом питании, сама она из Монреаля, но заканчивает последний год в Сорбонне. Понимаю, сколь безумно звучит мой вопрос, но, посчитав, что её прямое отношение к медицине?— это весьма ироничное совпадение, де Моргановское я бы даже сказал, я всё равно спрашиваю, не знает ли она Дэниэль Лефевр или Жюльет Лефевр. Она отрицательно мотает головой, посматривая на меня с некой долей сомнения в здравости моего ума. Тогда я достаю листок и показываю название и адрес лаборатории.—?Нет, простите, ничего не знаю, кроме улицы.—?Улицу я и сам смогу найти.—?А что там?Изливать душу на первого встречного мне не хотелось, но Сесиль обладала такой поразительной проницательностью, что довольно быстро вывела меня на чистую воду. А ещё у неё была какая-то редкая способность к невероятно тонкому постижению чувств собеседника?— природная эмпатия. Поэтому общаться нам было необычайно легко, точно два психолога случайно встретились. Я говорил об Эли, а Сесиль проводила параллель на примере личного опыта, в конце каждой истории обязательно делая своё ?эмоционально-оценочное? заключение. Так удивительно скоро, за беседой, пролетели пять с половиной часов полёта. Мои биологические часы требовали сна, несмотря на то что в Монреале всё ещё длился вечер.Мы приземлились в аэропорту Монреаль-Трюдо. Внутри было шумно и людно. Тут кипела жизнь, в отличие от исландского Кеблавика. Наверное, не пересекись я и Сесиль, по прилёту поступил бы иначе?— очертя голову понёсся бы искать лабораторию, но её совет о том, что ?не нужно показывать женщине свои страдания?, возымел надо мной силу. Взяв такси, я направился в отель, располагавшийся неподалёку от района улицы Шербрук, где находилась лаборатория. Мне и впрямь нужно хорошенько отоспаться и со свежим видом отправиться на встречу с матерью Эли.