Cerignola (1/1)

/поздняя осень 2010.Второй сезон мюзикла ?Mozart L’Opera Rock? уже давно начался.Наконец, выпало семь свободных дней между выступлениями, телешоу и репортажами, которые можно было потратить на себя и свои желания.***— Ты обещал мне, что мы съездим в Чериньолу, помнишь? В тот раз, когда мы в были в Аржантее! — сказал Мот еще в начале второго сезона, сидя в кресле на перерыве репетиции, болтая ногами и попивая свой любимый чай с медом, сидя у Микеле в гримерке. — Ты еще помнишь об этом, Локонте?— Выйди отсюда или заткнись, пока я не прикончил тебя! — довольно резко отозвался итальянец, осматривая свой камзол на предмет наличия затяжек.— Подожди, — непонимающе проговорил Флоран, приподнимаясь с кресла, — ты же мне обещал?..— Мой ответ "нет" и точка, Мот! И выкинь это из своей головы насовсем! — неожиданно разгневался Локонте, проклиная свой длинный язык, извращенный мозг Фло, который запомнил его обещание, и своих родителей заодно, от которых не было вестей с того момента, как Микеланджело к ним последний раз ездил, что было, кстати говоря, черт знает, когда. ***— В жизни бы не поверил, что ты уговоришь меня приехать сюда снова, — бормотал Микеле, глядя на высокие потолки аэропорта Рима.— Поверь, Микеланджело, тебя я ненавидел точно так же за ту поездку в Аржантей.— Ну ты сравнил! Где находится Аржантей, и где — Чериньола...— Дело вовсе не в этом, — резонно заметил Мот. — Ничего-ничего. Ты, давай, сумки наши не пропусти, а то мы уже пятнадцать минут около ленты стоим, а сумок все нет и нет. Глянь, во сколько там рейс Рим-Бари? Мы не опоздаем? — внезапно Фло позеленел и согнулся пополам.Его ужасно изматывали перелеты, пусть и не такие долгие, как, к примеру, перелеты по типу Париж-Сеул, но даже такие все равно изматывали./***Фло, то и дело спотыкаясь, шел по мощеному булыжником тротуару, ведущему к дому итальянца, и, зябко кутаясь в шерстяной шарф, тащил за собой собственную спортивную сумку с вещами, маркированную лейблом мюзикла, и пару тяжелых пакетов. Руку уже начало бессовестно оттягивать — когда Локонте предложил французу забежать в торговый центр перед визитом к его родителям, Флоран как-то не учел, что это может настолько долго затянуться: теперь мужчина тащился по пути от остановки автобуса до конечного пункта как замученный вьючный ослик на последнем издыхании — подгибаясь в коленях и тяжело дыша. Холодный ветер трепал листья виноградных лоз, что обвивали стены домов, мимо которых проходили мужчины, и все норовил засунуть Моту его же собственный шарф в рот.— Я не понимаю, почему у вас здесь так холодно? — тихо просипел уже начинающий стучать зубами Фло откуда-то из-под шерсти, выплевывая катышки. — Насколько мне известно, Италия — довольно теплая страна. Так какого черта вообще я сейчас замерзну, как, не знаю… Все! Не могу я больше идти, хоть стреляй в меня, — француз, остановившись и тяжело вздохнув, поставил все свои сумки на землю и поднял обе руки, будто сдаваясь. — Микеле, забери у меня хотя бы один пакет, а то я сейчас под землю провалюсь. Не хочу, чтобы меня хоронили в Италии, — последние месяцы Флоран шутил только ?прекрасным? черным юмором, но Микеланджело уже привык к этому и ничего против не говорил.— Холод это не всегда плохо, Фло, — подходя к мужчине сзади, усмехнулся Локонте и, печально цокнув языком, примерился взглядом к объему сумок француза. — Мы же еду с тобой храним в холодильнике? На жаре она может испортиться.— Я тебя скоро буду хранить в холодильнике, Микеланджело, если ты не заткнешься, — вздохнул Флоран, поднимая пакеты вновь, неприязненно косясь на них. — Или ты забираешь у меня пакеты, или мы уже идем быстрее. Меня уже заколебало то, что ты пялишься по сторонам и от этого тормозишь как… Как… Как ?Ситроен? на разгоне по трассе! — нашелся, наконец, француз. Микеле совершенно не впечатлила такая характеристика, потому что он не имел особых представлений о марках и возможностях машин, поскольку из них двоих только Мот, заседая в туалете, листал журналы про автомобили. — Я адски замерз, — пожаловался Фло, поняв, что Локонте не проникся его гневной тирадой от слова совсем. Итальянец заметил, что руки Мота покраснели и покрылись мелкими белыми пятнами. — Давай знаешь, что сделаем? — предложил Микеле. — Я возьму твою сумку с вещами, а тебе отдам свой пакет, согласен? — на самом деле, это предложение было сделано Миком, исходя из самых чистых корыстных побуждений: пожалуй, пакет, который тащил итальянец, был гораздо тяжелее, чем спортивная сумка с вещами Флорана.— Будто у меня выбор есть, — подозрительно косясь на пакет в руках улыбающегося Микеланджело, пробормотал француз, понимая, что просто так Мик такую затею и не предложил бы.— Есть конечно, — кивнул Локонте, — могу отдать тебе помимо своего пакета еще и свою сумку с вещами.— О, Господи, Локонте, не смей, зараза ты такая! Я уже поднимал ее в аэропорту, с меня хватит: ты что, все свои сценические костюмы сюда припер? Мы же всего на пять дней сюда приехали! — хмуро пробубнил Фло в ответ, жалея, что у него точно не хватит сил на то, чтобы поднять и поставить хотя бы один из пакетов Микеле на голову, чтобы тот перестал над ним, в конце концов, издеваться. — Сколько нам вообще еще идти? Почему мы не могли взять такси, Боже... — Ты бы не оценил всю прелесть наших провинциальных улиц! — голосом, полным непоколебимой уверенности и достоинства, ответил ему собеседник и бодро зашагал дальше, специально ускоряя шаг для того, чтобы Флоран вновь начал ругаться. Итальянцу просто нравилось задирать своего любовника и доводить его до белого каления. Это как иметь огромного породистого пса, которого боятся все остальные, зная его суровый нрав, и гладить его против шерсти, понимая, что он все равно тебя никогда не укусит. — Вполне бы оценил, — боясь потерять мужчину в незнакомом городе, Фло уже еле-еле переставлял ноги, но стремился не отставать от Микеланджело, мечтая о том, что, догнав итальянца, предаст его самому гуманному наказанию самого гуманного суда в мире — избиению пакетами с подарками для его родственников. Кто же, черт побери, знал, что каждый визит к итальянской семье должен обязательно сопровождаться многочисленными презентами для всех ее членов? О падре и матери Микеланджело они позаботились еще в Париже, прикупив в подарок довольно большую коробку с несколькими видами специй — от всем известного кориандра до изысканного сбора прованских трав — для Рипальты, которая, по словам Микеле, очень любила готовить, и хороший французский парфюм из дорогого фирменного магазина — для отца. Для сестры и брата с его невестой Мик и Фло привезли из Парижа сладости ручной работы (кроме них в коробке лежали засахаренные фиалки, в поисках которых Флоран обзвонил всех своих знакомых, а после — объездил полгорода, чтобы найти их) и французский коньяк (здесь Мот уже просто психанул и сказал Мику, что больше трахать себе мозг он не намерен). По прилете из Рима в аэропорт Бари Микеланджело вспомнил, что он точно что-то забыл. Стараясь не глядеть на сбивавшего его с мыслей до смерти перепуганного Фло, который все никак не мог отойти от посадки, что длилась минут тридцать — аэропорт все никак не давал разрешение, мужчина напряженно смотрел в одну точку и о чем-то напряженно размышлял. Расстроенный возглас ?сazzo!? заставил зеленеющего от тошноты Мота выронить из рук спортивную сумку Микеланджело, которую он только что схватил с ленты. На резонный вопрос о том, что случилось, Микеле ответил, что они не поедут в Чериньолу, поскольку он забыл о главном — о подарке своей любимой племяннице, которая тоже там будет. Флоран облегченно рассмеялся и, спросив, сколько ей лет, предложил купить девочке куклу и не мучиться. Позже француз дико пожалел о своем предложении: обходить магазины игрушек в трех городах по ходу движения общественного транспорта из Бари — Трани, Бишелье и Мольфетте — да еще и с вещами было удовольствием примерно в серединку от половинки от ниже среднего. В итоге, правда, кукла все же была найдена: по размерам она была вполне себе схожа со среднестатистическим ребенком, которому и могла бы предназначаться. В Трани Флоран буквально на коленях взмолился о том, чтобы они с Локонте вызвали межгородское такси и спокойно доехали, наконец, до его дома. На что француз получил обескураживающую улыбку и не менее удивительный ответ — на красоты итальянских мест нужно смотреть сквозь окна неспешно идущего автобуса. А то какая же радость от быстро мелькающих пейзажей за окном такси? Однако Флоран был рад даже этому предложению: автобус — это хоть какая-то возможность уже, наконец, присесть после столь долгих ?прогулок? по торговым центрам. Сейчас же, еле-еле успевая за бодро шагающим по мощеным улицам Микеланджело, Флоран вновь грезил о мягком сиденье транспорта и тепле, которое разливалось по всему салону. Микеле шел чрезвычайно быстро и как-то взволнованно оглядывал участки домов, словно боясь пропустить тот дом, в котором живут его родители. — Локонте, я же тебя сейчас прикончу, если мы...— Пришли, — закончил за любовника Мик, ставя пакеты на землю. Мот, который шел, упершись взглядом в асфальт, не успел затормозить и, неожиданно для себя, едва не врезался в спину итальянца, взмахнув руками в стороны и едва не выронив пакеты из пальцев. Перед взором Фло открылся большой двор за низким крепким забором и красивый дом с довольно толстыми крепкими стенами из природного камня, увитыми виноградными лозами, на которых висели уже подсохшие желтоватые листья и засохшие ягоды. Их уже ждали. Около входа во двор стояла красивая женщина. Если бы Флоран не знал, что она является матерью почти сорокалетнего мужчины, то при неожиданной с ней встрече ни за что бы и не предположил, что она сама старше лет сорока-сорока пяти. Только небольшая седая прядка в пышных темных волосах, аккуратно уложенных локонами, и морщинки вокруг темных карих глаз выдавали в Рипальте пожилую женщину. Фло, глядя на нее, мысленно признался себе, что женщина была похожа на воительницу, которая вполне могла бы руководить римскими легионами во время войны с, к примеру, Персией, но, по странному стечению обстоятельств, получила от жизни совершенно другую участь и тихонько обосновалась в Чериньоле.— Oh, mio figlio! [О, мой сын!] — Рипальта подошла к сыну и, не дав тому подарить ей красивый букет цветов, который они с Флораном купили в Мольфетте, радостно обняла. Локонте оказался в весьма затруднительном положении – стоять просто так, пытаясь не смять букет, было очень некрасиво, но и обнять мать достаточно крепко у него все никак не получалось. — Non abbiamo visto l'altro per un lungo periodo di tempo! [Сколько мы с тобой не виделись!] — долгий поцелуй в одну бритую щеку Микеланджело сменился несколькими суетливыми в другую. — Mi dispiace che sia successo, mamma! [Это моя вина, что так произошло, мама!] Прости, — добавил Микеле на английском, умудрившись, наконец, вырваться из крепких объятий, самому обняв мать, и подарить ей цветы. — Troppo grande dono. Io non merito. [Слишком большой дар. Я не заслуживаю объятий.] Мама, это Флоран — мой партнер по мюзиклу, — вежливо представил стоящего рядом мужчину Микеланджело. — Он отлично разговаривает по-английски, думаю, что все будет в поряд…— Ciao! [Привет!] — лучезарно улыбнулся и кивнул головой Фло, стараясь выговорить следующие за приветствием слова четче: — Piacere di vederti, [Я очень рад видеть вас,] — и француз, поклонившись так, как он часто делал это на сцене, протянул ладонь и аккуратно поцеловал руку Рипальты. Итальянка изумилась таким поступком, но было видно, что ей он был приятен, как минимум.— Parli italiano? [Так вы говорите по-итальянски?] — искренне обрадовалась женщина. Фло краем глаза заметил, что этот же вопрос повис и в глазах порядком подохреневшего Локонте, который буквально потерял дар речи от слов, сказанных французом: Мот всегда ныл, что итальянский слишком сложен и практически не произносим для него конкретно — ?язык же выворачивается?.— Sì, un po. Michele mi ha insegnato le basi. [Да, немного. Микеле научил меня основам.]— О, это прекрасно! Но наша семья прекрасно владеет и английским, — поспешила сообщить Моту итальянка, с улыбкой потрепав его по бородатой щеке. Фло двинул челюстью влево-вправо и даже опешил: он не привык к таким нежностям. — Очень приятно, что вы сделали нам такой сюрприз, Флоран, это неожиданно, я признательна вам. Проходите и располагайтесь, будьте как дома, — Рипальта, бережно держа подаренный сыном букет цветов в руках, пошла к дому первой, оставив Флорана и Микеланджело разбираться с их пакетами и сумками.— ?Michele mi ha insegnato le basi?? [Микеле научил меня основам?] — непонимающе подняв на любовника взгляд, переспросил у француза Микеле, примериваясь, как бы поудобнее взять сразу три пакета в одну руку, чтобы и ходить сто раз туда-обратно не нужно было, и рука бы не оторвалась из-за тяжести. — Это когда же это я тебя учил основам итальянского, не напомнишь?— Основы я быстро выучил. Sì! Рiù veloce! Gesù! [Да! Быстрее! Господи!] — передразнил итальянца Фло нежным шепотом, поднимая один из пакетов с земли. — Ты, Локонте, всегда одно и то же на диване кричишь, — заржал Мот, спасаясь от затрещины.— Я сейчас тебя убью, Флоран Мот!Осеннее, уже почти вечернее солнце светило, но совершенно не грело, поэтому замерзший уже просто до чертей Фло с глупо дующимся на него за неоткровенность Микеланджело быстро догнали Рипальту. Флоран, быстро переставляя трясущиеся в коленях ноги, шел по тропинке, выложенной природным камнем, и удивлялся красоте этого места. Вечер, несмотря на такую прохладу, теперь становился все лучше и лучше – вкусно пахло мокрой травой, и где-то внизу, под ногами, жужжали какие-то насекомые: Моту показалось, что это могли бы быть сверчки. Хотя, кто знает – может, осенью они уже должны впадать в спячку?– Здесь все прекрасно, синьора! – искренне радуясь, воскликнул Флоран на своем прекрасном английском, разве что не зааплодировав от восторга. – Ваш дом просто идеал моих представлений об итальянских традициях! Потрясающе! А какой у вас красивый сад, – в Моте явно проснулся маленький ребенок, которому хотелось все потрогать, все понюхать и подвигать, поскольку его действительно заинтересовали увитые лозами винограда стенки, маленькие узкие дорожки, мощеные булыжником, клумбы осенних ярких цветов… Однако притронуться к всей этой красоте мужчине чуть-чуть мешали пакеты и большая спортивная сумка с вещами, которыми француз задевал все вокруг.– Спасибо вам, месье Мот, – Рипальта искренне не понимала, чем мужчина сейчас так восхищался, глядя на ее сад, но ей польстило такое внимание. Для нее всегда было важно создать уют во дворе и доме, и если уж это заметил даже такой посторонний человек, как друг ее сына, то это означало, что она действительно хорошая хозяйка, а такая характеристика нравится абсолютно всем женщинам без исключения.– Grazie per la vostra ospitalità, signora! [О, спасибо вам за ваше гостеприимство, синьора!] – проговорил Флоран уже по-итальянски, буквально светясь от счастья, и продолжил свои слова на английском. – Покажите мне, пожалуйста, ваш дом – я в восторге уже только лишь от сада, а там... Мне не терпится увидеть кухню, – Флоран действительно любил готовить, а уж когда у него были нормальные продукты в холодильнике и настроение порадовать свой желудок и желудок Мика кулинарными изысками, то мужчину вообще нельзя было оторвать от плиты или выгнать с кухни хоть каким-то способом. – Микеле рассказывал мне, что вы прекрасно готовите. Мы привезли вам хороший подарок! Ох, простите-простите, – смутился Мот, осознав внезапно, что он сорвался на английский и уже наморозил целую кучу глупостей из-за волнения и реального желания увидеть дом изнутри как можно скорее, – я так навязчив, простите…– Ничего страшного, – успокоила француза мать Локонте. – Это хорошо, что Микеле так много вам о нас рассказывал, вероятно, – она улыбнулась обоим мужчинам, и поднялась по трем ступенькам, которые вели на террасу, – вы очень близкие друзья, не так ли? – Микеланджело, порядком обалдевший от того, что здесь вообще происходит последние несколько минут, только ошарашенно кивнул головой ей в ответ. – Проходите, – добавила итальянка и, открыв дверь, первая вошла в дом, оставив мужчин вдвоем.– Флоран, – изогнув брови в непонимании, Мик посмотрел на Мота, силясь въехать в причины поведения своего ?друга?. – Знаешь, я, конечно, пытаюсь сообразить, почему ты в таком диком младенческом восторге от сада, но что-то мне это никак не дается. Не просветишь? – Но здесь же и вправду круто! – запротестовал Фло. – Ты помнишь, что увидел, когда зашел во двор моего дома в Аржантее? Помнишь кучу мусора прямо на дороге и засохшие деревья? Я вот еще пока прекрасно помню, знаешь ли, – пусть Мот и вправду больше не ездил в Аржантей, да и не заикался следующие недели о том, что там произошло, но последний визит туда отчетливо отпечатался в памяти француза. Нет, он не желал поехать туда еще раз и также ни единого разу не пожалел о принятом собой решении, однако было глупостью отрицать, что то все, что им довелось увидеть, благополучно забылось за эти месяцы. С домом все разрешилось, тело брата было предано земле без участия Фло, который просто заплатил деньги нескольким службам, конечно же, довольно большие, однако в голове то и дело мелькали сцены, что произошли тогда.– Я помню, – согласно кивнул головой Микеланджело. – Но здесь ведь и правда ничего такого нет, – непонимающе пожал плечами Локонте, окидывая взглядом сад и пытаясь представить себя на месте Мота. – Может, это в тебе герр Сальери разговаривает? Он же был итальянцем... А с кухней, ну, перегибаешь, Фло, перегибаешь!– Может и Сальери проснулся. Но мне и самому у вас правда нравится, Микеле, – улыбнулся француз. – Кроме того, держу пари, здесь такая спальная, что тебе придется вытаскивать меня оттуда силой...– Потому что ты так невыносимо хочешь? – сначала тихо спросил Микеле с придыханием, качая головой и подразумевая не самые приличные вещи, а затем весело рассмеялся.– Да, ты прав, – в тон ему ответил Фло. – Я просто невыносимо хочу… – Мот наклонил голову вправо (он всегда это делал, когда целовался) и, положив свободную от сумок руку Мику на плечо, наклонился ближе и прошептал, резко переходя на выкрик: – Укрыться одеялом и заснуть, потому что я сейчас подохну от холода и недосыпа, блять, Микеланджело, пошли уже! – яростно закончил мужчина.Дома гостей ждали Анжела со своей дочкой Беллой. Джеремиа, поскольку он недавно уехал в магазин за нужными для заправки продуктами, список которых ему написала Рипальта, еще не было, а Пьетро с его невестой должны были приехать немного позже – они слегка задержались, поскольку девушке неожиданно стало плохо: она носила под сердцем ребенка. Срок был небольшой – немногим более трех месяцев, но иногда у нее случались легкие приступы недомогания, поэтому Пьетро не стал давить на Селесту и, позвонив родителям, предупредил, что они обязательно приедут, но ближе к ужину. Белла, с большим нетерпением ожидавшая своего дядю Микеле, которого она невероятным образом помнила, хотя и не видела довольно давно, радостно побежала к двери, за которой копошился Локонте, пытаясь хоть как-то удержать сумку и пакеты. Обычно девочке никогда не разрешали самой открывать дверь – мало ли, кто за ней может стоять? Однако сейчас женщина знала, кто находился по ту сторону порога, поэтому Анжела и позволила девочке самой встретить гостей. Ручка повернулась вниз, а дверь тихо открылась…– Микеле!.. – и Белла с вскриком неожиданно грохнулась на пол, задев ногой небольшой порожек.– Ehi, stai bene? [Эй, ты в порядке?] – тревожась, воскликнул Мик, поставив пакеты и опустившись на колени перед ребенком для того, чтобы поднять ее. Локонте пальцами осторожно, очень бережно, не исключая, что там мог вскочить синяк, отряхнул дрожащую девчачью коленку от пыли и мягко погладил дрожащую племянницу по голове, крепко прижав к себе девочку и про себя удивившись, что она так быстро его вспомнила. В конце концов, последний раз они виделись года три назад, если не больше. Даже, скорее всего, больше.– Michele, fa male, [Микеле, мне больно,] – тихо захныкала Белла, которая, по всей видимости, больше напугалась от неожиданности, чем действительно ушиблась. Однако механизм рёва уже был запущен, и в глазах ребенка назревали крупные слезы, а губы начинали трястись. – Что же за ангел у нас тут плачет? – зареванная девчушка сейчас походила на кого угодно, кроме ангелочка, но вошедший за Микеланджело Фло был достаточно искренен в своей жалости к ребенку, когда присел рядом с Миком для того, чтобы лучше разглядеть покрасневшую от слез малышку. Мот улыбнулся племяннице Микеле и, забывшись, проговорил эти слова на английском. – Эй, ну ты чего? Такая взрослая – и плачет… Микеле, как ее зовут? – перешел Флоран на французский, требовательно повернув голову к Локонте. Тот, все так же обнимая Беллу, обалдело окинул взглядом любовника, сидевшего у него в ногах, и ответил мужчине. – Солнышко, Белла, успокойся… – девочка не поняла ни единого слова, кроме своего имени, которое звучало на всех языках мира одинаково красиво, однако подняла голову и заинтересованно посмотрела на Фло, даже рыдать перестала почти мгновенно. – Так, что же у нас тут… – прошептал Флоран по-французски, смотря то на худую коленку девочки, то прямо в лицо Беллы. – Шшш, ш-ш, все в порядке, – приставил мужчина палец к своему рту, все так же находясь на одном уровне с лицом ребенка и ободряюще улыбаясь. Девочка продолжала завороженно следить за Мотом и уже почти успокоилась. – Ах, ты же меня не понимаешь… – спохватился француз и едва не хлопнул себя по лбу. – Mi dispiace, mi dispiace! [Прости-прости]! – Фло встал, потому что ноги успели затечь, и обратился к Мику по-французски. – Микеле, дай сюда... Да не там, в другом же пакете, – Локонте послушно извлек из сумки большую, довольно объемную коробку с чем-то ярким внутри и передал ее Флорану.Это была та самая кукла, из-за которой они с Миком и потратили такое огромное количество времени, сил и нервов. По крайней мере, Мот точно потратил почти все моральные ресурсы своего организма на поиск этой виниловой женщины в нарядном платье принцессы. Белла, увидев красивую куклу, замерла и, с недоумением глядя то на маму, то на Рипальту, то на Микеле с Флораном, открыла рот. Мгновением позже девочка вырвалась из рук Микеланджело и спряталась за ногу матери. Теперь она стеснительно выглядывала оттуда: что говорится, ребенку и хотелось, и кололось. – Ну всё, всё, теперь давай, вытирай глазки, – забыв, как сказать эти слова по-итальянски, Фло переключился на английский, улыбнулся и, поднявшись на ноги, жестом показал, как вытирает несуществующие слезы с собственного лица. Это выглядело забавно. Белла, чуть-чуть осмелев, отодвинулась от мамы на пару шагов и, мило улыбнувшись, повторила за мужчиной жест, тоже отерев свои глаза.– Quando abbiamo... [Когда мы с…] – Мик на секунду замялся, обдумывая, как бы назвать Мота так, чтобы не ?спалиться? перед своими родственниками и чтобы ребенку было понятно и несложно запомнить, – zio Florent, [с дядей Флораном,] – француз поперхнулся: дядей Флораном его еще точно ни разу до этого не называли, – abbiamo visto questa bambola, ho subito pensato a te [увидели эту куклу, то сразу подумали о тебе], – Микеланджело улыбнулся и подмигнул племяннице.– Grazie, [Спасибо], – смущенно поблагодарила девочка и улыбнулась, взяв коробку в руки. Коробка была размером едва ли не с саму Беллу, и была для нее слишком тяжелой, чтобы дочка Анжелы могла сама утащить ее в зал.– Когда подрастет, вскружит множество голов, – улыбнулся Фло, обращаясь к Рипальте и Анж на английском. – Такой прекрасный ребенок.То, что Белла заинтересовалась новым знакомым, было очень добрым знаком – дети вообще редко ошибаются, считая какого-то человека хорошим, а какого-то – плохим. Флорану подумалось, что дружба с этой девочкой вполне может связать его самого с семьей Микеланджело немного быстрее, чем подарки. Мот, пропустив Локонте с сумками и пакетами вперед и, наконец, разувшись, поднял голову, краем глаза глянул на Беллу и увидел эту маленькую непоседу недалеко от себя: она стучала пальцем по небольшому деревянному шкафчику и была настолько переполнена радостью и задором, что Мот не смог удержаться от улыбки. Белла подошла к своему новому другу, взяла уставшего француза за указательный палец и доверчиво обняла Фло, будто они были знакомы с самого ее рождения, а не несколько последних минут.Пять минут спустя ?прекрасный ребенок? окончательно выучил, как зовут прибывшего гостя, и теперь ?дядя Флё-ё? бегал от девчушки по всему первому этажу, но скрыться ему все никак не удавалось. И рядом не было никого, кто мог бы ему помочь: Локонте пошел относить сумки в свою комнату и в спальню для гостей и разбирать вещи, Рипальта отправилась встречать приехавшего отца Микеле, а Анж отошла накрывать на стол.Флоран, печальным взглядом глядя на мягкий диван в просторной гостиной, пораскинул мозгами, пытаясь придумать, чем бы ему занять неугомонную Беллу, потому что прыгать по всему дому горным козлом он уже действительно не то что устал, а откровенно заколебался. Куда ему, тридцатилетнему, да еще и курящему мужчине, угнаться за этим маленьким непоседливым ураганом? К тому же, один раз Фло уже запнулся об ковер в холле и едва не снес красивую фарфоровую вазу с небольшого шкафчика – поймал чудом, буквально в последний момент. – Не хочешь посмотреть свой подарок? Может, мы лучше будем в куклы играть? – спросил Мот по-итальянски, очень надеясь, что девочка его поймет, поскольку произношение у него все же было не идеальное. Белла же услышала два главных магических слова – ?куклы? и ?играть? – и приняла эту идею с восторгом. Пока француз открывал коробку, ребенок смеялся и что-то весело лепетал на своем языке – Фло не совсем ее понимал. Точнее, понимал какие-то отдельные короткие фразы, а про себя думал: если уж ему с маленькой девочкой в такой обстановке довольно не комфортно, то каково вообще было Микеланджело, когда он столкнулся с незнанием французского и наличием куда как более серьезных проблем, нежели игра в ?дочки-матери?? Он должен был выучить французский, слушая, как разговаривают посторонние люди на улице. Флоран, думая об этом, сейчас чувствовал себя каким-то неимоверно тупым животным, которое пытаются научить разговаривать. Из раздумий Мота вывел смех той же Беллы и кукла-пупс, которой Фло стукнули по груди. Флоран улыбнулся в ответ – ему просто нравился смех ребенка, хоть он не понимал почти ничего. В общем и целом, когда в гостиную заглянула Анжела, решившая, что пятнадцать минут тишины для ее дочери, когда она бодрствует, это уже явно откровенный перебор, она увидела, как суровый бородатый француз по-турецки сидит на полу и старательно делает вид, что невидимые пирожные и чай из маленьких кукольных кружек это самое лучшее, что он пробовал в своей жизни. Зайдя в комнату, итальянка улыбнулась и даже не нашлась, что сказать, когда увидела немного больше – иссиня-черные отросшие для роли Сальери волосы Фло были собраны в несколько забавных хвостиков, неаккуратно перетянутых разноцветными резинками. – Bella, come maleducato! [Белла, это очень невежливо!] – пожурила мать свою дочку, пригрозив ей пальцем. – Микеле и Флоран очень устали, да и больно ему интересно в твои игрушки играть. Florent, ti prego perdonami [Флоран, прости меня!] – забыв, что Мот разговаривает по-английски, Анжела извинилась перед ним на своем языке. Из всего этого соцветия итальянского и в самом деле вымотавшийся Флоран понял только две вещи: то, что девочку осадили, и то, что у него за что-то попросили прощения. – Да ничего страшного, Анж, у нас все же в порядке, – проговорил Мот и сел на колени, потягиваясь для того, чтобы размять затекшие мышцы, и хрустнул шеей, наклоняя ее влево-вправо. – Что ты ей сказала? Она погрустнела, – заметил мужчина, посмотрев на нахмурившуюся девочку, которая, то и дело кидая взгляды на маму, специально гремела всем подряд, когда убирала игрушки в раскладные мягкие пуфики. – Я сказала, что ты и Микеле устали, – Анж присела на диван, утомленно откидываясь на спинку. Все-таки готовка тоже отнимает много сил. – Тебе что, интересно играть в ее игрушки, разговаривать с ними и понарошку кормить?– Не очень, – чистосердечно признался Фло, все так же сидя на полу. – Но я потерплю.– Вы довольно долго добирались, мы с мамой думали, что вы приедете раньше, – произнесла женщина, покачав головой. – Микеле мне сказал, почему: у вас там вроде как рейс задерживался из Рима в Бари, не так ли? – Рейс? – непонимающе качнул головой Фло. – А, ну да… – при воспоминании о самолете, Флорана скрутило от тошноты. Или ему просто так сильно хотелось есть, поскольку Локонте снова отобрал у француза завтрак. Завтрак, чашку кофе в аэропорту Парижа, такой кофе, который обычно ?нет-нет, я не пью такой сладкий? и обед в самолете рейсом Париж-Рим, потому что ?что-то мне не нравится сэндвич с рыбой, дай попробовать твой – с курицей?… К слову сказать, сэндвич с рыбой был реально невкусным, поэтому Моту пришлось ограничиться стаканом сока, который все пытался выпросить у него посланный далеко и надолго Локонте, и маленьким круассаном с кремом. – Да… Рейс из Рима задержали, на час почти, не знаю, почему... Но это было не круто...– Об этом я и говорю: вы устали, а на тебе вообще лица нет. Что, Микеле заставил тебя ехать сюда на автобусе? – усмехнулась Анжела, вставая с дивана и поднимая с пола подаренную куклу с пола для того, чтобы усадить её на диван. Шарниры прокрутились, и кукла заняла свое место на подушке.– Как ты узнала? – невольно вырвалось у Фло. – Ты проницательна, – усмехнулся мужчина, откашлявшись. – Микеле – большой любитель ездить на автобусах, – засмеялась женщина. – Что-то в нем может измениться, но любовь к общественному транспорту, наверное, никогда из него не выбить. Не знаю, как насчет метрополитена или электричек, – Анжела протянула руку Моту, помогая ему привстать с пола, – но автобусы и трамваи просто его страсть, всегда была. Он считает, что наблюдать за окрестностями города, в котором ты еще не бывал, гораздо интереснее из окон неспешного автобуса, чем из окон комфортного такси.– Сегодня я слышал это почти слово в слово, – кивнул головой мужчина, поднимаясь, усаживаясь на диван и блаженно откидываясь на спинку. В голове все подергивалось дымкой усталости, и мужчина ненадолго, как ему показалось, прикрыл глаза. Флоран вспомнил их с Микеле перелет из Парижа в Бари и внутренне поежился – он вовсе не хотел этого повторять и с радостью бы сдал билеты на обратный рейс для того, чтобы поехать в Париж на поезде. Чего, помимо ужасных взлетов и посадок, стоило только лишь полуторачасовое ожидание пересадки в аэропорту Рима, вместо заявленного двадцатиминутного, когда у Мота не было возможности даже в туалет выйти без Локонте – итальянец слишком сильно волновался за Фло, боясь, что тот умудрится потеряться, но и сам не мог сопроводить его, потому что сумки было оставить негде. Хотя обычно явный кретинизм в трех соснах был ярко выражен именно у Микеланджело – труппа до сих пор до колик в животе ржала над тем, как итальянец смог заблудиться в парке развлечений, когда они все вместе ездили немного покутить в Диснейленд. В итоге, когда Флоран все же уговорил Мика отпустить его в туалет, пропал сам Микеле, который, прождав Мота примерно десять минут, решил, что тот точно потерялся, и отправился к стойке информации, чтобы там по громкой связи объявили имя пропавшего без вести. Голодный Флоран же, давно вышедший из туалета и покупавший себе стакан кофе и небольшую булочку в ближайшей к туалету кофейне чуть не выронил карточку, которой собирался оплатить покупку, когда услышал свое имя из динамиков. Нервно сжимая в руках горячий картонный стакан и пакет с едой, Фло подошел к стойке информации, где стоял взволнованный итальянец.– Ты куда делся? – едва не набросился на него Мик. – Где ты был? Я думал, у тебя трудности с ориентацией, и ты… – успокаиваясь, промямлил Микеле, окинув Флорана беснующимся взглядом. – Ты же языка совершенно не знаешь! А если бы…– Твою мать, Локонте, чтобы потеряться в столичном аэропорту, нужно быть просто фееричным придурком. Здесь же везде указатели, – Фло обескураженно смотрел на обнимающего его любовника, стараясь не пролить на него кофе, и просто не нашелся, что ответить. Ведь Микеле и в самом деле за него волновался, раз, спустя десять минут, рванул к стойке информации. Мужчина поблагодарил сотрудницу аэропорта и, кивнув любовнику головой, пошел обратно в сторону кресел, на которых они сидели раньше. – И вообще, трудности с ориентацией у нас у обоих, – добавил Мот Микеле на ухо, посмеиваясь.Но восхищение заботливостью Микеланджело не продержалось в голове Фло долго: итальянец потянулся за куском булочки, и Мот стукнул его по лбу рукой, пальцы которой были перемазаны сладким кремом.– Да сколько можно?! Не смей снова сжирать мою еду!***Сам же ненасытный в плане пожирания чужих завтраков, ланчей и вообще любых вкусняшек Локонте давно поднялся наверх для того, чтобы положить сумку с вещами игравшего с его племянницей Флорана в комнату для гостей и сразу после этого отправиться в свою спальню. Открыв скрипнувшую давно не смазанными петлями дверь, мужчина понял, что тут ничего так и не изменилось. Спальню они с Пьетро в свое время делили пополам, поэтому комната до сих пор вызывала в Микеланджело странные ощущения – казалось, в ней можно легко потеряться, хотя она и была не слишком большой. Когда Микеле был подростком, он очень любил именно эту комнату, точнее, свою половину, потому что это было, пожалуй, единственное место в доме, где Мик мог чувствовать себя самим собой. Сторона младшего брата была всегда убрана и чиста, и такая аккуратность граничила с гребаным перфекционизмом, до которого Локонте всю жизнь было от стадии ?перфекцихуист? как раком до Китая, не меньше. Сторона же творческого на всю голову Микеланджело была чем-то из разряда фантастики: рядом с вечно не заправленной кроватью стоял стол, на котором всегда валялись альбомы, кисти, ручки, карандаши и ластики. Музыкальный инструмент в расстегнутом чехле хронически лежал на скомканном одеяле и смиренно ждал прихода своего хозяина с учебы. Пьетро часто подшучивал над братом, утверждая, что ему и девушки-то не нужны, потому что дома его всегда ждет гитара, за что Микеле готов был огреть его по голове этой же гитарой. Однако последнюю ему было жаль больше, чем мозги младшего, это Пьетро в свое время и спасало.Микеланджело посмотрел на стены и улыбнулся воспоминаниям: как-то раз, когда только-только у обоих начался период ?не хочу делать так, как мне говорят родители?, они с Пьетро сошлись на том, что хотят затеять ремонт в своей комнате. Какое-то время они оба работали мальчиками на побегушках, ничего не говоря об этом родителям, и, заработав достаточную сумму и дождавшись, пока родители уедут, купили серые обои, что устраивали и Пьетро, как любителя строгости, и Мика, которому не терпелось заиметь однотонный холст для своих творений, потому что даже формата ватмана ему было мало. Сейчас эти обои переливались там, где на них попадало солнце из окна, занавешенного синими шторами, которые они так же выбирали вместе с братом. Сказать, что Джеремиа и Рипальта были в шоке, когда сыновья устроили им такой сюрприз – не сказать ничего. И если мать еще хоть как-то адекватно это все восприняла, то отца едва удар не хватил, когда он увидел своих перепачканных клеем радостных детей. С криками, похожими на что-то из разряда ?мы уехали всего на пару дней, а вы решили весь дом по кирпичикам разобрать?!? – родители и Анжела тогда уезжали на свадьбу родственников, а парней решили не брать с собой, поскольку делать им там было совершенно нечего – Джеремиа ошарашенно осматривал комнату.Но в итоге все осталось так, как было. Обои никто не принялся сдирать, а шторы никто не собирался перевешивать, и Микеле с Пьетро были невероятно этим довольны. И до сих пор ничего не изменилось. Мик изменился, Пьетро, естественно, тоже, а вот комната, спустя столько времени, все такая же… Забавно. Микеланджело разложил свои вещи на полках в шкафу – они собирались находиться здесь с Мотом все оставшиеся пять дней отпуска, поэтому нельзя было оставлять их в сумке. Закончив с этим, Локонте немного поразмыслил над тем, стоит ли явить великую милость Флорану и разобрать еще и его сумку заодно, но благородный порыв как-то довольно быстро потух, и Микеланджело оставил эту миссию самому хозяину вещей.Микеле вышел из комнаты и, пройдясь по короткому коридорчику, снова очутился на лестнице. Осторожно спускаясь, чтобы, не дай бог, не съерашиться с нее, как это часто случалось раньше, Мик, держась за перила, дошел до первого этажа. Страшно вспомнить, сколько раз он летал с нее в детстве: то на заднице съезжал ступенек семь-восемь, то вообще кубарем вниз головой летел – слишком уж скользко, а Локонте – слишком невнимателен. Стукнула дверь, и почти спустившийся на первый этаж Микеланджело вздрогнул: домой приехал отец. Отношения с ним последние годы довольно сильно ухудшились, и виноваты здесь были об стороны: Джеремиа все никак не хотел принимать тот факт, что его сын уже давным-давно вырос и имеет собственное мнение о собственной жизни, пусть не такой безоблачной и спокойной, как ему хотелось бы, но все-таки имеет. А Микеле не мог подчиняться воле отца, потому что считал все его слова, сказанные в ответ его грезам – мечте о том, чтобы уехать в другую страну, о карьере архитектора, ради которой придется уехать из дома, о музыке – все эти его слова он считал ни чем иным, как ограничением свободы. А как иначе объяснить крики падре, который был вне себя от бешенства, когда Мик озвучил ему свои мысли, касаемо собственной дальнейшей жизни? Как иначе объяснить его обещание не помогать ничем: ни деньгами, ни даже простым родительским вниманием или пониманием?..Отец Микеле был престарелым, мощно сложенным мужчиной с темными, почти черными волосами, которые были на висках тронуты сединой. Падре был идеально выбрит и имел пронзительные карие глаза. Мик был невероятно похож на него и по внешности, и внутренне, чего Локонте всегда боялся – ему не хотелось становиться человеком, похожим на своего отца. Микеланджело смотрел на Джеремиа и понимал, что ему вновь сложно обнять его. Проблема была в том, что Локонте думал, будто отец его оттолкнет. В детстве такие думы перерастали в панику, а из нее – в гребаную паранойю. Сейчас же Мик понимал, что должен поздороваться с падре первым: все это– это всего лишь прошлое, и оно уже давным-давно позади, ведь сам итальянец уже далеко не шестнадцатилетний юнец, бежавший из дома.Все эти мысли пронеслись в голове Локонте ровно за две секунды, и мужчина смело шагнул вперед.– Ciao, papà, sono contento di vederti! [Здравствуй, отец, я счастлив тебя видеть!] – поздоровался Микеле, улыбаясь и стремясь спрятать в этом приветствии дрожь голоса, чтобы не было ощущения неловкости. Затем мужчина кивнул отцу и протянул руки для объятий – будто и не было этих нескольких лет. По правде говоря, Локонте, как и другие нормальные итальянцы, очень уважительно относился к своим родителям, так его воспитали: он старался никогда не грубить им, он хотел дать достаточно сыновьей любви и уважения им обоим, но что-то всегда, просто постоянно, шло не так. Отец никогда не был Мику лучшим товарищем, напротив, он был очень жестким и требовательным человеком, из-за чего Микеланджело какое-то время, до того, как покинуть Чериньолу, был несколько аморфным. Мать же, несмотря на свою любовь к собственным детям, тоже не вызывала у Локонте сильную эмоциональную привязанность – слишком уж ревностно она его опекала в свое время, кому это понравится?Микеле очень волновался, что отец не ответит на его объятья, но этого не случилось: Джеремиа, поставив пакет с продуктами на пол, обнял итальянца в ответ, однако глаза его были столь пронзительны, а брови – столь нахмурены, что складывалось ощущение, будто он совершенно не рад приезду собственного сына, которого не видел несколько лет. – Ты долго добирался, – пробормотал падре, отступив на пару шагов от сына. – Что тебя задержало?– Самолет из Рима, – ответил Локонте, припомнив комичную ситуацию с туалетом и позволив себе улыбнуться, – неожиданно задержали на некоторое время. Мы с Флораном…– Вы с Флораном? – переспросил Джеремиа, нахмурившись, будто что-то вспоминая. – Это тот француз? Молодой человек, с которым ты играешь?.. Сальери? – Микеланджело утвердительно кивнул головой, осмысливая данную отцом характеристику его любовника, которая казалась Микеле несколько двусмысленной. – Мать говорила, да… Чего только ты его сюда притащил, я не понимаю? – вдруг задал неожиданный вопрос падре, в одну секунду посерьезнев окончательно. – Ты приехал в гости к родителям, или пить наше вино со своим дружком?– Я приехал в гости к семье пить наше вино со своими родителями и со своим другом, – парировал Локонте, чувствуя, как внутри него начинает что-то потихоньку заводиться и шипеть. Но пока еще рано, рано, нужно остыть… – Отец, он не так давно потерял последнего близкого человека, – выложил правду Микеле, решив ее не скрывать: действительно, Флоран, как бы он это не прятал внутри себя, сильно переживал по поводу случившегося в Аржантее, и Микеланджело не мог этого не заметить, – я просто не мог оставить его одного, понимаешь? Ему нужно развеяться: ты не представляешь, как в Париже уныло сейчас, и поэтому…– И поэтому ты притащил его к нам домой? – съязвил Джермиа. Микеланджело этот разговор напоминал фарс. Его отец еще даже в лицо Флорана не видел, а уже так предвзято к нему относится, черт побери! Вообще, падре никогда не отличался любовью к Франции – и язык-то у них больно женственный, и кухня-то у них есть сплошная пародия на итальянскую, и вино, о качестве которого и говорить не приходится – о чем и сказал своему сыну, когда тот объявил, что покидает Италию. – За билеты-то этот парижский сноб хотя бы сам платил, или ты на правах ?доброго сострадающего друга?, – передразнил итальянец сына, – отплатил и ему поездку сюда? – Каждый платил сам за себя, не волнуйся, – терпеливо ответил Микеле, зная, что не стоит ругаться с отцом в самом начале вечера. Мужчина тихо и медленно выдохнул через нос, силясь успокоиться. – Зачем ты так о нем говоришь? – искренне не понимая предубежденное отношение Джеремиа к человеку, которого он еще даже не видел ни разу, спросил Локонте. Неужели отца бесило все, что так или иначе связано с Францией настолько сильно? В противном случае, как объяснить его слова сейчас? – Просто познакомься с ним, я уверен, вы найдете общий язык… Он понравился и маме, и Анжеле, даже Белла с ним разыгралась, – улыбнулся Микеланджело.– Да? И на каком же мне с ним разговаривать? Итальянский он не знает, а французский – я не знаю… – На английском! – прошипел Локонте, заступаясь за Флорана. – Вся наша семья знает английский! И, скажу я тебе, он тоже прекрасно владеет им! Кроме того, он имеет представление и об итальянском языке. Он разговаривал с мамой, пока мы шли по саду, на итальянском, и она его прекрасно понимала, – вспоминая неловкие, несмелые, но довольно точные предложения Фло, Микеле старался подобрать правильные слова для своего отца. – Так что, думаю, все будет в порядке, если только, – сделал небольшую паузу актер, – ты не начнешь его мучить. Отец, не надо так к нему, – попросил Микеланджело. – Ему и так тяжело, – Мик просительно коснулся руки отца, припоминая то, как Флоран ночью, думая, что Локонте видит десятый сон, частенько встает с дивана (он всегда спал на краю, объясняя это тем, что часто встает ночью попить, и ему очень не хочется перелазить через Микеле каждый раз) и выходит на балкон. На следующее утро Локонте обычно находил в пепельнице по восемь-десять окурков – итальянца это волновало, потому что сигареты у Флорана были довольно тяжелыми, и Микеле не раз пытался поговорить с ним об этом: о том, что столько курить за раз нельзя, о том, что он может испортить свой голос, да и вообще о том, что заставляет Мота выходить на воздух посреди ночи и затягиваться раз за разом.На все это у Фло был один ответ – гробовое молчание первые секунд тридцать, которые казались вечностью, а затем – перевод темы на то, что Микеланджело опять сегодня вертелся во сне и больно-больно пинался.– Ах, хорошо, в таком случае я покажу ему наше итальянское гостеприимство, – засмеялся падре, открывая дверь в гостиную. Интересный вид предстал перед его глазами: Флоран полусидел на диване, откинувшись на спинку и съехав по ней к подлокотнику ровно наполовину, и, надув губы, сладко посапывал в мягкую игрушку, которую ему великодушно вложила в руки Белла сразу же, как только мама, наказавшая не трогать уставшего гостя, вышла за пределы комнаты. Сама же племянница Микеле сидела рядом с французом и что-то малевала в раскраске. Просили только не доставать ?дядю Флё-ё?, а не совсем уйти из комнаты. В итоге девочка действительно не трогала мужчину, а, напротив, сделала его сон чуть более уютным. Флоран и впрямь сегодня сильно устал и вымотался – он с самого начала говорил Мику, что его мутит от перелетов. А вообще, суровая борода Фло смотрелась на фоне плюшевого большого котенка, который неосознанно использовался им сейчас в качестве подушки, весьма комично – Локонте даже представить себе такого не мог, и потому его лицо расплылось в довольной улыбке. Отец непонимающе глянул на эту картину, остановившись на пороге. Подняв голову на звук, Белла увидела двух мужчин и вскочила с дивана, приложив палец к губам.– La mamma ha detto che zio Florent stanco, [Мама сказала, что дядя Флоран очень устал], – прошептала она, обнимая Джеремиа за шею. Тот подхватил внучку под руки и поднял ее в воздух, обнимая.– Va tutto bene. Egli ha riposato, [Ничего страшного, он уже отдохнул,] – уверил девочку отец Микеланджело и повернул к тому голову. – Это не очень вежливо, я думаю – спать в гостях. Буди своего французского друга, Микеле.– То есть, учитывая тот момент, что мы приехали сюда на пять дней, ему вообще в этом доме спать не придется – раз это, по-твоему, невежливо? – поинтересовался Локонте, придав своему голосу самый доброжелательный оттенок, на какой только он мог быть способен.– Джеремиа! – раздался с кухни спасительный голос матери. Она с дочерью украшала кушанья. – Давай сюда пакет! Долго нам с Анж еще тебя ждать?Отец покосился на сына так, как будто перед ним стоял не его Микеле, а самый страшный враг семьи, и, опустив внучку на пол, вышел из комнаты. Микеланджело на немой вопрос, застывший в глазах Беллы, кивнул племяннице, разрешая ей разбудить французского гостя. Девочка радостно скакнула обратно к дивану и, забравшись на сведенные колени Флорана, крепко-крепко его обняла, но Фло не проснулся, а лишь тихо застонал и попытался отвернуться от чего-то, что мешало ему спать. Ребенок посмотрел на своего дядю, недоумевая, почему же мужчина не просыпается, и поманила Микеле пальцем к себе. Микеланджело подошел к дивану и, нагнувшись, вместе с Беллой потрепал Мота по плечу, надеясь этим разбудить его: обычно француз спал очень чутко – как иначе, если рядом все время копошится Локонте, готовый столкнуть тебя с дивана? – однако в этот раз Флоран просто провалился в страну сновидений. – Флоран, эй, просыпайся, французский ленивец, – проговорил Локонте, наблюдая, как выдох Фло, облизнувшего сухие губы, становится чуть более частым. Микеле слегка заволновался: лицо Флорана побледнело, а веки задрожали. Рот француза приоткрылся, и мужчина задышал поверхностно, так, будто ему не хватало воздуха, но больше вдохнуть он никак не может. – Bella, mi portano l'acqua, [Белла, принеси мне воды], – стараясь не выказать своего волнения, улыбнувшись, попросил Микеланджело племянницу, успокаивающе погладив ее по мягким волосам, собранным в милый хвостик на затылке.– Che dire di zio Florent? [Но как же ?дядя Флё-ё??] – запротестовала племянница, не стремясь слезать с колен француза.– Сon lui tutto è in ordine, [С ним все в порядке], – поспешил успокоить Беллу Микеланджело, показав на мужчину руками. – Egli è in procinto di svegliarsi! [Он уже собирается проснуться!] – итальянец почти силой снял девочку с колен своего любовника, подхватив ее за руки, и снова попросил принести ему бокал воды. Нужно было, чтобы девочка вышла из гостиной, хотя бы ненадолго, потому что с Флораном явно творится что-то неладное. Не хотелось бы пугать племянницу.Белла пожала плечиками и со всех ног рванула из гостиной в сторону столовой, где помимо сока и лимонада стоял графин с водой. Конечно, она вполне может там что-нибудь кокнуть или уронить, но Микеле сейчас об этом как-то не задумывался: его больше волновало состояние Фло, который ни в какую не хотел просыпаться и все сильнее бледнел. Родители копошились на кухне, Белла еще пару минут пробудет в столовой, а Микеланджело продолжил трясти Фло за плечи…Моту же снился сон. И самое интересное в этом сне было то, что француз все-таки осознавал, что он спит, но все никак не мог проснуться. Вырубившись сразу после разговора с Анж, Фло оказался у себя дома, в гостиной, еще не такой запыленной и засранной, как тогда, когда Фло видел ее в последний раз. Глянув мельком на отражение комнаты в телевизоре, Флоран увидел себя, только лет на десять-пятнадцать моложе. В кресле, прямо напротив него, сидел брат, но Флорану отчего-то казалось, что это не брат, а его собственная мать. Будто тело одно, но личность в нем другая находится. Внезапно эта личность замахнулась на него рукой брата, и Фло, понимая, что его сейчас ударят, и чувствуя дикий детский страх, который холодком пробежался по спине, отошел назад, задев ногой фарфоровую статуэтку, почему-то стоявшую на полу, которую он склеил в свое время в детстве, после того, как ему сказали, что никогда больше он не увидит отца.Удара не последовало. Мать в теле брата вскочила с кресла и начала что-то кричать – Мот не понимал ни слова. Это было слишком быстро, слишком громко. ?Брат? в два шага оказался около фарфоровой статуэтки и, схватив ее в руки, со всей дури ударил ее об пол. Как только разноцветные осколки разлетелись по полу, боль в спине, в позвоночнике, сравнимая, пожалуй, лишь с болью, перенесенной под завалами в метро, пронзила все тело Флорана от макушки до пяток, и он упал на пол, чувствуя, как горят все кости внутри.– Можешь посмотреть на своего Локонте! – раздался в голове противный голос.Откуда здесь еще и Микеле? Что, блять, вообще происходит?!Флоран сквозь боль оглянулся вокруг, еле-еле подняв взгляд от пола. Вместо разбитой статуэтки прямо перед ним валялся Микеланджело, изрезанный едва ли не в лапшу, как раз подстать трещинам, прошедшим по фарфору. Кровь едва ли не фонтаном била из его рваных ран. ?О нет-нет-нет!!!? – Фло не смог выговорить ни слова, потому что собственный язык его не слушался. Подползая и подхватывая Микеле на руки, Флоран почувствовал, как тело его любовника уменьшается. Оно не растворяется, нет, не исчезает, оно, блять, уменьшается до младенческих размеров! Со стороны это было похоже на то, будто садится вязанная вещь. Только здесь были не шерстяные нити, а кости и связки, мышцы и сухожилия. Мот от страха закрыл глаза – нет, он не может это видеть, не может, ему страшно!.. И мужчина отбросил от себя то, что раньше было телом его Мика, и упал лицом в пол, закрыв голову руками.– Флоран, – раздалось сбоку. Это не было похоже на человеческий голос. Скорее, это было рычание, клокотание. Фло не открывал глаза, боясь того, что может увидеть. – Флоран! – повторилось его имя вновь, сверху, но уже противнее, будто дверь скрипела ржавыми креплениями. Мот все так же лежал на полу, обреченно опустив руки и пугаясь неизвестности, которая откроется ему, если он решится посмотреть на то, что его зовет. – Флоран! – истошно крикнуло это что-то прямо ему в ухо, и мужчина от неожиданности вздрогнул и открыл глаза, долгую секунду наблюдая перед собой синее, отечно-бледное лицо Микеланджело, голова которого была непропорционально большой по отношению к телу. Локонте широко улыбался прямо ему в лицо, и зубы мужчины были выпачканы в крови. – Флоран!– Флоран, да проснись ты!Мот резко вскинул голову от мягкой игрушки так, что она у него сразу закружилась. Взмокший, со спутанными волосами, мужчина сейчас сидел на диване и смотрел широко открытыми слезящимися глазами на любовника, который все еще тряс его за плечи, не понимая, что Фло уже проснулся. Рядом с Микеланджело, хотя Флоран не был уверен в этом точно, стояла Белла с бокалом воды в руках. Вполне возможно, что это не девочка, а гребаная фантасмагория, у которой сейчас выдвинется челюсть и появятся мелкие пильчатые зубы. Но вот она залезла на диван, который просел под ней пружинками, скрипнув, и протянула Моту воду, слегка пролив ее ему на одежду. Фло, кое-как отходя от кошмара, подавил в себе вскрик.Нет. Проснулся. Слава богу – Фло никогда, пожалуй, не был так сильно рад реальности!Перед глазами все еще стояло искаженное лицо любовника, но Фло пытался как можно быстрее взять себя в руки – ладно еще Микеле, ему можно все это дерьмо объяснить после, однако пугать Беллу нельзя. Но пара капель слёз все равно обжигала щеки, катясь к подбородку и теряясь в черной бороде. Это был просто сон, просто кошмар, который преследовал Мота последние недели полторы или чуть меньше раз в два дня. Фло слишком много обо всем думал в последнее время и ничего с собой сделать не мог. В ушах еще звучало хриплое ?Флоран!?, а перед глазами стоял брат. Такое ощущение, что в этом сне перепуталось все то, что только можно и что нельзя, все то, чего Фло так сильно боится.– Флоран? – отстранившись, Локонте взволнованно всматривался в лицо любовника.– Все нормально, Микеле, – кивнул Мот, чувствуя, как сердце меняет свой бешеный ритм на более медленный. Зубы перестали стучать, а дыхание немного выровнялось, хотя и оставалось каким-то поверхностным. – Просто сон приснился: я слишком устал сегодня, – на выразительный взгляд Локонте, в котором явно читалось что-то вроде ?да перед кем ты выебываешься?? Фло предпочел не реагировать, к тому же его вновь обняла Белла, протянув ему воду.– Mi hai spaventato, [Ты напугал меня,] – призналась девочка, снова обнимая француза. – Che cosa hai sognato? [Что тебе снилось?]– Niente, Bella. Va bene, io sono un po 'stanco. [Ничего, Белла. Просто я немного устал,] – успокоил девочку француз, отпивая из бокала половину воды и чувствуя, как стучат его зубы о керамический край чашки.– Questo è per Lei, [Это тебе,] – малышка протянула мужчине шоколадную конфету, нагло стянутую со стола, и обняла его, прижимаясь крепко-крепко. Фло почувствовал себя немного спокойнее и, допив воду, взял сладость в руку.– Oh, mia cara, grazie! Mi hai salvato! [О, моя дорогая, спасибо! Ты спасла меня!]Микеле, наблюдающему за этой сценой, показалось, что входная дверь открылась. Да, так и есть – это, наконец, приехал Пьетро со своей невестой. Мужчина спросил у Флорана, точно ли он в порядке и, получив в ответ утвердительный кивок – а как иначе, если рядом сидит такое солнышко как Белла? – отправился встречать своего обожаемого брата. Он так давно его не видел, что действительно соскучился.– Vuoi mangiare? [Ты будешь кушать?] – потрепала француза по иссиня-черным отросшим волосам Белла и потянула мужчину в сторону столовой. – Mia nonna cucinato una cena deliziosa! La caramella non è cibo! [Бабушка приготовила вкусный ужин! Конфеты это не еда!]***Через минут двадцать семейство, наконец, уселось за стол. Во главе, естественно, сидел Джеремиа, а по правую руку, спиной к кухне, чтобы, если что, можно было беспрепятственно подняться, села Рипальта, позвав на свою сторону стола дочь и внучку. Напротив них сидели Селеста, Пьетро и Микеле. При этом Локонте отодвинулся от своего отца на другой конец стола, а его брат сел в серединку, чтобы иметь возможность общаться со всеми сразу. Он тоже давненько не был у родителей и сейчас радостно наслаждался каждой секундой. Флоран как-то в прямом и переносном смысле прозевал тот момент, когда нужно было занять себе место, и единственным свободным стулом оказался стул с другой стороны стола – прямо напротив Джеремиа. Фло не придал этому большого значения и присел, оказавшись между Микеланджело и Анжелой, а так же в непосредственной близости от ребенка, который постоянно пытался с ним разговаривать.Обстановка за столом, несмотря на музыку, раздававшуюся из включенного телевизора, и на наличие всех родственников в одной комнате, была немного напряженная. Джеремиа, как казалось на первый взгляд, был занят только своей тарелкой, в которой, как и у всех присутствовавших за столом, было что-то легкое: салат из оливок, бручетта или какие-то другие холодные закуски, приготовленные Рипальтой. Но, если присмотреться к нему получше, то можно было заметить, что он видит все, что происходит вокруг себя и замечает самые мелкие детали. Невеста Пьетро сидела как на иголках, мучаясь от недомогания, но старалась всем приветливо улыбаться и поддерживать неловкую беседу с будущей свекровью. Сам же Пьетро, соскучившись по Мику, пытался разговорить рядом с ним Микеланджело, который, несколько апатично косясь на всех вокруг, подвинул к себе поближе тарелку с едой и задумчиво глядел на брата, своими пошлыми шуточками. Впрочем, были понятны они только ему самому. Анжела все пыталась утихомирить веселящуюся Беллу, которая самым наглым образом докапывалась до француза, спрашивая, когда же они вновь пойдут играть. А сам Флоран, чувствуя неловкость, пытался поговорить со всеми одновременно, уделить внимание каждому, поэтому, ровным счетом, у него не получалось ничего.Белла сидела, болтая ногами и норовя выскользнуть из-под надзора матери – ей было не очень интересно сидеть за столом со взрослыми, да и какому ребенку вообще это понравится? Хитро смотря в сторону Фло, она улыбалась ему и кивала головой в сторону гостиной, мол, все, дорогой, поклевал немного еды, а теперь пошли снова играть в дочки-матери и хвостики заплетать. Гость явно нравился девчонке, и это заметили все находящиеся за столом.– Белла! Fermarlo torturare! [Прекрати его мучить!] – вознегодовала, наконец, Анжела, довольно жестко пообещав дочери, что если она не утихомирится, то останется без кальцоне и вообще пойдет спать. Девочка обиделась, насупилась и принялась оскорбленно ковырять ложкой салат, расчленяя его на составные ингредиенты: помидоры в одну сторону, листики салата – в другую и так далее.Рипальта, подобно самому настоящему миротворцу, как могла, сглаживала острые углы: меняла тему, когда и без того не складывающийся разговор заходил в неверное русло, как хозяйка дома то и дело подкладывала различные вкусности, чтобы занять рты присутствовавших в светлой столовой, но это как-то мало помогало. Тогда женщина решила пойти на крайние меры – обворожительно улыбнувшись, она попросила гостей немного подождать ее и спустилась в подвал дома за бутылками вина: нет, без них разговор не клеится никак!Сколько прошло времени, не знал никто. Микеле, наконец, разошелся, и теперь даже что-то отвечал Пьетро, Анжела общалась с Селестой, спрашивая о том, как она себя чувствует, выясняя, как же все-таки пройдет свадьба, если она в положении, а вот Флорану после сегодняшних впечатлений хотелось просто поскорее лечь в кровать, укрыться теплым шерстяным вязаным пледом и тупо уснуть. Часов на двенадцать как минимум. Можно даже без ужина, без вина, без водных процедур и без вечернего секса – настолько, блять, Фло за этот день вымотался. Пугающие его перелеты всегда изматывали мужчину, кроме того, многочисленные магазины, трясущиеся по шоссе автобусы и кошмары вовсе не добавили Моту бодрости. Но приходилось держаться, изо всех сил держаться, ведь выйти из-за стола тогда, когда все, наконец, снова в сборе, было бы, как минимум, не очень этично.– Флоран! – неожиданно раздалось с другой стороны накрытого стола. Фло вздрогнул от неожиданности, рассеянно посмотрел на окружавших его людей, на кушанья, расставленные на столе, и понял, что пропустил мимо ушей какую-то фразу Джеремиа.– Д-да, – заикнувшись, проговорил Флоран заплетавшимся от усталости языком по-английски. – Да, я согласен с этим.– С чем ты согласен? – не понял глава семейства, нахмурившись. – Ты меня вообще услышал?– Да-да, – неловко замялся Мот, чувствуя неожиданную робость. Вот это попал! Неудобно-то как. – Просто я задумался немного и… Извините меня, синьор, – искренне попросил прощения Фло.– Так ты будешь пить с нами вино или нет? – относительно беззлобно повторил Джеремиа, кивая подбородком на открытую бутылку домашнего алкоголя. У всех мужчин напиток уже был разлит по бокалам – оставался один только Мот со своим пустым фужером. Женщины не пили – это в их семье считалось дурным тоном, поэтому в их бокалах был или морс, или лимонад.– Он не будет, padre [отец]. Ему пить нельзя. Его с бокала вина развезет, как Пьетро – с бутылки ?Бакарди?, я серьезно говорю тебе! – сдал француза с потрохами Локонте, прекрасно помня, что может вытворять Фло, когда выпьет. Дело было в том, что Флоран не всегда мог остановиться после первой-второй рюмки или бокала, хотя законченным алкоголиком он, естественно, не был, и после начинал творить невыносимые безобразия. Хотя иногда это было даже весело – в основном, когда они пили труппой: так, к примеру, они часто играли в дурацкие подростковые игры по типу "мафии", ?твистера? или ?бутылочки?, и там-то уж француз отрывался на славу – один раз даже денег у Дова пошел просить на проституток, за что после огребла вся труппа. Наказание в виде недели донельзя напряженного графика надолго отбило желание у труппы играть в эту гребаную игру под названием "Правда или Действие?".– Да ладно? – усмехнулся Пьетро, изумленно посмотрев на Флорана. – Он что, действительно серьезно, Фло? Тебе нельзя пить?– Абсолютно, – кивнул мужчине в ответ француз, мило улыбаясь, а в глубине душе отвешивая знатный кармический подзатыльник Микеле: сдал ведь, скотина итальянская, со всеми потрохами сдал! – Мне, наверное, лучше все-таки не пить, – добавил он, припоминая самому себе, какие проблемы на него обрушивались после приемов алкоголя. Помимо прекрасных посиделок с труппой и курьезных случаев иногда имели место быть и такие вещи, как крики и ругательства на того, кто оказывался рядом. Чаще всего это, естественно, был Микеланджело, и хотя Фло честно пытался себя сдерживать, на пьяную голову у него это как-то не очень хорошо выходило. Все, слава богу, обходилось раздражением, пусть и сильным, но Флоран никогда не домогался до любовника в такие моменты – и то хорошо. Кончалось же все обычно тем, что они молча расходились в разные комнаты и не доставали друг друга всю ночь, а на следующий день страдающий от похмелья Мот просто умирал в поисках хоть какого-то обезболивающего для всех частей своего тела, которое Микеле либо хорошенько прятал, либо клал рядом с собой: в любом случае, Флорану приходилось подходить и мириться с мужчиной, извиняясь за вчерашнее. Он бы и так попросил прощения, конечно, но таблетки явно ускоряли этот процесс.– И что же, ты, Флоран, совсем не пьешь? – полностью проигнорировав своего сына, обратился к Моту Джеремиа вновь, все еще удерживая бутылку в руке. – Я слышал, что во Франции люди все время полупьяные. Ты же музыкант, разве нет? Так неужели ты ни разу не пил для того, чтобы почувствовать прилив вдохновения? Алкоголь ведь не исключает творчество, он, бывает, напротив, способствует ему, – отец семейства, как понял Мот, явно никогда не был тактичным человеком и всегда все говорил напрямую, правильно ли это было или нет, кстати, или же совсем некстати. Надо сказать, после этих предложений Фло был сильно удивлен характеристикой своей нации, и ему стало даже немного обидно. В конце концов, про итальянцев можно сказать то же самое! Чем это они хуже?– Ну почему же ?совсем не пью?? – отрицательно покачал головой Мот. – Могу иногда. Просто когда я выпью, мне хочется немного… – француз попытался подобрать правильное слово, бесстрашно глядя отцу Локонте прямо в глаза, – подоставать всех вокруг себя, – мягко добавил мужчина, отводя взгляд и косясь теперь на Микеланджело в поисках хоть какой-нибудь поддержки от него. Но тот молчал, скрестив руки на груди, и словно не выказывал никакой заинтересованности в том, что его отец так мучает Флорана.– Думаю, сейчас тебе не повредит. За моим столом француз, а я не угощу его итальянским вином. Как же это? Это будет очень негостеприимно с моей стороны, – усмехнулся Джеремиа. – Давай сейчас же сюда свой бокал, Флоран Мот.– Спасибо, – сдавленно хрипнул Фло. Черт, этот властный мужчина перехватывал инициативу так легко, будто ты просто не имел никакого права решать за себя! Неудивительно, что Микеланджело в свое время не выдержал чрезмерной ?любви? и, как только ему представилась такая возможность, со всех ног рванул из дома. Подняв бокал за встречу вместе со всеми, Флоран улыбнулся и, качнув рукой, пригубил напиток. Послевкусие повисло во рту сладковатыми ягодами, потом – неявной травянистой горечью, и только затем – кислым привкусом вишни. Француз поморщился от того, что не смог с первого раза разобрать: понравился ему этот напиток или нет.– Флоран, кажется, тебе наше вино пришлось не по вкусу? – с неприкрытой ухмылкой выдал Джеремиа, заметивший кислое выражение лица гостя. Повисла неловкая пауза, и взгляды всех сидящих за столом обратились к мужчине – даже Рипальта, Анжела и Селеста, до этого разговаривающие между собой на какие-то свои собственные темы, замолчали. – Да нет, – выбрал удобный для себя ответ Фло. – Почему же не понравилось… Довольно специфично, синьор, довольно необычно, – Флоран вновь сделал пару глотков, – в духе традиций Италии, я бы, наверное, так сказал, да.Вскоре атмосфера за столом более или менее дошла до кондиции. Женская половина мило сплетничала о чем-то своем, о девчачьем, а мужчины смеялись и разговаривали на совершенно отвлеченные темы. Точнее, вещал один Джеремиа, словно демонстрируя этим свою значимость в доме, а остальные его слушали – выбора-то особо и не было. Как только Пьетро пытался что-то сказать, его попытки пресекались властным отцовским ?да много ли ты понимаешь!?, а когда говорить пытался Микеланджело, падре, не давая ему возможности поделиться своими мыслями вообще, обидно комментировал почти каждую фразу своего сына и после как-то хронически игнорировал слова Мика. В итоге "Моцарт" окончательно заткнулся и занялся вином. Флоран, которого несколько удивляло поведение синьора Локонте, и подавно в разговор не лез – только согласно кивал, как кукла-болванчик и мило улыбался на каждое слово, обращенное в его сторону.Допились все в итоге до того, что Мот сидел и, тупо глядя вниз, пытался понять, чем поддеть то, что лежит у него на тарелке: француз не мог определить даже, что это за консистенция – суп, какое-то второе блюдо или обычная закуска: настолько сильно в его голове мутилось, будто он не вино пил, а выдержанный виски, как минимум. Как назло, Рипальта поставила тарелку с блюдом ему самому первому, а есть, несмотря на то, что они сидят за столом довольно долго, хотелось неимоверно – наверняка это было из-за алкоголя, который, как известно, притупляет чувство голода. От тарелки шел небольшой пар, и от запаха у Флорана сводило желудок – Боже, Мот, как будто это не ты сожрал целую тарелку карбонары, затем несколько кусочков лазаньи и еще много чего по мелочи. Так ничего и не придумав в итоге, Фло плюнул на эту затею и сделал еще один довольно большой глоток вина.– А где вы с Микеле познакомились? – неожиданно спросил у Флорана Пьетро, не очень громко, однако вполне отчетливо. Француз сделал вывод, что Джеремиа закончил что-то рассказывать (иначе Пьетро не смог бы задать этот вопрос чисто физически), и теперь хотя бы на минуту можно расслабиться. – На прослушивании в рок-оперу, – опередил Мота Микеланджело, дожевывая кусочек какого-то сладкого печенья, приготовленного матерью. – Я стоял на улице и пытался сосредоточиться, а Фло предложил мне тогда закурить, – просто невероятно спокойно проговорил итальянец. И от такого равнодушного хладнокровия по отношению к их знакомству, о котором, вообще-то, и вспоминать жутко, у Флорана скрутило все внутри. Прекрасная история, браво, Микеле! Мот, пожав плечами, улыбнулся и кивнул головой – мол, так все и было, да-да! – и буквально опрокинул в себя остатки вина одним махом. Так только русскую водку пьют, как француз сейчас итальянское вино бахнул!– Я смотрю, Флоран, ты все-таки распробовал вкус, не так ли? – усмехнулся Джеремиа, потягиваясь, отодвигая стул и выходя из-за стола. – Я, пожалуй, еще схожу за вином, а то мы как-то не распробовали, а оно уже успело кончиться… К тому же, вся семья сегодня в сборе! Давно такого не было: и гости издалека, и Микеле приехал. Праздник прямо какой-то, – пробормотал синьор Локонте. – Сиди, Ри, сиди, – обратился он к своей жене, которая, как хозяйка дома, посчитала, что она сама должна поставить мужчинам вино, и уже приподнялась со своего места. – Я все сделаю сам, – Джеремиа, нежно поцеловав свою жену в щеку, обнял ее и вышел из столовой в сторону двери, ведущей в подвал.– ?Гости издалека, да еще и Микеле приехал?, – грустно повторил за своим отцом Локонте откуда-то из угла стола, – я надеюсь, что никто сильно не опечален последним фактом? – мрачно спросил он у присутствующих и, деланно улыбнувшись уголками рта, жеманно поклонился прямо за столом, уже в поклоне стирая улыбку со своего лица. Анжеле на секунду показалось, что улыбка ее брата была не то что издевательской – она была по-настоящему мрачной.– Микеле, – улыбнулась Рипальта. – Я очень рада, что ты, наконец, нашел время приехать, правда. Уверена, отец ничего плохого не имел ввиду, – дополнила женщина, – просто ты слишком давно не был дома, вот он и сказал так. Он просто не совсем правильно сформулировал, – попыталась успокоить сына женщина и, поднявшись со своего места, подошла к Мику для того, чтобы обнять его. – Будешь еще пасту?– Эй, Локонте, а ну, выше нос! – улыбнулась Анжела, поудобнее усадив дочку на своих коленях. Белла постоянно сползала со своего места, и это было единственной возможностью удержать ее. – Расскажи лучше нам о постановке? Я мало что от тебя поняла, когда ты рассказывал об этом по телефону, – если родителям Микеланджело не звонил, то с сестрой он созванивался стабильно пару раз в месяц. – А Селеста, к примеру, вообще ничего не знает. Второй сезон мюзикла это очень круто, – искренне радуясь за брата, женщина хотела увести Микеланджело от плохого настроения, потому что знала: если у него настрой испорчен, то через несколько минут это абсолютно точно коснется всех. Никто не избежит этой участи. – Нам всем серьезно интересно, не так ли? – Пьетро и Селеста согласно кивнули, а мать Микеле, обняв его еще раз, спешно извинилась перед всеми и сказала, что ей нужно помочь мужу, а то ?что-то он там совсем пропал?. На самом деле, Рипальта дальновидно решила оставить молодежь наедине, хотя бы ненадолго, да заодно и с Джеремиа перебросится парой словечек о том, что ему на сегодня пить уже достаточно – язык и так стал уж слишком острым.Микеланджело, оглянувшись на Флорана – не хочет ли он что-нибудь поведать о мюзикле? – без явно выраженного удовольствия рассказал пару фактов о рок-опере, поведал, что, вероятно, им предложат концертный тур по Бельгии, Франции, Швейцарии, возможно, они труппой даже в Россию полетят – но вот это пока еще не точно. Магическое упоминание слова ?Россия? возымело максимально прекрасный для совершенно не желающего разговаривать на эту тему Микеле эффект – его брат и сестра очень любили эту страну и всегда хотели там побывать. Селеста же, ради смеха, предложила Пьетро провести медовый месяц в шапке-ушанке со стаканом настоящей русской водки в обнимку с медведем где-нибудь на Чукотке, а Анжела, усмехаясь, говорила, что они оба – жертвы предрассудков, и в России не всегда минусовая температура, да и медведи не разгуливают по улицам. В общем, публика была довольна, публика заимела себе пшеничный хлебушек для вкусных размышлений, поэтому яркие зрелища она себе сама прекрасно обеспечит. Поэтому Микеланджело может позволить себе немного расслабиться от морального семейного прессинга, что мужчина и сделал. Сейчас он сидел за столом, глядя на то, как переливается вино в бокале, когда о его прокручивает в руке.– Ты как? – раздалось у Микеле над ухом. Допив в один глоток семейные запасы вина, что осталось в его бокале, Локонте развернулся на звук голоса – француз поднял на итальянца мутноватый взгляд и расплылся в довольной улыбке. Мик ощутил, как от него сильно пахнуло спиртом. Флоран напился. Вот все, прямо совсем, окончательно. Странно, что вообще еще на месте может усидеть, а не съезжает вниз под стол.– Ты все, совсем окосел что ли, Мот? – брови Микеланджело непроизвольно поползли вверх. – Мы же договаривались, еще в Париже, – перешел Локонте на злой французский шепот, который Фло всегда находил невыносимо сексуальным, – что ты не будешь много пить. Убери руки от стола, они у тебя сразу за алкоголем тянутся! – не выдержал, наконец, Мик и в последнем предложении окончательно сорвался на громкий крик. Все, кто находился за столом, удивленно посмотрели на Микеланджело, не ожидая от него такой агрессии, когда, в принципе, у всех остальных находящихся за столом разговор тек в хорошем русле.– Ух, какой ты у нас суровый, герр Вольфи… Тебе так идет… – что именно Локонте настолько сильно идет, мироздание так и не узнало, потому что дальше, вместо нормального ответа, Флоран вытянул руки, схватив итальянца за плечи и пьяно потянувшись к его губам. Тот ударил его по лбу ложкой, испачканной в каком-то соусе, и отпрянул, едва не свалившись со стула. В конце концов, он тоже пил, и голова у него немного кружилась. – Ой, какие вы сейчас у меня все здесь красивые и люби-и-имые, – отпустив итальянца, Мот пьяно, совершенно не по-мужски, тонко хихикнул и, сопровождаемый охуевшим взглядом своего любовника, потянулся к Белле. – А она вот вообще самая красивая и любимая тут! – признался мужчина по-итальянски и тут же получил не очень больной, какой-то влажный щелчок. Девчушка неожиданно точно зарядила дяде Флорану в нос оливкой.– Господи, нельзя тебе с отцом пить, – схватился за голову Микеланджело, то краснея, то бледнея. – Вот это тебя переклинило… Чудовище ты французское. Сейчас спать пойдешь!– Нашел, чем меня пугать, – рассмеялся Мот. – Я и не против, особенно, если с т...– С пинками под твою французскую жопу, – проговорил Микеланджело по-французски. – Мадонна... Он вообще пить не умеет, – пожал плечами Микеле, извиняясь за пьяного гостя перед в открытую угорающими над ними обоими родственниками. – Всегда такую чушь несет, что…– Я же не чудовище, – запротестовав, категорично мотнул головой Фло из стороны в сторону, придерживаясь руками за край стола, чтобы не долбануться вниз ненароком. – Я же сокровище!..– И пупсик! – добавила Белла, вырвавшаяся из рук матери, откуда-то из-под стола, смеясь и вспоминая, как Флоран спрашивал у нее, есть ли у нее в куклах пупсы. И то верно – как же мама и папа будут жить, если у них не будет пупса? – Короче, – подождав, пока взрыв хохота успокоится, и Пьетро с Селестой вернутся к обсуждению матрешек и балалаек в качестве первых игрушек для новорожденного ребенка, а Анжела отведет Беллу отмывать руки, лицо и колготки от соуса с пасты, Микеле довольно резко прильнул к уху Флорана и зашипел, – слушай сюда, чудесное ты мое бородатое сокровище. Не дай Бог, ты как-то проколешься перед моими родителями, я же тебя своими руками…В комнату неожиданно вошла мило улыбающаяся Рипальта с бутылкой бренди, а за ней, спустя пару минут, Анжела с дочерью и Джеремиа, несший в руках еще четыре бутылки вина.***Дальше застолье пошло уже гораздо легче и спокойнее. Правда, Микеле этого совсем не ощущал: если до этого Микеланджело волновался из-за неловкости, что могла возникнуть между Фло и его собственным отцом, то теперь Локонте волновался за то, что Мот пизданет что-то лишнее, поскольку он под воздействием алкоголя стал неимоверно дружелюбным и разговорчивым. Поэтому то и дело Мик в шутливой манере просил француза успокоиться, забирал у него бокал с алкоголем, периодически одергивал мужчину, но Фло отбирал то, что принадлежало ему если не по праву рождения, то по праву существования его родных микробиков на стенках бокала с вином, и продолжал пить. При этом все бы было хорошо, если бы француз просто пил, а не пытался каждый раз, когда Локонте собирался отнять у него бокал, обнимать итальянца. В конце концов, тому это надоело, и мужчина оставил попытки достучаться до сознания Фло хоть какими-нибудь способами, напомнить о том, что ему много пить не следует.– Отдохни-ка, Фло, немного... – неожиданно услышал Мот слева от себя.– Блять, – тихо прошипел Флоран, сжимая зубы от внезапной боли. Алкоголь, кажется, даже ненадолго перестал влиять на организм француза – настолько, черт возьми, сейчас было больно!– Я говорю, Фло, отдохни немного, – нарочито заботливо произнесла Анжела, выдернув острую вилку из бедра Мота.– Ты что, с ума что ли сошла? – пьяно ущипнув сестру Микеланджело за бок, проговорил одними губами Мот, хмурясь и потирая уколотое место: – Я же ничего не…– Ничего не? – так же шепотом передразнила его итальянка, нахмурившись. – Идиот. Ты же почти!.. Да отца удар хватит, если он увидит это! Не порть семейные посиделки, Флоран, мы и так давно всей семьей за одним столом не собирались. Ты, – и тут Анж красноречиво кашлянула, наклонившись к уху Мота еще ближе, – хотя бы до ночи подожди, я уж не говорю о Париже, – Флоран оторопело посмотрел на сестру Микеле и не понял, к чему она клонит. – А здесь, будь добр, веди себя прилично. Я все знаю, Флоран! – после этих слов Мот подскочил на месте, чувствуя, как сердце, пропустив парочку ударов, забилось где-то в горле. Кажется, алкоголь в одно мгновение покинул пределы организма. – Конспираторы из вас больно уж хреновые какие-то, – прошептала женщина французу на ухо. – Очень надеюсь, что все это действительно серьезно, Фло – то, во что ты его втянул…– Анжела, я… – испуганно зашептал Флоран, чувствуя, как немеет все тело. Господи, что делать-то теперь?.. Только бы сейчас ее никто не услышал!– Я ничего не скажу, но и ты будь осторожнее, – удивила, даже, скорее, шокировала француза своим ответом сестра Микеланджело.– Спасибо, – Фло просто не нашел другого слова. Такое неожиданное объявление и воткнутая в бедро вилка были довольно красноречивым аргументом, поэтому француз, слушая оживленную болтовню за столом, теперь старался как можно меньше говорить и как можно больше слушать, наблюдая за близкими своего любовника. Анж была, в отличие от собственных родителей, довольно современной женщиной, и не хотела расстреливать своего братца, а вместе с ним и Флорана, только за то, что между ними были отношения. Напротив, по ней было видно, что она за Мика только рада, поскольку она все еще прекрасно помнила его несколько лет назад – уставший, загнанный, не то, что сейчас. Честно говоря, Анжела не видела своего брата таким уже много-много лет, тем более дома, когда вся их большая семья собиралась вместе за одним столом. Обычно Локонте усаживался куда-нибудь в самый угол, ставил к себе поближе бутылку домашнего вина и не выказывал никакой заинтересованности в общении ближайшие часа полтора или пока вино не закончится. А сейчас он даже пытался с родителями разговаривать, с Пьетро, с его невестой, что само по себе являлось хорошим знаком.Мать Мика сидела на противоположном конце стола, рядом с отцом семейства, и уже не предпринимала попыток вклиниться в разговор, поскольку перекричать галдящих Пьетро, Микеле и Джеремиа было практически нереально. Женщина только внимательно наблюдала за всеми сидящими, особенно уделяя внимание французскому гостю. Фло же ковырял вилкой еду на тарелке и делал вид, что искренне заинтересован беседой мужской части семейства, поскольку ему было как-то неуютно – пить-то теперь нельзя. Но в голове тем не менее все крутилось и вертелось, так, что язык в случае чего, мог за мыслями в мозгу и не успеть и начать говорить всякую чепуху, что еще не оросила изгибы коры головного мозга.– А ты любил когда-нибудь? – неожиданно спросил Пьетро у Флорана, почти сразу получив тумака от сидящего рядом с ним Микеланджело. – Эй, а чего я такого ужасного спросил? Я вообще-то не с тобой разговариваю, – беззлобно огрызнулся мужчина на старшего брата.– Жуй, давай, хлебушек и с Селестой разговаривай: у вас скоро ребенок родится – после этого вдоволь не наговоришься. Да ты вообще посмотри на него, – Мик кивнул на полулежащего на стуле француза, которого разморило от алкоголя и духоты, – он же и говорить-то не в состоянии! – Да ладно тебе, Микеле, – примирительно проговорил Фло, ощущая, что все сидящие за столом на него смотрят с затаенным интересом, поскольку вопрос настолько личного характера в любое время всегда и всем интересен по умолчанию. – Да, Пьетро, я любил.– А почему в прошедшем времени об этом говоришь? – заинтересованно подала голос Селеста, делая глоток воды. – С твоей любовью что-то случилось? – теперь на невестку цыкнула уже Ри, укоряя ту за прямолинейность. Селеста сжалась в комочек и виновато посмотрела на француза, извиняясь за прямоту. – Эм, ну… – замялся Мот, не зная, как бы ему ответить. – Да все у моей любви хорошо вроде…– А почему ты ее с собой не привез? У нас места красивые, ей бы абсолютно точно понравилось, – уверенно произнес падре, улыбнувшись сыну. Выглядело это, как минимум, странно, поскольку Джеремиа вроде бы разговаривал с французом, но Локонте все-таки улыбнулся в ответ. – Раз уж Микеле привез с собой друга по мюзиклу, то мог бы взять с собой всю труппу – чего мелочиться-то? – итальянец злобно глянул на падре – вот и все стало на свои места, но ничего в ответ не сказал. – Так почему не привез?– Привез, – огорошил всех своим ответом Фло. Анжела заметила, что Микеланджело вздрогнул и силится не показать своего волнения. Кроме женщины на это никто не обратил внимания: взгляды всех были заинтересованно прикованы к французу. – Из груди сердце выковырять не получилось, – Мот все-таки выкрутился, и Микеле тихо выдохнул, проклиная это гребаное вино, которое так развязало языки. Локонте нужно было немного побыть наедине с собой, поэтому он отодвинул стул и вышел в туалет, поскольку это было единственное место в доме, где его сто процентов не тронут. Кажется, ухода и прихода Микеле никто и не заметил, кроме Анж, которой Микеланджело шепнул, чтобы она следила за Флораном. Анжела согласно кивнула и посмотрела на разливающего вино падре.– Скажи мне, Флоран, – обратился вновь к французу отец, наклонив голову вбок. Глаза мужчины были прищурены и внимательно следили за собеседником: Джеремиа не хотел упустить ни одну деталь, которая могла бы выдать вранье. – А ты такой же ненормальный, как и Микеле? – Мик, который пришел обратно довольно быстро и уже успел сесть за свое место, услышав это, вздрогнул, но постарался не обращать внимания на очередную подколку со стороны отца. Только сильнее сжал бокал в руке, до дрожания в кисти, но так ничего и не сказал.– В каком смысле? – искренне не понял Мот, считавший, что Микеланджело, конечно, долбанутый на всю свою лохматую творческую голову, но не ненормальный же, в конце концов? – Мик нормален, как и я, как и все, – француз мило улыбнулся, удивляясь, несмотря на свое пьяное состояние, прямолинейности отца Локонте. Однако додумать свою мысль Флоран не успел, поскольку глава семьи снова вцепился в него едва ли не клещами.– Так же нормален, как и все вы в своем ?Моцарте?? В облаках витаете, – пояснил свои слова мужчина, немного смягчив то, что он хотел сказать на самом деле. И Фло это прекрасно понял.– Да, синьор Локонте, мы все в своем ?Моцарте? нормальные, – так же доброжелательно договорил Мот. Он очень тонко прочувствовал этот момент – отец семейства явно хочет вывести его самого на эмоции, именно сейчас, когда Флоран сильно пьян и может не проконтролировать свое поведение.– Ну, если вы все нормальны, то я вообще не понимаю, как вы сочинили этот мюзикл, – в открытую насмехаясь, продолжил падре. Для Микеле это был удар ниже пояса, черт возьми! Мужчина даже задохнулся от того, что горло сильно-сильно сжало. Это была его жизнь, это было его вдохновение, это, мать твою, был его ?Моцарт?, жизнь которого он проживал раз за разом, и такого он не потерпит! – Джеремиа, – осадила мужа Рипальта, заметив, как изменилось лицо ее сына после слов, сказанных отцом. – Прекрати это сейчас же.– Я согласен с вами, синьор, – вдруг неожиданно произнес Флоран. Все обернулись на француза. Микеланджело, глядя на отца и уже собираясь открыть рот для того, чтобы высказать ему все, что он думает об его последних словах, ошарашенно вскинул брови и посмотрел на своего любовника, едва удержавшись от вскрика. – И в самом деле, есть там парочка моментов, которые заставляют меня усомниться в адекватности Коэна и Аттья. Это, – пояснил Фло, – продюсеры нашего мюзикла. Например, в…– Флоран, или ты сейчас затыкаешься, – предупредил Локонте любовника, – или я ломаю тебе челюсть.– Вот он всегда такой, – пожаловался всем Мот. Микеланджело понял, что пока он был в туалете, Фло успел выпить еще и, похоже, не так уж и мало. Странно, что он раньше до этого не додумался. – Анж, я же просил тебя следить за ним! – укоризненно шепнул сестре Микеле так, что услышала и поняла его только она одна. Та в ответ только руками развела: мол, отвлеклась на секунду на Беллу, а Флоран уже попал под пагубное влияние Пьетро, который выпил ничуть не меньше, чем Мот. Однако то ли у Локонте-младшего организм был более привыкшим к итальянскому самодельному вину, то ли он, как в кино, постоянно выплескивал напиток себе за спину в ближайший горшочек с цветочком, что, все же, как-то маловероятно, но пьянел он гораздо медленнее, чем месье Мот, который сегодня и не спал толком, и не ел нормально до того момента, как все не уселись за стол. – Рассказывай, – обратился Пьетро к Флорану, подразумевая то, почему Фло считает продюсеров неадекватными, но Мот понял это по-своему и начал жаловаться на то, какой Локонте засранец.– Теперь мои вещи находятся в одной с ним гримерке, – начал француз голосом, из-за которого ему хотелось дать монетку, – и он постоянно их тырит. Вы не представляете! Это так меня нервирует: однажды Эммануэль, это, – пояснил Флоран, – наша танцовщица, угостила меня частичкой торта со своего дня рождения. Я тогда только ехал в театр и никак не успевал к назначенному времени. Она принесла его к нам в гримерку, потом позвонила мне и сказала, что каждый уже съел свой кусочек, а мой дожидается меня в комнате. Так вот, я захожу туда и что же я вижу? Малю-ююсенький, – Мот смахнул несуществующую скупую мужскую слезу с бородатой щеки, чем рассмешил всех, кроме Микеланджело, – кусочек торта на тарелке и Микеле, который сидит на диване и с набитым ртом говорит мне, что торт был ну очень вкусным. Было, Мик, а? Или будешь отрицать? – пьяно обратившись к любовнику, протянул Мот, вспоминая, как взял его после этого. И в животе стало так горячо и как-то даже больно, что Фло еле-еле сдержал себя от того, чтобы закатить глаза.– Я оставил тогда тебе символический кусочек, – процедил Микеланджело. – На тебе камзол не сходился: его для тебя перешивали два раза! – Локонте не заметил, что Белла, наблюдая за перебранкой молодых людей, уж сползает по стулу, краснея и пытаясь удержать себя от смеха. Через пару секунд она не все-таки не выдержала и громко рассмеялась. Вслед за ней рассмеялись и остальные члены семьи. Опять же – все, кроме Мика.– Это все, конечно, – хохоча, Пьетро утирал слезы, – хорошо, но я спрашивал у тебя про продюсеров…– А, да?! – подавился Фло. – Да там…Куча всяких укуренных мыслей…– Укуренных мыслей? – переспросил Микеланджело, охренев уже просто в край. – Не просветите, о чем вы сейчас толкуете, герр Сальери?– Да ты не понимаешь, – протянул мужчина, веселясь. По мере того, как у француза поднималось настроение, Микеле становился все мрачнее и мрачнее. – Да я первую свою арию пою в обществе полуодетых баб и мужиков, которые вьются вокруг меня, как в первосортном порно…– Фло! – усмехнулась Анж, зажимая Белле уши. – Затухни!– Ну, собственно, – виновато кивнув, обратился Мот к Пьетро, – там много таких нюансов. Микеле, например, там шарики над ухом лопают и по всей сцене швыряют. Я бы добровольно на это ни за что не согласился…– Для роли все допуст… – начал было Микеланджело. – Хотя да, простите, я же не понимаю, куда я лезу-то? – фыркнул Локонте и немного отодвинулся от Флорана. – А ты, Фло, доволен своей работой? – неожиданно спросила Рипальта у мужчины, вклиниваясь в разговор. – Тебе действительно нравится этим заниматься?– Да, я всю жизнь шел к этому, – согласно кивнул француз, вспоминая свои молодые годы. – Я преодолел много трудностей тогда, – неверие в его силы близкими, настоящее гнобление в семье, переезд в одиночестве в другую страну, – но всегда думал, что смогу. Точнее, – уверенно исправился француз, – я всегда знал, что смогу.– То есть, – спросил Джеремиа, – ты считаешь, что мюзикл, в котором почти сорокалетний мужчина изображает из себя семнадцатилетнего гения, – Локонте саркастично выделил голосом это слово, но не удостоил своего Микеле даже взглядом, – это предел твоих мечтаний, это то, к чему ты так долго шел?– Это только начало, – непоколебимо произнес Мот. – Я рассчитываю выпустить альбом и... Стоп, что? – переспросил француз после того, как до мозга дошло, что падре, по сути, только что вновь оскорбил своего сына.– Мюзикл, в котором я изображаю семнадцатилетнего гения, это часть моей жизни, дорогой падре, – вытерпев невероятным образом и эту издевку, сказал Микеланджело. В груди закипело и заклокотало, а сердце будто разрывалось на части от обиды. – Вот именно, что ты просто изображаешь гения, но не являешься им, – жестко закончил отец. – Иначе не было бы той школы в Фодже, в которую я тебя...– Замолчи, пожалуйста, – устало произнес Микеланджело, буквально хватаясь за голову. Это напоминание о том, как Микеле отдали в школу для умственно отсталых детей, которая позиционировала себя частным лицеем, всегда сковывало Мика. Он не мог представить, что случилось бы с ним, если бы он продолжил учиться там и дальше – ведь после выпуска из подобного заведения ты будешь отбросом со справкой о нетрудоспособности. Хорошо, что учителя, которые наблюдали за детьми на своих уроках, вовремя заметили, что маленький Микеле Локонте из Чериньолы вовсе не имеет отклонений в развитии, и уговорили директора на то, чтобы он добился перевода этого ребенка в другую школу.– Если бы он не был хорошим Моцартом, я бы не смог стать хорошим Сальери, – услышал Микеланджело как сквозь мокрую подушку голос Флорана. – Ну, согласись, Фло, что общаться-то лучше с нормальными людьми, – рассмеялся Джеремиа, и следующие слова француза почти потонули в этом смехе.– Согласен, – кивнул Мот, поднимая бокал. Это прозвучало как тост. – Но Микеле же не…– Согласен? Конечно, а тебе-то откуда знать? – наклонил голову вправо Микеланджело, косясь на Флорана и проговаривая эти слова почти шепотом, так, что абсолютно никто из находящихся в столовой, этого не слышал. – Ты же у нас уже сколько времени один живешь, забыл уже, наверное, что такое видеть не только свое отражение по утрам в зеркале. И то, – Микеле поднялся со стула, – нет уверенности, что твой двойник нормален, – и мужчина быстро встал из-за стола и быстрыми шагами пересек комнату. Это была последняя капля. Локонте буквально физически ощущал, как слова его отца заполняли его существо. Ведь в Микеланджело, как в открытую, не защищенную даже обложкой книгу влили ужасное дерьмо, напоминающее о нерадостном прошлом. Кроме того, сделали это прямо на виду у Флорана… ***Микеле вышел на улицу, громко хлопнув за собой дверью, и достал пачку Флорановских сигарет из узкого кармана своих джинсов, не припоминая, когда это они там оказались. Руки сильно тряслись от обиды, поэтому итальянец не сразу смог закурить. Снаружи стало гораздо холоднее, но это было именно то, что нужно – становилось лучше, легче – ветер охлаждал пыл Микеланджело, который всё обдумывал слова, сказанные Мотом и отцом. Мужчине хотелось бы уверить самого себя в том, что это всего лишь бред, вызванный большим количеством алкоголя, но эта мысль вытеснялась обидой – ведь он не заслужил такого обращения! Фло он еще выскажет, но вот говорить падре что-то против Микеле не собирался: смысла не видел. Подойдя к краю террасы и прислонившись к холодному каменному ограждению, Локонте, наконец, закурил. Итальянцу было душно и невыносимо тоскливо – нет, ничего не меняется, когда он приезжает в родной дом, как бы все хорошо не начиналось. Темнота сгустилась вокруг и казалась Мику липкой завесой, отделяющей его от всех, кто находился в доме. Тем неожиданней была положенная мужчине на плечо рука Мота, который через несколько минут осторожно вышел за Микеланджело наружу.Тонкий запах чужого парфюма ударил в нос. Теперь на террасе стоял еще один человек. Мик спокойно, почти равнодушно смерил его взглядом и отвернулся, чтобы выпустить еще одну струйку обжигающего и горчащего губы дыма. Флоран нерешительно посмотрел на любовника, поглощенного какими-то своими мыслями. Моту и раньше приходилось видеть такую окаменевшую спину и напряженные мышцы: это всегда означало, что Локонте ужасно зол. Микеланджело, упершись руками об каменную опору, стоял на веранде и, молча, силясь успокоиться, дышал свежим вечерним воздухом, бездумно глядя на сад, овеянный ночным светом полумесяца. Мерцающая от света бликами ночной росы трава завораживала Локонте. В Париже такого нет – слишком много городского света и загаженного машинами воздуха. — И все-таки, у вас прекрасный сад, — теплая рука Фло мягко скользнула по худому плечу Микеле ниже, к лопатке, однако тот даже не вздрогнул, хотя нервы итальянца, несмотря на его внешнее спокойствие, были на пределе.— Иди, Флоран, продолжай отдыхать. У тебя это очень хорошо получается, — предложил, наконец, Локонте, наигранно улыбнувшись дрогнувшими губами Моту. — Я видел, мама приготовила вкуснейшую кальцоне; она будет в восторге, если ты ее попробуешь. Отец дольет тебе еще чудесного итальянского вина, и вы продолжите мило беседовать, я пока там точно не нужен.— Микеле, я не хотел тебя как-то обидеть. Прости меня, — виновато произнес Мот, целиком и полностью игнорируя слова собеседника. Они сейчас реально были неважны. Француз зевнул до хруста в челюсти и на выдохе наклонил голову влево, окинув взглядом Микеланджело. — Извини, я действительно перепил... Я не хочу ругаться с тобой из-за этого, — Фло, растирая себя руками для того, чтобы хоть чуть-чуть согреться, даже немного стеснялся смотреть стоявшему рядом с ним Мику прямо в глаза. Мужчина очень пугался того, что Локонте, находясь настолько далеко от Парижа, в своём родном доме, в родной стране, поймет, что он уже давным-давно устал от такого нестабильного Флорана, совершенно не умеющего себя контролировать после приема алкоголя...— Я с тобой и не ссорился, — внешне спокойно докурив сигарету в пару-тройку затяжек, ответил мужчине Локонте. Красный тлеющий огонек потух, и Микеланджело щелкнул пальцами, метко кидая окорок в пепельницу, стоявшую недалеко от них. Огонек потух.— Я же тебя люблю, Микеле, — чуть нагнувшись, сказал Фло мужчине на ухо. — Я и правда не хотел, поверь мне. Просто к слову пришлось, и...— Флоран, да отвали ты от меня, — нейтральным голосом произнес Мик. — Все нормально. Прекрати это! — потребовал мужчина, которому совершенно не хотелось разговаривать с любовником. — Мы поговорим об этом потом, если ты так сильно этого хочешь. Но если ты сейчас продолжишь, то я тебя пошлю, а потом еще раз пошлю, только уже автостопом до Парижа и без денег.— Потом может и не быть, — удивил Мика Флоран своими словами. И сам тоже удивился тому, что только что произнес. — Знаешь, а ведь ты меня спокойно можешь бросить. Прямо сейчас, черт побери! Я бы на твоем месте уже давно это сделал, — внезапно даже для самого себя озвучил собственные мысли пьяный Фло. Он никогда раньше не говорил такое: боялся. А сейчас, из-за такого пустяка, как слово, сказанное в сердцах, внутри у Мота кололо. Он боялся потерять итальянца, боялся, что Микеланджело уйдет из-за этого его скверного французского характера, боялся и понимал, что дальше без Микеле уже просто не сможет. То есть, конечно, он сможет, он вообще многое, на самом деле, может, только вот нужно ли ему это будет? И в этом-то весь смысл. — Мик, в самом деле. Я погорячился...— Погорячился, когда сказал, что я слишком туп, чтобы что-то понять, или когда согласился с отцом в том, что не знаешь, что такое общаться с нормальным человеком? — горько усмехнулся Локонте в ответ. Мужчина увидел, что Флоран глубоко вздохнул, но промолчал — нечего в ответ было ему сказать. Между ними могла бы вновь повиснуть завеса обиды и непонимания, вызванная скверным характером обоих, но Микеланджело, видя, что Фло действительно расстроен своим поведением даже, пожалуй, больше, чем сам Микеле, решил не доводить до этого и, широко раскрыв глаза, неожиданно внимательно уставился на Мота. — Чего ты так на меня смотришь? — опасаясь последствий, поинтересовался француз у мужчины. — Неужели ты сейчас бить меня начнешь?— А ты знаешь, что, в среднем, тюлени живут до тридцати лет? — глядя теперь то на француза, то на звезды, задумчиво спросил Микеле у Фло.— Чего? — удивился тот резкой перемене темы разговора.— Сколько тебе там? Тридцать, не так ли? Получается, что вот-вот, и…— И… Что? — нервно сглотнул Флоран, всерьез подумывая о том, что Локонте, походу, ни в одной больнице ни разу не долечивали до конца.— В тебе умрет милый тюлень, на которого ты сейчас похож, и родится уже нормальный человек, — заржал Локонте, тыкнув пальцем оторопевшего француза по носу. — Да ты такими глазами на меня сейчас смотришь, как будто я тебя убивать прямо тут собираюсь! Можно я тебя сфотографирую? Сам увидишь — вылитый почти двухметровый тюлень. Поэтому все нормально, Фло, бить я тебя точно не буду, — заверил Мота мужчина. — Я вообще рядом с тобой сейчас даже нормально стоять не могу: отвернись и приведи свое жалостливое лицо в нормальный вид, пожалуйста!— Знаешь что?.. Тюлень?! Вот это уже оскорбительно, а я… — начал было Мот, порядком охренев от слов Микеланджело, но, глядя на любовника, улыбнулся левым уголком губ и все-таки сдался. — Это оскорбительно вообще-то, а я даже обидеться на это не могу. Может, все-таки зайдешь? Ты же замерз совсем, – прошептал Фло, обняв Мика. Обнял и прижался к его спине, поцеловав в висок дернувшуюся в сторону голову. Если раньше Флоран и не понимал, почему Микеле не желает больно-то откровенничать и рассказывать о своей семье, подозревая, что впечатлительный Локонте просто до сих пор не смог вырасти из детских обид, то теперь Фло осознал, что характеристики, данные Миком его собственному отцу, – бессердечный и недалекий – были вполне себе таким деликатным и смягченным вариантом.– Маньяк, отвали, – протянул Мик. Его обычно громкий и взволнованный голос сейчас был тихим, как будто немного севшим. И вообще, мужчина был очень зол, несмотря на забавную сцену с тюленями, но вида старался не показывать: в сложившемся ведь виноват не столько Мот, сколько Джеремиа со своими разговорами и гребаным вином. Толку-то в этом случае срываться на Моте? Как итог, Локонте, вопреки своему обыкновению, злился вообще без каких-то звуков – одним дыханием. Просто остолбенев и почти задыхаясь. Тихо и без какого-либо драматизма. Микеланджело был охвачен ужасным переживанием: обидой, гневом, даже страхом перед отцом… Мужчина честно пытался унять собственное утомленное дыхание, но никак не мог справиться с этим. Такое ?эхо? прошлой жизни и прошлых мыслей включилось именно сейчас, когда Мику нужно было защититься вновь, но теперь уже ни от психованных типов около клубов, ни от Аделарда, ни от Флорана, а от себя и собственного отца, и это заставляло итальянца переживать свои больные размышления вновь, с тем же надрывом, что и раньше. Переживать их так же остро, как и в шестнадцать, несмотря на его возраст сейчас. То, что билось так сильно внутри – гнев, страх, обида – заставляло тело Локонте дрожать так сильно, что Флоран, почувствовавший, как его из-за холода отпускает алкоголь, испуганно обнял своего любовника, чтобы его успокоить. Микеле теперь резко вдыхал холодный осенний воздух и так же сильно выдыхал, сжимаясь и разжимаясь в объятьях Мота словно губка. На выдохе Локонте опустошало, а голова начинала сильно и противно кружиться.– Микеле, прекрати дышать как паровая машина, – попросил Фло, но ответа, равно как и вообще хоть какой-нибудь реакции, он на свое обращение не получил. – Слушай, ну не воспринимай это все настолько серьезно, – и Микеланджело снова не среагировал на фразу. – Блять, да ответь ты мне, наконец, хоть что-нибудь! – вспылил француз, отпуская свои объятья. – Поори, попинай что-нибудь, ударь меня, в конце концов, только не стой ты столбом, Локонте, мать твою… – Флоран по себе прекрасно знал, каково это: вынужденно ограничивать себя в проявлении эмоций, ведь так хочется ударить, напасть, закричать, не подбирая слова, которые будто вырываются лавой из жерла вулкана.– Я в Париж хочу, – грустно глянув на Микеланджело, Флоран вновь обнял мужчину и, все так же стоя немного позади, потерся бородой о щеку итальянца. – К вечеру только с тобой, моему выдержанному любимому вискарю, а не вашему вишнево-травяному вину, будь оно хоть трижды вкусным, и сексу, – нежным томным шепотом добавил он. – У меня из-за того, что ты психуешь, глаза дергаются. Поочередно с уголками рта. Хватит с тебя такого отдыха – ты во Франции лучше отдохнешь, чем здесь. – Со мной все нормально, – просипел Локонте с усилием. Микеланджело прикрыл глаза. Он слушал то, что ему говорит Флоран – это были какие-то совсем простые фразы, однако за этими словами хотелось следовать слепо и бездумно. Куда угодно, лишь бы не оставаться тут. Микеланджело был похож на костер: он почти потух, он почти догорел, однако еще еле-еле тлел. А Флоран взял и заставил пламя разгореться снова: француз словно перемешивал угли, заставляя этим огонь появиться вновь. – Я думал, что отношение ко мне здесь хотя бы сейчас изменится, Фло. Но, несмотря на то, что я чего-то достиг... Я ведь достиг, Флоран? – дождавшись реакции Фло, Локонте продолжил: – Он все равно считает меня каким-то отбросом...– Не накручивай, Микеланджело, – мягко проговорил Мот, сплетая свои пальцы с пальцами мужчины так крепко, что тот в этом простом жесте ощутил всю силу привязанности Мота. Французы поистине лучшие любовники, если даже такой жест способен разбудить все внутри. Флоран продолжал держать его руку и теперь смотрел на дружелюбное ночное небо, которое сверкало маленькими звездами-глазками.— Когда ты успел выучить итальянский? Я ни разу не видел, чтобы ты интересовался этим языком, — внезапно сменил тему Микеле, повернув голову к Фло и почувствовав щекой его колючую бороду. — Просто ты не замечал, — радуясь тому, что Микеланджело хоть немного отошел от грустных дум, ответил Мот. — Я ходил на ускоренные курсы, а тебе говорил, что задерживаюсь на репетиции. Ho insegnato italiano per voi, [Я учил итальянский для тебя], — признался Фло. Да, француз нашел хорошего лингвиста, пошарив по своим знакомым, которые дали его номер, и приступил к изучению родного языка Микеле. Честно признаться, Флоран не совсем понимал, зачем ему это вообще нужно: он не рассказывал о своих занятиях Мику и ни разу не выражался при нем по-итальянски, вообще никак не показывал то, что понимает слов, которые Локонте иногда проговаривал в трубку, общаясь с братом, или сестрой, или каким-нибудь итальянским другом-знакомым. Но Мот получал от этого удовольствие: все же итальянский достаточно экспрессивен, ярок, да и нельзя было исключать сам факт того, что Микеланджело говорил на этом языке с рождения. Все это заставляло француза, который поначалу почти ничего не мог произнести правильно, который чувствовал ужасное напряжение при артикуляции, который страдал от того, что язык заплетался на полуслове, не бросать начатое и все-таки завершить два курса с радостью от видимых результатов. — Я знал, что ты не альбом свой записываешь, французский ты лжец! Hai mentito! [Ты солгал!] — шутливо набросился Локонте на Флорана, имея ввиду его частое отсутствие в квартире по вечерам. Мик вспомнил слова Мота, которые касались сложности итальянского языка, и, дразня мужчину, специально перешел с французского на быстрый родной язык для того, чтобы запутать француза: — ?Italiano è molto difficile! Italiano è molto difficile!? [Итальянский — это очень трудно!]— Да нихрена ты не знал! Sì, il mio amante pizza preferita, [Да, мой любимый пиццепожиратель], ты ничего не мог знать! — Фло усмехнулся уголком губ. — Я скрывался от тебя, а ты ничего не подозревал. Вообще, знаешь ли, — признался Мот, — мне действительно было трудно, у меня язык ломается от вашего произношения.— Но говоришь ты довольно сносно. Надо же, — удивился Локонте самому себе, почесывая подбородок, — получается, я почти три месяца не придавал значения тому, что ты ?задерживаешься на репетиции??..— Ho pensato che si sarebbe soddisfatto. [Я думал, что тебе будет приятно].— Ho pensato che si ottiene piacere da esso, — нежно поправил итальянец француза, и тот его крепко обнял. Микеле поморщился от запаха алкоголя, но не оттолкнул любовника. Через пару секунд Фло отпустил руки. — Слушай, ты осторожнее здесь все-таки со словами и своей пьяной головой, — попросил Флорана Микеле, — я все понимаю, тебе весело, но… Просто думай, что ты говоришь. Они же, как бы тебе сказать… — Мик задумчиво покарябал поверхность камня, не глядя на Фло. — Не в курсе… Ммм… — замялся Микеланджело. Его голос стал тихим-тихим, но Мот угадал конец фразы.— Ты не рассказывал? – беззлобно спросил мужчина, понимая, что у отца и матери Мика наверняка довольно пуританские взгляды на сексуальную жизнь.— Им – нет. Анжела только вот, наверное, все-таки знает, — Мот вспомнил вилку, воткнутую в бедро, и, поморщившись, кивнул головой, соглашаясь с этим заявлением. — Бабы, блять, вообще существа проницательные. Особенно Анж, — вздохнул Мик, вспомнив, как приезжал домой после теракта, спустя год, или два, или три – мужчина точно не помнил. Родители поохали, поахали, да только серьезно к этим известиям не отнеслись. Мол жив ты, сынок, и ладно. А вот Анжела, так же приехавшая погостить со своим вторым ребёнком, оставив первого простудившегося сынишку вместе с мужем в Барлетте, оказалась куда как проницательнее. Она, уложив Беллу, отвела Локонте в сторону — попросила выйти прогуляться по саду — и поинтересовалась, всё ли это, что он хотел бы рассказать. Микеланджело подавил тогда в себе огромное желание высказаться, понимая, что об изнасиловании никто, совершенно никто не должен знать. Рассказал только о затяжной депрессии до теракта в метро и о длительном отсутствии средств к существованию, умолчав также о попытке самоубийства. — Решил прогуляться, — о метро, — не было денег, — о том, как он в прямом смысле работал за тарелку супа, — был немного не в себе, — о своем состоянии, когда мужчина готов был по доброй воле ласточкой сигануть с моста и обязательно сделал бы это, если бы не случайность. Микеле был тогда довольно краток. И его сестра, видя состояние мужчины, не стала расспрашивать о подробностях: просто сказала, что всегда рядом и всегда поможет, если он только к ней обратится. В их семье отношения между детьми и родителями были не самыми образцово-показательными, однако братские узы были действительно очень крепки.– Микеле, – простояв на террасе после слов Мика об Анж целую вечность, хотя на деле – минуты две, точно не больше, Мот осторожно положил свои теплые ладони на руки Микеланджело, сложенные на каменном ограждении, и попытался согреть их. Флоран понимал, что он не тот человек, который может сейчас подобрать правильные слова – не в том он состоянии находится – однако он попытался это сделать, просто потому, что не мог промолчать. – Микеле, ты должен простить им все это. Ты же сам прекрасно понимаешь, как тяжело жить с таким грузом на плечах, – пошевелил пальцами Фло, касаясь ногтями белых от холода костяшек итальянца. – Сделай это ради самого себя, потому что – я прекрасно понимаю – это нереально тебя изматывает, – по-хорошему, наверное, следовало бы разговаривать с Локонте в более привычной для него манере: добавить несколько колкостей, щепотку сарказма, но Моту совсем не хотелось, чтобы Микеле считал его совсем-то уж бессердечной скотиной. Его все окружающие таким считали – этого ведь вполне достаточно, не так ли?Лицо Микеланджело, слегка подсвеченное уличными фонарями, было бледным, а тонкие искусанные губы легонько дрожали от нервов. Локонте смотрел вниз, на траву, и, кажется, не думал совсем ни о чем, лишь изредка тяжело вздыхал, сжимая на выдохе холодный камень пальцами трясущихся рук, которые Фло накрыл своими.Мот, наклонив голову вправо, просто обнял его, не так, как обычно это делал – без мягкости и хоть какой-нибудь нежности, но крепко прижал к себе, почувствовав, как тело Локонте бьет крупной дрожью – то ли от холода, то ли от нервов, то ли от всего сразу и каждого по-отдельности. Микеланджело не плачет, Микеланджело просто трясется от эмоций, которые сидели в нем с самого детства и не имели возможности выйти наружу: как такое вообще возможно?! Ты ведь должен уважать родителей, Микеле! Ты ведь не смеешь их позорить, Микеле! Ты ведь не можешь им дерзить, Микеле! ?Должен?, ?не можешь?, ?обязан?… И вот он, взрослый мужчина, стоит и пытается вдохнуть как можно больше холодного воздуха в легкие, который помогает успокоиться хоть немного.– Non mi lasciare [Не отпускай меня], – Флоран лишь кивнул в ответ.Микеле всегда делал все спонтанно. И сейчас так же спонтанно попросил Мота обнять его, не думая о последствиях. Микеле всегда по-ребячьи поддавался собственным эмоциям и не считал это чем-то зазорным. К тому же, он последнее время абсолютно не заботился о том, что о нем скажут – раньше все было совершенно по-другому, но после того, как они с Флораном сошлись вместе, внутри Микеланджело что-то щелкнуло, и он вновь стал ярким солнечным итальянцем, которого все обожали и боготворили. Почти стал. Периодически на него все равно накатывали страхи: иногда ночью он мог проснуться с ужасным криком, перепугав Мота до смерти – Фло уже и не считал, сколько раз он сам в испуге от этих ночных возгласов падал с дивана, думая сквозь сон, что в квартиру ворвались террористы, и это – как минимум. Как максимум – началась война вместе с извержением вулкана и цунами одновременно. Иногда Микеланджело, напротив, просыпался, но никак не мог сдвинуться с места – его тело цепенело, и единственное, на что он был способен, так это беспомощно вращать глазами – у него их даже закрыть не всегда получалось. От этого Флоран, естественно, просыпался гораздо реже, но иногда все же просыпался, чувствуя необоснованную ночную тревогу, и когда француз вставал, он мог помочь Мику – осторожно гладил его тело, успокаивая словно сжатые в пружину мышцы, смотрел в широко открытые глаза, что были полны слез ночного страха. И Локонте после этого мог спокойно заснуть.При близости первое время Микеле был очень зажат, настолько, что Флоран, понимая, что от мужчины все равно ничего дельного не добиться, а если и попытаться это сделать, то они вновь придут к боли, и вновь укладывал его на диван, под одеяло, и успокаивал, говоря, что не причинит боль, что может еще подождать, что хочет помочь. Локонте снова выдыхал с рыданиями, чувствуя приятную тяжесть внизу живота, завязывавшуюся узлом, но не мог разрешить Моту коснуться его так близко, как этого хотел француз – Микеле все так же было страшно. Он вроде и головой понимал, что хочется, и сердце рвалось к этим ощущениям, а что-то все равно не пускало, раз за разом заставляло Мика сжиматься и начинать трястись, стонать от дрожи в горле. Из-за заботы и легкого страха за состояние любовника – хотя любовником его можно было назвать с большой натяжкой, ведь они не спали, да и поначалу даже не жили вместе – Флоран действительно не трогал итальянца, решая проблему собственного дикого возбуждения, которое холодным градом било по спине, простой дрочкой в ванной под душем. Он даже услугами проституток не пользовался все это время. Естественно, он желал тело Микеле, это отрицать было бесполезно, но принуждать вновь он мужчину не хотел, хватит! Когда он сам созреет до этого, тогда Флоран и поможет ему понять окончательно, что близость – это не всегда страшно и больно. А пока француз потерпит.Терпеть пришлось около трех месяцев. Через два месяца после того, как они сошлись, Локонте уговорил – точнее, буквально уломал! – Флорана съездить на его малую родину. Как только они вернулись из Аржантея, у Мота все пошло наперекосяк: следующие две недели Флоран ходил просто никакой – Мервану его даже на сцене частенько заменять приходилось: Мот попросту перестал справляться. Не помогало ничего: ни разговор с Довом и Коэном, ни выходные, ни уж тем более алкоголь. Фло не трогал свои любимые гитары, не сочинял песни к альбому, да и вообще не притрагивался к нотным листам, которые раньше часто выпрашивал у Микеланджело, поскольку обычно самому ему было просто влом переться в магазин за ними, а у Мика этого добра было в избытке: музыку он записывал куда угодно – в блокноты, в тетради, в альбомы для рисования, да даже на стены – но только не на нотные листы. Флоран тогда вообще прекратил готовить – хотя раньше очень это любил, и первую неделю Локонте, который обычно сам был раздолбаем в плане еды (поем, что и как придется, если вообще придется), взял шефство над Фло и познакомил его с итальянской кухней немного ближе, чем нужно обычному среднестатистическому французу. Надо сказать, получилось это весьма односторонне, и Мот еще долгое время не мог не то что видеть пасту – просто слышать ее запах. Потому что Локонте недели полторы в него эту пасту буквально силком запихивал – паста карбонара, паста болоньезе, какая-то паста с вином и еще тысяча и один вид спагетти, будто другой еды в Италии просто не существует. Во-первых, Фло попросту не хотел есть – его постоянно тошнило и рвало от одного только запаха еды, а во-вторых – от количества пряностей и специй, которые щедро бахал в кастрюлю Микеле, у француза начинали слезиться глаза. По итогу Флоран начал более-менее возвращаться в свое состояние через три-четыре недели. Чудом отыгрывая спектакли, каким-то невероятным способом заставляя фанатов думать, что все у него в порядке, Мот понемногу возвращал себе свои позиции. Правда, мужчина стал куда как более мрачным и серьезным. Когда вся труппа собиралась вместе, чтобы повеселиться, Фло обычно сидел отдельно ото всех, не принимая участия в общей заварухе. Редко его можно было уговорить на совместную "выпиваловку" или коллективный поход куда-нибудь в клуб. Если же в компании оказывалась Маэва, Флоран вообще старался уйти домой как можно скорее. Микеле, кстати говоря, так и не рассказал ей о том, что произошло между ним и Мотом – пока держал это в тайне, не знал, как бы это сообщить Мелин, чтобы она не угробила Мота и его самого заодно. Однако перемены в их общении заметили все в труппе – все-таки они перестали смотреть друг на друга голодными волками и перебрались в одну большую гримерную комнату, предоставив свои прошлые танцорам мюзикла. И именно в один из таких вечеров, придя с очередной прогулки, Микеланджело крепко обнял Мота и осторожно, почти не веря самому себе, сказал, что он готов. Уставший от долгого хождения по набережной, Фло, по правде говоря, даже с первого раза не понял, о чем говорит итальянец. Но когда Микеле приглушил свет для того, чтобы случайно не увидеть себя в отражении зеркальной двери шкафа – очертания силуэтов он еще выдержит, но не вид своего тела и тела Флорана под светом лампы – и робко снял с себя джинсы, оставшись в белье и расстегнутой на горле белоснежной рубашке, Фло все понял. Надо сказать, он был невероятно удивлен, даже обескуражен, потому что сегодня он совершенно точно не хотел заниматься ничем подобным.– П…Пожалуйста, – заикнувшись на полувыдохе, прошептал Микеланджело. Его голос послужил для Мота некой отправной точкой, тем пунктом, о котором Флоран еще хоть как-то и хоть что-то помнил. Все, что последовало дальше, было обрывочным, нечетким, но столь поразительным по своим эмоциям, столь проникновенным, что Фло этого попросту не смог запомнить. Помнил только то, что его властность и ужасное желание обладать и подчинить себе, которое так долго держало душу Мота в страхе, куда-то испарилось.Зато Локонте помнил все. Как Флоран, уложив его на диван, быстро спустился вниз по животу горячими губами и сухими пальцами, осторожно разминая мышцы. Как он, Микеле, периодически вздыхал от удовольствия, пытаясь успокоить внутреннюю дрожь, которая пронзала его тело током всякий раз, как только Флоран приближался к паху итальянца губами. Микеланджело прекрасно помнил слова француза: – ?Ну же, не противься!? – и сходил с ума от этих слов, не понимая, почему не мог позволить Моту это сумасшествие раньше. Голова Мика кружилась от стыда, робости и наслаждения. Когда Флоран начал, наконец, двигаться внутри него – невероятно медленно и осторожно, но довольно настойчиво – Локонте изогнулся в спине, делая себе этим больнее, и дотронулся ладонью до щеки мужчины, хватанув пальцами отросшие смолянистые волосы.– Ты все-таки заставил меня подчиниться тебе, – прошептал Микеле Флорану на ухо. – Non con la forza, ma la tenerezza [Не силой, так нежностью].Все это в несколько секунд пронеслось в голове Флорана, и он, совсем забывшись, оставил правую руку на спине, продолжая обнимать мужчину, а вторую руку приложил к солнечному сплетению итальянца. –Presto torneremo al nostro appartamento, e tutto andrà bene [Мы скоро вернемся в нашу квартиру, и все будет хорошо], – нежно проговорил Мот, поглаживая Локонте по груди и чувствуя мерные удары его сердца.– Speriamo. Sono terribilmente stanco di questo [Хотелось бы надеяться. Я ужасно устал от этого], – признался Микеланджело, осторожно прижимаясь к французу. Тот вновь привлек руками Микеле к себе и положил подбородок ему на плечо, чувствуя легкий запах корицы и духов. Фло закрыл глаза и, чувствуя головокружение, вызванное алкоголем, просто стоял и по-настоящему кайфовал, ведь это было так приятно – стоять с ним рядом, слышать его голос, обнимать его. И плевать на всю его родню. Нега накрыла мужчин и зализывала раны обоих. Микеле вообще не хотелось ни видеть, ни думать, ни чувствовать что-то, кроме рук Мота, что обнимали его. И ведь что странно – ничего такого француз не делал: только обнимал, но это было столь интимно, что у Локонте, да и у самого Фло голова шла кругом.– Ti piaccciono i miei italiano? [Тебе нравится мой итальянский?] – нежно пробормотал Флоран Мику на ухо, не открывая глаз.–Sì, tu parli bene, – кивнул Локонте. – Farmi piacere molto spesso, Florent. [Да, ты говоришь хорошо. Доставляй мне такое удовольствие чаще, Флоран], – добавил мужчина. Француз кивнул: ему было невероятно приятно, что Микеланджело так отнесся к его умению. Только вот Мику было гораздо приятнее, что Фло выучил его язык. Микеланджело стоял спиной к дверям дома, а Флоран оперся поясницей на холодный камень. Сейчас его задница, даже несмотря на толстые джинсы, начинала немного подмерзать от контакта с холодной поверхностью, и Фло снова решил предложить Мику вновь зайти в дом – реально, на улице дикий дубак: непонятно, как еще медведи в шапках-ушанках и с балалайками разгуливать по улицам Чериньолы, предлагая бутылку водки, не начали. Только Мот открыл глаза, как понял, что тело его не слушается – страх сковал даже дыхание, в горле встал комок, а в голове – звенящая тишина, сравнимая, пожалуй, со звоном ультразвука в ушах.– Микеле, – шепотом, просто потому, что громче не получалось, теперь уже по-французски проговорил Фло, вздрогнув всем телом и рефлекторно попытавшись закрыть своего любовника от его отца. Слишком поздно Флоран осознал, что чувства, охватившие их обоих, вышли из-под контроля.– Sì, ti amo troppo [Да, я тоже тебя люблю], – ответил Мик, к сожалению, слишком четко для того, чтобы Джеремиа, вышедший покурить, этого не услышал.То, что произошло потом, не поддавалось описанию вообще, поскольку дальше начался какой-то хаос. Отец, ошарашенно оглядывая всю эту сцену, выбросив из рук сигарету, буквально сорвался на выкрики, которые наверняка были слышны остальными родственниками итальянца в столовой даже через закрытые входные двери. Локонте, оторопело развернувшийся на голос, мало что понимал в этой какофонии, разъедающей его мозг, а Флоран не понимал вообще ничего и теперь просто стоял, молча дожидаясь, пока из Джеремиа выльется этот поток словес об их поведении, об их ненормальности и о прочей несуразице. Мужчинам оставалось лишь догадываться о том, сколько конкретно падре стоял у входной двери и слушал сбивчивую итальянскую речь, наблюдая за их объятьями.Наконец, красный от злости Джеремиа, кинув на них обоих презрительный, полный ненависти взгляд, хлопнул дверью дома, которая закрылась с ужасным лязгом, и оставил любовников одних в таком состоянии, что это и описать невозможно.– Микеле... – осторожно проговорил Мот, видя, как итальянец уперся мгновенно отупевшим взглядом в дверь. – Я пойду в дом и поговорю с ним, – Флоран попытался придать своему голосу достаточно уверенности, но Микеланджело прекрасно понял – Мот попросту перед ним кичится. И перед собой заодно. – Прекрасно. И что ты ему скажешь? – резонно спросил Микеле. – Ты хоть представляешь себе, что вообще сейчас там начнется?– Не представляю… – вздохнул француз. – Наверное, ты повезешь меня в Париж в разных сумках. Разными самолетами.– Шутишь? – в напряжении изогнул брови Мик. – Мадонна, какой же я идиот, – схватил себя руками за волосы на висках Микеле и глубоко вздохнул, покачиваясь из стороны в сторону. – Привез тебя на свою голову... Знал ведь, что подобное может произойти, и все равно ведь привез!– Микеланджело, твою мать, Локонте, – жестко проговорил Флоран. – Мы, блять, столько перенесли, и у нас с тобой все зашло слишком далеко, чтобы я боялся… – но итальянец не дал Моту договорить.– Нет, Фло. Ты оттуда точно не выйдешь, – пробормотал Микеле, собираясь с духом. А что теперь делать: поздно уже, сделанного обратно не разделать. – Живым, по крайней мере. Ты его просто не знаешь… Сегодня он был с тобой относительно галантен, поверь мне. Обычно все гораздо хуже. Даже я не представляю, что сейчас начнется, а ты!.. – Локонте подошел к двери и, открыв ее, проговорил: – А ты стой здесь и дыши свежим воздухом. Не вздумай входить! – и Мик зашел в дом, не дав себе ни единой секунды на раздумья.Так сложилось в их семье с самого начала – всё и всегда было подчинено законам отца. Кто-то смирился с этим, поступая мудро – Рипальта, к примеру, вела себя чисто по-женски: делала так, как хотел ее муж, но вносила толику таких изменений, которые поворачивали ситуацию в ее пользу, и, как итог, Джеремиа, довольный своей женой, и не понимал, что, по сути, поступил так, как нужно было ей самой. Для Микеле же само это слово – ?подчинение?, всегда, с самого раннего детства, несло ужасный дискомфорт, особенно если этого требовал от него отец. У Мика не получалось сделать первый шаг к примирению, не получалось играть в послушного ребенка. Он не мог, он не хотел мириться с вынужденным послушанием, однако раз за разом его резко и сильно осаждали, раз за разом говорили, что его слово здесь не имеет никакого веса, раз за разом отец холодно заявлял, что он обязан слушаться старших. Обязан, обязан, обязан… Зато они ему почему-то никогда ничего ему не были обязаны!В восемь лет не были обязаны поинтересоваться, как проходит его день, в двадцать были не обязаны просто узнать, как его дела в чужой стране: на что он живет, где он живет… Про дальнейшие года и говорить нечего!А сейчас сам Микеле им ничего не должен.Когда Микеланджело, чувствуя головокружение, зашел в столовую, он увидел, как Джеремиа, пока еще молча, медленно ходил туда-обратно около обеденного стола, в который буквально вжались остальные члены семьи – невеста Пьетро, Селеста, которая и так чувствовала себя плохо, вообще побелела и тряслась, как осиновый лист. Рипальта, сидя с другой стороны стола, то и дело кидала взгляд на вошедшего с террасы Микеле, едва сдерживалась, чтобы не броситься к нему и обнять, защитить от Джеремиа, и лишь потирала мгновенно покрасневшие глаза. Мик увидел, как припухли ее веки, и, стоя перед отцом, словно провинившийся школьник, мысленно умолял мать не начинать рыдать – он почти готов к тому, что сейчас разразится грандиозный скандал, пусть он пока и не представляет его масштабов, на самом деле, однако слёз матери он точно не выдержит. Кроме того, Локонте не понимал, знают ли уже все находящиеся в комнате причину такого всплеска злости, поэтому продолжал просто стоять и молчать.Переведя взгляд на отца, Микеланджело подумал о том, что, хвала Мадонне, на нем самом нет ничего красного – Джеремиа смахивал на взбешенного быка, который готов был затоптать насмерть любого, кто приблизится к нему ближе, чем на метра три: руки мужчины, сжатые в кулаки, дрожали, на виске билась жилка, а нижняя губа подрагивала, выдавая просто крайнюю степень ненависти. Микеланджело поморщился, тихо, но глубоко вздохнув и заскользив взглядом по столовой, натыкаясь на легкие, почти незаметные, трещинки в стенах. Да, Мот, молодец! Так спалиться – это же умудриться еще надо было. Хотя с какого черта он винит в этом Флорана? И сам-то не лучше! Стук упавшего бокала с вином – дрожащая Селеста, которая словно пыталась спрятаться за Пьетро от повисшего в воздухе гнева, почти физической дымкой окутавшего комнату, неосторожно задела его дрожащей рукой – положил начало яростному крику главы семейства. Локонте вздрогнул от резкого звука и понял – началось. Началось, и неизвестно вообще, чем закончится в итоге. Руки сразу непроизвольно, до боли в пальцах, сжались в кулаки.– Микеле Локонте! – голос отца был относительно тих, поначалу, но быстро набирал громкость. Микеланджело усилием воли заставил себя выпрямиться и теперь смотрел прямо в глаза Джеремиа, не отводя взгляд. Отводишь, прячешь взгляд – значит, боишься. Но Мик не боялся. – Как ты объяснишь это всё своей семье? Как ты это объяснишь мне с матерью?– едва ли не утробным голосом продолжил Джеремиа, проговаривая слова едва ли не по слогам. Рипальта смотрела на мужа и сына и не могла ничего добавить: похоже, от шока она потеряла дар речи. – Как все это понимать, Микеле?! Я тебя спрашиваю! Как ты это объяснишь? – словно дикий зверь, которого пронзили пулей навылет, взревел мужчина. Всё! Началось. – Ты!.. Как ты мог?! – голос отца все набирал и набирал обороты и теперь почти звенел в тишине комнаты.– Джеремиа, успокойся! – попросила Рипальта мужа, приблизившегося к сыну так, что между ними оставался метр максимум. – Сядь за стол и обсуди с Микеле всё спокойно. Что вообще произошло, мы не понимаем... – все-таки не знают еще. Что же... Сейчас для всех будет прекрасный сюрприз. Так сказать, самая вкусная вишенка на торте.– Не лезь! – осадил жену Джеремиа, стоя почти рядом с сыном. – Не лезь, пока тебя об этом не просят! Воспитала! – горько засмеялся падре, указывая ладонью на Микеланджело. – Своими потаканиями и попущениями воспитала! Да его пороть надо было, чтоб и мыслей таких не было, а ты…– Не ори на нее! – прорычал Мик, чувствуя свист ненависти в глотке. У него уже заканчивалось терпение и хоть какая-то выдержка: хорошо, препирательства с ним самим и возмущение на то, что он сделал – это одно, это он даже может попробовать понять, но вот крики на мать – совершенно другое! – Прекрати сейчас же на нее орать! – Не сметь указывать мне в моем же доме! – взорвался Джеремиа. Крик повис в воздухе звоном. – Никому это не позволено! Тем более, – мужчина выплюнул эти слова, – тебе! Porko Madona! [Твою мать]!Скандал грозил перейти все разумные и неразумные границы. Микеланджело, Анжела и Пьетро, конечно, прекрасно знали суровый нрав своего отца, но обычно ссоры больше походили на какую-то быстропроходящую грозу, хотя не обходилось и без ультразвука со стороны всех трех детей семейства, и без битья всего, что попадалось под руку, родителями, в основном, именно отцом – уж что-что, а скандалить итальянцы могут качественно, долго и со вкусом. Однако такие ссоры не были слишком продолжительными: все быстро отходили, потому как заканчивались либо силы, либо нервы, либо посуда, которую можно было разбить, и на следующий день, как ни в чем не бывало, родственники просили друг друга передать свежезаваренный кофе в уцелевшей чашке. Сейчас же Микеле все нутром ощущал, что над ним нависла не то что гроза – настоящий тайфун под именем ?Джеремиа?. – Ох, простите великодушно, падре, – нагло рассмеялся Микеле отцу в лицо, делая поклон, какой он обычно делал на сцене в постановке. – Как же это я посмел Вам перечить…– Где мы с Рипальтой так провинились перед Богом, что ты стал… – Джеремиа не произнес, а даже выплюнул следующее слово на всю столовую, – culattone [педиком]?! Как ты можешь это нам всем объяснить? – в комнате повисла могильная тишина. Взгляды всех родственников, включая Селесту и маленькую Беллу, которой Анжела сразу зажала уши, обратились к Микеланджело. Рипальта резко осела на стул, в шоке пытаясь осмыслить то, что произнес ее муж. Остальные уставились на Микеле так, будто он только что зашел и признался, что убил человека. Теперь никто не знал, то нужно сказать дальше и нужно ли говорить вообще?– Почему я вообще обязан что-то тебе объяснять? – не выдержав такой тишины и судорожно сглотнув, Микеле вздрогнул от мерзкого итальянского слова, которое прозвучало в сто – нет, в тысячу! – раз хуже из уст его разозленного отца. – Ты не заслуживаешь от меня и слова об этом! – в этот момент Джеремиа просто сорвался, и Микеланджело даже на секунду искренне пожалел о том, что высказался настолько резко: Локонте почувствовал, как его голову начало жечь, потому что рука отца резко схватила его за крашеные, чуть отросшие волосы, но отпустила, почти мгновенно – рядом возник Пьетро, крикнувший, чтобы они оба сейчас же успокоились. – Замолчите оба! – постарался остудить их пыл мужчина, вскочив со стула и встав между ними. – Вы вообще слышите себя? Хватит вести себя как... Сядьте!– Не лезь, куда тебя не просят, Пьетро! – голос отца прогремел на всю столовую, и падре предпринял попытку освободиться от руки сына, которая крепко держала его за одежду.– Не надо, не лезь, и правда, – сначала приложив свою ладонь к теплой руке брата, а затем легонько сжав его плечо, относительно спокойно, даже как-то мягко сказал Микеланджело. – Пьетро, ты же теперь у нас единственный, кто может продолжить славную, – Микеле издевательски выделил голосом это слово, – чету. Кто у тебя там? Мальчик или девочка, не напомнишь мне? В любом случае, отец будет чертовски рад ребенку от единственного сына, который продлит род Локонте, не так ли, caro padre [уважаемый отец]? Пьетро все так же стоял между двумя мужчинами, держа и первого, и второго за одежду на вытянутых руках. Недолго думая, падре оттолкнул от себя младшего Локонте, и тот, еле-еле удержавшись на ногах, отлетел обратно к своему стулу и к Селесте. Ненависть, казалось, сочилась из Джеремиа, который буквально смёл младшего сына со своего пути и продолжил наседать на Микеланджело. Однако руку вспыльчивый итальянец больше на Мика не поднимал. Пока что, по крайней мере. Микеле, судорожно вздохнув от неожиданного действия отца, покосился на него и отошел на пару шагов. – Хотя нет, ты прав! Я объясню! – наконец, подал голос Локонте. Внутри у него все закипело, и ярость потребовала выхода, потребовала обличить себя в слова. Как же ему все это, блять, надоело! Внутренняя чаша переполнилась: последняя капля в виде действия отца вынудила всю обиду излиться, и для Микеланджело наступил такой момент, когда терпеть у него больше не было ни смысла, ни сил, ни желания. Да и, в конце-то концов, с какой стати он должен скрываться теперь, когда Джеремиа сам все увидел... – Да! Я с ним! Он помог мне, он был со мной тогда, когда никто из вас, – мужчина окинул взглядом родных, – даже не стремился узнать, что со мной. Вам всем хватало того, что я звонил хотя бы раз в три месяца! Тебе, – показав ладонью на отца, воскликнул Микеле, – всегда было плевать на то, что со мной происходит, даже тогда, когда я жил в этом доме… А уж когда я переехал, – Микеле чувствовал, что распаляется так, будто внутри него начал извергаться какой-то вулкан: даже горло зажгло и живот с грудью заболели. – После этого тебе стало совсем все равно. Вспомни, как долго ты не разговаривал со мной по телефону! Ты хоть раз спросил, как мои дела? Хоть раз ты пытался меня понять? Нет, нет и еще раз нет! Ни тогда, когда я поступил на архитектурный! Ни тогда, когда я переехал в Бельгию, а после – во Францию! Ни-ког-да! – Замолчи, Микеле, – поднявшись со стула, воскликнула Рипальта, силясь успокоить если не мужа, то хотя бы сына. Впрочем, у нее все равно ничего не вышло. – Ты очень ошибаешься в своих словах…– Нет, mamma [мама]! Мне уже все равно, что вы скажете. Ни по поводу квартиры, ни по поводу работы, ни по поводу моего образа жизни! Мне далеко не шестнадцать лет, и я вправе выбрать ту жизнь, которую хочу прожить!.. – Ты должен жить той жизнью, которую ты заслуживаешь! – осадил мужчину отец, налитыми кровью глазами следя за скривившимся в ответ на его выкрик лицом Микеле.– По твоему мнению, счастья я не заслуживаю? – резонно спросил Локонте, имея ввиду все то, что он перенес до этого. – Не заслуживаю я ни спокойствия, ни хорошей работы, ни возможности заниматься тем, что мне действительно интересно? Я не заслуживаю всего этого после того, что мне пришлось перенести, ты это имеешь ввиду? Да вы, все вы, – окинул взглядом всю свою семью Мик, – не знаете и половины из того, что произошло со мной за эти года! Я всегда хотел большего, а ты еще в самом начале решил, что можешь за меня выбирать, как мне жить: ты отдал меня в школу для идиотов! Ты вообще понимаешь, что ты тогда, блять, сделал?!– Еще раз ты скажешь что-нибудь про мои действия, и я тебя снова ударю, – предупредил Джеремиа Микеланджело, осторожно, словно тигр к своей добыче, подходя к сыну ближе. – Я сделал то, что посчитал нужным на тот момент, и не тебе меня судить за это.– Не мне? – воскликнул Микеле. – Ты сейчас серьезно? Не мне?.. – Мик запнулся и задохнулся, потому что даже не нашелся, что на это ответить. – Ты можешь говорить что угодно, отец, – вдруг подозрительно спокойным голосом продолжил Локонте, выдержав паузу секунд в пять. – Можешь винить, можешь говорить, насколько все это неправильно. Я много думал над этим – о, поверь, у меня была куча времени, особенно тогда, когда я был долго прикован к постели после теракта! – и теперь мне все равно на твои претензии, на возгласы окружающих, – при упоминании о теракте Микеланджело почувствовал ноющую боль во всем теле, но не стал обращать на это внимания. Ему важно было договорить. К тому же, его слова явно возымели эффект – все родственники обескураженно посмотрели на него, не зная, что ответить на такие слова: ведь никто из них не знал о том, что Мик долгое время восстанавливал свое здоровье в клинике. – Я изменился и изменил свою жизнь. Я не послушал тебя в шестнадцать, не послушаю и теперь!Это, естественно, была далеко не первая ссора с отцом – они много раз выясняли отношения на повышенных тонах, даром что импульсивные итальянцы. Поначалу Локонте как-то мирился с этим, потому что отец просто ни в какую не желал его слушать, не то что слышать, а матери не было дела до их скандалов, поскольку она уже давным-давно к этому привыкла и знала, что на следующий день все пройдет, и они оба успокоятся. Но ни одна их ссора не была настолько разрушающей, как сегодняшняя. Сейчас Микеле хотел выйти из этого замкнутого круга раз и навсегда, потому что каждый разговор с отцом был сплошным упреком с обвинениями и отсутствием возможности хоть как-то объяснить мотивы своих поступков – будь то отъезд, выбор учебного заведения или что-то иное. – Мы уедем, – твердо проговорил Микеланджело. – Сегодня же!– Да, пожалуйста, соблаговолите! – вскричал падре, голос которого почти сорвался на гневный рык. – Вот только не рассчитывай на то, что я буду хоть как-то помогать тебе после всего того, что здесь увидел.– Я не пойму, ты что, много мне помогал? – ответил Микеле. – По-моему, я всегда всего добивался сам. Я попросил у вас денег лишь однажды, когда мне не на что было жить вообще! Когда я не мог даже билет себе на дорогу обратно купить! И все, больше я у тебя денег ни разу не просил, – выдавил из себя итальянец, пытаясь подавить в голове воспоминания о тех страшных годах безденежья, которые сейчас вызывали комок в горле. Это действительно было жуткое время, потому что итальянец иногда не знал, сможет ли он вообще завтра хоть что-нибудь поесть – а засыпать с такими мыслями где-то в городском парке на лавке – и это в лучшем случае! – просто невыносимо.– Что же… Синьор, или, простите, – исправился Джеремиа, злобным тоном проговорив другое, более точное, по его мнению, слово: – месье Микеле Локонте, – если бы взглядом можно было убивать людей, то Микеланджело уже никогда бы не пришлось ни о чем волноваться: он бы умер прямо напротив своего отца. Но такими способностями, к счастью, Джеремиа не обладал и поэтому добил Мика словами. – Если ты уедешь, ты… Ты мне больше не сын, – такие слова отобрали последнюю жалко теплящуюся надежду внутри Локонте на решение конфликта относительно мирным путем. – Живи с ним, как знаешь. – Не сын? – осмысливая произнесенное падре предложение, медленно, очень вдумчиво повторил Микеланджело, взбесившись окончательно. Только вместо обычного крика из его горла вырвался утробный хрип, очень низкий голос, который можно было бы и не расслышать. Но Джеремиа все же услышал. – А не перестал ли я им быть, когда ушел отсюда? Не перестал ли я им быть, когда покинул Италию? Не перестал ли я им быть, когда ты отдал меня в этот чертов "лицей"? Я уже давно не твой сын, – согласно подвел черту под словами отца Мик.– Микеле! – Рипальта пораженно ахнула и схватилась за голову, обескураженная происходящим окончательно. Она попросту не могла поверить в то, что слышала. В столовой воцарилась такая мертвая тишина, какая обычно существует на похоронах близкого человека. Все сидящие за столом буквально обомлели от слов, сказанных Микеле и Джеремиа. – Не говори так! – тихо попросила Рипальта своего сына. Жалостливый взгляд матери Микеланджело долго выдерживать не мог, поэтому он отвернулся от нее, проговорив следующие слова уже не глядя в ее сторону:– Mamma! [Мама]! Почему я должен перед вами оправдываться, если вы не хотите меня принять? – резонно воскликнул Микеланджело, глядя, впрочем, на стену, не на мать. Не мог он на нее смотреть. Боялся, что она расплачется, а ему так не хотелось это видеть. – Вы понятия не имеете, что я чувствую, и никогда не понимали! – Микеле вновь сорвался на громкий крик, обращаясь к падре. – Нахрен мне нужны твои нравственные поучения сейчас? Как только я просил помочь мне, как только задумывался о чем-то для себя – я сразу становился в твоих глазах эгоистом! Спасибо за поддержку, padre [отец]! – заходящийся от злости Мик стучал зубами, и от этого его голос невероятно сильно дрожал, срываясь в тонкий противный фальцет. Мужчина в ярости пнул стоящий рядом с ним стул, и тот сразу отлетел в сторону Пьетро, который так и не сел обратно рядом с Селестой, а стоял, прикрывая ее от разборок, начавшихся в их доме. Брат попытался заслониться от стула руками, но у него это почти не получилось – разве что прилетела мебель ему не в живот, а в колени, что было настолько же больно. Его невеста, не удержавшись, вскрикнула от испуга.Джеремиа, потеряв всякий контроль над собою, неожиданно сильно замахнулся и резко нанес красному от злости Мику довольно болезненный удар по левой щеке, отчего итальянец, судорожно захлебнувшись своими последними словами, сразу схватился за лицо. В ушах Локонте еще пару секунд стояли звук удара пощечины и грохот стула, который попал в Пьетро. Оторопело глядя на семью, Микеланджело отступил на пару шагов назад, прижавшись спиной к большому шкафу с посудой.– Я говорил тебе, чтобы ты успокоился, – произнес отец голосом, тихим, не выражавшим никаких эмоций. Это было страшнее, чем если бы он сейчас начинал кричать. Потому что через несколько секунд может начаться то, с чем не сравнится никакой Армагеддон.Микеланджело стоял, словно статуя и тупо смотрел на отца, осторожно касаясь содранной кожи на щеке, которую сильно жгло. Кажется, она даже немного кровила. В семье на него ни разу не поднимали руку до сегодняшнего дня. Спустя пару секунд, когда до сознания Мика окончательно дошло, что отец его ударил, щека загорелась так, будто Микеле подставил лицо к огню, горящему внутри камина. Внутри мужчины что-то дрогнуло – сил справляться с накопившейся за все годы злостью просто не осталось: все буквально взорвалось – кажется, будто и изнутри, и снаружи. Он же не робот, он не мог просто так взять и отключить эмоции! Дальше Микеланджело уже почти ничего не помнил: ни сути криков и воплей отца, ни заплаканное лицо матери, которая пыталась вразумить Джеремиа, ни собственных слов. Микеланджело всеми фибрами души почувствовал, что хочет убраться отсюда подальше и больше никогда не возвращаться. Локонте зло смотрел вокруг себя, не понимая, почему не сделал этого раньше: почему не разорвал сети совсем?– Да пошел ты! – это было единственное предложение, которое Локонте вообще смог адекватно вспомнить спустя несколько часов, когда проворачивал в голове эту ситуацию. Ничего кроме.– Микеле! – сглотнув, мать встала из-за стола и повысила на сына голос. – Сейчас же прекрати! – она вскочила со своего места, в три шага оказалась около сына и схватила Локонте за руку, развернув его к себе и с осуждением глядя в его глаза. – Микеле, зачем ты так сказал?– Да ты что, издеваешься? – ненависть к отцу мешала сделать даже простой вдох. – Отпусти, mamma [мама]! Так что, я тебе не сын больше, так ты решил? – презрительно улыбнулся Микеланджело, выдернув руку из хватки Рипальты и обращаясь к Джеремиа. Падре со всей дури стукнул рукой по столу, так, что стол пошатнулся, как и вся стоявшая на нем посуда.– Замолчите! – возможно, Анжела бы и не психанула окончательно, если бы ложка, отлетевшая в сторону от того, что Джеремиа ударил рукой по столешнице, не попала бы ее дочке по рукам. Анж нервно выдохнула, отложила от Беллы ложку и, заграбастав дочь в объятья, поднялась из-за стола, громко отодвинув стул. Противный звук заставил девочку зажать уши ладонями. – Если вы сейчас же не прекратите, мы уедем отсюда! – пригрозила женщина. Только вот попытка перекричать отца и брата потерпела сокрушительное фиаско. Более того, ее не то что не услышали, а, напротив, повели себя еще хуже: для придания вескости своим словам глава семейства, оскорблённый поведением своего сына, смахнул со стола бокал с вином.– Не лезь не в свое дело! – прикрикнул синьор Локонте на дочь. Внимание Беллы привлекло стоявшее рядом с ней чистое блюдце. Малышка решила, что, раз ее саму и ее маму не слышат, то нужно поступить как взрослые, привлекая к себе внимание. Девочка вырвалась из рук матери, схватила свою тарелку и изо всех своих сил бросила ее об пол. Ничего не случилось: блюдце стукнулось ребром и прокатилось в сторону окна, так и не разбившись на мелкие осколки. Белла начала жалобно хныкать, потому что дорогие ее сердцу люди ругались, а ей этого очень не хотелось. Кроме того, на малышку совсем не обращали внимания – да что такое-то?– Ну, давай, ты еще начни! – недовольно пожурила Анжела свою дочь, оглядываясь на свое непутевое семейство. Как ни странно, но плач Беллы, кажется, немного утихомирил Джеремиа, хотя, возможно, он попросту сорвал себе голос. Рипальта постаралась что-то сказать своему мужу, но тот пресек ее обращение одним лишь движением руки. Микеле же вообще просто продолжал стоять и молчать, глядя на отца, не ругаясь с ним, не крича больше, подобно ему. Все. Вот это уже был полный крах. Если бы Микеланджело сейчас продолжил кричать, то поводов для сильного беспокойства точно бы не было – такое с итальянцем происходило часто, но он быстро перегорал и успокаивался, готовый извиниться за свою импульсивность. Однако мужчина, то и дело прикусывающий бледные, почти бескровные губы, молчал, и это молчание было страшнее любых выкриков. Женщина, не посмотрев больше на своих родных, потянула дочь за руку и пошла к выходу. Она больше не собиралась здесь оставаться. К счастью, они приехали сюда на своей машине, а не на автобусе. По-хорошему, следовало бы выйти из столовой еще в самом начале ссоры, чтобы не травмировать психику девочки, но Анж была в таком шоке от того факта, что отец все-таки об этом узнал, да еще и так… Боже, это было ужасно, и странно, что Микеле вообще еще жив: с Джеремиа сталось бы не рассчитать силу в порыве ярости из-за такого известия, и украсить кровью собственного сына пол в столовой.***Стоя какое-то время на террасе, так, как попросил его Мик, Мот понял, что в доме Локонте началось что-то невообразимое, поскольку повышенный тон отца Микеланджело доносился даже до Флорана, и, по правде говоря, мужчина теперь даже боялся заходить в эту итальянскую обитель, хотя его обычно в этой жизни мало что пугало. В конце концов, он труп своего брата вживую в трех метрах от себя видел. Но сейчас другое. Воистину, верно говорят – бояться нужно не мертвых, а живых. Фло слышал крики падре, не менее громкие вопли своего любовника в ответ и голос матери Мика, которая, видимо, пробовала возразить мужу, чтобы защитить от него своего сына, или, наоборот, добавляла масла в огонь, но слова женщины, что бы она ни говорила, явно тонули в громких гневных выкриках отца.Глубоко вздохнув, Флоран, гипнотизируя входную дверь, собрался с силами и дернул ручку, открывая дверь на себя. Нельзя же оставлять Локонте там одного, буквально на растерзание всей его семье? Пройдя по небольшому коридору, что вел в столовую, Мот невольно вздрогнул от представшей его взгляду картины: Пьетро, потирающий отбитую стулом ногу, донельзя ошарашенные родители итальянца и маленькая дрожащая Белла около дверей, обнимающая Анжелу, которая пыталась увести дочь из столовой. Этому действию как раз таки и помешал оторопевший Фло, так неожиданно оказавшийся в дверях. Анж грустно посмотрела на него и повела бровями, покачав головой, мол, что же ты натворил, идиот такой?В столовой на пару секунд воцарилось гробовое молчание.– Итак, месье… – Джеремиа отвернулся от сына, изогнул губы в презрительной усмешке и сузил глаза. – Месье Мот, – надменный взгляд положил очень нехорошее начало беседе между французом и Локонте-старшим. Очень-очень нехорошее. Однако Флоран понимал, что ему самому нужно сдержаться, сдержаться, во что бы то ни стало – Фло уже и так конкретно напортачил за последние несколько минут, и теперь ему до чертей хотелось бы быть безупречно холодным и несгибаемым, но вновь воцарившаяся в комнате вслед за словами отца семейства пауза слишком хорошо говорила сама за себя. Мужчину все находящиеся в столовой, кроме Микеле и Анжелы с дочерью, рассматривали, как какой-то противный, гадкий во всем своем обличье экспонат в музее под стеклянной крышкой. – Я должен… – начал было довольно спесиво Фло, но закончить не смог.– Покинуть этот дом, – завершил за Флорана его предложение по-английски Джеремиа, уставившись на мужчину в упор так пристально и хмуро, что Мот невольно поежился. Вообще, мало кому удавалось заставить мужчину чувствовать неловкость и опасение, и сейчас эти ощущения грызли все внутренности. Флоран, на самом деле, боялся не столько за себя или за то, что с ним самим могут сделать в этом доме, сколько за то, как все происходящее в итоге так или иначе отразится на Микеле, который, как Фло видел, стоял буквально сам не свой – весь побледнел и трясся от злости, но пока что молчал. Или выорался, что говорится, или только начинает закипать – Мот пока что не понимал до конца.– Ваш сын… – предпринял француз еще одну, пока что осторожную попытку начать разговор на общепринятом иностранном, пока что еще довольно спокойную. – Ваш сын, Микеланджело, он…– У меня нет сына по имени ?Микеланджело?! – взорвался отец семейства, не дав французу даже договорить. – Нет, и не было никогда, ясно?! Есть какой-то Diavolo [дьявол] крашеный с лицом моего сына! А тот, кто назвал себя этим уродским именем, – Мик, чувствуя, как его вновь начинает потряхивать от ярости, качнул головой в сторону и уставился на отца, пораженно рассмеявшись на выдохе, – сейчас возьмет и проводит вас до порога, месье Мот.– Замолчи! – ударил по столу рукой Микеле, не выдерживая. – Почему, объясни мне, ты не?!. – но отец вновь проигнорировал его. Однако Локонте замолчал не из-за отца, а из-за Флорана, который поднял руку и посмотрел на своего любовника, призывая его замолчать. – Ascoltami, signor Loconte [Послушайте меня, синьор Локонте], – проговорил Фло, силой воли заставив себя выпрямить спину. Сердце быстро билось где-то в горле, а голова кружилась от ненависти, опьянения и легкого страха. Микеланджело в изумлении уставился на Мота, который произнес эти слова на итальянском языке. Локонте теперь знал, что Фло очень не любил разговаривать на его языке – это казалось французу неимоверно сложным, хотя созвучных слов было довольно много. – Potremmo essere in grado di parlare con calma [Возможно, мы сумеем поговорить спокойно]? – в этот момент Флорану показалось, что сейчас в него что-то прилетит. Но не прилетело – Рипальта сдержала своего мужа, встав между ним и Мотом. Француз понимал, что Джеремиа попросту не будет его слушать – останется слеп и глух ко всем доводам мужчины о том, что Микеле сам решил быть вместе с Флораном, Фло же и в самом деле тогда, в квартире Локонте, не принуждал его к этому решению! Да и что вообще Мот мог ответить сейчас на слова отца итальянца? Простите, синьор Локонте, я сбил с правильного пути вашего сына? Извините, синьор Локонте, я имею вашего сына в разных позах физически, а сам Микеле не менее извращенно трахает меня морально? То есть, он трахает мне мозг, а по ночам я въебываю его тело в кровать?– Скажите то, что вы хотели мне сказать, только спокойно, – Мот ощущал, как внутри все буквально горит, и, только произнеся предложение, понял, что он сбился на английский снова. Вспоминая слова, Флоран вернулся на итальянский: – Non è necessario uccidere me [Не нужно меня убивать].– Ну да, переправлять тело в другую страну будет проблематично. Как можно быстрее убери свою французскую рожу из моего дома сам, без моей помощи, – процедил сквозь крепко сжатые зубы Джеремиа. Он явно не считал Флорана достойным того, чтобы говорить с ним на ?великом и могучем? итальянском языке, поэтому продолжал вещать по-английски.– Я не имею привычки оставлять разговор неоконченным, – весьма быстро просек эту фишку Мот и продолжил так же по-английски. – Не думаю, что это красиво по отношению к собеседнику, – скрипнул Фло, снова чудом сдержавшись от колкости и переведя взгляд на Рипальту, надеясь, что хотя бы она что-нибудь скажет в противовес словам мужа. Но женщина испуганно смотрела на него и молчала. И хотя Флоран понимал, что союзников здесь у них с Микеле нет, он все равно надеялся на какую-то помощь со стороны.– А вот я считаю разговор между нами завершенным. Не нужно пытаться мне что-то объяснить, месье Мот. Если уж ты родился мужчиной, – убежденно произнес Джеремиа, осторожно пододвигаясь к Фло, – то изволь быть мужчиной до конца. И не нужно выдумывать что-то противоестественное! Привезти в мой дом culattone [пидораса]!.. О, на это могло хватить мозгов только у тебя! – воскликнул падре, указывая пальцем на сына.Флоран не понял значения сказанного слова, в конце концов, на курсах крепкий итальянский мат он не проходил, но прекрасно осознал, что это слово о нем, и что это явно не что-то приятное. Поэтому он выдержал паузу, чуть слышно вздохнув через нос. У него даже мурашки по спине пробежали. Он прекрасно понимал, что никакие слова не подействуют на отца Локонте. Во многом сейчас этот разговор напоминал Моту разговор с его собственной матерью – ты хоть головой об стену с разбегу ударься и разбейся вдребезги, но если она уперлась, то ты ничего не сделаешь. Ты отверженный, ты отщепенец только потому, что рискнул думать иначе, решился изменить устой вокруг самого себя, смог жить так, как хочешь ты.– Я готов потерпеть от вас совершенно не заслуженные мною оскорбления еще немного, – презрительно произнес Флоран, раньше никогда не позволявший себе разговаривать в таком тоне с людьми, которые были старше его – мужчина все же имел слишком хорошее воспитание, – однако попрошу вас не заходить слишком далеко в своей злости. Микеланджело, – Фло назвал Мика так назло мужчине и с удовольствием заметил, как Джеремиа поменялся в лице, – не глуп, и его решения, как бы сильно они вам не претили, это его решения. Очнитесь, синьор, – негромко сказал Мот, – поймите же своего сына.– И так он отплатил мне за мою любовь и заботу?– Да у него от ваших любви и заботы в тридцать шесть лет волосы седые! – выкрикнул после небольшой заминки Мот. Выкрикнул, и только после понял, что завелся. – Non è un ragazzino [Он не маленький мальчик], за чьим поведением нужно следить! – Флоран начал было на итальянском, но быстро сбился на английский и сжал правую руку так, что ногти больно впились в ладонь, а сухожилия противно заныли. Его дергала ненависть, и голос отца Локонте доносился словно сквозь подушку. – Да как ты смеешь?.. В моем доме! Да ты!.. Сколько ты уже спишь с ним? – внезапно сменил тему Джеремиа, взревев так, что у Мота уши заложило. Синьор Локонте выглядел так, будто еще чуть-чуть, и он взорвется: мужчина покраснел, глаза его были налиты кровью, кроме того, он очень тяжело дышал, отчего слова вылетали на каждом выдохе.– Хватит! – возмущенно воскликнул Микеланджело, безумными глазами глядя на всю эту заваруху и схватившись за голову. – Отец, прекрати сейчас же! Флоран! – Как ты уговорил его на такое? – страшным голосом продолжил глава семейства, игнорируя нервные выкрики сына.– Я сам пришел к нему! Я выучил его язык и его произношение! – ответил Микеланджело за Флорана, не дав тому и слова вставить. Эта какофония, происходящая сейчас в столовой, была не просто чем-то, из ряда вон выходящим, а чем-то, чему вообще не было названия: у Микеле буквально звенело в голове от криков отца, от собственных криков, от того, что все родственники сейчас наблюдают за этим, от того, что нужно защитить Фло от всех, кто здесь находится…– Заткнись, пока с тобой не говорят! – осадил сына Джеремиа. – Да что ты вообще понимаешь? Не дорос еще до моих лет!– Что я понимаю почти в сорок? – голос Микеланджело сел, и мужчина уже не мог кричать так громко, чтобы выразить всю свою злость на отца. – Много чего!– Микеле, прекрати это, – воззвал к итальянцу Мот, вновь подняв руку, стремясь успокоить своего любовника. – Дай мне сказать. В самом деле, он разговаривает со мной, так хотя бы ты дай мне, – Флоран выделил это слово голосом, – возможность ответить. Синьор, поймите и его, и меня, – француз повернул голову к Микеланджело, взглядом спрашивая о рамках дозволенного, о том, что можно сказать, а чего говорить не стоит. Мик, глядя на Фло поочередно дергающимися глазами, кивнул, предоставляя Моту полную свободу действий, потому что хуже уже точно сделать нельзя. – Неужели постель так важна для вас? Неужели после этого Микеле стал для вас другим? Неужели он должен доказывать то, что он… Да послушайте же меня! – отчаянно воскликнул Мот. Заметив, что его снова хотят перебить, Флоран сделал останавливающий жест рукой, но он не возымел должного эффекта.– Ты сумасшедший, который только и умеет, что трахаться с мужчинами! – Фло был поражен голосовым способностям Джеремиа – да если бы у него такой голос был, то он бы в опере пел, а тут его так бездарно растрачивают на выкрики о том, что сын просто невероятная мразь. – Выметайся из моего дома! Нет! Выметайтесь! Оба! Чтоб глаза мои больше вас не видели! – Джеремиа даже пыхтел от злости. Рипальта же стояла недалеко, около стола, и уже не пыталась утереть бегущие по ее лицу слезы. Флоран, конечно, пил достаточно, но его организм вроде бы еще должен был нормально функционировать. Однако удар в живот почувствовался довольно неожиданно. Мужчину повело, и он упал на пол, не устояв на согнувшихся в коленях ногах. Распластавшись в странной позе, француз тряс головой, пытаясь прийти в себя – отбитый желудок страшно сводило. На разъезжающихся ногах Фло предпринял попытку подняться и, с переменным успехом, подтянул сначала одну, затем другую ногу к себе.Следующий удар предотвратил уже Микеланджело. Его отец занес руку и уже хотел было ударить Флорана по лицу, но Микеле поймал его кулак и остановил. В итоге прилетело ему самому. Удар вышел не такой уж и сильный, поскольку Мик сумел его сдержать, да и Джеремиа был не в том состоянии, чтобы бить точно в цель, однако припухлость и ощущение ломоты внутри переносицы итальянец все равно почувствовал почти сразу же.– Какого черта ты трогаешь его?! – рассвирепел Микеланджело, больно сжимая длинными пальцами кулак отца.– Что ты только что сказал? – на эмоциях Джеремиа почти перестал дышать. Пьетро подскочил к отцу и попытался разнять их, да куда там! Добился младший Локонте только удара под дых другой рукой, отчего он и согнулся пополам. – Ты зато знаешь, как, – захохотал отец, – ?трогать его?! Ты-то в этом толк знаешь, куда мне до тебя! – и итальянец получил от отца мощный тычок под ребра.Морщась от боли, Микеле отпустил падре и оглянулся на Флорана. Тот распрямился во весь свой рост и расправил напряженные плечи. Вены на руках и на шее буквально почернели, а глаза Флорана налились такой невероятной злостью, что еще одно мгновение – и он ответит на этот удар, уж в этом-то можно было не сомневаться! Флоран никогда и никому не позволял поднимать на себя руку, кроме того случая с Микеланджело, когда он действительно заслужил все эти удары за то, что сотворил с ним. Но сейчас… – Uscire dalla mia casa! [Убирайтесь из моего дома!] – крикнул Джеремиа, резко оттолкнув сына в сторону. Нельзя было проследить направление его взгляда, нельзя было понять, кому это адресовано больше – разъедающая ненависть относилась и к французу, и к итальянцу. – А ты, – обратился синьор Локонте к Микеланджело, – только и умеешь, что раздвигать ноги! Slut [Шлюха]! – и мужчина залился нервным смехом.Флоран услышал только первое и последнее предложение и чувствовал, как скрипят его зубы, чувствовал, как сжимаются мышцы, будто перед прыжком, какой делает тигр, нападая на жертву.– Trova qualcuno meglio per questo ruolo! [Найди кого-нибудь получше на эту роль!] – ответил Микеле на этот выпад. В горле встал комок – Микеле слишком долго сам считал себя шлюхой из-за того, что помнил, как стонал под Аделардом, из-за того, что ему нравилось то ощущение, когда горло перехватывает от недостатка воздуха при близости. Проглотить такое слово Локонте бы не смог, и ему нужно было ответить, что он и сделал. – Флоран, не надо, пожалуйста! – предостерег Микеле француза от нанесения тяжких телесных в чужой стране. – То, что произошло со мной, и то, что я сейчас имею или, напротив, не имею – это моя и лишь моя жизнь! Я властен поставить или не поставить в известность тебя и остальных, я сам волен выбирать то, что считаю нужным! – всю жизнь Микеланджело ждал этого момента, всю жизнь он думал о том, чтобы его буквально вырвало подобными словами и фразами, и это, наконец, случилось. – Вы всю мою жизнь старались контролировать меня, но я устал от этого, – Локонте казалось, что он говорит словно гребаный подросток, которого заколебали родители. Но нет, это было не криком подростка, это было криком усталости от того, что поводья его жизни постоянно находились в руках отца, а Микеле не нуждался в посредниках между самим собой и жизнью вокруг. Да, пусть он не раз ошибался, пусть он обманывался своими грезами, но и эти ошибки только его! Эти ошибки, а также падения и взлеты – только его жизнь! – Отец, я тебя прощаю, – внезапно закончил Микеланджело. – Ты!.. – начал было Джеремиа, ошарашенно глядя на сына, но не обращаясь к нему по имени, будто Микеле и вправду для него больше не существовало. – Да как ты смеешь…– Ты так ничего и не понял, – горько вздохнул Микеланджело, покосившись сначала на брата с сестрой, а затем – на родителей. Канат эмоций, раньше связывающий Мика с домом, треснул пополам, и теперь при взгляде на падре внутри не было никаких чувств. Грудь итальянца мерно вздымалась, а сам Локонте был опустошен: теперь он был не горящим костром с тлеющими углями, каким застал его Мот на веранде, а мерно колышущимся океаном. – Я больше не привязан к тебе, к этому дому, к прошлому, как пес к будке. Ты многое мне дал, но не дал уверенности в том, что я властен над собственной жизнью. Не дал мне ощущения нужности для тебя. И, в конце концов, не дал мне простой отцовской любви. Я изменился с тех пор, как уехал в Бельгию. Еще больше я изменился, когда переехал в Париж. Джеремиа, видимо, хотел еще что-то сказать или, быть может, даже снова ударить, но Микеланджело предостерегающе поднял руку. Еще шаг – и он попросту не сдержится, да и Флорана не сдержит. Джеремиа это тоже понял – сжав кулаки, вскинул подбородок и таким же уверенным властным голосом повторил, чтобы они оба выметались. Мик моргнул, сжал челюсти и, кивну Моту для того, чтобы тот следовал за ним, решительно прошел мимо всех в сторону лестницы – на втором этаже лежали их с Флораном вещи.Ступеньки, ступеньки, ступеньки… Прямо, вверх, направо – его комната. Как он открыл дверь, Мик вообще не помнил. Остановившись, Микеланджело горячими ладонями стер пот со лба и оперся плечом на стенку, тяжело дыша от ненависти. Набрав полные легкие воздуха, Мик задержал дыхание и прислушался к звуку своего быстро бьющегося сердца. Затем мужчина резко выдохнул, чувствуя приятное головокружение, и снова задержал дыхание, силясь унять жгучую противную ненависть, которая все внутри обжигала так, что даже горло драло. Вдохнув и выдохнув так еще несколько раз, итальянец подошел к сумке, брошенной рядом с постелью, упал на колени перед кроватью и, положив голову на край, обессиленно закрылся руками. Так он часто делал в детстве. Вязкую тишину в комнате разбавляли только какие-то обрывки фраз и легкий гул, доносящийся снизу.Микеланджело даже не заметил, как в его комнату вошел Флоран, хотя это случилось всего секунды на три позже. – Я не ожидал, что твой отец настолько деспотичен… Прости меня за то, что я там наговорил, – немного помолчав, добавил Флоран, не понимая, что же ему сейчас делать. Атмосфера, раскаленная раньше, сейчас просто не имела никаких определений по умолчанию. Хуже и случиться не могло. Микеле, что бы он там, внизу, не говорил, сейчас был не то что расстроен – он был разъярен, возможно, даже куда как в большей степени, чем тогда в квартире, по окончанию сезона. – Микеланджело? – неуверенно повторил француз, не понимая, услышал ли его любовник вообще или нет.– Тебе же сказали уже там, внизу, – горько передразнил Флорана Локонте, голос которого был глухим и тонким от обиды, сковавшей горло, и из-за закрытого руками рта, – ?нет Микеланджело и не было никогда?, ты разве не слышал?– Ты идиот? – непонимающе спросил Фло, нахмурившись и подойдя к кровати. – Успокойся сейчас же! – приказал француз.– Чего ты сейчас от меня хочешь, Фло? – поднял голову Микеле и уставился на мужчину покрасневшими глазами. На фоне бледного лица они выглядели так, будто внутри все капилляры полопались. – Чего?.. – непонимающе спросил мужчина снова. Голова сильно кружилась, и в ней отпечатывались слова отца: ?не сын-не сын-не сын!?.– Может, мы уедем? Поехали обратно в аэропорт, сейчас же – перебьем даты на билетах, я доплачу за срочность, если понадобится, и завтра же свалим обратно в Париж? – неловко переступая с ноги на ногу, проговорил Флоран. По крайней мере, он хоть что-то предложил, а не просто промолчал.– Отвали, Мот, – устало проговорил Микеланджело, поднявшись с пола и, пошатнувшись на негнущихся ногах, сев на кровать.– В смысле? – не понял француз.– Иди в жопу, – тихо протянул Микеле. – Какого хрена ты там вообще… – Фло не ожидал такого открытого бунта и на несколько секунд онемел, разглядывая Мика, который уткнулся лицом в ладони. – Молодец, блять!– По-моему, это ты охренел, причем окончательно: я вообще-то и тебя выгораживал там. Тебе еще раз сказать, Локонте, чтобы ты меня услышал? – тут Флоран почувствовал, что его терпению, которое обычно было достойно самого послушного буддийского монаха, приходит конец. – Повтори-ка, Микеланджело, куда ты там меня послал?– В жопу, – бросил Мик, – неужели ты не понял? Я вроде даже не на итальянском изъясняюсь, даже ты должен поня… – и тут произошло неожиданное: Фло ударил. Самым настоящим образом. Послышался звон какой-то разбившейся фарфоровой фигурки: в последний момент Флоран с силой увел свою руку влево от головы итальянца и попал кулаком по столу. Мота так сильно затрясло, что он не мог больше смотреть на Локонте и теперь, отвернувшись, смотрел на осколки.– Так больше не может продолжаться! – рассвирепел француз. Усмешка, такая жесткая, которую Микеланджело очень не любил, появилась на красивых губах Мота, мгновенно преобразовав его лицо в гримасу. Однако Микеле этого не видел: он так и не поднял голову на Фло. – Ты сам дал им тебя сейчас растерзать! И всю жизнь позволял! – Мот чувствовал отвращение ко всей этой ситуации, а особенно – к Мику, потому что в его собственной голове не укладывалось: как вообще Микеланджело, такой сильный Микеланджело, который перенес столько трудностей, позволяет – и позволял! – собой помыкать?.. – Ну да, мне же это всегда было просто пиздец, как приятно! – рассмеялся в ответ итальянец, подняв, наконец, голову. Внутри все сжалось так, что мужчина почти физически ощущал эту пружину. Равно как и то, что она сейчас разожмется. Внутри груди жгло и дышать было сложно. Мику очень хотелось выйти на улицу, но он не мог даже встать для того, чтобы окно в комнате открыть.– Какого хрена ты говоришь так, будто тебе плевать на то, что там случилось? Перед кем ты, Локонте, выебываешься сейчас, передо мной?– Заткнись! Я не хотел, чтобы они узнали, – не ответил Микеле на вопрос Мота. – О, да! Именно поэтому ты притащил меня сюда в качестве своего ?друга?! – вспылив, Фло почувствовал, как гнев, тяжелый гнев, буквально застилающий глаза и заставляющий хрипло дышать ртом, меняется на отчаянье. – Ты мог догадаться, что это случится! Да что там, – перебил себя француз, – я мог догадаться! Я хотел съездить на пару дней и уж точно не рассорить тебя со всей твоей семьей! А ты... Какой же ты трус! – на этих словах Мота будто лягнула лошадь: он даже не сразу осознал, что вообще произошло. Дошло только тогда, когда мужчина, от неожиданности упав на пол, поранил руку об осколки: Микеланджело, в один момент подскочивший на кровати, просто отшвырнул от себя Флорана, дав тому пощечину. – С огнем ведь играешься, Локонте! – поправив прядь волос, лезшую в глаза, Фло быстро поднялся обратно на ноги.– Ага, только вот и ты вместе со мной горишь! – ярость в Мике пылала темным пламенем, а в горле больно драло от злобы. – Можешь назвать меня как угодно, но… – слова выходили обрывками от того, что во рту горело, – не трусом! Я не трус и никогда им не был, ясно тебе?! Я люблю их! Я уважаю своих родителей! Но они… Собирай свои шмотки, Мот, мы уезжаем! – внезапно сменил тему рассерженный не на шутку Микеле и кинулся к своей собственной сумке.– Что – они? Вот что?! – Фло остался на месте, не сдвинувшись ни на миллиметр в сторону. – Что? Ты и слова им сказать не можешь против!– Я могу, но не вижу смысла, – мгновенно парировал Микеланджело. – Они не примут ни одно мое оправдание, ни одно мое извинение. Один – слишком жёсток для этого, а другая думает, что ее опека – это все, что мне нужно! Я не хочу произносить лишних фраз в этом доме, зная, что ору в пустоту. А вообще, – Микеланджело, зло кидая скомканные вещи в сумку, остановился и, развернувшись к Флорану, похлопал, – браво, месье Мот! У вас вышло то, что под силу не каждому: вы моего отца вывели из себя!– Серьезно? Не каждому под силу? Да твой отец от движения воздуха сдетонирует нахрен! Если ты не помнишь, то это ты попросил меня тебя обнять тогда, на веранде! – закипел Мот праведным гневом. – Если ты не помнишь, Локонте, это именно ты начал втолковывать своему отцу что-то за то, что ты сам выбрал этот путь и… Как ты там сказал?.. – переспросил Фло, чувствуя, как у него сводит челюсть из-за того, что он сильно сжал зубы. – ?Я выучил его язык и произношение?? Так ты сказал?! Молодец, Микеле, строки из песни отлично запомнил. Да я слышал твой ор даже на улице! И, в конце концов, именно ты, а не я, пресек разговор! Так что я не один вывел его из равновесия, ты в этом виноват так же, как я, понятно? И не нужно сваливать всю вину на одного меня!– Хорошо, – очень устало произнес Локонте, скрещивая руки на груди. – Я виноват во всем, что случилось здесь и сейчас, а ты виноват в том, что приволок меня сюда в принципе, таким образом, мы с тобой оба большие молодцы. Собирайся. Я так понимаю, вещи ты еще не раскладывал? – требовательно посмотрел итальянец на Флорана. Тот молча мотнул головой. – Вот и молодец, меньше времени на сборы потратим.Флоран, окинув взглядом устало смотрящего на него любовника, пожал плечами и вышел из комнаты.– Куда вы сейчас? – неожиданно спросил женский голос. Микеланджело вздрогнул и обернулся – около двери стояла одетая Анжела. Белла уже давно ждала маму в машине. Анж не шутила, когда сказала, что если ссора не закончится, то они уедут. – Куда вы собрались в ночь, Микеле? Да еще и в таком состоянии?– Мы поедем в аэропорт и сдадим билеты, поменяем их, – пытаясь не показать свою злобу, тихо и довольно спокойно проговорил Микеланджело, укладывая одежду в отсек чемодана. Внезапно джинсы вывалились из его трясущихся рук. Он наклонился за ними и отметил, что голова идет кругом в буквальном смысле этого слова, а в ушах противно звенит. – Вы поедете в Барлетту со мной, – непоколебимо сказала сестра Мика.– И что это значит? – спросил Локонте, попытавшись сложить джинсы аккуратно, но после со злостью швырнув их в чемодан. – Что вы поедете в Барлетту со мной, – повторила Анжела слово в слово.– Зачем? – искренне не понимая мотива, спросил Микеле. – Разве тебе не противно сейчас находиться со мной в одной комнате, разве тебе не противно…– Не противно, потому что ты мой родной брат, – произнесла Анж и крепко обняла Микеланджело. – Пусть он говорит, что хочет, Микеле. Ты знаешь, что я всегда на твоей стороне. Не уезжайте сегодня во Францию. Ты говорил отцу, что Фло потерял близких? Я слышала, – пояснила Анжела удивленному брату, – пока была на кухне, а вы разговаривали около лестницы. Раз в Париже так тоскливо, так зачем туда возвращаться? Побудьте здесь, в Италии, считай, что я тебя приглашаю, – итальянка пригладила мягкие волосы Мика и пробежалась рукой от его затылка до середины спины, наткнувшись на шрамы, что были прекрасно осязаемы под тонкой одеждой мужчины. – Э-это… – заикнулась женщина, – что такое, Микеле? – Прошлое, – ответил Локонте, поведя плечами так, чтобы его сестра убрала руку. Мужчина зевнул и устало потер пальцами переносицу. – Ты серьезно предлагаешь это? А Андреа?.. Он не будет против?– Нет, я думаю, он будет только рад тому, что ты заедешь, – слабо улыбнулась Анжела. – Вы же так давно не виделись, наверняка найдете, чем заняться. Заодно и Флорана привлечете к чему-нибудь. Не знаю, может, съездите на Альма-Данната, порыбачите, пообщаетесь… – Спасибо тебе, Анж, – искренне поблагодарил сестру Микеле. – Я так рад, что ты… Нет, просто спасибо, – Локонте больше ничего не мог сказать: и в самом деле – вряд ли им бы в аэропорту поменяли билеты, да и черт знает, как это вообще делать, ведь рейс не прямой.– Зови Флорана и оба выходите к воротам, – кивнула Анжела, выходя к лестнице. – Только, умоляю тебя, не наткнитесь на отца. Не хочу везти вас в багажнике по разным пакетам. – Что там вообще внизу происходит? – Микеле сделал несколько шагов и высунулся из комнаты. На первом этаже раздавался легкий гул, в основном это был голос Джеремиа, который все никак не мог успокоиться. – Ничего хорошего, – резюмировал итальянец и, взяв сумку, сунулся было к Фло в комнату, но тот вышел, едва ли не стукнув любовника дверью по носу.– Ты вызвал такси, Микеле? – француз сонно посмотрел на мужчину, отметив, насколько тот бледен. Получив в ответ вариант поехать в гости к Анжеле, в Барлетту, Мот немного растерялся, но кивнул, соглашаясь. А куда деваться? Да и смысла отказывать не было.Они осторожно прошли через заднюю дверь, не желая встречаться с разъяренным отцом Локонте. Хотя, по правде говоря, Микеланджело рвался демонстративно выйти через парадную дверь, но Фло остановил его, логично рассудив, что второй раз Микеле может и не пережить. Так они и вышли, не прощаясь с остальными, оставляя эту ссору и свой секрет, который уже не был секретом, в доме итальянца. Осознавать то, после всего случившегося они остались вдвоем, было больно, ведь родители Мика могли бы быть какой-то опорой или поддержкой.Сев в автомобиль Анжелы — Микеле на переднее сиденье, а Фло на заднее, где он сразу был захвачен в заложники Беллой, которая почти до визга обрадовалась тому, что ?дядя Флё-ё? едет с ней к ним в гости — мужчины как-то синхронно оглянулись на дом, который поначалу встретил их так дружелюбно. Каждый подумал о своем. Микеле подумал о том, сколько же он здесь пережил, о том, что эти события, в большинстве своем, не были радостными, о том, с какой беззаботностью он покинул это место несколько лет назад. Да, он ушел, но знал, что может приехать. Пусть он будет огребать за свое решение едва ли не ежедневно, но он мог приехать. А теперь он сирота при живых родителях. Они не пойдут ему на встречу. Они считают, что он предатель, они считают, что он оступился, они считают, что он буквально опорочил фамилию семьи. И теперь дорога домой ему заказана. Да и не хотел Микеланджело возвращаться туда, где его ни во что не ставили.А Флоран… Флоран, обняв племянницу Микеле, смотрел на одиноко светящий фонарь около входа в дом и думал о том, что они с Локонте похожи. Были похожи с самого начала, пока еще не были знакомы друг с другом — одинаковые мечты, почти равные условия, одно и то же отношение родителей к их способностям… За этими мыслями Фло, чувствуя, как у него противно побаливает голова, закрыл глаза и съехал вниз по сидению. Белла прижалась к его куртке, устроилась поудобнее и быстро уснула, обнимая своими детскими ладошками Мота за руки. Тому было тепло и теперь уже относительно спокойно — они все равно уезжают из того места, в котором уже совершенно ничего нельзя исправить, так зачем изводить себя и свое нутро? И Флоран быстро отрубился, не успев додумать свою мысль до конца.— Сколько до Барлетты? — спросил Микеланджело, когда Анжела вырулила на основную улицу Чериньолы. Мужчина неуютно свел ноги вместе и уставился перед собой в окно, почти не мигая.— Миль пятьдесят, думаю, минут за тридцать-сорок доедем, — ответила Анж, посмотрев в зеркало и увидев спящих Фло и Беллу. Усмехнувшись, женщина немного убавила кондиционер, чтобы сонь не продуло, и теперь вновь смотрела на дорогу, периодически поглядывая на Мика. — Теперь ты совсем не вернешься? — спросила женщина через какое-то время у брата, когда они выехали из города.— Я не знаю… Даже если я захочу — они все равно меня не пустят, ты же знаешь нашего отца. Этот человек на ветер слова не бросает. А я теперь для него не сын, и даже мама не сможет это изменить. Но что, — неосознанно защищая себя, проговорил Локонте, не отводя взгляд от дороги, — что я, черт возьми, был должен им сказать, Анж? Прощения попросить за то, что далек от того идеала, которым я им представлялся? С самого начала! Я не был идиотом, а он!.. — итальянец глубоко вздохнул, силясь успокоиться. — Ты-то хоть понимаешь, что идеальных людей просто нет? Я же их принимаю!— Микеле, — проговорила итальянка, внимательно глядя на дорогу. Она видела дикое раздражение брата, но всегда предпочитала отвечать честно и прямо, и Микеланджело это в ней очень ценил. — Я все понимаю, но ты ведешь себя словно маленький ребенок. Не как инфантильный дебил, которым тебя посчитали в детстве родители, а именно как маленький ребенок, которому что-то не дали. Это наши родители: их и нужно принимать и любить такими, какими их тебе дали. — О, Мадонна, Анж, ну хотя бы ты не начинай, — устало ответил Локонте. — Они сломали меня еще в том возрасте, когда нормальные дети идут в нормальную школу, — процедил Микеланджело, вспоминая трясучку в коленках и быстрое, бешеное биение сердца, когда прочитал вывеску на стенах лицея. — У них тоже есть недостатки, но я же на это закрываю глаза и всегда закрывал. Почему же я не заслужил этого от них? А сегодня… Анж, он при Флоране унижал меня, как только мог! При постороннем, — Микеле немного помолчал, словно пробуя это слово на вкус, — человеке. При том человеке, которому об этом знать не следует!..— И ты, к моему удивлению, довольно долго продержался, — голос женщины прыгал от того, что машина тряслась. Дорога была не самой лучшей, зато она была самой короткой. — Ты просто все принимаешь близко к сердцу. Я понимаю, что ты на всю голову творческий человек, — добавила женщина, объезжая ямы на трассе, — но имей к ним уважение. Они неправы, да, но это же твоя мама, которая растила тебя, и твой папа, который дал тебе то, что мог.— Дал мне все, что мог? О, да, дал мне неуверенность, дрожь и страх перед тем, кем я являюсь! Анжела, ты сейчас даешь такие стандартные ответы, что, поверь, я даже слегка огорчен твоей узколобостью, — и Микеле отвернулся от сестры, глядя в темное окно, в котором ничего не было видно.— Микеланджело Локонте! Я тебя сейчас из машины высажу. До Парижа пойдешь пешком прямо отсюда, ясно? — пригрозила мужчине сестра.— Ох, простите великодушно, — сделав попытку поклониться, Мик едва не стукнулся головой о панель, потому что Анж и в самом деле довольно резко затормозила и остановилась. Сзади неуютно заворочалась Белла, улегшаяся на Флорана удобнее. — Должен был знать, что я за всю жизнь не заслужил к себе нормального обращения! — Слушай меня, причина всех бед в этой вселенной! — убрав ногу с педалей газа и тормоза и развернувшись к брату, Анжела поправила волосы и схватила Локонте за запястье, на котором была целая куча фенечек. — Может, ты помнишь, как родители не пустили меня в Рим, когда я хотела поступить в языковую школу после колледжа? Они сказали, что лучше знают, что мне нужно. Думаю, что ты помнишь, как я рыдала в комнате – вы с Пьетро сами меня успокаивали. Но я никогда не говорила им, что ненавижу их за это. И, смотри, — в итоге у меня все хорошо: у меня есть муж, двое детей и свой дом…— А так же уверенность в завтрашнем дне и стабильность, — согласно кивнув, дополнил итальянец севшим от усталости и злости голосом. — Я все это знаю, Анж, и я невероятно рад за то, что у тебя все в порядке. Но мне не по душе было жить так, как хотел отец. — Прости, но все твои крики были похожи на крики психованного подростка, которого вусмерть заколебали родители. Я не считаю, — сразу же оговорилась Анжела, — что вам с Флораном пора на гильотину. Я люблю вас обоих — тебя всегда любила, и ты это прекрасно знаешь, а Фло — сразу после того, как он понравился Белле. Я не считаю, что вы оба хуже других только потому, что решили жить так, как многие жить боятся. Я не вижу в этом что-то жуткое: да, это, — Анж развернулась и посмотрела на Фло, который, закинув голову, мирно посапывал на сиденье — наконец он смог уснуть после сегодняшнего дня! — и Беллу, которая доверчиво прижалась к мужчине и, по-детски надув губы, также спала. — необычно и непривычно, но вы оба не стали от этого ужасными людьми.— Жаль, что родители так не думают, — расстроенно произнес Микеланджело. Он пытался скрыть свою боль от отцовского громкого ?ты мне не сын!?, но у него это не очень-то получалось. Он столько вытерпел, столько пережил, а сейчас его размазал собственный отец несколькими словами! — Для них это словно акт эгоизма и самолюбия. Не могу сказать, что думает мама по этому поводу, — признался Локонте, — я старался не смотреть на нее, но отец меня действительно больше домой не пустит. Для него действительно нет больше сына. Хотя, честно, в этом не столько вина Флорана, сколько моя, — признал мужчина. — Это я забылся…— Давай я поговорю с ними, Мик? — предложила итальянка. — С отцом, с мамой, с Пьетро… Со всеми ними, хочешь?— Нет, я не хочу, чтобы ты с ними разговаривала о том, что сегодня произошло. Я больше не приеду. Я так же буду тебе звонить, так же иногда буду звонить Пьетро, но домой я больше не вернусь. То, что я сегодня услышал… Эти намеренные смешивания с грязью… Я не буду больше безвольно глотать это! Хватит, мне надоело, — серьезно, с полной уверенностью с своих собственных словах, произнес Микеланджело, глядя на бардачок. — Это не означает, что я их и вас с Пьетро не люблю, понимаешь? — путаясь в себе, Микеле пытался объяснить Анжеле то, что сам не совсем до конца понимал. — Это означает, что я слишком устал любить и биться об стенки непонимания в нашем доме одновременно. Я устал от этого за всю мою жизнь, Анж. То, что я сейчас есть — это результат их разговоров со мной. ?Мы понимаем тебя? — ?нет, ты не прав и сделаешь так, как мы тебе скажем?, — и Локонте надолго замолчал, задумавшись о чем-то своем. Анж ничего не ответила. Мужчина очнулся только тогда, когда машина, качнувшись, тронулась вперед, в сторону Барлетты.***По приезду Микеле поздоровался с обалдевшим от наличия гостей и столь быстрого возвращения супруги мужем Анж, отвел то и дело спотыкающегося обо все вокруг себя Флорана, который не мог не то что толком поздороваться с Андреа, а даже просто открыть глаза из-за усталости и опьянения, в спальню, практически бросив его, сонного, на кровать, и спустился обратно в гостиную. Спать ему совершенно не хотелось. На душе скребло что-то и будто жгло. Сестра грустно посмотрела на него и кивком головы предложила ему немного выпить – ее муж, пока Микеланджело провожал французского гостя до спальни, по просьбе жены принес из шкафа, в котором хранился алкоголь, одну бутылку. Теперь на столике рядом с горящим камином стоял графин с домашней настойкой. Локонте рассеянно кивнул, будто согласившись на это, и сел на кресло, спиной к женщине. Ему нужна была тишина после того, что произошло в его доме. Да, Микеланджело привык к крикам, но он привык к крикам фанатским, а никак не к отцовским. Просто нужно отдохнуть. Но не получалось даже глаза закрыть. Анж ласково потрепала его по плечу и сказав, чтобы в этом доме он ничего не боялся, оставила его – нужно было уложить детей. Микеле давно уже понял, что ему наедине с собой нельзя оставаться, особенно по ночам – он сразу начинает думать о всякой дряни, что происходит в его жизни сейчас. Но все-таки он был благодарен Анжеле за то, что она хотя бы ненадолго оставила его одного и отправилась укладывать своих детей спать: Белла все не хотела идти в кровать – надеялась поиграть с Флораном, который наверняка уже вырубился, так и не отойдя до конца после того короткого сна в машине, которого маленькой девочке было более чем достаточно, да и второй ребенок женщины проснулся из-за шума внизу. Микеле стало откровенно хуево. Он устал и вымотался от собственных мыслей и воспоминаний. Хотелось высказаться, просто неимоверно, рассказать все, вообще все, что произошло, начиная с того момента, как он покинул дом, но кому? Неужели Анжеле, которая слышала и видела все то дерьмо, что происходило в столовой? Или Андреа, который, пусть и давний знакомый Мика, но вряд ли правильно и спокойно воспримет все то, что будет сказано итальянцем? Держать в себе все было просто невыносимо: хотелось обнять сестру и попросить если не защиты, то просто внимания и понимания – Микеле устал сдерживать свою гниющую боль за смехом и огнем в глазах. Устал скрывать свое прошлое, чтобы, не приведи Бог, кто-то из родных не узнал об изнасилованиях, о безденежье, обо всем, что Микеланджело перенес с тех пор, как уехал из своей страны. Но зачем? В этом нет никакого смысла. Поэтому Микеле продолжал смотреть на огонь в камине, который с треском поедал поленья, и смиренно не давал словам вырваться из своего горла битым стеклом, чувствуя, как его полосует внутри. Хватит, уже позволил себе выговориться, там, на террасе. Если бы не сказанул лишнего, если бы не попросил Флорана его обнять...Одно Микеле понял сегодня точно – родителей у него больше нет. Они окончательно разочарованы в нем, в его жизни, в том, что его окружает. Перед глазами до сих пор стоял отец, готовый повторно ударить Флорана. Микеланджело знал – если бы он допустил это, то Мот бы точно не сдержался, и все происходящее переросло бы в настоящую потасовку с неизвестно каким исходом.Локонте, гипнотизируя взглядом графин, все же налил себе в бокал алкоголь и сделал несколько глотков, чтобы жжение в горле хоть как-то заглушило изрезанное осколками мыслей нутро. На плечо неожиданно легла тяжелая рука. Микеланджело вздрогнул от испуга, развернулся в кресле и посмотрел на Андреа, который выглядел так, будто хотел спросить о том почему они приехали так рано. Собственно, спустя пару секунд этот вопрос и был задан. Мужчина, странным образом, не был удивлен тому факту, что Анжела привезла с собой брата и его друга. Его больше интересовала причина приезда в принципе.Ничего не объясняя, Мик широко улыбнулся и посмотрел своему хорошему знакомому в глаза. Пусть Андреа не так уж и хорошо разбирался в полутонах, однако мужчина не увидел в этой улыбке ни грамма счастья, зато увидел чистейшую усталость. И это была не та усталость типа ?я не спал всю ночь?, ?я ужрался сегодня в хлам? и даже не ?я так заебался?… Это было что-то, сродни ?мне страшно?. И все. – Твои ебучие мысли не заглушит никакой алкоголь, Локонте, – Андреа присел в кресло напротив и окинул взглядом друга. Раньше они были хорошими товарищами – много проводили времени вместе, пытались сколотить свою музыкальную группу, вместе искали работу – но потом Микеле подался в другие города, и связь потихоньку ослабла. Андреа до сих пор до конца не понимал, как Анжела, сестра его приятеля, вообще согласилась выйти за него замуж – она видела его миллион раз, пьяного и укуренного, впрочем, как и Локонте, она всегда считала, что он такой же несерьезный, как и ее брат. Но, по странному стечению обстоятельств, по какой-то случайности, вот они – счастливая семья с хорошим достатком и двумя прелестными детьми. – Расскажешь, что произошло-то? – Не знаю, – пожал плечами Микеле. Горло будто сжало веревкой, так, что даже вдохнуть было больно. – Не в том смысле, что не знаю, что произошло... Не знаю, хочу ли рассказывать. Я много чего планировал, но мало что сбылось. Зато то, чего я боялся, повторилось несколько раз, Андреа.– Ты не хочешь об этом говорить, не так ли? – понимающе произнес итальянец. – Со мной, по крайней мере?– Ни с кем не хочу, – Микеле вновь почувствовал такие ощущения, которые был схожи с теми, что он чувствовал, приехав к Маэве домой после дебюта, после того, что с ним совершил Флоран. Тогда он тоже ничем не хотел делиться. Нет, скорее, не так. Он хотел, но он не мог. Язык не поворачивался начать.– Я могу позвать Анжелу, она точно выслушает тебя, сейчас только детей уложит и... – начал было мужчина, но был остановлен отрицательным покачиванием головы Микеланджело. – Ну, нет, так нет… Спать-то ты где будешь? – деловито спросил хозяин дома. Это женщины пытаются как-то разговорить, докопаться до истины, да взять хотя бы Маэву! А мужчины в это плане гораздо проще – не хочет говорить, значит, еще не созрел, и не надо мучить человека. – Там, куда ты отвел своего друга, кровать двуспальная… Вы можете поместиться, я думаю, – предложил Андреа, не зная ничего из того, что произошло в доме Локонте, ничего о том, почему они все сейчас здесь, в Барлетте.– Меня сдует алкогольными парами, – тихо рассмеялся Локонте, в глубине души благодаря друга за то, что он не начал расспрашивать его о подробностях. Хочет, но не может говорить. Хочет, но не может, снова, черт побери! – Можно я посплю в гостиной? Андреа, знаешь, – виновато произнес Мик, – прости, что я уехал тогда. Не надо было. Я и сам мало чего хорошего увидел, и дружбу нашу тогда предал… Серьезно.– Сейчас в тебе разговаривает моя настойка, да? – усмехнулся итальянец. – Все в порядке, я все понимаю, прекрати это, – мужчина похлопал Локонте по плечу и, извинившись за то, что покидает его, поскольку очень сильно хочет спать – действительно, время-то уже было довольно позднее, развернулся к выходу из гостиной. – Скажи Анж о том, что ты будешь спать здесь, внизу, она даст тебе белье, постелешь, хорошо?– Андреа! – остановил Микеле друга. – Спасибо вам обоим!Мужчина обернулся, улыбнулся и кивнул, решив для себя, что узнает о том, что произошло в доме, от своей жены. Она-то ему точно все расскажет.Но Анжела не рассказала.