Странная сторона Микеле (1/1)

Эта борьба вовсе и не думала заканчиваться. Фло никак не мог прийти в себя, или, скорее, совершенно не хотел, а Микеланджело не имел сил достучаться до его сознания хоть как-нибудь. Больные укусы, резкие пощипывания, пронзающие тело заломы рук, увесистые шлепки: все это снова и снова изгибало и без того изнуренное тело Микеле и дергало его в разные стороны. Мучительная агонизирующая пляска, вызывающая боль. И Флоран ведет в этом потрясающем в своей чудовищности танце. Он пляшет вместе с Миком. Вокруг него. Он везде.– Отпусти меня, урод!Но Мот не ответил. Это его мерзкий характер – ничем ты его не прошибешь: упрется, и знай себе шествует к цели. Непробиваемый – Локонте уже это понял. Не подчиняешься – свист, удар, боль. Сколько раз уже за сегодняшнюю ночь после слов я не причиню тебе вреда? Только в чем заключалась его цель сейчас? В том, чтобы сломать Микеле окончательно? Фло, жестко и твердо придерживая трясущиеся ноги Микеле, одним резким движением схватил мужчину за худое бедро, которое то и дело сводило судорогами, и повернул Локонте на правый бок, словно какую-то легкую тряпичную куклу. Микеланджело неистово, до дикой боли в вывернутых конечностях, забился в крепких объятьях обезумевшего от власти Флорана, который словно пытался сделать ему как можно больнее, входя все глубже и глубже в безвольное тело. Мот, здравый смысл которого, похоже, совсем отключился, скользнул плотоядным взглядом по мучительно выгнутой спине Мика, по хрупко проглядывающим позвонкам, поблескивающим от выступивших крупных капель пота, облизнул сухие от частого дыхания губы, а потом принялся буквально покрывать Локонте больными укусами, оставляя кровоточащие ссадины. Микеле рвался из-под тела своего насильника и, понимая, что вытерпеть эту боль он больше не в силах, начал кричать. Не для того, чтобы Фло остановился, не для того, чтобы кто-то услышал и помог – время позднее, никто не придет ему на помощь – но хотя бы для того, чтобы вся боль выплеснулась вместе с этим криком. Его сознание, не выдержав напряжения, быстро провалилось за грани банальной истерии. И вскоре он сам перестал слышать собственные протяжные вопли, которые то и дело заглушались тем, что Мик утыкался лицом в диван. Он перестал понимать, что вокруг вообще происходит. Мужчина теперь просто трясся в агонии хлестающих его тело нервных судорог и кричал, не понимая, что он кричит.Микеланджело жутко громко и протяжно застонал и с диким хрипом вобрал в будто слипшееся легкие воздух, когда Мот довольно резко толкнулся, вызывая у Мика озноб и мурашки по всему телу. Флоран очень не хотел, чтобы Локонте продолжал кричать и вырываться, поэтому он снова крепко сжал дрожащими от возбуждения руками его тонкую шею, пережимая сильными пальцами сонную артерию. – Отпусти! – едва-едва просипел Микеле, чувствуя, что воздуха ему уже не хватает, а голова начинает кружиться все сильнее и сильнее. Перед глазами начали проявляться огромные синие, красные круги и разноцветные мушки. – Дышать... Не могу... – но Фло был неумолим в своем садистском желании обладать Миком чуть больше, чем полностью. Он желал получить полный тотальный контроль над этим мужчиной. Каждый толчок Флорана буквально рвал Локонте изнутри. Мику было очень больно, но из-за нехватки воздуха он не мог кричать, лишь мысленно просил, умолял, чтобы этот кошмар, это невыносимое терзание наконец закончились. Хватит, пожалуйста, хватит! Однако Фло слишком занят своими ощущениями, чтобы думать о том, как ему, Микеланджело, сейчас плохо. Что-то теплое и вязкое то и дело стекало тонкими струями по внутренней стороне дрожащих бедер. Локонте знал, что это струится его собственная кровь, поскольку Мот еще не закончил истязать его, а значит, это не могла быть его сперма. Микеле судорожно выдохнул и совсем прекратил сопротивляться: и так больно, зачем же доставлять себе еще больше мучений? Возможно, с какой-то стороны, это было далеко не самым глупым решением. Какие только оскорбительные матерные ругательства сейчас не бились в его уже почти отрезвевшей голове, но теперь Микеле молчал, позволяя себе только тяжело дышать и постанывать от накрывающего все тело отвращения и резких болей. Хриплые и рваные его стоны мешались с гортанным хрипом Флорана. Мик бы с удовольствием слушал его громкие, полные неподдельного удовольствия крики, будь он немного в другой ситуации – если бы разум Мота не был настолько задурманен алкоголем. А сейчас... Сейчас Микеланджело только и может, что чувствовать каждой своей клеткой, как Фло проходится по разодранным уже до крови стенкам прохода.Почему Флоран не слышит его? Почему продолжает так жестоко его насиловать? Почему он такой безжалостный?! Микеле вновь захватила истерика, более сильная, чем когда он кричал, и по щекам покатились злые крупные слезы, смешиваясь в районе подбородка с кровью, текущей из искусанных губ. Однако это состояние быстро переросло в полную апатию. Он уже ничего не понимал: он не понимал, что ему делать, он не понимал, как ему спастись от этого абсолютно чокнутого садиста. Микеле окончательно оцепенел: чувство страха и мерзости одновременно с чувством безразличия нокаутировали мужчину. Больно и страшно было Мику – он с силой уткнулся лицом в мокрую от слез, слюны и пота подушку, стараясь то ли задохнуться, то ли заглушить свои уже тихие стоны от недостатка воздуха, которые не укрылись от чуткого музыкального слуха Флорана. Тот же, закусив губы, вырвал из рук Локонте подушку и, больно сжимая пальцами выступающий кадык, продолжил буквально драть Микеле изнутри: без хоть какой-нибудь смазки одуряюще горячие и неуступчивые мышцы с трудом пропускали его член. Фло жадно прижимался животом к дрожащей и мокрой от пота пояснице Мика, все ускоряя и ускоряя темп. Сейчас ему просто было безумно хорошо, и ничто, абсолютно ничто больше не имело значения. Спустя несколько секунд Локонте, сквозь боль, ощутил, как тело Фло начало содрогаться в оргазме, и почувствовал обжигающе горячую сперму, которая и вправду была схожа с адским огнем, разъедающим все внутри. Мот в очередной раз вошел в Микеланджело так резко, что Локонте неестественно, до хруста во всех и без того уже искореженных позвонках, изогнулся ему навстречу. С его полуоткрытых, искусанных в кровь губ сорвался громкий протяжный стон, почти крик, а сам мужчина, вцепившись пальцами в сильные руки Флорана, которые все так же сжимали его саднящее горло, чудом вырвался из его плена, перевернулся и, слегка приподнявшись, довольно сильно замахнулся на своего насильника рукой. Удар почти достиг своей цели, но Фло, несмотря на свое возбуждение, которое мешало ему размышлять трезво, предупредил его, и, не успев совладать с собой, с размаха ударил раскрытой ладонью мужчину по лицу. Мика резко повело куда-то в сторону, и он обнаженной грудью больно уперся в твердый край мебели, а левой рукой – в пол, чтобы просто-напросто не врезаться в него лбом. Другая рука рефлекторно попыталась захватиться за диван, но, сломанная еще при падении на рельсы в далеком две тысячи пятом, не вовремя заныла. Микеланджело показалось, что его кисти вновь коснулся раскаленный провод. Тело Локонте с глухим стуком рухнуло на холодный паркет, и резкая боль в затылке оборвала ход его мыслей. Мощная опрокидывающая сознание, она была последним ощущением, что он запомнил. Боль – это было первое, что он ощутил, очнувшись через несколько секунд. Из рассеченной брови каплями выступила кровь: Фло задел ее массивным кольцом, которое слетело с его большого пальца и, звеня, покатилось куда-то в сторону.Именно этот-то звук словно отрезвил Флорана: вся похоть и алкоголь испарились мгновенно. Огненной вспышкой мелькнула в его голове мысль: садист.– Микеле…Но Локонте ему не ответил, просто не смог: мужчина все так же лежал на полу без движения, сильно трясся и судорожно дышал, прижавшись щекой к прохладному полу, буквально наслаждаясь резкой сменой контраста – холодного пола и жаркого тела его насильника, кинувшегося в омут разврата, заставившего его вспомнить о тех ужасах, которые творились в его жизни... Ощущение, как вытекает семя вперемешку с его собственной кровью, как эта вязкая субстанция течет по ногам и медленно капает на пол, оставляя белесые следы с вкраплением алых полос, заставляло Мика буквально мечтать о том, чтобы залезть в ванну, полную до самых краев горячей воды, и потихоньку там умереть от потери крови.Обхватив в бьющем все его существо страхе голову обеими руками и все так же не отнимая их, боясь что Фло начнет его бить, как Аделард, Микеланджело неосознанно делал себе больно: неистово хватая пальцами волосы, мужчина оттягивал их до ужасного жжения, словно пытался выдернуть. Этой болью он хотел вернуть себя самого в то состояние, когда он вообще сможет осознать, что вокруг происходит.– Микеле… Боже, прости, Мик, прости меня, – вновь прошептал Флоран, понимая, что же он, идиот, натворил. Тихий его голос вновь заставил все тело Микеланджело вздрогнуть на холодном полу так, словно его ударили сильным разрядом тока. Эти слова обжигают. Обжигают и лицо, и все тело, кои были истерзаны синяками и укусами, гематомами и царапинами, из которых медленно но непрерывно сочилась кровь, обжигают и душу так, словно тебе в сердце сунули пылающий факел и проворачивают его туда-сюда, туда-сюда.– Отвали! – практически по слогам прошипел задыхающийся Мик, прижимая худые колени к голой груди. Он пытался свести ноги, но боль, разрывающая всю его поясницу, не давала ему этого сделать. – Зачем?! Мне так больно, сука! – он стиснул зубы, а в глазах стояли слезы. Он доверял этому человеку, он искал этого человека, он любил его!.. Локонте глухо зарыдал от злости – ничего не мог он с собой поделать! – и Флоран различил в его рыданиях бессвязные отрывки предложения: "не так, только не так…"! Микеле лишь хрипел, потому что связки уже не желали слушаться.Фло, поспешно завернувшись в простыню, которую сдернул с этого же дивана, спустился на пол и, даже не до конца осознавая, что он делает, лег позади Мика на холодный паркет, даже не вздрогнув от перемены температуры, и теперь, бормоча тёплые успокаивающие слова ему на ухо, понимал, что вряд ли они как-то подействуют на Микеланджело после того, что с ним сам Мот сотворил. Но мужчина пытался, говоря, что никогда не оставит его, что любит его, что не хочет быть ни с кем, кроме как с ним. Он искренне просил его простить за боль, которую он причинил, но Микеле не отзывался на его слова, даже не поворачивал голову в его сторону. Так и лежал, уткнувшись лбом в пол.Флоран осторожно прикоснулся к плечу Мика рукой и понял, что Локонте очень замерз: его буквально колотило, а кожа была покрыта мурашками. – Вставай, сейчас принесу тебе одеяло, – Флоран понял, что никакие слова сейчас на мужчину все равно не подействуют. И не может быть никаких исключений. Одним лишь действием Флоран нахер перечеркнул все, что могло бы быть между ними. Микеле ему поверил. Он открылся, а Фло этим воспользовался. И воспользовался так, что, похоже, завтра же, с утра или ближе к обеду, загремит в участок, если не сегодня ночью. Мот, слегка покачнувшись, поднялся и потянулся за одеялом на антресоли. Когда он обернулся, Мик все так же лежал на полу, практически уткнувшись носом в диван. Его худой силуэт практически сливался с темнотой. – Микеле, встань, прошу тебя. У меня холодно, ты простудишься. Просто ляг на диван, умоляю. Я не лягу рядом, честно, и больше тебя не трону, обещаю, – и Фло, скинув одеяло на диван, потянул Микеланджело за запястье. Мик почувствовал, как горячи его пальцы. – Скотина заботливая, ты уже обещал, – мужчина выдернул оголенное запястье из рук Фло и, трясясь всем телом, приподнялся сам. На колени, потому что он не был уверен что вообще сможет подняться. Сердце колотилось как ненормальное, от этого в ушах стоял гул и раздражающий шум. Локонте скрипел зубами от унижения. Ноги Микеланджело ходили ходуном, и он не сразу смог встать с паркета. – Не трогай меня, уйди! – Микеле кое-как присел на диван и взглядом попытался найти свою одежду. Но ведь Флоран сорвал ее с него еще на кухне, поэтому так она там и осталась: драная к чертям. Теперь Микеле было все равно, что с ним еще может сделать Мот: хуже изнасилования уж точно сложно что-то придумать. Даже убийство — оно лишь избавит от мучений. А еще одно насилие над собой: о, да Локонте и его переживет, почему нет! Придвинув одеяло к себе и прикрыв им пах, Мик буркнул нечто похожее на "кровь не отстирывается" и с резким выдохом лег на диван, чувствуя отголоски недавнего изнасилования по всему телу: болели укусы, саднили царапины, сводило… Что это? Его член что, стоял все это время?!. Неужели запоздалое возбуждение? Какой-то бред: Микеланджело ведь не мазохист, ему ведь не нравится, что его бьют, издеваются над ним, берут против его воли! Однако почему его тело так реагирует?! Неужели дело в том, что там был Аделард, а здесь… Бред!Мот подобрал собственную одежду, затем виновато покачал головой и с жалостью посмотрел на Мика, который, закутавшись в пуховое одеяло, сжался в комок и отвернулся к стене. Так хотелось его успокоить…Хватит, успокоил, блять, уже! – проговорил про себя Фло и, с ужасом обхватив свою голову руками, прошел на кухню, прикрыв за собой дверь.Тело упорно напоминало о себе. Сейчас Микеланджело и думать не думал о том, чтобы хотя бы повернуться на другой бок, лечь немного удобнее — саднили мышцы, и казалось, будто все связки были порваны сразу в нескольких местах. Как болело все внутри, не передать словами. Ребра словно были поломаны — очень больно дышать, а на лице, судя по ощущениям, вообще живого места не было. Очнулся он или не очнулся от этого всепоглощающего кошмара, Мик не знал и сам. В его изнеможенном сознании теперь вообще все перемешалось. Он практически ничего не видел, только чувствовал запахи, которые его окружали, а остальные чувства были преисполнены болью. Разум был так изможден, что никаких мыслей, кроме как о страхе, в голове не было...Микеле приоткрыл глаза и изумился тому, что вокруг него все было темно. Не было видно очертаний. Не было понятно, где он находится. Мужчина превратился в один слух, силясь услышать хоть какой-то звук в этом рассаднике тьмы. Но ничего не происходило. Локонте осознал, что сейчас он спит. Он заснул! Он заснул и провалился в один из своих кошмаров. А кошмары у него всегда были одни и те же.И человек в них присутствовал один и тот же. Микеле испуганно вертел головой, стараясь рассмотреть хоть что-нибудь, но темнота вокруг него была настолько непроницаема, что казалась ощутимо плотной, лишающей одной лишь мечты видеть. Микеланджело слышал лишь собственное сбитое дыхание.Внезапное прикосновение заставило его едва ли не подпрыгнуть на месте. Микеле ничего не видел, и поэтому не успел что либо предпринять: его руки заломили за спину, а в живот он получил довольно резкий и неожиданный удар коленом. — Почему же ты не кричишь? — голос Аделарда, который, как казалось Мику, ничуть не менялся со времен их первой встречи наяву и множественных встреч во сне, был противным настолько, что мужчине казалось, будто в его уши льют тонкой струйкой раскаленный свинец. — Плевать?Микеланджело внезапно начало ощутимо трясти. Плачет? Нет, смеется!— Ты мне ничего не сделаешь, тварь! — в отличие от своих предыдущих снов, где все было словно по-настоящему, здесь Локонте осознавал, что он все же спит.Во многом, наверняка, именно из-за этого осознания, тьма вокруг слегка расступилась: теперь мужчина мог видеть своего насильника, а не сражаться с ним во тьме, как это было во многих-многих снах до этого, после которых Микеле ходил, словно в воду опущенный по двое-трое суток: настолько они были тяжелыми. — Ничего не сделаешь! — Мик с вызовом глянул своими почерневшими блестящими глазами на Аделарда и рассмеялся в голос. — Ты неудачник! А я не боюсь неудачников! — взгляд Микеланджело стал безумным, а губы его растянулись в животном оскале. — Тебе что, не хватило?— А ты про что конкретно? Неужели ты про тот охуительный секс, где ты меня отделал, сука, так, что я до сих пор, спустя три года, не могу прийти в себя?! — Возможно, если бы мы не... — начал было Аделард, но Мик его перебил.— Что ты несешь, падла? Какое нахуй "возможно" у такого недоделанного урода, как ты?! Ты думаешь, у меня стокгольмский синдром по отношению к тебе? Или, быть может, ты думаешь, что я — мазохист, каких поискать? Ты должен был остаться воспоминанием! Ты — лишь пятно на душе, которое я не могу вывести! Ничем! Никем!— Микеланджело. Ты ведь ничего не забудешь никогда, — странно, но террорист всегда, во всех снах, разговаривал с Локонте так, словно был жив, так, словно он — совсем не сон.— Нет, урод! Я ничего не помню! Я тебя не помню, сволочь! Оставь меня в покое! Оставь! Уйди! Аделард явно его провоцировал. Однако Микеле все старался убедить себя в том, что это не мог быть настоящий Аделард. Это сознание. Это сон. Бред! Воспоминание! Как угодно назови... Но сейчас эта иллюзия продолжала гладить его грудь. Все жестче и жестче. Аделард усмехнулся, увидев, как член мужчины встал, слегка подрагивая. Локонте вновь дернулся в сторону, закричав, чтобы он отпустил его. Насильнику, скривившему губы в злобной усмешке, показалось это забавным, но мужчина не обратил внимания на эти полные неподдельного страдания крики, проведя пальцами по его губам и после — тыльной стороной ладони сначала по щеке, а потом по шее.Когда Мик попытался извернуться от прикосновений, чтобы его укусить, Аделард нанес удар такой силы, что голова Локонте с легким хрустом развернулась к левому плечу. Щека сразу же загорелась болезненным беспощадным огнем, а на языке явно появилась кровь от прикуса. Микеле бросило в пот. Он, проклиная свою чувствительность, рычал в бешенстве. Подлое тело! Даже такая, блять, боль не способна унять волны возбуждения, которые прокатывались по позвоночнику вниз, к паху, и снова вверх, к груди!..Аделард провел пальцами по талии, впалому животу, дорожке темных волос и коснулся члена мужчины. Жестко и очень болезненно: от паха к головке, сжимая на несколько мгновений. Ноги Локонте задрожали, подкосились, и он бы с грохотом упал на жесткий пол, если бы Аделард не подхватил его за плечи.— Неужели ты так возбужден, что тебе сложно стоять? — он прошелся рукой обратно, по коже от паха до груди, а Мик почувствовал собственные удары сердца под чужими пальцами. Когда насильник — а насильник ли? — дотронулся до его вздымающейся от тяжелого, словно загнанного дыхания груди, Микеланджело вскрикнул и прикрыл глаза. Мужчина не мог понять, от чего он кричит в большей степени: от боли или желания? — Я буду ласкать тебя, Мик. Ты мне позволил.Не в силах ничего сделать ни с собой, ни со своим уже откровенным возбуждением, Локонте, злой, словно черт, яростно сжал кулак и ударил насильника в грудь.— Да пошел ты нахер! — и, почти мгновенно, сильный удар под дых. Этот Аделард — лишь кратковременная вспышка сознания? Сон? Бред? Тогда почему так больно?!На несколько следующих секунд мир для Мика стал сплошной кроваво-черной дырой, то расширяющейся, то сужающейся. Локонте упал без сил на живот, и его тело несколько раз дернулось — то ли в судороге боли, то ли в конвульсиях возбужденной горячки. На коже остался краснеющий отпечаток ладони. Аделард продолжил ласкать Микеланджело в самых интимных местах. Тот хрипел, стонал, мелко трясся, но не мог сдвинуться с места — Аделард крепко его держал. У Локонте складывалось ощущение, будто он вновь провалился в один из своих кошмаров, вернулся на несколько лет назад, туда, где он не мог сделать ни одного глотка воздуха, не мог и повернуться, не властен был над собственным телом: Мику казалось, будто он вновь под тем завалом, будто снова камни тяжелым грузом давят на грудь, кромсая кожу и оседая на ранах.— Я же знаю, что тебе нравится, ты напрасно сопротивляешься, Микеланджело, — с ухмылкой произнес насильник, начиная водить пальцами по пояснице и проникать все ниже и ниже. — И тогда нравилось.Слабость текла по венам вместо крови. Мик пытался подняться, он хотел причинить своему насильнику так много боли, сколько это было вообще возможно: сделать так, чтобы это он лежал на полу, хватая разбитыми губами воздух, сделать так, чтобы это у него разрывало все внутренности от одного лишь воспоминания о том, что с ним сделали, сделать так, чтобы это он кричал, размазывая слезы по лицу. Но эти мысли оставались лишь мыслями — Аделард коленом раздвинул ноги мужчины и сильно ударил ниже поясницы, а затем провел пальцами еще ниже.— Нет! Не трогай! Господи! — Микеле почувствовал, что насильник вогнал в него сразу три пальца. Четыре?! Пронзительная и рваная боль. — Тупой живодер, бля-ять! — все перед глазами поплыло, потускнело, и в этом мутном сумраке комнаты лишь корчилось его собственное тело. Внутри у Микеланджело так жгло, что на губах не осталось ни одного живого места от того, что он их прикусывал, чтобы отвлечь старую боль новой.Руки Аделарда были на бедрах, на шее, на груди, на члене, внутри — везде!..— Не останавливайся! Только не останавливайся! Боже! Я... Неужели я сказал это вслух?! Или я подумал?.. — от этой пытки болью и возбуждением Мик уже толком и не соображал. Он чувствовал, что вот-вот дойдет до точки. Несмотря на то что ему противно, больно, муторно от этого! Он, черт возьми, хочет кончить! Микеле краем сознания понял, что он уже невменяем, не в себе именно от этих ласк, бьющих болью прямиком в самые чувствительные точки тела. На его скулах проступил лихорадочный румянец.— Твоя грубость бессмысленна, Микеле. Ты же хочешь этого. Тебе нравится. Почему же ты сопротивляешься мне? — насильник вытер с лица Локонте выступившую от напряжения слезу другой рукой. — Что бы ты мне не кричал, ты сам чувствуешь, как тебе нравится подчиняться, согласись.— Это ты сделал меня таким, — не сдержал стона Микеле, когда Аделард резко растянул его внутри.— Да, я, — не стал отрицать факта Аделард. — Но я бы не смог сделать человека таким, если бы это не сидело в нем с самого начала. Так что фактически, — насильник сжал и разжал пальцы внутри, — я лишь окончательно пробудил это в тебе. — Почему? Ну почему? — беспомощно простонал Микеле. — Лучше бы ты меня тогда убил, Аделард! Лучше бы застрелил, Боже! — каждое, даже самое легкое прикосновение, каждый пристальный взгляд, каждый звук этого обволакивающего сознание голоса — все это лишало Микеланджело воли. Кажется, еще чуть-чуть, и Мик уже сам начнет ползать на стертых коленях, умоляя дать ему разрядку, а еще лучше — взять его. Чего Аделард, похоже, и добивается. — Ненавижу тебя, Аделард, нен... — мужчина издал жалкий всхлип, потому что пальцы насильника легли на его член и сильно сжали ствол, и мужчина едва не упал на пол — ноги непроизвольно разъехались в стороны. — Ненав... Нен... Не на-адо...Микеле был очень возбужден, он почти плакал. Загоревшиеся скулы, искусанные губы, влажные глаза... Все тело уже не кричало, оно буквально рыдало, просило разрядки. И Аделард дал ему это: склонив голову к пылающему от возбуждения и стыда лицу мужчины, насильник, почувствовав легкий привкус крови, коснулся его губ своими. Борьба с тем, что сидело внутри Мика, с самого начала была бессмысленной. Аделард намного сильнее, да. Но даже страдающий Микеланджело не знает, насколько сильным может быть он сам.— Подонок! Какой же ты подонок! — а искры удовольствия от разрядки бегут по позвонкам, сжигая все тело дочерна, до обугления. Возбуждение взрывается резкой белой вспышкой в темноте, окутывающей пространство. Мужчина кончил от одних лишь прикосновений к собственным губам. Изливался он долго и прерывисто. Локонте отчаянно, остервенело хотелось кричать, но каждый его вздох, каждый стон уходил в губы террориста, и мужчина уже начинал задыхаться. Слезы ненависти к насильнику и к самому себе потекли по пылающим от стыда щекам, и теперь Микеле их не сдерживал. Неужели он теперь был хуже тех людей, которые, что говорится, "в теме"? Они родились рабами, и их воспитали, словно рабов. Им нравится, когда их раны на теле растравляют снова и снова, когда бросают на пол или на диван и берут, закидывая ноги на плечи, едва не ломая в пояснице. Он же был свободным! До того момента, пока не попал в эту чертову узкую будку контролера на этой адовой станции метрополитена! Силы враз покинули мужчину. Новый удар стыда, резкий, словно удар кнута, заставил Мика выскользнуть из рук Аделарда, и наконец лечь на пол. На холодный пол. А ощущения внутри — будто каждая кость в теле болит, ноет и требует пощады. Лежать вот так на полу — хоть какое-то время — это все, чего сейчас хотелось мужчине, вконец изнуренному борьбой с собой, борьбой с его насильником. Сперма и кровь противно стянули кожу. Аделард недолго постоял над ним и, внезапно наклонившись, схватил Микеле за горло. Задыхаясь, тот потянулся вверх, за хоть каким-то глотком воздуха. Комната медленно закружилась, а Локонте прикрыл глаза и пробормотал, ворочая еле-еле языком:— Что? Хочешь... Доставить мне... Еще удовольствие?.. Скотина! Ты мне снишься! Это не по-настоящему!Мадонна, как же мне больно, дайте мне воздуха... Хоть немного...— Ублюдок! — и Мик упал на пол, который был сплошь в алых разводах. Мгновением позже руки насильника легли на затылок мужчины и дернули, вынуждая смотреть вперед. — Смотри! Смотри, падла, кто ты на самом деле! Смотри и не питай никаких надежд на нормальную жизнь! Ты шлюха! Шлюха! Пидор! Ты никто, ясно тебе?! — уже орал Аделард, заламывая шею Микеланджело.Сон — такая вещь, в которой что-то может появиться из ниоткуда и исчезнуть в никуда. Перед глазами Локонте расступилась тьма, и мужчина увидел, где он находился все это время. Холодный пол — ламинат. Двуспальный диван. Картины в стиле "авангард", подписанные неизвестным художником. Отделанная красной материей перегородка. Огромный шкаф с зеркальной дверью. И Флоран. Флоран, стоявший все это время неподалеку. Наблюдающий? Или наоборот, скрывающий взгляд от всего того, что здесь происходило?Боже.— Смотри же на себя, Микеланджело, смотри! — Аделард вновь дернул Микеле за волосы. Он. Микеланджело Локонте. Бледный, жалкий и затраханный смотрит на себя в зеркало. Смотрит и не видит себя. — Нет! Я не могу быть таким! Нет! — Мик увидел, как у чужака — это, черт побери, не он, не его отражение! — в зеркале явно сбилось дыхание, и от этого его грудь начало буквально колотить. Он наблюдал, как кривились запекшиеся в крови тонкие губы, как страх залил глаза, когда на отражение в зеркале обрушился удар. И еще один! И еще! Еще! Еще! Сильные удары от рук Аделарда сыпались на мужчину один за другим: сокрушающие волны боли набегали друг за другом так быстро, что одна не успевала погаснуть, как ее быстро сметала вторая, и они, уже вместе, рвали все сознание, которое еще было способно что-то понимать в этом ужасном, полном боли сне, на части. Локонте казалось, что его кожа уже просто рвется, а сам он уже хрипит. В каких-то местах следы от ударов разбухли от внутреннего кровотечения, пара струй потекли вниз, и они достигли бедер. Микеланджело едва разлепил губы:— Пожалуйста... Пожалуйста... Хватит!— Что? — Аделард всмотрелся в лицо Микеле. Его губы дрожали, а слезы текли по щекам, в глазах — немая мольба. Террорист наконец отпустил его волосы, и Мик упал на живот, больно ударившись грудью о холодный ламинат и в страхе прикрыв голову руками. — Посмотри на свое лицо, Микеланджело! Что ты видишь в зеркале? — Аделард просто стоял, скрестив руки, и ждал ответа.Не лицо, а, скорее, его выражение, неуловимо изменилось, и Мик, как художник, не мог этого не заметить, хотя он, по правде говоря, мало что видел — слезы (как их вообще может быть так много?!) резали глаза. Все тело мужчины, словно открытая рана, пульсировало на ледяном ламинате квартиры, и мужчина не мог произнести ни слова. Просто не мог. Он лишь видел свое изнеможенное лицо, искаженное в гримасе боли. Микеле, Мадонна, скажи, что ты видишь, скажи, признайся! — Я... Мазохист... — к горлу подкатила тошнота, а наружу попросилось все содержимое желудка. Он признал это.Мика бросило в спасительную тишину. В бесчувствие. Ненадолго, правда, но этого времени хватило, чтобы террорист исчез из его сна. Лицо, измазанное в собственной уже побагровевшей, слегка застывшей крови, разгладилось. Кожа от слез мокрая. Глаза не открываются — будто к каждой реснице привязали по нитке и дергают вниз.Флоран.Внутри где-то тупо кольнуло. — Микеле, прости меня.В голове, впервые за весь сон, если это издевательство можно так назвать, возникло воспоминание о том, что и сам Фло поступил не лучше, чем Аделард. И это разозлило Локонте.— Что?— Пожалуйста. Пожалуйста, прости меня. Я не хотел.— Пошел нахуй, придурок! Ты понимаешь, что на всю жизнь... — на этих словах Микеланджело застонал: все мышцы разом заныли, напоминая о том, что себя так с ними вести непотребно. Онемение оргазма отпустило, зато пришла жгучая боль. — Какого хуя ты со мной возишься! Ты ничего не сделал! Он бил, а ты ничего... Ничего! — вновь Мик не удержался от стона: в этот раз — из-за усталости. — Не трогай меня! По второму кругу что ли? Ты видел, что он со мной делал?!Фло не слушал его и стирал откуда-то взявшимся куском ткани кровь, пот и сперму с его тела. Мик чертыхнулся и попытался увернуться от его рук, но тело вновь пронзило болью. Странно, но член отреагировал на прикосновения Мота, пусть он сам этого и не видел, зато Локонте это прекрасно ощутил. Да что ж такое-то, блять? — Эти же слова ты и ему говорил, да, Микеле? — тихо спросил Мот, стирая со лба мужчины пот.— Вы совсем, что ли, ебнулись? — Микеланджело вывернулся из-под излишне заботливых рук Мота, — гребаные маньяки! Один не лучше другого! Извращенцы! Ты думаешь, одного-единственного твоего "прости" достаточно для того, чтобы забыть, что ты со мной сделал?! — мужчина не смог вновь повторить это слово. — Вы сломали меня! Оба! Лишили всего, что у меня оставалось! Была лишь гордость никчемная, а теперь вы и ее меня лишили! Ты не представляешь, сколько боли и страха я от него вытерпел, — кричал Микеле, сидя на полу. — А ты? Ты думаешь, что мне было приятно, когда ты драл меня? Каково мне было ощущать эту боль, оскорбления, унижения именно от тебя, а, Флоран?! — Меня презирают за мою любовь, Мик, понимаешь?! — воскликнул Флоран. — Им не понять никогда! Они все привыкли к ласкам, к нежности и открытой любви! У меня же этого никогда не было! Я не умею так любить, пойми, просто не умею, — произнес он почти по слогам.— Да! — скрипнул зубами мужчина, приподнимаясь с пола. Он чуть было не упал — и рухнул бы непременно, если бы не рука Фло. — Не трогай! И ты, как ты открыл мне свои чувства?! Через боль, удары! Ненавижу, — сил кричать не осталось, и Микеланджело замолчал. — Кого ты ненавидишь, Мик? — спросил Мот.— Себя! — и собеседник был удивлен ответом. — Потому что позволил! Потому что... Нравится... — закрыв глаза, выпалил Локонте. — Он меня таким сделал, Аделард, эта скотина. А ты сделал меня собственностью. Грязной собственностью!— Я правда очень сожалею, Микеле, пожалуйста, я тебя умоляю! Поверь мне. Один раз поверь. Только один! — Флоран тихо приближался к Микеланджело.Блять! Это тело, Господи! Мне хочется почувствовать тебя в себе, Фло. Блять! Даже думаю я, как мазохист! Я не сошел с ума, нельзя сойти с того, чего нет. Какой позор! Нет, ни за что! — Мик почувствовал, как его ноги становятся ватными. Мозг так сильно сопротивлялся поработившему тело желанию, что из носа начала течь кровь, а мозг вновь отключился.***Курить хотелось просто неимоверно. Приоткрыв форточку, Флоран поставил на подоконник пепельницу и дрожащими руками, стирая подушечку большого пальца, начал крутить колесико зажигалки. То ли потому, что в ней больше не было бензина, то ли из-за того, что палец то и дело соскальзывал, огонь никак не желал разжигаться. Плюнув, Фло со злостью сломал сигарету на две неравные части и, кроша табак, нервно стучал ее останками по столу. Как я мог такое с ним сотворить? – с ужасом вопрошал сам себя Фло, чувствуя, как по его лицу разливается горячий румянец, плавно перетекающий в возбужденный жар. – После того, как искал его, после всего, что мы перенесли, после того, как он поделился со мной своим страхом… И что сделал я? Превратил его страх в реальную боль, – ответил сам себе Мот. – Какое же я чудовище. И что мне теперь делать? Он не простит, нет, никогда. Я бы не простил.Взяв бокал Микеланджело с оставшимся в нем алкоголем, Фло опрокинул его содержимое в себя, не поморщившись и, похоже, даже не до конца поняв, что в бокале находилось: то ли коньяк, то ли абсент?.. Да без разницы вообще. Любой алкоголь успокаивает, плавно растекаясь по всему телу, отяжеляя его. А вот мысли наоборот становятся более легкими, более живыми, более... Твоими что ли… Так вот кто я на самом деле. Маньяк. Извращенец. Дикий, невоспитанный, озлобленный и в глубине себя дико перепуганный ребенок, блять!.. Мальчишка, щенок! Он ведь совсем не виноват, не виноват в том, что его детство было испорчено, не виноват в том, что не может никуда больше выплеснуть свою долбанную агрессию, которая способна долгое время сидеть взаперти, выжидая тот момент, когда чаша сознания переполнится окончательно, и все подавляемые чувства выльются наружу. Он не виноват в том, что отец его покинул так рано. Не виновен в том, что вся семья оказалась сборищем скотов! Флорану очень больно. Он чувствует себя ободранным человеком, а остальные люди — поголовно в броне. У этих людей есть родные, общественность, долг пред ними, а у него самого внутри ни-че-го!Он не виновен в том, что чувствует то, что чувствует из-за этой скотской жизни без семьи! Не виноват! Это не должно было его коснуться, но это, черт побери, коснулось, коснулось напрямую и вывернуло его жизнь наизнанку: он никак не может найти себе пару, ведь ему постоянно приходится объясняться и просить прощения у девушек за то, что он патологический садист и доминант. Девушки просто боятся его, они сбегают. Лишь Аннет смогла пробыть с ним дольше всех. Такое долгое время, что сам Флоран хотел бы построить с ней семью. О какой нормальной семье может идти речь, если во время каждой близости у Фло просто срывает крышу? Он после этого раскаивается и клянется, что это не повторится, он покупал девушкам подарки и водил их в рестораны, пытаясь загладить свою вину. Но ничего не менялось: каждой ночью его агрессия проявлялась вновь. Мот даже посещал психиатра. А что ему скажут, чем помогут? Эта проблема, корнями сидящая глубоко внутри, вросшая в душу из-за недостатка внимания в детском возрасте, так просто не выводится. И девушки не соглашались сносить побои своего благоверного, что, впрочем, вполне объяснимо.Почему за то, что натворила его семья, расплачивается Флоран?.. И чем? Кем! Человеком, которого он полюбил!После подобного не то что у них – да с самим Микеле не будет все хорошо! После этого он либо загремит в психбольницу, либо полюбит эту боль, либо... Либо лежать завтра заявлению на столе полицейских.