Это не конец (1/1)

— Микеланджело? — неуверенно протянула Маэва, заглянув в гримерку итальянца. Тот все еще лежал на полу и даже не попытался поднять голову для того, чтобы посмотреть на неожиданно вошедшего человека. Обычно он не любил, когда к нему входили без предупреждения, но сейчас даже внимания не это не обратил. — Локонте! Что с тобой такое?! — Мелин бросилась вглубь гримерной комнаты и, споткнувшись обо что-то, схватила мокрого насквозь Мика за камзол и вытащила мужчину в более-менее освещенный коридор, потому что в приглушенном свете гримерки нельзя было рассмотреть мужчину более внимательно, а включить свет Маэва, испугавшаяся за друга, как-то не догадалась.— М-Маэва? — сдавленно просипел Микеле, почувствовав спиной резкий контраст — холодный пол коридора был очень неприятен. Мужчина непонимающе смотрел на лицо Мелин, но его черты размазывались и сливались в сплошной светлый блик. Он же только что был один в гримерной, так какого?..— Микеле, да что с тобой? — Маэва старалась говорить спокойно, но у нее не получалось: было видно, что волнение хлещет ее изнутри, а противный холод бежит от шеи к ногам, поскольку Мелин дрожала. Девушка внимательно смотрела на Мика. Тонкие бороздки то ли пота, то ли слез подсмыли грим мужчины, а его зрачки были расширены.— Я... Маэва... Не пойду на сцену... Не пойду туда... — неловко заворочался дрожащий от возбуждения Микеланджело на полу, стремясь вырваться из рук подруги. — Отпусти меня, — низким голосом попросил Мик, крепко схватив Мелин за запястья и пытаясь вывернуть их.— Нет уж. А ну, успокоился быстро! — чувствуя, как волнение меняется на настоящий страх, ?Наннерль? принюхалась, стремясь уловить исходящий от мужчины запах травы или алкоголя, но ни того, ни другого она, то ли к удивлению, то ли к счастью, не почувствовала.— Я не хочу, Маэва! Не пойду! — извернувшись, итальянец все-таки отцепил от себя девушку и попытался встать, но не прошедшее до конца возбуждение заставило его ноги подкоситься в коленях и быстро осесть обратно.— Что значит ?не хочу?, ?не пойду??! Почему это? — непонимающе спросила Маэва, удивляясь настолько странному поведению Локонте.— Не могу! — воскликнул Микеле. — Черт, — прохрипел мужчина, схватившись правой рукой за камзол: сердце вновь кольнуло. Мелин увидела, как кожа Микеланджело побелела и покрылась мурашками.— Микеланджело, у тебя что-то с сердцем? — девушка встревоженно кивнула Мику на грудь. — Тихо-тихо, успокойся, Мике, все нормально, — перекинув его вторую руку через свою шею, ?Наннерль? поудобнее схватила своего непутевого братца и втащила его обратно в гримерную. Усадив итальянца на диван, Маэва резко развернулась в сторону выхода. — Врача... — тихо сказала она сама себе, — нужно позвать врача. Сиди тут, не вздумай вставать: я сейчас вернусь! — добавила она.Коридор заполнился предвыходным гомоном: декораторы, остальные актеры и подтанцовка начали сновать туда-сюда под крики организаторов и аплодисменты, раздававшиеся за занавесом. Это было довольно громко — Микеле пробрало до костей, и он не сразу услышал то, что сказала ему Мелин.— Микеланджело, сиди спокойно, я быстро, — девушка уже было выскочила за дверь, но Микеланджело остановил ее:— Куда ты? — дыша очень поверхностно, чтобы боль в груди не была такой уж сильной, слабо спросил у Маэвы Мик, цепляясь одной рукой за диван, желая встать. Но покалывания повторились вновь, и мужчина был вынужден со стоном осесть обратно на мягкую поверхность.— За врачом. Он посмотрит тебя.— Не надо! — умоляюще просипел Микеле, до внутренних колик пугаясь того, что врач увидит его ?прекрасный? стояк. Это будет довольно сложно объяснить. Странно, что Маэва до сих пор ничего ему про это не сказала. Или не увидела? Но сердце вновь кольнуло так, что Микеланджело задохнулся на выдохе. — Надо, Локонте!Через буквально пару минут в гримерную комнату ворвались три человека: Маэва, Аттья и месье Дельмас — дежурный доктор. Мик был мгновенно уложен на диван с подушкой под головой и расстегнутым воротником. Локонте обливался потом от стыда и боли внутри тела. Мужчина мелко дышал, при каждом выдохе ощущая, как колет все в груди, и от этого хотелось тупо заорать. Но на крик нужен воздух, а у Микеле его в легких почти не было. — Какая боль, месье Микеланджело? Тянущая, режущая? — раздалось в голове, как молотом по наковальне.— Колющая, блять! — задохнулся итальянец. Материться он не хотел, просто изо рта вырвалось.— Это хорошо, — огорошил всех находящихся в комнате своим заключением врач. — Под лопаткой колет? Давление… Так, — врач подождал, пока аппарат не пискнет. — Сто сорок на восемьдесят? Высокое, высокое…— Дельмас, что с ним? Что с ним? — разъяренный Дов готов был рвать и метать: вид бледного как смерть Микеле, над которым навис врач, по-настоящему пугал его. — Локонте, ты что, нажрался перед концертом?! — скрывая свое волнение за маской ярости, воскликнул Аттья.— Нет, только, — хрипло пробормотал Мик, буквально чувствуя, как от Аттья исходит животный гнев, — пил чай с Солалем. — Я не пил ничего такого, Дов! — умоляюще воскликнул итальянец вновь, боясь, что ему не поверят, и привстал на локтях с дивана. — Мне просто стало дурно! Но сейчас все хорошо!Маэва даже подпрыгнула на месте. — Микеланджело, спокойнее, — попросил мужчину врач. — Приляг. — Дов, со мной все хорошо, — однако сейчас голос итальянца звучал очень неуверенно.— Тихо, месье, — поднял руки вверх доктор. — Я, признаюсь, был испуган: ко мне в кабинет влетела эта девушка, — он кивнул на бледную Мелин, — и закричала так, что я едва не раскол пару бутылочек со спиртом, что были у меня в руках. Все кричала, что у месье Микеланджело сердечный приступ! Но, смею вас всех заверить: все хорошо. Если бы боль была тянущей, то стоило бы напрячься. Колющая же боль почти никогда не связана с сердцем — с инфарктом, инсультом, я имею ввиду. Сейчас же я делаю вывод, что это обыкновенное перенапряжение или эмоциональное волнение… Хотя, скажите, — подумав немного, оговорился врач, — Микеланджело, у вас нет проблем со спиной, с позвоночником, к примеру?— Нет, — вспоминая свои шрамы-параллели на спине, проговорил Мик. — Тогда точно перевозбуждение, что и неудивительно вовсе — такой день, столько людей. Думаю, сегодня вам не следует больше выступать.— Микеланджело! Мы не будем рисковать твоим здоровьем. Никакие рейтинги не стоят того, — выдохнул Дов, слушая врача. — Если ты не можешь продолжать, за тебя выйдут. Я скажу Нуно, чтобы он...— Не нужно! — испуганно воскликнул Мик, подскочив на месте. — Я не позволю выходить за меня! Особенно сегодня!— Зачем ты глупишь? — не понял Дов. — А если тебе станет плохо прямо на сцене?— Не станет! — уверенно мотнул головой итальянец. — А если вдруг и станет, то я себя пересилю и доиграю, ясно?!— В таком случае... Пятнадцати минут помимо антракта тебе будет достаточно?— Я бы не рекомендовал Микеле вообще сегодня выходить на сцену, — подал голос доктор, но, видя, что его мнение здесь вообще что-то мало решает, пожал плечами. — Но раз так... Думаю, да. Таблетки — эта от повышенного давления, а это — обезболивающее, — врач протянул четыре белых кругляшка в трясущуюся руку Мика, — подействуют уже в середине первой арии, — уверил врач.— Да что со мной, Мадонна... Маэва, они меня возненавидят! — проговорил Микеланджело, как только Аттья и месье Дельмас вышли из гримерной.— Кто тебя возненавидит, Мик? — не поняла девушка, бережно, но крепко держа Микеле за руки.— Фанаты, — бесцветным голосом пояснил Локонте. — А что, если я и вправду загнусь там от такой боли? Господи, Маэвс, ты не представляешь, как это было больно. Гребаный чай Солаля! Я почти на сто процентов уверен, что в моем состоянии виноват или он, или Ямин, который ходил за эклерами, чтоб они ему поперек горла встали, эти эклеры гребаные! — разошелся итальянец. — Cazzo!— Идем, — Мелин, чувствуя свою вину, прикусила губу. Вот так доигрались — хотели отомстить обидчикам, а вместо этого едва не прикончили ни в чем не виноватого ?Моцарта?. Однако признаваться Маэва не хотела: страшно вообще-то! — Давай, на выход, Микеланджело! — проговорила, как ни в чем ни бывало, Мелин, поднимая нервно теребившего цепи на своем ремне Микеле с дивана. — Вставай! — и девушка подхватила друга под локоть. — Все ведь теперь в порядке. Ты в порядке, Мик, с тобой все хорошо, — строго сказала Маэва и, приподняв голову Локонте, осторожно придерживая ее за подбородок, добавила: — Я всегда рядом. Никто не причинит тебе никакого вреда.Микеланджело, переодеваясь после выступления, стоял в гримерке и радовался, что это день, наконец, закончен. Музыка утихла, с многошерстной публикой они, наконец, попрощались. Локонте знал, что спокойно покинуть Дворец Спорта ему и другим участникам труппы не удастся: на служебных выходах наверняка стоит куча фанатов — кто-то ради автографов, кто-то из-за фотографии, а кто-то очень хочет подарить подарок, выразив этим свою любовь к ним. Мик улыбнулся сам себе, зная, что доставляет этим прекрасным людям неимоверное удовольствие, когда расписывается на их вещах, фотографиях, дисках, когда не отказывает в фотографии или принимает подарок и целует готовую упасть в обморок фанатку в щечку.Все они просидели на этом концерте и получили массу эмоций и впечатлений: все-таки на это время артисты забирают тебя у всего внешнего мира. Однако сами артисты? Для них это работа, это очень тяжелая работа — завлечь, увлечь своей душой, за которой лично у Микеланджело находился его собственный персональный Ад, который он постоянно таскал за собой. Сегодня ему было действительно больно выйти на сцену и, как ни в чем ни бывало, прожить все свои арии жизнью Моцарта. Весь второй акт у мужчины дрожали коленки, потела спина и бешено стучало сердце. Однако итальянец раз за разом себя пересиливал ради почти четырех тысяч человек, сидящих в зале. Да, сегодня зрителей было невероятно много! Так что, ничего нового, все, как обычно: глоток воды, глубокий вздох, первый, второй, третий шаг… И вот четвертый – Микеланджело Локонте, к вашим услугам, господа и дамы!Микеле решил, что сегодня напьется. Вот просто возьмет и тупо напьется: это невозможно, он устал настолько, что в голове начинало мутиться, а на тело давила такая тяжесть, что на ногах было невозможно устоять. Пройдет шоукейс, чтоб его, и Мик зайдет в ближайший магазин за бутылкой коньяка. Ну и пусть все говорят, что пить в одиночку нельзя, потому что это чистейшей воды алкоголизм. Жить, чувствуя, что ты никому не нужен, нельзя, а выпить бутылку коньяка, когда все задрало в край... Почему нет? К тому же Микеле пару месяцев назад задумался об очень важном шаге в своей жизни, очень важном, и итальянец чувствовал, что именно сегодня он должен решится на это окончательно. Или забыть эту идею. В любом случае, нужно с этим что-то делать, а без бутылки до конца решится хоть на что-то у Локонте вряд ли получится.***Флоран, сидя в гримерной после выступления, нервно сжал в руках свою любимую гитару, будто бы она могла помочь ему успокоиться перед неожиданным акустическим шоукейсом, который свалился на труппу ?благодаря? Дову и его разговорчикам со спонсорами и организаторами. Но сердце по-прежнему билось словно загнанное, а сама гитара казалась невероятно тяжелой, будто она была отлита из свинца, как минимум. На сцене как-то действительно легче: народу больше, места больше, аппаратуры больше. На сцене гораздо проще, и Флоран готов повторить это еще сто-тысячу-миллион раз: нанесенный грим скрывает твое настоящее лицо, а за спиной будто вырастают огромные крылья. Гремит музыка, басы разрывают барабанные перепонки, а все тело содрогается от того, что ты проживаешь жизнь своего героя. Так было всегда, но…не сегодня. Этим вечером Фло предпочел бы не прожить жизнь Сальери. Сегодняшний ?Вивр? был для Флорана чем-то, что буквально вынуло из него душу, выдрало, клочок за клочком — мужчина и сам от себя подобного не ожидал, даже после сегодняшней заварухи с чаем, черт бы его побрал!— Вот, вот! — воскликнул бледный Микеланджело, глубоко дыша через нос, хватаясь рукой за рубашку в районе сердца и заходясь в спазматическом кашле так, словно он сам вот-вот начнет биться в лихорадке, предшествующей смерти, а не бедный Моцарт, — Я слышу ее! Я ее слышу! Зюсмайер! Записывай: ?Лакримоза — Мои слезы?. Ре-минор, первый такт. Фа, до-диез, ре, — дрожа, добавил мужчина, глядя куда-то вверх. — Третий такт: вступление темы ?легато?… Ля — фа — ре — ре — до… Третий такт, в конце: ?надежда?, — задыхаясь, договорил Микеле и закашлялся еще раз. — Вступление хора, — Локонте раскинул руки в стороны. — Чистые си и до, в полный тон, затем — полутон! Боже, это невозможно, моя музыка превосходит меня… Небеса… Свет…Почти четыре тысячи человек, и взгляд каждого, абсолютно каждого зрителя взволнованно прикован к затемненной по краям сцене! Флоран, дрожа, усмехнулся и, слыша звуки реквиема, пение оперной дивы да слабый голос Микеле, что казался Моту чересчур громким, нервно сжал руками черную брошь-розу, которую ему нацепили прямо на пиджак, потому что с рубашки она постоянно отрывалась из-за того, что Фло часто одергивал воротник — ему было душно. Господи, да как будто это помогло бы ему успокоиться! Скоро был его выход, но сердце билось, словно загнанное.Легкие у Флорана болели так, будто их распороли и не зашили. Как, как с этим пожаром под ребрами и вокруг сердца вообще можно начать петь? Фло чувствовал, что если возьмет высокую ноту, то точно собьется и захлебнется если не слюной, то собственной кровью. Однако выходить на сцену все-таки нужно, как ни крути. — Что вы здесь делаете, кто вообще разрешал вам входить? — яростная ?Констанция? оглянулась на вышедшего из тени Флорана и поднялась с кровати своего мужа. — Ах, — донесся издевательский голос Мика с постели. Микеле поднял голову и взглянул на стоящего недалеко от него Фло. — Антонио… Сальери… — обворожительно улыбнулся ?Моцарт? уголками губ, медленно, очень медленно кланяясь одним лишь кивком головы своему врагу и откидываясь обратно на подушку. Только он сам и Флоран понимали, что в этом кивке были не смиренность умирающего или прощение, а, скорее, презрение, издевка и легкая толика брезгливости.— Госпожа, я узнал о болезни вашего мужа, — поклонившись, проговорил Мот заученный текст. — ?Еще как узнал, блять. Вы же его и отравили. Его любимого отца, его любимую галлюцинацию, его любимого Розенберга, да еще и меня до кучи?, — добавил француз мысленно, пытаясь в поклоне почесать хотя бы ногу рядом с пахом, пока уж он в тени стоит и на свет софитов окончательно не вышел. — И хочу предложить вам свою помощь.Выпейте, пожалуйста, с нами имбирного чайку.— Нет, ничего не нужно, — сказала девушка, подходя к ?Антонио? ближе с явным намереньем удалить его со сцены и желательно вниз головой. До этого момента Фло как-то вполне справедливо считал, что только у Микеле к нему такие чувства, но Клер настолько вошла в роль жены умирающего от дьявольских лап императорских придворных композитора, что была очень правдива в своих эмоциях. — После всей боли, что Вы нам причинили…— А уж какую боль Вы причинили мне, — шепнул ей на ухо Мот, глубоко дыша. Перо непонимающе уставилась на француза, решив, что это очередная ?зеленочная? шутка, и даже не нашлась, что на это ответить. — Ах, Сальери, это и вправду Вы? — снова раздалось с кровати. — Так рано пришли почтить мою память? Впрочем, оставайтесь. Вы, как никто другой, — зло проговорил Микеланджело, тяжело поднимаясь и сценически задыхаясь, но тут же, меняя гнев на весьма сомнительную милость, добавил последние слова, подойдя к Фло почти вплотную, — знаете, что я болен, и я не успею в срок свой реквием. — Бросьте, Моцарт. Вы обязательно поправитесь, — стараясь произнести это как можно дружелюбнее, Флоран прикрыл глаза и неосторожно выдохнул прямо в микрофон. Зрителями в зале это было расценено как очередное эротическое вивровское придыхание, и француз, зная, что их наверняка снимают на множество камер, с ужасом представил, какие комментарии он увидит позже на Фейсбуке. Не сказать, что все это будет далеко от правды, но тем не менее…— Нет, Сальери. Смерть близка, — у Фло складывалось ощущение, что Локонте является его личным итальянским старичком с косой и сейчас говорит о его, Моте, собственной смерти, потому что...— Нет, нет, Вы обязательно… — и на какое-то время Фло тупо выпал из реальности: под пахом кольнуло так сильно, что он был вынужден просто опереться о Микеланджело, опустив тому руку на ключицу, иначе француз просто бы рухнул на сцену. Локонте непонимающе посмотрел на Мота и отстранился на шаг, сбросив его руку со своего плеча. По залу пронесся вздох изумления.— Как же Вы не хотите меня отпускать, герр, — грустно усмехнулся ?Моцарт?, вертя головой из стороны в сторону и наблюдая справа от себя уже начинающую понемногу скорбеть жену, а слева — позеленевшего от боли Флорана. Микеланджело повернулся вокруг своей оси, приложив руку к жабо, пошатнулся и склонил голову, избегая смотреть на Флорана. — Констанция! — Я позову…— Зюсмайер…— Врача…— Эскизы…— Вольфганг, ты….— Ноты, Констанция!— Нет!..— Иди!Все это незапоминающимся эхом пролетало мимо ушей Флорана — он попросту не слышал ни-че-го. Дыхание вырывалось через рот дрожащими хрипами, которые французу почти не удавалось сдерживать, пах то и дело пронзало новыми приступами, а мышцы ужасно напряглись, и от этого все тело вновь стало противно мокрым. Микеле же, проводив жену восвояси, качнулся и на носках развернулся в сторону Мота, печально глядя то на него, то на зрителей, то на сцену. Звуки гитары, начавшие раздаваться из колонок, становились все громче и громче, давя басами на барабанные перепонки. Флоран еще не отошел от того, что произошло, потому что он совершенно не услышал, как вступил Микеланджело, и только спустя пару секунд чуткий музыкальный слух уловил тонкий голос Локонте:— On part, sans savoir…Эти слова… Фло готов был остаться на сцене до конца своих дней! Даже с этой болью, приступами то и дело накатывающей на него. Только на этой песне, только в этом эпизоде он ощущал, что все происходит как раньше, еще до дебюта: между ним и Миком просто все в порядке. — Nos pleurs, nos peurs, — Флоран едва успел вобрать в свои легкие воздух для того, чтобы продолжить песню за Микеле. Медленным, четко выверенным, размеренным шагом Фло перемещался по сцене, осторожно приближаясь к Мику, как заклинатель змей подбирается к опасной неприрученной кобре. Внутри Мота все трепетало подстать ритму мелодии, что испускали колонки. Звук становился все громче и громче, а свет – все глуше и глуше. И от этого внезапная яркость софитов, направленных на него, ослепила Фло, и он испугано взмахнул руками, пытаясь прикрыться от света, но вовремя себя сдержал, поэтому такой жест зрители расценили как попытку дружеских объятий с Моцартом, которые Сальери неожиданно пресек. По залу пронесся вздох умиления, и Флоран подыграл этим мыслям, поболтав в воздухе руками еще немного.Самое сложное — совместные строки. То, что еще вчера мы не переставали проклинать… Флоран знал, что Мик проклинал его и вчера, и сегодня, и наверняка завтра ничего не изменится. Оба склонили головы, избегая смотреть друг на друга. Из-за собственных ощущений и из-за света прожектора Мот не мог не то что первые ряды рассмотреть — он даже находящегося рядом с ним на сцене Микеле не видел толком. Хотя нет, в этот раз Фло находился не рядом с ним: Флоран, словно Сальери, не рядом, а внизу, испуганный силой своего противника и его стойкостью. Как Моцарт был истинным гением для придворного музыканта, так и Мик был для Фло человеком, до которого невозможно дотянуться. Мот не желал смотреть на Локонте, но деться со сцены было некуда. Где бы Фло не встал, отовсюду Микеле будет видно.— S'il faut mourir, — громыхнуло на сцене, — аutant vivre à en crever! — Микеланджело раскинул руки в стороны и отвернулся от Флорана, дав тому недолгую передышку. Мик пел восхитительно — как обычно отдавая всего себя всем желающим его слушать, даря свой голос, свои эмоции, настоящие эмоции, на что способны немногие артисты. Локонте совсем не смотрел в сторону Флорана, будто его и не было вообще. В самом деле, для итальянца сейчас существовал лишь зритель. Фло, вытянувшись в струнку от неприятных ощущений в паху, вновь свербевших его и без того измученное тело, боязливо глядел на собственные ноги в неудобных кюлотах, отговаривая про себя впаянные в мозг временем и многократным повторением слова песни.Выдохнув прямо в микрофон, Флоран вслед за Миком пропел свои слова очень слабо, тихо, так, будто у него село горло — никто не догадывался, что творилось у него внутри: Мот инстинктивно приложил руки к животу, чтобы успокоить дикую резь, появившуюся снова. И почему только Локонте не так хреново?! Ах, да — он же всего полчашки этого гребаного чая выпил! Неужели его так быстро отпустило после того, что произошло в гримерной? На подгибающихся ногах Флоран развернулся к Микеланджело и не понял, почему Микеле так странно на него глянул? Француз не знал, что такое отразилось в его собственных глазах, если итальянец даже вздрогнул? Фло допевал свою партию и, хмурясь, видел, что в Локонте от него самого ничего не осталось: он был Моцартом, который всей душой своей желал завершить реквием, однако понимал, что мгновения его жизни ускользают. Засмотревшись на его движения — на такие блядские движения! — Фло заслушался Локонте так, что едва не пропустил свое собственное…— On se reverra! — глядя исподлобья, Флоран медленно-медленно приблизился к Микеланджело, движения которого больше обычного походили на механический танец робота — автоматом шагнуть туда, шагнуть, не думая, в противоположную сторону: Микеле, словно марионетка, выполнял то, что от него ждали фанаты. Это было слишком наигранно, слишком фальшиво для него! Фло почувствовал эту ложь, и ему стало окончательно плевать на то, что будет дальше…— On se reverra! — Мик, в который раз пересиливая себя, протянул руку своему врагу, но…?Нет!? - и Флоран, чувствуя, что у него внутри все покрылось холодной, почти ледяной коркой ужаса, резко отошел назад, спрятав трясущуюся руку за спину. Он хотел изменить ход этого выступления и сделал то, чего не делал ни разу! Плевать на то, что подумают люди вокруг, плевать на то, что ему после этого выскажут Аттья и Коэн — пусть хоть на месте убьют! Моту было важно сделать так, чтобы Локонте перестал быть таким роботом, не чувствующим и не видящим ничего вокруг себя!Однако Микеланджело, продолжающий грустно держать руку на весу, выглядел все таким же спокойным, будто непостижимым образом заранее знал, что Фло именно так и поступит. Итальянец лишь устало посмотрел на ?Сальери? и с каким-то, как показалось Моту, сожалением, опустил руку вниз.Мота перекрутило, и он крепко, до хруста в пальцах, сжал спрятанную за спину руку в кулак.– Эй, Фло, отцепись от своей гитары, – вытащил француза из воспоминаний усмехнувшийся Дов, который зашел в гримерную Мота и, стоя около двери, уже с полминуты наблюдал за ?Сальери?, втыкающим в стенку отсутствующим взглядом. – Ты еще поцелуй ее. Прекрати терзать инструмент, он тебя и так любит. Хотя, может, вам все-таки нужно дать время уединиться? – и Аттья рассмеялся, глядя на посветлевшее лицо француза.– Эх, обожаю тебя, Дов, – простодушно усмехнулся Фло. Насмешливый голос продюсера вернул Мота в реальность. – Всегда можешь поднять настрой.– А что? Что-то случилось? – строго спросил Аттья, прислонившись к косяку двери и выжидательно глядя на Флорана. – Нет, все отлично, на самом деле. Просто нервы и усталость, – признал Флоран, глядя прямо на собеседника, чтобы тот не подумал, что Мот ему пытается врать. – Ты точно в порядке? Что такое у вас с Микеланджело? – пробормотал Дов, внимательно глядя на своего подопечного. Что-то ему не нравилось в мужчинах весь этот год, но они не давали повода их ругать. Почти не давали. По работе, конечно, Аттья гонял их обоих, как проклятых, потому что совместные сцены на репетициях прогонялись просто ужасно. На выступлениях оба, конечно, выкладывались, но репетиции… Чего только Дов не делал: и удалял всех из зала, и грозил лишением места, и пытался задобрить повышением зарплаты. Как-то не очень у него это выходило. – Вы оба какие-то отдаленные. Вообще, глядя на последнюю сцену этого ?Вивра?… – продюсер покачал головой.– Ты недоволен сегодняшним выступлением?– Я этого не говорил. Мне понравилось – это было необычно, но я бы не рекомендовал делать вам это, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Все-таки посыл концовки не таков, и все это знают, – признал Аттья, качая головой. – Самое главное в истории то, что Моцарт нашел в себе силы простить Сальери, который доставил ему массу неудобств, и то, что Антонио нашел в себе силы извиниться перед Амадеусом, готов был помочь.– Я понимаю, – кивнул головой Флоран, тут же проведя параллели между словами Дова и их с Микеланджело положением. Разница была только в том, что Мик никогда не найдет в себе сил простить Мота за содеянное, а сам Фло вряд ли сможет попросить прощения. Конечно, если не случится нечто, выходящее за рамки того, что только может выдумать воспаленный мозг француза. Попросить прощения действительно тяжело, даже если знаешь, что виноват.– Так что между вами такое? Весь сезон вы были словно на ножах, а сейчас и вовсе переигрываете, даже на сцене. Знаешь, Флоран, иногда мне кажется, что ты готов его отравить. И это я вовсе не о Моцарте говорю, а о самом Микеле, – уточнил продюсер. – Когда я взял вас, как главных героев постановки, вы были довольно дружны… И сразу же после первого выступления вы...– Не случилось ничего, о чем я мог бы тебе рассказать, Дов, – безразлично пожав плечами, Фло принялся настраивать гитару. – Все люди разные, общих точек соприкосновения не так уж и много, на самом деле. Прости, – гитара зазвенела струной, – ты не мог бы помолчать немного? Мне нужно настроить ее, по-моему, у моей малышки сбилась третья струна. Это нехорошо, да к тому же перед самым шоукейсом, – улыбнулся Мот, сосредоточенно рассматривая гриф, будто собираясь прожечь в нем дырку взглядом. – Правда, Дов, прости, просто я устал.– Каким шоукейсом? – не понял продюсер. Заметив вскинутые вверх брови Мота, Аттья понял, что француза явно дезинформировали. – А… Так шоукейс же не сегодня, Фло! Вы что, с ума сошли? Отыграли последний раз в этом сезоне, выложились на все, что говорится, двести процентов, а я вас так изводить буду? Кто сказал тебе эту чушь?– Со, – промямлил Мот, подавляя вздох облегчения. Слава Богу. Одной проблемой меньше.– Ну, Лоран, ну, попадись ты мне! – Дов сделал вид, что откручивает воображаемому Морану голову. – Попросил же предупредить! Господи, кому он еще рассказал эту чушь? Не надо было его просить отыскать вас с Локонте и передать – то-то он какой-то сегодня на взводе весь, – вздохнул Аттья. – Флоран, по поводу Микеле... Я просто за вас волнуюсь, потому что вижу, что вас обоих что-то изводит. Ладно, – заметив, что Фло не выказывает никакой заинтересованности в Микеланджело или, скорее, скрывает это, причем довольно мастерски, даром, что актер, Дов продолжил: – Ждем тебя, сегодня мы едем в клуб! Я заказал автобус, так что едем все вместе! Микеле, наверное, еще не знает – я передам ему сам, не волнуйся, – и продюсер закрыл за собой дверь, оставив Фло в полном одиночестве и тишине.Одной катастрофой больше.***Флорану хотелось как можно быстрее уйти к себе домой, и желательно упасть сразу под теплое одеяло – сегодняшний день высосал из него все жизненные соки, не давая мужчине раствориться в атмосфере клуба в целом и бара в частности – музыка раздражала, а пить сегодня французу как-то не очень хотелось, особенно после гребаного Солалевского чая. Моту, скорее, очень хотелось бы лечь, включить свой ноутбук – какую-нибудь пошлую американскую комедию, чтобы отвращение вызывала, и уже, наконец, уснуть на мягком диване от голоса, который говорит много-много идиотских монотонных плоских шуток и противно сам же над ними смеется.Еще Фло был бы не сильно против тупо полежать на диване и полистать новостную ленту твиттера, заходя в свои отклики, смотря разные твиты фанатов: от ?Флоран, сегодня ты был просто великолепен!? до ?ДА, ДЕТКА, ТРАХНИ МЕНЯ!?. Француз искренне любил своих фанатов, поскольку вполне справедливо считал, что мюзикл не стал бы столь популярным без них, и мужчина обожал радовать людей свежими фотографиями и постами. Возможно, Мот оставил бы пару новых записей типа ?Хей-хей-хей, люблю вас!?, а после прочитал бы что-то вроде ?пожалуйста, умри, заносчивая скотина? – что поделать, у всех людей есть ненавистники, не стоит и говорить об известных личностях. Другое дело, что порой ?фанаты? заходят слишком далеко в своей ненависти, и тогда даже у звезд с сильным характером может не хватить выдержки, и они, как и все нормальные люди, чувствуют ком в горле, а к их глазам подступают злые слезы обиды. Это нормально. Даже это , блять, нормально.Сейчас все бы было нормально, все бы было для Флорана приемлемо, но только не этот чертов клуб. Однако в итоге Фло не уходил домой: боялся, что сейчас и шага не сделает, как сразу грохнется и познакомится грудью с полом – от липкой патоки вместо воздуха и яркого света его сильно мутило. Слишком ярко, слишком громко, слишком жарко. Разноцветные огни лазеров и диско шара, мерцающие противными тягучими отблесками от всевозможных отражающих поверхностей, раздражали взгляд, и Мот не понимал, что вообще его здесь все еще удерживает. Фишка же была в том, что хоть Флоран и желал как можно быстрее оказаться дома, но в то же время ему было страшно вновь оставаться в одиночестве, как бы он сам перед собой не кичился. Страшно от собственных кошмаров, которые будут его ждать, как только его голова коснется подушки, страшно от тишины, когда мужчина привык к громким аплодисментам, страшно от самого себя. Вокруг гремела музыка, зеркальные шары освещали танцпол и бар, а люди, с которыми Фло проработал почти год, веселились и смеялись, подпевая известным мелодиям, однако у самого француза не было совершенно никакого желания к ним присоединиться.– Господи, и когда же все это закончится, – в который раз спросил Фло сам у себя, наблюдая за танцующими вокруг него людьми. Кроме танцующих вокруг были еще и пьющие: Ямин и Со, сидящие рядом с ним за барной стойкой, допивали уже пятую бутылку саке, а уже пьяный Мерван, похоже, пытался подкатить к какой-то девушке с слишком короткими волосами непонятного цвета, которая тоже великой трезвенностью, похоже, не отличалась. Свет в клубе слишком ярко мерцал, чтобы Флоран мог рассмотреть смеющуюся парочку немного лучше, хотя те сидели совсем недалеко, но внезапный возглас ?Posso!? [Я смогу!] заставил француза вздрогнуть.Микеле?! Серьезно он что ли? Это же надо – спутать Локонте со шлюхой? Хотя, чему я удивляюсь… Ну и что, господи? Пусть себе веселится! – и Мот, видя лишь худую спину смеющегося Микеланджело, вновь принялся блуждать взглядом по залу, не замечая, впрочем, ничего для себя нового или интересного. Мда, сидеть вот так всю ночь истуканом ужасно скучно и глупо, поэтому Фло решил все-таки воспользоваться услугами барной стойки и заказать уже себе хоть что-нибудь. Очень, очень хотелось бы выпить пару стаканов виски, возможно, тогда бы Моту все представлялось не в столь траурном свете, но мужчина ограничился лишь безалкогольным коктейлем, прекрасно зная, что он не может допустить ошибку, подобную ошибке, которую он уже себе позволил. А если выпьет, то может и не сдержаться... Вот если бы Локонте здесь не было, то Фло с огромным удовольствием выпил бы не то что два стакана виски, он, пожалуй, две бутылки бы с легкостью усосал. Вокруг все шумело и блестело – у Флорана неожиданно заболела голова – виски с затылком, и он оперся руками на стойку, обхватив виски пальцами. Черт. Похоже, локтем он опрокинул бокал с коктейлем – придется попросить бармена сделать еще один. Кивнув мужчине, Мот почесал взмокший лоб ногтями и вновь глянул на Микеланджело, увлеченно разговаривающего с Мерваном. Кажется, тот предложил итальянцу выпить еще, но тот почему-то отказался. Господи, вот уж восьмое чудо света – месье Локонте отказался от предложенного ему алкоголя. Как бы апокалипсис не случился…То, что произошло в следующую секунду, заставило челюсть Флорана ошарашенно отвиснуть, а трубочку – выпасть из открытого рта: Микеле, не без помощи Мерва, конечно, залез сначала на стул, а после – на стол, за которым они с "клоуном" раньше сидели, и, разведя руки в стороны для того, чтобы не упасть, начал петь что-то непонятное, да так громко, что вполне мог сравняться с играющей музыкой. Хотя, скорее, это были какие-то невнятные крики, оры и писки, а не французский или итальянский, но то, что даже так Мик перекрикивал всеобщий веселый гомон, являлось само по себе большим успехом. Сомнительным, но все-таки успехом. И все было бы более-менее нормально, если бы Микеланджело, смотря куда-то в сторону рубки и плавно водя бедрами, не прокричал, чтобы включили музыку специально для него и не принялся бы расстегивать пуговицы одежды у себя на груди. Музыка сменилась на что-то менее подвижное – Фло затруднился бы сказать, на что именно. Потому что ему было вовсе не до этого – француз буквально нутром почувствовал дикое напряжение в воздухе. Если раньше все вокруг было патокой, липкой и въедающейся в кожу, то сейчас Мота будто поместили в глубокую заморозку. Шумно выдохнув, Флоран хотел было подняться и уйти, ведь он абсолютно не желал наблюдать за этим неловким стриптизом итальянца, но хохочущий до колик в животе Солаль дернул его за плечо, да так сильно, что заставил этим мужчину сесть на место.– Смотри, что он вытворяет, ай да Моцарт, – веселясь, протянул насквозь мокрый Со, наклоняясь поближе к французу, чтобы тот его услышал. – Сальери, вы ведь отравили не только лучшего музыканта двора, но еще и неплохого танцора! – Ямин булькнул от смеха в рюмку и едва не пролил ее содержимое на себя.– Лучше бы и в самом деле отравил, – нервно процедил Флоран, пытаясь отодвинуться от Со и одновременно наблюдая за телом, танцующим на столе. Почему телом? Да хотя бы потому, что это совершенно точно был не Микеле – тот бы не стал расстегивать пуговицу за пуговицей и пытаться снять с себя жилет, а за ним и рубашку, неловко приспуская то один ее рукав, то другой! Фло сглотнул и понял, что такая экзекуция просто смерти для него подобна – пусть он не пил, и потому разум вроде бы не был затуманен алкоголем и прочей гадостью, но, тем не менее, оторвать свой взгляд от силуэта тела, пошло извивавшегося в искусственном дыму клуба, было почти физически больно. Он танцует, серьезно, и, о, Боже, как он танцует! Мокрая от пота кожа на лбу, шее и полуоголенных плечах блестела в свете разноцветных софитов, ласкающих дергающееся в ритм тело Микеланджело то красным, то синим, то фиолетовым, то желтым цветами. Мужчиной заинтересовались все – он был невероятно пластичен и, пожалуй, мог, при желании, поспорить с танцовщиками из постановки. Флорану казалось, что Локонте находится под кайфом – нет, в обычном своем состоянии он не стал бы этого делать однозначно. Но сейчас: выставляя напоказ все, что можно и что нельзя, Микеланджело крутил бедрами и что-то пел, купаясь во всеобщем внимании и явно получая от этого удовольствие.Флоран, никогда не умевший двигаться в темпе музыки, будь то вальс или, напротив, подвижная самба, губами хватал воздух, пропитавшийся алкоголем и дымом кальянов, и хотел закричать, чтобы Микеланджело прекратил это. И в то же время не желал, чтобы это когда-нибудь заканчивалось. Казалось, остановись Микеле – и весь мир рухнет. По крайней мере, вся вселенная Флорана – точно. Мот сидел и смотрел на силуэт, чувствуя, как в глазах накапливаются слезы. Или это просто от дыма, или Моту действительно до ужаса больно на это глядеть?! Господи, какая же ты сволочь, Локонте, какая же ты сволочь! Танцуешь и ничего не видишь перед собой, не замечаешь!Фло совершенно не слышал музыку, которая уже потеряла свою частоту и стала для француза сплошным шумом, и внезапно почувствовал такое титаническое бессилие, что готов был повалиться на пол. Какой же он все-таки жалкий, такой же, как и все те, кто смотрел сейчас на Микеланджело, который наверняка чувствует неподдельную радость. Знал бы только Мот, что никакой радости и счастья Микеланджело не чувствовал. То есть, окружающих-то он убедил в обратном, а самого себя ему не обмануть: в кружащейся от невероятного количества алкоголя в голове не было и мысли о веселье. Он танцевал, но не слышал музыку, крутился вокруг своей оси, словно волчок, однако не видел ни света, ни людей. Он просто танцевал один, кружась в пространстве, потому что не хотел застыть вновь, не хотел замереть, желал двигаться дальше, но его все равно не отпускало все то внутреннее, чего он так сильно боялся. Локонте очень хотел бы порвать эти нити, обрубить их одним лишь своим движением, но это было невозможно. Умело переставляя ноги – что ж, талант-то не пропьешь! – Мик наконец увидел перед собой людей. Это были не те благодарные ему за спектакль зрители, это были тени с осуждающими взглядами. Они точно знали, что пережил Микеле, точно знали, чего он опасается, и совершенно точно его за это ненавидели. И чем он только это заслужил?! Так сложно стало танцевать под этими осуждающими взглядами, что Микеланджело зажал уши и, стараясь не отвлекаться на свет, который, внезапно став ярким, больно бил в глаза, решил испугать их своим голосом.– Я глубокий и я пойду далеко! – воскликнул Микеланджело. Толпа довольно зааплодировала.Тут Фло уже просто не выдержал и, заказав тарелку сушеной рыбы, прицелился и со всей силы кинул три кусочка в итальянца. Снаряды попали точно в лицо пьянющему в ноль певцу-танцору-оратору, и тот, не удержавшись на ногах, свалился со стола, задев пару стульев, да с таким диким грохотом, что его самого на несколько секунд оглушило. После этого Флоран довольно усмехнулся сам себе и, вытянув деньги из кошелька, отдал их охреневшему от его выходки бармену. – Сдачи не надо, – мотнул головой Мот, вставая со стула и проталкиваясь к месту преступления. Вокруг собрались люди, но Микеле никто не трогал. Вероятно, не хотели брать на себя ответственность, если вдруг мужчина себе что-то сломал. – Мда, Локонте. Любой йог на твоем фоне просто клоун какой-то, – проговорил себе под нос Фло, окинув взглядом изогнутое тело ?Моцарта?. – Вряд ли кто-то из нас пролежит в такой позе дольше двух секунд, – добавил со вздохом Флоран, повернув носком тело Микеланджело, которое находилось явно не в самом комфортном положении – мало того, что мужчина лежал на животе, так у него еще и одна нога была на стуле, другая, напротив, под ним, а руки были сложены под искривившейся грудью. – Все, Локонте! Твой танец кончился! – Флоран сжал кулаки и закусил губу, глядя в огромные зрачки смеющегося на полу Микеле, поднял руку и прихлопнул его по лицу. Не больно, но ощутимо – только для того, чтобы привести в сознание, не более – сильно, коротко, без замаха. Голова Мика дернулась, и волосы на несколько секунд прикрыли лицо итальянца.Фло показалось, что ими уже заинтересовались охранники клуба. Хотя, было бы забавно, если бы они не заинтересовались танцующим на столе пьяным мужчиной, будь этот мужчина хоть трижды великим месье Микеланджело. Пришлось плюнуть на себя и тащить Локонте в туалет, прочь от посторонних глаз. Еле-еле удерживая на себе сползающее тело итальянца, Мот начинал тихо ненавидеть все вокруг, а желание посадить Микеланджело на унитаз, приспустив с него штаны и вставив в рот трубочку от коктейля, становилось почти нестерпимым. Останавливало мужчину только две вещи: наличие камер в туалете и собственная совесть, которая все же не была отключена окончательно, поскольку Фло сегодня не пил.Выгнав из туалета недовольных столь неожиданным визитом целующихся Нуно и Тамару – ну, простите-извините, найдите себе другое место для того, чтобы потрахаться, пожалуйста! – Флоран очень-очень долго полоскал Микеле под краном, ероша тому волосы и похлопывая по щекам. Не так уж и сильно он, оказывается, и ненавидел Локонте, чтобы оставить его в лежачем положении в толпе танцующих людей, которые выпили достаточно для того, чтобы не заметить человека, валяющегося на полу, и случайно затоптать его.– Ух, какой же ты у нас красавец. Жаль, что фанатки тебя не видят, – проговорил Мот, посмеиваясь и пытаясь удержать не стоящего на своих двоих Мика, лицо которого буквально залили черная подводка и тени, нанесенные в честь последнего выступления просто в космических масштабах. Фло вздохнул и, чувствуя удовлетворение, вытер капли с лица итальянца туалетной бумагой. Тот что-то пытался сказать, но неразборчивое ?бу-бу-бу? француз никак не мог разобрать. Да и желания огромного не имел, честно говоря.Не исключая того, что ?Моцарту? может снова сильно поплохеть, Флоран все продолжал стоять в туалете и наблюдать за согнувшимся в три погибели Микеле, который оперся руками на раковину и, глядя невидящим взглядом на себя в зеркало, стонал так, что Моту на секунду подумалось, что это афродизиак вновь захватил власть над разумом Микеланджело, и теперь мужчина снова стоит и тупо дрочит, как это было сегодня на антракте в гримерной. Но нет, штаны итальянца, слава Богу, были на месте, а обе руки хватались за растрепавшиеся волосы на голове и оттягивали их в стороны.Моту надоело ждать у моря погоды и он справедливо решил, что ему пора бы уже сваливать отсюда: он Микеле не брат и не близкий товарищ, чтобы всю ночь ходить рядом с ним и уберегать его от его же собственных глупых пьяных выходок. В конце концов, он ему уже помог – так и валялся бы там, если бы Фло его не поднял! И чего только он вообще сегодня так напился, алкаш? С такими мыслями Мот сделал несколько шагов к двери и выглянул наружу. Вечеринка была в самом разгаре – все, похоже, и думать давно забыли о пьяной выходке Локонте. Флоран еще раз глянул на стоящего около умывальников Микеланджело и, чувствуя просто невероятную усталость, собрался было уже, наконец, покинуть это заведение и двинуть куда-нибудь в сторону дома, как его схватили за одежду: Микеле, пошатываясь, брел вперед и словно ничего не видел перед собой. Хотя, это и в самом деле было так: Мик перестал осознавать всю суть своих действий еще на том моменте, как Мерван предложил ему покурить. До этого грустящий и уставший от выступления, ужасных ощущений в области паха и самого себя Локонте сидел на одном из диванов и в одиночку отважно приканчивал уже вторую полулитровую бутылку водки. Рим, увидев скучающую фигуру своего друга, оставил Солаля и Ямина, которые, впрочем, и так больно-то на него внимания не обращали, подсел к ?Моцарту? со своей начатой бутылкой текилы и попытался растормошить итальянца. Слово за слово – пьяные люди всегда найдут общий язык! – и партнеры по мюзиклу, шатаясь, свалили на улицу: прохлаждаться, дышать не очень свежим воздухом Парижа и… Наличие пары косяков в кармане Мерва оказалось для Локонте невероятным сюрпризом. Вспомнив свои молодые суровые годы, когда нет-нет, да и бывало всякое, Микеланджело, выслушивая подколы Мервана по поводу того, что он, наверняка, ни разу в пальцах и косяк-то не держал, оскорбленно согласился на перекур. Они покурили, и все вроде бы было хорошо – вернулись обратно, даже смогли есть за тот же столик, еще немного выпили. А потом – какой-то калейдоскоп… То бокал с текилой, то ржущий до слез Рим, то спор на что-то непонятное, то стол и какая-то другая музыка, не слишком характерная для клуба, какая-то более медленная что ли… Что? Собственное пение? Снова Мерван, но уже икающий от смеха? Аплодисменты и благодарный свист?.. И в какой-то момент этому калейдоскопу пришел конец – три легких удара по лицу и один сильный – по затылку, до звона в ушах, погрузили все существо Мика во тьму. Следующее, что он помнил, так это что-то противно-мокрое, касавшееся его лица, и запах духов – легкий, ненавязчивый… Похожие духи были только у одного человека…– Маэ-эва! – радостно протянул Мик заплетающимся языком, обнимая Флорана, подскочившего на месте – ему-то показалось, что где-то рядом стоит Мелин, незаметно подошедшая к ним, и если она сейчас увидит Мота рядом с пьянющим в ноль Микеланджело, то сам Фло точно не отделается одним лишь робким ?здравствуйте-я-тут-мимокрокодил? – Маэва его по стене размажет и скажет, что так и было. Поэтому француз, испуганно повернувшись вокруг своей оси в поисках злящейся на него девушки, невольно оттолкнул от себя Локонте, да так сильно и резко, что тот врезался в стенку, едва удержавшись на ногах. Только после этого до Флорана дошло, что они оба стоят в мужском туалете и никаких Маэв тут быть, вроде как, не должно.– М-маэва, я…– Я не… – начал было Мот, окидывая Мика взглядом, полным ненависти, но быстро заткнул себе рот: будет очень забавно послушать, что же может сказать пьянющий в хлам Локонте, считающий, что перед ним стоит его добрая сценическая сестренка?– Прости меня, – от итальянца разило спиртом так сильно, что у трезвого Флорана даже голова закружилась. Морщась от отвращения, Мот довольно грубо схватил Микеланджело за плечи, чтобы покачивающийся мужчина не рухнул навзничь, так как эта итальянская неваляшка постоянно качалась туда-обратно. – Господи, ну зачем, зачем ты так сегодня напился?– Прости меня, – похоже, низкий голос ?Маэвы? нисколько не смущал итальянца. – Я не должен был так напиваться сегодня… Я не имел права думать об этом, – не понимая, что он несет, все говорил и говорил Микеланджело, смотря куда-то мимо Фло, в пространство. – Я не имел права даже подумать об этом, – повторил Мик снова. – Прости, прости, о тебе я тоже не подумал. Тебе стыдно за меня, я понимаю. Но послушай меня, я должен тебе сказать… А ты передай Флорану… То, что я с ним… Он со мной… Короче, я решил… Где-то через пару недель… – речь Микеле становилась все более и более нечеткой, и под конец Флоран не смог разобрать вообще ничего, кроме сдавленных извинений на итальянском. Короче говоря, такого бреда от Мика он еще ни разу за все время не слышал. Мужчина все тише и тише бубнил себе что-то под нос, безумно глядя на Фло, который решил не отвечать на этот весьма продуктивный во всех отношениях монолог – а какой смысл? Ведь Локонте сам не понимает, какой бред вылетает из его рта.Видно, кончилась удача француза, потому что из двери выглянул… Не кто иной, как Дов Аттья, который тоже был в таком изрядном подпитии, что имя Флорана выговорил раза с третьего:– Фро… Фл… Фло-ран, – осилил продюсер и мужественно поздоровался с немного охреневшим Мотом. Мужчина прошествовал мимо открывшего рот Фло и держащегося за стенку руками, ногами и подбородком Микеланджело в сторону писсуаров, и Фло услышал звуки облегчения, о которых в здравом уме вспоминать не сильно приятно. – Флоран, – повторил Аттья спустя пару минут, подходя к мужчинам и дергая вверх замок ширинки. – А я думаю, куда вы с Локонте запропастились. Видел, что он творил? – покачивая головой, спросил Дов. – Наверное, следовало его на подтанцовку брать, а не на главную роль. Беспредельщик! – Собственно, поэтому я и здесь, – пытаясь унять нервный тик, проговорил Мот, поворачивая голову то в сторону Микеланджело, постанывающего от тошноты, то обратно к Аттья. – Видел, блять.– Увези Локонте домой, я тебя очень прошу, – и продюсер почесал рукой лоб.– С какой-такой стати? – искренне не понял Мот, чувствуя, с одной стороны, облегчение от того, что Дов ну вот прямо ни коим образом не походил на Мелин, а с другой – злость от того, что над ним нависла новая проблема в лице ненавидящего его человека, которого теперь еще и провожать до дома нужно. – Я вызову ему такси, так и быть, но провожать до квартиры… Уволь, Дов! Я не подписывался на это. Да и с пола бы не должен был его поднимать. Алкаш итальянский!– Мику, кажется, уже достаточно праздновать. Или он так радуется, что шоукейс назначен не на сегодня, как все подумали? Чего он так напился? В любом случае, ты только глянь на него… Он без тебя не выживет сегодня! – Локонте, в подтверждение слов Дова, пробурчал что-то, похожее на строки из какой-то мюзикловской песни.– Да я насмотрелся уже, – усмехнулся Мот, думая, что если бы Дов зашел на несколько минут раньше, то увидел бы не менее живописную картину маслом: ?Сальери? умывает бухого в хлам ?Моцарта?, придерживая его за шиворот. – Понимаю. Он свою порцию на сегодня он уже выжрал, да и ты тоже, – улыбнулся Аттья. – Только он выпил, а ты – обожрался.– Сейчас я точно обижусь и его никуда не поведу! – закипел Мот. – Фло, пожалуйста. Ты же только на сцене его враг, а не в жизни! – попросил Дов. Ну, это еще как сказать, как сказать… – Он же сам не доедет, а таксист… Прибьет его где-нибудь в подъезде и квартиру обчистит, всякое может быть, Фло, ты же понимаешь.– Ладно, отведу, – сдался Флоран, которому надоело слушать всю эту тягомотину от продюсера. – Но потом я возвращаться не стану, понятно, Дов? Я устал и больше не могу слышать эту музыку, мне нужно поспать.– Я знал, что ты его не бросишь, – хлопнул Аттья француза по плечу и, неодобрительно покосившись на Микеланджело, хотя он и сам был не в идеальном состоянии трезвенника, вышел из мужского туалета, хлопнув дверью.– Чтобы ты понимал, Микеланджело Локонте: я тебя ненавижу за это! – пробурчал Фло, пытаясь удержать это тело, априори не стоявшее на своих двоих. – Тихо! Ай, да не висни ты на мне! – Микеле обнял Мота за шею, пытаясь удержаться, но это действие потерпело фиаско, и мужчина сполз вниз. – Господи, да я же тебя не подниму… – и Флоран плюнул на это дело, доставая телефон из кармана своих штанов. Он сейчас вызовет такси, а пока они будут куролесить по городу в поисках адреса клуба (Мот прекрасно знал способность таксистов подъезжать не по адресу, а если, чудом, и подъезжать, то точно не туда, куда нужно), он выволочет-таки итальянца наружу. По крайней мере, он очень на это надеялся. – Здравствуйте, девушка! – обратился Мот к оператору, поприветствовавшему его приятным голосом. – Будьте добры машину на бульвар святого Мартина, пять. Клуб ?Rex?, – Фло уже хотел было положить трубку, как Микеле застонал откуда-то снизу: похоже, его снова подташнивало. Мот покачал головой и добавил:– И, если можно, машину прямо ко входу.Мик пытался идти сам, но это у него получалось из рук вон плохо. Если точнее – из ног. Флоран, чувствуя, как напряжены мышцы итальянца, сделал вывод, что Локонте действительно хочет сосредоточиться и сделать хоть пару шагов самостоятельно. Что ж, пытается – и то хорошо. Внезапно Микеланджело оступился и резко схватился за одежду Мота, растягивая ткань до хруста. Запах одеколона итальянца ударил Моту в нос.– Одеколон и перегар. Прекрасное сочетание, Локонте! Совместить несовместимое? Это как раз в твоем вкусе! – подхватив Микеле под другую руку, Фло пообещал сам себе, что если они выйдут из этого клуба и ни разу не грохнутся на пол, то сразу же после того, как он отведет домой этого алкаша, он зайдет в ближайший круглосуточный магазин и купит себе две больших банки нутеллы. Но его планам относительно сладкого вознаграждения не суждено было сбыться – пока они шли, чудом проталкиваясь сквозь танцующих людей, они навернулись раз пятнадцать, да так, что Мот уже всерьез опасался за сохранность головы Мика, его почек, да и вообще составных частей тела. Надышавшись искусственным дымом в помещении клуба и получив еще пару раз по голове, спине и печени, Флоран с Микеле все-таки выпали на свежий воздух. И то ли они так долго пробирались через толпу, то ли в такси неожиданно появились толковые водители, знающие Париж, как это и положено нормальным городским таксистам, на телефон Фло пришло оповещение о том, что машина подъехала и уже ожидает. Француз увидел желтую машину с черными шашечками и, потирая уставшие, раздраженные от ярких, круглосуточно сверкающих вывесок глаза, повел Микеланджело под ручку в сторону машины пьяным шагом. Мужчину, хоть он и был трезв, тоже заносило и заносило довольно сильно, поскольку – фактически – Фло тащил на себе двойной вес: свой и итальянские килограмм шестьдесят пять-семьдесят.Когда им осталось доплестись всего ничего, из облаков выглянула луна, бледная, почти круглая – полнолуние должно было быть уже завтра. Внезапно Мик остановился и посмотрел на Фло очень пристально. Тот ощутил тяжесть его взгляда на своих скулах, шее, груди и теперь боялся даже моргать – если Локонте увидит его рядом с собой и, что самое главное, осознает это, то удар по голове дверью такси будет самым меньшим, на что Моту можно будет рассчитывать. Он его, конечно, остановит, но с пьяным человеком все-таки шутки плохи…Микеланджело совсем не понимал, что с ним случилось, и почему ему вдруг стало дышаться так легко. Не помнит, не помнит… Все частями, все обрывками: с кем разговаривал, что делал, как допился до такого состояния – ничего не помнит. Так или иначе, он разрывался между ощущением полного алкогольного опьянения и какого-то необоснованного страха от того, что его кто-то тащит вперед, крепко обхватив запястье. Но, кажется, он вышел на улицу, а прямо перед ним сейчас стоит такси. Если стоит такси, значит, он едет домой. Если едет домой – это очень хорошо, только… Только вот он совсем не помнит, как вызывал машину. Ладно, плевать, наверное, это кто-то из труппы решил ему помочь – сквозь затуманенное алкоголем сознание Микеле даже не мог понять, кто именно пытался усадить его в автомобиль. Плевать.Как только Локонте осел на мягкое сидение такси, он почувствовал такую непередаваемую усталость и ужасное головокружение, что ему показалось, будто он вот-вот грохнется в банальный обморок. Спустя минуту после того, как Фло, сев с Микеланджело рядом, захлопнул дверь, стекла машины запотели. Флоран принес свои искренние извинения таксисту и, заверив, что сам он нисколько не пьян, назвал адрес квартиры Мика.Через пару минут такси вырулило на основную дорогу и бодренько поехало по асфальту. Из боковых колонок звучала ненавязчивая музыка, которая, наверное, есть только у таксистов в машинах да в лифтах крупных компаний – ну не будет нормальный здравомыслящий человек такую дрянь слушать! Бедные люди, которые работают в такси: вот крутишь, крутишь целый день руль, а тебе даже музыки нормальной послушать нельзя. – Скажите, месье… – Флоран запнулся, выискивая взглядом карточку, которая бы пояснила ему, кто их обслуживает. – Месье Джори Катель?– Да? – не отвлекаясь от дороги, отозвался таксист.– У вас есть какая-нибудь другая музыка, неужели вы всю смену слушаете это? – выделил голосом Мот последнее слово. – Я слышу эти завывания безнадежно испорченных электроникой музыкальных инструментов всего несколько минут, а мне уже дурно.– Так положено, – грустно пожал плечами водитель. – Мне не очень нравится, но приходится… Не всем людям понравится RFM…– Что вы сказали? Мне понравится! – весело воскликнул Мот, припоминая, сколько раз он бывал в студии этой радиостанции. – Выключите, ради Бога, эту галиматью и дайте себе и нам послушать нормальную музыку, – сложил руки в молитвенном жесте француз и засмеялся. – А… Ваш друг… Он не будет против? – усмехнулся Джори, поправляя зеркало заднего вида и видя в нем лежащего на окне Локонте с закрытыми глазами. Периодически мужчина стукался головой об это окно и что-то бурчал себе под нос.– Не будет, – Флоран ткнул итальянца пальцем в нос, отчего Микеланджело завертелся на месте в попытках увернуться. – Ему почти все равно. Он лежит и бубнит себе свои песни, мы ему не помешаем.Теперь в салоне играла группа "Queen", чему Фло был очень рад. Глядя в окно, мужчина видел другие припозднившиеся машины: кто-то ехал быстро, кто-то – очень медленно. Ночной город светился огнями фар, ночных фонарей, окон домов. Такое необыкновенное сочетание черного и желтого, ближе к золотому, приносило спокойствие. Флорана всегда притягивала темнота, за ней всегда интересно наблюдать, и при этом можно иметь возможность снять с себя маску уверенного и успешного человека, хоть немного, наконец, расслабиться и отдохнуть. Ночью даже запахи другие, ветер какой-то не такой, тени от предметов совсем иные. Именно ночью можно принять решение, важное для тебя, поскольку никто, совершенно никто не смеет тебя отвлекать или сбивать с толку. За своими мыслями Флоран и не заметил, как они подъехали к дому Микеле. Попрощавшись и оплатив поездку банковской картой, мужчина еле-еле выволок итальянца из машины. Путь от такси до двери подъезда показался Флорану чрезмерно длинным. Фло уже готов был выть: ворча и матерясь мужчина держал покачивающееся от собственной тяжести тело Микеланджело.– Пьянь… Где у тебя ключи, Локонте? – спросил Мот у Мика. Ноль внимания. – Где ключи, Микеле? – спросил Флоран еще раз, без особой, впрочем, надежды. Как и следовало ожидать, ответа не последовало: Микеланджело висел на Фло мертвым грузом. Если около клуба он еще делал хоть какие-то попытки двинуться с места, то сейчас он, словно балласт, согнул ноги и почти лег на француза. – Сейчас оставлю тебя здесь, на лавочке. Утром познакомишься с местными бомжами… – протянул Флоран. – Ла-адно, но не жалуйся на это после, я не виноват в том, что ты напился! – и француз похлопал мужчину по нагрудным карманам и карманам джинсов. – Да перестань ты уже сползать! – одной рукой Мот пытался удержать Мика, а другой старался открыть замок найденными в боковом кармане джинсов ключами. Придержав ногой тяжелую дверь, француз втащил бесценное итальянское сокровище труппы ?Mozart L’Opera Rock? в подъезд.Через пару минут тряски в лифте Фло немного ожил и даже позволил себе улыбнуться – сейчас откроет дверь квартиры, втолкнет Локонте внутрь и свалит к себе домой. Пусть хоть на коврике спит, раз сам ходить не может, Флорану все равно. Мужчина выволок итальянца из лифта и, все так же поддерживая его, открыл дверь звякнувшими ключами. Господи, на двери три замка? И именно сейчас все три из них закрыты? Локонте, да ты точно параноик…Микеланджело, до этого тихо-мирно висевший на второй руке француза, открыл глаза и непонимающе обвел взглядом пространство вокруг себя. Только что был в клубе. Почему сейчас он смотрит на свою дверь? Внутри головы будто по колоколам били. Слыша противный звук открывающихся замков, Микеле зажал уши пальцами и опустил голову. Что? Знакомые ботинки какие-то. И джинсы. Парфюм… Нет, это точно не Маэва. И Локонте содрогнулся от осознания того, кого он едва не пустил в свою квартиру.– Пошел. Отсюда. Вон! – Флоран вздрогнул от неожиданного возгласа и выпустил тело итальянца из рук. Однако тот уже мог стоять и сам – алкоголь будто в одно мгновение выветрился настолько, что Микеле обрел контроль над своим телом. Какой-никакой, а контроль. С каждым словом Микеланджело кричал все громче и громче, пока ?вон!? не засело звоном в ушах итальянца.– Локонте, меня попросили, – отшатнувшись от пьяного замаха Мика, Флоран стукнулся об стенку. Затем отлип от нее и, сглотнув, поднял обе руки, согнув их в локтях, показывая, что он совершенно безоружен. – Микеланджело, я только проводил тебя, я не хотел ничего…– Мне плевать на тебя, пошел отсюда нахрен! Отдай ключи! Уходи!– Ну сколько можно?! – взорвался Мот. – Да забирай ты свои ключи – нахрен они мне не сдались! Мало ты мне сегодня забот доставил? Да ты мне "спасибо" должен сказать за то, что я вообще приволок тебя из клуба! – выпалил на одном дыхании Фло, чувствуя нутром, что Мик на него сейчас кинется, если он не отойдет. – Всем же похер на тебя было!– Ты тупой? Повторяю последний раз, – и Микеланджело бешеным взглядом окинул пространство вокруг. – Ну?В глазах Фло встали слезы обиды. Нет, он, естественно, понимал, что Микеле, мягко говоря, не будет рад его компании, когда придет в себя, но он не думал, что все будет настолько ужасно. Флоран и вправду не собирался оставаться здесь – он устал, почти смертельно, и очень хотел лечь и просто поспать.– Это ты тупой! Тупой алкаш! – разозлился Мот и развернулся спиной к Локонте, ни капли не волнуясь о том, что мужчина может ударить его в спину. Почти мгновенно ушей Фло достиг громкий звук – Мик хлопнул дверью так, что штукатурка с потолка над Мотом отлетела. Отряхнув свои волосы от белой гадости, мужчина повернулся на пятках обратно к двери и глубоко вздохнул. Это невозможно. Микеланджело невозможен. Вся эта ситуация невозможна. Господи, да почему же все так, неужели нет совсем никакой надежды на то, что что-нибудь может повернуть ход жизни в другую сторону, изменить это ужасное положение вещей?Микеланджело влетел в квартиру и, крепко схватив себя за волосы и облокотившись на дверь, издал тихий стон. Уголок губы нервно дернулся. Мужчина не слышал, ушел ли француз, но внезапно его голову посетила сумасшедшая идея, во всех смыслах сумасшедшая. Нет, даже не так – она была просто идиотской! Итальянец решил, что нужно вернуть Моту его платок. Вот прямо сейчас и без промедления. Правда, Мик до сих пор не помнил, как он вообще оказался в его квартире снова – неужели Локонте случайно захватил его, когда пулей вылетел из квартиры Фло в ту ночь и сел в такси, направляясь к Маэве? Так или иначе, а платок он постирал и кинул в компанию масляных красок, валявшихся на полу. Время от времени, в основном – по ночам, Локонте выискивал взглядом этот платок и все никак не решался его ни выбросить, ни вернуть хозяину.А сейчас будто по голове ударило – должен отдать и все тут! Никуда ты, Мот, не уйдешь без своей красной тряпки! Но тут его ноги заплелись и…За стеной раздался грохот и громкий мат. Флоран, осторожно стоявший до этого под дверью – хотел удостовериться, что Микеланджело не надумает куда-нибудь выйти ночью в таком состоянии, забив на все, распахнул не закрытую на три прекрасных замка дверь и рванулся внутрь, совсем не размышляя о том, что Микеле его может просто за это убить – с него станется.– И чего ты на меня смотришь? – с вызовом выкрикнул Микеле, распластавшийся где-то на площади коридора и гостиной одновременно. – Что мне, выпить нельзя?! Возьми свое ?спасибо? и отъебись от меня, – кое-как справившись с непослушными ногами, громко произнес Локонте. — Иди отсюда! — и итальянец, неожиданно для Флорана, запустил в него рамкой с фото. Слава Богу, в квартире было темно, поэтому Микеланджело промазал: стекло разбилось об стену позади француза. Фло увернулся, прикрывая голову и не исключая вероятности того, что в него может прилететь что-то более тяжелое, чем рамка.– Совсем с ума сошел, да?– Это ты с ума сошел! – и Мик с криком указал на дверь, стараясь не обращать внимания на судороги, волнами расходящиеся по телу. – Да ты же на ногах не стоишь... До дивана сам дойдешь, или тебя эти пять несчастных метров на ручках пронести, словно принцессу? Принцесса Микеля… А что, звучит, – очень, очень натянуто засмеялся Фло, остановившись около арки, ведущей в зал. Микеле теперь лежал около ног француза и делал поистине героические попытки отползти. Наконец, он приподнялся на колени и прополз в гостиную окончательно, включив абажур. Фло же, наблюдая эту картину, дрожал от перенапряжения: руки его не слушались, а челюсть, казалось, сейчас просто сведет от того, как сильно Мот сжал зубы – Флорану было отчего-то муторно, но он сам не понимал, отчего, будто вот-вот что-то должно случиться.В квартире Микеланджело ничего не изменилось с последнего пребывания в ней Фло: все такой же беспардонный творческий бардак, все так же легко пахло масляными красками и растворителем, а починенная мастером гитара Микеле все так же бесхозно валялась на полу. В этом мире многое может стать другим, но в список изменяющихся во времени вещей квартира Локонте вряд ли входила. Одежда была везде, абсолютно, разве что люстра избежала подобной участи: на спинке стула висели многочисленные рубашки и жилетки, на полках стола валялась огромная куча фенечек и платков, а на полу лежали сложенные джинсы. Такое ощущение, что шкафом Локонте пользовался только для того, чтобы любоваться им прекрасными лунными ночами.– Подожди! – неожиданно просипел итальянец. – Я хотел, – выискивая что-то на полу и пьяно пошатываясь на четвереньках, Микеле сглотнул и выдержал небольшую паузу, – вернуть тебе вот это, – наконец, медленно проговорил Микеланджело, порывшись в своих вещах и достав из груды джинсов, кофт и украшений ярко-алый, до боли знакомый и немного мятый кусочек легкой ткани. Итальянец, сильно шатаясь, встал, подошел к ничего не понимающему Моту и яростно толкнул его в грудь, удерживая ни в чем не повинный платок в дрожащем кулаке. Затем брезгливо разжал пальцы и поморщился, наблюдая за тем, как Флоран, опешив, подхватил летящий к полу платок. Фло вздрогнул, будто его ударили шокером: мужчина даже сделал полшага назад. Позже он и сам не смог разобраться, что именно почувствовал в этот момент: страх, поскольку в голове возникли ужасные воспоминания, или облегчение от того, что Локонте так и не выбросил этот гребаный платок, давно ставший их каким-то ненормальным символом?.. Ожидал он чего угодно, но точно не этого. По правде говоря, мужчина считал, что Локонте вообще уже давным-давно выкинул кусок этой ненужной ткани, да и думать о ней давно забыл.– О, надо же, что я вижу, – сипло протянул Мот, ухмыляясь и придерживаясь спиной за стенку, чтобы не съехать вниз. В горле возник переворачивающийся комок тошноты. Держа в дрожащих руках платок, мужчина повертел его между пальцами, словно пытаясь понять, что он таит в себе, а затем крепко сжал мягкую ткань пальцами и вновь посмотрел на Микеле. – Я думал, что он давным-давно где-то на помойке валяется.– Я чужие вещи не выбрасываю, – каким-то не своим голосом ответил Микеланджело, выделяя тоном слово ?чужие?. Мужчина отошел обратно к дивану и присел, чувствуя, что в голове мутнеет, а в желудке что-то переворачивается от количества выпитого алкоголя. Но ведь он для этого и пил – сегодня он желал сказать Флорану все то, на что в трезвом состоянии бы не осмелился никогда. Правда, сделать он хотел это все же в баре, а никак не в своей квартире, однако от перемены месторасположения суть разговора вряд ли изменится, поскольку Локонте для себя все решил еще два месяца назад. Только вот он об этом никому не говорил, даже сочувствующей Маэве не решался... – Давно нужно было тебе его отдать, да хотя бы пару месяцев назад, а не тогда, когда я решил уехать…– Ты решил…что? – челюсть Фло пораженно отвисла, а пальцы, держащие платок, разжались, и он, плавно кружась, упал на пол. Французу показалось, что его конь лягнул копытом в грудь – до ужаса больно, потому что перехватило в легких, и от этого стало дико страшно. Мужчина даже оступился, потому что у него внезапно онемели ноги. От затылка до лопаток вниз пробежали противные холодные мурашки. – Я уезжаю, – с легкой долей удовольствия наблюдая с дивана за тем, как Флоран переменился в лице, коротко бросил Мик вновь, чувствуя ужасное головокружение. Его карие глаза словно прожигали Фло насквозь, и тот ощущал ненависть, льющуюся из Микеланджело как минимум Ниагарой. И Локонте опустил голову, взглянув на свою любимую сумку, с которой он обычно бродил по улицам. – Через неделю. Или, может, через две. Я еще не решил до конца.– Что? – Моту показалось, будто он вновь ослышался. Да не может такого быть, просто не может. Уголок его рта сильно дернулся, и это причинило мужчине дискомфорт: моментально пересохшие губы словно потрескались, и от этого их начало немного жечь. – Зачем ты переспрашиваешь? Ты ведь всё и так прекрасно услышал, Флоран, – прошептал Микеле, презрительно щурясь самому себе: на Фло он старался больше не смотреть. Знал, что если сейчас взглянет, то точно не выдержит и что-нибудь сотворит. Или кинется с кулаками, или тупо разорется, или, что хуже всего, рассмеется в истерике. Истерик на сегодня было предостаточно, хватит! Все так же сидя на диване, мужчина массировал виски, потому что его организм решил поиграть со своим обладателем в крушение лайнера под названием ?Микеланджело Локонте?, и от этого Мика сильно штормило. Нельзя так много пить, нет, нельзя, однако что делать, если лишь в таком состоянии ты осмелишься произнести все то, что сидело в твоей душе так долго?Флоран почувствовал, что он сейчас просто упадет на пол – тупо не выдержит эту навалившуюся на него информацию, несмотря на то, что сейчас трезв. А, быть может, именно из-за того, что еще трезв. Собственно, в этот момент Мот и осознал – все, это точно конец. Окончание всего, что так случайно связало его с Микеланджело Локонте несколько лет назад. Завершение целого отрезка существования. Финал всей его странной, муторной от недомолвок, но от этого не менее счастливой жизни, которая длилась целых четыре года. Или всего четыре года? Так много и так мало одновременно. Если раньше была хоть какая-то вера в то, что им удастся хотя бы просто поговорить, то теперь даже этой надежды не осталось – все разбито. Что-то внутри отчаянно разорвало Флорана так, что он готов был грызть зубами пол или биться головой об стену от этой боли. Осознание собственной вины захлестнуло Фло: несколько минут назад он действительно, действительно наивно думал лишь о том, что просто проводит пьяного в хлам Мика домой и уедет к себе в квартиру, в объятья теплого одеяла и мягкой подушки. Он даже не собирался устраивать разборки или пытаться вновь наладить отношения, нет. Понимал, что невозможно. Он ведь и не пил сегодня во многом именно из-за того, что боялся, как бы у него снова крышу не сорвало, ведь девчонки со своим гребаным афродизиаком уже показали французу прекрасный пример того, насколько просто вызвать в нем животные инстинкты, отключив человеческое сознание.Прекрасно. Проводил. Так и получилось – сейчас он и в самом деле провожает Микеле домой. В Италию, черт бы ее побрал! Ты сам в этом виноват! Ты последняя тварь, Флоран Мот! – но ругать себя за то, что мужчина по своей собственной воле предал Микеле в той ситуации, когда должен был ему помочь, когда итальянец ему доверился, было уже поздно и абсолютно бессмысленно. – Нужно было спокойно все решить, поговорить, Господи… Господи…Господи… Фло смотрел на Мика, который откинулся головой на спинку дивана, и у мужчины пересохло во рту: во всем облике Локонте сквозило опьянение и безумное отчаянье, непонимание, куда же деться сейчас от боли, вызванной алкоголем, и от внутренних терзаний. Мот так отчетливо видел это самое отчаянье, что ему самому стало мучительно больно наблюдать угловатого, пытающегося забиться в угол дивана Микеланджело. Тому же было страшно, муторно и противно одновременно – не мог он спокойно смотреть на Фло.– Микеле! – в пару-тройку шагов Флоран, неожиданно даже для самого себя, оказался около дивана, на котором сидел Локонте, и больно схватился за запястье своего партнёра по мюзиклу. Дрожь пробежала – каленой стрелой пролетела – по всему телу Мота. Захотелось громко закричать. Или заплакать. Или что-нибудь разбить. А лучше всего – сделать все это одновременно! Однако Фло сдержался – на то он и Флоран Мот. Вместо всего этого он лишь дотронулся до руки мужчины, пусть и крепко ее схватив. – Микеле? Ты… – в горле засаднило и булькнуло. – Ты не посмеешь! – И ты ли мне это запретишь? – со злостью отдернув руку, оскалившийся Микеланджело непонимающе, с нескрываемой злостью, посмотрел на Фло снизу вверх и понял, что его разум начинает накрывать пеленой чистейшей злобы. Все так же сидя на диване, Микеле скрестил ноги и, глубоко, со свистом, вздохнув, вытянул их, заставив этим Мота отойти немного назад и отпустить итальянца. – Какая тебе вообще разница?! Ты понимаешь, что мне все это надоело, Фло… – но мужчина одернул себя, не разрешая себе обращаться к партнеру по мюзиклу неполным именем, – …ран? Не могу я больше терпеть здесь все это. Это нужно сделать именно сейчас: я должен уехать в ближайшее время, – на самом деле, признаться, Локонте совсем не представлял, что ждет его дальше, после того, как он покинет Францию. Но отчего-то он был уверен, что все, что бы с ним не случилось после этого решения, однозначно будет куда как лучше, чем то, что он переносил весь этот год. Точнее, последние четыре года. Даже неизвестность страшит меньше депрессии. А уж Мик наглотался всего этого дерьма сполна и не понаслышке знал, что это такое.– Да, я не… Нет, я не смогу тебе запретить, – неуверенно и тихо ответил Флоран, вынужденно соглашаясь с итальянцем. После того, как Мик выдернул свою руку из его пальцев, Мот стоял не шелохнувшись. Застыл, словно доисторическое насекомое в янтаре. В голове был полный бедлам: из-за этого Фло не услышал и половины того, что сказал ему Микеланджело. В голове вертелось только его ?я уезжаю – через неделю или две?. Понимая, что, похоже, он сейчас упадет – от нервного потрясения снова сильно заболела спина, что и неудивительно вовсе – Мот, шатаясь, все-таки отошел от Микеле еще на несколько шагов дальше, обратно к арке, ведущей из коридора в гостиную, и оперся рукой об холодную стену. Чувствуя под ладонью фактурный рисунок обоев, Флоран глубоко дышал и пытался заглушить этим боль. Не только моральную, но теперь и физическую: кости мужчины заболели, а щеки опалило болезненным румянцем. Дышать было совершенно нечем. – Я же понимаю, что ты меня не послушаешь. Но я… – силы быстро покидали, – я ведь тебя… Я же прошу тебя… – жалко выдавил из себя француз.– Ах, ты же меня просишь? – щурясь, рассмеялся Мик, хлопнув в ярости себя по колену. Смех вышел чрезмерно надрывным и нервным, даже местами истерическим. – И я тебя просил… – имея ввиду ту пьяную злосчастную ночь после дебюта, прошептал Микеле, готовый вот-вот сорваться на крик. С лица мгновенно сошло жалкое подобие улыбки, и появилась затаенная боль, которая всегда была с мужчиной, всегда была внутри него. – О, нет, Флоран, я тебя тогда умолял! Умолял ?не?, – брезгливо передразнил итальянец Мота, качая подбородком из стороны в сторону и презрительно кривя губы. – Тебе так никогда не суметь, можешь даже не стараться! Почему я просто не могу чувствовать себя нормально? – взорвался Локонте, устав, наконец, держать всё накопившееся внутри себя. – Я уже и не говорю о том, чтобы быть счастливым, Флоран! Просто, сука, чувствовать себя нормально! – к удивлению Фло, Мик хоть и кричал на него, но продолжал сидеть на диване. Мот не знал, что ноги итальянца сейчас совершенно не слушались.– Зачем? – отвечая не на вопрос Мика, а на какие-то собственные мысли в больной голове, снова прошептал Фло. – Для чего? Куда ты уедешь, если здесь мюзикл, здесь роль, здесь работа? – обратился он к Микеланджело, искренне не понимая. – Ты ведь даже с Довом об этом еще наверняка не разговаривал: он бы точно тебя никуда не отпустил, ведь второй сезон... А! – осенило Мота, и он позволил себе, чувствуя боль в затекших мышцах, улыбнуться, а после – даже рассмеяться, потому что, как ему показалось, он нашел разумное, почти блестяще-логичное объяснение всем словам Микеле. – Я понял! Ты мне просто-напросто врешь. Это ведь месть мне, да? Чтобы ты один не мучился?– Ты как, совсем тупой или да? – вспылил Локонте и все-таки вскочил с дивана. Итальянца повело в сторону. Ноги заплетались, но мужчина пытался стоять ровно. – Не думаю, что ты будешь переживать мой отъезд слишком тяжело. Ты быстро про меня забудешь, – уверенным злобным тоном проговорил Микеле, тихо, шаг за шагом, приближаясь к Фло, – может, даже и я тебя смогу забыть… Оставь ты меня в покое! Замучил! Нет, – зашелся в пьяном крике Микеланджело, – ты понимаешь, что я так больше не могу? Как ты не можешь этого понять? Это позор, – вспоминая, по большей части, не само изнасилование, а собственное ощущение желания подчиниться, мужчина все продолжал наседать на Флорана, – это такой позор! Оставь меня в покое, Мот! – почти умоляюще, словно и не надеясь на то, что его услышат, повторил Микеле и, шатаясь, подошел к Фло максимально близко и истерически затряс его, схватив того за одежду: впервые за сезон Локонте по доброй воле коснулся француза вне мюзикла.– Микеле, ты взаправду думаешь, – изумленный неожиданным поступком Локонте, мужчина невольно отпрянул назад, но позади него, за аркой, была только холодная стенка, поэтому Фло оказался больно прижат к ней лопатками. Дрожащий голос Флорана подчистую выдавал его состояние. – Ты взаправду думаешь, что лишь уехав, ты будешь счастлив? Ты уедешь от огней Парижа, но не от самого себя…– Да как ты смеешь вообще мне такое говорить?! Как у тебя язык поворачивается? – Локонте било от злости и его сильно из-за этого тошнило. Он, крепко удерживая одежду Фло, дернул мужчину еще раз. Послышался треск ткани. – Это все из-за тебя, Мот!– Да что тебе, блять, еще-то нужно для счастья? – не слушая криков партнера по мюзиклу и не обращая внимания на порванную одежду, продолжил Флоран, голос которого быстро набирал обороты. Француз чувствовал, как выходит из себя. – У тебя всё есть! – окончательно вспылил Фло, резко оттолкнув Микеланджело от себя и застучав от напряжения зубами. Он и так продержался рекордно долго. – У тебя есть уже всё здесь! А там, в твоей гребаной Италии, – нет нихрена! Так чего тебе, блять, не хватает?! – крикнул Мот Локонте прямо в лицо. Микеланджело глубоко дышал, но уверенно смотрел на француза снизу вверх, не позволяя себе отвести взгляд, пусть ему и было страшно. – У тебя здесь есть деньги, слава, пресса жаждет с тобой общения! У тебя сегодня есть все, о чем ты мечтал, когда ехал в Париж несколько лет назад!– Чего не хватает? Чего мне, Мот, не хватает?! Да нахрена мне эта слава, пресса, если?.. – почти задохнулся от ненависти Локонте. – Я никогда много не просил, и ты об этом прекрасно знаешь! Мне, блять, нужно обычное спокойствие! Мне нужно, чтобы я не боялся вставать по утрам! Мне нужно, чтобы в моей жизни смысл был! Мне нужен друг! Мне нужен… – Микеланджело, окончательно забывшись, едва ли не с отвращением выплюнул Флорану в лицо следующее слово: – ты! Блять! Ты понимаешь? Я ненавижу себя за это, но то, что мне нужно, это ты, Флоран Мот! Знал бы ты, как я себя ненавижу! Фло почувствовал, как из-за этих слов его мгновенно отпустило, и он оторопел: сейчас он ожидал чего угодно, но точно не такого откровения. Еще больше он растерялся, когда до него окончательно дошло страшное значение – Микеле ненавидит себя, а не его, не Флорана Мота? Что вообще с этим мужчиной такое? После того, что с ним сделал Флоран, после того, как он с ним обошелся, после всего этого года, когда Микеланджело был вынужден проводить с ним слишком много времени в театре и вне его, на различных шоукейсах, выступлениях, телепередачах, был обязан каждый раз брать его за руку на последней сцене, итальянцу следовало бы ненавидеть именно его, именно Фло: желать оскорбить, ударить, прикончить. Хотя, будем честны, с первыми двумя пунктами Микеле весь сезон справлялся и справлялся довольно неплохо. По правде говоря, Мот теперь, видя разозленного итальянца, даже боялся, что Мик просто-напросто убьет его в этой квартире, потому что мужчина, прижавший его к стенке коридора, был сильно пьян и довольно слабо себя контролировал. Но этого не происходило, словно Микеланджело чего-то от Фло ждал. Однако Флоран совершенно не понимал, что ему делать дальше, и очень боялся совершить последнюю, непростительную ошибку, которая могла стать роковой для него самого.Так вот что творилось с Микеле все это время! Получается, почти весь год он только и занимался тем, что корил самого себя просто за то, что позволил содеянному случиться?.. Он не считал Мота виноватым в этой ситуации? То есть, конечно, считал, но вина, лежащая на Фло, была куда как меньше, чем вина, которую чувствовал сам Микеле из-за того, что ему это… Нравилось? Что-то не так, не может такого быть! Он же не мазохист, в конце-то концов? Или...– Ты и здесь счастлив… Ну, – почти потеряв дар речи, промямлил Фло, все еще пытаясь осознать то, что сказал Микеланджело, – потом будешь счастлив... Если мы не…– Да хера с два я буду счастлив, пока я тебя вижу! – переступил с ноги на ногу Локонте, потирая виски, которые ломило от перенапряжения. – Пока знаю, что ты близко, пока постоянно вижу тебя в этом гребаном ?Моцарте?, пока постоянно играю на камеру радостного человека! Что мне делать, если меня это заебало уже в край?! – это было высказано в первый раз, первый раз Микеланджело позволил себе выговориться Моту прямо в лицо – раньше он и стоять-то рядом с ним долго не мог, не то чтобы пытаться поговорить.– Не уезжать!– Почему? – искренне не понимая, спросил Мик, довольно больно схватив Фло за плечи вновь. – Ну почему? – повторил он, напряженно всматриваясь в глаза Мота, в которых плескались тревога и переживание. – Почему…ты так со мной поступил? – неожиданный вопрос вогнал Флорана в ступор, и тот со стыдом отвёл свой взгляд в сторону. Мужчине ведь и сказать нечего – никаких оправданий тут быть не может. – Ты сделал со мной все то, от чего обещал защитить! Для чего ты меня смешал с грязью, Флоран Мот?! Для чего заставил чувствовать себя таким ничтожеством… Фло показалось, что он тронулся. Точно, он просто сошел с ума, а это все – только проделки мозга. И не в квартире итальянца он сейчас находится, а все еще в клубе, и не Локонте сейчас с ним разговаривает, а какая-то гребаная фантасмагория. Наверное, он все-таки не сдержался и напился – то-то его Солаль так по-братски по плечу хлопал…– Так я и думал, – грустно усмехнулся Микеланджело, видя, что француз не собирается ему отвечать, и покачал головой, стремясь не смотреть на Мота. – Понятно, – и больше своего взгляда Микеле на мужчину не поднимал. – Иди. Забирай свой платок, и, пожалуйста, Флоран, уходи отсюда. Я не хочу тебя выгонять – уходи сам, – Локонте помассировал виски и, оставив Фло, отошел для того, чтобы вновь присесть на диван. Голова болела неимоверно – вот это он сегодня напился.– Мике…Микеланджело, – тихо прошептал Фло. Не дождавшись хоть какого-нибудь внимания с его стороны, Мот, чувствуя неимоверную тошноту и усталость, осторожно продолжил: – Можно я покурю? На балконе? Пожалуйста. Я уйду, честно, только мне нужно…Мик, промолчав, кивнул. Кивнул так, будто у мраморной статуи голова отвалилась. Итальянец даже не поднял голову для того, чтобы взглянуть на партнера по мюзиклу. В груди Флорана всё так сильно сжало, что ему казалось, будто он прямо сейчас свернется, как горящий лист бумаги. Мот, полностью разбитый, осторожно прошел мимо Локонте по гостиной, дернул легко поддавшуюся пластиковую ручку двери балкона и, прикрыв ее, оказался на свежем воздухе, который, впрочем, ни капли не помогал забыться. После всего этого-то. Флоран тихонько прикрыл за собой дверь балкона и облокотился на нее, глубоко дыша и едва ли не съезжая по прохладной поверхности. Мужчина не мог сейчас даже думать – он просто не ожидал, что Мик сможет решиться на такое. Темнота за приоткрытым хозяином квартиры перед уходом окном сильно давила на мужчину, а тот не мог сфокусироваться даже на собственной пачке сигарет в дрожащих руках: все плыло, кроме того, Мота начало конкретно подташнивать. Раньше он любил темноту, а сейчас многое бы отдал за солнце, освещающее небо. Держась трясущимися пальцами за подоконник, француз понял, что по его лицу текут слёзы, потому что до мозга дошло – всё закончилось…С неба внезапно полилось, как из ведра. Фло разглядывал город так, словно впервые в жизни его видел: впервые наблюдал стены многоэтажек, мокрую траву, пыльные окна, по которым стекали капли дождя. Флоран даже не стал закрывать окно – какая, нахрен, разница, если он все равно весь промокнет, если не от дождя снаружи, то от ливня внутри, который выходил из мужчины одиночными крупными слезами? Мота сильно тошнило, и от этого мужчину буквально сгибало пополам. Слезы злости, горечи и обиды все текли и текли, а Фло не мог этого остановить – тупо не получалось. Больно. Как он сейчас ненавидел Микеланджело за этот неожиданный отъезд, не передать словами: все это напоминало ему о тех давних событиях, которые произошли в его семье – ?отъезд? отца, недопонимание, страх… Все это вновь вызвало такие же эмоции, как и в детстве. Но с единственным отличием – здесь виноват сам мужчина. Поэтому и обвинять Мика в необдуманности решения Флоран не имел никакого права. Он сам подтолкнул его на это, но почему же тогда и ему слишком больно? Секунды тикали, перетекая в минуты, которые, в свою очередь, плавно перетекали в его, Мота, нервы. Выдыхая очередной клуб дыма, Флоран почувствовал что-то такое, что сложно объяснить не то что кому-то, но даже самому себе: будто мужчина выдыхал не только сигаретный дым, но и какую-то частичку самого себя, прошлого себя. Того себя, который ломал все вокруг, того, который нуждался в постоянном фонтане эмоций, в постоянном нервном возбуждении. Затянувшись невольно несколько раз подряд да посильнее – уходи! уходи! уходи! – Фло явно ощутил на себе скользящий изучающий взгляд. Спину словно полоснуло огнем. Мот понимал, что это наверняка Микеле, смог подняться с дивана, стоит теперь в гостиной и наблюдает тихо через стекло окна, не говоря не единого слова, но мужчине очень не хотелось поворачиваться. Сердце то и дело ёкало, ухало, рвалось куда-то к горлу и тут же падало вниз. Флоран понимал, что должен сказать хоть слово перед уходом, но не мог: боялся. Моргнув, Мот, сквозь злые слезы, дернулся: он увидел свое отражение в окне – на миг ему показалось, что вместо лица у него череп...– И что ты тут? Плачешь? – насмешливо произнес Микеле низким голосом, открыв дверь и встав на пороге, облокотившись на косяк. Фло нервно сглотнул, быстро вытер холодное, почти ледяное, от слез и дождя лицо и обернулся, так и не докурив третью сигарету – она просто вылетела из дрожащих пальцев мужчины в окно. Моту стало до ужаса стыдно, ведь он снова показал постороннему человеку свою слабость. Сначала повел себя как последняя сволочь, а теперь размазывает сопли по лицу.– Нет, – по-ребячьи соврал француз, внутренне надеясь, что мужчина из-за темноты и собственного состояния все-таки не видит его покрасневшие глаза. Фло мгновенно подобрался, вдохнув в себя как можно больше холодного воздуха, и, избегая смотреть на Микеле, нагло вытащил из пачки следующую сигарету. Огонек зажигалки подарил приятное тепло замерзшим пальцам на несколько коротких мгновений, но быстро потух от порыва ветра, ворвавшегося в открытое окно. Мужчина щелкнул зажигалку еще раз. Мик поежился от холода и осторожно переступил порог балкона. От свежего воздуха в голове немного прояснялось, и итальянец почувствовал себя чуть-чуть лучше. – Ты плачешь и куришь одновременно?– Нет, я же сказал тебе, что я не плачу! Да и не курю я – это у меня уже голова от твоих заебов дымится! – воскликнул Фло, не выдержав близкого присутствия Микеланджело. Задыхаясь от злости, жалости и страха, Фло снова затянулся и выпустил тонкую, обжигающую губы струю дыма. Сигарета сгорела больше, чем на четверть. – Ты не вернулся из этого гребаного метро!– Я не из метро, а из твоей квартиры не вернулся, Фло! – тут же, горячась, парировал Микеле. Флоран пораженно замолчал, проведя языком по небу, осмысливая сказанное. – Я ведь все это помню, Мот, все, что происходило со мной и там, и там, – внезапно проговорил Локонте каким-то на удивление спокойным, пусть и тонким голосом: он много раз беседовал об этом со специалистом и потому некоторые вещи уже вполне мог говорить хладнокровно. – Вообще все, вплоть до последней секунды. Я не хочу вспоминать, правда, но не могу, потому что ты постоянно мельтешишь у меня перед глазами. Ты ведь и не в курсе, что из-за тебя я едва не оказался в психушке, не так ли? Не в курсе, что я долго посещал специалиста, не в курсе, сколько курсов препаратов я пропил, не в курсе, как меня ломало?.. Ты вообще этого не понимаешь. Ты не понимаешь, каково мне каждый раз видеть тебя, дотрагиваться до тебя, петь рядом с тобой! Хотя, знаешь… Знаешь, почему, – Микеле неожиданно запнулся от того, что в горле пересохло, и недолго помолчал. Фло все так же стоял около подоконника, не сдвинувшись с места, и придерживался за него уже обеими руками, потому что понимал, что если отпустит, то точно упадет. Сигарета во рту продолжала тлеть и то и дело осыпалась от порыва ветра прямо на подоконник. – Знаешь, почему я не могу тебя отпустить? Я долго не мог понять этого, но разобрался в итоге… Ты ведь всё-таки меня собрал, Флоран. Собрал из всех осколков, не упустив ни один из виду, чего я не мог сделать целых три года и вряд ли вообще бы сам сделал. Я был очень благодарен тебе за это. Только вот ты собрал меня и тут же причинил мне огромную боль. Разбил снова, только уже сам и на более мелкие осколки. Как жаль, что я в тебе тогда ошибся, Флоран, – тоскливо произнес Мик, глядя на стоявшего к нему спиной Мота. – Ты закончил? – чувствуя себя разбитым и опустошенным до конца этим монологом, Фло не сразу понял смысла всех слов Микеланджело до конца. Единственное, чего сейчас хотелось мужчине, так это бросится на Микеле и тупо кричать и повторять сто, пятьсот, тысячу раз, что он его любит. Но из саднящего от сигарет горла почему-то помимо воли вырвались совершенно не эти слова.– Вот, блять, почему ты снова такой?! – с трудом сдерживая себя, просипел Микеланджело, быстро заводясь. – Зачем строишь из себя сильного и такого циничного, когда ты мог бы просто извиниться передо мной, сука?! Я бы простил тебя, Мот! Я бы простил тебя! Простил бы, понимаешь ты это или нет?! Простил!– Если бы ты меня… – нервно сглотнув, повторил за Микеле Флоран, взяв сигарету изо рта в пальцы и развернувшись к итальянцу, – простил… Если бы все это было правдой… Тогда объясни мне, в чем вообще логика твоего отъезда, Локонте? – бешено выкрикнул Фло, не выдержав, и сильно ударил второй рукой по подоконнику. Подоконник, правда, от этого совсем не пострадал, в отличие от моментально налившейся болью кисти мужчины. Это было лишь жалкой глупой попыткой заглушить собственные мысли и голос Мика, который, казалось, раздавался внутри самого Фло. – Ведь ты бы меня простил! – горько передразнил Мот Микеле. – Так давай я попрошу у тебя прощения! – Флоран чувствовал, как слова льются из него водопадом: он почти не контролировал то, что говорил. Но это ли не искренние фразы, идущие от чистого сердца? – Я вымолю его у тебя! Сделаю все, что нужно, все, что ты захочешь! Так зачем уезжать?– Ах, логика? Логика?! – рассерженной гадюкой зашипел в ответ Локонте и, спустя секунду, громко и зло рассмеялся. – А ты, ты, скотина, мне логичность своего поступка объяснить не хочешь?! Зачем ты так унизил меня, если, – голос стал более тонким, а тон – дразнящим, – если ?любил меня?? Ты сказал, что защитишь! Ты сказал, что не позволишь!.. Флоран же в ответ просто захохотал. Громко и истерично.– Я идиот! Я ребенок, которого недолюбили, и который теперь боится, что если он не проявит себя, не покажет себя главным, то все, что ему дорого, отберут вновь. Я не могу объяснить, почему… Я просто придурок, который так и не смог с тобой нормально поговорить. Ни до этого, ни после, и даже сейчас не могу! Я ведь слышал все, что ты говорил обо мне Маэве, еще тогда, в самом начале сезона. Услышал много всего интересного, но побоялся, сам не знаю, чего. А потом, после того, что я… Я… – Фло так и не смог выговорить это жуткое слово. – Мне было так страшно находиться рядом с тобой… Мне плохо, Локонте, и не меньше, чем тебе! Ты думаешь, я не засыпаю с ощущением страха? Считаешь, что мне нравится постоянно остерегаться тебя, не позволять и слова лишнего при тебе и о тебе сказать? Думаешь, я не корю себя за это?.. И сегодня, – имея ввиду то, что произошло в гримерке, проговорил Мот, – это не я виноват, Локонте, ты понимаешь? Нельзя было этому сопротивляться, ты же сам такое чувствовал... Я не хотел становиться таким! Я не собирался стать этим… Этим!– Мадонна, что ты несешь, Флоран, что же ты несешь, – протянул Микеланджело, откинувшись на стенку. Постоял так пару секунд и сделал два шага назад, обратно, в сторону комнаты, кланяясь Флорану. – О, а то, что ты сегодня сделал – это слишком, даже для тебя! – состроив кислую мину, вспомнил Микеле.– Не сказать, чтобы ты был слишком против! – ответил ему Фло, припоминая тяжелые выдохи Микеле, мешающиеся со стонами.– Если ты не заметил, Флоран, я был против! Я, блять, сильно был против! У меня что-то случилось с сердцем после этого, – зашелся итальянец в гневе, – и я еле доиграл в этот раз! – Да твою же мать, пойми, Микеле, не виноват я в этом: это бабы Солалю в чай херню какую-то подсыпали, и из-за этого… – но Моту договорить не дали.– Прошу вас, месье Мот, пройдите из моей квартиры нахуй. Хватит проветриваться на моем балконе. Я думал, что это я тут пьяный, а ты говоришь такую чушь, что, по-моему, это ты нажрался в клубе, а не я… Даже если это вдруг был не ты, даже если это сделали девчонки…– В смысле ?даже?? Это они и сделали! – кажется, именно сейчас Фло ненавидел женскую половину труппы больше всего на свете. – Мстили своим обидчикам, а мы с тобой под раздачу попали.– Во-первых, не ?мы с тобой?, а каждый по-отдельности! – покачав головой, исправил француза Локонте. – А во-вторых, что-то, к примеру, Мерван до меня не домогался, как ты…– Да он подыхал в гримерной Солаля!– Не перебивай меня, сволочь, – процедил Мик. – Но, – мужчина замолчал на несколько секунд, силясь взять себя в руки, – Флоран, я сказал тебе: уходи. Ты уже покурил, а я больше не могу тебя видеть.– Так ты для этого сегодня напился, как свинья? Все в клубе… То, что ты творил тогда на столе – вот это, – выделив последние слова голосом, практически прорычал Мот, – уже было слишком, даже для тебя, Микеланджело! Ты напился для того, чтобы сказать мне все это, потому что на трезвую голову никогда бы не осмелился?! Микеле, я… – Флоран стоял на месте, не делая шагов ни влево, ни вправо: не мог, даже если бы очень хотел. Обстановка накалилась до предела – повисла звенящая тишина, которая ощутимо давила на уши. Сигарета, наконец, потухла, и Мот выбросил ее из окна.– Что – ты? – Локонте устало и как-то загнанно взглянул на Фло, сделав шаг вперед, стоя теперь около окна балкона. В голове снова помутилось – алкоголь парализовывал отравленный мозг, и Локонте мало соображал, как вести себя дальше. – Чего ты еще от меня хочешь?– Я… Я хочу твоего прощения, Микеланджело, – неужели он смог это выговорить? А сегодня утром думал, что это невозможно. – Только прощения, ничего я больше не прошу. Я не знаю, как мне сказать это правильно…– Уже никак, – покачал головой Мик и вновь замолчал, глядя куда-то мимо Флорана, на огни за окном. – У тебя целый сезон был на это. Ты мог сказать раньше, но не решился. А теперь мне не нужны твои слова, – Мик старался, чтобы все предложения звучали жестко и твердо, но не был уверен в том, что сам выдержит эту пытку – он так хотел услышать это заветное ?прости? от француза, что сейчас по спине бежали мурашки.– Я не хочу расставаться врагами, – расстроенно Фло покусывал губу для того, чтобы отвлечь себя от подступающих к горлу слез. Да сколько можно?! Взрослый мужик, а ноет хуже бабы! – Все-таки, мы столько пережили. И близкими были, – а в груди заныло от этого страшного ?были?. Но Флоран понимал, что это именно то слово, которое точно должно быть произнесено – потому что подобного с Миком уже не повторится. – Микеле, я все же должен с тобой поговорить.– О чем, блять? Что ты мне можешь еще сказать?! Уходи! Уходи, – повторяя это слово, Локонте изо всех сил постарался, чтобы оно прозвучало как можно резче. Неожиданно Фло схватил его за руку, слегка царапнув ногтями голое запястье, и Локонте буквально пронзило от прикосновения. – Убери свою конечность! – голос снова дрогнул, и мужчина сильно сжал кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони. Но это не помогало ему прийти в чувство – итальянца начало серьезно трясти.– Послушай, – крайне спокойно проговорил Мот. Такое спокойствие обычно означало либо крайнюю степень его отчаянья, либо новый виток почти неконтролируемой злости. – Если не тебя, то кого мне еще так сильно, – Фло сделал упор на эти слова, отпустив запястья итальянца, – любить? Я ненавижу себя за то, что я сделал – я уже говорил тебе это! – но дай мне одну попытку, Микеле. Ты для меня очень важен. Ты спас меня, я обязан тебе жизнью…Запястья Локонте теперь были свободны, но он стоял, к непониманию Флорана, как парализованный, не поднимая руки и не двигаясь вообще, только нервы на его лице редко подергивались. Француз даже не понимал – слышит ли его вообще мужчина или нет.– Все твои слова – это только слова, Мот, – прошептал, наконец, Мик, чувствуя сильнейшее сердцебиение. – Ты не изменился.– Нет! – воскликнул было Мот, но тотчас осекся. – Изменился. Но я все еще себя ненавижу.– О, а я-то как тебя ненавижу! – внутренний голос Микеле бился и кричал что-то вроде ?вот, он раскаивается перед тобой! ?, но Локонте, глядя в глаза Флорана, был настроен чуть более чем решительно. – И я тебя люб… – недолгая пауза. – Пока ты не сделал это! Пусть ты был пьян, да и я тоже, но неужели ты не понимал, что я все-таки живой человек? Что так нельзя? Я ведь себе все это не так представлял.– Ты это представлял? – непонимающе проговорил Фло.– Вообрази себе! – со злостью выкрикнул мужчина. – Надеялся, что всё будет иначе и уж точно не так! А знаешь, когда мне было больнее всего? Нет, – Мик с издевкой пресек повторное неловкое ?прости? француза и с большим усилием подавил в себе слезы боли, – не можешь ты этого знать! – Я знаю, как ты извелся за этот сезон, да и я вместе с тобой… – но Моту договорить не дали.– Больнее всего мне было тогда, когда я спас тебя, хотя и не был обязан, – качал головой Микеланджело, будто удивляясь самому себе. – Пожар от твоих сигарет я потушил водой, а тебя вытащил с балкона на кухню. После всего, что ты сделал, я все равно, блять, помог тебе, Флоран! Ты этого не заслужил!– Я и в самом деле не заслужил этого, – согласился француз, посмотрев на пол и сжав губы в дрожащую тонкую линию. Мужчина до сих пор не помнил, каким образом он очутился на кухне и почему шторы на балконе наполовину опалены. Теперь все встало на свои места. – Черт...– Рад, что ты хотя бы с этим согласен. Я столько преодолел тогда, Фло! – Мик глубоко дышал, и на выдохе в голосе слышался хрип, будто мужчина задыхался. – В метро! Ради тебя, ради Маэвы! А вы!.. Черт с ней, с Маэвой, я уже ей высказывал за тот гребаный поход в метрополитен прямо на следующий день после того, как ты… Ты! – поправился итальянец, глядя на окончательно оторопевшего Фло. – Ты сделал со мной такое, а теперь раскаиваешься? – съежившийся Флоран непроизвольно потер резко защипавшие глаза. – Ты словно одержим. Ты был самым замечательным человеком для меня, – признался Микеланджело, неожиданно подойдя к Моту и резко схватив Флорана за плечи, – но в ту ночь ты казался мне одержимым, infatti [воистину]! Я вытерпел всё это первый раз, в метро, ради того, чтобы выжить, хорошо, но ты-то не Аделард! – имя Микеле выплюнул с такой ненавистью, что не удержался и, отпустив француза, с размаху ударил кулаком по висящему на стене шкафчику. Боль от разбитых костяшек и звук упавших коробок слегка остудили пыл, однако сердце продолжало колотиться и словно по кускам вырывалось из горла мужчины сдавленными хрипами боли. — Ты точно посещал психиатра?! Черт! — потирая отбитое тяжелыми коробками плечо, Флоран от злости заскрипел зубами и на секунду забылся — потянулся руками к шее итальянца.— Да как ты смеешь мне это говорить, Мот? — зарычал Локонте и дернулся в сторону, не желая, чтобы Фло его касался. — Это тебе нужны лекарства! Пожизненно! Это ты должен был лежать в психушке! Как мне может говорить такое человек, который возбуждается на то, что причиняет боль? — на Мика сыпались воспоминания, от которых он безуспешно пытался убежать весь сезон,— Он это говорит человеку, который возбуждается от того, что ему причиняют боль! — парировал Мот, не понимая, насколько его последние слова верны. — Я не думал, что... Господи, Локонте, ты и правда поехал! Это же я тебя сломал...— А никто и не отрицает!Фло дернулся, как от резкой пощечины. Он не знал, какие слова нужно произнести, не знал, как обличить в нормальные фразы все то, что он сейчас чувствовал, да он не мог даже сказать, что любит – это чувство всегда было для мужчины большой роскошью. Да и какое ?люблю? после всего того, что между ними было? Но, не смотря на все это, и отпустить просто так Микеланджело Фло совершенно точно бы не смог.Локонте попытался сделать шаг обратно в гостиную. Однако ноги предательски заскользили по скользкому порогу, и мужчина едва успел схватиться за шкафчик, висящий на стене. И неожиданный всхлип словно поставил точку. Всхлип детский, внезапный даже для самого подавившегося слюной Флорана.– Господи, Микеле, – прошептал дрожащий Мот, сдавшись, наконец, под натиском своих эмоций. Маска извечно сильного и циничного мужчины одним махом слетела с лица Фло и разбилась вдребезги. – Пожалуйста, не уезжай. Микеле… Ты мне очень дорог, и я… Мике, мне…– Не смей! – Микеланджело не смог больше сдерживать себя – он не мог видеть Мота настолько близко к себе, не мог больше наблюдать, как мужчина скулит, извиняясь перед ним – и схватил Флорана за плечи, толкнув к окну. Фло увернулся, однако Мик все равно сильно заехал мужчине кулаком в грудь. Фло охнул от боли, стукнувшись обо что-то головой. – Не смей так меня называть! Не сметь больше называть меня Мике!.. Ты мне никто! Ни друг, ни любовник! Никто! – по слогам повторил Локонте. – Ты меня понял, сука?! Никто! Ты меня слышишь?! Никто!!!Флоран в один миг побледнел, и это заметил даже пьяный Микеле, несмотря на полумрак. Эти слова резанули воспаленный мозг француза так, словно его на живую напильником распилили. Ты мне никто. Они столько всего пережили вместе – а теперь они просто никто?.. Мот с нескрываемым ужасом смотрел на покрасневшие глаза Микеланджело и понимал, что сам во всем виноват. Только от этого понимания легче не становилось. Глубоко дыша ртом, француз ощутил, как у него кружится голова. Фло даже не понял, что с ним произошло, но очнулся он уже тогда, когда Мик испуганно заорал что-то на итальянском, брыкаясь и бешено стуча ладонями по спине мужчины: Мот крепко обхватил мужчину руками, создав кольцо, и прижал красного от злости Локонте к стенке, а тот безуспешно пытался вырваться, извиваясь, как только мог.– Отпусти меня! – Микеле грубо влепил Флорану сильную пощечину. – Пошел вон! – глаза мужчины налились яростью, он готов был разорвать Фло на мелкие куски.– Да ори, сколько пожелаешь. Я отсюда не уйду, пока все тебе не выскажу! – прокричал в ответ Фло, все крепче и крепче прижимая Локонте к стене, стараясь удержать запястья Мика стальной хваткой, чтобы не получить по лицу еще раз. Такая вспышка ярости, от которой Мот отключился на несколько мгновений, очень сильно напугала его самого, и теперь по спине бежали мурашки: Флоран боялся повторения, но.... – Я скажу тебе все, что думаю, а ты меня выслушаешь!– Я не хочу тебя слушать! – выдавил задыхающийся Мик из себя хрип, стараясь освободить руки.– Значит, я не уйду отсюда еще долго! – не терпя пререканий, прорычал Флоран, вжимая вырывающегося Локонте в стенку еще крепче. – Буду стоять здесь, пока мы с тобой не поговорим! Нормально! Без истерик! – каждое слово вырывалось криком из саднящего горла.– Если ты меня сейчас же не отпустишь, Флоран, я сломаю тебе руку, – предупредив, Мик попытался извернуться еще раз, но план потерпел полнейшее фиаско. С одной стороны, Микеле был восхищен невероятным упорством Мота, но с другой… Как же итальянец сейчас был зол! Причем понять, на кого он злился больше, было невозможно. То ли на Фло, по известным причинам, то ли на самого себя, поскольку даже сейчас, учитывая не самые лучшие обстоятельства, Локонте понимал, что Фло, точнее, его действия, все это… Заводит? Да сколько можно-то?! – Я не хочу тебя слушать!– Это не мое дело! – выплюнул Фло. – Зато я хочу тебе сказать!– Да ты!.. Ты!.. – задохнулся Микеле, – Ты меня бесишь! Я не могу тебя видеть и слышать! У меня трясутся руки, когда ты рядом, меня раздражает каждое слово, сказанное тобой! Когда ты рядом, я хочу выть, кричать, бить все и всех вокруг себя! Все вокруг считают тебя сильным человеком? Ха! Как бы не так! Каждый раз – каждый раз, Флоран! – ты пытаешься доказать, что ты чего-то стоишь! – слова, ужасные, бьющие по всему внутри, вырывались из губ итальянца, а он не препятствовал этому. – Господи как же ты пьян, Локонте… Всё! Довольно! Прекрати! – воскликнул Фло, не понимая, как он до сих пор не ударил Локонте. Всё, что он говорил, больно резало слух, но было таким… Верным? – Дай же мне сказать! – Что ты со мной сделал, Флоран?! – неожиданный громкий всхлип заставил Фло ослабить хватку. Микеланджело смеялся сквозь истерику, и от этого слова из его горла вырывались какими-то отрывками. – Ты вообще, Флоран, хоть на грамм осознаешь, что, – дальше мужчина говорил одними лишь слогами, – ты со мной, блять, сделал? Что ты со мной… Как он… Меня трясет от одного только твоего вида, Мот, я тебя ненавижу, но ненавижу я тебя только за то, что так сильно полюбил тогда! Я и себя ненавижу за это! Мадонна, Мадонна… – протянул Мик и, почувствовав, что оторопевший Фло больше не держит его руки так крепко, как раньше, замахнулся. Моту прилетела такая сильная пощечина, что того повело в сторону. Флоран уже почти не мог контролировать свою злость и опять припечатал Микеле к стенке. – Спокойно! Я не позволю тебе уехать из Парижа! – жестко прошипел француз.– Perché? [Почему?] Хочешь мучить меня еще и еще? – Микеланджело вырывался из рук Фло с такой яростью, что тот еле-еле его удерживал.– Замолчи, Микеле, замолчи! Послушай!– Замолчать? Замолчать?! Это ты закрой свой грязный рот! Закрой и послушай меня, Мот! Попробуй-ка пожить в моей шкуре несколько лет! Попробуй пожить с осознанием ненужности, попробуй выжить без помощи со стороны! А потом, когда все, вроде бы сложилось…– Может, ты и забыл, Микеле, но именно так я и жил с тех пор, как уехал в Канаду! – перебил Мика Флоран, желая лишь одного: того, чтобы Микеле заткнулся и дал вставить ему самому хоть пару предложений. – Не нужно пытаться давить на жалость: кто тебя заставил покинуть твою гребаную Италию?– Что? – Мик не дослушал Мота, вновь перебив его. От злости глаза словно заволокло пеленою, и мужчина почти не мог сдерживаться: – Что? Именно так и жил? Да что ты говоришь! Тебя избивали до полусмерти? У тебя бывало так, что ты не ел несколько суток подряд? Тебя… Тебя насиловали? – Флоран крепко сжал зубы и прикусил язык, потому что такая боль немного отвлекала его от слов, сказанных Миком. – Ты просыпался в течениe четырех лет после теракта с ощущением того, что у тебя горячка? Каждое гребаное утро! Ощущал себя разбитым, побитым, морально убитым изо дня в день? Может, ты причинял себе боль? – Мик, чувствуя боль в запястьях, повел руками, и рукава одежды немного задрались, а платки съехали вниз: Фло увидел щедро замазанные тональником шрамы. Некоторые из них слишком глубокими бороздами обвивали вены, и от этого тональник не ложился ровно, так, как нужно, создавая при этом еще более уродливые раны. – Думал о самом лучшем, ударяя себя? Я думал, что ты поможешь мне всплыть, а ты наоборот – утопил меня своими собственными руками! Попробуй испытать всю мою боль и остаться при этом прежним, не сломаться, как я! Попробуй!– Микеле, поверь мне, я знаю, что ты чувствовал, когда все это происходило. Думаешь, я после этого не корил себя?! Я виноват перед тобой, но, прошу, Микеле, не наказывай меня так! Хочешь, ударь, избей, хочешь, напиши уже это гребаное заявление, но, умоляю тебя, только не уезжай!– Пустые слова, Мот! Ты никогда ни о чем не сожалеешь! – воскликнул Микеланджело, чувствуя, как в нем бунтуют два человека. На самом деле, если бы вдруг Флоран спросил у Мика, хочет ли он быть с ним, то Локонте, не раздумывая ни секунды, ответил бы ?да!?. Ответил бы и ни разу не задумался ни о чем, что было между ними до этого. Однако сейчас Микеле размышлял о том, что правильнее в этой ситуации было бы уехать как можно быстрее: он и так еле дотерпел до окончания сезона. На самом деле, Локонте себя даже не понимал – какого черта его поведение настолько разнится с его же мыслями?Вероятно, мужчине хотелось показать Флорану, как может быть больно, когда тот, кого ты любишь, поступает слишком эгоистично. Мик хотел, чтобы и Фло прочувствовал всё, что ощущал он сам – все страдания, все оры и стоны от ночных несдерживаемых истерик в подушку, всю физическую боль костяшек капитально разбитых пальцев, что так зверски болят от ударов об стену – всё это. Ведь он сам это прочувствовал! Мало того – постоянные мысли о суициде, не покидавшие его голову, презрение к самому себе за то, что Флоран его разбил. Всё это походило на поведение маленького обиженного мальчика – как ты мне, так и я тебе! Но Микеланджело себя таким и ощущал: слабым, каким-то разбитым, но все равно тянущимся за тем, кто его разрушил, потому что защиты в этом мире у него больше нет. – Нет! Не пустые. Я знаю, что предал тебя, знаю, что повел себя так же, как он… Мне до ужаса больно! Я хочу сказать, что… – Флоран заметил, что Локонте открыл рот для того, чтобы перебить партнера по мюзиклу. – Не перебивай меня! Ты сказал, теперь дай и мне сделать это! Ты ведь любил меня когда-то, и все, чего я хочу, это чтобы ты дал мне шанс еще раз проявить себя! Пусть я брежу, да, возможно, так и есть, но ведь и ты делаешь то же самое, когда говоришь о своем отъезде! Все это бред! Я не понимаю, почему ты…– Пошел вон. Отпусти меня сейчас же! Зачем я тебя вообще притащил сюда?Фло попросту не верил в происходящее. Каждым своим словом Мик будто вырывал из мужчины кусок мяса, а тот готов был ползать по стенке от боли. В голове уже даже тошноты не было – пустота одна.– Это не ты притащил меня сюда, а меня попросили тебя проводить. Кроме того, ты был пьян, и хотел мне кое-что отдать, – услужливо напомнил Фло, не отпуская, впрочем, своих больных объятий. – Выслушай меня! – умоляюще попросил он. И, отпустив Локонте, мужчина просто, невероятно быстро, достал новую сигарету и зажигалку, выщелкнул огонек и поднес сигарету к своему запястью, пытаясь потушить ее об себя. Боль, он, естественно, почувствовал, но из-за холода ощущения явно притупились и очень сильно, поскольку Фло не дернул даже мускулом, в отличие от Микеле, который с секундной заминкой, не совладав с собой, выбил сигарету из рук ?Сальери?.А Мот… Мот просто безразлично пожал плечами и сказал, что пока Мик его не выслушает, он продолжит так поступать.– И ты быстро уйдешь отсюда! – опешивший от выходки француза Локонте устал вырываться и...?Согласился?.– Я… Я не смогу, – удивляясь, насколько охрип его голос, Фло глубоко вдохнул холодный воздух и посмотрел на валяющуюся на полу балкона сигарету. Микеланджело увидел перед собой изможденного мужчину с уставшими потухшими глазами и большими синими кругами под ними. Локонте только сейчас понял, что Фло сильно похудел: одежда на нем висела достаточно свободно, да и на руках болезненно проступали вены.– Ты больной! – покачал головой Микеланджело, совершенно не понимая, что ему делать дальше.– Нет, Микеле, послушай, умоляю тебя, – и Фло, немного помолчав, опустил руки и окончательно отстранился. Его взгляд изменился буквально в один миг: из злости все перешло в какую-то смесь паники, страха, обреченности. – Я не знаю, не знаю, что я должен сказать, но прошу: не делай этого!– на вдохе Мот был вынужден вновь замолчать, поскольку его голос начал ломаться. Мужчина схватился за подоконник: где-то внутри позвонков сильно ныло и кололо, будто какой-то неумелый иглотерапевт вставлял иглы в нервы. – О, Господи, Микеле… – и голос затих окончательно, потому что Фло в стоне зашелся от внутренней боли, что пронзила его позвоночник.– Ты так смеешься надо мной… – голос итальянца прозвучал надтреснуто. В Микеланджело утихло все буйство эмоций, и теперь ему просто нестерпимо хотелось спать. – Пожалуйста, Флоран, оставь меня в покое. Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни. Не можешь исчезнуть ты – так отпусти меня, я сам уберусь отсюда как можно дальше. – Я тогда сказал, что люблю тебя, Микеланджело Локонте, – еле слышно прошептал Мот предательски дрогнувшим голосом. Микеле же ответ лишь промолчал. Он не знал, что нужно ответить, когда его сердце болит, яростно стучит и рвется к Флорану, а мозг не приемлет никакого иного пути, кроме отъезда. – За этот год ничего не изменилось, Микеле. Прости меня за все то, что я натворил, – словно обезумевший, Фло, дрожа, обхватил лицо мужчины двумя ладонями и прижался щекой к чужой щеке. – Прости, – повторил Мот Локонте на ухо.– Что ты хочешь от меня услышать, Фло? – Микеле почувствовал ужасную дрожь в теле. Прикосновения, особенно такие, особенно от этого человека – это не то что невыносимо, это просто-напросто жутко. – Что мне не было больно? Что мне было приятно?– Ничего не хочу. Дай мне докурить. Фло слабо улыбнулся самому себе уголком рта, чувствуя, что, похоже, он сошел с ума, зажег очередную сигарету, сделал затяжку и переложил дымящуюся сигарету в другую руку. Затем развернулся и, не выпуская из себя дым, посмотрел на Микеланджело, скривившего губы. И Флоран, не выдержав, наконец, представив только, что Микеле уже через одну-две недели не будет в Париже, что все контакты с ним оборвутся в один момент, что он его может больше никогда не увидеть, довел себя до того момента, что дышать ему уже стало буквально нечем, и резко придвинул мгновенно обмякшего Микеле к себе за плечи. Мужчина поцеловал оторопевшего Локонте в губы, выдохнув дым. Тот почувствовал горький, ни с чем не сравнимый вкус и судорожно вдохнул в себя остаток затяжки. Француз провёл языком по пересохшим искусанным губам мужчины и слегка прикусил его нижнюю губу.А ему-то, Флорану, вот чего не хватает! Именно этого не хватало так долго! Мот был готов к тому, что Микеланджело его оттолкнет – он имеет на это полное право. Ударит, начнет кричать… Но почему ни того, ни другого, ни третьего не происходит? Фло тяжело дышал прямо в губы Микеле и чувствовал, как от напряжения стучат его зубы. Это вообще не нормально! И Мику явно плохо. Или ему это настолько нравится? Мот боялся об этом думать, потому что все его существо заполнил такой кайф, что ноги подкашивались.– Я не смогу найти такого же человека, как ты, когда ты уедешь. Я слишком сильно привязан к тебе и наверняка сдохну здесь от боли, в этом гребаном Париже, – просто, совершенно не преувеличивая, прошептал Флоран, боясь, что Локонте не услышит его тихий нервный шепот. Микеле же вообще не узнавал голос Мота – так жалко он звучал. – В любом человеке ведь тебя буду искать…– Я тебя ненавижу, – Микеле съежился, боясь хоть какой-то близости, резко отстранился, врезавшись в стенку, и тут же ощутил смятение, поскольку говорил-то он одно, но чувствовал совершенно другое: страх внутри бился, изъедал, но Микеланджело боялся уезжать и одновременно очень боялся, что Флоран уйдет, он сейчас вообще боялся всех своих эмоций, мыслей, ощущений…– Прости, – заикнувшись, еще раз хрипло пробормотал Фло. Он сам почувствовал, как жалко это прозвучало.– Чтобы я смог тебя простить, – с паузами проговорил Микеле, чувствуя, как сердце бьется где-то под челюстью, – я должен сделать с тобой все то, что сделал ты, – пробормотал Локонте Флорану куда-то в плечо.– Микеле? – тихо протянул Мот, вслушиваясь в шепот итальянца. Имя прозвучало как-то странно, и мужчина замер. – Если ты хочешь сделать это со мной, то я… – Фло отпустил плечи Мика и сделал маленький шаг назад. – Должен позволить тебе сделать это. Наверное, так будет правильно.– Что? – такое позволение было для Микеланджело чем-то, чего он от Флорана вообще не ожидал. Если ярость была предсказуема, если объятия были чем то, что возможно предугадать, то это…– Локонте, я просто хочу заботиться о тебе. Я надеюсь, что когда-нибудь ты позволишь мне искупить мою вину, но, – Фло замялся, неуверенно – первый раз в жизни, ничто не лишало его решительности настолько мгновенно – глядя на Микеланджело и чувствуя слезы на глазах, – ты все-таки не обязан этого делать. Я понимаю, как бы это не звучало. Я клянусь тебе, если ты мне позволишь, я никогда не дотронусь до тебя без твоего разрешения, – покаянно прошептал Флоран. – Микеланджело, – смотря собеседнику прямо в глаза, тихо, почти шепотом, сказал Фло, понимая, что еще чуть-чуть и внутри у него все просто разойдется от горечи, – просто скажи мне это: я должен остаться?Локонте промолчал, испуганно глядя на мужчину бегающими глазами. Ужас от того, что нужно быстро принять решение, причем такое, когда ни один из вариантов не является до конца верным, логичным и правильным, парализовал итальянца.– Микеле, я должен уйти? – в горле стоял комок, и Флоран непроизвольно кусал язык, чтобы отвлечься. Мужчина боялся отвести взгляд и чувствовал, как уголок его левого глаза щекочет слеза, которая все никак не могла капнуть, поскольку Фло даже не моргал. Белки жгло будто огнем.Итальянец подался немного вперед, совсем чуть-чуть, ровно настолько, чтобы не чувствовать холод стены, и чуть не захлебнулся от волнения, пребольно сжав кулаки. Что делать? Что делать? Что делать?– Мик, я не понимаю, чего ты хочешь, но я…– …Не надо!– …Я не могу!И у обоих эти слова получились такими жалкими, что горло Микеланджело беспощадно и окончательно перехватило спазмом, а Мот на мгновение забыл, как дышать, и, не помня себя, крепко вцепился в плечи Локонте пальцами, сжимая их.– Ты… – слеза тяжелой каплей оторвалась от щеки, скатившись по ней. – Ты не шутишь? Нельзя так издеваться, Локонте, потому что это уже слишком, даже для тебя! – Фло ощутил сильное смятение и страх, но это ?не надо!? казалось таким сильным в ночной темноте. Сильнее даже, чем боль в спине и костях, которая преследовала Флорана.– Нет, – обреченно опустил голову Локонте, глядя на грудь Мота и не поднимая свой пустой взгляд выше. Глаза были сухими, и от этого их сильно жгло. Все эмоции в одно мгновение оказались погребены под осознанием смысла тех слов, что выскочили из его собственных губ. – Я тебя ненавижу, понимаешь? – очень медленно проговорил итальянец. – За то, что ты сделал… Но я себя ненавижу больше, Фло! Ненавижу, потому, что я позволил тебе, потому, что мне это, – Мик на секунду запнулся, но все же сумел закончить, – нравится. Я не знаю, что со мной, я не понимаю, почему, но мне нравится… – Микеле, – пораженный до глубины души, Фло осторожно обнял мужчину руками и прижал к себе. – Тогда я не уйду. Не захочешь – никуда не уйду. Прости меня, Боже, Микеланджело, я умоляю тебя, Микеле, – чувствуя, как быстро бьется сердце Локонте, Фло глубоко дышал и чувствовал, как у него начинает кружиться голова. – Давно простил. Я думал, что это невозможно, но все равно простил, хотя сам себя уверял в обратном, – прошептал Мик, закрыв, почти зажмурив от головокружения глаза. Внутри все разорвалось: он не оправдывал действия Фло и ни в коем случае их не одобрял, но он пытался простить этим самого себя! Самого себя, которому нравилось повиновение, самого себя, которому нравилось подчиняться. Это ужасно, это непонятно, это чудовищно в каких-то моментах, однако переделать свое сознание у Мика за все это время так и не получилось, равно как и не удалось замаскировать все эти эмоции по отношению к Фло злостью, постоянным отрицанием или обвинением. Поэтому итальянец уступил тому, что сидело глубоко внутри: возможно, именно это признание, именно это "прости" и обессилят его собственное прошлое, которое нельзя переписать заново? – Микеланджело. Ты – это самый правильный и осознанный шаг в моей жизни.– Почему я вновь должен поверить тебе? – стоя с закрытыми глазами, спросил Микеланджело.– Потому что я тебе докажу, – и мужчина почувствовал тёплые руки вокруг своей талии и обжигающее дыхание на шее.Что творилось в голове Локонте нельзя передать словами: цунами одновременно с извержением вулкана и страшным ураганом, сметающим все это в один большой ком. Мысли о том, что Мот все сломал своими руками – доверие и самого Микеланджело – мешались с мыслями о том, что самому Мику нравилось – нравилось то, как давил вес тела, нравились прикосновения, пусть жесткие, но такие иступляющие, нравилось дыхание мужчины прямо в ухо, низкое такое, почти утробное. Флоран заскользил руками по телу итальянца, пытаясь отыскать наиболее чувствительные места. И нашел – под ребрами: когда француз провел там кончиками пальцев, у Микеланджело сбилось дыхание, а из горла вырвался стон, но, скорее, не безвольный, а вполне осознанный. Фло присмотрелся к Мику: к тяжело вздымающейся груди, к красным, почти пунцовым, скулам, к ресницам, которые подрагивали под тяжестью подводки. Моту хотелось, чтобы Микеле принадлежал только ему и никому больше. Тогда, в начале сезона, Флоран взял Мика слишком грубо, и все стоны, и крики, и сперма, от которой француз потом часа три отстирывал в машинке простыню, коей укрывался Мик, были просто реакцией тела. А теперь Мот чувствовал самого Локонте. Осторожно прикусив нижнюю губу итальянца, Фло вырвал из горла Микеланджело очередной стон.– Пожалуйста, – Моту кажется, что Локонте точно не чувствует себя хорошо, потому что он окончательно покрылся потом. – Ми-ке-ле, – произнес Фло по слогам, – позволь мне еще раз быть с тобой, – все звуки уходят прямо Микеланджело в губы, – а самому себе я не позволю... – мужчина готов был раствориться в этих ласках. От возбуждения Флоран готов был кричать! От одних лишь прикосновений к худому телу Мика Мота выгибало и корчило.О, нет! Зачем я это делаю?! Он меня сейчас убьет, – у Мота одна лишь мысль в голове, но она отталкивается в затворки сознания ощущением такого кайфа, которого Фло в жизни, кажется, не получал. Почти отключившись, мужчина властно схватил тяжело дышавшего Мика за одну из тёмных прядок залеченных волос на затылке и оттянул его голову назад. Такое поразительное в своей нетерпимости желание причинить итальянцу боль очень пугало Мота, он боялся этого, однако странным образом из последних сил все еще держал себя в руках. Но ему казалось, будто Микеланджело это… Действительно нравится?– Микеле, знаешь… Господи… Локонте, ты даже не представляешь, насколько, – Флоран выделил это слово протяжным стоном, затем наклонил голову вбок и глубоко вздохнул, силясь снять напряжение, – насколько ты шикарно выглядишь, когда вот так… – и Мот не сумел договорить, потому что буквально задохнулся от возбуждения и головокружения. Мик, все так же стоявший с закрытыми глазами и начавший дрожать, как осиновый лист, только дернулся в ответ, ощущая, как Фло медленно отпустил его волосы и теперь мягкими пальцами мучительно бережно проводит по затылку и шее. Микеланджело рвано дышал, то и дело сглатывая слюну. Фло не мог спокойно смотреть на то, как Микеле влажно всхлипывает и дрожит или от холода, или от его собственных прикосновений, или от всего сразу…– Тебе нравится?Локонте завёл Мота, и завёл конкретно, плюс ко всему гребаный афродизиак еще наверняка до конца не вышел из организма француза, который проклинал девчонок за эту ?шутку? весь вечер, однако сейчас Фло хотел доставить удовольствие Мику и только ему. Мот слишком любил его, чтобы позволить ему снова плакать от боли и обиды и бояться повторения. Признаться, Флоран вообще не понимал, как Микеле вновь допускает это, как он может… Но мысль, не задержавшись в голове надолго, ускакала в дальние дали, и мужчина, забывавшись, прикусил мочку уха Микеланджело. Тот даже всхлипнул – из груди словно выкачали весь воздух, поэтому вздох получился таким сдавленным, что Мот скорее почувствовал вибрацию щекой, нежели услышал этот сдавленный стон.– Ты не ответил мне, – прошептал мужчина ?Моцарту? прямо в ухо. Тот распахнул глаза, глядя расширенными зрачками на Мота.– Да, – дрожаще протянул в ответ Микеланджело, чувствующий мурашки, бегущие от затылка к плечам и по позвоночнику ниже, и это согласие словно эхом отдалось в голове Фло, который видел, как Мику тяжело и даже, наверное, больно от перевозбуждения: ответив, он сильно сжал потемневшие губы, то и дело пытаясь смахнуть с разгоряченной кожи взмокшие волосы. Мужчина понимал, как Микеле себя чувствует, знал, что тот долго не выдержит.– ?Да? - это что? – понимая, что каждое слово дается Локонте с огромным трудом – от страха ли, от неосознания происходящего, от возбуждения, наконец, Фло уже попросту издевался над ним. И, похоже, над самим собой. Неизвестно еще, над кем в большей степени.– Мне… – итальянец захлебнулся собственной слюной, как только Флоран дотронулся до его горла самыми кончиками дрожащих пальцев и опустил руку ниже, к груди. – Я... – мужчина попытался еще раз сглотнуть, но горло мгновенно пересохло и засаднило, и Микеле лишь тихо заскулил. – Нравится… Такое… Мне нравится…– Какое? – наклонив голову вправо, Мот сначала посмотрел Мику прямо в глаза, а после, придвинувшись вплотную, обдал теплым влажным дыханием нежную кожу ключиц. Совсем слабо, однако Микеланджело, вдохнувшему запах волос Фло, хватило и этого. Прижатый к стенке, мужчина запрокинул голову, почувствовав затылком холодную поверхность, прикрыл глаза и позволил Фло продолжать, не оттолкнув его. Мышцы Микеле сильно напряглись, и Локонте вытянулся, словно гитарная струна, ведь он ничего не мог с собой поделать: ему было просто страшно. Напряженные мышцы во всем теле сводило судорогами. – Мазохист, – с наслаждением прошептал Флоран, облизывая горячим языком выступающий кадык Локонте и с удовольствием вдыхая металлический горьковатый запах кучи нашейных украшений.– Пе-перестань, пожалуйста, – но это была просьба не испуганного человека, а человека, возбужденного донельзя. Прыгающий голос, неожиданно для Локонте, прозвучал довольно громко и чрезмерно манерно. Получается, что вся эта похоть, вся порочность действительно сидели в Микеланджело и тихо ждали момента, когда смогут вылезти наружу? – Пожалуйста, Флоран… Я же сейчас с ума сойду… – а сам Мот понимал, что он быстрее сам тронется, если не решится уже, наконец, хоть на что-то большее. Фло, не поднимая головы от шеи Микеланджело, весьма резко притянул Микеле за талию вплотную к себе, а Локонте, почувствовав его силу, в момент обмяк в руках мужчины. – Садист, – прошептал Мик, прогнувшись до хруста в спине: движения языка Фло заставляли его заходиться в горячке возбуждения.Флоран поднял голову, вытянул руку и провел пятерней по спине Мика, ощущая своими пальцами через тонкую, такую ненужную сейчас ткань каждый шрам по бокам позвоночника Микеланджело. Он уже видел их тогда, он до сих пор прекрасно помнил их: помнил эти отметины метро, помнил эти метки Аделарда. Помнил и о том факте, что сам оставил тогда, возможно, пару новых. Тогда ему хотелось обладать, подчинить, мучить. А сейчас – лишь терзать, но исключительно удовольствием.Микеле причудливо изогнулся, стремясь увернуться от прикосновения к шрамам. Мот решил, что мужчине больно – мало ли, как может быть? Убрав руки от позвоночника, Флоран положил большие пальцы на бока Локонте и аккуратно сжал бедра.— Ну, вот и познакомились, — Фло получал неимоверное удовольствие наблюдать за реакцией Микеланджело, так же, как и ощущать сам факт власти над ним — ведь все, что делал француз, заставляло Микеле реагировать и реагировать весьма бурно. Издевательски Мот провел пальцами от боков до внутренней части бедер мужчины, не прикасаясь к сокровенному.— А кто меня таким, — едва не захлебнулся Мик от возбуждения, — сделал, Флоран? Мне нравится быть таким, Фло-о, — протянул Локонте, силясь не съехать по стенке на пол от перевозбуждения, страха и головокружения одновременно. — Но только твоим… — сейчас он обожал ласки мужчины, как странно тот их не проявлял бы. Сам же Фло понимал, что его просто выбрасывает из реальности, когда он дотрагивался до Микеланджело. Просто касался, пока еще ничего более серьезного он не делал — ему нравилось дразнить Локонте, а потому он, дотронувшись до паха Мика, несколько раз ощутимо провел пальцами, а после замедлил темп. — Фло… — протянул Микеле, не в силах двинуться ближе, поскольку собственное тело почти не слушалось итальянца. — Ты сволочь, слышишь?.. — а Мот в ответ лишь ухмыльнулся, проведя рукой от правого бедра до левого и обратно.— Сволочь? А кто же ты тогда?— Я… Я… — Микеле испуганным зверем метался по ледяной стенке, не зная толком, куда себя деть.— Ответь мне! — неожиданно громко воскликнул Флоран, максимально наклонив голову к губам Локонте и прислонившись вплотную к мужчине, тем самым не давая ему возможность двинуться ни на сантиметр вправо-влево.— Я не знаю! — выкрикнул итальянец. — Не знаю! — Ты — мой самый верный шаг, — и мужчина крепко-крепко обнял Мика, прижавшись к нему грудью. Фло хотел быть нежнее, и для него это чувство было поистине чем-то новым. Раньше он никогда не думал о том, как больно или неприятно может быть его партнёрше, если ему самому хорошо. Мот прекрасно понимал, что унижений с Микеле достаточно, однако периодически то и дело сильнее прикусывал губами его кожу – не мог удержаться.В конце концов, француз поднял свой взгляд на Микеланджело и, чувствуя его дыхание щеками, не понимал – как он мог? Просто – как? Как он себе позволил?! Все так же стоя на балконе, разгоряченные Флоран и Микеланджело как-то восхищенно наблюдали друг за другом. Было довольно холодно – ведь Фло так и не прикрыл окно, однако ни один из них не чувствовал довольно низкой температуры.– Я настолько тебя теперь ненавижу, что, кажется, окончательно тебя полюбил, — прошептал Микеланджело, глядя на губы Фло и покачивая головой, будто не осознавая смысла своих слов и чувств, что били фонтаном сейчас внутри.– Ч-что? – заикнувшись, переспросил Мот с трудом.– Опять переспрашиваешь. Ты ведь меня прекрасно услышал, Флоран.Да, Фло его действительно услышал. Мужчина, почувствовав, как его повело в сторону, схватился за одежду Локонте, чтобы не рухнуть на пол. Он не верил словам Микеланджело, они сейчас казались бредовым сном: как он может простить его за такую боль? Пусть он и сказал, чтобы он, Фло, не уходил, но услышать прощение после всех жестких и жестоких фраз, которые, впрочем, сам Мот вполне заслужил…– Ты меня действительно прощаешь? – не веря в эти слова до сих пор, пробормотал Фло тихо, приставив ладони к вздымающейся груди Микеле. – За все, что я… И ты от меня не уедешь? – как ребенок, которого грозились оставить одного дома, спросил Флоран.– Прощаю, – перебил его Мик и посмотрел на стоящего совсем рядом Мота взглядом, в котором смешался весь спектр эмоций: от глубоко затаенной обиды и боли до непонятного влажного блеска. — Не уеду, – и мужчина покачал головой.Флоран облегченно прикрыл глаза, понимая все же, что еще не заслужил этого прощения:– Мике, – начал он тихо, – Позволишь мне тебя теперь так называть? – дождавшись кивка, Мот продолжил: – Я так тебя люблю, понимаю, что это все неправильно, но я не могу… – Фло провел пальцами по небольшому шрамику на брови Микеле, вызывая у того легкую дрожь в теле. – Я влюблен в тебя, Микеланджело. Еще с метро.– А я так и не смог окончательно полюбить тебя без того, что ты сделал, – ошеломил итальянец Мота. Флорану очень нравилось видеть Мика таким: ни следа насмешки или упрямства. Теперь Локонте весь принадлежал ему.Или сам Флоран принадлежал своему Моцарту.— Посмотри на меня, Микеле, и скажи, что тебе это действительно нравится! – Моту очень важно было знать это: он действительно не хотел действовать без позволения.— Мне нравится, — словно на автомате, облизнув губы, повторил за ним Локонте. Его голос был слегка хриплым, а потому фраза прозвучала весьма возбуждающе. Мот понимал, что ему вновь тяжело себя сдерживать: Мик был сейчас просто дьявольски красив. Свет снаружи, который освещал квартиру через неплотно закрытые жалюзи на окнах балкона, играл тенями на лице Локонте.— Я не верю тебе, Микеланджело. Повтори это еще раз.— Мне нравится, Флоран, — снова произнес Локонте, осторожно кивнув, и Фло издевательски нежно провел рукой по его груди, задев одно из легких нашейных украшений музыканта.Звезда уперлась своим посеребренным блестками концом Микеле в грудь, а потом прохладная рука француза медленно заскользила дальше: прошлась плавно по животу, по поднявшейся одежде, по дорожке темных волос до паха и достигла расслабленной чувственной плоти под джинсами. Все это время тело Локонте непроизвольно подрагивало, ожидая самого худшего, но когда рука достигла его сокровенных пределов, истязаемый осмелился простонать:– Фло, только, пожалуйста, больше не надо так больно, не надо, я прошу… – прошептал Мик, но не договорил, потому что чужой язык проник в его приоткрытый от сбитого дыхания рот. Худые жилистые руки обвили талию Флорана, но тут же отстранились: Микеле почувствовал легкий привкус металла и разорвал поцелуй, с недоумением глядя то в почти черные глаза Фло, то на его рот. – Погоди. Ты что, язык себе за этот год проколол? – изумился мужчина.– Прости-прости-прости, – чуть ли не скороговоркой прошептал Мот, прижимаясь еще ближе. Мужчине было почти физически больно от того, что поцелуй прервался. Мик был жизненно необходим французу, так, как нужны человеку, к примеру, сердце или легкие. – То есть, я хотел сказать… Ты, – и Фло робко, почти невесомо, провел кончиком языка от губ итальянца, а затем по его щеке, ближе к мочке, – против? – Нет, – обреченно выдохнул Микеланджело.– Спасибо, – в голосе Флорана послышалась гнусоватая хрипотца. И это выдало его возбуждение.Мужчины вышли с балкона, и Фло прикрыл за собой дверь. Мот держался руками за ремень Микеле, поэтому с мужчины немного съехали джинсы, и теперь на его теле четко прослеживались диагональные линии, спускающиеся от напряженного живота к паху. Выглядели они очень и очень соблазнительно. Заманчиво настолько, что Фло, опять не совладав с собой, попытался резко толкнуть Мика в сторону комнаты, но рука Микеланджело, предупреждающе положенная на грудь, остановила его. Мот виновато улыбнулся и поцеловал Микеланджело в шею, плавно заскользив вниз.В этот раз Флоран оказался нежен: теперь он думал не столько о себе, сколько о том, как доставить истинное удовольствие своему партнеру, к которому он относился очень бережно. Мужчина, плавно подталкивая Локонте в сторону дивана, лаская все тело Микеле осторожно, словно боялся того, что его пальцы могут вновь причинить боль. Так бережно он оглаживал Микеланджело, что тому казалось, будто его тело – слиток, неимоверно дорогой.Мик тяжело вздохнул и резко застонал, когда Флоран, практически ничего не видевший в темноте, нечаянно споткнулся об валявшуюся на полу гитару итальянца и, упав на пол, придавил его собою. Мик не совладал с собой и почувствовал, как из его глаз брызнули слезы — такое резкое движение Мота послужило каким-то катализатором к возбужденному крику Микеланджело:— Мадонна, Фло, — неосознанно подмахнув бедрами Флорану навстречу, Микеле, ощущая пьяное головокружение и не видя ничего вокруг себя, изо всех сил вцепился в плечи мужчины. Его затрясло, очень сильно, и это отразилось на его голосе. Выступившая от напряжения и от ощущений, сковывающих все внутри, новая слеза, очертив за собой узкую соленую дорожку, быстро пробежала по щеке. Сбитое дыхание все никак не желало восстанавливаться.— Что такое… Тебе больно, Микеле? — Флоран испуганно было отпрянул и одернул руки. — Почему ты плачешь? Ты… — пытался подобрать слова француз, — вспомнил это? Мик, — Мот сам задал себе вопрос и сам же на него ответил, — я не причиню тебе боль еще раз, поверь.— Мне страшно, Фло, — честно признался Микеланджело, — ты же снова… — и Локонте, посмотрев куда-то в потолок, всхлипнул, словно маленький ребенок, беспомощно окинув взглядом мужчину, который фактически лежал на нем: если вдруг у Флорана еще раз снесет крышу, то Микеле совершенно некуда будет деться — он же попросту не сможет выбраться из-под француза. — Нет, Микеланджело, я себе не позволю, — уверенным тоном проговорил Мот. Ему очень хотелось не только заставить Локонте поверить в это, но и понять это самому. — К тому же, если ты не хочешь, — добавил он шепотом, почти на грани слышимости, — я тебя не заставлю. Я могу подождать, я понимаю…Именно в этот момент Мик отчетливо осознал, что он действительно желает этого снова: не столько близости, сколько осознания того, что он может довериться Флорану вновь, точнее, довериться хоть кому-то! После кошмаров, которые измучили всего Микеле за это время, после параноидальных мыслей, без которых Локонте не мог уснуть, после нескольких новых шрамов, увеличение которых в свое время пресекла понимающая Маэва, Микеланджело хотел довериться вновь?! Уму непостижимо! Этакий светлячок-мазохист: уже один раз крылья подпалило огнем, да подпалило так, что и летать почти нельзя — больно! Но светлячок внезапно понял, что к огню еще и подползти можно…— Фло… — лишь смог выговорить Микеланджело, взявшись дрожащими пальцами за иссиня-черные волосы на затылке Мота. — Наверное, все хорошо. Продолжи это, — еле произнес он. Кто бы мог предугадать, что итальянец, произносящий целый год одно и то же ?ti odio!? [я тебя ненавижу!] будет так отчаянно нуждаться в тяжелом дыхании, сильных руках и плавных прикосновениях француза?— Все в порядке, Микеле, все в порядке, я осторожен, я не причиню тебе боль, — нежно шепча эти слова, Флоран зацеловывал бьющуюся жилку на шее Локонте, щекоча его своими волосами, и рассеянно поглаживал его грудь и живот. — Я буду нежен, если только ты сам не попросишь меня об обратном, — додумал свои слова Мот и Фло плавно, без резких движений, слегка царапая ногтями кожу, прижал Мика за ключицу к холодному полу, снова вызывая у мужчины мучительно хриплый стон. Локонте вновь выгнулся, облизнул пересохшие губы, и выдох приобрел более легкое звучание. Проведя дрожащими от возбуждения пальцами по выступающей скуле Мика, Флоран убрал с мокрого лица его светлые прядки, и в этот момент Микеле осторожно, пересиливая себя, приоткрыл губы, желая получить от Фло поцелуй. Придерживая лицо Локонте ладонью, мужчина осторожно поцеловал его: прикосновения были легкими и давали Мику возможность уйти. Но тот непроизвольно вцепился пальцами в плечо Мота еще крепче.Когда они оторвались друг от друга, между их губ образовалась тоненькая нить слюны, которая порвалась, капнув Мику на рубашку. Фло щекотно провел пятерней ему по боку и поднял руку к груди. Не останавливаясь на одних только губах, Фло теперь — все так же осторожно — переходил на подрагивающие веки, осторожно целуя черные ресницы, на щеки, шею… И эти действия волновали Флорана все сильнее: жгучее желание владеть телом Микеланджело без остатка распалялось все больше и больше.— Бог мой, Микеле, ты так красив, — шептал, почти мурлыкал Фло, выводя какие-то узоры по выступающим под одеждой контурам мужского тела. — Господи, как я мог?.. — продолжил он, всего на секунду посмотрев Мику в лицо и, снова наклонившись к груди Микеланджело, выдохнул горячий воздух. — О, Мадонна, — громко вскрикнул Локонте, закатывая глаза.Флоран оказался очень умелым и чутким любовником, и в этот раз был куда как более нежен и внимателен к итальянцу: не переходя непосредственно к акту, используя лишь нежные губы, сильные руки и подвижный язык, он ослаблял Микеланджело гораздо сильнее, чем борьбой раньше, и старался довести его этим до оргазма. Это было просто безумное наслаждение, и сам Мик уже не сопротивлялся ни одному действию француза — этому же просто невозможно противиться! Флоран осторожно оглаживал тело итальянца, зализывая каждую царапину, не упустив ни одной, каждую ранку, оставленную им же, каждый шрам, вымаливая прощение за то, что эти увечья вообще появились на теле Микеле — его ли вина в этом была или не его. Только вот шрамы они делили пополам: это были и его, француза, собственные раны, которые никогда не исчезнут, как и рубцы на спине Локонте. И так будет постоянно — он, Фло, постоянно будет каяться перед Микеланджело за то, что сделал с ним, постоянно просить простить. Однако почему-то Мот был уверен, что они справятся. Они этого оба не забудут, но все смогут преодолеть.Было видно, что Фло очень возбужден, но, видимо, он позволит себе войти лишь тогда, когда его Микеле будет настолько ослаблен удовольствием, что боли уже совсем не почувствует. Да, ему сейчас жутко хотелось хотя бы подрочить, потому что каменный стояк ужасно болел и давил на джинсы, но сейчас главная цель — доставить удовольствие Мику и только ему. Локонте чувствовал, как влажный язык француза скользит под одеждой по мышцам его живота и ниже, как руки Флорана дрожат от возбуждения, как... Фло расстегивает пуговицы и ширинку джинсов? — Боже, Флоран, что ты делаешь?! — пальцы мужчины мягко погладили бледную кожу внутренней стороны бедра, а затем Фло, посмотрев прямо в глаза Микеланджело, припал губами к его бедрам, прямо рядом с промежностью, и оставил яркий розовый засос. Микеле испуганно всхлипнул от возбуждения, с восхищением глядя на мужчину между его ног. — Не надо, Флоран, п-пожалуйста, — заикнувшись, Мик в страхе хотел бы сжать ноги, но боль от возбуждения, скопившаяся внизу живота, не дала ему этого сделать. Едва подавив уже по-настоящему звериный рык, Фло тут же склонился ниже и, за мгновение спустив с итальянца штаны и нижнее белье до колен, широким мазком языка лизнул уже возбужденный член. На языке блеснула металлическая сережка. Мот взял член мужчины за основание и провел выступающим шариком по крупной вене и головке, задев уретру. Микеланджело вдохнул воздух через плотно сжатые зубы, почувствовав, как его член кольнуло.— Замолчи, — сжав во второй руке ладонь Микеле, хрипло просипел француз. — Я думал, что мне можно касаться тебя везде, — томно добавил Фло. Голос его был тихим, настолько низким, что последняя фраза почти растворилась: — Ты мне сам это позволил.Фраза из прошлого. Но Мик этого даже не смог вспомнить — возбуждение перерастало в исступление, и Локонте не мог ничего с собой поделать.Микеле едва не вскрикнул, с усилием держа голову на весу, чтобы наблюдать за действиями Мота, который, глядя в ответ на Микеланджело, осторожно обвел языком его член снова, пальцами одной руки массируя живот мужчины. Фло не знал, как нужно делать это правильно, но ему казалось, что такие медленные, важные движения то руками, то языком обязательно доведут итальянца до изнеможения. Хоть в голове и вертелось нечто, сродни ?ритмично отсосать? или ?подвигать рукой?, но Флорану казалось, что это — удел гребаных элитных проституток, которым важно лишь технически довести партнера до изнеможения. А француз хотел большего, желал, чтобы Мик не только извивался под ним так, будто со всех сторон его окружают раскаленные иглы, или чтобы Локонте кричал и стонал до хрипа, но и чувствовал, что он, Мот, хочет быть ему самым родным, самым близким, самым чувственным. Поэтому — только медленные, плавные движения: языком, пальцами, а не пошлость, достойная второсортного немецкого порно.Когда Флоран, едва контролируя собственное плотское желание, надавил большим пальцем на уздечку под головкой и вновь поднял взгляд на мужчину, Мик все-таки не выдержал: — Да что же ты со мной делаешь! Боже, Фло! — и, издав протяжный, очень громкий стон, который, как показалось Моту, прошел вибрацией сквозь его тело, Локонте все же зажмурился и откинул голову. Как же ему хотелось кричать еще громче, но горло, сдавленное ощущением полнейшего кайфа, не выпускало больше никаких звуков, кроме хрипа, да и тело могло чувствовать только горячий щекочущий жар.— Я вижу, как тебе нравится. Тебе приятно, — подвел итог Флоран, двигаясь мучительно медленно, плавно, то пытаясь провести языком по всей длине члена, то аккуратно, одними губами, прикусывая нежную кожу. Наслаждаясь видом Микеле, который издавал нечеткие звуки, переходящие то на хрип, то на стон, мужчина добавил: — Ты хочешь этого.Голос Мота отдавался гудящим эхом в заложенных от возбуждения ушах Микеланджело, поэтому тот не сразу понял значения всех слов. Но то, что этот голос — соблазнительно-тихий и темный — заставлял желать отдаться полностью, Мик понял абсолютно точно. Такое желание сейчас не причиняло боли, как раньше: до этого Локонте ненавидел себя за подобные мысли, а сейчас готов был поддаться им. Готов, потому что хотел чувствовать это тепло, исходящее от тела Фло, хотел чувствовать это возбуждение, хотел чувствовать ни с чем не сравнимую легкость в голове.И это темная сторона Флорана Мота: мозолистыми от частой игры на гитаре пальцами вырисовывать узоры на животе, а языком, способным на невероятные колкости, доводить до изнеможения? Это его темная сторона? В таком случае, все то темное, что сидело в Микеланджело Локонте, слилось со всеми недостатками Фло!Лежа на полу между дрожащими раздвинутыми ногами Мика и чувствуя животом холод, француз дышал с какими-то хриплыми порыкиваниями. Стремясь не сжать от не слишком приятных ощущений челюсти, чтобы ненароком не оставить Микеле без достоинства, Фло сомкнул мокрые от слез веки, потому что ему было почти больно: член упирался Моту в горло, вызывая рвотный рефлекс, который мужчина пока успешно подавлял. Хотелось расчесать ногтями зудящее нёбо. Однако Флоран старался не обращать на это внимания — наверняка совсем скоро он приноровится к этому. Поэтому он все продолжал и продолжал водить по члену языком с холодным металлическим шариком на нем, пока Микеланджело не застонал в полном отчаянье:— П-пожалуйста, — Фло поднял взгляд на лицо итальянца, чувствуя на губах чужую смазку. Не сказать, что ему было по нраву ощущать солоноватый вкус на языке, но чувствовать мускусный запах и понимать, что этим он заставляет Микеле забыть все, что было раньше, Флорану все же было как-то приятно. — Фло, можешь… Быстрее… Пожалуйста… — Мик не мог больше чувствовать такую пытку, медленную, мучительную: слишком возбужден, слишком не в себе. — П-пожалуйста! — в полном отчаянии повторил мужчина.— Попроси меня об этом получше, — издевательски сказал Мот, наклонив голову вновь и специально медленно, не спуская глаз с лица Микеле, еще раз провел языком по всему стволу и, щелкнув языком, нежно дохнул на головку члена и отодвинулся на пару миллиметров. Однако в этот момент дрожащая рука Мика легла ему на затылок и надавила — пусть не сильно, но весьма ощутимо: Флоран сразу отодвинулся, сдавленно сглотнув — ему совершенно не хотелось захлебнуться. — Не так, Микеланджело. Попроси, — тихо, очень тихо приказал Фло, смотря на лежащего под ним итальянца и ощущая, как ноют его уже затекшие саднящие колени, припухшие губы и челюсть, что сейчас не никак не желала закрываться.— Боже, да чего ты хочешь от меня? — униженно, в полном отчаянии, заскулил Локонте, которому до колик во всем теле хотелось, чтобы эти ощущения вернулись обратно. Холод обволакивал все вокруг, и тело Микеле дрожало. — Боже, Фло, заставь меня кончить, — в животе Микеле сладко сжималось от осознания того, что именно он произносил, — Я не могу… Я хочу, чтобы ты заставил меня кончить! — и похоть вновь сдавила глотку.— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя кончить, — по слогам повторил за ним Фло, и, выдохнув ртом, хитро улыбнулся, — а только сегодня утром ты меня ненавидел.— Да… Я хочу, очень хочу! — воскликнул Микеланджело, почти задыхаясь. Вторая часть предложения вообще не оттиснулась в его памяти, поэтому на это мужчина ничего не ответил.— Хочешь? Так давай, давай, Мике, — и Мот вновь подставил губы к члену итальянца, втянув щеки. Обхватив головку губами, Фло старательно обводил языком контур уретры, стараясь держать глаза открытыми и смотря на Микеланджело снизу вверх из-под полуприкрытых ресниц, и негромко постанывал в ритм движения, беспорядочно царапая живот и пресс Локонте. Микеланджело, лицо которого исказилось от удовольствия, захлестнули волны усиливающегося с каждой секундой возбуждения, и мужчина окончательно потерял связь с реальностью. Флоран другой. Дотрагивается языком, нежно гладит рукой, щекочет пальцами. Он действительно хочет, чтобы эти приятные ощущения Мик чувствовал постоянно. Пусть вначале итальянец противился, вздрагивал, паниковал, умолял уйти, кричал, но сейчас… Еще совсем немного, и его разорвет от того ощущения, которое он давно не чувствовал — ведь он никого не подпускал к себе весь этот год, попросту боялся. У него не то что близости не было, даже со шлюхами, он и обнимать себя мало кому позволял — только фанаткам, зная, что они это очень любят. И ему было не очень противно чувствовать эти объятья. А сейчас стыдно. Стыдно за свои стоны, за свои движения навстречу, за то стыдно, что выгибается и дрожит, когда Фло касается его тела. Стыдно. Стыдно и хорошо одновременно.Для Мика это было слишком — долго он сдерживаться бы уже не смог. Поэтому он то и дело рефлекторно, не страшась того, что так сильно пугало его раньше, приподнимал бедра, толкаясь вперед, желая получить еще больше, больше, больше. Мот лишь продолжал тяжело дышать, втягивая щеки, и стараясь при этом не разрывать зрительного контакта с Микеле, который сам с трудом сдерживал себя от того, чтобы вновь не закатить глаза от удовольствия. Флоран взял член Мика, к собственному удивлению, почти полностью, слегка уткнувшись щетиной в жесткие темные волосы, а потом с хрипом выпустил орган изо рта. Его губы алели, а подбородок был весь измазан слюной и смазкой. Потея и задыхаясь, Флоран уже всерьез думал о том, что умрет если не от дикого перевозбуждения, то от асфиксии во время такого страстного проявления чувств. Фло даже дрожал от собственных хрипов и боялся, что при еще одном таком резком движении он оформит на полу квартиры Микеланджело новое футуристическое полотно под названием ?То, что было съедено в клубе Флораном Мотом?. В самом начале он как-то не задумался, что в итоге ему придется как-то разбираться со смазкой и спермой…Он хотел повторить свои действия сам, однако Микеланджело не позволил ему этого сделать, потому что понимал, что он, черт возьми, долго не выдержит такими темпами — он возбужден так, что ему больно. Сейчас Локонте сжимал черные волосы Фло на затылке и сам толкался в его рот. Француз слышал ужасные хлюпающие звуки — до этого момента он думал, что такое только в порно бывает — и уже не решался полностью взять член в рот еще раз: в конце концов, у него глотка не резиновая, да и челюсть не отстегивается.— Стой, Фло, стой! — осипшим голосом почти прошипел Микеле, чувствуя, как по его телу проходят озноб и разряды возбуждения, приближающие его к оргазму. — Дай мне руку… — Теперь уже Локонте не было стыдно или больно за все, произошедшее ранее. Возможно, он даже был сейчас частично благодарен всему в жизни за то, что его так переломало. Да, как бы парадоксально это не звучало! Кто его знает, может, ничего такого бы и не хотелось?.. — Дай мне руку, пожа-алуйста! — громко простонал итальянец, упав обратно на пол: сил двигаться уже просто не было.Микеле с наслаждением выдыхал и вдыхал воздух, сжимая руку послушавшегося его Флорана возле своего лица и благодаря любых – абсолютно любых! – богов за творящееся сейчас безумие. Фло же, уже совсем не ощущая припухших губ и саднящих коленей, слизал смазку с члена и провел сережкой где-то под головкой, двигая одной рукой по его члену и наращивая темп, а второй оглаживая губы шипящего сквозь сжатые зубы Микеланджело. Мот удовлетворенно улыбнулся сам себе, когда услышал очередной спазматический вдох Локонте, явно означавший, что тот вот-вот кончит. Мик случайно прикусил ребро его ладони, чем вызвал у Флорана стон, но уже от боли, однако не менее громкий.— Давай же, кончай, Мике. А то ты же мне до крови ладонь прокусишь! — наклонившись еще ниже к паху Мика, прорычал Флоран итальянцу, тело которого дернулось, заходясь в чистом экстазе. Микеле вскрикнул, спазматически вздохнул, а затем простонал что-то по-итальянски, выгибаясь в спине до хруста и пытаясь схватиться длинными пальцами за пол. — Тише! Тише! — но Микеланджело сейчас ничего не соображал: кричал и царапал все, до чего мог дотянуться, только теперь это было не от боли, а от кайфа, что накрывал его волнами.Еще несколько движений — и Микеланджело натуральным образом заскулил сквозь крик, в котором едва ли можно было разобрать имя Флорана, и обессиленно упал обратно на спину. Фло почувствовал, как во рту у него хлюпнуло от спермы, и едва не подавился, сглотнув немного. Зайдясь в кашле, мужчина напряг горло, но он почему-то никак не мог вытащить горячий член из своего рта и как-то на автомате продолжал водить языком по головке и понимать, что сперма вытекает прямо из его рта на пол, заляпывая его одежду, одежду итальянца и пол. Глядя на дрожащего и насквозь мокрого Локонте, который с затихающими стонами хватался руками за свои волосы, в неадеквате пытаясь оттянуть их назад для того, чтобы хоть как-то прийти в сознание, Мот ощутил просто каменный стояк, который ?дарил? такую боль, что лучше бы Фло вообще ничего не чувствовал в этой жизни, и убрал руку от губ Микеле, ощущая болезненно-ноющий прикус. Член выскользнул изо рта мужчины с ужасным, каким-то пошлым звуком, а Фло поднял, наконец, голову, растягивая затекшие мышцы на шее, и посмотрел на Мика, слизнув со своих губ остатки смазки и спермы. Флоран, сложив ладони замком под подбородком и упираясь им в большие пальцы рук, посмотрел на лежащего в полумраке Микеланджело, который глубоко дышал, силясь восстановить дыхание. Итальянец же смутно припоминал, как он стонал, как бессвязно умолял. Это так унизительно. И в то же время это было очень приятно. Фло тихо млел, глядя на такого Микеле. Внимательно изучая лицо мужчины, Мот осознавал, что его возбуждает в Локонте все – от макушки и светлых прядок до дрожащих после оргазма мышц бедер, и он готов любоваться этим вечность. Плечи Микеланджело неожиданно вздрогнули, и Флорану показалось, что он всхлипнул.Отодвинув руки от подбородка, Мот обнял ими Локонте за талию и почувствовал дрожь в его теле. Нужно ближе, еще ближе, потому что Фло так сильно обожает его, что сам себя начинает бояться: такое проявление чувств не всегда играло ему на руку — он может причинить боль, поэтому надо, надо остановиться. К тому же Мик измотан до невозможности, по нему это видно: он лежал молча и просто смотрел на Флорана испуганно-молящим взглядом. Французу стало не по себе: да что опять-то не так? Все же было хорошо! Мужчина подтянул белье и джинсы Микеланджело так, чтобы они прикрыли его пах, а затем аккуратно прижался к итальянцу, сдвинувшись немного вбок, чтобы тот не задохнулся, и провел ладонями от груди к бокам Микеланджело, испытывая какое-то садистское удовлетворение от обладания этим человеком. — Итак… — с придыханием прошептал Фло Мику на ухо. — Я заслужил твое прощение? — полумрак комнаты не скрывал желания француза, который продолжал ласкать Микеле, двигая руками по талии от груди до бедер, а дальше — к ногам. Локонте казалось, что он впервые ощущает настоящую форму своего собственного тела. Ужасного, как он считал, исковерканного шрамами тела.Ответом Моту был истерический громкий вздох. Господи, нет, он не может! Однако как только Микеле открыл рот, чтобы ответить хоть что-то более внятное, он совершил непростительную ошибку: взглянул в темные глаза Флорана. Стало страшно: разум бился, изъедал, говорил, что это неправильно, все неправильно, просил выгнать Фло из квартиры, сердце же, напротив, рвалось к пережитым несколько минут назад ощущениям.— Ты хочешь еще, Микеланджело? — предложил Мот, изнывая от горящего ощущения в паху. — Ты должен мне ответить.— Я не могу, — дрожа, прошептал Микеле, неожиданно отодвигаясь от Флорана. Кажется, вот-вот, и у него начнется истерика. Внутри итальянца все билось, рвалось, бушевало: очень, очень хотелось, но он не может! Просто не может! У него не хватает смелости сделать этот шаг! Он хочет забыть то, что произошло за последние годы, но мужчина не в силах это сделать. Такое нельзя забыть по щелчку пальцев, иначе итальянец давно бы с этим справился. — Я едва не сошел с ума тогда, и сейчас я не!..— И слава Богу, что не сошел! — вырвалось у Мота помимо его воли. Флоран закусил губы, глядя на итальянца.— Что? Что мне теперь делать?! — просипел Локонте: сил кричать не было. Мужчина просто смотрел на Фло и не мог отвести от него взгляд своих влажных глаз. — Боже, я же снова позволил тебе... И мне понравилось... Какой же я... Что я опять натворил?!— Я все понимаю, ты… — но Моту договорить не дали.— Понимаешь? Как ты можешь это понять? — Микеле затрясло на полу, и он согнулся, прижимая колени к груди и обхватывая виски дрожащими руками.— Я могу, — заверил Локонте Флоран, осторожно пододвигаясь к нему обратно. — Мне тоже страшно. Я тоже очень боюсь, — чувствуя, как горят его уши, Фло добавил: — За тебя. И всегда боялся, — похоже, Флорану удалось хоть как-то повлиять на Микеланджело: тот, кажется, немного успокоился, молча поднял голову, посмотрев на Фло, и француз увидел, как нижняя губа Мика задрожала. — Прости меня. Я теперь буду рядом, всегда. Если, — Мот неловко замялся и немного помолчал, — ты мне позволишь это. Ты позволишь? — мужчина подвинулся вперед, стремясь сократить это расстояние, что вновь так неожиданно возникло между ними — поднес руку к мокрой от пота и нескольких капель слез скуле Микеланджело, дотронувшись до нее пальцами. — Я буду ждать столько, сколько тебе угодно, Микеле, но тебя я никуда, — жестко выделил голосом это слово Флоран, — не отпущу. Просто я чувствую себя рядом с тобой спокойнее, понимаешь? — осторожно поглаживая лопатки Мика, продолжил Фло. — Ты не представляешь, какой ты сильный. Ты вынес столько, что любой бы на твоем месте просто повесился бы. Мике… — осекся Мот, с непониманием отодвинув от себя Локонте одной рукой, оставив вторую на спине: почувствовал сдавленные рыдания. Микеланджело лежал, до боли зажмурив глаза, так, что веки стали мокрыми от слез. Страдальчески изогнутые брови и глубокая морщина, что пролегла меж ними, явно говорили о том, что Микеле прикладывает невероятные усилия, чтобы не начать истерить в голос. Кроме того, итальянец закусывал губы, отчего по его лицу ходили желваки. Мот понимал, что происходит: ему все так же страшно. В конце концов, одной близостью, особенно такой, нельзя заставить человека отпустить свои опасения. Его страхи, все его страхи всё еще внутри, и Мик от них никуда не ушел, нельзя спрятаться от того, что разъедает тебя так долго.Микеланджело чувствовал сухие пальцы на своей спине, непозволительно близко от шрамов, просто непозволительно близко… И от этого Мик рефлекторно сжимался – не может, не может ничего с этим сделать! Это страшно, блять! Будет боль! Будет снова!— Микеле? — осторожно прошептал Флоран. — Разве сейчас я сделал тебе больно?Мужчина в ответ промолчал и, открыв глаза, уставился на француза так, словно он в первый раз его видит. — Я тебя люблю. Я не причиню боль, понимаешь? — и Фло наклонив голову Локонте себе на плечо, так, чтобы итальянец коснулся его подбородком, погладил затылок мужчины и покрывшуюся испариной спину. — Я хочу, чтобы ты справился со всем этим, пойми, пожалуйста… Пусть не сейчас, но позже. Я хочу помочь. Я хочу все исправить. Ты мне доверишься еще раз?Бедный… Как же ему страшно, еще и я тут лезу, — подумалось Моту. Но стояк под штанами давил просто нестерпимо, поэтому Флорану нужно было хотя бы касаться Мика, чтобы просто не умереть от боли внизу живота.— Ты меня боишься, — прямо резюмировал француз.— Да, — не стал отрицать Микеланджело, коротко вздохнув, и поднялся с ноющего от неудобной позы бока на колени. — Чего ты боишься? — Фло последовал его примеру и сел на колени тоже.— Ты снова сделаешь мне больно... — мужчина вновь не удержался от испуганного всхлипа. — Ты как он…— Посмотри на меня еще раз, — Мот поднялся (итальянец вздрогнул и сжался в комок), обошел Микеле, осторожно проводя рукой по всему его телу, и вернулся на свое место, присев рядом. — Я не Аделард. Ты видишь, что я — не он? В ответ француз получил только заторможенный кивок и вздох, такой, будто горло Локонте схватило спазмом. И как это понимать? Это у него ?да? такое? — Хорошо… Значит, не так. Ты, Микеле, понимаешь, что я — не он? — изменил свой вопрос Фло.— Ты — не он, — кивнув, как-то покорно повторил Микеланджело, не столько для того, чтобы это услышал Мот, сколько для того, чтобы самому это услышать и понять. — Ты — это ты.Да, я — это я, и я гораздо хуже, чем Аделард, потому что он совершил преступление над человеком, которого первый раз в жизни видел и уж совершенно точно не любил. Флорана рвало на части. Вина. Вина. Вина. Проклятая вина. Однако показывать свои эмоции сейчас никак было нельзя: он обязан помочь Мику, а не испугать еще больше. Флорану не хотелось, чтобы Локонте посчитал, что он своей настойчивостью просто хочет иметь Микеле снова, ослабив словами его бдительность, поэтому француз подбирал их максимально тщательно, а каждое предложение было для Мота словно шаг по минному полю. — Микеланджело, не отводи от меня взгляд. Ты должен понять, что я не причиню никакого вреда. Не бойся меня. Ты чувствовал удовольствие несколько минут назад, — тут Фло притормозил, ожидая реакции Микеланджело, — и не смей говорить, что это неправда. Ты уже пустил меня к себе ближе, и я не сделал тебе больно. Я принес тебе наслаждение, разве нет? Почему ты не позволяешь сделать тебе приятно еще раз?Пусть Локонте посещал специалиста, пусть следовал его рекомендациям, но спрятать по углам своей души то больное и страшное прошлое, которое он имел: ощущение пустоты, чувство постоянного голода, ужаса перед завтрашним днем, страха метрополитена, боязни громких звуков, толпы, трепета перед одними лишь воспоминаниями о насилии до конца у него не получалось. Он пробовал.Что же… Попробует и сейчас. Это будет верным путем.— Я тебя не боюсь, — разлепил губы Микеланджело и едва не вскрикнул, чувствуя ожог на шее. Фло дотронулся до его кадыка губами, слегка царапнув кожу бородой. Затем Мот нежно, но от этого не менее настойчиво, скользнул руками от лопаток к талии, а оттуда — к пояснице, потом немного ниже и... — Подожди! — и Локонте парализовала волна страха, такая, что он, не осознавая, что он делает, вцепился в Мота, словно утопающий за соломинку. Тот даже пошатнулся: не ожидал такой резкой смены эмоций. Флоран увидел слезы в глазах итальянца и уже просто не понимал, что ему надо делать. Главное, с балкона мужчина себя позволил увести спокойно, ну, или почти спокойно, а сейчас его снова лихорадит, да так сильно, что Фло уже боялся за ?Моцарта?. — Микеланджело, — не отстранившись в этот раз, проговорил Мот спокойно, с полной уверенностью, что он справится. — Если ты не хочешь, я не притронусь к тебе, ты помнишь? Я уже тебе это сказал. Ты можешь лечь, а я уеду домой, и мы поговорим об этом потом. Но, если ты желаешь этого, — добавил француз, глядя Микеле прямо в глаза, — сделай все так, как хочется тебе. Будь честен сам перед собой. Ответь прежде себе. Я подожду. Микеле медлил. ?Сделай все так, как хочется тебе?. Эта фраза не сковывает. Такое предложение ни к чему не обязывает, да и вообще позволяет попросить Флорана покинуть квартиру. Но Микеланджело понимал, что он этого не сделает. Набрав воздуха в легкие, Локонте посмотрел на Мота: на лицо, шею, и только после — на карман джинсов, из которого выглядывал алый кусочек ткани.Протянув руку, мужчина достал красный платок и ощупал его своими горячими сухими пальцами. Приложил ткань к лицу, пытаясь уловить хоть один знакомый запах прошлого — запах черной, оседающей на тела гари, запах медицинского спирта, запах чужого пота или запах того странного парфюма, который обволок его в самый первый раз, еще в вагоне поезда, когда странный темноволосый мужчина упал на него сверху, вдавив в пол, усыпанный стеклом. Ничего. Только запах чистоты от стирального порошка.Фло заторможенно наблюдал за этим действием, не понимая, что делает Микеле, но не мешал ему: если итальянцу так легче, то пожалуйста! Пусть только в истерику вновь не впадает, Боже! — Я… — начал Микеланджело, посмотрев на Флорана исподлобья, — хочу, Фло. Но я, — мужчина замялся, не зная, как обличить во фразы то, что он чувствовал, — боюсь видеть твое тело. И, — Микеле запнулся, — своё…Своё тело Локонте ненавидел всегда, причем ненавидел его настолько, что расцарапывал свои руки лезвием, не чувствуя никаких угрызений совести вообще. Будут белые шрамы? Закроет платками и напульсниками — у него их в избытке. Потечет кровь? И того лучше — может, уснет уже, наконец? Ну а после того, что произошло с ним в метро, итальянец даже в зеркало на себя долго смотреть не мог — тут же начинало тошнить от самого себя. После начала приема таблеток, которые ему прописывал специалист, Локонте просто смирился со своим телом. Естественно, помогли тут вовсе не курсы препаратов, а психологическое воздействие, но Микеле по-прежнему думал о том, насколько теперь уродливо его тело. Раньше оно было просто некрасивым — худое, угловатое, слабое, а теперь оно еще и шрамами, помимо тех, что на запястьях, исполосовано. — Ты прекрасен, Микеланджело, — непонимающе покачал головой Фло, — как ты можешь думать иначе? Вспомни своих фанаток — да они глотки готовы друг другу перегрызть за то, чтобы ты их обнял.— Они не знают о моих шрамах, Мот, — злясь, прошипел Микеле. Флоран почувствовал, как атмосфера в комнате нагнетается и поспешил все исправить.— А я знаю! — прямо сказал француз. — И еще раз тебе говорю: ты прекрасен! Ты уникален и красив по-своему, понимаешь? — видя, что Локонте пытается ему возразить, Мот сказал следующие слова намного громче. — Почему ты мне не веришь?— Не могу, — вздохнул итальянец, опуская голову себе на грудь. — Фло…— Нет! Не ?Фло?! Дай мне свои руки! Сейчас же!— серьезно потребовал Флоран и, не дожидаясь реакции Микеле, сам схватил их, вытянув вперед. — Смотри! Смотри сюда, Локонте! — голос Мота неуловимо изменился: в нем появились жесткие нотки. — Это твои руки, которыми ты гладил меня по волосам несколько минут назад, и, поверь, мне в тот момент было совершенно плевать — есть ли у тебя на запястьях шрамы или нет, ясно? А это, — Фло отпустил дрожащие запястья итальянца и просунул обе свои ладони под его рубашку, — твоя грудь, в которой бьется сердце, перенесшее столько дерьма и все равно выдержавшее все это! А вот это, — Мот мягко сжал двумя пальцами обоих рук виски Локонте, — твое лицо. И я не видел, блять, ничего прекраснее за половину моей гребаной жизни, чем это твое лицо, которое ты так сильно ненавидишь, что замазываешь его тональником и подводкой! — Микеле на все это даже ответить ничего не мог — Я люблю и тебя самого, и твое тело, Локонте! Как, — заходился в словах Флоран, — как мне еще сказать тебе это? Ты можешь полюбить себя ради меня, Локонте? Можешь?Микеланджело молча уставился на Фло, пытаясь переварить все, сказанное французом.— Позволь мне показать, как ты прекрасен, Микеле, — предложил Мот, потянувшись к рубашке Мика. Итальянец задрожал вновь, но не отпрянул, позволив Флорану расстегнуть все пуговицы, кроме одной, самой последней. — Ты мне не доверишь? Ты хочешь сделать это сам? — не понял Фло, глядя на то, как Локонте схватил его запястья одной рукой и пережал их, а второй беспорядочно шарит по полу, будто что-то выискивает.— Я не хочу видеть твое голое тело, — как заведенный пробормотал Микеланджело. — Понимаешь? Не хочу, — повторил он почти по слогам. — Не могу, — исправился он.— Хорошо, — думая, что же ему нужно сделать, пробормотал Фло. Взгляд уперся в красный платок, который Мик положил рядом с собой. Француз слышал участившееся дыхание мужчины и понимал, что итальянец хочет продолжения, но боится это признать. Осторожно двигая рукой по полу, Мот отыскал платок и показал его Микеле. — Смотри. Ты не будешь видеть ни себя, ни меня, — наклонив голову, предложил Флоран очень странную и страшную…игру? — Именно так, как ты хочешь.Мик не сразу понял, что именно мужчина имеет ввиду, но догадка мгновенно пронзила мозг. Ему предлагали предоставить по доброй воле, по сути, полную свободу действий, лишившись зрения. Предоставить власть над собой. Абсолютную. Полнейшую.— Мик, — мягко произнес Фло, — ты в любой момент сможешь это снять, если пожелаешь. Я не буду препятствовать, — и Мот поднялся с колен, протянув руку итальянцу. Микеле же почувствовал, что все в нем рвется вступить в эту странную игру. Боится, пугается, но так хочет! И Микеланджело протянул руку Флорану, который тут же помог ему подняться: бережно и аккуратно, но от этого не менее властно. Локонте задрожал от повторного желания и от осознания того, что вот-вот, и наступит полная тьма.Как только Фло положил Микеле платок, сложенный втрое, на глаза, тот вздрогнул, поскольку ощущения стали намного ярче. Мот не стал крепко завязывать ткань: просто пропустил один конец повязки через другой, чтобы Мик мог снять ее в любой момент, если пожелает. Таким образом, платок даже не впивался в затылок, но Микеланджело и без этого дышал словно загнанный. Такое непривычное ощущение сладкой паники словно било влажным кнутом прямо по сердцу мужчины.— Тихо… Тихо…— пробормотал Фло, тронув пальцами приоткрытые губы Локонте. Тот запрокинул голову от того, что ему нечем стало дышать и задрожал, паникуя, однако Мот не делал ничего плохого: только осторожно целовал его шею, тихо перебираясь на скулы. Учитывая состояние итальянца, много действий ему и не понадобилось — голова поплыла уже через несколько секунд, и Микеле опустил руки, которые находились около повязки для того, чтобы в любой момент сдернуть ее.— Господи… — простонал истязаемый прикосновениями Мик, чувствуя, как Флоран окончательно снял с него рубашку и осторожно коснулся руками ребер, переходя на грудь. Когда Мот случайно царапнул сосок мужчины, тот едва не взвыл от этого неловкого прикосновения. Все нервные окончания просто сошли с ума.— Микеле, прости меня, прости за то, что я сделал, — произнес Фло, чувствуя, как по его виску стекает капелька пота, — но я не знаю, как себя контролировать рядом с тобой. Прости, — а в голосе нет ни капли сожаления. В ответ Локонте, что-то промычав, повернул головой, силясь понять, с какой стороны исходит звук. Фло окончательно перебрался губами к скуле и, проведя ими по щеке мужчины, укусил Локонте за мочку, вызвав этим его низкий хрип. — Видит Бог, Мик, я сходил по тебе с ума годами! Четыре года, Микеле! Будь моим, — прохрипев эти слова, Флоран уверенно схватил его обнаженные запястья.— Я... — задохнувшись от ужаса и возбуждения, Локонте вытянулся в струнку, — уже, — Микеланджело почувствовал, как Мот запустил пальцы своих рук ему в волосы и прижался к нему всем телом.Фло припал к ключицам Локонте, осторожно прикусив вначале губами, а затем — зубами солоноватую кожу, приятно пахнущую гелем для душа: в конце концов, все артисты после выступления обязаны были принимать душ, что находился прямо в театре специально для них. Мужчина старался создать идеальный баланс: чтобы и Микеле не было больно, и ему самому было приятно от осознания того, что он все-таки подчиняет итальянца. Платок не настолько сильно завязан на лохматом затылке, чтобы у его обладателя возникло ощущение страха и полной беспомощности, но, тем не менее, этого вполне достаточно для того, чтобы ощущать, как тело пылает от новых ощущений.— Микеле…В этот раз чувства были не такими, как в первый. В этот раз пусть и было так же тяжело дышать, но каждый вздох был таким ярким, что все ощущение сдавленности мгновенно теряется в выдохе. Локонте зашипел от неожиданности, дернувшись руками в сторону повязки, но сам же себя остановил — услышал голос Мота. И этот голос был таким удовольствием, что, кажется, перекрывал собой вообще все, заставляя сердце дрожать, а его удары — сливаться в один.Голос. Глубокий, с бархатным тембром, где-то мягкий, где-то — напротив — ледяной. Умеет Флоран им пользоваться, черт побери! Локонте потерял всякую связь с внешним миром: сейчас для него существовало только две вещи — Мот и темнота. Причем им обоим итальянец хотел бы довериться и без колебаний последовать туда, куда ему скажут. Фло уловил эту грань и потянул Мика за руку. Шаг словно в бездну. На негнущихся ногах Микеле прошел пару метров со страхом в сердце. Это очень напомнило ему о том, как он спускался в метро с Маэвой. Но сейчас не то, совершенно не то, и он просто обязан себя успокоить.Мот нежно развернул Микеланджело лицом в другую сторону и усадил его вполоборота на мягкий диван, скрипнувший пружинами. Дотронувшись пальцем до груди, Фло провел им ниже, вырисовывая какие-то непонятные узоры. Микеле же сидел с завязанными глазами и, дрожа, боролся с тем, чтобы не сорвать с них платок. Тело буквально взрывалось новыми ощущениями. Флоран продолжал водить пальцами — уже по низу живота мужчины, вызывая этим у него неописуемое возбуждение. Но, кажется, француз не просто водит? Он… Он что, рисует? Нет, не похоже — слишком четко направленные прямые линии. Пишет? Да, пишет что-то на чувствительной тонкой коже, какие-то непонятные буквы — Микеле не мог разобрать, что это были за письмена. Хотя… Вот вроде ?m?, а вот это движение больше похоже на ?о?.— Amore? — непонимающе выдохнул итальянец. Фло на это ничего не ответил и только продолжил свое увлекательное занятие. Флорану было приятно и едва ли не приятнее, чем тогда, в первый раз, после дебюта. Что тогда, что сейчас — он вовсе не желал унижать Локонте. Как и во всех прошлых отношениях, он хотел его себе подчинить. А подчинить ведь можно не только болью, но и удовольствием: сейчас француз это понял и потому все продолжал и продолжал дразнить тело Микеле, прекрасно зная, что Мику страшно и приятно одновременно, но ведь он еще не сдернул с себя платок, значит, удовольствие в нем бурлит куда как сильнее, чем ужас повторения. Мужчине, водившему рукой все ниже и ниже, нравилось любоваться телом Микеланджело в свете включенного в другой части комнаты абажура. Острые черты худого лица, тонкие губы, сжатые практически в нить, рельеф груди и дорожка волос ближе к низу живота… Он хотел иметь это единолично, так, что от желания просто нестерпимо болело все внутри — казалось, что легкие разряды тока точечно бьют по всем частям тела, внутри и снаружи.— Фло, говори, — простонал Микеле, — что захочешь, только не молчи! Не прекращай говорить! — мужчине было очень страшно находиться в первозданной тьме, из которой его периодически вытаскивали лишь прикосновения, то мягкие и нежные, то более жесткие и грубые. — Не молчи, пожалуйста! — ужас сковал руки, и Локонте застыл, не в силах выдохнуть больше ни слова: страшно, а голос нужен как кислород, голос необходим словно доза! Лишь такие звуки были для итальянца шатким мостиком в мир реальности, потому что его уши заложило, и собственные вздохи он попросту не слышал.— Я тут, — прошептал Мот откуда-то сбоку. — Я рядом. Господи, Микеланджело, — зашелся на вдохе француз, окидывая мужчину взглядом вновь. — Ты такой худой. Мальчик, а не мужчина, — сладко добавил Мот, потянувшись к губам Локонте.У итальянца в голове словно что-то сверкнуло. Голос, который, как он думал, уже забыл. Слова. Он помнил эти слова. За ними сразу возникло еще несколько: ?такой подарок нельзя портить?, ?мне нравится ублажать?, ?начинай?… Боже, только не сейчас, нет-нет-нет!!! Прохладные склизкие лапы страха вцепились в мозг, и мужчина что-то промычал в страхе. Флоран не понял, что случилось с Миком, решив, что тому просто настолько нравятся его действия, и спустился руками ниже, хватаясь за натянутые недавно джинсы итальянца с намерением спустить их вновь.— Скажи что-нибудь! — практически взмолился трясущийся Микеле. — Пожалуйста!!!— Я тебя люблю, — непонимающе проговорил Фло, пытаясь понять, почему голос Локонте так сильно изменился.— Говори еще! Господи, Мот, что угодно, но говори!Француз почувствовал панику и неожиданно даже для самого себя резко сдернул с глаз Микеле платок. Тот развязался почти мгновенно, оставшись в пальцах Мота.— Ты… Что с тобой? — спросил он у итальянца, ожидая от него чего угодно.— Нет! — прошептал итальянец. — Нет! Нет! Нет! — забыв обо всем возбуждении, о тех ощущениях, которые ему подарил Флоран, забыв о том, сколько усилий он приложил, чтобы побороть самого себя, Локонте сорвался на крик, окидывая Мота безумным взглядом. Мужчина обнял себя руками, царапая пальцами голые плечи и чувствуя, как они трясутся. — Флоран! Нет! Не трогай меня, прошу... — Мику хотелось добавить, чтобы Фло не смотрел на него и его тело, но уже не смог — язык не слушался.Француз так и застыл с платком в руке, замер, чувствуя, как испуг, дрожь и остатки возбуждения скатились вниз по позвонкам обжигающей лавой. Мот прикусил язык и выдохнул, осознавая, что Микеле попросту боится пустить его к себе еще раз. Обхватив лицо трясущегося Микеланджело ладонями, Флоран задел подушечками пальцев его веки и почувствовал влагу. Никто не говорил, что будет легко, никто не обещал, что итальянец простит Фло за один вечер. Такое поведение, к сожалению, было вполне объяснимо.— Все хорошо, — просто сказал он, и Локонте, неосознанно задержавший до этого дыхание, выдохнул с шумом и обмяк в его руках, став какой-то безвольной куклой. — Я тебе обещал, помнишь? — проговорил француз, чувствуя, такое дикое и острое возбуждение в паху, что и словами не передать. Кажется, теперь у него не только член болел, а вообще все тело болело: настолько он желал близости. Неужели он не достоин этого после всего, что сегодня было? Нет. Не достоин. За свою неконтролируемую похоть — не достоин!— Ложись, — предложил мужчина Микеле тихо, кивая на хронически не заправленный и пожизненно разложенный диван, — и засыпай спокойно, я тебя не трону.Несмотря на эту ситуацию, Мот сейчас чувствовал себя очень странно. Тело желало близости, да, и это было бесполезно отрицать. Но не ценой унижения. Разум же желал близости именно с самим Микеланджело, который пока что не нашел в себе силы сделать еще один шаг. Аккуратно уложив дрожащего Локонте на спину, Фло посмотрел на него, чувствуя безграничную нежность к этому человеку и бесконечную благодарность за позволение приблизиться вновь. Но сейчас… Сейчас правильнее будет уйти. И вообще: пусть Фло и не хотел причинять Мику боль вновь, но где вероятность, что он бы в итоге смог сдержаться? Тогда, после дебюта, он тоже обещал себе, что не позволит всему грязному вырваться наружу. И не сдержал это обещание, переломав и себя, и Микеле. Надо уйти. Так просто будет правильно.— Куда ты? — непонимающе проговорил Микеле снизу, неожиданно хватая Флорана, который развернулся на диване спиной к итальянцу, за руку.— Домой, — сказал Мот, сдерживая эмоции в себе и пытаясь встать. Но он не смог этого сделать, потому что Мик еще сильнее схватился за его запястье. — Мне надо уехать сейчас, думаю, ты не хочешь меня видеть. К тому же мы сегодня очень устали, тебе нужно просто поспать.— Уехать после всего, что сегодня произошло? — непонимающе посмотрел на музыканта Локонте. — Останься здесь, — спокойно попросил француза Микеланджело, потирая раздраженные за день веки. — Сейчас я не боюсь находиться рядом с тобой. Я боюсь близости. Снова, и, — Локонте недолго помолчал, подыскивая слова, которые выражали бы его чувства как можно более ясно, — ничего не могу с собой поделать. Я этого боюсь, а не тебя. Останься, — попросил итальянец еще раз, не отводя взгляда своих карих глаз от лица мужчины.— Зачем? — искренне не понимая, спросил Фло.— Останься. Мне нужно, — тяжело вздохнул мужчина в ответ. — Вряд ли я один усну, — отчего-то Микеле не хотел отпускать Мота. Француз кивнул, соглашаясь — он сам не хотел уезжать в квартиру, где его ничего, кроме тишины и темноты, его не ждет. Мик грустно глянул на него и, выгнувшись в спине, подвинулся к спинке дивана, освобождая место для Фло. Простыни мгновенно помялись, а свой плед Локонте откинул к ногам — он так и не хотел раздеваться до конца, снимать еще и джинсы — сейчас на это тупо нет сил, а спать под пледом в таком случае будет невыносимо жарко. Флоран недоуменно взглянул на эту сцену, не совсем понимая, нужно ли ему раздеться или все-таки не стоит… Поразмыслив, самое большее, секунды три, Мот едва ли не рывком стянул с себя верхнюю часть одежды, оставшись, как и Локонте, в джинсах, и, соблюдая небольшую дистанцию, прилег на вторую подушку лицом к мужчине.Итальянец как-то заторможено развернулся к Флорану. Он со своими покрасневшими сонными глазами выглядел куда как бледнее, чем обычно, и тут же поднял непонимающий взгляд на Фло, который положил свою руку на его, сцепив пальцы. Мик перевел взгляд куда-то за француза, на потолок, и теперь выглядел так, будто он до конца не мог объяснить себе происходящее. Спустя пару минут, Мот увидел, что глаза Микеланджело закрылись, голова качнулась вбок, а дыхание стало гораздо более медленным и размеренным. Мужчина очень быстро уснул. Флоран не стал освобождать свою руку от гаснущего с каждой секундой захвата Локонте, потому что это успокаивало самого Фло. Флоран, глядя на тело итальянца, лежавшее рядом с ним так близко, все не мог уснуть. Не зная, сколько сейчас времени, мужчина старательно закрывал глаза, чувствуя, как в голове копошатся мысли прошлого. И о нем. Этот год Фло старательно блокировал всякие мысли, связанные с Микеланджело, особенно такие, что возникали в его мозгу длинными ночами. Француз ненавидел чувствовать себя слабым перед кем-то или чем-то, но сейчас не мог не думать обо всем, что произошло. Всю жизнь Мот был каким-то живым мертвецом, который, по странному стечению обстоятельств, еще шевелится и мыслит. В две тысячи пятом году, когда произошел теракт в метрополитене Парижа, от Флорана почти ничего не осталось, и ему пришлось подниматься снова, почти с нуля, хотя и не хотелось. Мужчина был почти уничтожен не только физически, но и морально: Аннет бросила его, друзья от него отказались. Если до этого у Флорана было хоть какое-то подобие души, несмотря на постоянное унижение близкими дома, то после этого душа большей своей частью канула в Лету. Спряталась, испуганная обстоятельствами. А сейчас об грудную клетку что-то глухо ударялось, да эхо вибрацией разносилось по всему телу. Забытое ощущение после нескольких лет, которые прошли в полном безразличии к чувствам других. — Ты не виноват, Микеле, — и Фло положил свою руку ему на бок, прижимая к себе поближе. — Я все понимаю.А Мику в эту ночь, впервые, пожалуй, за последние годы, не снились кошмары.Фло почувствовал, что тоже засыпает. Мужчина был просто измотан всем, что случилось сегодня, и силы — как моральные, так и физические — быстро покидали тело. Глаза просто взяли и сами закрылись.Микеланджело, все так же сидя на диване с туго завязанным на глаза платком, снял свои джинсы. Сам. Беспрекословно подчинившись тихому приказанию Мота, который в это время гладил руками бледную грудь итальянца, спускаясь все ниже и ниже к паху. Флоран чувствовал, как его собственные губы растягиваются в плотоядной ухмылке, а сердце бьется где-то в горле. Потерявшись в своих ощущениях, Мот откинул голову назад, силясь вдохнуть хоть каплю воздуха, потому что легкие у него больно кололо от возбуждения. Флоран едва не задохнулся, расстегнув собственные фирменные джинсы и почувствовав, что одежда больше не давит на дикую эрекцию. Через мгновение Мот протянул руку к нижнему белью Локонте, сжав член Микеле прямо через ткань и заставив этим вырваться из губ выгибающегося Мика такой крик, что француза едва не оглушило. Другой рукой француз сжал горло Микеланджело, чувствуя под пальцами связки и мышцы шеи. Все это было грязно, горячо и невероятно возбуждающе, но Мот, ухмыляясь, быстро убрал свою руку от дрожащего кадыка итальянца. Знал, что тот будет просить, умолять дать ему эти ощущения вновь. Знал, что Мик хочет большего, знал, насколько больно терпеть возбуждение, знал, как тяжело дышать, когда горло схватила лихорадка. И не прогадал: Микеле просительно заскулил, извиваясь на диване, потому что не мог сказать хоть что-то нормальными словами — голова не соображала, глаза ничего не видели, поэтому у руля власти было тело со своими ощущениями. И тело хотело секса прямо сейчас, француз это видел — разведенные колени дрожали, руки крепко сжали лежащий рядом плед и простынь заодно, а на груди поблескивали капли пота.— Еще, Флоран! — просипел Локонте, закусив до крови губы. И Фло не может сдержаться: слишком он близко, слишком уж отчетливы стоны Мика. Мот окинул похотливым взглядом тело Микеланджело. Он был прекрасен сейчас — голый, полностью, покрасневший от возбуждения, насквозь мокрый, с растрепанными волосами, с завязанными глазами и, твою мать, со стоящим членом. Значит, он не врал, когда говорил, что ему нравится! Нравится подчинение, нравится быть ведомым. Возбуждение Флорана достигло такого предела, что сжигало мужчину изнутри. Так пусть же Локонте вместе с ним горит, черт побери!Следующее, что Фло помнил, так это пульсацию крови в голове и бессвязный крик Мика, от того, что француз вколачивается в него со всей силы, нагнув на диване. Когда он успел его развернуть и положить на живот, снять белье с него и с себя, как сумел вставить без смазки или хотя бы презерватива — на это у Фло просто не было ни времени, ни сил, ни желания рассуждать, абсолютно. Руки, держащие узкие бедра Микеле, постоянно соскальзывали вниз по мокрой коже, обжигающий жар расходился по ногам, заставляя их то и дело дрожать и подгибаться в коленях, а задыхающийся под его телом Микеле вынуждал самого Флорана кричать от удовольствия. Наконец! Блять, наконец! Он, Фло, чувствует это — горячие мышцы, запах парфюма и кожи одновременно! Толкаясь еще сильнее, Флоран выбивал изо рта Микеле уже не простые стоны, пусть и такие желанные, а громкий, какой-то нечеловеческий вой, и это его вовсе не останавливало: пусть он задыхается от нехватки воздуха, пусть его тело — сплошной оголенный нерв, а вокруг него все стало черным — плевать! Ради этих безумных ощущений Фло готов был на все. Микеланджело изгибался на диване, ему наверняка неприятно, возможно, даже больно, но Флоран, находящийся во власти белой пелены возбуждения, не замечал этого, для него весь мир был сплошным блаженством. Мужчина хватался за все, до чего мог дотянуться — за плечи Микеле, за его бедра, за спину с ужасными длинными шрамами. Каждое движение обжигало Фло, и мыслей в сознании почти не осталось. — Локонте! — громко выкрикнул Флоран. — Произнеси мое имя! — до этого момента Микеланджело лишь выкрикивал что-то бессвязное, что-то непонятное. — Произнеси мое имя, блять!— Я… Господи! Господи! — голос Микеланджело прыгал в ритм движения Флорана, то ниже, то выше. Тот не стал останавливаться, но, напротив, расставив руки по бокам от шеи Локонте, стремился нарастить темп, отчего Микеле, изгибаясь в позвоночнике навстречу, бормотал что-то бессмысленное. — Ф… Фл… — никак не мог выговорить итальянец, потому что вместо окончания имени из его рта вырывались громкие стоны. — Сильнее! — наконец выпалил он. — Назови мое имя!— Сильнее! — Имя! — громко взревел Флоран, зарычав и схватив мужчину за волосы для того, чтобы оттянуть его голову назад. — Сильнее! Ну пожалуйста! Пожалуйста!!! — последнее ?пожалуйста? вырвалось из горла Микеле свистящим криком. Подавшись пахом навстречу Моту, Микеланджело глубоко толкнулся, не понимая, зачем он так кричит. И от этого резкого движения внутри Локонте у самого Флорана в голове будто что-то нажалось – у него чуть было не полетели искры из глаз. Звездочек перед глазами, конечно, не было, но лицо и фигура мужчины расплылись, слившись с темнотой. — Фло, умоляю, сильнее!.. — донеслось до заложенных ушей француза желаемое.Фло, забыв в своем возбуждении вообще все, хищно зарычал и рывком заломил руки Локонте тому за спину, пребольно сжимая запястья.— Попроси, Локонте! — прохрипел мужчина, еле-еле сдерживаясь от того, чтобы не укусить итальянца. — Попроси меня об этом еще раз!— Хорошо, хорошо! Пожалуйста, Фло, умоляю тебя, умоляю, прошу, про… О, Господи, глубже! — захлебнувшись на вздохе, громко вскрикнул Микеле после того, как Флоран сильно толкнулся, чувствуя, как мужчина отлично принимает его. Одна нога Мика дернулась и согнулась в колене — теперь Микеле изменил свою позу, упав в бессилии на бок. Флоран почти мгновенно закинул ногу итальянца себе на плечо и, надавив рукой на внутреннюю часть бедра, широко раздвинул бедра Мика, открывая его для себя еще больше – теперь было удобнее. Микеланджело трясло так, что он просто-напросто задыхался от возбуждения. Быстрые толчки Фло, который вцепился руками в диван, заставили Локонте изгибаться в пояснице на все лады и издавать настоящие звонкие крики, будто в бреду повторяя имя партнера. Громким был итальянец, очень громким! И это окончательно выбесило Флорана: он, склонившись над Локонте, укусил его за шею и принялся буквально втрахивать в диван, отчего мебель уже буквально ходила ходуном. Плед давно валялся где-то на полу, а простынь сбилась в комок.— Громче! — простонал Флоран, когда от испытываемых чувств Локонте начал вновь вскрикивать сквозь сухое горло.— Прошу! Мот! — выкрикнул Микеланджело. Было больно и потрясающе одновременно. – Я хочу тебя, хочу, хочу!— Знаю, что хочешь, сука! — Фло, хватая припухшими губами воздух, почувствовал, что скоро кончит. Низко выдохнув имя Микеле и не успев больше сделать ни одного движения, Мот, находясь в бессознательном состоянии, занес руку и…Комнату наполнили два голоса: один закричал от блаженства, а другой…— Фло, больно! — резко вскрикнул мужчина дрожащим голосом, когда забывшись, Флоран сильно ударил его по лицу. Тот, ничего не понимая, повернул Мика к себе и почувствовал пальцами кровь, стекающую из носа тонкой струйкой. Его ладонь заехала Локонте по щеке и по носу одновременно. На платке остался небольшой кровяной сгусток.Флоран, едва не вскрикнув, проснулся резко и внезапно, сделав глубокий вздох, практически захлебнувшись на нем. В комнате все так же горел абажур, а тишина, кажется, давила на уши после всех тех криков, что еще отзывались эхом в голове Мота. Чувствуя спиной скомканную, противно мокрую от пота простынь, Фло закатил глаза, ощущая, как его тело дрожит в лихорадке, как искусанные почти в кровь губы заныли, а в боксерах… Скапливается противно липкая сперма?! Мот теперь не чувствовал себя возбужденным или радостным от того, что произошло, но испытывал ужасную усталость. И страх! В мгновение вспомнив то, что происходило, Флоран развернул голову к Микеланджело. Нет-нет-нет, только не это! Прижав руки к горящим щекам, Мот посмотрел на Микеле и выдохнул — слава богу, это был лишь сон! Микеланджело, так и не перевернувшись на спину, спал на правом боку. Знать, что вот, он сейчас лежит рядом, было до невозможности радостно. Флоран, облегченно выдохнув через приоткрытый рот, облизал сухие губы и лег обратно, закрыв глаза и замерев для того, чтобы лучше было слышно дыхание мужчины, лежавшего рядом с ним. Оно было сбивчивым, кроме того, неясный тонкий стон, который хотел вырваться из горла Микеле, но не мог, по-настоящему пугал Мота. Возможно, итальянцу снится кошмар, который преследовал Мика долгие годы. Возможно, ему сейчас больно и страшно от того, что он вновь чувствует запах крови, запах метро, запах чужого пота – да мало ли, что ему сейчас может сниться... А возможно, ему просто неудобно лежать. В любом случае, Фло обязан ему помочь. Хотя бы ему, если не себе.Он все такой же... Мороз пробежал по коже мурашками, и спина в одно мгновение противно заныла. Он такой, как бы не стремился доказать Мику обратное. Он жесткий и не любящий, когда ему перечат. И что с ним стало на балконе, пока он курил и чувствовал, как вместе с дымом выпускает из себя всю эту злобу? На балконе Флоран впервые в своей жизни почувствовал, что действительно хочет измениться, направить себя в другую сторону, сжечь эту кучу мусора внутри себя, которая называется ?прошлое?. Как бы хотелось, чтобы это было проще. Чтобы Микеле не боялся Мота, спокойно прижимаясь к его телу.— Прости меня, Микеланджело. Прости. Но я тебе обещаю: я смогу. Ты только потерпи еще чуть-чуть, я исправлюсь, — шепотом пообещал Флоран и себе, и Микеланджело одновременно.Фло вновь повернулся на бок, потому что тело начало затекать, и заметил под растрепавшимся локонами Микеле седые виски. Мужчина с ужасом посмотрел на это — ведь Мик еще совсем не стар! — и легонько погладил Локонте по голове, про себя умоляя его простить: это он виноват, он — со своим безрассудством, со своей яростью, со своими ударами и криками... Итальянец, почувствовавший сквозь сон эти легкие мягкие прикосновения, неуютно заворочался во сне, силясь увернуться от пальцев Мота, но главное было достигнуто — стон все таки сошел на нет, и мужчина задышал гораздо ровнее. Микеле, находясь во власти сна, перевернулся на живот и, по-итальянски просипев что-то в подушку, положил руку на Мота. Флоран теперь боялся повернуться, чтобы ни в коем случае не разбудить Мика. Поэтому он, не двигаясь, лежал и думал, что, наверное, никто и никогда не поймёт в полной мере, насколько сильно он любит Микеланджело. Фло хотел, чтобы никогда и никто не ранил это итальянское чудо, чтобы не беспокоил, лишая жизненной энергии, необходимой для того, чтобы писать великолепные стихи, не менее притягательную музыку… Мот хотел, чтобы мужчина мог нормально спать, уединяться для вдохновения, встречаться с многочисленными приятелями – Флоран ни в коем случае не желал хоть как-то ограничивать Микеле. Фло понимал, что с воспоминаниями о том страшном дне и ему самому, и Микеле придется еще очень и очень долго бороться. Возможно, Микеланджело даже сдастся, не в силах терпеть каждый день всю ту гамму эмоций, которую испытал за эти вечер и ночь. Но раз он сказал сегодня, чтобы Флоран не уходил, значит, не все для них еще потеряно? Возможно, у них еще есть шансы? А Мот сдержится! Мот обязательно будет себя менять! Мот больше не позволит себе подобного, хватит, ведь он едва не потерял Мика! Флоран не знал, что на самом деле чувствовал к нему итальянец, и мужчине оставалось только догадываться о потоках ненависти, болезненной зависимости, презрения и слепого обожания, бушующей рекой разливающихся по всем внутренностям Мика. Но Фло очень хотел бы, чтобы Локонте испытывал к нему, Моту, хотя бы половину тех чувств, которые бурлили в самом мужчине. Раньше Флоран ведь не любил, и он это только сейчас понял! Раньше он жил как-то сам по себе, даже когда связывал себя какими-то отношениями. Он ложился в постель своих девушек, не чувствуя ни тепла, ни уюта. Даже боялся повернуться к ним спиной, и к Аннет тоже. А сейчас ему в шею уткнулись и сонно сопят. И рукой сверху накрыли, словно защитили от всего – от всех превратностей жизни, и ты, Фло, можешь спокойно спать. Мот увидел оголенное плечо Мика и аккуратно дотронулся до него влажными губами, боясь разбудить итальянца колючей бородой. Тот слабо улыбнулся во сне припухшими губами, но даже не вздрогнул. Мужчина приобнял ?Моцарта? и провел правой рукой по обнаженной спине Микеланджело под пледом, которым мужчины все-таки неосознанно укрылись до пояса, пока спали. Кожа была теплой и очень гладкой. Ровно до того момента, пока Фло не наткнулся подушечками на резкие широкие шрамы-параллели вдоль позвонков. Флоран внезапно испытал к Микеле такую нежность, что мужчине казалось, будто его сердце сейчас просто выскочит из груди. Мот знал, как сильно Локонте боялся и стеснялся этих шрамов, не понимая, что они являются символом его силы. Через эти раны на спине, на руках и запястьях сочились многочисленные страдания, однако Микеланджело и сам не осознавал, что такие шрамы – доказательство того, что он стал еще более сильным. Такие уродливые в своей четкости, безобразные и противоестественные, они означали то, что Мик уже победил всю боль, украсив свое тело татуировкой триумфа. Прижавшись к Микеле как можно сильнее, Фло уставился в потолок. В комнате стояла тишина, которая переполняла все существо француза. Тишина привела за собой спокойствие, а спокойствие позвало и безмятежность. Флоран клятвенно заверил себя, что завтра Микеланджело проснется в объятьях его теплых рук, а сам Мот никогда не позволит себе обидеть того, без кого уже не будет его самого. Нет. Точнее, Флоран-то останется и без Микеланджело. Но только не тот. Совершенно не тот. Они теперь рядом. Реально рядом – Боже, даже не верится! Но это было не такое ?рядом?, о котором в романе пишут как о чем-то ярком, радостном, невероятно прекрасном… Это, скорее, такое зыбкое ?рядом?, когда одно неправильное движение – и тебя попросту утащит на самое дно. Да и путь к этому магическому ?рядом? был ужасно грязным и муторным, просто до невозможности – наверное, не каждый бы выдержал это и не переломался до конца. И Микеле, и Флорану приходилось, порой, тонуть по уши в таком дерьме, о котором в порядочном обществе упоминать не следует. Однако все это сейчас казалось таким пустяком по сравнению с тем наслаждением, которое испытывал Фло, касаясь рукой спины Локонте, и таким блаженством, что чувствовал заснувший Микеланджело, коснувшись макушкой щеки Мота. Но сейчас они рядом.?Рядом?. По чистой случайности?