"Зелёнка" (1/1)

– Докатились, блин! Черт, черт, черт! – злясь, воскликнула донельзя огорченная Мелисса, рассматривая опустошенную крохотную коробочку, в которой гипотетически должны были лежать ее длинные розовые реснички, клей для них и подводка. – Супер! Нет, ладно Локонте у нас на голову больной до косметики: в то, что он взял мою подводку без спроса, еще можно было бы поверить. Первые раза три-четыре. Но нахрена ему эта шняга накладная-то? Они совсем меня, что ли, за дуру держат? – непонимающе покачала головой Марс, обращаясь с этими словами к Клер, что-то внимательно ищущей в шкафчике. – Нет, ты представляешь? Они вновь упёрли ресницы Алоизии и снова попытались всё свалить на нашего бедного Микеланджело! Не удивлюсь, если у нас в этот раз Розенберг с ними выйдет. Чтоб у него аллергия на клей для ресниц началась! Эти зелёнки – ох, ну сил моих больше нет, понимаешь, особенно сейчас, когда это последнее выступление в сезоне… Вот уж они сегодня оторвутся! Ты помнишь, что творилось в прошлый раз, Клер?.. А Дов, ух, – кипела Мелисса, – вообще всё спускает им с рук! – Да ладно тебе, – примирительно сказала девушка, не надеясь, впрочем, успокоить этим свою подругу. Перо продолжала сосредоточенно рыться на полках, выискивая подоснову для грима. – Или ты боишься, что наш прекрасный-распрекрасный граф затмит своей красотой саму Алоизию Вебер? – маленькая баночка, наконец, была найдена, и девушка, хихикая над подругой – жертвой мюзикловского произвола, намеревалась открыть банку и нанести подоснову на лицо, чтобы гримеры, которые вечно ничего не успевали, не теряли времени еще и на это. – У тебя же еще есть где-то в столе: мы в последний раз покупали несколько пар, помнишь? Это ведь не самое страшное, что могло бы с тобой слу… Нет, серьезно? – громко воскликнула Клер и, страдальчески закатив глаза к потолку, показала вздрогнувшей от неожиданного вскрика Мелиссе на кончике пальца кремово-желтую субстанцию. – Ты посмотри, что они наделали! Я их... – И что это такое? – непонимающе повернула голову Марс, посмотрев сначала на подрагивающий палец "Констанции", а затем на её перекошенное от злости лицо. Перо глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, и, брезгливо жмурясь, вытерла палец о край банки.– Господи, это же надо было до такого додуматься! Это… Это… – Клер не могла найти слов, чтобы выразить все свое негодование, переполнявшее ее. – Это же майонез, твою мать! Ты понимаешь, Мел, понимаешь? Они выдавили пачку гребаного майонеза в мою косметику! Как же они меня достали! Когда я узнаю, кто из них это сделал, лично заставлю вылизать языком всю эту банку дочиста! Без хлеба!– О, какая ты жестокая. Аж без хлеба, – задираясь, протянула "Алоизия". – Да ладно тебе, Клер, это ведь не самое страшное, что могло бы с тобой случиться, – передразнила Марс подругу ее же словами, закрыв при этом лицо руками от смеха. – Крепись. Скоро конец: это последнее выступление в сезоне, и ты сваливаешь. Больше они тебе докучать не будут, – Мелисса подошла к разгневанной Перо и аккуратно забрала баночку из ее рук, затем понюхала и брезгливо поставила крем или, точнее, то, что им раньше было, на стол. – И правда: майонез… Вот ведь кретины! Взрослые мужики, а ведут себя хуже школьников. Хорошо хоть лубрикант тебе туда не додумались налить…– Мелисса!– А что я такого сказала-то? – непонимающе уставилась девушка на подругу, наигранно-удивленно хлопнув ресницами. – Ты думаешь, что у них на такое мозгов не хватит? Хочу тебя огорчить, моя дорогая… Будто ты их не знаешь! А по поводу основы, – заметив, что Клер готова едва ли не разреветься, – может, тебе к Микеле обратиться? Он же вечно к себе гримеров не подпускает – у него наверняка должна быть лишняя баночка, ну не просто же так он грим себе на кожу наносит, в конце-то концов. Или к Флорану: его сейчас как раз гримируют... Эй, – обняла Мелисса свою сценическую сестру, – ну не реви, пожалуйста.– Я и не плачу, просто…– Я убью их всех, – громкий, полный ненависти вскрик отвлек обеих подруг: в гримерку внезапно ввалилась до ужаса сердитая Маэва с красным от злости лицом: уже в сценическом голубом корсете, но почему-то без юбки с бабочками, так, в одних утягивающих шортах. – Они решили… Нет! Вы сами должны на это посмотреть! Вы только посмотрите, что они там делают! – тяжело простонала она, потрясая мерцающим телефоном в руках. – Гребаные соцсети! Гребаный инстаграм! Гребаный интернет, о, Господи, и зачем, зачем я только это увидела! – и девушка без сил рухнула на жалобно скрипнувший пружинами диван, выдав напоследок на тяжелом выдохе: – Гребаная зеленка!– Что у тебя там случилось-то? – непонимающе посмотрев друг на друга, девушки опустились рядом с Мелин на подушки. Маэва слишком сильно трясла телефон, чтобы можно было спокойно посмотреть на экран, и была слишком вне себя, чтобы попытаться объяснить хоть что-то нормально.– Они... Они сказали, что меня срочно зовет Микеле, ну, понимаете, к нему в гримерную, и, как только я вышла из комнаты, они втроем заскочили туда и… – казалось, что "Наннерль" задыхается от гнева, – и закрылись там! Я не могу туда попасть, представляете?! А потом, потом… Мое платье! Они взяли мое платье! И шляпку! – и Маэва, наконец, перестала трясти мобильник, показав подругам экран телефона, с которого на них смотрели ржущий Со в голубой шляпке, Мерван с парой бабочек в руках, снятых с платья Наннерль, и Ямин в каком-то парике, неизвестно каким образом натянувший на себя каркас от юбки и подол платья, из-под которого застенчиво выглядывала мускулистая волосатая кривая нога. То есть, с точки зрения мужской физиологии, она, конечно, была очень даже красивой, но с учетом нависшей сверху голубой ткани это смотрелось как минимум извращенно. – Серьезно что ли? – в один голос воскликнули Мелисса и Клер и громко рассмеялись.– Чего вы угораете? Будто они над вами так не издеваются! – застонала девушка и случайно дотронулась дрожащим пальцем до пестрящего картинками экрана. Программа снова автоматом обновила новости, и в телефоне появилось новое видео от Солаля, где Ямин, издавая стоны, уже пытался снять с себя каркас. Получалось не очень, поскольку ему помогал Мерван, который больше ржал над другом, чем действительно оказывал хоть какую-нибудь посильную помощь. – Я их убью! Нет, сначала они передо мной извинятся, а вот потом уже я их всех убью! Или они извиняются, или их отсюда всех вперед ногами вынесут, – разозлилась Мелин, со злостью кинув телефон на пол. Гаджет отскочил в сторону, едва не скользнув под шкаф. – Вынесут?.. – задумчиво повторила за ней Перо, уставившись тяжелым взглядом на телефон, вибрирующий от оповещений. – Вынесут. Вслед за мной почетным караулом. Обещаю тебе, Маэвс. Я скоро, – вдруг подозрительно радостно крикнула она, хватая верхнюю одежду и сумку со столика. – Если меня кто-то спросит, отмажете меня как-нибудь… Я мигом – туда и обратно!– Захвати с собой отраву для этих трех великовозрастных дебилов, – крикнула ей вслед Марс, даже не понимая, куда так внезапно ринулась Клер. – Сколько можно? То на сцене херню творят, то здесь!.. Маэва, – неуверенно начала Мел, – мне кажется, там еще одно видео... Я не могу ручаться за сохранность твоей юбки, честно говоря, – и тишину комнаты разорвали звуки смеха девушки: она, подняв телефон с пола, вновь обновила новости, и перед глазами всплыл новый пост от Солаля.– Я не хочу даже знать, что там, – Мелин старалась не смотреть на экран, и даже глаза ладошками закрыла. – Что бы там ни было... Что? – слыша какой-то нехороший звук, исходящий из динамика, Маэва все же рискнула посмотреть на экран. – Что они сделали?.. ***– Никто ничего не увидел? – мило улыбнулась Клер, воровато пряча в задний карман своих джинсов неказистый темный пузырек, в котором уже, впрочем, ничего и не осталось. Однако оставлять улики на месте преступления абсолютно точно было нельзя. – Слушай, по-моему, это уже слишком жёстко, – качая головой, нахмурилась Мел, потянувшись за полуторалитровым термосом Солаля для того, чтобы поставить его на место. – Даже для них.– А когда они кидались мандарином на прошлой зеленке, из-за чего ты чуть не подвернула ногу, им так, по-моему, совершенно не казалось, – резонно заметила Перо, тихонько закрывая за собой дверь в гримерку Со. Три подруги, словно мышки, прокрались обратно в комнату Мелиссы с Клер и, как ни в чем не бывало, уселись на диван.– Клер, мне кажется, или вместо того, чтобы пошутить над ними, ты решила просто убить этих трёх негодяев? – удивленно хлопнув ресницами, поморщилась "Алоизия", изгибая брови. Теперь она уже не была в таком восторге от мести мужской юморной половине труппы, как поначалу. – Ты зачем весь флакон туда вылила?– А вот не будут ресницы красть и майонез подливать в грим, – вполне резонно заметила Перо, по-детски обиженно надув губы. – А, быть может, тебе напомнить, как они спрятали ключи от твоей машины в самой жопе театра?– Нет, я и без тебя сама это прекрасно помню, – сердито выдохнула Мелисса, вспоминая, как Фло, не посвященный в проделки мужиков, решил помочь своей подруге и принялся лазить по всем мыслимым и немыслимым углам, выискивая якобы потерявшиеся ключи и вытирая пыль своим животом там, где не мыли, наверное, еще со времен постройки здания. Ключи нашлись с подачи Микеланджело, который великодушно соблаговолил хотя бы раз за три месяца убраться в своей гримерной комнате. Ничего удивительного в том, что Мот их не нашел, не было – как раз-то в гримерку к Локонте он, по понятным причинам, и не заглядывал. – И что, там даже вкуса не почувствуется?– Так давай, иди, попробуй, а нам потом расскажешь, – рассмеялась девушка в кулачок. Хоть на ее лице и была улыбка, но миловидной она была бы только в том случае, если бы Перо не кипела от жажды мести. Марс, хихикая, благоразумно отказалась, подняв руки вверх и сдаваясь. – Вообще, вроде не должно, уж больно крепкий чай Со заваривает: я один раз попробовала, он предложил: сказал, что дома заварил, с имбирем – честно говоря, ощущение было такое, будто я выпила нефть. Я себе кофе такой не завариваю, какой у него чай!– А противоядие от этого ужаса есть?– Противоядие… Ты так говоришь, будто я ведьма какая-то! Есть, – соглашаясь, кивнула Клер. – Уборную посетить. Раза четыре подряд. Ну, или не четыре, а меньше, если подольше там посидеть.– И ты уверена, что это сработает?– Я потратила на эту шнягу в аптеке едва ли не тридцать баксов, – призналась Клер, и, заметив, как вытянулись лица ее подруг, продолжила, – но оно того точно стоит, – заверила она. – Я им воздам за все то, что они делали на зелёнках! За тот почти не смывающийся тоник, подлитый мне Мервом, вместо шампуня, за то, что Солаль спрятал костюм Микеланджело, и тому пришлось выйти на собственную свадьбу в моем платье, за то, что Ямин прямо на сцене напугал меня, громко закричав в ухо, когда я поднималась по лестнице, за то, что… – наконец, в лёгких девушки просто кончился воздух, и она остановилась, не став перечислять далее смертные грехи Солаля, Мервана и Ямина. – На всех работает. Подействует через часок-полтора после приёма. Время у нас еще есть, – девушка мельком глянула на наручные часы, секундная стрелка которых неумолимо бежала вперед. – А так как мы точно знаем, что наши обожаемые мальчики любят гонять чаи перед выступлениями, поверьте, этот чай точно не останется не выпитым. Девчонки, нас сегодня ждет самая интересная "зелёнка" за весь сезон! – воскликнула Перо, обнимая подруг. – Ничто не поднимет их мужское игривое настроение так, как пара таблеток "Дапоксетина", брошенных в термос Со.Зелёнка действительно в итоге всех ожидала необычная.Только вот Клер не учла, что Солалевские отношения, основанные на панибратском мужицком "с друзьями надо всем делиться", заставят его пригласить к последнему в сезоне столу с чаем и эклерами не только Ямина и Мервана, коим чаёк и предназначался изначально, но и не разговаривающих друг с другом Флорана с Микеле, которых мужчины все же пытались примирить хоть какими-то силами. Это у них не получалось весь год, однако сейчас, после пары не совсем дружеских затрещин каждому, актеры все же явились к столу. Мик, правда, увидев перед собой Мота, сразу отказался от добровольно-принудительного предложения, ссылаясь на то, что ему нужно еще раз повторить слова, – конечно, Локонте, а то ты их за сезон не выучил! – зато Фло, больше жизни любивший крепкий чай с мёдом, стараясь не обращать внимания на злобное итальянское "non voglio stare con lui allo stesso tavolo"*, сразу же присел за стол к друзьям.Микеланджело всё же соблаговолил явиться, но только уже под конец импровизированного чаепития мужской половины труппы, и, не посмотрев на Мота, спросил, не осталось ли чая и для него. В термосе и правда еще было немного, с полчашки, может, немного больше, но Мику хватило и этого, и он, благодарно улыбнувшись партнерам по мюзиклу, глотнул уже немного остывший, а от того теплый чай, закусив остатком вкусного эклера, купленного Ямином в ближайшей кондитерской, где мужчину уже узнавали из-за того, что он бывал там слишком часто.***Начало первого акта было отыграно действительно неплохо: вылетевший на яркую сцену взбалмошный Микеле делал такие мудреные реверансы, что не каждая мадам могла бы с ним соперничать, Солаль и Жоселин так ретиво обнимались, прощаясь перед отъездом, что всех зрителей просто разбирало от смеха, а Рим настолько рьяно изображал пьяного трактирщика, что чуть было не свалился со стойки, на которой он отплясывал канкан с танцовщицами. Все шутили, смеялись и веселились ровно до того момента, пока Мерван на "J’accuse mon pere" не почувствовал непонятный и очень неприятный зуд где-то внутри, ниже желудка. Кое-как доиграв свою сцену, мужчина просто с третьей космической подбежал к кулеру, стоявшему за кулисами, и выпил целый стакан холодной воды. К нему, не понимая, что происходит с клоуном, подскочил уже загримированный под Розенберга Ямин, а позже, отыграв свою партию, подошел и Солаль. Ближайшие тридцать-сорок минут сцену все равно занимал Микеланджело со своими "Tatoue-Moi", смертью Анны-Марии, "Розами" и последующим антрактом, поэтому мужчины с чистой совестью удалились в гримерку Со.Прекрасные последние в сезоне посиделки мужской половины труппы, включавшие, в итоге, как ни странно, даже не разговаривающих друг с другом Микеланджело и Флорана, аукнулись каждому мужчине в большей или меньшей степени. Хуже всего было Риму – едва живой, он весь пока ещё не закончившийся первый акт подбегал к кулеру и каждый раз жадно пил по стакану воды. Приблизительно каждые минут пять, но легче от этого ему всё равно почему-то не становилось. Живот начинало еще сильнее крутить, а пах – свербить от неприятных ощущений. Спустя некоторое время, Мерван начал чередовать походу к кулеру с походами в уборную, поскольку живот начинал болеть уже нестерпимо.Зайдя в очередной раз обратно в гримерную, Рим, непонимающе оглядываясь по сторонам, простонал и упал на кресло, держась за низ живота. Мужчине стало так хреново, что ему хотелось просто биться головой об стенку, чтобы эта новая боль заглушила, наконец, старую.– Тебе что, так сильно плохо? – спросил Солаль, предлагая другу еще один стакан воды.– Чертовски… – заметив, что Со протянул ему воду, Мерван махнул на друга руками, отказываясь – он и так выпил, по ощущениям, едва ли не половину двадцатилитровой канистры. – Дай мне лучше пакет. Я сейчас проблююсь нахрен! Господи, – еще раз жалобно простонал Мерван, поднимаясь и оттягивая, минут десять спустя, резинку своих клоунских штанов вниз для того, чтобы у него, наконец, перестало резать живот. – Со, черт тебя возьми, да что за чай ты там заварил? Что это за отрава такая? У меня нет сил даже на то, чтобы штаны снова натянуть на себя нормально, а про выход на сцену опять и говорить нечего! – мужчина ещё раз уткнулся лбом в холодную стенку и сильно побледнел. – Если ты решил так над нами пошутить, то хреновые у тебя шутки, Солаль. Я гипотоник – у меня сердце слабое, знаешь ли! Если я умру, то буду приходить к тебе в самых ужасных кошмарах остаток дней твоих.– Да ты же и раньше такой чай со мной пил, и ничего с тобой не было, – возразил другу Моран, непонимающе размышляя, что же произошло. – Мне этот чай жена заваривала, не думаю, что она хотела бы меня отравить. По крайней мере, точно не так. Может, это эклеры попались не первой свежести?.. Кто покупал сладкое, Ямин, ты? – соблаговолив обратить внимание на ?Розенберга?, Солаль окинул друга внимательным взглядом.– Нашел виноватого, да? – воскликнул Диб, почувствовав нереальный дискомфорт и застонав не хуже Мервана. Ощущение было такое, будто его схватили за низ живота, скрутили-перекрутили и внезапно отпустили, а после повторили по новой. Ямин даже охнул и побледнел. – Да это были самые свежие эклеры во всём Париже! И вообще! – пошло вскинул брови мужчина, что, с учетом грима, выглядело весьма и весьма комично, – Солаль, у тебя с женой-то, вообще, всё нормально?– Не понял? – Со удивленно наклонил голову, требуя этим у друга объяснений.– Что за чай она тебе заварила, что... – Имбирный чай, как обычно! – не дослушав претензий "Розенберга" до конца, Солаль разозлился окончательно. – Ты же его тоже часто со мной пил, и всё было хорошо. И со мной, и с тобой, и с ним вот, – кивнул мужчина на клоуна, едва ли не съезжающего со стула на пол от болей. – А почему, собственно, ты задаешь мне такие вопросы?– Потому что, Леопольд Моцарт! Я вашего сына при нашем императорском дворе на, кхм… – закипел Диб, поворачиваясь на каблуках вокруг своей оси, – посмотрите, Леопольд, на чем я его вертел! – и мужчина опустил взгляд на узкие топорщащиеся кюлоты графа. Несмотря на серьезность ситуации, Солаль не смог удержаться от смеха. – Иди в уборную, это может быть и не от имбирного чая, – расхохотался он и, вытирая рукой слезы, продолжил: – Карин не могла бы налить мне такую дрянь в театр. Дома – еще может быть, а сюда… Да нет у меня с ней никаких проблем, – разгорячился Моран. – И вообще! У меня дочь и два сына, о чем ты говоришь?! – Наличие детей не страхует от имбирного чая.– Да что ты ко мне пристал с этим имбирным чаем? Будто вся загадка кроется в имбирном чае! Пили раньше, и все было…На этих словах, что были полны искреннего непонимания, в гримерку неожиданно вихрем влетел разгорячённый, до чертей злой загримированный Флоран, уже в тесном камзоле, и буквально снёс заходящего в комнату после очередного похода к кулеру Рима. Мерван оказался прижат животом к дверному косяку, и мужчина про себя проклял всех богов, которых только знал.– Знаешь, что, Со, – вскипел дрожащий праведной яростью Мот, продолжая стоять в дверях и прижимать стонущего, пытающегося вырваться Рима к раме, – это вот уже вообще ни в какие ворота не лезет! Зелёнка-зелёнкой, это всё очень весело, конечно, но вы, – мужчина обвёл взглядом всех присутствующих, стуча зубами от перенапряжения и злости, – не тому гадость решили сделать, ох, не тому! Это девчонки вам ответить ничем не могут, поэтому вы так над ними и издевались весь сезон: то ключи, то мандарины там всякие, а вот я… Я… Ох, черт, первый и последний раз всех здесь спрашиваю: что вы туда подсыпали, сволочи, в этот грёбаный чай? – Эй, тише, – сипло подал голос Рим, наконец, освободившийся и стоявший теперь позади Фло. – Мы тут тоже уже несколько минут пытаемся с этим разобраться вообще-то. Не тебе одному хреново, Флоран! Дай мне уже пройти в гримерку! – потребовал ?клоун? и замолчал, периодически морщась, инстинктивно-успокаивающе гладя себя по животу.– Я не хочу умирать от такого поганого ощущения! – и Фло, торопливо отодвинувшись от Рима, задрожал и свёл ноги, едва ли не съезжая по стеночке на пол. Снова опершись на дверной косяк, мужчина сильно побледнел и схватился за низ живота: его то и дело сводило судорогами. Низ медленно, но неотвратимо наливался свинцом, а кюлоты казались просто нереально тесными. Солаль, встревоженный уже не на шутку, наблюдая за бледным Флораном, которого била крупная дрожь, заволновался сильнее и осторожно помог Моту, лицо которого приобрело болезненное сходство с побелкой на потолке, снять камзол, довольно сильно сковывающий движения, и отстегнуть его тяжелую брошь-розу. Теперь насквозь сырой мужчина остался в одной рубашке с оборками. Лампы освещали скривившееся лицо Флорана, мокрое от выступившего пота. Диб попытался напоить друга водой, но так разволновался за него, что пока шел от кулера, сам выпил всю воду и теперь с недоумением смотрел на пустой стаканчик. – Что у тебя болит? Не молчи только, Фло, – участливо промолвил Ямин, сбегав к кулеру еще раз и наполнив стакан вновь.– Ямину и Мерву вон тоже плохо, – признался другу Солаль, почесывая бороду.– Да ничего у меня не болит, – еле разлепив сухие, почти бесчувственные губы, пробормотал Флоран, силясь успокоиться – мужчина глубоко дышал, с хрипом вбирая в легкие воздух. Фло все так же продолжал стоять, схватившись пальцами за виски, и старался как можно глубже дышать ртом. – Ничего у меня не болит, просто…– Что "просто"? – продолжал допытываться у него неугомонный Диб, а мокрый насквозь Мот уже потихоньку начинал звереть, потому что "Розенберг" его сейчас конкретно бесил. – Может, тебе просто сбегать кое-куда надо? Как тут некоторые нам предлагают, – и мужчина красноречиво кивнул на Солаля. – Давай, пока до твоего выхода еще есть время, – заржал Ямин, однако и сам согнулся от нового сильного спазма в животе.– Да не надо мне, блять, никуда ходить! Чего вы пристали… – зло сверкнув карими глазами, взбрыкнул Флоран, готовый метать молнии, и, застонав, упал на рядом стоящий диван. ?Сальери? чувствовал нечто, сродни возбуждению: жар в пахе разгорался, а сердце билось уже где-то в горле. – Со, – посмотрев сначала на Ямина, а после – на Мервана, протянул Мот, путаясь: к кому же ему нужно обращаться, – а ну, давай, быстро объясняйся! – Я не понимаю, – проговорил Моран тихо, о чем-то напряженно размышляя. – Имбирь… Имбирь… Имбирь… Вот и дался тебе этот имбирь, – обратился мужчина к рядом стоящему ?Розенбергу?. – Жену мою приплел, детей, проблемы какие-то… Мерван, – вдруг произнес Со, разворачиваясь к клоуну. – А почему, – внезапно задумался мужчина, – ты сказал, что он не такой, как… Или что ты там сказал: пах он не так? Вкус не такой? Слушайте, – медленно, почти по слогам, проговорил Солаль, явно, очень медленно и со скрипом, но начиная догадываться, что же произошло. – Я понял. Я всё понял! Непростой у нас сегодня чай был, народ, ох, какой непростой… – загадочно усмехнулся мужчина, выдержав небольшую драматическую паузу. Обстановка накалялась, потому что находящиеся в гримерной мужчины буквально изнывали от противных зудящих и тянущих ощущений. Все, кроме Морана, как ни странно.– Со, да мы это уже и так, без тебя поняли, черт! – едва не взвыл Мерван, выпив еще полстакана воды, забрав его у Ямина. – Ну, говорил я, и что? Мне просто показалось, что он был слишком сладкий. Не такой, как обычно... Солаль, – протянул Рим, обнимая подушку, стянутую с дивана, и прижимая ее к животу. – Короче давай!– О, да, прости, Мерв. Знаете, похоже, мы все же перестарались с шутками для нашей прекрасной половины, – громко, едва ли не икая, засмеялся Лоран в ладони, и его смех потонул в очередном стоне Фло, на этот раз уже более удивленном, чем страдающем. – Кто там из вас двоих предлагал налить им тоник для окрашивания волос вместо шампуня? – он с неподдельным интересом посмотрел на Мервана и Ямина, которые, как по команде, показали пальцами друг на друга, выдав себя.Флоран, наблюдающий эту прекрасную во всех отношениях картину, выматерился и, до этого неподвижно лежа на диване, повернулся на другой бок, надеясь, что этим успокоит ноющие ощущения. Но получилось только хуже – тело дрожало уже само по себе, и Фло, сминая уложенные волосы кончиками трясущихся от напряжения пальцев, подтянул согнутую в колене ногу к животу: так боль, казалось, была немного слабее.– Блять! Я вас всех прямо здесь прикончу, если вы сейчас же не объясните мне нормально, что со мной творится!– Видимо, девушки не оценили наших с ними, – Моран показал пальцем сначала на онемевшего от внезапной догадки Диба, а затем на все еще ничего не понимающего Рима, – действий на прошлых зеленках, и решили все таки нам отомстить. Ты, Фло, сказал, что они не могут нам ответить. А они всё же ответили – и вот итог, – усмехнувшись, Солаль обвел руками комнату и поклонился.– Так они что же, решили и нам весёлую зеленку устроить? – не веря своим ушам, подал голос Ямин, еще раз посмотрев на бледнеющего Мервана. – Блять! – хором, с интервалом буквально в полсекунды, воскликнули "трактирщик" и "Сальери". – Объясните уже нормально!– Дураки что ли? – заржал, наконец, Диб. – Да подсыпали они нам чего-то в этот чай. Вот что угодно ставлю, что это сделала Маэва – зря ты, Солаль, в инстаграм выложил то видео, где я в ее платье… Вот она и разозлилась, подсыпала… Может, виагру какую-нибудь или вообще специальные… А тут и чай ещё имбирный… – Бинго! – хлопнул в ладоши Солаль. – Только, Ямин, это могла быть и не она. Клер с Мелиссой вряд ли простили нам платье со свадьбы и ключи от машины. Наверняка они хотели подсыпать цианид, но немного перепутали.– Так они что же, того?.. – побелев окончательно, поражённый Флоран, до которого, наконец, дошло, насколько плохи его дела, охнул в ладони и закатил глаза. Несмотря на то, что в комнате были только мужчины, при которых, казалось бы, можно было и не стесняться почесать между ног, поскольку у троих из четверых, присутствующих в гримерной, была точно такая же проблема, Мот чувствовал себя просто отвратительно. Отвратительно пошло, если учитывать, где именно у него так невыносимо чесалось. Растущая буквально на глазах дилемма доводила мужчину до изнеможения. – Того и этого, Фло, того и этого! – захохотал в голос Моран, присев на стул около зеркала и окинув друзей победным взглядом: – А вообще, не знаю, на меня пока как-то не сильно действует. Я бы даже сказал, вообще не действует...– На тебя не действует, а на нас – как видишь! Это всё потому, что ты старый! У тебя даже с имбиря не встанет, – смеясь и одновременно переступая с одной ноги на другую, перебил его Диб.– Я старше тебя всего на четыре года! – вспылил Лоран. – Тоже мне, мальчик нашелся. Иди вон, очередь в уборную займи, а то не успеешь на свидание с унитазом!– Там еще чай остался! Сейчас пойдешь допивать, чтобы и на тебя подействовало! Мерван, если ты еще в состоянии, – воскликнул Ямин, – налей нашему папе-курице немножко чайку, чтобы он почувствовал весь спектр эмоций! – Мерван, находящийся ближе всех к чайнику, пробубнил что-то про мюзикловский произвол и эксплуатацию населения, но побрел выполнять просьбу ?Розенберга?, жаждущего мести.– Вы, главное, весь сезон над ними ржали, а мне теперь это терпеть! Ненавижу вас! Сволочи вы, – Фло, устав слушать эту перебранку, кое-как поднялся с дивана, но ноги дрожали, а зуд в паху стал просто нестерпимым, поэтому он быстро присел обратно.– Я поспешу вас огорчить, но чая здесь нет, – огорошил всех своим голосом Мерван, для пущей убедительности наклонивший чайник так, что из него должна бы была политься вода, если бы она там была. – Черт! – воскликнул мужчина и присел на стул, стоявший рядом. – У меня сердце болит, – просипел он. – Гребаная "зелёнка"!– Не понял… Кто остаток выпил? Там же было еще с полчашки, – недоуменно Солаль окинул взглядом присутствующих. – Мы же все выпили ровно по чашке… – Так Микеле же заходил… – прошептал Мерван, сообразив быстрее остальных. И только сейчас все поняли, что им, в целом, было еще неплохо. По крайней мере, никто из них не находился сейчас на сцене, на виду у зрителей. Солаль вначале впал в какой-то ступор, а потом, спустя пару секунд, рассмеялся и как подкошенный рухнул на диван, задев Флорана.– Ты че ржешь? – разозлился Мот на друга: мало того, своим падением Моран вызвал новые волны боли, так еще и ему самому почему-то не приходится переживать эти, мягко говоря, неприятные ощущения. – Ты только представь, как он там вообще... – последние слова Фло уже со свистом выдохнул сквозь до боли сжатые зубы. Мужчина, несмотря на свои ужасные отношения с Локонте, действительно сейчас волновался за Микеланджело – он не мог даже представить, как тот может скакать по сцене. Внутри жалко теплилась надежда, что половина стакана этого гребаного имбирного Солалевского чая не вызовет таких сокрушительных последствий, как целая кружка горячего напитка, выпитая Флораном. Фло и врагу бы не пожелал чувствовать то, что он чувствовал сейчас. У мужчины складывалось впечатление, что этот чай прямо в желудке превратился в какого-то зубастого монстра, и теперь жрет его изнутри, медленно, явно стараясь растянуть трапезу в свое удовольствие. Жесть какая-то! Тут в его горящей от усталости и почти неконтролируемого возбуждения голове как-то неожиданно резко всплыло воспоминание о том, как на одном из выступлений Мерван на ?Comedie Tragedie? зажал руки Микеланджело за его спиной, а тот деланно застонал, как от боли, да так, блять, чувственно, что у Фло, смотрящего на эту сцену из-за кулис, встал. Или это Флоран сейчас просто подумал о Микеле, и у него… Встал? Мот понимал, что начинает теряться в собственных мыслях, что хочет думать об одном, и явно не о боли внизу живота, что хочет себя успокоить, но не может, потому что мозг теперь занят лишь мыслями о разрядке, и ни одна другая мысль не может отвлечь мужчину. Да и что вообще могло бы его отвлечь, когда все тело, от кончиков пальцев до макушки, превратилось в одну огромную эрогенную зону?А этот гребаный пошляк-бунтовщик носится по сцене, сверкая звездами на своей итальянской тощей заднице, обтянутой кожаными штанами. И ему, Моту, только и остается, что с ненормальным вожделением думать о том, чтобы дотронуться до Микеланджело хотя бы на миг – ему бы хватило и этого… А потом мужчину понесло: хотелось дотронуться и сорвать эти гребаные неудобные кюлоты и с него, и с себя самого, хотелось вдавить это худое непокорное тело в диван, одновременно яростно вжимая вихрастую голову в мягкую спинку, и слушать стоны Локонте, что обязательно должны быть ближе, громче, насыщеннее и ярче. А потом он упадет в огромный котел с варящимися в кипящем масле грешниками. Но перед этим, черт побери, он трахнет Микеланджело! Господи, что я несу! – Флоран искренне попросил хоть какие-нибудь высшие силы прекратить это безумие. Он не мог точно вспомнить, кому он молился, чего он там понаобещал сам себе, но, кажется, он даже обязался прекратить курить и грозился постричься в монахи, только бы эти кошмарные ощущения покинули его пах, потому что это было просто до чертей невыносимо!.. Но нет. Молитвы француза никем не были услышаны: похоже, издевающееся над мужчиной мироздание хотело посмотреть на то, как Мот будет домогаться до Локонте просто в космическом масштабе.– Фло? Фло! – раздалось у него над ухом.Мерван. – Уйди нахрен, Мерв, ну пожалуйста, – взмолился француз, откидываясь на спинку и выгибаясь в позвоночнике. – Как мне хреново-то, Господи, как мне плохо… Что, мать вашу, с этим теперь делать? Как мы на сцену будем выходить? Хороша зеленка – зрители просто поумирают от смеха! Я их прикончу, – злобно процедил Мот, имея ввиду девчонок.– Ага, поумирают, как же, – улыбнулся Рим совершенно ни к месту. – Скорее, заскочат на сцену и разорвут вас с Микеланджело на части, как только заметят ваши стояки. И ни одна охрана вас не спасет.– Мне что теперь, в простынь замотаться, чтобы никто ничего не заподозрил? – взорвался Фло. – Что, нотами член закрыть? Или, быть может, весь акт думать о дохлой кошке?– Видишь, сколько у тебя решений проблемы сразу нашлось! Делай то, что хочешь, но если ты замотаешься в простынь, то, боюсь, последствия будут вообще непредсказуемыми – фанатки, они… Ладно, ладно, – заметив, что Фло готов рвать и метать, Рим постарался сменить тему, – успокойся, я же шучу.– Охренеть, какие шутки в нашей труппе, – Фло потянулся и уткнулся слезящимися глазами в потолок. – Мерв, а где Солаль и Ямин? – непонимающе спросил Флоран, заметив, что в комнате стало как-то чрезвычайно пусто и тихо.– Пошли на Микеле смотреть. Извращенцы. Ему наверняка нехорошо, а они издеваются. Солалю-то не так хреново, как нам с тобой, да и Диба вроде как отпустило... Там же сейчас ?Розы? начнутся: даже не могу представить, что творится с Миком... – ответил ему Рим, подмигивая и тут же корчась от боли. Гипотония – это вам не шутки. – Блять, эта херня просто выносит мне мозг, – признался Мерван, переворачиваясь и садясь на диване.Фло промямлил что-то ему в ответ, отмахиваясь, словно от слишком назойливой мухи. Мужчина уже минут десять сидел на краю дивана, около шкафчиков с реквизитом, тупо уставившись в одну точку, и карябал деревянную поверхность ногтями, выводя незамысловатые царапины на темной гладкой эмали. Мысли начинали путаться, уши закладывало, и Флоран не имел над этим контроля – такое всегда его очень сильно пугало. В ушах окончательно зашумело, и Мот, ошарашенно зажмурившись, согнулся пополам. Он даже не мог представить себе, что его тело вообще способно на такое возбуждение.– Ты меня вообще хоть немного слышишь, Фло? – усмехнулся Мерван, глядя на друга. – Что, окончательно накрыло? – а Мот и говорить не может, потому что язык до ужаса сухой: лишь неуверенно кивнул товарищу по несчастью, отвлекшись на какую-то вообще постороннюю мысль. – Иди, проветрись, я тут еще полежу немного.– Да, – просипел Флоран, вытирая тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот, – пойду я. Мне надо пойти, – на выдохе голос приобрел очень странное звучание. Фло показалось, будто он слышит себя со стороны, и голос такой убогий, что впору вешаться. – Извини, что я с тобой разговаривал, Мерв.– Чего? – недоуменно посмотрел Рим на ?Сальери?. – Совсем тронулся, да? – но Мот его уже не слышал, поскольку выскользнул из гримерки. Перебирая ногами в сторону уборных, Фло то и дело натыкался то на танцовщиц в чрезмерно откровенных нарядах, то на актеров второго плана, которые, отлетев от мужчины в сторону, возмущались ему вслед. Еле-еле добравшись до туалета, Флоран трясущимися, почти не слушающимися пальцами закрыл дверь на замок. Попытки с пятой, но все же закрыл. Музыки, звучавшей на сцене, почти не было слышно, поэтому до Мота доносилось лишь его собственное сбитое дыхание. Обхватив руками ноющий затылок и виски, Фло посмотрел на себя в зеркало, удивляясь тому, какие же широкие у него зрачки, да и вообще – какие его глаза ненормально темные. Все в этих глазах буквально орало, насколько их обладатель не в себе. Дернув себя пару раз за волосы, Флоран пожалел, что не может позволить плеснуть себе воду на лицо – а так, черт побери, хочется! И чтобы хрень эта прошла, тоже очень хочется! Откинувшись затылком на холодную плитку, Мот соскользнул вниз, на пол, садясь на задницу и подтягивая к себе колени. Ну не гуглить же ему, в конце-то концов, что-то вроде ?как избавиться от последствий приема какой-то возбуждающей херни??, нет, ну в самом деле… – Мне нужно просто подождать, и это закончится… Мне нужно просто подождать, и это закончится… – повторял и повторял себе Мот. – Когда-нибудь это должно закончиться…***Находящемуся же на сцене Микеле же было не просто плохо – Микеле было до чертей невыносимо: он не понимал, что такое происходит с его организмом, и что делать с этим, он также не имел понятия. Он знал лишь одно – терпеть это до ужаса больно. И ладно бы у итальянца была призрачная возможность уйти со сцены хотя бы на пять минут, но ему не предоставлялось даже шанса на это – сначала "Tatoue-Moi", затем – конвоиры, оттаскивающие его от тела Анны-Марии, после – Алоизия со своим грёбаным замужеством и вот – "Розы", на которых Микеланджело уже закусывал губы от болей, бьющих по низу живота. Если он доживёт до антракта – это будет истинное чудо.Кое-как пережив издевательскую карусель "La Mascarade", Локонте уже откровенно хотел сжать ноги, чтобы хоть как-то заглушить сильные неприятные ощущения, которые отдавались где-то в паху. В итоге Микеле, пробормотав что-то своей бывшей пассии, даже повис на "Алоизии", но Мелисса, приняв это действие актера за часть его прекрасно раскрытого образа несчастного возлюбленного, со словами "да что вы себе позволяете" резко оттолкнула мужчину от себя, из-за чего Мик мягко съехал на холодную сцену. Пересохшими губами "Моцарт", валясь на полу, прошептал, что в Париже думал только о ней и привез оттуда для нее кучу арий, что писались специально для нее. Следующий за этими словами смех ударил по голове Локонте словно настоящий кузнечный молот. Вышедший на сцену месье Жозеф Лонж, муж Алоизии, с непередаваемым укором посмотрев на мужчину, и потянул Вебер за собой, призывая бросить глупые разговоры с этим жалким музыкантишкой. Удаляющиеся со сцены молодожены оставили, наконец, "Моцарта" в спасительной тишине и темноте. Микеланджело, превозмогая боль, поднялся на колени и, глубоко дыша, зажал уши, потому что их заложило.– Я их ненавижу… Всех! – прошипел он, вытирая пот со лба. – Их притворство и льстивые манеры, – лицо Мика скривилось так, что ни у кого в зале не оставалось сомнений: ненавидит, абсолютно точно. Но причиной этой перекошенной физиономии была ненависть только к бешеному биению своего сердца где-то в горле. Микеле ненадолго замолчал, потому что язык почти не ворочался, а всеми вокруг его молчание было расценено, как драматическая пауза. – Я вернусь в Зальцбург, – и Микеланджело развернулся в сторону занавеса, жалея, что не может спрятаться за него от взглядов посторонних. Сейчас с ним творилось то же самое, что и с сидящим в гримерке Солаля Мерваном, который обливался потом. Правда, у того в шаговой доступности были кулер и уборная, а вокруг Мика еще пять долгих минут будут прожекторы, сотни фанатов и танцующая Тамара. – Но я не сдамся... Я поднимусь на вершину моей музыки. Навстречу, – Локонте снова согнуло, он не удержался, и от этого следующее слово получилось очень громким, – вам! Я, Вольфганг Амадеус Моцарт, преданный и униженный, кланяюсь вам, – медленно опустившись на колени, мужчина коснулся лбом холодной сцены, силясь успокоиться.Первые слова арии и… Микеле отпустило – мозг отключился, и тело зажило привычной нежной музыкой и ритмом. Мик очень боялся, что боль вновь вернется, и он уже не сможет доиграть, а для него это всегда было самым важным, это было основой его таланта – важно было, чтобы каждый фанат почувствовал, что Микеланджело поет именно для него, открыт именно ему всем сердцем. Поэтому мужчина старался взглянуть на каждого, сидящего в зале, хоть и понимал, что это попросту невозможно физически. Локонте закрыл глаза и почувствовал, как его приобняли сзади. Черт возьми! Целый сезон он работает с Фернандо, но привыкнуть к этому до сих пор не в силах – всякий раз его ощутимо дергает от ее прикосновений. Но Мик не смел обижаться на нее, ведь Тамара не виновата: причина вовсе не в ней самой, однако пересилить себя Микеланджело все еще не мог, да и вообще он последние четыре года не любил близких объятий. Девушка уже и разговаривала с ним, стремясь узнать, что она делает не так: может, слишком резко и сильно хватается за камзол или еще что, но Мик отмалчивался. А теперь ее руки разбудили эту противную зудящую боль вновь – каждое прикосновение развязывало новый мешочек тянущих спазмов, и Микеле не выдержал, ему пришлось медленно опустить руки от груди к желудку, а затем – еще ниже, к району паха, и немного одёрнуть узкие штаны, неприятно сдавливающие низ живота. Кажется, никто ничего не заметил. Мужчина не мог спокойно смотреть на то, как вокруг него вьётся ткань платья Тамары – блестящая пелена ее одежды мелькала перед глазами и заставляла голову кружиться. Девушка была прекрасна, хотя раньше Мик и не замечал этого: просто партнерша и ничего более. Свет ярких разноцветных прожекторов мягко гладил стройную фигуру танцовщицы, а Локонте смотрел на всё это, практически отключившись. Нет, кажется, он все же пел, но слова, уже буквально впаянные временем и многократным повторением в мозг, вырывались из горла как-то самостоятельно. Песня, не теряя своей эмоциональности, жила своей жизнью, отдельно от мозга, который думал лишь о боли, накопившейся внизу живота. Причем ее происхождение Мик никак не мог понять: это точно не голод, это точно не неожиданное желание посетить уборную, это точно не… Да нет, быть не может! Микеле, чувствуя, как Тамара гладит его руки, прижимая их к его собственной груди, явственно ощутил неплохой…Стояк?! Твою мать, что, серьезно?! Ох, Тамара, да что же ты такое со мной делаешь? – Локонте пел последние строки куплета перед последним припевом и надеялся, что никто из зала никто не заметит грёбаный бугор в штанах. Там же все бабы от шока попадают! Сначала попадают, а затем их никакая охрана не сможет удержать – Микеланджело знал, что такое возбужденные его выступлением фанатки: один раз, после особо удачного выступления, его на служебке чуть не разорвали на британский флаг. – Мадонна, что мне с этим делать? О да, Фернандо, ты решила как-то изменить движения? Господи, почему сейчас?.. А-ах, гребаная зеленка… – девушка нежно положила свои руки на напряженные плечи Мика и, дождавшись, пока грянут громкие звуки органа, толкнула Микеланджело вперед: такого она не делала ни разу – обычно девушка сама делала несколько шагов назад, вскидывая разлетающийся во все стороны подол своего платья. Мужчина, не удержавшись, едва не рухнул на колени, но все же устоял на ногах и раскинул руки в стороны. Моцарт должен нести свой крест, оплетенный розами, которые впиваются в его измученное тело своими шипами, до самого конца!Тамара вилась вокруг него гибкой ядовитой змеей-искусительницей, а Микеле лишь глубоко дышал, однако все же позволил себе несколько раз простонать: горло с хрипом выпускало эти стоны. И вот мужчина еще раз вдохнул, а затем вобрал в грудь как можно больше воздуха и, чувствуя боль внизу, запел последние строки.– Я ненавижу розы так же, как и свои рыдания, – Мик вытер слезу, которая неожиданно скатилась из уголка правого глаза – от перенапряжения, от желания сдержать самого себя глаза теперь были на мокром месте. Со стороны казалось, что Локонте настолько вжился в роль, никто и не представлял, как плохо сейчас ему было. – Но нужно продолжать жить, – если он переживет эту песню, то собственноручно поставит себе памятник при жизни, потому что это просто невозможно вытерпеть. – Я вновь верю, – на этих словах Микеланджело уже фактически рычал, потому что внутри его хлестало страшной судорогой, адреналин в крови бил фонтаном, а эмоции зашкаливали, – своим умершим мечтам, – мужчина сам не понимал, в какую сторону он сейчас двигается – влево или вправо, вперед или назад. Вот, вроде, Тамара, танцующая около стражников с барабанами, а вот – зрительный зал… Микеле кидало, словно раненого зверя по всей сцене, и каждый шаг отдавался гулом в ушах, а ритм от громкой мелодии – эхом в сердце. – И хочу, наконец, ощутить волнительный… – Мик приготовился выдать последние слова, – запах тех роз, – и, словно по закону подлости, произошло то, чего он сейчас так боялся: низ живота дернуло сильной болью еще раз, а мужчина, хапнув ртом воздух, почувствовал, что его голос через секунду сорвется с нужных нот. Чтобы не допустить такого серьезного косяка на последнем выступлении в сезоне, когда, кроме веселых ?зеленочных? действий от всех актеров требовалась еще и изрядная доля драматизма в нужных номерах, Микеланджело был вынужден просто заорать, рискуя содрать себе голосовые связки ко всем чертям.Упав на сцену и едва не отбив себе ребра, Локонте закрыл глаза, потонув в последних звуках своих самых беспощадных ?Роз? – вот оно, спасение, наконец-то всё закончилось! Боль только вот всё не успокаивалась, и мужчина, крепко стиснув зубы, услышал громкие аплодисменты из зала. Он выстоял, он справился, они все довольны! Наконец-то занавес опустился, а за ним еще долго раздавались восторженные крики. Микеле же просто продолжал лежать на полу, обливаясь холодным противным потом. Тамара тут же подбежала к нему и, тяжело дыша, кажется, восхитилась его исполнением на этот раз – ее действительно потрясла игра Микеле, но Локонте этого словно не услышал. Микеланджело извернулся на полу, прижав ноги к животу – так было немного легче переносить боль внизу. Вымученно простонав нечто, отдаленно напоминающее благодарность, Мик, кривя лицо, все же нашел в себе силы подняться – сначала на колени, поскольку не был уверен, что вообще встанет – и дойти до собственной гримерки, придерживаясь руками за все, что можно: за стены, за реквизит, за проходящую мимо Клер. – Это было круто, Мик, я в полном восторге! – искренне воскликнула девушка, подразумевая выступление. – Эй, – заметив капли пота на лбу мужчины, ?Констанция? заволновалась, – Микеле, с тобой все хорошо? – обеспокоенно спросила Перо, придерживая трясущегося от возбуждения друга за плечо. – Ты как-то неважно выглядишь…– Все нормально, – судорожно кивая и тяжело дыша, протянул Микеле, отмахиваясь от Клер, как от назойливой мухи, – я просто выдохся, но всё… – застонав, он только крепче сжал зубы, – всё нормально, правда, – рассказывать о собственных ощущениях не хотелось: Локонте не желал, чтобы его сочли гребаным извращенцем, который неожиданно возбудился на напарницу, с коей он протанцевал около года. Сам-то Микеланджело прекрасно знал, что дело было не в Фернандо, однако и другого объяснения мужчина придумать не мог даже самому себе.– По тебе незаметно, – настороженно сказала Перо, – что все хорошо. Может, врача тебе позвать?– Maledizione! Zitto!** Клер, да отвали ты от меня, сейчас всё пройдет! – не на шутку разозлился уставший Локонте, отталкивая девушку от себя. Когда мужчина завалился в гримерку, дверь хлопнула так громко, что у него самого заболели уши. – Твою же мать! Это невозможно! – и Микеле упал на мягкий диван, вызвав своим телом жалобный стон пружин. Микеланджело всхлипнул, чувствуя, как к его щекам приливает кровь, и они начинают гореть. В висках стучало так, будто Мик пробежал стометровку на спор. Хотелось только одного – снять всё это напряжение с низа живота, почувствовав, наконец, приятное расслабление. Уж очень это желание было схоже с тем ощущением, когда тупо хотелось подрочить, но мужчина не мог понять – отчего это оно его вдруг посетило? Не Фернандо же его возбудила, ну в конце-то концов? Да Нуно его убьет, если вдруг об этом прознает – у них там вроде как, несмотря на приказ-просьбу Дова не сметь влюбляться в партнеров по мюзиклу, что-то намечалось: пару раз актер видел их целующимися в темных уголках театра. Сгорая от невозможности прекратить эту экзекуцию, Микеле коснулся рукой своей мокрой шеи, расстегивая пуговицы на рубашке. Шейные украшения противно звякнули, а Локонте так и оставил руку на груди, чувствуя, как под его дрожащими пальцами бьется загнанное сердце. Внезапно мужчине будто стало легче. Микеланджело, неуверенно прислушиваясь к самому себе, провел несколько раз сжатым кулаком по грудной клетке, стремясь убедить себя в том, что таким образом он разминает мышцу, потому что боль становилась меньше. Господи, тупее этого оправдания, пожалуй, он себе в жизни еще не придумывал. Зардевшись, Мик нахмурился и осторожно, словно боясь, что собственные пальцы могут принести боль, коснулся собственных сосков, тут же выгнувшись в спине, потому что удовольствие пробежалось острым разрядом к паху.– О, Мадонна. Если я тут реагирую так, то страшно даже представить, что со мной будет, если я коснусь члена… – мужчина зажал себе рот второй рукой, потому что он, неожиданно даже для самого себя, вскрикнул от удовольствия. – Что со мной? Мадонна, – Микеланджело поднялся с дивана, превозмогая усталость и утомление, и подошел к столу. Спина под рубашкой была противно мокрой, и ткань от этого мерзко липла к коже. Микеле облизнул губы и, смущаясь даже самого себя, расстегнул кюлоты и дотронулся рукой до члена. Это было по большей мере не комфортно. Нет, это даже не то слово. Было очень больно из-за того, что чувствительность увеличилась, поскольку Мик слишком долго игнорировал свои ощущения. Скулы загорелись. – Черт, так стыдно… Но как, наконец, хорошо… Как жарко, – чувствуя, что в голове начинают путаться мысли, Локонте в прямом смысле доводил до исступления самого себя: водил пальцами по участку живота где-то рядом с пахом, тои дело легко царапая нежную кожу, но больше к члену не прикасался. – Жарко… Как же мне жарко… – Микеланджело был донельзя возбужден, чувствовал дикий стыд, кроме того мужчине явно не хватало кислорода: мысль о том, что он, по сути, собирается дрочить в театре да еще и во время выступления, нагоняла на него реальный дискомфорт, но поделать Мик с этим ничего не мог.Микеланджело еле-еле сдерживался, чтобы не начать кричать от возбуждения. Пожалуй, такие спазмы он не ощущал даже в период спермотоксикоза, который периодически коварно настигал его во время сессий в архитектурном университете: трахаться хоть и хотелось, но из университета не хотелось вылететь больше, поэтому иногда доходило до такого, что Локонте сдерживал себя целый месяц – далеко не всегда сессия закрывалась вовремя – и даже не дрочил все это время, потому что на это попросту не хватало сил. А сейчас мужчину крутило во сто крат сильнее, и Микеле, надеясь, что не успеет умереть от болевого шока, кое-как поднялся и подошел к зеркалу. Мик и так частенько замечал, что он стареет, но сейчас он выглядел просто ужасно – неудивительно, что даже Клер, которой всегда было плевать на всех окружающих ее людей, заметила, что Локонте плохо: ярко выделившиеся на бледном лице скулы, дрожащие губы и огромные темные круги под накрашенными глазами, что выражали боль, заставили Микеланджело отвернуться от зеркала, закрыть веки и, наконец, опустить руку под кюлоты. Именно в этот момент Флоран, продолжая скромно сидеть в уборной и надеяться, что его скоро все-таки отпустит, скользнул затуманенным взглядом по вертящейся ручке. Осмысленное выражение в его глазах появилось ровно в тот момент, когда Маэва открыла заевшую дверь. Оказывается, Мот дверь не закрыл – просто ручку заело, поэтому мужчина и решил, что она заперта.Мелин опешила настолько, что сделала шаг назад: наличие в женском туалете особи мужского пола, конечно, не самая страшная вещь, что могла бы случиться с девушкой, зато вот для Фло такая встреча грозила обернуться катастрофой: весь сезон они с Маэвой были, что говорится, на ножах.– Что? Компанию мне хочешь составить, Флоран? Сальери, вы туалет перепутали: ваша дверь слева по коридору, – Мот мысленно написал завещание. Твою мать, как так-то: умудриться перепутать двери, когда у тебя грандиозный стояк, и ты всего в паре секунд от того, чтобы начать неистово дрочить, стремясь снять напряжение! Сердце Фло застучало, словно загнанное, и мужчина понял, что вот оно – попал, и попал конкретно. Мужчина испуганно отстранился от девушки, задев бедром раковину. Фло не понял, что такое появилось на его лице, что Маэва толкнула его в плечо. Учитывая ее рост, девушка еле-еле дотянулась до Флорана. – Двигай отсюда, извращенец!Фло, бешеным взглядом окинув Мелин, мокрыми руками схватился за ручку двери и пулей выскочил из туалета. Пока он бежал, не разбирая дороги, то и дело потирая рукой низ живота, тело пробивала сильная дрожь, а в паху все стягивало до судорог в конечностях.Подгоняемый страхом того, что Мелин его нагонит и врежет еще раз, только уже целиться будет не туда, куда не может дотянуться, а туда, куда прекрасно, с учетом ее роста, можно попасть, Фло, открыв дверь гримерки, прошмыгнул внутрь и, ища на стенке выключатель, опешил: его там не было! И, спустя краткое мгновение, мужчина окончательно потерял дар речи: едва ли не напротив него, спиной к двери, загораживая собой настольную слабо горевшую лампу, стоял донельзя возбужденный Микеланджело, и, опираясь руками на стол, глубоко дышал, кажется, даже слегка поскуливал. Сильно разведенные ноги и такая далеко не двусмысленная поза навевали на и без того возбужденного Мота очень нехорошие мысли и желания. У Флорана даже в горле пересохло от такой картины, а под узкими кюлотами загорелось всё так, что Фло вполне ощутимо чувствовал, как жжет его пах. Все вокруг – постановка, поведение Локонте перед чаепитием, гребаные шуточки девчонок – отошло даже не на второй план, а вообще куда-то в дальние дали. Мот, широко раскрыв глаза и почувствовав головокружение, крепко, чуть ли не до крови, укусил себя за нижнюю губу, силясь не издать ни одного стона. Он что, опять двери перепутал? Охуеть, это уже не смешно!.. Силясь не смотреть на изгибающееся тело Микеле, что, впрочем, не очень ему удавалось, Фло понял, что, убегая от Маэвы, свернул в сторону сцены – именно тут и находилась гримерка итальянца.Это сон! Господи, сон, сон, сон! Это бред, лихорадочный, навязчивый, но такой поразительно желанный. Теперь кроме жара в теле Флоран ощущал, как нити его нервной системы с поразительным треском разрываются. Мужчина, тихо прикрыв дверь и все так же стоя около порога, просто продолжал смотреть на то, как дрочит Микеланджело, и был готов кончить, даже не прикасаясь к самому себе. Ебануться! Какой он… Да он одним своим видом даже импотента до оргазма доведет!Флорана было довольно сложно чем-то обескуражить в принципе, но сегодняшний день, видимо, решил доказать ему обратное: то, что сейчас видел Фло, заставило его горло пересохнуть. Локонте стоял около столика и трогал себя. Везде. Вообще. В прямом смысле. Он то проводил пальцами по груди, то гладил себя по бедрам, то несильно карябал свои плечи, оставляя не кровяные царапины, а легкие светлые полосы, и они наверняка слегка пощипывали. Микеланджело еще раз запустил дрожащую руку под кюлоты и продолжил ласкать бедра пальцами. Тут в голове Флорана возникло первое подобие хоть какой-то связной мысли – Моту хотелось незаметно подойти к Мику и накрыть его ладонь своей. Помочь. И ему, и себе, и неизвестно, кому еще в большей мере.Гребаный, какой-то порнушечный стон Микеле, который не слышал и не видел ничего вокруг себя, стал буквально последней каплей в чаше терпения Флорана. В паху болело и стягивало так, что мужчине казалось, будто кюлоты его сценического костюма через пару секунд с треском разойдутся по швам. Кожа неприятно терлась об ткань нижнего белья, причиняя поразительную боль. Мот провел рукой по члену и, сжав зубы, глубоко, но почти неслышно, вздохнул. Мужчина с отвращением почувствовал, как нижнее белье намокло, пропитавшись смазкой. Гореть ему за это в аду, но Фло больше не мог сдерживать самого себя: он тронул свою возбужденную плоть через ткань кюлот еще раз и не смог удержаться от того, чтобы не прикрыть глаза. Странно, что мужчина сумел удержать себя от стона.А Микеланджело, напротив, продолжал постанывать, лаская себя уже обеими руками и выгибаясь – настолько дико и пошло, что Фло понял: если это сейчас же не прекратиться, то не миновать им повторения. Мот понимал это, какой-то частью своего возбужденного существа, но все еще понимал, однако он бы сейчас полжизни добровольно отдал за то, чтобы Микеле так подрочил ему. И другую часть жизни – за его минет.Но что-то в Локонте все таки было не так. Он медленно, очень медленно оглаживал контуры своего тела, но, как заметил Фло, почему-то совершенно не ускорялся, как это должно было бы произойти, если бы мужчина, наконец, приблизился к столь желанной разрядке. В целом, это выглядело так, будто Микеланджело не растягивает удовольствие, а просто-напросто… Не может кончить? Фло почудилось, что еле двигающаяся рука являлась не признаком неземного блаженства, а результатом усталости. Микеле явно потряхивало, и Флорану все больше и больше начинало казаться, что все происходящее было для итальянца уже не наслаждением, а пыткой.Мик, резко выдохнув, заставил Мота вздрогнуть и приготовиться к единственному стратегически верному решению – отступлению куда-нибудь в сторону северного полюса. Мужчина очень хотел бы выйти и закрыть за собой дверь, забыв раз и навсегда все то, что он здесь увидел, но не мог сделать и шага в сторону. Однако Локонте не услышал ничего, что происходило за его спиной, и только тяжело выдохнул. Вместе с воздухом из горла вырвались хрип и полустон, а из уголка левого глаза, размывая подводку, хоть Фло этого и не видел, стекла небольшая капля слезы, выступившей от перенапряжения. Рука размеренно поглаживала возбужденный член, однако Микеланджело продолжал тяжело вдыхать и выдыхать, не в силах избавиться от ноющей боли.– Черт, я не могу, – выдохнул Локонте, находящийся в пелене бреда, – не могу… Не могу… – ему нужно было кончить. Или он скоро сам здесь кончится. Просто кончить. Это же не так сложно! Искренне надеясь на то, что следующая пара-тройка движений обязательно поможет избавиться от ноющей внутри боли, Микеле еще несколько раз, уже более грубо, провел по телу руками, но… Нет. – Твою мать, это лишь изматывает! – у мужчины уже не было сил на то, чтобы шевелиться: каждое движение причиняло поразительную боль.Он что… Он что, реально кончить не может? – удивился про себя Флоран, сам готовый уделать весь пол вокруг, и, нечаянно оступившись, подавился от перевозбуждения. Тяжело дыша, взмокший с головы до ног Микеланджело легко потрепал свои залаченные волосы, затем судорожно вытер липкие капли пота со лба, и тут услышал внезапный резкий звук позади себя – звук человеческих шагов нельзя спутать ни с чем. Представив с ужасом, как он сейчас выглядит, Локонте в одну секунду через силу застегнул так не вовремя заевшую ширинку, повернулся вокруг своей оси, и все слова оправдания о том, что это совершенно не то, о чем можно было бы подумать, ледяным комком застыли в его булькнувшем от изумления горле.– Ты? – вздрогнув, шипяще протянул обескураженный Мик, в низком голосе которого Флоран отчетливо услышал испуг и шок. Такого развития не могло присниться Микеле даже в страшном сне. Локонте был ошарашен сверх меры, если слово ?мера? в принципе можно применить к данной ситуации, и оцепенел, так и не убрав окончательно руку от ширинки. – Выйди отсюда сейчас же! – а член продолжал ныть и болеть.– Прекрасно, что ты еще хоть как-то соображаешь, – ехидно ответил оскалившийся Фло, убирая руку от собственных кюлот и опуская взгляд на топорщащиеся штаны ?Моцарта?. – Я бы, наверное, загнулся давно на твоем месте, а ты у нас молодец: и чай попил, и эклерчиков поел, и на сцене спел. Какая ирония этот последний чай в сезоне, не так ли? – голос прозвучал совсем тихо. – И каково тебе сейчас, а, Локонте? – самому же Флорану было до жгучей боли позорно ощущать, как под тканью сочится смазка от одного только вида Микеланджело.– О чем таком ты говоришь? – зашипел Микеле, стараясь взять себя в руки. Если раньше сознанием правила похоть, то теперь рассудок затмил еще и страх. Все его тело задрожало, а голос Микеланджело стал таким соблазнительно-хриплым, что напомнил Моту утробное рычание обессиленного борьбой зверя, загнанного в угол. – Со мной все нормально! Вышел отсюда, Мот! – разозлился Микеланджело, взяв со стола дрожащей рукой какую-то небольшую керамическую статуэтку. Это, конечно, было мало похоже на средство для самообороны, но все же лучше, чем совсем ничего. Локонте встал прямо напротив Фло: весь разгоряченный и такой бледный, что казалось, будто он сейчас грохнется в обморок. Грудь мужчины вздымалась, но дыхание было порывистым и поверхностным. У Флорана моментально сложилось ощущение, что Микеле его провоцирует, а ведь интуиция подводила француза очень редко. – Да, – согласился Флоран, – я вижу, что с тобой все нормально… Ты так боишься меня, что прогоняешь? – ласковым голосом изверга пошутил Фло, осторожно сделав небольшой шаг вперед. Мик невольно отпрянул назад, задев бедром угол стола.– Я? Тебя? – нервно рассмеялся Локонте, гордо вскидывая голову. – Только попробуй дотронуться хотя бы пальцем – и я тебя прикончу, не пожалею! – Микеле крепко сжал кулаки, так, что правую сломанную кисть свело. Однако приступ боли в паху вновь заставил его простонать что-то нечленораздельное и, скорчившись, согнуть ноги в коленях и трясущимися руками схватиться за низ живота. В голове – туман, перед глазами вообще какое-то марево, а в ушах – звон. Мужчина понимал: вот-вот, и разум будет потерян, а сознание заживёт по каким-то своим, известным только ему, законам.– Ты меня прямо совсем-совсем прикончишь? – сощурил глаза Фло, нервно переминаясь с ноги на ногу. Мужчина все так же стоял около двери, не решаясь сделать больше ни одного шага, ни вперед, ни назад.– Однозначно, – заходясь в нервном смехе, просипел Микеланджело, с усилием подняв голову. Вены на его шее вздулись, а глаза довольно сильно покраснели от напряжения, однако ни того, ни другого в приглушенном свете гримерной Мика Флорану видно не было. – Ты такой прекрасный, когда злишься, Локонте, ты знаешь об этом? – забывшись и сделав пару больших шагов, Фло оказался рядом с Микеле. Мужчина все так же благоразумно не касался ?Моцарта?, ведь Мот, даже не смотря на свое возбужденное состояние, еще очень хорошо помнил, что он сотворил с Микеланджело, и теперь боялся повторения. А повторение могло быть еще более ужасным, учитывая степень возбуждения Флорана, который готов был просто прикончить девчонок за их шутку. Глаза Мика мгновенно широко открылись, и Локонте, почти не владея собой, яростно ударил ?Сальери? в правое плечо, стремясь оттолкнуть его в сторону закрытой двери. Микеле хотел ударить еще раз, уже другой рукой, в которой держал статуэтку, но вдруг его пах скрутил такой резкий спазм, что мужчина даже зажмурился, застонал и вновь согнулся пополам, потеряв на мгновение Мота из виду. Внутри будто что-то взорвалось, и мужчина почувствовал сильное, очень сильное возбуждение, которое быстро поднялось от паха до самых сокровенных участков мозга – Микеле словно долбануло зарядом похотливой лихорадки. Всё это было таким невыносимым, что Мик для того, чтобы не рухнуть, схватился за край стола так, что у него костяшки побелели. По виску стекла капля пота.– Никогда, блять! Не сметь! Меня бить, Локонте! – зло прошипел Флоран, придвинувшись вплотную к мужчине. – Я могу простить тебе весь этот гребаный год, который ты издевался надо мной, я могу простить тебе все свои страдания из-за тебя, но я не буду прощать тебе еще и удары! Ты меня понял, сволочь?! – Флоран хорошенько приложил Мика головой об рядом стоящий шкаф, с которого полетели вещи, и теперь одной рукой мужчина сжимал кисти итальянца, а второй схватил его за шею, не крепко, но вполне ощутимо – Микеланджело зашипел от того, что боль разлилась по всему телу. Одновременно с этим к ней примешивалось и возбуждение, которое, казалось, нельзя унять никакими средствами.– Отпусти меня, ублюдок! – забился в руках Флорана Мик.– По-моему, я уже предупреждал тебя, что не следует меня так называть, – прорычал Флоран прямо на ухо Микеле с плохо скрываемой угрозой в голосе, позабыв обо всем на свете. Сейчас он чувствовал только терпкий аромат корицы, и это доводило Фло до изнеможения – остатки здравого смысла еще как-то теплились в голове, но тонкие запястья, которые Мот сжимал до синяков, ощущая, как смыкаются его пальцы на платках, коже, венах рук Локонте, и побледневшее от страха лицо Микеланджело сводили мужчину с ума.Флоран ожидал чего угодно – жгучих ударов по собственному телу, громких криков, пожеланий сдохнуть, на крайний случай – всего. Всего, но не этого: Мик, прижатый тяжестью тела к шкафу, обескураженно смотрел на партнера по мюзиклу взглядом, полном возбуждения, горечи и какого-то сожаления, и даже не пытался вырваться, словно у него не было на это сил, или он… не хотел?– Ты не сделаешь этого, – холодея от ужаса, итальянец, однако, даже не пытался хоть как-то отойти от Фло. В его глазах сверкало – то меркло, то вспыхивало – от страха, от возбуждения, от возбуждения страхом… Микеле окаменел: не мог даже оттолкнуть Мота, не мог сделать вообще ничего. Но Мик в одно мгновение понял, что именно это подвешенное состояние заставляло его возбуждаться до такой степени, что казалось, будто вся кровь в теле отливает к паху.– Уверен? Да ты посмотри на себя! Ты сам этого хочешь, Локонте! Ты же сам нарываешься! Весь сезон нарывался, скотина! Весь сезон ты мне по нервам ездил! – и Фло с силой оттолкнул Микеланджело в сторону. Старался сдержаться, но ничего не получилось – Микеле окончательно вывел его из себя, а этот гребаный имбирный чай довел Флорана до такого бешеного состояния, что Мот высказывал все, что приходило ему в голову. В итоге итальянец отлетел на несколько шагов и только потом почувствовал, как мурашки пробегают от шеи к плечам и дальше – по спине. Непонятно – что происходит? Отчего возбуждение? Отчего так сильно ткань одежды жмет на стояк, и откуда он, блять, вообще взялся? Какого?.. Однако отвечать на эти вопросы Микеле хотелось меньше всего на свете: единственное, что ему сейчас действительно было нужно, так это снять такое нестерпимое напряжение с члена. Возбуждение возбуждением, а когда оно длится настолько долго, то перерастает в больную неприятную лихорадку. Не удержавшись на нетвердых ногах, Микеланджело упал на спину, охнув от неприятной встречи с холодным полом. Стукнувшись затылком то ли об стоявший рядом диван, то ли об шкаф, Локонте ненадолго потерял какую-либо ориентацию и пришел в себя только тогда, когда Фло, яростно потирая ткань кюлот, сел на Микеланджело сверху, придавив его весом своего тела, и вцепился в запястья мужчины, судорожно отодвигая пальцами рукава темного камзола, манжеты рубашки, браслеты, напульсники. Моту важно было чувствовать эти тонкие запястья, важно было ощущать, как бьется пульс в венах, важно было надавить на Мика так, чтобы тот признал, что вел себя, как последняя сволочь. Фло понимал, что он делает, но уже не мог себя остановить – возбуждение било его словно тонким влажным кнутом, и от этого Флорана дергало. Он так хотел вцепиться зубами в тонкую солоноватую кожу Микеле на шее, но нельзя… Нельзя… Едва сдерживая себя, Флоран наклонился и провел щекой по мышцам шеи итальянца, затем – рядом с мочкой Мика и мягко прикусил ее губами. Не мог оторваться – уже начал чувствовать, что задыхается, но просто физически не мог заставить себя прекратить всё это. Всё его существо говорило ему – да что там говорило, просто орало и било в голову – грязное похотливое животное! Но ведь если он сейчас не коснётся его сильнее, не приблизится к нему ещё, то в гримерке после концерта труппа найдёт труп. А, возможно, и не один, судя по почти пунцовым щекам Локонте.– Остановись! Ты противен!.. – из последних сил хрипло выкрикнул Микеланджело, колотя Флорана руками, однако мужчина быстро замолк, вспомнив, чем это закончилось для него в прошлый раз. Чем больше кричишь – тем больше насильник возбуждается. Таков закон. Но замолчал он, в большей степени, не от воспоминания из прошлого, а от того, что ему внезапно стало… приятно! Он хотел, черт возьми. Больше прикосновений. Больше возбуждения, хотя больше уже и некуда было. Больше удовольствия. От этого ему было и хорошо, и муторно одновременно – он ненавидел Флорана и одновременно не желал, чтобы это прекращалось, потому что дикое возбуждение не покидало пах. Пусть он, пусть, пожалуйста, и никто другой сейчас будет рядом: будет держать запястья, будет хрипло шептать что-то на ухо, будет царапать шею… Сердце билось, заходясь в приступах. Эта адская смесь кипятком бурлила в итальянце, и он, буквально потонув в отвращении к самому себе, громко простонал, почти проскулил что-то неразборчивое, просто какой-то набор звуков. Дрожащие губы и щетина Фло нежно царапнули его шею, и вызвав собою этот стон. Микеланджело опустил руки, желая опереться ладонями об пол, чтобы попробовать выбраться хотя бы так, но неожиданно зацепился браслетом за тонкий ремешок Флорана, что удерживал его вечносъезжающие кюлоты. Дергаясь и пытаясь освободить руку, Мик, которому было до ужаса противно и муторно от всей ситуации, не понял, что он сделал – пальцы застрявшей руки несколько раз подряд царапнули пах Мота. Локонте этого даже не почувствовал, зато Мот резко подался вперед.Все! Сбылась мечта дебила! Какому же демону я теперь должен отсыпать полжизни? – подумал Флоран, чувствуя, впервые за время возбуждения, приятный откат: теперь живот не резало, а лишь тянуло и покалывало, но тянуло так приторно сладко, а покалывало так лихорадочно, что Фло впервые за всю свою жизнь понял, что значит избитое дамскими романчиками выражение ?бабочки в животе?. Все тело, превратившееся в сплошную эрогенную зону, дергалось вслед за ремнем, от которого безуспешно пытался отцепиться Локонте, поэтому внутри Фло все пылало, и мужчина мечтал только о том, чтобы просто кончить, а там – будь, что будет.Микеланджело все-таки каким-то чудом смог избавиться от ремня Мота, порвав собственный тонкий браслет, и, забывшись, вновь зашелся в каком-то уже конвульсивном всхлипе из-за того, что Фло, потянувшись вслед за ремнем, еще сильнее вжался пахом в низ живота итальянца. Его дёрнуло так, что Мик выгнулся в спине, врезался в тело мужчины и упал обратно, стукнувшись затылком об пол и почти не почувствовав этого. Мужчина уже почти не понимал – где он, что он делает, и почему ему настолько плохо, когда он чувствует дикое перевозбуждение: его сознание бросало между явью, в которой он готов был закончить жизнь Флорана серьёзными увечьями, и самым сокровенным сном, где он же, Микеле, готов выть в голос и выгибаться в этих тёплых, сильных руках. Его организм пробивало такой судорогой, что воздух вновь выбило из легких.– Господи, Боже мой, – едва шевеля дрожащими губами, Фло провел пальцами от макушки Мика до шейных позвонков под рубашкой, но без всякой злости, очень бережно. – Мике-е, да почему ты такой… – и мужчина удивленно посмотрел на свою собственную руку, словно недоумевая, точно ли это его ладонь так аккуратно пригладила темные волосы Микеле? Локонте резко бросило в жар, и ему захотелось свернуться, прижав колени к груди, закрыться руками, закрыть глаза, отгородиться от Мота. Что угодно… Было страшно, до трясучки страшно, настолько, что сердце забилось где-то в горле. Но похоже, он совсем шизанулся – из горла, помимо воли, вновь вырвался громкий стон, и самому Микеле очень хотелось бы, чтобы он пришелся в чужой рот. Флоран посмотрел в глаза Мика, и Микеланджело увидел, перед собой совсем другого Мота – такого же загнанного, уставшего, как и он сам. В глазах его плескался испуг, и мужчина казался Микеле каким-то затравленным. Но легче от этого не становилось – Фло всё так же полулежал на нём, и дышать было очень тяжело, кроме того, возбуждение не давало нормально сделать ни единого полноценного вдоха. Локонте дернулся несколько раз в одну, в другую сторону – да куда там? Он был буквально вдавлен в пол. – Флоран Мот! – просипел Мик, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха. Однако легкие не слушались, и Микеле еле-еле шевелил языком. – Встань с меня. Я задохнусь! – да кто бы его ещё послушал… – Отвали от меня, Флоран! – и Микеланджело непроизвольно ахнул, а слезы застелили его глаза: Фло принялся целовать шею Локонте, оторвав пару верхних пуговиц от белоснежной рубашки Моцарта. Итальянец тяжело дышал, не мог вырваться из-под Мота, и простонал еще какие-то слова, смысл которых от него ускользнул. – Флоран, прекрати!– Я не отпущу тебя, Мике, никогда не отпущу. И я все равно это сделаю, – от таких слов по телу Локонте пролетела каленая стрела страха. – Смотрю, тебя совсем накрыло: даже я вижу, как у тебя член…– Еще хоть одно слово, и ты останешься без своего, – зашипел Микеле и тут же, почти без паузы, громко и возбужденно простонал, чувствуя приятную дрожь. – Не дергайся, Локонте, – сдавленным голосом прохрипел Фло, прижимая Микеле к полу весом своего тела все сильнее и сильнее, и, нажимая тому на пах, попытался одной рукой сдернуть с Локонте узкие кюлоты. Нет, это не может повториться вновь! Мик приподнял голову и крепко стиснул зубы, ощущая, как по щекам потекли слезы страха. Это были именно слезы ужаса, а не возбуждения. Воздуха в легких Микеланджело почти не осталось, но Мик, сдирая голосовые связки, и так к чертям разодранные после ?роз?, извернулся и громко закричал:– П… Помогите! – в эту секунду сердце итальянца кольнуло такой сильной болью, что он даже о Флоране забыл. Яркая вспышка ослепила Микеле, и он сжал зубы до скрежета: неожиданный приступ, заставивший сердце сбиться с такта, вынудил Локонте задержать дыхание, потому что боль, возникнув в сердце, переместилась под ребра, затем быстро распространилась по всему телу и парализовала мужчину. – Фл-лоран, п-пожалуйста… – голос Микеланджело сорвался на болезненный испуганный хрип: на несколько секунд он задохнулся от того, что легкие будто слиплись. – Сердце-е...Одно только прикосновение рук Флорана будто раскалённым клеймом прижгло кожу Микеле. Фло, почти не слыша его, запустил руку под рубашку Локонте, провёл по животу, рёбрам, ключицам, ощущая каждый дюйм кожи, потом – обратно. Испуганный возглас Локонте заставил Мота оторваться от того, что он делал, и взглянуть на лицо итальянца: тот побледнел, даже посерел, глаза мужчины закатились, а изо рта вырвались агонизирующие хрипы. Фло почти моментально почувствовал, как его ?отпускает?. Что он творит?! Голова начала разрываться от боли, а легкие забыли, что они, вообще-то, должны перекачивать воздух. Мгновенно подобравшись, мужчина, превозмогая дикую резь в пахе, обессиленно отполз на метр от Микеланджело и обхватил лицо горячими руками, больно прижав их к скулам.Следующие полминуты из гримерки Микеланджело не доносилось ни звука. Локонте восстанавливал дыхание, недоумевая, от чего случился этот мини-приступ, заставивший Микеланджело всерьез испугаться за свою жизнь, учитывая и так не самые лучшие обстоятельства, а Фло тупо сидел и ощущал, что если сейчас не дотронется до члена, то сгорит прямо здесь.– Что ты за скотина? Да что же ты творишь? – голос Мика от страха, перевозбуждения и боли сорвался на противный фальцет. – Ты… Ты… У меня… Сердце…– Я чудовище, Микеле, – обреченно согласился Фло, отодвигаясь ползком как можно дальше от тела своего недолюбовника. – Да! – воскликнул Локонте. – Грёбаный, ох, грёбаный, – взбудораженное прикосновениями, тело Мика подавало сигналы, что оно, как бы, и не прочь поразвлекаться, но и сердце никак не могло вернуться в свой нормальный ритм, – твою мать, да что ж это такое! Гребаный извращенец! – глаза Микеланджело заблестели. Мужчина тут же привстал и, зацепившись коленом за какую-то футболку, дрожа, на четвереньках придвинулся к Флорану и вцепился ему в шею, надавив на кадык большими пальцами и всем телом навалившись на мужчину. – Ненавижу тебя за это! Будь ты проклят!– Буду, обязательно буду!– Как же я хочу тебя задушить, сука! – Да? Задушить?! И что же, – слабо прохрипел обессиленный Фло, упав на спину, – тебе мешает это сделать? Давай! Души же! – позабыв собственные слова, сказанные ранее Мику, выкрикнул Мот. Раньше он никому не позволял ударить себя, никогда! Однако не здесь и сейчас – здесь и сейчас он заслужил, чтобы его просто на месте убили.Пальцы на шее ослабели: Микеле стало невыносимо страшно – он ведь не хочет душить, а тем более убивать Флорана. Локонте давно перестал быть самим собой – нельзя настолько ненавидеть себя, нельзя настолько любить его, нельзя настолько запутаться в самом себе! Нельзя! Нельзя! Нельзя! Всё это до ужаса неправильно – во стольких смыслах, что Микеланджело уже просто со счёту сбился. И сейчас Мик опустил руки и, глубоко дыша, стараясь перебороть своё возбуждение, смотрел на Мота, не понимая, что тот удумает делать дальше.Так они просидели, кажется, целую вечность. Однако на деле – секунд пять, точно не больше. Мот, шатаясь, поднялся и в несколько шагов оказался около двери. Микеле же так и остался сидеть на полу, поджав под себя ноги. Мику хотелось тупо вцепиться в Фло, кричать, умолять быть здесь и никуда не уходить: он готов сделать всё, что угодно за это! Готов вытерпеть любую сердечную боль, готов отдаться здесь, сейчас, в любой позе – пусть только Флоран останется! Готов был и душу продать – потому что это тело явно ничего не стоит. Кроме того, ему было страшно: приступ мог повториться вновь, и если рядом никого не окажется…– Почему ты так сделал, Фло?.. – вопрос в сторону прикрытой Флораном двери прозвучал так по-детски наивно, что Микеле стало противно от самого себя. Мужчина упал обратно на пол и посмотрел на темный потолок, покрытый черной краской. Закрыл лицо ладонями и затрясся – мелко-мелко, только спустя несколько секунд осознав, что его накрыла бурная истерика: только вот Локонте теперь не плакал, а просто смеялся, до рези в горле, до всхлипов – организм тупо не успевал справляться со всем тем безумием, что так внезапно навалилось на мужчину, и Микеланджело кашлял сквозь этот истерический смех, громко вдыхая в себя воздух и морщась от того, что сердце все еще слабо покалывало.Фло, вылетевший из гримерки, захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной. Тяжело дышащий, едва не плачущий от возбуждения и со стояком. Мужчина чувствовал, как от этой горячки у него плавилась кожа, заживо сгорали все оставшиеся немногочисленные нервы, раскалялись кости. Тишину вокруг прорезал приглушённый смех, раздавшийся за стеной. Замечательно – этот придурок лежит там и ржёт… Довёл, блять, до ручки!Итак, многоуважаемый месье Мот, поздравляю. Вас бы в клинику оправить. А еще лучше – от людей изолировать в принципе. А верёвка с мылом – вообще идеальное решение всех ваших проблем!– Ёбнутый! – прошипел Мот, отталкиваясь ладонями от двери и шагая куда-то в сторону сцены, откуда доносились аплодисменты зрителей. Едва он сделал несколько шагов, как на него налетел насквозь мокрый и донельзя взбешенный Солаль.– Что с тобой? – издевательски-нежно проговорил Мот. – Чаёк наконец-таки подействовал?!– Да иди ты нахер! – отдуваясь, Со вытирал с себя пот. – Тебя что, – мужчина окинул взглядом друга, – отпустило уже?– Ага, – припоминая события последних минут, оскалился Фло, – как же. Тридцать раз меня, блять, отпустило!– Мот, – согнувшись в три погибели, быстро проговорил Моран, – тебя и Микеле там Дов искал. Сказал, что головы вам обоим открутит, если вы не... А что там? – мужчина удивленно повернул голову в сторону гримерки Микеланджело. Флоран взмолился, чтобы мужчина не услышал истерический смех Локонте, но Бог явно не услышал ни одну его сегодняшнюю молитву. – Это Мик так ржет? У него что, чай не с Виагрой, а с канабисом был? – У нас Локонте пожизненно под канабисом, – ответил Фло и постарался отвлечь внимание Солаля: – Что случилось? Что хотел Дов?– Уо-оох, – протянул Со, зажимая ноги крестом. – Чего ты ржешь, Флоран?! Будто сам такого не испытывал! Дов сказал что-то насчет шоукейса... Не пойму только – сегодня после концерта или все же позже. – Да нет, я ржу с того, что Ямин не верил, будто тебя не проймет! А мужик-то ты у нас еще о-го-го! – воскликнул Флоран, натягивая на себя ничего не выражающую улыбку. Моран еще раз тяжко вздохнул и, оттолкнув Мота, скрылся за поворотом. Фло понял, что, похоже, Со торопился в уборную. Что поделать – чаёк-то пили все, поэтому и отдуваться приходится каждому, только кому-то в большей, а кому-то в меньшей степени. А уж каких сегодня после выступления пиздюлей отхватят девчонки...Блять, а вообще, какого черта еще и шоукейс?! Неужели и вправду сегодня? Как будто специально добить всех решили! Он же загнется, если сразу после спектакля не уедет домой и не надрочится вволю, так, чтобы мозоли на пальцах появились. Нет, конечно, встречи с фанатами, организованные спонсорами, это отличная штука: они радостно верещат при виде тебя, просят автографы, дарят подарки, фотографируются... Кроме того, такие встречи - это великолепная возможность пообщаться с аудиторией и понять, чего ей не хватает, а от чего она в восторге. Впрочем, не хватало публике всегда одного и того же – более близких отношений Моцарта и Сальери, о чем поклонники не приминали упоминать каждый раз. Но как раз этого Флоран с Микеланджело и не могли им дать – они и так делали все, что было возможно в данной ситуации, стремясь не потерять работу, и то, что фаны ничего не замечали, являлось уже само по себе как минимум восьмым чудом света. Однако сегодня, после этого случая в гримерке, рассчитывать на спокойствие Локонте не приходилось, и Мот не представлял, что же будет происходить на этом чертовом шоукейсе с Миком. Как теперь вообще к нему приближаться? Как смотреть в его глаза?Мот потер сухими холодными руками лицо и развернулся для того, чтобы вновь посмотреть на дверь Микеланджело, из гримерки которого все еще доносились едва различимые смешки. Неужели Микеле смеётся над ним?___________________________*Non voglio stare con lui allo stesso tavolo!(ит.) - Я не сяду с ним за один стол!** Maledizione! Zitto! (ит.) - Проклятье, заткнись!