Моя голова разрывается (1/1)

Открывая дверь с уже придуманными-продуманными словами для того, чтобы отчитать Микеланджело за столь поздний звонок, ошеломленная Маэва почувствовала, что все они единовременно ледяным металлом застыли в булькнувшем от изумления горле: перед ней, держась за металлический дверной косяк трясущимися от холода руками, стоял продрогший мужчина, насквозь мокрый и замерзший настолько, что у него посинели пальцы, а губы стали просто белыми. Микеланджело попытался что-то сказать, но не сумел – челюсти сводило страшной судорогой. Было видно, что Мик очень пьян – ноги его почти не держали, да и колени тряслись так, что девушка удивилась – как он вообще до нее добрался. Лицо с покрасневшими глазами и размазанной подводкой, изукрашенное царапинами и синяками, выражало дикий испуг и неподдельную панику. Микеле пытался поначалу что-то сказать, но не смог, поэтому только стоял и тусклым взглядом смотрел на Маэву. Буквально в пару секунд сознание девушки проснулось окончательно, и она, без лишних вопросов схватив Микеланджело за руки, провела его в зал, лишь на мгновение позволив Локонте скинуть с себя хотя бы грязную от дождя обувь. Вручив мужчине два больших, несомненно теплых, махровых полотенца, девушка жестом указала на дверь ванной комнаты и, прервав какой-то несуразный тихий вопрос Мика одним лишь грозным "потом", отправила его в теплую ванную, включив там обогреватель на полную мощность. – Примешь не душ, а именно ванну, понял? – добавила она не терпящим возражения голосом. Девушка абсолютно правильно посчитала, что вначале нужно привести друга хотя бы в относительный порядок, а потом уже спрашивать, что же такое у него стряслось. Локонте, все так же молча, стоял в ванной комнате и недоуменно оглядывался вокруг, до конца не понимая, что от него требуется – похоже, он перестал осознавать суть своих действий где-то на пороге входа в дом Мелин. Маэва еще раз показала на кран, и Мике наконец кивнул, чувствуя, как затекли мышцы шеи. – Ясно? Слишком горячую воду не додумайся включить: обожжешься на раз! – и девушка, подтолкнув каким-то чудом еще стоявшее тело, вышла в зал, прикрыв за собой дверь.Микеле не пререкался, ведь у него совершенно не было на это сил, поэтому вскоре послышался шум и плеск воды. Сначала он снял с себя одежду, с омерзением чувствуя, как она противно липнет к телу, а затем повернулся к зеркалу. В прохладно-голубом свете комнаты лицо Микеле показалось ему самому таким уродским, что он даже вздрогнул – это же не может быть он, ну в самом деле... На этом не-его каком-то чрезмерно узком лице с ярко выделенными скулами, с морщиной на лбу, застыла маска усталости. Замутнённые, и от этого какие-то посветлевшие, глаза сосредоточенно вглядывались в зеркало. Отражение продолжало смотреть на своего обладателя с неприязнью, и иногда Локонте замечал, как подергивается нижнее веко левого глаза. Долго наблюдать за этим мужчина не смог, поэтому, кинув полотенца на стиральную машинку, отодвинул штору и, аккуратно ступая, залез в ванну, чувствуя, что поясницу начало ломить куда как сильнее прежнего.За то время, пока Микеланджело был в ванной комнате, Мелин достала из шкафа огромный шерстяной плед крупной вязки, поставила греться чайник и, поправив шелковый ночной халатик, отправилась в зал раскладывать диван, понимая, что Мик, вероятнее всего, у нее сегодня заночует. Кровать в ее спальне заманчиво манила обратно в свои объятья, и девушка чувствовала легкое ночное головокружение, которое бывает от недосыпа. Теперь-то сон ей точно не светит... Она не представляла, что такого могло случиться за эти несколько часов с того момента, как они с Микеле последний раз виделись в клубе, раз мужчина позвонил ей так поздно, с номера Флорана, да еще и явился в таком виде?..Шли минуты... Десять, двадцать, тридцать... Локонте не было так долго, что Маэва даже забеспокоилась – не сотворил ли он там с собой чего: не было слышно даже всплесков воды, как было бы, если бы Мик хоть немного бы поворачивался в ванне. Девушка, чувствуя нарастающее волнение, постучалась в дверь, но она была закрыта изнутри на замок. Затем, стукнув еще пару раз, впрочем, без особого рвения, тут же забарабанила так, что казалось, будто дверь просто сломается под ее натиском. – Мик! Микеле! – вскрикнула она, чувствуя, как тревога разливается по всему телу, делая даже язык каким-то непослушным. – А ну, открой, сейчас же! Если ты там что-то с собой сделаешь, я… Я же тебя сама прикончу! Локонте! Быстро открой!Этот громкий вскрик… разбудил Микеланджело. Когда мужчина залез в ванну, он, включив не очень мощную струю, чтобы ванна наполнялась довольно медленно, лег и просто заснул в этом божественном тепле слегка жестковатой воды, ощущая, как смягчаются все забитые мышцы. Вода, минута за минутой, скрывала под собой все синяки, следы укусов, царапины, заставляя их краснеть или синеть, тупо ныть и щипать – все же мужчина не послушал подругу и включил горячий кран едва ли не на полную, лишь слегка разбавив холодной водой. Пожалуй, даже нормальный здоровый человек сжимал бы до скрипа зубы от этой температуры, не то что избитый. Но с каждым миллиметром воды мужчина чувствовал, что ему становится легче – она словно забирала боль, сильно заглушая ее, делая тело мягким и податливым. И, дождавшись, наконец, хоть какого-то послабления за последние часы, Локонте, чувствуя, как по шее и плечам бегут крупные мурашки, прикрыл глаза и расслабился.Внезапный возглас Мелин взбудоражил его – горячая вода в этот момент уже дошла до подбородка. Выплюнув затекшую в рот жидкость и увидев несколько слабых, уже почти растворившихся в ней, разводов крови, Микеле, чувствуя, как сам раздирает собственные голосовые связки, крикнул, что все нормально, и он уже скоро выйдет. Встав под душ, Микеланджело чуть не взвыл от неприятных ощущений: тонкие струи воды слишком больно проходились по коже, окончательно смывая остатки грязи улицы и того, что происходило в квартире Флорана. Опьянение сходило на нет, однако тут во власть уже вступала первая стадия похмелья – обычно Микеле им не страдал, но количество выпитого за сегодняшний вечер алкоголя было априори несовместимо с нормальными процессами жизнедеятельности.Закончив с душем, Локонте вылез из ванной, обтерся – по пораженным участкам кожи он неосознанно тер с таким остервенением, словно старался просто-напросто ее содрать – и, обернувшись вторым махровым полотенцем, осторожно высунулся из ванной комнаты. Прохлада квартиры сразу окутала его так, что волосы на всем теле встали дыбом. Быстро по темноте, едва-едва рассеиваемой приглушенным свечением настольной лампы, прошлепав тапочками в гостиную, Микеле, под строгим пристальным взглядом Маэвы, которая, закинув ногу на ногу, сидела на кресле, осторожно присел на разложенный для него диван, почувствовав ломоту в теле. Сел и сглотнул, чувствуя боль в переносице и неявный вкус дыма в гортани. Закашлялся.Девушка выжидала. Пока не зная, что говорить и как вообще начать разговор, Маэва поднялась и дала Мику плед. – Укройся, а то простудишься, – Мелин увидела, что Мик вздрогнул от произнесенных ею слов, и не поняла, что именно она сказала не так. Откуда ей было знать, что и Флоран сказал недавно нечто похожее? Микеланджело пока не хотел делиться тем, из-за чего он, собственно, к ней и пришел в столь поздний час, поэтому, услышав писк чайника, известившего о том, что вода вскипела, девушка сходила на кухню и через минутку принесла другу горячий сладкий чай в большой кружке. Локонте, посмотрев на нее с благодарностью, взял чашку обеими руками, грея ладони, и принялся за напиток так жадно, что девушка даже удивилась: как только он еще себе язык не обжег? Сам же Мик пил заваренный чай, не чувствуя вкуса вообще. Укутав получше мужчину в плед, Маэва легким движением руки пригладила вихры итальянца и прошла в ванную – нужно бы закинуть вещи Микеланджело отмокать, а потом их следует постирать – складывалось такое впечатление, будто его на улице прямо по земле возили. По земле-не по земле, а один раз Микеле точно поскользнулся на совершенно не идущих ногах, смачно впечатавшись в дверь подъезда. Сделав дело, Мелин отодвинула штору, закрывающую ванну, и обомлела: в воде небольшими разводами алела не смытая окончательно кровь. Видимо, Локонте не уследил за этим до конца, когда выбирался их ванны. Это выглядело и в самом деле ужасно: частично размытые полосы, казалось, начинают впитываться в поверхность эмали, потому что Маэва, чувствуя позывы отвращения, так и не смогла смыть их напором из душа с первого раза. – Господи, да что же с тобой случилось-то? – пробормотала она, закрывая кран и позволяя оставшейся воде стечь в слив. – А ну, Локонте! – преисполненная решимости, Маэва вернулась в комнату, включила свет – Микеланджело зажмурился и потер моментально заслезившиеся глаза – и, сев напротив мужчины, проговорила: – Потрудись мне все это объяснить? Там же в ванне кровь, господи! Что с тобой? Где Флоран? Вы же с вечеринки ушли вместе! Я сама это видела. Еще хотела за вами пойти, но вы о чем-то очень оживленно говорили, и я... Почему ты с его номера мне позвонил, да еще и так поздно?.. Ты…– Подожди, – приставив трясущиеся пальцы к вискам, Микеланджело принялся массировать их. Уж слишком оглушительно звучал голос подруги в тишине квартиры. Глаза мужчины слезились, и от этого его начинало тошнить, а слюна встала комком в горле. – Не так громко, – умоляюще проговорил он. – У меня голова сейчас разорвется.Видя, что Мелин замолчала, но продолжает яростно пронзать его взглядом, Мик понял, что второй раз она, ожидая, пока он заговорит, задавать вопрос не будет, однако сил разговаривать не было. Он сделал попытку уйти от разговора, но, получив в ответ разозленный выдох, явно означавший, что от него не отстанут, начал говорить, осторожно подбирая слова:– Флоран у себя. Он, – припомнив, в каком положении он оставил "Сальери", Мик продолжил, – он сейчас спит. До утра точно не проснется…Да и проснется ли вообще? Там же дым, клубы дыма...Хотя нет, должен проснуться – дверь на балкон так и осталась открытой, поэтому максимум, чем отделается Мот, так это какой-нибудь простудой почек. И Локонте его совсем не жаль.– Что вы там натворили? – чеканя каждое слово, все еще хмурилась Маэва. – Как умудрились-то вообще? Откуда у тебя такие царапины и… Ох, Боже мой! Боже! – воскликнула девушка. Локонте неосторожно потянулся к столу для того, чтобы поставить чашку допитого чая, и именно в этот момент плед соскользнул с плеч, обнажая укусы и следы ударов. Если в темноте, слегка разгоняемой светом ночника, Маэва еще и могла подумать, что это синяки, которые появились у Микеланджело просто потому, что сегодня ночью несколько раз неудачно вписался в косяк, (с ним вообще бывало довольно часто – мужчина был в удивительном конфликте со всеми предметами находящимися вокруг него, будь то спинки стульев, ножки мебели, двери, сцена, с которой он, забывшись, частенько летал вниз головой), то теперь она видела, что он просто избит. Микеле проследил, куда она смотрит, и стыдливо прикрылся пледом снова, чувствуя крупную вязь. И казалось ему, будто все синяки, ссадины и шрамы на спине, оставшиеся еще после теракта в метро, видны сквозь эту вязку. – Мы, – запнулся мужчина, чувствуя сильное головокружение, – сильно повздорили и… Ударили друг друга.В памяти девушки всплыло воспоминание о том, как она, будучи в метро несколько лет назад, сама запнулась на этом слове, объясняя спасателям, что случилось с темноволосым худым мужчиной, лежащим под завалом. Всплыло, но Маэва не позволила себе думать об этом дальше. Флоран же не мог так поступить с Микеланджело, зная, что тот перенес… Он бы не позволил себе.– И сколько же раз ударили? – не выдавая своих подозрений, довольно цинично спросила Мелин, поднявшись с кресла и медленно подойдя к другу. Одной рукой она попыталась стянуть плед с уже дрожащих плеч Локонте, чтобы увидеть немного больше, но тот схватил ее, больно сжав запястье, и выкрикнул хрипло, чтобы она ничего не трогала. – Эй, ну ты чего, Мике? Давай, я хотя бы обработаю, занесешь еще дрянь какую... – предложила девушка.– Не трогай это, пожалуйста, – умолял ее Мик, – мне больно, – и было видно, что он действительно не врет. Организм, ранее истощенный алкоголем и испугом, теперь напоминал о себе в полной мере: все кололо и ныло, а в горле переворачивался сухой комок тошноты. – Так, хорошо, – примирительно опустила руки Маэва и вернулась обратно на кресло. Села, поправила халатик, зевнула и продолжила: – Тогда что ты сейчас от меня хочешь? Зачем позвонил, приехал, если ничего не рассказываешь и не даешь себе помочь? Я вижу, что тебе больно, но это же можно исправить, ты потерпишь немного, и все пройдет, – и вроде бы Мелин говорила сейчас про физическое состояние друга, имея ввиду обработку его ушибов и ссадин, однако прозвучало это как-то очень двусмысленно, и девушка это поняла лишь после того, как произнесла эти слова. – Я хочу сказать, что я могла бы... – но тут слова вообще неожиданно закончились. – Вы с ним настолько сильно поссорились, что ты не мог даже… – начала было она, но Микеланджело ее перебил. – Да. Сильно. Я бы точно не доехал до дома, – и девушка зябко поежилась, постигнув двойной смысл этой фразы. Мик как-то тупо посмотрел на подругу и шумно сглотнул вновь вставший в горле комок. – Маэвс, я только переночую у тебя, хорошо? А завтра уеду. Я больше так не могу.– Куда ты... Куда уедешь? – не поняла девушка, едва не ахнув.– Обратно домой, – поразил ее совершенно безэмоциональным ответом "Моцарт". – Я не могу здесь оставаться, мне нужно вернуться обратно... – уголок глаза нервно дернулся несколько раз. – Обратно в Италию.– Ты что, сдурел, Локонте?! – громко вскрикнула Мелин, даже вздрогнув от такого неожиданного заявления. – Куда ты там собрался уезжать? После всего того, что пережил здесь, после того, что тебе пришлось перенести, – она едва сдерживала себя от того, чтобы не расплакаться, – после того, как что-то свыше позволило тебе, наконец, найти достойную работу, которая тебя вытащит из безденежья? Мик! Ты столько пережил вместе со мной, – беспомощно проговорила Маэва, – что теперь ты просто не имеешь права от меня уезжать так далеко! Микеле, – в конце концов, она не выдержала, – расскажи мне, пожалуйста, что произошло?.. Но Микеле продолжал тупо молчать, уставившись блеклыми глазами в одну точку: он не мог заставить себя рассказать все, что он испытал за последние часы, просто не мог – язык не поворачивался даже начать. Его тело немело, и мужчина не мог с этим справиться. Пару минут он избегал смотреть на собеседницу, чувствуя обжигающее все изнутри чувство стыда. Всерьез обеспокоившись состоянием Локонте, Мелин снова подошла к нему и, решительно присев рядом на скрипнувший пружинами диван, положила руку на голые колени мужчины. Того передернуло от одного лишь только прикосновения, но девушка не убрала своей руки, мягко поглаживая колено Мика. Микеланджело очень не любил, когда до него дотрагивались – особенно, черт побери, сейчас! – поэтому он сделал попытку увернуться, но девушка больно вцепилась в него ногтями, и руку пришлось бы отнимать, наверное, вместе с кожей, связками и коленным суставом заодно. Микеланджело смирился с этим и, тяжело судорожно вздохнув, оставил все, как есть, а Маэва, ощутив, что Микеле больше не сопротивляется, наконец расслабила пальцы.– Мике, – прошептала она на грани слышимости, – посмотри на меня, – и прикоснулась к его щеке, мягко оглаживая подбитую скулу. Задевая подушечками пальцев нижнее веко, девушка чувствовала, как оно все еще слегка подергивается. Девушка чувствовала ладонью горячее дыхание Микеле, но оно было неровным, судорожным: Микеланджело будто задыхался прямо сейчас. – Послушай меня. Ты же слушаешь? – мужчина, печальными глазами посмотрев на Маэву, едва заметно кивнул головой, страшась нарушить возникшую ночную, почти могильную тишину. – Ты самый яркий человек, с которым мне приходилось встречаться в своей жизни! – чистосердечно призналась "Наннерль".– Нет! – неожиданно громко даже для самого себя крикнул Локонте, вновь дернувшись. Мелин отдернула руку. – Я слаб, разбит!– Заткнись! Пусть тебя разрушали когда-то, пусть разбивали – ты-то в этом не виноват! – больно сжав колено Микеланджело, девушка говорила уверенно. – Все будет в порядке, Мик! Я помогу тебе, обещаю! Только не делай ничего такого, – Маэва закусила губу для того, чтобы самой не расплакаться, – о чем ты сам потом будешь очень-очень жалеть... Но не уезжай. Не бросай все то, что у тебя появилось здесь...– Ты же шутишь, да? – вдруг спокойно спросил итальянец. Лучше бы кричал, честное слово. – Я не должен это бросить? Я не должен бросить вашу гребанную Францию, ваш чертов Париж, оh, Dio, perché?! – сорвался он на итальянский. – Я не должен бросить его, да? Ты думаешь, что все будет хорошо, после того, как он меня… – Мик вдохнул воздух в легкие, намереваясь выплюнуть это чертово признание, но девушка сама же все и испортила.– Что? Что он с тобой сделал?! – встрепенулась она. Локонте понял, что чуть было не проболтался. Он не понимал, почему не хочет рассказать об этом подруге. Дело было не в том, что он боялся самого признания этого факта, а в чем-то другом... Скорее, он не хотел, чтобы Маэва узнала, что Флоран – гребаный извращенец. А все его собственные чувства – это уже потом, это не так важно. Что за херня? Почему даже сейчас он заботится о репутации Флорана больше, чем о своей собственной?!– Ничего! – осекся Микеле. – После того, как он меня избил, – дополнил он буквально через секунду. – Ты думаешь, что все будет хорошо? Почему он? Почему еще и от него?! Мне уже все это, блять, надоело. Я понимаю, конечно, что за все бороться надо, – ярость в сознании Мика боролась с апатией, – но сколько можно-то?! Вообще никакого просвета – почему я должен постоянно страдать? Разве мало я мучился? Я только отошел – и вот он снова… Я не хочу больше боли и унижений, Маэвс! – в самом деле, жизнь часто делала так, что мужчина давился собственными слезами от ненависти и презрения, которыми окружающие люди обливали его сполна. Маэва, естественно, понимала, что Локонте явно чего-то недоговаривает, но поверить в свои предположения не могла – подозрения абсолютно ничем не были подкреплены, возможно, это вообще были просто какие-то полуночные бредовые мысли. Она, наконец, опустила руки и скрестила их на груди.– Пока ты мне толком не расскажешь, что случилось, я не смогу тебе помочь, Мик, я же не умею читать мысли, – однако, видя, что Микеланджело явно не настроен сообщать больше, Мелин продолжила, смирившись: – Но и с этим мы справимся, понял? – как же в этот миг мужчина был ей благодарен за волшебное, такое нужное "мы". – Сам подумай, чем ты будешь заниматься, если уедешь обратно в Италию? Не поступай как последний идиот: у тебя здесь есть много знакомств, у тебя здесь есть квартира и хорошая работа, которая вскоре – стоит только еще немного подождать! – принесет тебе известность, деньги и уверенность в завтрашнем дне, пойми ты это наконец, Микеле! – Мелин так часто повторяла его имя, что для самого его обладателя вот-вот, и все начнет сливаться в сплошное "микелемикемик". – Ты только вспомни, сколько ты вытерпел ради этого! Ты рассказывал мне, помнишь? И что бы сказал тот Микеле Локонте, если бы увидел, что его многолетние страдания оказались никчемными?.. Мик, ты действительно выстрадал то, что у тебя есть, и отказываться от этого сейчас, когда появилась реальная возможность что-то изменить, по меньшей мере просто бессмысленно! – как же сейчас Маэва надеялась, что хотя бы одно ее слово дойдет до мужчины, и он все же одумается покидать Париж.Микеланджело очень не хотелось признаваться самому себе, но Маэва была определенно права. Вряд ли он будет кому-то нужен в своей родной Чериньоле, где и работы-то нормальной нет. Серьезно, ну кому он там нужен? Да и показываться на глаза униженным щенком своим престарелым родителям тоже как-то не очень хотелось. Мелин говорит все правильно, да только легче ли от этого самому Микеле? От этих слов воспоминания сами по себе не сотрутся из памяти.Спина Мика уже онемела от неудобной позы, но едва он повернулся, чтобы хоть как-то изменить положение тела, как мужчину вдруг сильно затошнило. Локонте дотронулся до слегка опухшего лица руками, растирая щеки. Ресницы был мокрыми – все-таки, блять, не удержался.– Мик? – ожидая хоть какой-нибудь реакции, Маэва взволнованно теребила край халата. В самом деле, лучше слышать крики, чем такую тишину. Она действительно пугает, потому что нельзя быть точно уверенным в том, что произойдет дальше - к примеру, не прыгнет ли через несколько секунд этот человек с балкона...– Обними меня, – больно прикусывая изнутри щеку зубами, шепнул Микеле. – И все, обними просто, – он задрожал, как маленький испуганный мальчишка, загнанный взрослыми страшными парнями в угол. Одной рукой Мик прикрыл свой рот, просто резко заткнул его, чтобы не дать неожиданной волне рыданий вырваться наружу – в горле сразу встал комок, а всхлипы все равно вырывались, несмотря на то, что Локонте очень сильно кусал себя за язык, стремясь переключиться на эту боль. А вторую руку Локонте положил на сердце, чувствуя, как оно начинает болеть. Нет, не просто метафорически "болеть", а серьезно так колоть, с какими-то спазмами. В голове снова возник Флоран, а телу казалось, что жесткие руки вновь водят по бедрам, спине, паху.– Господи, милый, да что же ты такое вспомнил... – и Мелин принялась гладить его по плечам. – Микеланджело, мой Микеланджело, – стремилась успокоить его девушка. – Все будет хорошо, ты выдержишь, Мик. Я в тебя верю...– Больше, чем я в себя сам, – и потрескавшимися губами Микеланджело произнес тихое "спасибо" и крепко обнял Маэву, прижав ее к себе. Голову он положил ей на ключицу и, не двигаясь с места, просто сидел, ощущая переворачивающиеся внутри острые позывы алкогольной дурноты. Чувствуя обнаженным торсом нежную ткань халата Мелин, Мик не двигался, боясь разорвать эти объятия, как будто от этого сейчас зависело его существование. А, может, это утверждение не так уж и далеко от истины. – Почему он, Маэва, я не понимаю, – голос прозвучал так жалобно, что самому Локонте стало противно от себя.– Я не знаю, Мик, – Мелин поправила плед, прикрыв грудь Микеле, потому что не могла больше ни секунды смотреть на темно-красные следы ударов. – Я не знаю. Хорошо... Если ты не хочешь мне рассказывать, что произошло между тобой и Фло, то расскажи хотя бы, о чем вы беседовали, когда уходили? – Локонте, подняв голову, удивленно посмотрел на нее. Мелин показалось, что она понемногу уводит разговор от слишком больной темы, но знала бы она, насколько огромной ошибкой было сказать следующие слова: – Кстати, ты помнишь, о чем мы говорили в гримерной? Я сказала тогда, что Флоран не оттолкнет тебя, помнишь? Ты рассказал ему?И девушка вздрогнула от того, что Микеланджело резко стукнул кулаком по стене, до боли отбив себе костяшки. Рот оскалился в гневе, а в глазах вновь появилась тоска.– Блять, ты понимаешь, что он слышал все?! Он уже все знает! Все, что я тогда тебе говорил! Мне не было смысла уже рассказывать об этом! Я хотел сегодня, хотел, но он уже все знал! Все знал! Поэтому он меня и… – Мик остановился, силясь совладать с собой. Сейчас он чувствовал, что просто сходит с ума: ему самому больно, ему муторно и страшно, ему же жить не хочется, а он сидит и выгораживает Мота! Что он творит – сам себе яму роет, плюет на то, что чувствует. – Я не понимаю, откуда, если ты ему не рассказывала… Не рассказывала же, не так ли? – и мужчина с плохо скрываемой злостью взглянул на Маэву.– Нет, Микеле, не говорила, – Маэва прикусила язык и вздрогнула, почти физически ощущая гнев, льющийся из Микеланджело. Она же и в самом деле не говорила, но… Тогда она совершенно не думала, что все обернется именно так. Если бы Мик был в обычном своем состоянии, он наверняка бы заметил, что выражение лица девушки изменилось. Но ему было не до полутонов. Локонте, побледнев, плавно съехал с дивана на прохладный пол и, чувствуя легкий холодок, пробирающийся под плед, застыл. Несколько минут Микеле, тупо молчал и хмурился, глядя в одну точку, и это молчание было страшнее, чем если бы он кричал, крушил что-то вокруг себя или хотя бы плакал. Маэва поняла бы его и постаралась бы успокоить. Она предпочла бы что угодно, но эту не тягостную тишину в зале. Некоторое время она тоже молчала – не знала, что сказать, какие слова подобрать для того, чтобы снова не вызвать резкую вспышку гнева или, наоборот, печальные эмоции. Ведь сочувствовать чужой боли действительно тяжело – нельзя переусердствовать. Нужна честность, искренность и невероятная деликатность.– Микеле, – наконец жалобно протянула она. – Посмотри на меня.Локонте безучастно поднял голову и взглянул на девушку. Глаза уже были совсем сухими, плечи не дрожали, лишь полукружия синяков под глазами, так сильно отдающие чернотой, смешанной с синевой, выделялись на лице. Сами же глаза, без подводки на веках, были очень тусклыми. В остальном же он выглядел как обычно – ни следа от того состояния, в котором он был на пороге квартиры Мелин. За истерикой вполне ожидаемо должна была прийти апатия, но в случае с Микеланджело это была уже хорошая реакция-контроль. Он напустил на себя довольно сдержанный вид, хорошо скрывая бьющие его гнев и тревогу. Мужчина уже совсем ничего не хотел говорить, и не желал, чтобы с ним разговаривали. И чего только он к ней приперся со своими проблемами? Нагружает, делится чем-то, а для чего? Она все равно не сможет помочь, а так – лишь грязь на посторонних людей выливать. Это должно было остаться только между ними двоими: Флораном и Микеле.– Ты можешь мне хоть что-нибудь сказать? – не выдержала тишины Маэва, когда Мик вновь опустил свой взгляд в пол. – Ты молчишь уже минут двадцать, – и девушка взглянула на часы.– Хорошо. Что я должен тебе сказать? – с выражением вселенской усталости на лице, делая большие паузы между словами и мелко дрожа, Локонте снова повернулся к Маэве.– Что-нибудь. Я уже не могу слушать эту черноту, – чистосердечно призналась Мелин, встала с дивана и, подойдя к Микеланджело почти вплотную, присела рядом с ним на пол.– Я устал, – наконец проговорил он, качая головой. – Это так трудно: прятаться от всех, заталкивать самого себя как можно глубже, бороться с собой. Я просто уже устал бороться, – сказано это было так, будто Микеле сильно сжал зубы. – Устал бороться, – повторил мужчина, вновь обнимая Маэву за плечи. Она его не оттолкнула, приобняв в ответ. Они сидели так довольно долго. Мелин чувствовала кожей, как Локонте сильно-сильно жмурится – явно не хочет, чтобы слезы текли вновь, старается совладать с собой. Мужчинам же плакать вовсе не пристало.– Что я могу сделать для тебя сейчас, Микеле? – почувствовав какую-то безысходность, проговорила девушка, прикрыв на секунду глаза, чтобы самой не удариться в слезы. – Что ты хочешь? – она впервые не знала, чем может помочь: состояние Микеланджело было таким нестабильным, что ожидать можно было вообще любой реакции. С таким Локонте она еще не сталкивалась. Даже тогда, на станции метро.– Побудь со мной, – просто прошептал Мик, обдавая ее плечо горячим дыханием. – Пожалуйста. Не оставляй меня сейчас одного, – он прикрыл глаза и уткнулся лбом в ткань халата, – вместе с моими мыслями, хорошо? Я умру, если еще и ты меня оставишь, – признался он. Он верил в то, что говорил: несмотря на его способность быстро заводить новых знакомых, все эти люди знакомыми и оставались. Кто-то в большей, кто-то в меньшей степени, но подавляющее большинство все же были лишь приятелями. А вот друзей, настоящих друзей, в Париже, в этом городе славы, городе денег, городе прессы, у него было лишь двое.– Хорошо, – словно эхо, отозвалась Маэва и, приобняв Микеланджело за все еще холодную талию под пледом – мужчина все никак не мог согреться, – крепко-крепко прижала его к себе. Локонте сильно дернуло, едва ее руки коснулись его кожи, но он понимал, что Мелин вреда ему не причинит, наоборот, она стремится его успокоить, и сейчас он действительно в безопасности. – Еще слишком рано прощаться со всем, чего ты достиг...– Возможно, ты и права, – чувствуя собственные толчки сердца, сливающиеся с ударами сердца Маэвы, Мик тоже обнял ее и закрыл глаза, чувствуя, как его тело, независимо от него самого, то и дело подергивается – бедра, мышцы живота, и особенно пальцы рук. Однако он старался этого не замечать и сконцентрировать все свое внимание на том, что рядом сидит дорогой его сердцу человек, который одним лишь своим присутствием не дает сгинуть ему в пелене собственного животного страха и нестерпимого отвращения к себе.Плед все же наконец-то согрел Микеле, и теперь уже Маэва, разбуженная неожиданным ночным визитом, помимо своей воли, все так же обвивая его тело руками, начала засыпать на теплой груди Мика. Она мужественно боролась с собой, но ничего поделать не могла – в сон клонило неимоверно, ведь день, а теперь еще и ночь, выдались очень насыщенными. Через пару минут Локонте услышал тихое забавное посапывание Мелин, все так же обнимавшей его, но теперь уже во сне. Коротко усмехнувшись, он откинул голову назад, на диван, чувствуя хруст в затекшей шее и головокружение. Вновь. Какие-то мысли кружились в сознании, плавно перетекая из одной в другую. Тону-захлебываюсь-в крови-в гнилой мразоте-в страхе… Вереница мыслей слишком больно въедается в мозг. Слишком… Многое бы сейчас еще ей сказал, но усталость уже свое берет. Единственной мыслью так и осталась мысль о том, что он просто его ненавидит. И одновременно не может без него. Хочет, чтобы он сдох к чертям сейчас в своей квартире. И точно сойдет с ума, если Флоран умрет.Насквозь пропитанный этой полуночной истерией, Локонте чувствовал, как распространяет этот яд одним лишь своим дыханием. Это тяжелое осознание, больно давящее на грудину, не отпускало, но глаза, увидевшие сегодня слишком много, закрывались, и Микеланджело, накрыв пледом Маэву, прижавшуюся к нему в дреме, прикрыл тяжелые веки и провалился в беспокойный сон.