Argenteuil (1/1)

/предместье Парижа, примерно два месяца спустя/Яркое полуденное солнце освещало своими теплыми лучами центральную улицу. Городок Аржантей, где прошло всё детство Флорана, жил своей жизнью, и никто из горожан не обращал внимания на двух мужчин, идущих с электропоезда от станции железнодорожного вокзала в сторону Клэйр-авеню. Разумеется, быстрее было бы доехать на мимо проходящем трамвае или душном автобусе, однако Фло требовалось время на то, чтобы окончательно собраться с мыслями. Да и погода, к тому же, весьма располагала к прогулке. Однако, несмотря на это, людей на улицах города было не очень много, поскольку выходной день многие стремились провести время со своими семьями. Редко мелькающие возле мужчин силуэты, не оставаясь надолго в памяти, растворялись через арки и парки в проспектах, переулках и улочках.Темноволосый мужчина, перебирая ногами по каменной кладке и яростно теребя подкладку карманов своей почти черной куртки, думал о том, что произошло с ним здесь – в этом до боли знакомом городе. Не все – ох, далеко не все – воспоминания были приятными и трогающими за душу, но даже это ему забывать было нельзя окончательно, как бы он не уверял себя в обратном. Задвинуть, зашторить, занавесить этот отсек души, именуемый детскими воспоминаниями, но не окончательно изгладить в памяти, нет. Флоран старался не признаваться даже самому себе в том, что скучает и по отцу, и по матери, и даже по брату – внутри осталась крохотная песчинка горечи по тому времени, когда в их семье всё было хорошо, которая сейчас вновь разрасталась до размеров огромного валуна, хотя Мот искренне думал, что он уже давно всё-всё отпустил.Француз постарался принять это, принять все события, что произошли с ним, постаравшись найти в себе силы простить и забыть. Кто знает, каким бы он стал, если бы судьба не решила бы поиграть с ним? Всё то, что происходило, все те глупости и ошибки, что мужчина совершал, настолько прочно отняли веру в дальнейшую благополучную жизнь, что сейчас, когда у Фло будто открылось второе дыхание, Флоран ощущал себя счастливым. На фоне того, что Микеланджело до сих пор был с ним, все неудачи и разочарования просто-напросто блекли.А второй невысокий мужчина просто шел, заинтересованно оглядываясь по сторонам, вдыхая воздух незнакомого города, и думал сразу обо всём. И ни о чем одновременно. Прогуливаясь по улицам, Локонте, благодаря своему архитектурному образованию, узнавал какие-то места, ведь Аржантей был весьма популярен у художников-импрессионистов: на истории искусств студенты учили множество картин, и многие мастера врезались в память Микеланджело на весь остаток жизни. Так, проходя вместе с Фло по одному из пешеходных мостов, перекинутых через Сену, Микеле вспомнил картину Эдуарда Мане, и понял, что не зря его преподаватели так сильно гоняли студентов по конспектам. Сейчас было приятно смотреть воочию на те места, которые он видел на картинах раньше, а главное – узнавать их.Говорить не хотелось – слова явно были бы лишними, да и сказать Мику было, в принципе, уже нечего: то, что нужно, он уже произнёс в Париже. Собственно, именно поэтому мужчины и здесь. Ведь это именно итальянец настоял на том, чтобы Фло вновь съездил к Моту-старшему. Микеле было очень больно наблюдать, как Флоран то и дело перелистывает фотографии своей семьи в альбоме. Несмотря на век компьютерных технологий, мужчина все равно больше любил напечатанные фотографии, нежели бездушные их цифровые изображения. Однако как только Фло замечал, что Микеланджело заинтересованно рассматривает его фотокарточки, Мот закрывал альбом, поднимал голову и, деланно нахмурившись, просил Микеле больше на это не смотреть. Микеле ощущал вранье, когда француз деланно смеялся, если речь заходила о его доме и видел, что Мота что-то гложет. Спрашивал раз за разом, что Фло так сильно тревожит в Аржантее, и раз за разом получал в ответ что-то вроде "отстань ты от меня!" и "Микеланджело, положи на место альбомы, итальянский ты упырь!".Но Локонте был бы не Локонте, если бы это правило не нарушалось с завидной регулярностью: однажды Флоран, зайдя в гостиную, заметил, что Мик с неподдельным вниманием рассматривает одну из его ранних семейных фотографий. Спустя минуту прыгающий резиновым мячиком по квартире и кричащий про прекрасные младенческие розовые попки Микеланджело был смертельно ранен в голову диванным валиком, который, между прочим, реально был довольно тяжелым и жестким. Это рассердившийся Фло кинул в него этот снаряд, искренне удивившись тому, что умудрился попасть в маячащую мишень. Фло захлопнул альбом и клятвенно пообещал вложить в него внутренности Микеле вместо гербария, если тот еще хоть раз… Однако мужчина перебил его на этих словах, улегшись поудобнее на валике и предложив съездить в Аржантей – проведать брата. Флоран оторопел – идея показалась безумной во всех возможных и невозможных смыслах: он действительно сомневался, что не убьет единственного близкого родственника в самые первые секунды их повторной встречи. Но, немного поразмыслив над этим, Мот пришел к выводу, что идея и в самом деле не самая плохая. По крайней мере, это точно лучше, чем сидеть и предаваться тягостным воспоминаниям, копя в себе разрушающие душу злобу и агрессию. Помня о своем обещании брату больше никогда не являться на порог дома, Фло услышал предложение Микеле как-то совсем по-своему, оттого и решил поступить как-то совсем по-своему, правда, Локонте он об этом не сказал. – Знаешь, наверное, нам не нужно было приезжать сюда, – проговорил Флоран, вздохнув. Видеться с братом ему не очень-то и хотелось, поскольку Мот боялся даже посмотреть в его глаза. Складывалось ощущение, что память сразу услужливо подкинет кучу тоскливых воспоминаний из детства и – самое главное – нерадостные детали их последней встречи.Так ведь и будет. – Мы же уже вроде как говорили на эту тему, Фло, – не отвлекаясь от созерцания окрестностей на бурчащего Мота, недовольно ответил Микеланджело. – Ты приехал его навестить, и я не вижу ничего в этом плохого.– Ты вот как-то не сильно торопишься показаться на глаза своим, – Флоран сделал упор на последнее слово и сильно сжал левую руку Локонте, боясь, что тот, вкушая прелести Аржантея, свернет куда-нибудь не туда и со своей привычкой плутать в трех соснах безвозвратно сгинет где-нибудь в районе ближайшего парка.– Даю тебе, – Микеле резко остановился и положил свободную руку на сердце, – и себе, честное слово: как только я немного поднакоплю денег и разберусь со всеми проблемами окончательно, мы, – Мик улыбнулся, – я повторяю, мы вдвоем, поедем в Чериньолу. Попросим Дова дать нам выходной, – рассмеялся мужчина, снова окинув взглядом окружающее пространство и, в конце концов, задержав взгляд на Фло. – Хочешь, на поезде, хочешь – на самолете полетим. Согласен?– Лучше уж на поезде. Меня тошнит от взлёта и посадки, – чистосердечно признался Флоран, оставляя эту тему, поскольку мужчины как-то незаметно подошли к его дому. Мот, окинув непонимающим взглядом пространство, осторожно открыл противно скрипнувшую калитку и заглянул во двор, не исключая вероятности, что сейчас на него что-нибудь обрушится – всё пришло в какое-то непонятное запустение.Оглядевшись получше, мужчина поразился – как вообще можно было довести свое жильё до такого состояния? Их прекрасный сад, ранее являвшийся украшением двора, теперь не радовал глаз, как и весь фасад их части дома: облупившаяся кладка проглядывала даже через лозы уже одичавшего винограда. К входной двери можно было пройти только по узкой тропинке, которая была сплошняком покрыта колючими сорняками. Микеле оказался проворнее Фло, и подбежал к входу в дом быстрее, чем Флоран, ойкающий от каждого неверного шага – шагнешь чуть вправо, чуть влево, и колючки больно впиваются в щиколотки и икры.– И ты здесь жил? – для Локонте было дико наблюдать чахлые кусты и деревья – у него на родине такое безобразие вообще не встречалось. Фло в недоумении щурился и понимал, что что-то здесь не вяжется, не укладывается, решительно не укладывается. Нет, конечно, его брат тот еще лодырь, но не настолько же, в конце-то концов, чтобы так засрать то место, в котором он живет? – Это лишь жалкая тень того, что здесь было раньше, – Мот продолжал осматривать сад: какое-то время он был его отдушиной – будучи подростком, под лозами винограда Флоран сидел, перебирая струны гитары, когда мать вновь ругала его и выгоняла вместе с инструментом наружу– ты замучил уже своим бренчанием по всему дому! – ловил лицом солнечных зайчиков и думал о том, как, когда вырастет, станет известным рокером, не хуже какого-нибудь там Меркьюри или того же Дэвида Боуи.Во дворе пахло грязью, какой-то противной гнилью и затхлой сыростью. Соседей вообще рядом не наблюдалось: хотя, судя по всему состоянию остальной части дома, возможно, они могли бы вообще давным-давно отсюда съехать. Флорана напрягала тишина, встретившая его. Он не был к этому готов: к яростным крикам по типу ?выметайся отсюда!? еще очень даже, но не к такому молчанию... – Эй! Вы кто? – раздалось где-то позади Мота и Микеланджело. Флоран изумленно обернулся, желая посмотреть на того, кто его окликнул. Это оказался какой-то довольно старый мужчина, которого Фло раньше точно не видел – он бы его запомнил, ведь память на лица у него была отменная, а в Аржантее жило не так много людей. Ну, по крайней мере, точно меньше, чем в Париже, да и Мот с молодости здесь все-таки многих знал. – Что вы здесь делаете? Вы кто? – повторил незнакомец, тяжело опершись на жалобно скрипнувший забор.– Да ладно, Фло, не отвечай ему, – посмеявшись, одернул Мик любовника. – Ты посмотри – он же совершенно точно не в себе! – и итальянец, саркастично подняв брови, кивнул на стоявшего перед ними пьянчугу: рубашка на нем была грязная и, к тому же, наполовину расстегнутая из-за оторвавшихся пуговиц, одна штанина засаленных вусмерть брюк, испачканных какой-то мерзостью, была подвернута едва ли не до колена, а в руках мужчина держал бутылку. Незнакомец часто шмыгал носом и бормотал себе под нос что-то, что было понятно ему одному.– А вам, собственно, какая разница? Идите, куда шли, – согласно кивнув Мику, довольно грубо ответил пьянчуге Фло.– Я сейчас вызову полицию, – начал было угрожать мужчина, пошатываясь и хватаясь за и без того покосившийся забор. – Отпусти забор – он не может дать тебе сдачи, – перейдя на ?ты?, засмеялся Мот и подошел к ограде ближе. – Да вызывай, пожалуйста, я разрешаю. Я даже с тобой постою и подожду. Видишь ли – я хозяин этого дома, – и Фло потряс перед носом пьяницы несколькими листами бумаги, которые были сложены в файле. Микеланджело недоуменно глянул на этот жест, не понимая до конца, нахрена, спрашивается, Мот взял с собой подобные документы. – Ну, так что? Давай, вызывай, – снова предложил Флоран. – Что тебе вообще здесь надо?– Франция – свободная страна, гуляю, где хочу, – рассмешил актера мужчина, дыхнув на него перегаром дешевого пойла.– Вот и иди, гуляй себе дальше. Я тебе не буду мешать. Сгоняй в парк Серизье – и погуляешь, и полицейских заодно позовешь, и, может, даже на ?Рено? покатаешься, – продолжил смеяться Фло, зажимая нос и с отвращением отодвигаясь от собеседника.– Дайте хоть бутылки собрать, – жалостливо проговорил незнакомец.– Какие бутылки? – не сразу понял Флоран, нахмурившись.– Да живет здесь один… – плюнул пьяница на землю. – Не знаю, кто он, но вечно у него во дворе бутылки нахожу. Только вот последние недели две, – задумался мужчина, почесав пальцами подбородок, – нет, вру, больше – три, наверное, нету тут бутылок. Ну, думаю, может, перестал пить…– Перестал пить? – пораженно перебил пьянчугу Мот.– Да, пить! – недовольно повторил мужчина. – Я раньше здесь бутылки от ?Mor Braz? находил, иногда бутылки из-под кальвадоса. Случались и более крепкие напитки, – охотно поделился попрошайка с французом, внутри которого все начинало закипать от ненависти к брату. Мало того, что отношения с ним и так были не ахти какие, так он еще, оказывается, теперь и алкоголик?!– Иди уже отсюда, сыщик, – пробормотал Фло, сунув руку в карман и, вытащив оттуда бумажку номиналом в пять евро, добавил: – Чтоб через пару минут я тебя здесь не наблюдал, ясно?– Вам что, бутылок жалко? – недовольно прошипел пьяница, схватив, впрочем, деньги из рук француза. – Нашли, что жалеть…– Ясно? – теряя свое "ангельское" терпение, громко вскрикнул Мот, добавив в тон немного своего любимого сценического рыка.Мужчина на это ничего не ответил: развернулся и убежал в сторону домой соседей, скрывшись за пожухшей листвой высохших деревьев.– Вот ты скотина, – прошипел себе под нос Фло, приближаясь к Микеланджело и пиная ни в чем не повинную траву. – Мразь, как же я ненавижу тебя!– Меня? – недоуменно спросил Локонте, видевший всю эту сцену, но не слышавший примерно половины от того, что было произнесено.– Да не тебя! – Флорану даже шутить не хотелось: настолько он сейчас был вне себя. – Он спивается, Микеле, ты понимаешь? Спивается! Скотина... Я не буду с ним разговаривать! Пошли отсюда!– Слушай, раз уж приехали, то давай хотя бы зайдем и проведаем его, – и Микеланджело, схватив упирающегося француза, потащил мужчину за руки в сторону входной двери, уверяя, что все будет хорошо. – Нет, ты, конечно, можешь ему пару раз двинуть по лбу, но перед этим хотя бы поздоровайся, – предложил Локонте со смехом, в глубине души не понимая, как можно настолько сильно ненавидеть своего родного брата. Просто со своими братом и сестрой Микеле всегда был очень близок и почти никогда не утаивал от них ничего важного. Ну, кроме, пожалуй, ситуации с терактом, о чем он вообще предпочитал не распространяться и вспоминать.Этот дом, Боже. Как гниющий абсцесс в памяти француза. Серая узкая тропинка в противовес прежней, выложенной красивым природным камнем, чахлые деревца около крыльца, которые раньше так манили Флорана кроной, а в воздухе — противный запах гнили, реальной гнили. Фло помнил совершенно другой запах.— Что ж, добро пожаловать домой, Флоран, — пробормотал Мот сам себе, медленно, очень осторожно поднимаясь по шатающимся ступеням и придерживаясь за перила. Микеланджело теперь осторожно шел позади и не отсвечивал, зная, что мужчине тяжело, и уже искренне начинал себя корить за эту идею, однако заговорить с Мотом Микеле не решался — да и смысл вообще? Мот, по которому явно читалось что-то вроде "ушел в себя, вернусь не скоро", его вряд ли услышит. Внутри у француза были такие странные ощущения, что описать их словами Фло не то что затруднился бы, а, наверное бы, и реально не смог — чувство взрослого выросшего человека, который возвращается в дом, принадлежавший его — теперь уже умершим — родителям, вообще сложно передать словами. Ты чувствуешь себя дряхлым морщинистым стариком, впавшим в детство, вот, наверное, как… Причем, несмотря на это, отчего-то не покидает предательская надежда на чудо: вот, сейчас ты осторожно постучишь в дверь, зайдешь, а тебя встретит добрый, всегда понимающий отец и мама, которая испекла тебе твой любимый пирог с яблоками. Ты зайдешь, обнимешь их, спросишь, как дела и с удовольствием расскажешь о своих успехах. Нет, Фло больше не зайдет, не обнимет, не спросит и не расскажет. Некому. Да и не хочется больно-то, потому что француз задушил в себе все, абсолютно все эти желания сразу после того, как уехал в Канаду. И Мот очень не хотел бы чувствовать сейчас подступающий к горлу предательски горький комок слез. Он отпустил их, простил их всех — по крайней мере, Флорану очень хотелось бы самому в это верить. Теперь мужчина стоял словно истукан и тупо смотрел в отделанную деревом тяжелую дверь, не рискуя постучать в нее и вообще хоть как-то обозначить свое присутствие "горячо любимому" брату.Фло не был здесь год и с удовольствием не появлялся бы остаток дней своих, если бы обстоятельства и вездесущий Локонте, лазающий по чужим альбомам, не заставили его это сделать. Дом сейчас вызывал такое острое чувство беспомощности, что это раздражало до тряски в коленях. Воспоминания такие яркие и сочные, что от этого дурно становится: все вокруг возвращало Мота в тот отрезок времени, когда Фло всеми своими силами противился гнету матери и старшего брата, надеясь на то, что они все-таки примут его точку зрения или хотя бы не станут ему мешать в достижении мечты своими разговорами и действиями.Фло очень хотел стать известным музыкантом, но этого нельзя было добиться, не покинув Аржантей, и он это прекрасно понимал, поэтому бился изо всех сил за призовые места в различных творческих конкурсах, которые проводились в школе с избытком. Пока он учился в этой школе с музыкальным уклоном, терпя едва ли не каждый день уверения матери о том, что из него ничего путного не выйдет, Флоран не имел возможности уехать. Зато когда при выпуске, на который, впрочем, никто из близких Мота не явился, французу на глазах всей школы вручили аттестат вместе с грантом на обучение в Канаде, Фло понял — вот оно, то, чего он так долго ждал: возможность воплотить свою мечту в реальность, и возможность очень хорошая! Мать была категорически против этого, и последние ее слова навсегда, как каленым прутом выжженные, врезались Флорану в память: ?Ты никогда не сможешь прокормить себя музыкой, тебе нужна нормальная профессия!?Все уверения о том, что музыка — это не просто его хобби, пролетели мимо ушей матери. Флоран быстро собрал вещи, все деньги, которые он копил, получая их за первые места в различных конкурсах регионального и федерального значения и, связавшись с руководством университета и получив все необходимые данные, через неделю покинул дом. Вот так просто, на пороге совершеннолетия, с суммой примерно в восемьсот евро в кармане, Фло оказался совершенно один в другой стране, без родных, связей и каких-либо знакомств помимо деканата университета.Микеле осторожно дотронулся до плеча Фло. Тот, вздрогнув, едва не подпрыгнул на месте от неожиданности — похоже, Мот стал настоящим параноиком! Сейчас мужчину тошнило от воспоминаний, и он толком не понимал, почему еще не схватил Микеланджело за руку, двинув перед этим по лбу хорошенько, чтобы мысли о посещении малых родин больше не посещали его прожженную краской голову, и не двинулся обратно в сторону вокзала? Сердце билось заторможенно, с большими паузами.— Ты вообще будешь стучать? — прервав неловкое молчание, Локонте нахмурился, окинув Фло с головы до ног взглядом, за который Мот его ненавидел: такой взгляд всегда означал, что в голову итальянца пришла очередная гениальная идея. Правда, почти всегда она была гениальной только с субъективной точки зрения. — Я сейчас здесь корни пущу. Или ты стучишь, или я выламываю дверь, — заржал Мик.— Да пошел ты. Микеле, я не хочу его даже видеть, не то что разговаривать! Для меня это место не было чем-то хорошим последние, хм... Дай подумать... Лет восемнадцать! — презрительно сказал Флоран, сдерживаясь, чтобы не вспылить на итальянца. — Ах, родительский дом, ах, тепло камина, ах, мамочкино утешение… — горько передразнил кого-то невидимого Фло и, выдержав паузу, добавил: — Нет у меня ни тепла, ни камина, ни матери, — жестко закончил мужчина.— Зато есть брат, которого мы с тобой приехали проведать, — добавил Микеланджело, разворачивая Фло к двери и занося его руку для того, чтобы постучать по дереву. Кажется, Мот вполне мог испепелить дверь взглядом, если бы такое было возможно — настолько он был зол.Дверь предсказуемо не открыли. Ни сразу после того, как они постучали, ни после десятого стука, ни через минуту. Фло уже свободно выдохнул: не придется видеть эту ?родную? рожу и сдерживать свои эмоции от того, чтобы они не вызвали в голове взрыв, похлеще взрыва бомбы в Хиросиме, как Локонте неожиданно нашел выход. Внимание скучавшего в ожидании итальянца привлекло что-то поблескивающее под ногами Мота. Мужчина резко отодвинул рукой Флорана и, не обращая внимания на его ничего не понимающий взгляд, осторожно отогнул половицу крыльца и вытащил на белый свет небольшую связку ключей.— Видал? — самодовольно улыбнулся Локонте, покачивая звенящей ржавой связкой. — Лучше бы не видал, Боже ты мой! И чего ты такой внимательный… — простонал Фло, принимая из рук Микеле ключи и поворачивая один из них в замке. — Откуда она вообще там взялась? — что-то мешало вставить ключ, но Флоран всегда отличался упорством и терпением, поэтому, спустя три минуты канители, замок сдался на милость француза и щелкнул, пуская мужчин в жилище.Мот посмотрел на дверь с обратной стороны: внизу, на полу, валялся еще один ключ — именно он мешал мужчине открыть дверь. То есть, получается, его брат дома и просто не хочет их пускать внутрь? Боже, вот ничего не меняется в этой жизни. И тут Фло неожиданно для себя вспомнил, откуда взялся ключ под половицей: его положил туда еще отец, много-много лет назад, сказав об этом только Флорану, мол, если он вдруг потеряет свои ключи, то все равно без проблем сможет попасть домой, потому что дополнительная связка всегда будет ждать его под порогом. Замки семья Мота ни разу не меняла, дверь тоже, а сам Фло никогда не терял ключи, поэтому про клад под порогом мужчина благополучно забыл. Обалдеть, а Локонте и вправду внимательный!Дом встретил их невероятным безмолвием и противным запахом гнилой картошки. Стояла гробовая тишина. Внутри было довольно сумрачно, несмотря на ясный день — окна были зашторены засаленными, не стиранными, наверное, года три, занавесками, а на полу прихожей валялись какие-то пакеты и стояла куча зимней обуви вперемешку с осенней и летней.Микеланджело заинтересованно обошел первый этаж: большая, когда-то красивая гостиная, кухня-столовая, гардероб — все, как в обычных среднестатистических нормальных домах. Правда, кругом бутылки валяются, пакеты из-под чипсов и коробки от быстрых завтраков и супов. Глядя на это, Локонте сделал вывод, что брат Мота вообще сильно не заморачивался по поводу готовки, предпочитая тратить время и деньги на попойки. Возможно даже, с личностями типа той, которую они встретили несколько минут назад.— Флоран? Я схожу в туалет? Здесь же все работает? — проорал Микеланджело мужчине, который, решив, что его брат вполне может валяться в постели, оставил Микеле внизу и поднялся на второй этаж, где находились спальные комнаты.— Да, конечно, душа моя, сходи, — милостиво разрешил Фло, тормознув на последней ступеньке, — мне тебя проводить, чтобы ты не потерялся?— Если я потеряюсь в бутылках и пакетах из-под быстрого питания, я тебя обязательно позову, — обнадежил его итальянец и направился в сторону светлой двери, прикрытой больше, чем на три четверти. Насвистывая ?Tatoue-moi? себе под нос, Микеле пошарил рукой в поисках выключателя. Он находился снаружи, в коридоре, как раз около двери в ванную. Продолжая насвистывать второй куплет, Локонте открыл рукой дверь и почувствовал, как этот свист в одно мгновение застревает у него в горле и вырывается уже не мелодией, но хрипами и капельками слюны, а ноги — подкашиваются. Микеланджело застыл как вкопанный, его передернуло так, будто через него пропустили сильный разряд тока, а к горлу подступил такой комок тошноты, что он неосознанно закрыл рот, чтобы его, не дай бог, не стошнило на одежду той кучей эклеров, которую он сожрал на завтрак. Мужчина с ужасом посмотрел вперед и не смог поверить в то, что видит: перед ним, около ванной, на железной перекладине висело гниющее тело, и, к тому же, прямо лицом к почти вошедшему в ванную Мику. Потревоженный движением воздуха из-за открытой итальянцем двери, труп легко качнулся в сторону, слегка развернувшись в сторону зеркала. Его голова была неестественно изогнута влево, так, будто шейного отдела у человека вообще не существовало. Кожа была гадкого болотно-сизого оттенка. Рот мужчины был широко раскрыт, а окоченевшие синие руки крепко держали скрюченными пальцами элетрошнур — видимо, в последний миг ему все же стало страшно, но было уже поздно. Руки итальянца мгновенно похолодели и затряслись. Локонте не в силах выкрикнуть что-то, едва не осел на пол, еле-еле успев схватиться за дверной косяк, когда его носа достиг запах, который они с Фло приняли за запах гнилого картофеля. Так вот чем воняло в доме! Мадонна, а как Флорану-то об этом сказать?.. Локонте никогда не считал себя эмоционально уравновешенным человеком, но сейчас он в одно мгновение ощутил себя настолько флегматичным, насколько это было вообще возможно в данной ситуации. Его подташнивало, но не от самого факта смерти человека, а от того, что через пару минут Флоран обо всем этом узнает. Почему это случилось, Мик примерно догадывался — наверняка мужчина перебрал с алкоголем: в ванной комнате сильно пахло спиртом.Подумать только! И как он только мог допустить мысли о суициде раньше? Так вот что случается с ними, со слабыми людьми, к которым Микеланджело себя причислял: эти ужасные полураспухшие тела, высунутый распухший язык и выражение неповторимого ужаса на лице, да кожа не то что пурпурно-серого оттенка, как у мертвых, лежащих в гробах, а противного такого, синюшно-зеленого.— Фло… — одними губами прошептал Микеланджело, силясь услышать самого себя. Ноги, чтобы отойти хоть на пару метров от этой гребаной двери ванной, не двигались, руки, чтобы закрыть эту дверь, тоже, поэтому Микеле продолжал широко открытыми глазами смотреть на тело, висевшее в прекрасно освещенной комнате. — Флоран… — хриплым голосом повторил Локонте немного громче и заикнулся на выдохе.Фло, тем временем, сунувшись в комнату брата, к своему удивлению, никого там не обнаружил — он считал, что увидит, как минимум, бухого в хлам родственника, который тут же пошлет его на все четыре стороны света, и даже был готов к этому. Но француза встретили только не заправленная кровать, полный тотальный бардак — даже Локонте, пожалуй, в лучшие свои времена не мог бы таким похвастаться, и все тот же запах гнилого картофеля. Плюнув, мужчина вышел обратно, открыл дверь в конце коридора и теперь стоял в пыльной комнате матери. Там было невероятно тихо, и такая тишина была неприятна мужчине, очень неприятна, потому что она звоном оседала в барабанных перепонках. В голове пронеслась пара ничего не значащих для памяти сцен из, как показалось самому Моту, его прошлой жизни, и француз, сильно мотнув головой из стороны в сторону, решительно отогнал их прочь.Окинув взглядом пространство, мужчина на пару секунд почувствовал что-то тянущее, ноющее в груди, но быстро с этим справился, отогнав эти ощущения из прошлой жизни. Мот подошел к старому комоду, который, вероятно, видел еще царствование Людовика де Бурбона, известного больше как "король-солнце", и посмотрел на большое трехстворчатое зеркало, стоявшее на нем. Оно было закрыто ажурной салфеткой — наверное, это сделал его брат после смерти матери. Рядом с зеркалом лежала косметичка, стояли небольшие баночки с давно просроченными кремами, подсвечник для ароматических масел… Там вообще было как-то много ненужного хлама, который выбросить жалко, потому что он напоминает о близком человеке. И среди всего этого мужчина увидел две рамки с фотографиями. На одной были изображены его мать и отец на их свадьбе. Фото было черно-белым, но улыбающиеся на нем люди не казались от этого менее счастливыми. Мот почувствовал небольшой укол печали внутри и двинул челюстью влево, разминая мышцы рта и стремясь отвлечь себя этим. Вторая же рамка была расколота. Трещина шла по стеклу от правого нижнего края и доходила через все фото к левому верхнему. Кажется, снимок специально кокнули об пол, да еще как, не пожалев совершенно. Взяв фотографию в руки, Флоран посмотрел на нее: с фотокарточки на него смотрел маленький ребенок, катающийся на деревянной лошади-карусели. Это он, Фло, это было его детское фото! Если бы у Мота было настроение, он бы наверняка улыбнулся и вспомнил тот день: тогда они всей семьей ходили в только что открывшийся парк развлечений и хорошо провели время, гуляя по тропинкам и поедая вкуснейшее мороженое. Отец катал его на шее, а старший брат расплакался из-за того, что утка из пруда все никак не хотела плыть к нему ближе для того, чтобы съесть крошки батона, что он кинул около берега. Но Фло совершенно не имел настроения, поэтому он ничего этого даже вспоминать не хотел. Поставив рамку на место, Флоран глубоко вздохнул и, чувствуя, как нервно подрагивают уголки его губ, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. На втором этаже осталась лишь одна комната, с которую он не заходил: его собственная спальня. Дверь была закрыта, но Фло, даже спустя столько лет, еще помнил эту особенность: если ты просто так дергаешь ручку, то дверь тебе не поддастся. Нужно обязательно плавно повернуть ручку вниз, и, подтолкнув аккуратно дверь вперед, резко поднять ручку вверх, нажав на дверь сильнее. Тогда дверь открывалась без проблем, не задевая собой полы и ковер.Комната Флорана оказалась забита всяким хламом настолько, что ее хозяин даже собственную кровать под всем этим не сумел разглядеть. Висевшие на стенах книжные полки зловеще темнели в полумраке. Но, кажется, только в этой комнате не воняло гнилью. Фло пару раз щелкнул выключателем, стремясь зажечь светильник. Лампочка, пусть не сразу, однако заморгала, осветив собою на несколько коротких секунд пространство: пустой стеллаж для гитары, письменный стол, заваленный нотными листами и книгами, шкаф с одеждой, что Флоран носил, будучи подростком, ковер, сбившийся на полу, и снова потухла. Фло, мягко говоря, охренел от увиденного только что и, поморщившись, закрыл дверь.— Вот уж спасибо, — пробормотал он, потихоньку спускаясь вниз по лестнице. — Весь хлам и прямиком в мою комнату: прекрасно! Похоже, ее даже не убирали после моего отъезда, так и решили использовать, как склад вещей, потерявших ценность, — горько пробормотал Фло, вспоминая слова брата о том, что мать очень тяжело переживала его, Флорана, отъезд из дома. — Заметно, прямо переканаёбило всех в этом доме от того, что я уехал! — выругавшись, Фло спустился вниз и окинул взглядом комнаты, ожидая, что сейчас либо Микеланджело откуда-нибудь выскочит и напугает его (что часто случалось, когда они приходили в квартиру Мика, где в огромных стопках книг и нотных листов, а так же многочисленных декоративных стенках, пожалуй, сам черт ногу сломит), либо под какой-нибудь мебелью раздастся ненавистный ему голос брата.Ни того, ни другого не произошло, и француз подумал, что Локонте вполне мог зависнуть в ванной комнате, увидев либо косметичку, пусть и с просроченной косметикой, либо тупо свое отражение в зеркале. Ну, или его неожиданно настигло возмездие за отобранные у Флорана утром эклеры с заварным кремом, за что Фло был бы мирозданию благодарен — нет, так же не делается, в конце-то концов?!— Чего ты бледный, словно смерть? — усмехнулся Мот, заметив фигуру Микеланджело и подходя к посеревшему итальянцу. Тот же попытался на совершенно негнущихся ногах загородить собой дверь, но понял, что не может даже с места сдвинуться.— Фло, ты, главное... — во рту пересохло окончательно, и мужчина больше не мог выговаривать слова членораздельно, — ох, Боже…— Да что случилось-то? — непонимающим тоном спросил Флоран, отодвигая любовника. — Ты что, боишься, что тебя сожрет туалетный монстр? — Фло подошел к уборной ближе и добавил: — Мне с тобой посидеть надо, а то ты... О, мой Бог! — и тихий стон невольно сорвался с губ Мота, забрав собой остатки кислорода. Голова закружилась, а тело непроизвольно затряслось: сверху донизу прошли легкие короткие судороги, и тут же заболел позвоночник. Сердце больно стукнуло от испуга и пропустило удар. И, наверное, удара три следом. Горло что-то зажало, и француз понял, что не может дышать, а все, что находится перед глазами, неумолимо тускнеет, теряя свои цвета. Судорожно хапнув ртом воздух, мужчина побледнел сильнее Локонте и схватился руками за грудь — внутри начало жечь, будто туда залили раскаленное железо. Воздух не доходил до легких, а сами легкие словно сжали тиски.Через секунду Флоран, не осознавая, что он делает, прижался спиной и ладонями к противоположной от уборной холодной стенке и, уставившись вглубь ванной комнаты, освещенной светом, не смог даже моргнуть — глаза пересохли. В голове помутилось еще сильнее, а в ушах противно зазвенело. От потревоженного мужчинами воздуха тело с перекошенным от ужаса лицом снова слегка закачалось вперед-назад, тихонько, почти невесомо, источая запах гнили. Ноги француза подкосились окончательно, и он, ослабев, осел на пол, задев рукой небольшой комодик – неосознанно, но все же попытался хоть как-то удержаться на ногах. Послышался звук разбившейся фарфоровой статуэтки, физической болью врезавшийся в барабанные перепонки обоих мужчин.Мот задыхался — все никак не мог сделать ни единого полноценного вдоха — и продолжал смотреть в уборную широко открытыми глазами, чувствуя теперь не только ужас, но с какие-то другие смешанные чувства: боль, непонимание и… Омерзение? Неприязнь? Отвращение? — Фло? — осторожно прошептал Микеланджело, видя, что Мот буквально врос в стену спиной и почти в одну секунду побелел. — Флоран? — Микеле, чувствующий себя ни грамма не лучше, чем хозяин дома, внимательно посмотрел на француза, готовый, если что, помочь Моту. – Ты меня слышишь?Слышит вроде. Противные резкие звуки чего-то постороннего: кажется, это голос Локонте. И это постороннее будто вонзилось щупальцами в мозг, окутав его отвратительным зловонием, этим гребаным запахом гнилого картофеля. — Флоран! — вновь повторил Мик и обхватил плечи мужчины, подумав, что сам сейчас рухнет навзничь от тошноты, разливавшейся внутри. Француз, чувствуя ужасное головокружение, почти неосознанно освободился от слабого захвата итальянца и, поднявшись сначала на одну ногу, затем — на другую, сделал шаткий шаг обратно, в сторону гостиной. Локонте схватил мужчину за одежду и подвинулся к нему, чтобы быть рядом, если Флоран все-таки не удержится на ногах. — Отпусти, Микеле, — на выдохе прошептал Мот, не видя ничего перед собой из-за того, что в глазах потемнело. — Пожалуйста.— Не отпущу, Фло, — мужчина только прижался к любовнику сильнее. – Не могу. — Отпусти, я тебе сказал!!! — едва ли не взвыл француз. — Локонте, отпусти, блять, отпусти, меня же сейчас вырвет! — тут Микеланджело понял, что Флоран говорит чистую правду, потому что его сильно затрясло, и он прикрыл рот ладонями, и все же отпустил ткань одежды Мота. Грубо оттолкнув от себя любовника, Фло на дрожащих ногах прошел, почти проплелся на кухню. Если бы мог — побежал, но голова в этот момент слишком сильно закружилась. Француз едва успел открыть скрипучее окно, дернув ручку вниз, и высунуться из него наружу, как изо рта на жухлую траву полилось все содержимое желудка: Флоран с утра из-за Микеле ел немного — всего лишь пару эклеров и чашку кофе — поэтому его быстро начало рвать горькой желчью. Все внутри жгло так, что Фло почти не мог дышать: несколько раз он пытался захватить ртом воняющий гнилью воздух, но вместо этого лишь глотал противную жижу, а за этим его вновь выворачивало наизнанку, и так повторялось по кругу-по кругу-по кругу... Микеланджело подскочил к мужчине спустя секунд десять и, откинув в сторону занавески, схватил Фло за отросшие волосы, убирая их назад. Француз обессиленно повис на оконной раме, хватаясь дрожащими руками за подоконник, и почти заскулил от адской боли, что скручивала его живот и горло. Все закончилось тогда, когда Флорану показалось, что от боли у него уже сводит не только желудок, но и всю грудину, и вообще – он сейчас в окно внутренности выблюет. Это состояние было очень схоже с тем, что он чувствовал в метро, лежа на рельсах и не имея ни малейшей возможности повернуться в сторону.Наконец, все закончилось. Фло продолжал в сомнамбулическом состоянии полувисеть на раме, боясь, что такой приступ может вновь повториться, но, кажется, Флоран выблевал все, что можно было выблевать, и в желудке даже желудочного сока не осталось. Микеланджело осторожно потянул Мота на себя и, подставив ему свое плечо, помог устоять на ногах.– Блять… – Фло вытер пот со лба и устало облокотился на Мика, встревоженно наблюдавшего за ним. Тот осторожно довел Флорана до раковины и, открыв холодную воду, умыл все еще дрожащему мужчине лицо. – Спасибо…– Ты точно больше блевать не будешь? Тебя еще тошнит? Может, постоишь еще у окна? – спросил Микеле, настороженно наблюдая за бледным Мотом, под глазами которого пролегли глубокие, почти синие тени. – Может, воды? Пошли, пошли, сядем, – аккуратно потянув Фло за собой, Локонте довел его до гостиной, стараясь сделать так, чтобы Фло не оказался лицом к уборной, и усадил в кресло, а сам сел напротив, чувствуя мурашки, бегущие по спине. Флоран сидел спиной к уборной. Блять, сидеть спиной к той комнате, в которой находится висельник — удовольствие, прямо скажем, в серединку от половинки от ниже среднего...Фло, не мешая Локонте, послушно присел на мягкие пыльные подушки, чувствуя на себе взволнованный, но такой не нужный сейчас взгляд Микеланджело, однако сам посмотреть на него никак не мог. Мужчина, приоткрыв рот, чтобы легче было дышать, уставился в одну точку, а в голове у него выл целый рой мыслей, одна другой краше, однако эмоции, отключаясь одна за другой, порождали лишь одно ощущение – полное безразличие к тому, что произошло. – Мадонна, Фло, мне так жаль, – виновато закусив губы, покачал головой Локонте, не в силах сказать что-то еще. Чувствовал, что не нужно говорить вообще ничего, но не мог. – Мне так жаль, что я тебя заставил приехать, а тут… — выдавил итальянец из себя еле-еле, но был остановлен голосом француза.– Микеле, этого никак уже не исправить, – беззлобно-спокойно ответил собеседнику Флоран, положив локти на колени и обхватив свою голову слегка подрагивающими пальцами. Сильно заболели виски – будто Мота хорошенько ударили по голове в подворотне. Перед глазами все сливалось в сплошной серый комок.– Что мне сейчас для тебя сделать? – боясь сделать что-то неправильно, проговорил Микеланджело, потерев лоб. Скажет хоть слово неверно – Мот его оттолкнет и накричит. Хорошо, если не ударит — в состоянии аффекта с ним может случиться всякое... Но что, если слова окажутся правильными, и Фло обнимет его, потому что поймет искренность итальянца? – Флоран? Скажи мне хоть что-нибудь.– Я не знаю… Не надо ничего, наверное, — прошептал Мот, все так же глядя в одну точку. Он не понимал. Никак. Вот никак. Вообще. То есть, он, конечно, своими глазами это увидел, да, но сознание отказывалось воспринимать это как реальность. Всему виной было то, что Флоран слишком долго не видел своего брата, чтобы сейчас понять, что он больше его никогда не увидит. Это сложно объяснить. То есть, его брат и так был для него мертвецом, ведь француз давно не общался с ним, не приезжал, не созванивался, да и желанием особым не горел, потому что вообще не питал к нему ни братских чувств, ни простого элементарного уважения. Но он был все-таки этаким "живым мертвецом", который все же мог позвонить и напомнить о себе, к которому, в случае чего, все же можно было приехать — если уж жизнь совсем прижмет. А сейчас он стал настоящим мертвецом. Он по-настоящему мертв. И до Флорана это просто никак не доходило, как не доходила в свое время и новость о смерти отца, о которой он узнал через семь лет, когда в пылу ярости брат и мать выкрикнули ему "да кому ты был нужен со своей музыкальной школой, кроме покойного отца!".– Фло, мне жаль… Я не могу подобрать слов, правда, прости, – тихо проговорил Мик, решительно поднимаясь с кресла и осторожно двигаясь к любовнику. Взглядом спросив, можно ли ему присесть рядом, Микеле сел и приобнял француза. Вблизи Локонте смог рассмотреть Флорана более отчетливо, и первое, на что он обратил внимание, так это на замученное, почти зеленое лицо, затем на волосы, с которых капала вода, стекая после по скулам к шее, потом на глаза – они были слишком мутными, цвета грязной болотной коричневой жижи, которая засосет любого. И, наконец, на морщины – около глаз, рта, и, самая глубокая – на лбу. Микеланджело оставалось только догадываться, сколько лет убила во Флоране эта ужасная секунда?Мот не обратил на объятья Мика ровным счетом никакого внимания. Ему было все равно. Микеланджело был для него каким-то ненужным звуковым фоном для мыслей. Француз подумал что, наверное, он не настолько сильно и ненавидел брата, раз сейчас не может даже с места сдвинуться?.. В голове сразу всплыло последнее предложение мужчины, которое тот ему выкрикнул на кладбище: "Если ты сейчас уедешь, то мы больше не братья!". "Возражений нет!" — ответил тогда Флоран. И ненависть за все, что этот "родной" человек сделал и не сделал в нужное для Фло время, вскипела в мужчине обжигающей ртутью.– Фло, – подрагивающими руками итальянец все гладил и гладил мужчину по плечам, желая выказать хоть как-то свою поддержку, – я хочу, чтобы ты сейчас меня услышал: я всегда рядом. Мои соболез… – начал было Микеле.– Не надо, – зло перебил его Флоран, сделав запрещающий жест рукой. – Я не скорблю о нем. Ты попросил меня съездить и поговорить, но я приехал сюда не для того, чтобы помириться с ним, пойми меня! – тяжело пояснил мужчина изумленно глядящему на него Мику. – Я приехал для того, чтобы отдать ему документы на этот дом и больше никогда не иметь никаких дел с этим негодяем, — это действительно было так: Фло хотел порвать с этим окончательно. Ему было плевать на родительский дом, он не гнался за наследством, потому что, в отличие от старшего брата, уже сейчас, благодаря своим мечте и стойкости, всего добился сам. Ему так же не было важно, что вообще будет с братом, точнее, как он на это отреагирует, поскольку он не собирался вступать в полемику по этому поводу.Однако судьба решила все за него.— Все сложилось без нашего с тобой участия, Микеланджело, — продолжил Флоран осипшим голосом. — Теперь… Пойдем отсюда, пожалуйста, — слабо добавил он. — Я здесь не хочу оставаться. Когда вступлю в наследство, продам нашу с ним часть дома через интернет, может, найму риелтора, чтобы он этим занялся, но сам я не хочу больше сюда возвращаться. Больше никогда! Никогда! — довольно громко воскликнул Флоран, ужасно дрожа. Тишина родительского дома встретила почти мгновенно разлетевшееся эхо довольно безучастно. — Я понял-понял, пойдем, конечно, — успокаивающе погладив француза по плечам, проговорил Микеле, внутренне содрогаясь от звона в ушах, вызванного криком изможденного любовника. — А… — Локонте на секунду замялся, думая, говорить ему то, что он хочет сказать, или все-таки заткнуться, — с ним что делать-то? — и Микеланджело неуверенно кивнул за спину Фло, в сторону уборной.— Я решу этот вопрос, но только позже, не сейчас, — не повернувшись в сторону ванной, произнес Флоран, еле двигая губами, — тогда, когда мы приедем в Париж, – вяло договорил Мот, приподнимаясь с кресла. Мужчину качнуло, и он неосознанно схватился за руки Мика, пытаясь удержаться на ногах. Сказывалась мутящая рассудок тошнота. – Не знаю, возможно, позвоню в социальную службу, найду там человека, дам денег столько, сколько потребуется, оплачу все расходы, — качая головой, перечислил Фло, стараясь устоять на ногах, — чтобы все прошло хорошо, и… Но нет, Микеле, сам я этим заниматься не буду. Ты не представляешь, какие между нами были отношения, ты этого себе просто не представляешь… — сделав маленький шаг в сторону входной двери, Флоран схватился за спинку кресла, потому что одного Микеланджело ему для передвижения не было достаточно. — Ты рассказывал, Фло, я представляю, — возразил ему Локонте, помогая мужчине делать шаг за шагом, — еще после первого выступления, помнишь? — Да, — нервно улыбнулся Мот такой улыбкой, будто он решил пойти вскрывать себе вены, — говорил, наверное. Помню ту ночь откровений, — грустно усмехнулся француз, оказавшись в прихожей. Сейчас он отстранил Мика от себя, попытавшись шагнуть самостоятельно. Ему это удалось, впрочем, со стороны это выглядело так, будто в Мота грабли засунули, потому что он шел, как робот, почти не сгибая ни колени, ни локти при ходьбе. Микеланджело видел это, но говорить не стал. Он не мог представить, что бы было с ним самим, если бы это был его брат, а Фло ничего, держится, здраво рассуждает о том, что сделает, и даже не плачет. Хочет казаться сильным, и Микеле это понимал. Он знал, как сильно Флоран ненавидит собственную слабость и как виртуозно может ее скрывать.— Ты готов? — подал голос Мик. Наружная ручка двери была практически ледяной, но быстро согрелась в сухой и горячей ладони Мота. Перед тем, как закрыть за собой дверь на замок, Фло окинул взглядом стены, пол, потолок, всю мебель, что буквально потеряла свой цвет, сделавшись серой. — Я не буду долго прощаться, — псевдо-спокойным тоном произнес Флоран, собираясь закрыть дверь на ключ. Пальцы его тряслись так, что он не смог попасть в замочную скважину ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего раза. Микеланджело осторожно вытащил ключ из негнущихся пальцев любовника и, обняв мужчину, сам повернул ключ в замке два раза. Услышав скрежет и дернув ручку, Локонте удостоверился, что дверь заперта, и спрятал ключ обратно под отогнутую половицу крыльца.— Может, вызовем такси? — неуверенно предложил итальянец: Фло был таким бледным, что, как говорится, краше в гроб кладут.— Нет, — не объясняя причин, отказался Мот. Микеланджело понял, в чем было дело: Флорану нужно просто пройтись и осознать до конца, как-то свыкнуться с этой мыслью что ли?.. Если он не прогуляется сейчас, то, по приезде в Париж, выйдет из квартиры и пойдет шляться по улицам города, пока не устанет настолько, что его ноги держать не будут. Это была и его, Микеле, особенность: когда тяжело, когда какая-то боль на душе, нужно просто идти, идти, идти, пока в боку не заколет, а мышцы на ногах не взмолятся о пощаде. Тогда ты переключишься с моральной боли на физическую, и тебе станет легче.— Тогда пошли, Фло, — взяв Флорана за руку и слегка сжав его пальцы, проговорил Мик, — пошли домой.До вокзала они дошли молча — ни одному, ни другому говорить совершенно не хотелось, да и не о чем было им пока что разговаривать. Пару раз Флоран вынужденно останавливался и, морщась от болей внутри позвоночника, присаживался в скверах на лавочки, до хруста откидываясь назад: он попросту не мог идти — его спина весьма прозрачно намекала на то, что ее обладателю следует немного отдохнуть, прежде чем двигаться дальше. Электропоезд в сторону Парижа ходил здесь, к удивлению Мика, не так уж и редко, поэтому Микеле не торопил Фло, давая ему возможность отдохнуть. Итальянец просто садился рядом и понимающе ждал, не говоря ни слова. В такой момент молчание было не то что золотом — молчание было самой настоящей мудростью. Придя на вокзал, мужчины как раз успели на одну из электричек, что отходила буквально через десять минут. Слушая ритмичный стук колес по рельсам, Фло сидел и смотрел в одну точку, не выказывая абсолютно никакой заинтересованности ни в суровом усатом кондукторе, который проверял наличие билетов (Локонте заплатил за них обоих), ни в солнце, что светило ему в глаза (Флоран будто не чувствовал этот горячий свет на своих веках), ни в тряске электропоезда, ни в чем. Перед глазами все еще находилось висящее на веревке тело его брата. Мот сильно замерз, его буквально колотило, несмотря на довольно теплую погоду снаружи, и если бы вагон электропоезда не трясло так сильно, то итальянец заметил бы это раньше, чем дотронулся до ледяных рук мужчины.— Фло? — до ушей все постороннее, будь то стук колес или голос Микеланджело, доносилось как сквозь вату. Мот сидел так же неподвижно, не обращая внимания на голос Мика, и только подрагивающий уголок рта выдавал во французе еще живого человека. — Ответь мне, прошу, Флоран? — почти умоляюще протянул Локонте снова, чувствуя тревогу за своего любовника. — Ну пожалуйста, хотя бы моргни что ли? — неожиданно для себя Мот всхлипнул, чувствуя, как от носа к уголкам глаз поднимается резь, которая, он знал, незамедлительно повлечет за собой слезы. Но лицо француза осталось все таким же непроницаемым, только глаза покраснели и в горле противно защекотало и запершило. — Фло! — настойчиво повторил Микеле, которому было до ожога души больно смотреть на такого Флорана. Когда человек кричит, ломая и круша все вокруг себя, с этим гораздо легче справиться, а тут непонятно, слышит ли, видит ли он тебя…— Посмотри на меня, -итальянец, потеряв терпение, схватил Мота за щеки и повернул его голову к себе, проведя теплыми пальцами вниз.Французу неожиданно стало немного теплее. Мужчина вздрогнул, еле разлепив сухие губы, и непонимающе повернул голову вправо, в сторону любовника. В горле запершило еще сильнее, а губы, как бы Флоран мысленно не приказывал себе успокоиться, задрожали. Мужчина почувствовал, что еще несколько секунд, и он попросту не сдержится, несмотря на всю его обычно железную выдержку. Глаза предательски начало щипать.— Вернись оттуда, — тихим, из-за шума колес, голосом попросил Локонте, наклонившись к уху Мота. — Ты мне нужен здесь, — а Фло в ответ только сглотнул вставшую комком в горле слюну. Его взгляд перестал быть стеклянным и стал немного более осознанным. — Ты слышишь меня? — глядя прямо в покрасневшие карие глаза Флорана, спросил Микеланджело, сомневаясь, впрочем, что вообще Мот ответит на его вопрос. Но Фло ответил — медленно кивнул, вздохнув. Сейчас Микеле видел перед собой обыкновенного маленького мальчика, испуганного, зажатого, а не взрослого независимого мужчину, которого он всегда знал, и понял, насколько Флоран, черт побери, был одинок. Всегда, с самой смерти отца — и в Канаде, и в Париже, и даже сейчас, когда они с ним живут вместе около двух месяцев. Надо же, понадобилось такое ужасное потрясение, чтобы он, Микеле, это понял! Чтобы понял, что Флоран не так силен, каким хочет казаться и ему, и окружающим, а его страсть к ночному курению — ?нет, Микеланджело, не вставай, я сейчас вернусь!? и мокрое после этого лицо ?я умывался, Локонте, спи уже, и только попробуй, скотина, вновь столкнуть меня с дивана!?, хотя Мик, проснувшись утром, ни разу не мог вспомнить, что слышал шум воды — всё это не просто вредная привычка и ночной сарказм, а способ выжечь, выдавить, вымыть из себя скользящих внутри склизких змей обиды, детских комплексов и страхов. — Флоран? — увидев глаза мужчины, быстро наполняющиеся слезами, итальянец прижал его к себе, чувствуя через две куртки — его и собственную — как дрожит тело француза. — Флоран, — успокаивающе протянул Локонте и погладил Мота по затылку и шее, не зная, пожалуй, впервые в жизни, что сказать.— Мик, сделай, чтобы мне не было так больно, — стуча зубами, просипел Фло, окончательно закрывая глаза и утыкаясь лбом Локонте в плечо, еле-еле сдерживая свои выступающие слезы и хрип, рвущийся из груди. Не смог. Несколько капель скатились по скулам и мгновенно впитались в ткань куртки итальянца, а стон, почти не явный из-за стука колес, не слышимый остальными их немногочисленными попутчиками, зато прекрасно различаемый Микеланджело, сорвался с губ вместе с каким-то ужасным скулежом. — Сделай, пожалуйста, хоть что-нибудь, — попросил Мот Микеле тихо, как ребенок, которому больше не к кому обратиться, — я больше не могу… Я просто не могу...— Тише, Флоран, я здесь, — повернув голову влево, Микеланджело, не обращая внимания ни на что больше, кроме как на любовника, легко дотронулся своими влажными губами до горячего от светящего в окно электрички солнца лба француза и проговорил, не отнимая их, осязаемо касаясь каждой проговоренной буквой его кожи: — Я не оставлю тебя одного, обещаю, — Локонте, протянув правую руку, погладил Мота по волосам и оставил свою ладонь на шее Мота, перебирая пальцами и все так же прижимаясь к нему. Господи, ну почему они просто не могут спокойно жить… Разве они так много просят? Порода у них что ли, у обоих, такая порченная?Забывшись, Микеле все поглаживал и поглаживал волосы Флорана, а тот, не поднимая своей головы от такой теплой куртки Микеланджело и не глядя больше на быстро пробегающие пейзажи за окном, понимал, что его в Аржантее больше совершенно ничего не держит.