Глава 3. Иллюзорное (Когда выносят торт, праздник кончается) (1/1)

84Опаздывали мы катастрофически. Так ещё нужно было раздобыть букеты сёстрам и, пока я пытался найти приличные розы, вдруг осознал, как давно не покупал цветов в их романтическом назначении. Наверное, это произошло после того, как слово ?отношения? обесценилось для меня, и я растерял последние крупицы желания следовать вековым правилами этикета. Но её бархатный голос, магнетические глаза, поцелуи, ноги, эти ноги, о которых теперь я и мог только думать,?— всё это пробуждало во мне неимоверно давно атрофированные чувства. Поэтому назад я вернулся с тремя букетами?— одним для Эли, смутившейся, но обрадовавшейся, точно ребёнок, получивший подарок не в свой день рождения, лишь бы он не чувствовал себя обделённым вниманием.—?Когда твой день рождения? —?поинтересовался я, так искренне поразившись тому, что не спрашивал её раньше.—?В октябре. Седьмого. А твой? —?мельком взглянула она и опять уткнулась носом в пахучие розы.—?В апреле,?— отмахнулся я. —?Как же это вышло… седьмого? Где я был седьмого?—?В Берлине,?— уверенно заявила она.И я погряз в своей воображаемой записной книжке, припоминая события прошлого месяца. Нет, в Берлине в тот день меня совершенно точно уже быть не могло. Последнее выступление состоялось в Потсдаме второго октября, после чего, я вернулся домой, где меня и настигло безудержное желание отыскать Эли снова. И только двенадцатого числа, в день отлёта Майера в штаты, мы встретились с ней в парке.85Припарковавшись перед рестораном (на поиски которого, к слову, ушло намного больше времени, чем я того планировал, всё потому что он находился на отшибе города, там, где даже навигатор сбивался с толку от множества извилистых парковых дорог), во мне зародилось какое-то странное подозрение, будто мы оказались не там, где нужно: на широкой террасе, украшенной жёлтыми огоньками, вальяжно топтались около двадцати человек в военных мундирах, они широко жестикулировали, о чём-то очень оживлённо беседуя. Или Майеры и впрямь вырядились так по случаю дня рождения, или тут какой-то другой праздник намечается. Но узнав в этой кучке незнакомых лиц суровые лица мужей сестёр, моё опасение тотчас же улетучилось?— мы на месте.Едва мы переступили порог ресторана, оказавшись в огромном фойе, празднество взорвалось живой музыкой, нарядно одетой толпой, их громкими голосами и смехом. Всё закружилось так стремительно быстро, что я и глазом моргнуть не успел, как перед нами возник Ксавьер в окружении сестёр, сияющих улыбками, платьями и украшениями. В свои исполненные сорок выглядели они весьма хорошо, даже несмотря на выделяющиеся под глазами впалые круги и заметные морщинки.—?Штэф, отгони машину. Там фургон со двора выехать не может,?— сказал он и, подгоняя меня, повёл на парковку. Я успел только протянуть сёстрам букеты, толком-то даже и не поздравив.—?Всё в порядке? —?спросил я его, нервно набирающего сообщение.—?В полном,?— донельзя наигранно улыбнулся он. —?А у тебя? Мог бы и побриться. Вон туда перегони. —?Кивнул он на свободное местечко неподалёку от обочины, у забора, густо обвитого красным плющом; а сам, как будто от кого-то прячась за толстым стволом дуба, принялся звонить, обеспокоенно вышагивая взад-вперёд.Отогнав машину, я в очередной раз поинтересовался, что стряслось такого, отчего Ксавьера невротически подёргивало. Может, что-то из оборудования не привезли, и наше выступление сорвано? Но он заверил, что сцена давно готова.—?Что-то с работой? —?решил я всё же докопаться до сути проблемы.—?Что-то с работой,?— лишь повторил он, натягивая улыбку и проходя в зал к гостям. —?Не бери в голову, я всё улажу. В семь на сцену. Том?— у бара. Скоро подойду. —?Поднеся трубку к уху, исчез он за служебной дверью, а я направился в гардероб.Противный привкус толком не начавшегося, но уже подпортившегося вечера остро ощущался на языке. То ли примета не врёт, то ли закон де Моргана. Бесспорно одно?— всё идёт наперекосяк с самого утра, вдобавок и Эли ещё растворилась где-то в этом военном параде чёрно-белых шахматных фигурок. Нет, не растворилась, это я сошёл с ума, зачем-то выискивая малиновое пятно. Вместе с тремя заливающимися смехом девушками и темноволосой сестрой Майера, чьё имя напрочь вылетело из моей головы, Эли же, точно замаскировавшись в водопаде тёмно-синего бархата штор, стояла в нескольких метрах от меня. Я даже не сразу узнал её в этом чёрном платьице, юбку которого она то и дело теребила, о чём-то восторженно рассказывая своим собеседницам. И пока они были увлечены разговором, не замечая никого вокруг, я притаился у мраморной колонны, откуда без зазрения совести таращился на неё: на её ноги, казавшиеся длиннее обычного из-за убийственно высоких каблуков, приподнимающих и без того пухлый зад, что явственно прорисовывался на ткани и походил на бокал для вина. Следуя взглядом то вниз, то вверх, изучая её соблазнительно упругие изгибы, мне вдруг вспомнился отдых в Испании в позапрошлом году. Тогда я спустил какие-то баснословные деньги, сняв люкс-номер в одном из фешенебельных отелей Барселоны у самого побережья моря. Помню, всю ночь лил дождь. Страшно грохотал гром, сверкали молнии, озаряя штормящее море. Я всё никак не мог заснуть. То лежал на кровати и с упоением вслушивался в звуки ненастья, то стоял у окна, заворожено наблюдая за неистово бьющими о причал волнами и яростно раскачивающими пришвартованные там яхтами. К утру всё, кроме моря, успокоилось. Было серо, ветрено и сыро. Но в номере сидеть не хотелось. И я увязался на раннюю экскурсию с группой каких-то швейцарских туристов. Только мы подъехали к Саграда Фамилии, как снова заморосил дождь. И если бы не наш эмоциональный гид, урождённый каталонец, до беспамятства влюблённый в архитектуру своего города, то и на душе бы стало пасмурно. Из всего его рассказа о соборе Святого Семейства, единственное, что мне запомнилось, так это цитирование слов Гауди: ?Прямая?— это линия людей, кривая?— Бога?.А Эли и её компания всё трещали и трещали, уже заговорив по-французски: ?Est-ce Chanel??. ?Oui?,?— ответила она, кивнув, и опять коснулась юбки. Только французы умеют шить платья столь до неприличия приличными: какой-то кусок тряпки, едва доходивший ей до колен, но полностью скрывающий всё то, что у современных дам уже вошло в моду подчёркивать. Руки обтянуты тканью по самые локти, волнообразный вырез, похожий на лепестки цветка, приоткрывал ключицы, выпуская наружу точёную шею, украшенную сверкающими хрусталиками крошечных камней колье. И никакого тебе декольте или игриво торчащих плеч. Это был ?маленький чёрный мешок?, обретающий формы будучи надетым только на её тело.—?Пардоннэ-муа,?— скрипучим пенопластом, резануло по ушам моё же извинение,?— но буду вынужден украсть v?tre amie,?— утянул я Эли за собой.—?Stephan, qu’y a-t-il? —?ошарашено спросила она и отчего-то громко рассмеялась. —?Это было крайне невежливо.—?Крайне невежливым было бы то, если бы я заговорил с сестрой Майера, не помня её имени,?— ответил я, но, на самом деле, мне хотелось побыть какое-то время наедине с Эли. Ведь потом появится Ксавьер, и нам придётся дрейфовать меж фаланг его родственников, пожимая друг другу руки и отпуская седые шуточки об армии и политике.—?Её зовут Инес. Давай вернёмся, я обещала рассказать о…—?Хватит,?— слишком раздражённо оборвал я её. И она замолчала, сердито сведя брови. —?Извини.—?Ты вправе злиться,?— сказала она, после короткой паузы и протяжного вздоха добавив:?— Нам нужно поговорить. Давно нужно, но…—?Хей! —?окликнул нас Том, махнув рукой, подзывая к бару.—?И вот так каждый раз! —?нервно выпалила Эли, накрыв ладонями лицо. И я встревожено посмотрел на неё, опасаясь стать вовлечённым в новую истерику. —?Штэ-эф,?— судорожно схватив меня за руку, впилась она своим пронзительным свинцовым взглядом, явно о чём-то моля.И тогда я повёл её прочь из этого зала, куда-нибудь, где мы могли бы уединиться. Но людей становилось всё больше и больше: перед красным ковром плюща ресторанного дворика уже выстроилась целая линейка машин припоздавших гостей, даже такси с пассажирами в офицерских мундирах, наплевавшими на военную пунктуальность, с завидной частотой продолжали прибывать. Терраса гоготала низким басом, у гардероба топталась эскадрилья десанта, фойе звенело поздравлениями и смехом, зал?— музыкой, цоканьем каблуков и детскими задорными криками. И мы снова вернулись к водопаду штор у окна, где спрятались за ниспадающими волнами тёмного бархата. Запустив свои ладони под мой пиджак, тем самым вызывая на теле приятные мелкие мурашки, Эли поглаживала мне спину неторопливыми движениями, скорее походившими на кошачьи скребки. —?Штэф,?— прошептала она и замолкла, как будто бы собираясь сказать что-то крайне важное, что произносят беззвучно, но потом лишь стала водить носом по моей шее то вверх, то вниз, то вверх, то замирая на мгновенье, заставляя кожу воспламеняться от её обжигающего дыхания. —?Мне нравится твой запах,?— горячий шёпот опять коснулся уха.—?Что-то разговор не клеится, да? —?прохрипел собственный голос. —?Давай уедем. —?С силой притянул я её ближе, давая понять о том, насколько уже был возбуждён.—?Нет,?— отрицательно мотнула она головой, отчего длинная прядка высвободилась из-под натиска заколки и ручейком сбежала по контуру порозовевшего лица.—?Зачем ты надела это платье? —?Заслонив Эли от посторонних взглядов, самым наглым образом юркнула моя рука под её юбку, ухватив за обтянутый кружевным бельём мягкий зад.—?Это неправильно,?— чуть слышно простонала она мне в горло.—?Неправильным было надевать на себя эти тряпки, вызывающие лишь одно желание?— разодрать их в клочья.—?Именно об этом нам и нужно поговорить. —?Перехватив мою ладонь, поспешно одёрнула она подол платья. —?Возможно, после этого разговора, твоё желание пропадёт.—?Это вряд ли,?— усмехнулся я. —?Почему бы тебе не сказать всё прямо сейчас? —?Зарылся я в её волосы, окутанные каким-то новым вечерне-тёплым бронзовым ароматом. —?Штэф, пожалуйста,?— жалостливо протянула она. —?Как только я набираюсь сил, чтобы поговорить с тобой, ты растворяешься в дороге, исчезаешь… или… —?повисла пауза.—?Я и не сомневался, что это я во всём виноват,?— откровенно рассмеялся я. Женщины!86—?А я вас повсюду ищу! —?похлопал Тома по плечу уже светившийся от радости Ксавьер, прервав наше обсуждение выступавших музыкантов, которые играли инструментальную версию песни Эдит Пиаф. —?Это всё Инес и её франкофилия,?— пренебрежительно и даже с каким-то лёгким негативным оттенком произнёс он последнее словечко, кивнув в сторону сцены.Любовь его сестры ко всему французскому я уже успел разглядеть, так как она стояла в паре метров от нас и что-то весьма эмоционально рассказывала Эли, намерено сильно гундося.—?Всё уладил? —?обратился к нему Том, потягивая апельсиновый сок.—?Почему я один до сих пор не в курсе проблем? —?вопросительно посмотрел я на обоих.—?Я тоже не в курсе,?— пожёвывая трубочку, пробубнил Том. —?Только вот этот вот,?— повёл он носом в сторону Ксавьера,?— весь вечер, будто павлин подстреленный, бегает туда-сюда. Уже в глазах рябит. Скорее бы мы уже отыграли, и я выпил.—?И кто это, по-твоему, на павлинов с ружьями-то охотится? —?хмыкнул Майер.—?Ну, кто там их перья в наряды вставляет? Французы какие-нибудь. Это ты, радость моя, скажи мне,?— закинул ему на плечи свою руку Том, притянув в удушающем объятье,?— когда уже наш выход? Время семь, и я трижды успел пообщаться со всей твоей роднёй.—?И с дедом? —?явно накаляя нервное напряжение Тома, поинтересовался Ксавьер.—?И с дедом. Этот старый засранец говорит по-французски! Звучит так, словно свинью режут. И, кажется, опять в мой адрес шуточки отпускал.—?Ты ещё его корявый русский не слышал! —?закатился саркастическим смехом Ксавьер. —?А ты поди спроси его, кто такой ?капраз?! —?имитируя русские грубые звуки, произнёс он слово так, словно отдал сейчас какой-то грозный приказ.—?Опять что-то флотское подсовываешь? Чтобы он мне потом, как обычно, уши промывал бравой историей его былых служивых деньков? —?окончательно ударившись в ребячество, Том и Ксавьер стали поддразнивать друг друга.Честно говоря, мне и самому хотелось уже поскорее разделаться с выступлением и расслабиться. Да и общение с родственничками Ксавьера?— занятие весьма утомительное, потому как знал я здесь немногих, и каждая беседа начиналась с представления меня и объяснения того, какое отношение я имею к семье Майеров. Чувствовал я себя так, словно был каким-то мальчишкой, пытающимся уж хоть кому-нибудь втюхать диск с вшивыми песенками своей гаражной группы.Но вот музыка на сцене наконец замолкла, и туда поочерёдно стали подниматься люди: кто-то произносил длинные поздравительные речи, кто-то рассказывал семейные истории, кто-то?— поучительные, кто-то шутил, а кто-то, прихватывая бокал шампанского с подноса одного из снующих повсюду официантов, обходился коротким тостом, после которого столики второго этажа взрывались оглушительными аплодисментами и перезвоном хрусталя. Какой-то нескончаемый поток лиц и речей.—?Моя очередь,?— сказал Ксавьер и, ухватив сестёр под руки, повёл их на сцену.К счастью, он был не столь многословен, как его родители. И уже через пару минут мы с Томом направились за кулисы?— готовиться к выступлению. Хоть я и попытался кое-как распеться по дороге сюда, мне это показалось недостаточным. Я не ожидал, что здесь будет такое сборище людей. Это даже не просто ?побренчать? выйти, это полноценный акустический сейшн получается!К нашему появлению на сцене, свет повсюду приглушили. Только светильники в виде остроконечных свечей интимными огоньками желтели на обитых бежевым полотном стенах. Улыбчивые гости расселись за столиками вдоль наполняемых густыми сумерками окон и на опоясывающем прямоугольный зал деревянном балконе второго этажа. А песню спустя подвыпившая публика пустилась в пляс.Вопреки моим опасениям, голос звучал именно так, как я того и хотел. К тому же, Ксавьер отстроил звук безупречно, словно для записи: ни один инструмент не заглушал другой. Да и акустика в зале была выше всех похвал.Эли и сёстры Ксавьера, стоя перед сценой с бокалами искристого шампанского, о чём-то переговаривались и бросали на нас какие-то странные косые взгляды. Меня они насторожили. Знать бы, на что там Инес и Сабина так скептически кивали. Но стоило нам заиграть песню Элвиса ?Tutti Frutti? (которую после бесконечных репетиций я успел люто возненавидеть), на лицах троицы засияли улыбки.87Затаившиеся за драпировкой сцены, пытаясь перевести дыхание и попутно надевая шляпы, мы слушали раззадоривающего публику ведущего. Отыграв все пять песен, нашей последней композицией на ?бис? должна была стать старая-добрая ?С Днём Рождения? в сопровождении какой-нибудь незамысловатой музыкальной импровизации. Должна была. Но что-то пошло не по плану. И, охваченные волной эйфории, мы решили сыграть песню собственного сочинения. Ксавьер сам предложил внести изменения в наш репертуар, Том живо подхватил его инициативу, а мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть. Эта песня родилась душной августовской ночью в Мюнхене, на веранде брата, укутанной сладкими ароматами садовых цветов и хмельным привкусом излюбленного Ксавьером и мной светлого мексиканского пива. Финальную же гравировку она получила чуть позже в Бохуме, в студии GUN. В тот день Том был с нами. И с того дня об этой песне никто даже и не вспоминал.Мы снова на сцене. По залу прокатилась громовая волна аплодисментов, а под ногами поползли клубы искусственного тумана. Том уселся за синтезатором, выпуская из-под его синтетических клавиш безумные космические звуки, словно он пытался сейчас изобрести монофонический саундрек для Тетриса. Ксавьер умудрился где-то раздобыть зубочистку, которую, запихнув себе в рот, будто трубку, без конца пожёвывал, с важным видом наблюдая за происходящим. Одна сплошная какофония, лишённая какой бы то ни было мелодии, длилась ровно минуту. Затем Том вырисовывает простецкий ритм: пум-пум па-ра-ра, пум-пум па-ра-ра, и немного погодя к нему присоединяется Ксавьер, на каждый ?пум-пум? нажимая на педаль, он стучит колотушкой по бочке, сопровождая свои мерные удары излишне экспрессивными выпадами обтянутыми подтяжками плеч. Ещё квадрат этой мелодии, которую без труда сыграет любой здесь присутствующий гость, и настанет мой черёд вступать. Только вот засада?— пока я смотрел на Майера, кривляющегося за ударной установкой, отбивающего ногой эти два несчастных бита и пританцовывающего всем корпусом, как если бы это он сейчас рубил какой-нибудь адский треш-метал,?— я напрочь забыл первые строчки текста песни. ?Пум-пум па-ра-ра, пум-пум па-ра-ра, пум-пум па-ра-ра Па-Па-Па?,?— Том и Ксавьер прячут глаза за полями своих гангстерских шляп, но сидя на невысоком табурете перед барабанами мне удаётся разглядеть сведённые в замешательстве густые брови Ксавьера, и, догадавшись наконец в чём загвоздка, он подсказывает мне слова. Дело двинулось. Но я всё ещё не могу воспринимать эту песню всерьёз. И из-за моей лыбящейся физиономии голос звучит недостаточно холодно, а мысли и вовсе витают вне головы. Первый припев песни?— куда более нелепый, чем его музыкальное сопровождение. Абсолютная банальщина: ?Убежим?— убежим?— убежим. Убегу я один. Твоё лицо и глаза. Что же мне делать? Ничего не поделать. Твои глаза и лицо. Что теперь делать?? Публика шевелит губами, подпевает, хлопает в ладоши и стучит пятками в такт; в это время мы поправляем шляпы, открывая лица, после чего нелепая мелодия заканчивается, и Ксавьер берётся за палочки, мягкими ударами пробегая по глухому пластику, а мой текст меняет градус: ?Твоя голова на подушке. Подушка на твоей голове. Ау!? А дальше?— очередной музыкальный проигрыш. И ещё пара строчек о прекрасном убийстве. Зрители явно не ожидали подобного развития сюжета, и я ловлю озадаченные взгляды каких-то пышных дам в усыпанных мерцающими стразами платьях, рядом с ними стоит дед Ксавьера, так же как и внук, танцующий одними плечами. Эли и незнакомая мне девушка о чём-то шушукаются, постреливая томными взглядами в нашу сторону. А на балконе начинается перестрелка хлопушками. Да, нас определённо бы ждал ошеломительный успех годах эдак в двадцатых, выступай мы с подобными песенками в придорожных провонявших алкоголем и табаком кабаках, тавернах или трактирах какой-нибудь Алабамы. Последний припев песни?— лишь набор междометий и протяжных нот?— чистая эквилибристика для моих уже отлично разогретых голосовых связок. Закончив выступление, Ксавьер и я меняемся местами, он тянется за микрофоном и всё же запевает ?С Днём Рождения?. Зал подхватывает за ним.88Вот теперь можно расслабиться и не думать о времени, безустанно посматривая на сцену. Сейчас туда поднялись джазисты и снова исполняют ненавязчивые ритмы. Ксавьер с его матушкой, одетой в яркое красное платье, кружатся под голоса парня и девушки, что-то очень красиво распевающих на испанском языке. Том, Эли и я присоединились к семейному столу Майеров. Дед, отец и зять Ксавьера ни черта не смыслят в музыкальном строе, мы?— в военном, однако все продолжаем о чём-то горячо спорить.—?Ну, дак, ты растолкуй мне, зачем армии музыка? —?испытующе смотрит дед на Тома и через мгновение сам же начинает объяснять.—?Revenons à nos moutons! —?прогундосила Инес, громко рассмеявшись. —?Деду только дай повод! Ей-богу, словно вам и говорить больше не о чем! —?театрально закатила она глаза.—?О чём речь? —?Плюхнулся на стул рядом с дедом Ксавьер, уступив свой пост на танцполе отцу.—?Хорошо выступили,?— проигнорировав вопрос, обратился к нему муж Инес. —?Видел, как племянники отплясывали под Элвиса?—?Значит, пойдут по моим стопам! —?Запихнув в рот жирный кусок стейка, расплылся он в нахальной улыбке. За те несколько часов, что я тут, уже не раз успел услышать от мужей сестёр о том, что их сыновья?— будущее армии Германии. Ксавьер же, зная это, намеренно дразнит сейчас Рольфа.—?Последняя песня была необычной,?— подхватывает Инес, разряжая напряжение между братом и мужем.—?То есть, тебе не понравилась? —?подключается Том. Инес ничего не отвечает, лишь берёт бокал шампанского и делает многозначительный глоток.—?Мне понравилась! —?хлопает Ксавьера по плечу дед. —?Молодец!—?Сыграй он хоть на ложках, ты был бы в восторге! —?потрепав брата по макушке, уходит она вместе с мужем к танцующей толпе.А через мгновение к нам присоединяется Сабина со своим мужем. На сей раз мы заводим разговор о подаваемой здесь еде и напитках. Деду становится скучно, и он отправляется на поиски своей старушки. Какие-то люди опять подходят к нашему столику, и Ксавьер вместе с мужем второй сестры исчезают за дверью с табличкой ?Служебный вход?.—?Завтра во сколько выезжаем? —?потягивая виски, спрашивает Том. И я вспоминаю, что совершенно запамятовал и не предупредил его, что беру Эли с собой. —?Рене предлагает поездом в ночь, на одиннадцать, там и отоспимся. И брата можно не напрягать. А утром?— сразу на съёмки. Какие-то проблемы? —?смотрит он на озадаченного меня, взвешивающего возможные варианты.Я говорю ему, что как раз таки хотел бы выехать в обед, сразу после записи хора детишек, чтобы у нас с Эли было хотя бы пару часов на то, чтобы погулять вечером по городу, посмотреть главные улицы, ведь в понедельник, как только клип будет отснят, нужно уже возвращаться домой. —?В таком случае, мы поедем без вас. Я занят до семи.—?Ну, а мы?— в полдень. Да? —?обратился я к Эли, но она была увлечена беседой с Сабиной и моего вопроса не услышала. —?Эли?—?М? —?взглянула она на меня, продолжая слушать Сабину.—?Завтра в двенадцать? —?повторил я.—?Как скажешь,?— сверкнула она загадочной улыбкой.—?Я?— курить,?— сообщил Том и, прихватив бокал с недопитым виски, направился к выходу.—?Не понимаю, когда они уже вынесут торт,?— пританцовывая на ходу и весело щёлкая пальцами, появился Ксавьер в окружении громко смеющихся и тоже пританцовывающих деда и бабки. —?Voulez-vous danser, mademoiselle? —?протянул он руку Эли, приглашая на танец, и она в замешательстве посмотрела на меня. —?Месьё не возражает, ведь так, мон-шер? —?похлопал он меня по спине, я кивнул, и они растворились в толпе покачивающихся под музыку тел.—?Выпьешь? —?протягивает мне бокал с шампанским Сабина.—?Я за рулём,?— отрицательно мотаю я головой.—?Красивая у тебя девочка,?— говорит она так, словно я привёл дочь на утренник в садик, и пересаживается на стул рядом со мной. —?Тебе не о чем беспокоиться,?— хлопает она меня по колену, следуя за траекторией моего взгляда, застывшего на ладони Ксавьера, которая, опускаясь по шёлку платья вниз по спине и останавливаясь на бедре, подталкивает Эли в нужном ритме,?— вы?— как брат и сестра.—?Может, вернее было бы сказать ?братья?? —?уточняю я, не понимая этого ободряющего сравнения.—?Может. Тебе виднее,?— вырывается из неё хриплый смешок. —?Но я говорила о Дэниэль. Вы с ней похожи, точно брат и сестра. —?Теперь глупый смешок вырывается из меня.—?Всё равно не понимаю, что ты хочешь этим сказать.—?Вы подходите друг другу. —?Вскидывая руку, подзывает она мелькнувшего в толпе мужа. —?И правду говорят, что рядом с красивой женщиной мужчина из пастуха превращается в барана,?— звучит её смех и, взяв мужа под руку, они сливаются с танцующим залом.А я сидел и смотрел на вальсирующих Ксавьера и Эли, и где-то глубоко в моей в груди, внезапно вспыхнувшая искра злобы разгоралась всё сильнее, вырываясь наружу жгучей ревностью. Какая-то часть меня в этот миг возненавидела Эли за ту лёгкость и непринуждённость, с коей она позволяла Ксавьеру любезничать с собой. Сколько ещё в её жизни было мужчин, которым она вот так кокетливо улыбалась, сколько из них вот так запросто могли касаться её бёдер?Есть женщины, которые переступая порог какой угодно комнаты, тотчас же заставляют обратить на себя внимание всех: молодых, зрелых, старых, мужчин, женщин, мебель. Они обладают удивительной способностью делать из одного своего появления настоящий праздник. Эли была полной противоположностью им. Её присутствие всегда невесомо, незаметно. Она передвигается по комнатам, точно тень, скользящая по стене, но если твой взгляд случайно упадёт на неё, ты уже не сможешь ни отвести глаз, ни думать о чём-то другом. Она была красива. Сегодня особенно. Казалось, она даже никогда и не догадывалась о своей магнетической силе. Но страшнее твоих минутно одурманенных мыслей, был момент встречи ваших глаз. Женщины, как она, умеют швырять лишь одним только взглядом. А потом они испаряются, а ты находишь себя валяющимся в пыльном углу зала.—?Пойдём,?— кончики её пальцев коснулась моей шеи. —?Ты весь вечер где-то не со мной. —?И шёлковый шарф голоса утянул за собой на танцпол.И всякий раз, что она прижималась своей щекой к моему плечу, и всякий раз, что я позволял своим рукам конституционную вольность, мир обретал совершенную гармонию. Музыкальное сопровождение часто менялось: то ускоряясь, то замедляясь, то кто-то пел, то звучало лишь фортепиано, то вдруг ошеломительно громко взвизгивали саксофоны или вздрагивали струны контрабаса; а уже хорошо захмелевшая публика бодро отзеркаливала каждый новый ритмический рисунок, то и дело врезаясь в нас, едва танцующих, скорее лишь топчущихся на месте.Мне кажется, этот разговор я буду помнить всегда. Никогда прежде я не нёс такой несуразной банальщины, смахивающей на неумелый флирт. И это внезапно возникшее во мне робкое смущение! Бог мой, будто первокурсник! Эли держалась в стократ увереннее меня. Кто-то виртуозно заиграл на саксофоне, заполнив залы истинно вечерней мелодией.—?Ты выглядишь уставшей,?— сказал я, когда она окончательно повисла на моей шее. —?Мы можем уйти, если хочешь.—?Просто… я рано встала,?— сонно пробормотала она куда-то мне в плечо. —?Ты назвал бы это ?законом иронии?, но народ его зовёт иначе?— ?законом подлости?,?— кинула она короткий взгляд и улыбнулась. —?Рабочий день начинается в десять, а я на ногах с семи.—?А я с пяти. Я выиграл.—?Разве мы в чём-то соревновались? —?вновь улыбнулась она. —?Во сколько ты лёг спать? —?Пробрались её руки под мой пиджак, как-то по-домашнему устроившись на спине.—?В то же самое время, что ты проснулась. Только вечера.—?Что? —?звонко засмеялась она. —?Неправда! Значит, я только пришла с работы, а ты там уже спал?!—?Угу,?— согласился я, усмехнувшись. —?Точно порядочный школьник. —?И после этих слов мне вдруг вспомнилось детство:?—?Знаешь, это были поздние семидесятые и мои ранние ученические годы. Мне было что-то около семи, и по телевизору, тоже что-то около семи, шла детская программа ?Песочный человечек?. Ждал я её всегда с нетерпением, но стоило только мелодии-заставке зазвучать из старенького динамика, на душе тут же щемило грустью: совсем скоро меня уложат спать.—?А я смотрела Улицу Сезам. В твоё время её, наверное, ещё не было, да? —?спросила она и, намеренно дразня, украдкой укусила за подбородок.—?В моё время не было только тебя. Давай попрощаемся с Майерами и уедем?—?Штэф, non,?— протянула она. —?Давай ещё немного побудем здесь. Я и не помню, когда в последний раз была на танцах. Не помню даже, когда мне и вовсе хотелось танцевать, я… —?оборвав мысль, вдруг задумалась она, а потом уже невпопад добавила:?— Тоже в школе, наверное.—?Отстукивая каблучками под звон цыганского бубна? ?И когда она танцует, я чувствую, как ад разверзается у меня под ногами?,?— пропел я строчки Квазимодо. Эли лишь тяжело вздохнула и уткнулась лбом мне в грудь, опять ёрзая по рубашке, опять не соглашаясь с чем-то. —?Дождёмся торта и поедем, да? —?И снова в сознании вспыхивает распятие, а на ткани прорисовываются два маленьких пятнышка от её слёз. Что сейчас произошло? Что так искусно умудрилось ускользнуть от меня? Я лишился и дара речи и словарного запаса разом, только непонимающе смотрел на неё.—?Когда выносят торт?— праздник всегда кончается. Грустно как-то,?— всхлипнув, натянуто улыбнулась она и тут же смахнула выкатившуюся из глаза крошечную капельку. —?Всё хорошо, не смотри ты так,?— потянулась она за поцелуем.Но во мне уже зародилось странное чувство, будто надвигается буря.И я не ошибся. Уже когда мы сидели в машине, раздался телефонный звонок. Тони сообщил, что ему угрожают. Не совсем та буря, о которой подумал я, но всё-таки буря. Нет, это не по-настоящему. Это какое-то дурацкое реалити-шоу.—?Будет лучше, если ты отвезёшь меня домой,?— сказала Эли.Я отрицательно мотнул головой, ничего не ответив и заводя мотор. Мне кажется, я только сейчас понял правила её игры.—?Штэф, мы можем… —?в воздухе повисло молчание, заполненное ароматом семнадцати малиновых роз, лежащих на заднем сиденье.89Тони был в студии один, но глаза его в ужасе метались вслед за появляющимися на экране монитора компьютера буквами.—?Тебе угрожает кто-то по переписке? Бред какой-то. Иди домой.—?Нет-нет,?— нервно затряс он головой. —?Я облажался. Мне нужно с тобой поговорить. —?Продолжая клацать по клавиатуре, отправлял он в чате сообщение за сообщением.—?Хорошо. Дай мне пять минут.И мы с Эли поднялись наверх. Признаться, сейчас я не горел желанием исправлять его канцелярские косяки. Уверен, он всего-навсего неправильно оформил чей-нибудь интернет-заказ. А решение данной проблемы можно отложить и до утра.—?Ты так и будешь стоять у двери? —?уже закинув пиджак в гостиную, а цветы в столовую, посмотрел я на Эли. Не сняв ни туфель, ни шинель, она, потупив взгляд, крепко сжимала свою сумочку-клатч и беззвучно шевелила губами, как будто бы собиралась проститься и поспешно уйти. А мне отчего-то стало ужасно смешно. Никогда и не думал, что способен производить подобное впечатление на женщин. Как правило, в моём присутствии их поведение менялось прямо-таки на противоположное. —?Сейчас найдём какую-нибудь замену твоим каблукам,?— сказал я, и уже через минуту шаркая по паркету безразмерными тапками, скрывающими её изящную ножку по самую пятку, Эли прошагала за мной в кухню, пересохшим голосом попросив стакан воды. —?Не понимаю я тебя,?— всё никак не мог подавить я приступ смеха. А Эли, обхватив стакан трясущимися руками, вышла в соседнюю комнату и замерла перед круглой столешницей, впившись в меня охваченными страхом глазами. Ну точно жертвенный ягнёнок! —?Эли,?— попытался я успокоить её, обняв, и хотел было спросить о том, к чему, в таком случае, нужны все эти платья, чулки, каблуки, игры, кружева, если она же сама и пасует. Но она в очередной раз шарахнулась от меня?— теперь к окну.—?Странное совпадение,?— начала она, всматриваясь в темноту улицы, словно видя там что-то ещё,?— твой дом стоит у перекрёстка, и мой.—?И в чём же заключается странность? —?Щёлкнул я выключателем, и в ту же секунду свет фар подъехавшей машины вспыхнул жёлтыми шарами, осветив в полумраке комнаты её перепуганное лицо.—?В Париже наш дом тоже стоял у перекрёстка. Внизу была… —?вдруг задумалась она, а потом почему-то произнесла ?блинная? на французском:?— …creperie, всегда оживлённая, у светофора вечно сигналили машины, а из окон была видна Эйфелева башня.—?Увидеть Эйфелеву башню из окон парижской квартиры?— это действительно странно. —?Подошёл я к ней и снова обнял, в этот раз намереваясь стащить это гипнотизирующее платье. Но Эли ловко перехватила мою ладонь, продолжив:—?Эти перекрёстки, точно кресты, преследуют меня повсюду.—?А я вот в них вижу плюсы. А плюсы?— это ведь что-то хорошее, положительное,?— вслед за пальцами, путающимися в подвязках на её ногах, запутывались и мои мысли.—?Штэфан! —?истошно прокричал Тони, барабаня в дверь.—?Тебе всё же следует проверить, что там случилось,?— сказала Эли, разорвав поцелуй.—?Хорошо,?— не сразу сдался я. —?Побудешь здесь?Недавно сверкнувшая фарами машина обнаружилась припаркованной прямо рядом с моей. Из неё вышли пятеро парней и уверенной походкой направлялись в студию. Да что за день!—?Пошли,?— подталкиваю я к выходу не желающего переступать порог и препирающегося Тони.—?Давай поговорим,?— мотает он головой и захлопывает входную дверь.—?Предпочту разобраться во всём сразу на месте. Пошли! —?я опять открываю дверь.И пока мы спускаемся в студию, он успевает вкратце рассказать о том, как за моей спиной в одиночку занимался сведением песен подъехавшей только что группы. Делал он это за меньшую сумму, которую, естественно, полностью прикарманил себе. Уж и не знаю теперь?— единичный ли это случай. Разгневанные музыканты оказались совершенно адекватными ребятами. И все предъявленные ими претензии в первую очередь мне, как владельцу студии,?— вполне обоснованные. Они записались на прошлых выходных, пока я коротал время в Бохуме. Оплатив запись и сведение, они были уверены, что мастеренгом песен займусь именно я, а не мальчишка-администратор, который, в конечном счёте, не справится со своей работой, зальёт пульт и компьютер кофе, вместе с тем потеряв готовый материал. Насколько готовый это тоже ещё предстояло оценить. Хвала Рене и Тому, за то, что они хранят наши песни не только в студии, но и на своих компьютерах дома.—?Иди домой,?— попросил я Тони, обдумывая все возможные выходы из сложившейся ситуации. Но он, всё не унимаясь, жужжал над ухом. —?Если все треки записаны, тогда мы можем просто переставить жёсткий диск. С ним-то всё в порядке?— а это главное.Но по глазам Тони я вижу, что дело вовсе не в залитом системном блоке. Или треки не сведены, или сведены не должным образом. Вывожу его в репетиционную комнату. Он начинает извиняться, говорит, что забыл о сроках ?сдачи?, но обнадёживает тем, что песни, действительно, записаны, а компьютер и пульт находятся в рабочем состоянии.—?Сколько там песен?—?Одна, но в трёх вариантах: инструментальном, акустика-гитара и акустика-пианино. —?Штэф, я уволен? —?вопросительно смотрит он, и я не знаю, как поступить.—?Иди домой.Возвращаюсь к музыкантам, и затем следуют долгие извинения, которые, хоть и уместны, но погоды не меняют. И пока я разливаю кофе по чашкам, парни поочерёдно рассказывают о том, что сами они из Кёльна, здесь у них было выступление, завтра?— ещё одно. А решили записаться на моей студии лишь потому, что являются поклонниками творчества группы. Паршивая ситуация, хуже просто не придумать. Вечером они отчаливают домой. В конце следующей недели у них съёмки клипа на песню, которая в разобранном состоянии хранится на компьютере студии. Я их прекрасно понимаю, как понимаю и то, что горе-администратор?— это моя вина. В итоге, ничего не остаётся, как предложить вернуть ребятам деньги за недоброкачественно выполненную работу. Сперва они отказываются и настаивают на том, чтобы я всё же свёл им треки. Время?— полночь, в обед поезд в Мюнхен, а всю следующую неделю я буду занят работой над собственным альбомом,?— куда там; и тогда я накидываю сотню евро сверху,?в качестве компенсации,?и их вокалист, Михаэль, жмёт мне руку.—?Ну, значит, или перенесём съёмки или найдём студию дома,?— с сожалением в голосе, произносит кто-то из парней.—?Эх,?— сипит Михаэль. —?Я хотел именно у тебя,?— кивает он мне. —?А свободного времени в студии всё не было и не было. Знаю, ты сделал бы сразу так, как надо.Мне отчего-то становится так безумно стыдно за себя и одновременно жалко их. И тогда во мне рождается какая-то абсолютно фантастическая идея, и я обещаю попытаться свести песни до утра.—?Штэфан, брось. Как говорится: ?Shit happens?.—?Один звонок, и я дам вам ответ,?— набирая номер Ксавьера, выхожу я из студии наружу, туда, где связь не преломляется из-за обивки бетонных стен. Я бы подключил Тома, знаю, он бы согласился, но Том напился сразу же после выступления, посему?— напарник из него никакой. —?Сейчас займёмся,?— говорю я парням, получив от Ксавьера обещание помочь со сведением.Михаэль долго и недоверчиво смотрит, а потом уточняет, не шутка ли это.—?Давай послушаем, что вы наворотили тут с Тони,?— отвечаю я, включив компьютер. И мысль о том, что позвонить Ксавьеру стоило после оценки уже имеющегося материала, приходит с запозданием. К счастью, мои опасения не подтвердились: никаких проблем с записанными дорожками нет. Михаэль предлагает остаться в случае, если у нас возникнут технические вопросы, я одобрительно киваю, и гитарист, Бен, решает заказать еды.—?Большие разборки маленького городка,?— задорно произносит появившийся на пороге Ксавьер и усаживается перед мониторами рядом со мной. —?Покажи, чем располагаем,?— просит он и после тщательного изучения заключает:?— Не всё так плохо. И да?— это я твой должник. Ты вытащил меня в самый подходящий момент,?— хохочет он, снимает пиджак, а затем подзывает парней. Те начинают рассказывать обо всех нюансах, которые хотят, чтобы мы учли при сведении. А дальше следует очень долгая и нудная рутина: выстраивание баланса между инструментами, тембральная коррекция дорожек, понаромирование, эквализация, динамическая обработка?— коррекция частот, обработка эффектами: компрессия, иксайтеры, модуляция; формирование акустического пространства и, наконец, последний и самый сложный этап?— творческий. Касаемо него, у меня как раз таки нет никаких сомнений?— Ксавьер здесь именно для этого. И пока он и Михаэль обсуждают технические аспекты, я, пользуясь возникшей заминкой, поднимаюсь наверх извиниться и перед Эли.В доме было темно, тихо, оттого и тревожно. Зажёг настенную лампу в коридоре?— шинель на месте. Значит и Эли. Волнение сразу же уступило место спокойствию. Эли нашлась в гостиной на диване, где, укутавшись в одеяло, мирно спала. Не включая света, боясь потревожить её сон, я прошёл в комнату, сев на пол рядом, и всё же, каким-то образом, умудрился разбудить.—?Штэфан?! —?перепугано вскочила она, пребывая в полусонной реальности.—?Да,?— коснулся я её плеча. И к своему удивлению, признаюсь приятному, нащупал там собственную футболку, которую она, очевидно, откопала в куче белья в ванной.—?Что там? —?шёпотом спросила, точно солдат в засаде. —?К твоему дому подъезжают какие-то страшные машины.—?Пока не услышишь выстрелы?— нет причин для паники,?— сказал я, но даже в полной темноте ощутил её пристальный взгляд, который красноречиво дал понять, что это была весьма неудачная шутка. —?Это Майер, нам нужно поработать.—?Хорошо,?— снова прошептала она и упала на подушку.—?Давай, я отнесу тебя в постель? —?уже потянулся я за ней.—?Мне и здесь хорошо,?— отбрыкнулась она, зарывшись в одеяло.90Проработав над песней до трёх утра, Ксавьер и я поставили наш личный рекорд по скорости сведения трека. Что же касается акустических версий?— их я пообещал доделать на неделе. С ними возиться в разы меньше. Главное?— съёмки клипа группы состоятся, и моя совесть чиста перед собой и парнями. Довольные музыканты, сами уже едва держась на ногах, уехали в хостел. Мы же вырубились прямо перед мониторами на диванах. А в семь часов нас разбудил будильник Ксавьера, который он забыл перевести. И тогда мы поплелись наверх?— в дом, поспать ещё пару часов там, до прихода школьников. Но стоило выйти на укрытую снегом и освежающей прохладой улочку?— сон как рукой сняло. Выпив по чашке кофе с тостами и переодевшись, мы направились в ближайший тренажёрный зал. Мне нужно готовиться к завтрашним съёмкам, Ксавьеру?— восстанавливать форму к предстоящему пятничному матчу. Вместе с тем, я ещё решил убить двух зайцев разом: с трудом растолкав Эли, вдвое больше усилий пришлось приложить, чтобы объяснить, куда я еду и почему мне нужны ключи от её квартиры. Вчера мы должны были забрать вещи, что она собрала в дорогу, но звонок Тони перевернул все планы с ног на голову.Странная старушка?— эта фрау Рубинштейн. Совсем недавно она пригрожала мне тростью, а сейчас, пока я ковыряюсь тут с замком, вдруг приветливо здоровается, заводит разговор о погоде и даже не интересуется, почему я пытаюсь попасть в квартиру Эли. Вот дверь поддаётся, и я оказываюсь внутри. Маленькая дорожная сумка стоит в точности там, где Эли и сказала?— у тумбы в прихожей. Но дальше мне не удаётся ускользнуть так же просто, как я и проник. Фрау Рубинштейн, вытягивая шею, посматривает из-за своей двери, чем я всё же занимаюсь в чужой квартире, и, замечая в моей руке сумку, начинает дотошно расспрашивать, куда мы едем и едем ли, и помнит ли Дэниэль, что в обед у неё французский с герром Краусом. Я лаконично и максимально исчерпывающе отвечаю на её вопросы, но на каждый мой ответ у неё уже готов новый вопрос. Грубить ей совсем не хочется, и я начинаю периодически посматривать на часы?— половина десятого. Старушка понимает намёк и, извиняясь, скрывается за своей скрипучей дверью.По пути домой я всё размышляю, как поступить с Тони. Ксавьер советовал не нянчиться с ним?— уволить. ?Однажды вставивший нож в спину и прощённый, в другой раз не побоится вставить нож в грудь?,?— его кодекс взаимоотношений, с которым я на все сто согласен. Но я знаю Тони столько, сколько живу в этом районе?— почти восемь лет. Он неплохой малый, даже вон записал вчерашних ребят как надо. Не хочу рубить с плеча, стоит поговорить с ним, как знать, на что ему могли понадобиться деньги.Подъезжаю к дому?— дверь в студию открыта?— он внутри. Виновато прячет лицо за монитором.—?Ребятня ещё не пришла? —?весело спрашиваю я, давая ему понять о своих обдуманных ?думах?, чтобы он не напрягался так, словно перед казнью.—?Нет,?— настороженно поглядывает он на меня со своей лавки подсудимых.—?Ну, позовёшь тогда,?— киваю ему и выхожу из комнаты.Не успел я зайти в дом, как запах чего-то вкусного, вырывающийся из кухонного окна, мгновенно подогрел проснувшийся аппетит. Этим хмурым снежным утром вместо меня у плиты стояла Эли, готовила блинчики, пританцовывая и подпевая вырывающемуся из радио голосу. Этот её образ навсегда впечатается в мою память несмываемым чернильным пятном. Очевидно, она провела рейд по моей разбросанной по всей ванной одежде. Надев на себя мои любимые чёрные спортивные штаны и старую весьма растянутую тельняшку, она умудрилась выглядеть так, словно это и были её вещи, а излишняя мешковатость?— это так задумано. На голове?— два каких-то хитрозакрученных и всё равно растрёпанных то ли рожка, то ли… нет, это явно что-то, не поддающееся описанию, и это ?что-то? было подколото китайскими палочками! Господи, откуда они только взялись в моём доме? Я не понимал слов песни, потому что они были на французском языке, я не понимал, на какую радиоволну был вообще настроен приёмник (определённо какое-то ретро), такое чувство, будто я очутился в чьей-то кухне в Париже. Но вот заиграл припев, и я поперхнулся от смеха, когда Эли невероятно одушевлённо пропела: ?Stéphanie муа-же-вуа (что-то смутно похожее на это) comme авю d’Alcatraz?.—?Так вот как бы меня звали, будь я французской куртизанкой! —?не удержался я и выдал своё присутствие.—?Mon dieu! —?вскрикнула она, выронив лопаточку и схватившись за сердце. —?И долго ты там стоял?—?Достаточно, чтобы признать?— на тебе моя одежда смотрится лучше. Но всё же придётся снять, знаешь… —?Во второй раз выронила она лопаточку, чертыхнувшись.—?Будешь блинчики? —?суетясь перед раковиной, спросила, сдув с лица назойливую прядку. Я лишь улыбнулся, поймав её серьёзный взгляд, и уселся за столом.Я бы не отказался, чтобы каждый завтрак начинался вот так: с французских crêpes, забавных мелодий восьмидесятых и Эли в моей одежде, рассказывающей о том, как Коко Шанель роясь в гардеробах своих любовников (мой официальный статус?), подарила миру самый изысканный стиль.—?Штэфан, хористы пришли,?— сообщил появившийся в дверях Тони, и мы отправились в студию.Гармония утра продлилась недолго. Через час к нам спустилась взволнованная Эли, и её мрачное лицо оказалось громче слов?— что-то опять случилось. А именно?— какая-то проверка, из-за которой она завтра должна быть на работе. Так основательно выстроенные планы разрушались в мгновение. По видимости, в Мюнхен я поеду с Томом и Рене. Ещё и у детей, как назло, не клеилась запись. Десятки дублей, и всё в пустую, и всё не то. Ну, раз я пробуду здесь до вечера, могу задержаться с ними и попытаться разделаться хотя бы с одним делом, не перекидывая его на следующую и так порядком загруженную неделю. Узнав о том, что я застрял в студии, в обед приехал Ксавьер, привёз всякой мелочи из своего магазина, и предложил прокатиться с ним за компанию до Бохума, а оттуда?— в Мюнхен. Но я пребывал в каком-то безнадёжном опустошении и с радостью предпочёл бы остаться дома и никуда не ехать.Время было около трёх. Эли, Ксавьер, Тони и я, сидели в столовой и, водрузив в центре стола ноутбук, молча обедали, сосредоточенно смотря ?Крёстного Отца?, и как-то фильм нас так сильно затянул, что, расправившись с едой, мы переместились в гостиную, где, досмотрев первую часть, включили вторую. Не о таком вечере я думал, когда просил Эли побыть со мной до отъезда. Она тоже хотела о чём-то там поговорить, но, вроде бы, и Тони с Ксавьером уже не прогнать?— сам предложил им зайти. Вечерние сумерки так незаметно заполнили комнату тёмной синевой, отчего показалось?— день пролетел и того быстрее. Эли сидела на диване и перебирала мои волосы, точно обезьянка, выискивающая там что-то ценное, а мы?— на ковре в горе подушек и с двумя коробками пиццы, которые уминали Тони и вечно голодный Ксавьер. У меня же никакого аппетита, сплошная апатия. Пять часов ?Крёстного Отца? и, вслед за заснувшей Эли, в сон начинает клонить и меня. Поезд через три часа: уже отсчитываю ненавистные минуты. Раздаётся хлопок двери, и в комнату входит Рене, приехавший скоротать время вместе с нами. И все трое начинают обсуждать семейство Корлеоне, различия между экранизированной версией и романом, а затем, переходя на повышенные тона, и вовсе переключают своё внимание на Тони и вчерашний инцидент. Я отношу Эли в спальню, потому как между Рене и Тони опять назревают их очередные ?музыкально-семейные? разборки. Узнав о ?чёрных делишках? Тони, о пульте, залитом кофе, Рене совершенно выходит из себя, и не припомню, когда бы я видел его таким взбешённым.—?Ты-то хоть осознаёшь, что… —?смотрит он на меня, а потом, махнув рукой, продолжает свою тираду, обращённую к Тони:?— Его имя,?— сурово тыкает он в меня пальцем,?— имя студии и имя группы?— это синонимы. И если ты поливаешь дерьмом одно, следует цепная реакция. Я разве неправ? А то складывается впечатление, что остальные воспринимают блажь Тони, как какой-нибудь незначительный пустяк!—?Будь это так, как ты говоришь, мы бы не просидели всю ночь в студии,?— вступаюсь я.Чудом позвонивший Том погасил полыхающий тут пожар. И Рене, ничего не сказав, куда-то уехал.—?Ты ведь понимаешь, что он прав? —?обращается Ксавьер к обиженному Тони. Тот молчит и дует губы, не отрывая взгляда от перестрелок на экране. —?Штэф,?— кивает Ксавьер на дверь, и мы выходим в коридор. —?Раз ты поездом, поеду-ка я, пожалуй, к своим?— дослушаю продолжение наших семейных разборов полётов. На всякий случай?— на восемь утра забронированы три билета на самолёт,?— говорит он, добавляя:?— Просто назовёшь моё имя. —?Мне думается, что у Ксавьера и для собственной жизни всегда есть план ?Б?.91Помню, когда я только приобрёл этот дом, в тот же день занялся перепланировкой комнат. Уж как-то так сложилось, что для того, чтобы мои мысли могли вширь расправить свои крылья и отправится в творческий полёт, они непременно должны были оказаться заключёнными в тесном пространстве. Так, из некогда большой спальни, появились два узких чулка: кабинет, где едва помещался диванчик, письменный стол, синтезатор, да книжные полки на стенах; и новая спальня, в которой не было ничего, кроме матраса на деревянном возвышении, заключённого меж тремя стенами: левая?— стена кабинета, у изголовья и справа?— сплошные стёкла. В итоге, спальня превратилась в некое подобие аквариума, но почему-то окна вместо стен умиротворяли меня. Хоть я и повесил жалюзи на тот случай, если какие-нибудь обезумевшие фанаты, вооружившись фотокамерами, пробрались бы на территорию окружавшего дом кленового садика, дабы раздобыть ?компрометирующие? снимки, я уже лет десять как вышел из бунтарского возраста, потому и уличать меня было не в чем. С годами для прессы я становлюсь всё скучнее. А жалюзи я закрывал только в дни, когда солнце неимоверно палило или слишком ярко светило спозаранку. В остальное же время это место было заполнено душевной безмятежностью: весной мне нравилось просыпаться под раскаты первого грома и стекающих по стёклам дождевых ручейков; летом, за сенью зелёной листвы, комната будто превращалась в палатку бойскаута; а осенью и зимой окна чаще были таинственно чёрными, когда бы я ни проснулся или ни пошёл спать.Сейчас же присутствие Эли наполняло комнату совершенно иными чувствами, а мою жизнь?— иным смыслом. Я стоял у двери в спальню, моя дорожная сумка?— под ногами?— у зеркальной дверцы шкафа. Вот-вот нужно будет ехать на вокзал, но мне не хватает духу разбудить Эли и потревожить блаженный покой, с уходом Тони наконец воцарившийся в доме. И я засел в кабинете, прожигая взглядом корешки расставленных по полкам книг. На кой-чёрт я накупил столько священных писаний? Половину я даже не открывал, а те, что всё же прочёл, лишний раз подтвердили нелепость своих преданий. Меня всегда забавляло то, как эти сакральные строки оборачивали написанные в них слова против себя. Где-то происходит безжалостное убийство. Предполагается, что убийца?— серийный маньяк, и это его не первая жертва. Такой вывод делается на основании того, что из раза в раз на местах преступления высокоинтеллектуальные криминалисты находят связанную между собой цепочку знаков или отметин. Символизм здесь играет то ли, роковую, то ли раковую роль, особенно если речь идёт о вымышленном каким-нибудь писакой убийстве. Это они, мастера слова, переполнены метастазирующими аллегоризмами и параноидальной идеей о фундаментальной значимости единого мирового языка?— языка цифр, оттого с больным фанатизмом руками своих же убийц и выводят кровавые номера библейских стихов. И я взял Евангелие от Матфея. Словно ищейка, пролистывал главу за главой. 5:28: ?… всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём?. 15:19: ?…ибо из сердца исходят злые помыслы…?. Так вот где он, корень библейского зла. Значит, ад. Книга Моего Бытия: ?Генезис?. Глава двадцать вторая. Смс первое. 22:01: ?Не ждите меня. Встретимся сразу на месте?.Ни одна женщина не вызывала во мне такое животное вожделение, с коим я сейчас смотрел на спящую Эли. Ни из-за одной женщины мне ещё не приходилось пускать поезд под откос, когда она вдруг переключала свет семафора с зелёного на ?стоп?, и тормозить уже было поздно.—?Штэфан? Это ты? —?прошептала Эли, всматриваясь в темноту комнаты. —?Который час? Ты не опоздаешь? —?засуетилась она, выпутывая ноги из-под одеяла. Я ничего не ответил, лишь сел на кровать, кивнув на электронные часы, висевшие у двери, иронично светившие красным: ?22:30?. А раз в игру вступила ирония, то стих Моего Бытия и стих Матфея, согласно де Моргану, должны совпадать. Я обезумел. Совершенно точно сошёл с ума. —?Ты… —?В её растерянном взгляде сверкнули красные огоньки. Но в этот раз это не было отражением запрещающего сигнала, это были языки пламени разверзшейся бездны ада. —?Ты едешь утром или съёмки…—?Утром,?— из пересохшего горла вырвался натужный ответ.Эли опять с чем-то не согласилась, то ли отрицательно, то ли осуждающее мотнув головой. И, взяв мою ладонь, сбивчиво прошептала: ?Послушай…?. Но кроме её сердца, безнадёжно пытающегося пробиться сквозь рёбра, я не услышал больше ничего. ?Штэф, non, c’est un crime?. Протяжно выдыхая, она всё упорно не соглашается с чем-то, однако, притягивая меня за плечи, целует куда-то мимо губ, в щёку. Лучший её диссонанс. Теперь даже если все мои мысли и окажутся сошедшими со своих железных дорог, то уже, верно, проложат под колёсами новые рельсы из огненной лавы долины смертной тени.—?Я не остановлюсь, если ты сама не… —?но окончание фразы рвётся в потрёпанные лохмотья хрипа, и Эли с жадностью впивается в мой рот. В своих мыслях или, как говорит Евангелие, в сердце, я прелюбодействовал… к чёрту! отымел её десятки раз, но ни один из тех бесстыдных сценариев не был похож на разыгрывающийся сейчас. Я представлял нас в библиотеке за плотно заставленными книгами стеллажами, на Эли было то платье с воротничком-мотыльком; я представлял нас в тёмной пропахшей макулатурой подсобке; я представлял нас в номере отеля Бохума, в отеле Мюнхена, в поезде из Бохума, в поезде в Мюнхен, в её кухне, в её спальне, во всех моих комнатах и студии, во всех её платьях и туфлях. Я стаскивал с неё чулки руками, а в другой раз делал это зубами. Но никогда в тех фантазиях она не представала в моих же штанах и тельняшке. Казалось, что под всей этой нелепой просторной одеждой не было ничего, кроме воздуха, и только когда мои пальцы коснулись её живота, и она податливо выгнулась мне навстречу, только в ту секунду, под ними возникла тёплая кожа. Ночь комнаты содрогнулась в тихом стоне, накрыв сознание раскаляющимся мраком. И пока я, покусывая мочку её уха, нашёптывал какие-то глупости о проворном французском воришке, стащившим мои любимые штанишки, руки занялись восстановлением справедливости. Из неё вырывается ещё один тягучий сладостный стон, и, спустившись губами по животу к соблазнительно тонкому кружеву, я теряю последние крупицы самоконтроля, повинуясь безусловным природным инстинктам. Ухватываюсь зубами за маленький декоративный бантик, тяну его вниз, но тот и вовсе отрывается. Эли, уже исцарапав всю спину, пытается снять с меня футболку, но безуспешно, и я решаю ей помочь.?Штэф?,?— признаться, растянутая в стоне гласная, мне нравится гораздо больше обычного. ?Штэф?,?— повторяет она, упираясь ладонями в мою грудь. —??Защита?,?— в этот раз уже отталкивает. ?Под моей кроватью не прячутся монстры?,?— не сразу сообразив, о чём она просит, отвечаю я, своевольно запуская ладонь в её трусики. ?Стой?,?— ловко перекатившись в сторону, повторяет она, рассеивая туман моего помрачневшего рассудка. И секунды погодя я наконец понимаю, чего именно она старается от меня добиться. Я хотел было ответить ?нет?, но та похоть, которая столь многообещающе смотрела на меня из её сейчас по-особенному тёмных глаз, ясно давала понять?— она не намерена отступать. Но я даже не был уверен в том, что где-нибудь в доме вообще мог заваляться хоть один презерватив, последняя пачка закончилась с последней интрижкой несколькими месяцами назад. ?В моей сумочке?,?— Эли кивает куда-то неопределённо в коридор. И, заплетаясь в приспущенных джинсах, я всё же повинуюсь её последнему волеизъявлению. У меня так давно не было секса, что, возможно, это и не самая плохая идея?— хотя бы продержусь дольше пяти минут; возвращаясь уже обратно в комнату, в мыслях усмехаюсь я, больно ударяясь ступнёй о дверной косяк. Ещё и фольга предательски не желает разрываться.—?Может, сможем обойтись без него? —?спрашиваю, уже начиная разгрызать упаковку.—?У-у,?— в ответ звучит её отрицательный стон,?— ты же музыкант,?— обнажённой грудью прижимается она к моей спине, и я забываю слова речи своего возражения. Это об этом она и сёстры Майера говорили? О моей беспечной жизни и сомнительных связях? Однако это полная чушь. Ко мне подобные шаблоны не имели никакого отношения. Я был гордым исключением из устоявшегося рок-н-рольного правила. Эта колкая ремарка задела меня настолько, что я и не заметил того, как Эли уже оказалась подо мной, а я в ней. Её натужные стоны становились всё громче, и мне казалось, что моя кровь вот-вот закипит. Откликаясь на каждое прикосновение пластичными изгибами, она была точно послушная восковая фигурка, опаляющаяся о меня. Очередной стон превращается в сдавленный крик, и она судорожно хватается за мою шею, словно утопающий, который ещё немного и пойдёт ко дну. ?Я делаю тебе больно???— шепчу ей куда-то мимо уха, когда по комнате проносится надрывный крик. ?Это я делаю тебе больно?,?— повторяет она и опять болезненно стонет.Наверное, я был слишком эгоистичным в своих порывах, потому как, только когда обессилено свалился рядом с ней, только тогда заметил, что мой живот был перепачкан кровью. Эли же перепугано смотрела то на меня, то на свои ноги, тоже покрытые кровавыми пятнами.Сперва вытолкав меня в ванную, затем она уже сама, прихватив с собой простыню, закрылась там.Так прошло около получаса. Я успел заварить чай и доесть блинчики, но она всё не выходила. А потом и меня охватила необъяснимая паника.—?Эли! —?настойчиво постучал я в дверь. Ответа не последовало. —?Я же вышибу её, если ты не откроешь.Замок тихонечко щёлкнул, и я вошёл в комнату. Эли стояла в накинутой на плечи простыне, потупив взгляд. И только я протянул к ней руку, как она тотчас упала передо мной на колени, прямо на кафельный пол! Даже моё сердце ёкнуло, ощутив боль от удара. И, схватившись за голову, она горько разрыдалась.—?Прости,?— притянул я её ближе, целуя во влажные щёки. —?Нужно было предупредить, что у тебя те самые дни,?— сказал я, надеясь, что это не мои неосторожные действия стали виной кровоподтёков на её ногах. — Нет... Это всё... Всё не так... — всё бормотала она, глотая слёзы.— Эли. — Коснулся я её волос, и она разрыдалась уже в голос.—?Ну скажи, что мне сделать??—?Ничего. Такое иногда бывает.—?Иногда? ?Иногда??— это когда?Со мной это уж точно происходит впервые.—?Когда долго не занимаешься подобным,?— говорит она, пряча глаза за волнами волос.—??Долго??— это сколько? Поедем в больницу? —?всё же настаиваю я на первоначальной идее.—??Долго??— это никогда. —?Ловит она мой озадаченный взгляд, добавляя:?— Оставь меня ненадолго. Пожалуйста. —?И, словно находясь в какой-то прострации от услышанного, я выхожу из ванной, прикрыв за собой дверь.92—?Хочешь чего-нибудь? —?спросил я её, незаметно появившуюся в своём атласном спальном костюмчике у кухонного стола. Она только отрицательно мотнула головой и села на стул у окна. —?Сейчас схожу в аптеку. —?И снова возражение.Мне хотелось расспросить её о многом, но Эли погрязла так глубоко в мыслях, что совершенно не слышала и не видела ничего вокруг себя. А каждый раз, что я смотрел на неё, она отводила взгляд; на мои вопросы следовали только короткие кивки. И всё её поведение было таким, будто это она в чём-то виновата. От этого мои угрызения совести только усиливались. Тогда я предложил поискать какое-нибудь обезболивающее, но она в очередной раз отказалась, ответив, что в нём нет необходимости. Тогда я сказал, что не понимаю её слёз, и она, подойдя ко мне и обняв, стала просить прощения.—?За что ты извиняешься? —?заглянул я в её мечущиеся по моему лицу глаза.—?Мне так стыдно… —?всхлипывая носом, ёрзала она лбом по моей груди. —?Нужно было поговорить раньше…—?Тебя это так тревожило? —?Отрицание. Согласие. Распятие.И я предпринял ещё одну попытку поговорить, но и она оказалось провальной. Эли была где-то не со мной. ?Пойдём спать???— сдался я.93Спала только Эли. Я не мог заснуть до самого раннего утра и, как и прежде, провёл часы со своими бесконечными догадками, предположениями, соображениями и ставшим привычным чувством неудовлетворённости. Физическая неудовлетворённость ощущалась как никогда остро. Хоть чувство голода теперь и притупилось, насыщение не наступило. Мне было мало лишь одной ночи с ней, ночи, которая в моих фантазиях рисовала грязью теней, а не окрашивала белизну белья жертвенной кровью. Но, несмотря на всё, я был истинно счастлив. Эли лежала рядом, здесь, со мной, в моей постели, имело ли значение сейчас ещё хоть что-нибудь?Звонит будильник. Но, кажется, это самое тихое утро в моей жизни. За окном так много снега, поблёскивающего в предрассветном тусклом свете. А крыша соседнего дома похожа на белый колпак гнома, украшенный багровыми гроздьями рябины. Какой стих Моего Бытия смог бы отразить воцарившееся в душе блаженное спокойствие? Какой стих там у Матфея? ?5:08? на часах. Нужно будет взять Евангелие в дорогу. Моё обострённое восприятие иронии уже метастазирует библейским символизмом.—?Хей,?— пытаюсь разбудить Эли, целуя где-то рядом с поясом розовых шорт, откуда так обольстительно выглядывает кайма рюша её кружевного белья. Она сонно постанывает и, зарываясь в одеяло, отворачивается к окну. —?Тебя подбросить до университета? —?шепчу ей на ухо.—?Рано,?— посмотрев на часы, сладко протягивает она,?— даже для лекции. Не пойду на неё без тебя. —?Кладёт она голову мне на плечо и снова засыпает.—?Мне нужно ехать,?— говорю я. Она что-то бормочет на французском, а потом, открыв глаза, смотрит на меня так, будто, силясь, вспоминает кто я вообще такой. —?Всё хорошо? —?спрашиваю её, когда в сознании вспыхивают кровавые сцены нашей первой ночи.—?Угу,?— целует она в ответ, выбираясь из-под одеяла.—?Тебе не обязательно уходить вместе со мной.У меня же меньше получаса на сборы. Да и собирать, собственно говоря, нечего. Сумка ещё со вчерашнего вечера стоит в ожидании отправления.Пока сидел в столовой и неспешно попивал кофе, наблюдал за вооружившимися холстами и мольбертами Эбертами. Даже толком-то одеться не успели, а уже взялись за кисти. В огромных сапогах, пижамных штанах и халате, торчащем из-под безразмерного зелёного пуховика, Йенс стоял на дорожке перед домом и рисовал заснеженную улицу, на которой ещё никто и следа не оставил. Предрассветное небо, роняя свой сумрак на землю, отражалось от снега глубоким синим океаном. И только под фонарями?— золотые озерца света. Кристина, одетая как под копирку, мостилась на узком пороге, рисуя карандашом рисующего мужа.—?Разразись земля огнём апокалипсиса, вы были бы единственными, кто бы непременно ринулись с красками к самому жерлу вулкана,?— прокричал я сквозь окно, рассмеявшись.—?Доброе утро! —?произнесли они в унисон, махнув руками, но не отрываясь от работы.Кода-то давно при похожих обстоятельствах мы разговорились с Йенсом о жизни, правда, не припомню о чём конкретно шла речь, но вот оброненная тогда им фраза эхом зазвучала в голове сейчас: ?Ты сам являешься художником своей жизни?. Мне кажется, что художник из меня вышел никудышный, а вот маляр вполне себе сносный. По крайней мере, последнее время у меня складывается именно такое впечатление.—?Я боялась, что ты уже уехал,?— взволнованно сказала Эли, бесшумно подкравшаяся из-за спины.—?Ещё нет,?— улыбнулся я, притянув её ближе.Как удивительно странно, что с её появлением в комнате, дом словно ожил, стал теплее и приветливее.—?Ты пробудешь там до вторника? —?Обняла она, прижавшись всем телом. Я был бы не против, если бы какой-нибудь другой Штэфан полетел вместо меня в Мюнхен.—?Я вернусь этим же вечером, если пообещаешь быть в это время здесь. —?И вместо ответа?— короткий вопросительный взгляд. —?Пойдём,?— потянул я её за собой в коридор,?— что-то дам. —?Она снова непонимающе посмотрела, пожав плечами и улыбнувшись так тепло, что я не удержался и поцеловал её кокетливую ямочку на щеке. —?Вот,?— достав из ящика ключ от дома, вложил его ей в ладошку. И в этот момент во мне вспыхнуло волнующее чувство, как если бы это был ключ не от дома, а от всей моей жизни.94Самолёт вылетел без задержки. Чистое лазурное небо и вовсе благоволило полёту. Я изо всех сил старался заснуть, но никак не получалось?— я был счастлив. Я пребывал на той высоте ?чудовищной страсти?, где, по словам Ницше, ни минуты не могли бы дышать ни Гёте, ни Шекспир. Там, где рождалась истина. Что же, если не любовь, превращает нас в творцов? Нет, ?счастье??— не подходящее слово, счастье?— это что-то мимолётное, как вспышка молнии. Моё ощущение было более совершенно, оттого гармонично. Женщины?— странные создания, без них твоя жизнь и есть сама гармония. А с их появлением воцаряется хаос, а вслед за ним понимание?— этот беспорядок и есть то самое, правильное, устройство вещей во вселенной.Время на борту ?9:20?. Вот-вот зайдём на посадку. Я открываю Евангелие от Матфея, пролистывая страницы до нужной главы. Сосед по креслу с опаской косится на книгу в моих руках. Нарочно такого и не придумать! Или это опять закон случайности де Моргана? ?…И вот, женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, подойдя сзади, прикоснулась к краю одежды Его…? 9:21: ?…ибо она говорила сама в себе: если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею…?95Студия, в которой проходили съёмки, располагалась в центре Мюнхена, поэтому до места я добрался только к одиннадцати. Парни нашлись в гримёрке. Рене и Лео пили кофе из больших одноразовых стаканов, наблюдая за тем, как девушка-стилист колдовала над причёской Тома. И, судя по его виду, он был явно недоволен результатом её манипуляций.—?Надень шапку, делов-то! —?сказал Лео, расхохотавшись.—?Может, сам наденешь? —?нервно кинул ему Том, трогая зализанные гелем волосы.—?И надену,?— поглаживая бородку, протянул он.—?Ты что дома побриться не мог? —?разгневанно спросил Рене, заметив меня.—?Ему было не до того,?— оживился Том.—?Я рад, что мы поехали по отдельности,?— рассмеялся я.Мне кажется, что на макияж ушло больше времени, чем на сами съёмки. Площадку подготовили ещё утром, поэтому всё упиралось в грим. Несмотря на протесты стилистов, Том и Лео так и не сняли своих шапок. В два часа работа с нами была закончена, пришли другие музыканты, ?виновники торжества?, и съёмочная группа покатила громоздкие камеры в соседний зал. Вообще, мне пора бы привыкнуть, что когда всё складывается так, как надо, обязательно возникнет что-то, что переломает все твои планы. Позвонил Майер, сообщил, что в Мюнхене мы задержимся до вторника. Сегодня вечером?нужно выступить на радио, завтра днём?— принять участие в каком-то телешоу о киноновинках, вечером?— ехать на другое радио. В среду нужно быть в Бохуме?— ещё одно интервью на радио. Знаю, подобный расклад нам только на руку, но сейчас, как никогда, мне хотелось взять передышку от дел группы. Наше расписание было настолько плотным, что выкроить несколько минут на звонок Эли стали настоящей проблемой. А с братом мы и вовсе не встретились. После двухчасового эфира на радио, моих сил хватило лишь на то, чтобы отомкнуть дверь номера и свалиться на кровать. Усталость и изнурённость была просто зверской. Я даже забыл о её главной причине: спал-то я всего по несколько часов две ночи подряд. Естественно, это не прошло незамеченным и мимо Майера. Его очередной звонок разбудил меня что-то около десяти. Он говорил о каких-то мешках, а я мычал в ответ, проваливаясь в сон.—?Утром нужно всё переснять,?— последняя фраза окатила сознание, точно холодный душ.—?Что переснять? —?не расслышав предыдущую часть его речи, спросил я.—?Клип,?— раздражённо ответил он,?— если ты выглядишь там так же, как и на промофото.Затем он начал с кем-то бурно обсуждать присланный ему материал, а потом, недовольно сопя, заключил, что переделать нужно только фотографии, на видео мешки под моими глазами загримированы лучше.96Вторник выдался продуктивным. Утром?— фотосессия, днём?— телешоу, вечером?— ещё какое-то радио. Когда только Майер успевает договариваться обо всём? И вот уже десять часов. Мы на вокзале ожидаем свои поезда. Лео?— домой, мы?— в Бохум. Том возмущается, что шесть часов в дороге, после такого утомительного дня,?— это слишком много. Рене и я с ним полностью солидарны, самолётом было бы быстрее, но лейбл уже оплатил билеты, поэтому выбор очевиден.22:14. Оповещают о начале посадки. И я вспоминаю о том, что после нескольких коротких сообщений в течение дня, так и не перезвонил Эли, хоть и обещал. На экране светился значок её нового смс: ?Позвони, если сможешь разбудить?. Я не смог. Отправил ответное смс, в котором рассказал о проведённом дне и планах на среду.97В Бохум мы прибыли в ранний раненный час. Безлюдный город тихо похрапывал моторами припаркованных перед вокзалом такси. В отличие от тёплой мюнхенской осени, здесь было морозное зимнее утро. Снежно и холодно. И всё, о чём я могу думать,?— как бы поскорее дойти до квартиры Майера и завалиться спать.Часов в девять меня разбудил слепящий солнечный свет. Такой докучливый, что даже шторы не спасали. Решив не тревожить спящих в гостиной Тома и Рене, я поплёлся в кафе. У Ксавьера, кроме молока и фруктов, из еды никогда ничего нет. Его же самого я нашёл в конференц-зале в окружении каких-то подозрительно угрюмых людей, которые совершенно точно не работали на GUN. У всех неимоверно серьёзные лица, словно они вот-вот примут судьбоносное решение. И я, дабы не мельтешить перед стеклянными дверьми, закрылся в кабинете Ксавьера. Откуда позвонил Эли, и мы проговорили целых полчаса.—?Что-то, на удивление, никто из ?светлых умов? тебя не дёргает. Тихо так. Не привычно для библиотеки,?— усмехнулся я. —?Ты и сегодня не была на лекции?—?Нет. Я не могу без тебя… —?запнулась она. —?Ты… Когда ты возвращаешься? —?слишком встревожено прозвучал вопрос.—?Сегодня вечером. Всё хорошо?—?Чёрта-с два! —?выкрикнул ворвавшийся в комнату Ксавьер, очевидно, посчитав, что мой вопрос был адресован ему.—?Увидимся вечером, ладно? —?сказал я Эли. Она утвердительного угукнула, и я повесил трубку, затем обратившись к Майеру:?— В чём дело?—?Знаешь кто это? —?кивнул он на стену, за которой находился конференц-зал. Я только пожал плечами. —?Ищейки Sony. Знаешь почему они тут? Потому что где-то здесь, за моей спиной, завелись крысы.И Ксавьер стал рассказывать, что приехавшие люди собираются провести проверку всех дел лейбла.—?После случая в 2005, когда компания была оштрафована на десять миллионов долларов за продвижение некоторыми лейблами ?своих? артистов, подкуп ди-джеев радиостанций и управляющих музыкальных каналов, Sony значительно ужесточили контроль над всеми своими студиями. Пойми меня правильно, я сейчас говорю о себе… —?замялся он, но я уже догадался, о чём пойдёт речь дальше. Конечно же, все эти нескончаемые выступления на радиостанциях, телешоу, сотрудничество с кинокомпаниями, всё это?— не от большой любви к нашей музыке. За наш промоушен Ксавьер им приплачивал, а деньги списывал со счетов других исполнителей, урезая тем доходы и выставляя всем неравные контрактные условия. Мы были отнюдь не единственной группой с запятнанной промо-репутацией, у всех крупных исполнителей, сотрудничающих с GUN Records, имелись подобные скелеты в шкафу. —?Штэф, ну, а как иначе? Это шоу-бизнес, по этим правилам играют все. Главное?— не попасться. Они бы ничего и не узнали, не слей им кто-то информацию. На какое-то время придётся залечь на дно, пока всё не устаканится.—?Чем это тебе грозит? Увольнением?—?Брось,?— махнув рукой, рассмеялся он. —?Думаешь, проворачивая подобные махинации, я пренебрегаю страховкой? У них на меня ничего нет, кроме зловонного слушка. Осталось отыскать того, кто его пустил. Поэтому, повторю,?— сегодня выступаете на радио, а потом придётся посидеть в тени, как раз будет время дописать альбом. А вот если бы клип пришлось переснимать, они, несомненно, добрались бы до Мюнхена. Не хочу звучать, как типичный продюсер, но, не подставляй меня так больше. Зная, что у тебя важные съёмки?— отоспись как следует, зная, что у тебя выступление?— не надирайся накануне. Возьми уже жизнь под контроль, чтобы я не нудел.—?Я ценю твою заботу,?— усмехнулся я. Он был прав, но читающий нравоучения Ксавьер?— это всё равно что сам Дьявол, обучающий Бога добродетели. К слову, ?напившись накануне?, я ещё не слил ни одного концерта, то был футбольный матч.—?Отчего такой вид-то, что даже ретушь не спасла фотографии? Всё в порядке?—?Угу,?— расплылся я в идиотской улыбке.—?Вот и славно, —?поднявшись с кресла, похлопал он меня по спине. —?Сейчас придёт Лу, надо переодеться.—?Лу? Ты стал вызывать проституток прямо в офис?—?Смешно. —?Достав из шкафа кроссовки и спортивную форму, швырнул он в меня.Лу, или Луиш Хорхе Перейра, бывший профессиональный кик-боксёр, оказался коренастым португальцем лет пятидесяти, со смуглой оливковой кожей, квадратной головой и смоляными курчавыми волосами. Какими ветрами его занесло в Бохум, я не спросил. Но пробудет он здесь всего пару недель, и, пользуясь подвернувшийся возможностью, Майер нанял его в качестве персонального тренера.Полтора часа под его руководством показались настоящим адом. Мои руки, кисти, ноги?горели от боли так сильно, что, казалось, по венам течёт огненная лава. Шашки на пальцах?— все в ссадинах и крови. Но мне понравилось.98Выступив на пятичасовом шоу на радио, Ксавьер, Рене, Том и я, засели в студии просматривая смонтированный клип. Учитывая, что изначальная задумка и не отличалась особой изобретательностью и глубиной видеоряда, вполне себе сносно получилось.—?Я подумываю махнуть на Рождественские праздники в Австрию, покататься на доске,?— кликая по фотографиям, сказал Ксавьер. —?Может, вместе?—?Я пас,?— бойко ответил Том. —?Предпочту гамак у моря, где какой-нибудь турок будет подносить мне коктейли.—?А вы?—?Почему бы и нет,?— пожал плечами Рене. —?Но я возьму лыжи.—?Штэф? —?покосился он на меня.—?Ещё только середина ноября. Рано загадывать.—?Уже середина ноября. Самое время. —?И я утвердительно кивнул, зная, что Ксавьер сам может соскочить в последнюю минуту и подорваться по работе куда угодно. Планы?— это, как и погода, самая переменчивая вещь.99Половина одиннадцатого. Мы дома. Метель просто жуткая. Дороги замело. Такси огибает уже вторую аварию. Вдобавок номер Эли уже битый час как недоступен, да и мой телефон почему-то постоянно теряет ?сеть?.—?Десять евро,?— не заглушая двигатель, сказал водитель, неплохо накинув себе сверху. Спорить с ним не было никакого желания. Сейчас меня волновало только одно?— почему в моих окнах не горел свет.Я был уверен, что найду Эли спящей, но дом был холоден и пуст. А постель аккуратно застелена. Снова набрал её номер: ?Абонент не может ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте своё сообщение…? Неужто всему виной плохая погода?Пришлось выгонять машину и ехать к ней, узнавать, что же случилось. Удивительно, но и там?— у всех чёрные окна. Как сговорились. Очевидно, я барабанил в дверь так громко и назойливо, что разбудил фрау Рубинштейн. Должно быть, Эли ей что-то рассказывала обо мне, потому как старушка и в этот раз была весьма приветлива.—?Такая пурга, аж кости ломит,?— прохрипела она, намереваясь продолжить беседу.Однако погода меня сейчас мало волновала, поэтому в весьма резкой форме, о которой я уже успел пожалеть, я прервал старушку, спросив, не знает ли она, где Эли. Та лишь пожала плечами, сказав, что не видела её сегодня.—?Может, у Ганса засиделась? Он хворает,?— переняв моё беспокойство, взволнованно предположила она.Узнав, в какой квартире живёт Ганс Краус, я направился к нему. Но тщетно простучал и проторчал там в ожидании ответа,?— дверь так и не открыли. Я снова терялся в догадках. Номера Кати, единственной кого ещё я знал, у меня не было. ?И что теперь? И как это понимать?? Внезапно возникшее чувство позвонить во все больницы города, я всё же отбросил, решив подождать до утра.Утром же, когда зашёл в залитую слепящим солнечным светом столовую, ситуация запуталась вконец. На столе, засыпанном увядающими лепестками роз, прямо рядом с вазой, лежал листок бумаги. Мне даже читать его не было необходимости, я знал наперёд, что именно там написано, потому как поверх бумаги лежал ключ от дома.Небо за окном светилось чистотой и ясностью, мне же ничего не было ясно. Да, я научился пристёгивать ремни, но не учёл того, что могу оказаться катапультированным.