Поразительный дуэт (1/1)

Второй этап прослушивания в рок-оперу был назначен продюсерами на один из жарких дней июля. В Париже было до ужаса душно и как-то чрезмерно спокойно и тихо. На небе не мелькало ни одного хотя бы маленького облачка, которое могло бы принести какую-нибудь тень и защитить от опаляющих лучей солнца. В этот день даже машин в городе, казалось, было совсем немного, поэтому конкурсанты быстро добрались до дворца Спорта. Теперь их, естественно, было меньше, чем в первый раз, однако остались самые сильные, и борьба за место в труппе обещала быть серьезной и ожесточенной.Микеле, изнывая от жары, на которую было так щедро палящее солнце, и переминаясь с ноги на ногу, стоял около огромных входных дверей и терпеливо ожидал своих вновь обретенных друзей. После аварии они больше не виделись, а лишь созвонились два раза, договорившись встретиться в день прослушивания. До его начала оставалось – ни больше, ни меньше, – пятнадцать минут, а Фло и Маэвы все не было. Мик, страдая от того, что ему приходится ждать – а он любил все делать быстро, не оглядываясь на других и не поджидая остальных – облокотился на холодную стену каменного здания и, вдохнув раскаленный воздух, одернул воротник.Было жарко: Локонте с огромным удовольствием давно зашел бы во дворец Спорта, чтобы просто не умереть от удушья, вызванного кучей висящих на шее металлических украшений, и футболкой, надетой под кофту с длинными рукавами. Зачем он оделся как на северный полюс в этот жаркий день, Мик никому бы никогда не сказал: он понимал, что это глупо, но после изнасилования у него появилась странная для него, да и вообще для мужчины, фобия – он очень боялся, что кто-то увидит или заденет обнаженный участок его тела. Плечи, кисти, живот, шея – прикосновения ко всем частям тела, к несчастью, пугали Микеле. Локонте абсолютно не представлял, что же уготовил ему сегодняшний жаркий день, и все вспоминал слова Дова – боялся, что подведет продюсера, который поверил в него, который хотел бы видеть в нем Вольфганга Моцарта. Мужчина все так же не был до конца уверен в своем голосе: неужели Аттья всерьез заинтересовался его манерой исполнения? Хотя, чего уж тут скрывать, это льстило Мику, чертовски, черт возьми, льстило то, что среди почти сотни человек с академически правильно поставленными голосами отметили особым вниманием именно его. Но, кто знает, сколько конкурсантов ответило на подобные звонки?.. Микеланджело уткнулся в телефон и, сильно щурясь от яркого света, который играл бликами на экране, набрал Флорана, номер которого он знал уже наизусть, хотя звонил мужчине всего второй раз.– Фло, где вы? – забыв поздороваться, Микеле улыбнулся, когда в трубке что-то громко зашуршало: то ли Флоран чуть было не уронил аппарат, то ли ветер подул в динамик. – Через десять минут уже начало.– Здесь я, – на плечо мужчины внезапно легла тяжелая рука. Мик вздрогнул и торопливо обернулся. Рядом стоял Фло, одетый куда легче, чем Микеле – в белую футболку с абстрактным принтом, накинутую на нее серую льняную безрукавку и в такого же цвета льняные штаны. Лучезарно улыбаясь, он все так же держал телефон у уха. Забавно, что Локонте не услышал звука шагов. – Привет.– Привет, – заторможено проговорил в трубку Мик, и сдвоенное звучание его голоса заставило Флорана рассмеяться. Мик усмехнулся и положил гаджет в карман светло-голубых джинсов. Штаны его были чрезмерно обтягивающими, и от внимательного взгляда Мота этот факт не ускользнул. Сглотнув вставший из-за этого в горле комок, Фло постарался как можно более по-дружески приобнять мужчину и спросил, не знает ли он, где Маэва.– Я вообще-то думал, что вы вместе подойдете, – пожал плечами Локонте. – Я же ее не видел после того, как... – он заставил себя замолчать, не желая напоминать Флорану об аварии, в которой тот был виноват.– Нет, мы тоже больше не виделись, с того дня созвонились лишь один раз, – слегка виновато пробубнил он себе под нос, почесывая бородку. – Может, зайдем внутрь? Я сейчас сварюсь. Ты, – Фло окинул взглядом Микеле в темной одежде, – давно здесь стоишь?– Достаточно уже. Пошли, ладно, сил моих уже нет здесь жариться, – вдохнув раскаленный воздух, Микеле наконец нырнул в спасительную прохладу здания, потянув Фло за руку. – Я, конечно, из жаркой страны, но тридцать градусов при такой духоте смерти подобно...– Ну правильно, ты бы еще шубу сверху надел...Мужчин встретил темный зал, облицованный кладкой под камень, что придавало интерьеру стиль средневекового замка, и освещенная софитами сцена. Царило оживление. Ни один из конкурсантов не знал, в чем будет заключаться сегодняшнее испытание, но надеялся, что оно будет не слишком сложным.– Итак, мои друзья, – проговорил Дов в микрофон, сидя на своем месте около сцены, – сегодня мы решим, кто из вас войдет в труппу нашего проекта. Мы с Альбером, – Коэн встал и поприветствовал присутствующих, – решили вас удивить и придумали следующее... Импровизация. Неожиданная сцена, которая сыграна неумело – это просто провал, а на выступлении может произойти все, что угодно. Во время спектакля что-то может пойти не так: может сломаться микрофон, могут донестись выкрики из зала, на которые обязательно нужно среагировать, да, в конце концов, вы или ваш партнер можете забыть слова или начать смеяться от нелепости сцены. И такая сцена, сыгранная уверенно – это гениальность импровизации, которая придает новые творческие идеи и не позволяет выступлениям быть однообразными. – Что я пропустила? – резко раздалось над ухом Флорана: в зал влетела запыхавшаяся Маэва. – Что они говорили?– Ты где была? – удивленно обернулся на нее Микеланджело, обнимая девушку. От ее волос сильно пахло пылью улиц.– В пробке, встали за три квартала отсюда, и все, намертво. Пришлось бежать, – девушка все никак не могла восстановить дыхание .– Какая пробка? – недоуменно округлили глаза мужчины. – Там же тихо было вроде, ни машин, ни…– Может, и было тихо, но сейчас там пробка на пробке и пробкой погоняет, – перебила их Мелин, – из-за аварии. Одна машина в другую влетела и все, перекрыли три полосы из четырех возможных, – девушка замолчала, стараясь отдышаться.Люди подходили к столу продюсеров и, один за другим, брали листы с распечатанным на них заданием. У кого-то оно заключалось в том, что нужно было как можно четче и ярче прочитать текст, написанный на странице, кому-то требовалось показать свой танец под музыку – импровизировать, буквально на ходу придумывая пластичные по красоте своей движения, а кому-то доставались общеизвестные песни в стиле джаз и рок-н-ролл – ну а что тут поделаешь: "Моцарт" же рок-опера, и песни должны быть соответствующие. И их нужно было перепеть так, чтобы исполнение затронуло продюсеров. Это было едва ли не самое сложное задание из всех предложенных, поскольку включало в себя и элементы движений, и постановку голоса, и харизму – в общем, все.Маэва уже давно взяла свой лист и, волнуясь, подошла к ребятам, которые каким-то чудом оказались в самом конце очереди конкурсантов.– Что у тебя там? – заглянул в лист через ее плечо Локонте, стремясь прочитать задание быстрее, чем сама Мелин.– Текст, – пробежав взглядом по буквам, Маэва даже выдохнула. Ей это задание казалось легким, поэтому она почти перестала волноваться. – А вы еще не взяли? – обратилась она к ребятам.– Как видишь, – развел руками Флоран и, вздохнув, провел рукой по шее. Он волновался. Раньше как-то была уверенность, что все пройдет гладко, а теперь все больше и больше казалось, что произойдет какая-то неприятная накладка. Да и вообще, честно говоря, Фло до колик в животе ненавидел импровизации. Его буквально колотило от осознания того, что сейчас ему достанется что-то такое, к чему Мот совершенно не готов. Хотелось просто лечь на холодный пол и умереть. Никогда не любил подобные вещи. И именно поэтому Флоран, в свое время в институте, плакал кровавыми слезами, но учил все вопросы во всех билетах: ненавидел такие ситуации, к которым он готов не был.Микеланджело же наоборот расслабился. Он не любил, когда его сковывали рамки, и импровизация была его лучшим другом. Сколько раз он прямо на выступлениях сочинял мелодию, рандомно переставляя пальцы на грифе гитары, сколько раз он чувствовал радость от свободы движений, когда танцевал под музыку? И не сосчитать. В общем, отношения с экспромтом были у Локонте диаметрально противоположные, поэтому он не трясся, как Фло, и спокойно ждал, пока очередь рассосется. Единственное, что волновало Микеле – как бы не попалась ему какая-то незнакомая песня. Тут уж не получится ничего, если ты мелодии не знаешь.В конце концов, очередь дошла и до двух последних кандидатов. Они, переглянувшись и пожелав друг другу удачи, шагнули к столу. Мик поперхнулся, а Флоран даже слегка испугался.– Месье, – тихо сказал он, глядя на Дова, который о чем-то говорил с Стюартом. – Месье, здесь лишь один лист, – повторил мужчина уже громче, видя, что продюсер его не услышал.– Что такое? – развернулся к нему Аттья и нахмурился.– Здесь остался лишь один лист, – повторил слова своего друга Микеланджело.– Сами решайте, кому из вас он достанется, – безразлично проговорил Дов, взяв лист со списком конкурсантов. – Кто-то останется, а кто-то уйдет. Фамилии?– Локонте.– Мот.Дов Аттья приподнял на них взгляд, но виду, что он удивлен, не подал. Надо же, какая случайность – одни из заинтересовавших его конкурсантов не поделили "билет". Терять таких ценных кадров не хотелось. Деловито отметив что-то карандашом, он попросил мужчин прочитать, что за задание написано на листе. Получив ответ, Аттья разозлено окрикнул Альберта, указав рукой на мужчин.– Коэн! Почему заданий на одно меньше, чем конкурсантов? Ты же за этим следил!– Такого не может быть, – запротестовал продюсер, – ведь я все точно считал, по списку, который ты мне дал…– Как бы то ни было, – Дов сначала окинул взглядом Альберта, а затем посмотрел на друзей, – нам нужно найти какой-то выход, придя к обоюдному решению. Микеле и Флоран, вы, – глянув в лист, продюсер немного подумал и продолжил, – конечно же, не отдадите пальму первенства друг другу? – Аттья не знал, что мужчины знакомы, поэтому не понял, почему они резко переглянулись, но ничего не ответили. Стояли и молчали, словно нашкодившие дети, ожидая, какой же выход предложит им продюсер.– Если ты не будешь выступать, то и я не буду, – еле-еле шепнул итальянец на ухо Моту. Флоран же на это бескорыстие ничего не ответил, продолжив гипнотизировать продюсеров взглядом.– Понимаю, что не отдадите, – продолжил Аттья, раздумывая. – Но я могу предложить вам выполнить это задание в паре. Свежо, и, что самое главное, в духе настоящей импровизации, – весело сказал он. – Все, я записываю, – и карандаш что-то чиркнул на бумаге.– Мои друзья, – обратился Альберт к конкурсантам, которые мгновенно оторвались от своего занятия и приготовились внимать словам продюсера. – У вас есть пять минут на то, чтобы подготовить ваш так называемый "номер". Удачи.– Пиздец, – протянул Микеланджело, снова заглянув в задание. – Я не смогу, Фло. Я этого не знаю.– Чего ты не знаешь? Группу "The Beatles"? – а у Мота прямо от сердца отлегло. Классика жанра – песни британской группы Флоран знал с детских лет. Музыкальное образование, черт его дери.– Группу-то я знаю, – пробормотал Локонте, – а вот эту песню – нет. Что мне делать?– Смотри, – подбодрил его Фло. – Сейчас я напою тебе мелодию, а ты попробуешь сымпровизировать с подстановкой под музыку слов. Думаю, у тебя все получится. Слушай! – внезапно и довольно громко вскрикнул он, – у меня же гитара здесь! Вообще об этом забыл. Сейчас! – и мужчина метнулся к задним рядам, приглашая жестом Мика следовать за ним. – Я же умею играть эту песню. Вот, – в восхищении от самого себя – какой же я все-таки умный и запасливый! – Флоран проиграл несколько аккордов, и Локонте вслушался в подвижную мелодию, проговаривая губами слова. Маэва услышала переливы гитары и оторвалась от повторения своего текста, приподняв голову. Но не увидев ребят, она вновь погрузилась в читку текста. Тем более, что она опять выходила одна из первых. Прямо наказание какое-то.– Просто будь самим собой, Микеле, – Фло, напевая слова, легко пощипывал струны и отстукивал ритм ногой. Микеле, слегка волнуясь, считывал текст с листа и, что было весьма неплохо, почти с первых слов попал в ритм. – Давай так. Смотри, здесь даже не вся песня. Они не могут себе позволить прослушать ее всю – нет на это времени, – заметил Мот. – Ты поешь вот эти строки, а я – эти, – медиатором прочертив линию, Фло рассек текст пополам. – А вот это "Come together right now over me", поем вместе. Ферштейн?– Ферштейн, – кивнул головой итальянец, постепенно веселея, и принялся заучивать текст, потому что выходить с листом на сцену было бы более чем некрасиво. Да и что он, несколько слов не сможет выучить за пять минут? Учась в университете, Локонте однажды за две ночи вызубрил весь учебник по истории современного искусства. А, чтоб вы знали, история современного искусства – это вам не хухры-мухры.В этот раз продюсеры были жестче, чем поначалу, и из добрых дяденек мгновенно превратились в требовательных судей. Яркость образа, способность чувствовать роль, манеры, постановка голоса – исполнение! – именно это являлось важными критериями поиска для Дова. Альбер же оценивал больше харизму, внешность и жестикуляцию – эстетическую часть. В итоге, совещаясь, продюсеры выносили вердикт за вердиктом. И касалось это не только основного костяка труппы, но и их дублеров, и танцоров. Однако дублерами и танцорами в основном выбирались те люди, с которыми либо сам Аттья, либо Альбер уже так или иначе пересекались, работая вместе в других постановках.Маэве повезло сразу же. Ее чистый голос, который так выразительно читал отрывок из произведения Виктора Гюго, поразил продюсеров.– Готов? – Мот ощутил, что ему немного страшно. Что, если Микеланджело забудет слова? И это волнение выжимало из него силы. Не от этого ли он сам предостерегал Микеле?– Вроде да, – раздалось справа от него. – Давай!– Номер двадцать и двадцать семь, просим вас выйти на сцену. Мадам и месье, – в учтиво-шутливом поклоне произнес Аттья. – По техническим причинам случилось так, что два наших конкурсанта будут выполнять одно задание на двоих, – он подмигнул мужчинам. – Они друг с другом не знакомы. Из-за этого им сложнее, чем вам, поэтому, прошу, будем к ним внимательны, – он, договорив эти слова, присел обратно за свой стол.Еще секунда, и началось. Заиграла резкая музыка, да такая, что у Локонте, который стоял прямо около колонок, заложило уши. Он в страхе прижал ладони к голове – никак со времен теракта он не мог справиться со своей боязнью внезапных резких звуков – и поэтому не услышал, как Флоран крикнул, что они будут петь под акустическую гитару.– Ведь это же рок-опера. Гитара здесь лишней не будет, – уверенно произнес мужчина, вставляя штекер в гнездо усилителя.Слишком знакомая фраза, не правда ли?Включенные прожекторы были направлены на середину сцены и слегка слепили Фло. Присев на стул и кинув уверенный – как надеялся сам Мот – взгляд на Локонте, мужчина откашлялся и слегка подтянул струны, добиваясь идеального звучания.– "Come together right now over me", – смело улыбнувшись, произнес Микеланджело, взглянув на продюсеров и конкурсантов. – От нас с ним с любовью, – произнес Мике, кивая на Мота. Этим он вызвал одобрительный смех у всех присутствующих в зале. Провел пальцем по брови, улыбнулся Флорану и крепко взял в руки микрофон. Фло удивился такой резкой перемене в настроении Мика, и чуть приподнял собственную бровь, не понимая, как может грусть меняться буквально в доли секунды на прилив радости. Но размышлять об этом было некогда, и мужчина, задев струны, начал играть известную мелодию, удивительную в своем темпе. Через секунд пять должен вступить Микеле.Вцепившись руками в стул, Мик выгнулся в спине и запел совсем не своим голосом – слишком низким для него, совсем не таким, каким он пел на первом прослушивании, с первых секунд вливаясь в музыку. Вон неторопливо идёт старый вояка танцующей походкой.Он может вас сглазить, этот чокнутый фанатик.На этих словах Мик снял микрофон со стойки и слегка приподнялся со стула, намереваясь продолжить, но тут вступил Флоран, прежде одними губами повторявший за Микеланджело слова:Носит волосы до колен,Должно быть, он шут, раз делает, что душе угодно.На этом моменте неожиданно для Мота Микеле, резко отбив ритм ногой об пол, дерзко и грубо, под стать музыке и характеру, испустил резкий, характерный именно для его исполнения, вопль, да такой, что у Флорана чуть было рука не сорвалась с аккорда от неожиданности. Они же так не договаривались! И выражение протеста так явственно отразилось на лице Фло, что Мик самодовольно глянул на него и усмехнулся. Фло вздрогнул, когда это взлохмаченное пятно окончательно подскочило со стула и начало старательно выводить бедрами легкие пластичные движения под аккорды проигрыша. На этих-то бедрах мужчина и подвис, не понимая, что Микеланджело удумает делать дальше.Гитару об голову разобью тебе, импровизатор хренов! – во взгляде Фло так явно читалась эта угроза, что Локонте, перестав извращенно-изящно крутить телом, опустился обратно, выкрикнув свое последнее "уоо-оу!".Дов удивленно привстал из-за стола, услышав дерзкое рычание. Его брови удивленно изогнулись, а из глаз исчезло выражение безразличия. Да и сидящие в креслах люди не начали зажимать руками уши, что само по себе являлось хорошим знаком.Дальше они уже должны были петь вместе:– Он живёт на грани, но чётко знает, где край.– Он говорит: "Один, и один, и один - будет три"– Нужно круто выглядеть, чтобы тебя заметили, – на этих словах Микеле вновь гортанно хрипнул.– Пойдём со мной, прямо сейчас,– вслед ему присоединился и Фло, выпуская рычащие звуки. Мужчины встретились взглядами. Мик, так же, как и Флоран, широко улыбался – было видно, что Локонте действительно ловил кайф от происходящего и, кстати говоря, песню, которую он совсем не знал, спел отлично. – Не отставай! – и Микеланджело натурально падает на колени со стула и резко мотает волосами из стороны в сторону, подражая известным рок-музыкантам. Фло облегченно вздохнул и опустил голову. Последние слова они прокричали вместе, смотря друг на друга и практически не моргая. Будто высказали друг другу все, сами того не осознавая. Затем Фло отвел взгляд, поскольку ему нужно было взять последний аккорд.Конкурсанты зааплодировали.– Спасибо! – громко крикнул Микеланджело, кланяясь залу, отставляя ногу назад. Конкурсанты вновь одобрительно рассмеялись, а сами Флоран и Микеле, ожидая вердикта продюсеров, стояли на сцене: один нервно теребил в руках микрофон, а другой отстукивал ритм ногтем по темному грифу гитары.– Неплохо! – одобрил Дов Аттья, предпочитая не показывать и вида, как он поражен. Эти двое отлично спелись! Позже, после громкого яркого дебюта, он признается обоим мужчинам, что их сегодняшняя импровизация создалась под влиянием быстротекущей мысли, и что они полностью заслужили эту славу, которой оба обязаны своему чудесному таланту.Микеланджело выдохнул и, радостно приобняв Фло, спустился со сцены. Темноволосый мужчина же, слегка отпрянув от неожиданного проявления радости, чуть было не споткнулся о шнуры, лежащие черными змеями на полу, и, откинув рукой челку, тоже спрыгнул к креслам.– Почему ты не хочешь поставить Резенде на главную роль? – шепотом спросил Альбер у своего напарника, окидывая взглядом ссутулившуюся фигуру мужчины, одетого не по погоде тепло. Коэн видел перед собой мужчину, застрявшего на отметке лет в двадцать: странная манера двигаться, странные звезды и кулоны на шее, странные напульсники, браслеты, атласные ленты на запястьях. Весь странный. Однако если бы всего этого не было, то Микеланджело не являлся бы тем, кем он является, а потому и не заинтересовал бы Дова, который еще с первого прослушивания понял, что роль Моцарта буквально будто под Локонте и писалась. Этот человек был таким взбалмошным, столь ярким и необычным. Он привлек внимание Дова именно сочетанием в себе поразительной творческой мощи с поистине детским обаянием непосредственности. Для Аттья Микеланджело был глотком свежего воздуха в затхлой атмосфере лицемерия и масок, кои многие артисты носили уже не снимая. Жизненные силы и радостная энергия словно били из мужчины ключом, выражаясь во всем: в каждом движении, улыбке, а даже взгляд его был слегка с бесинкой. К тому же у месье Локонте весьма интересное произношение, что делало его выступление каким-то более экзотичным...Эх, знал бы Дов Аттья, сколько боли и испуга скрыто веселыми глазами и открытой улыбкой. За всем этим прячутся слезы и страх.– Потому что, Альбер, Резенде уже показал себя со всех сторон. Потому, что у него слегка другое амплуа, – наконец ответил Дов, делая пометку в листе.– Разве? – удивился Коэн. – Как по мне, так на сцене он ведет себя весьма фривольно, – не согласился продюсер со своим коллегой. – Ты же этого и хочешь от Моцарта: яркости и фривольности. Зачем брать кого-то с улицы? – негодовал он. – Твоя беда в том, что ты не видишь дальше своего носа, Альбер, предпочитая работать с проверенными артистами. Ты посмотри на них, –кивнул Аттья на Мика и Флорана, которые, воодушевленные собственной маленькой победой, уже давно спустились со сцены. – Смотри, какие типажи перед нами. Несмотря на такую сложную постановку задания, они все же справились. Вместе. Мне кажется – еще до выступления остальных! – что мы уже нашли истинных Моцарта и Сальери. Один холодный и уравновешенный, а другой – взрывной и импульсивный. Они будут дополнять друг друга на сцене, Альбер. Более того, насчет Флорана мне были даны очень хорошие рекомендации от важного в музыкальном мире человека. И месье Локонте очень неплох, да...Однако Альбер никак не соглашался с продюсером:– Но на роль Сальери можно поставить Мервана! Зачем рисковать: ведь с Римом ты работаешь уже давно, изучил его вдоль и поперек.– Именно поэтому я и не хочу брать его на эту роль. Я хотел бы поставить его на замену. Так же, как и Резенде, – добавил Аттья, начиная слегка злиться. – Рим не тот человек, который должен играть Сальери. Да и тяжело ему: он еще не отошел от... Закрыли тему, – сказал, как отрезал Аттья. – Он будет заменять, к тому же, я ему предоставлю роль и в этом мюзикле, Альбер. Теперь давай продолжим. Следующий!***Не занятый и не обремененный ничем, кроме ожидания результатов, которые должны были огласить где-то через неделю, Мот, наконец, спустя столько лет, съездил домой. Ничего так и не изменилось: город все такой же пустой и холодный, дома старой постройки все такие же обшарпанные, а центральная площадь, куда его часто водил покойный отец, теперь казалась чересчур уж маленькой и какой-то скомканной, казалась лишь соцветием булыжников, плит и кирпича, и уже не вызывала тех детских эмоций. И его брат, к сожалению, стал еще равнодушнее к Фло. Когда Флоран лежал в больнице, врачи набрали номер единственного близкого родственника, но услышали такую длинную и гневную тираду, что, печально покачав головами, отдали трубку Моту. Тот все понял без слов – его старший брат совсем не изменился. Приехав, Фло сначала хотел обосновался в гостинице, потому что брат не захотел его видеть: не дал ему даже пройти в дом. Крикнул смазливо, что не может простить ему то, что он разругался с матерью и уехал без ее разрешения, то, что не присутствовал на ее похоронах, и еще что-то, но Флоран уже не слышал. За их перебранкой наблюдал весь дом – это был небольшой домик на шесть хозяев, увитый лозами белого винограда от пола и почти до крыши. Выкрикнув в сердцах нелестные слова в адрес брата, Фло с тяжелым вздохом опустился на скамейку, которая стояла под огромным ветвистым деревом, и уронил голову на руки, потирая ими уставшие глаза. Он поймал себя на том, что дышит ртом. Дышит с трудом, с постоянными хрипами и всхлипами. То ли простудился, то ли злость и обида прочно поселились в его организме, Мот понять не мог. Флоран сделал попытку вдохнуть воздух носом, но тут же закашлялся. Он ощущал, как его голова всё больше и больше тяжелеет, а горло скребёт от детских обид всё сильнее. Так бы и просидел он всю ночь, если бы его не отвлек голос соседа, который предложил ему переночевать в его квартире. Мот, не желая больше не то, что видеть своего непутевого старшего брата, а даже находиться с ним в одном помещении, в одном доме, ответил вежливым отказом и задал пару вопросов о местонахождении могил его родителей. Он решил не оставаться здесь более ни на минуту. Вещей у него было с собой совсем немного - даже спортивная сумка не была набита полностью, поэтому мужчина взял ее с собой, намереваясь сразу после того, как посетит могилы родителей, отправиться обратно на вокзал, перебить дату билета и уехать в Париж.Вокруг не было ничего. Пусто. Не в прямом, конечно, смысле – тихо шелестела листва, да были слышны крики птиц – пусто было у Флорана внутри. Воспоминания далекого-далекого детства сейчас огромными валунами падали на его душу, не давая даже глубоко вздохнуть, не то что попытаться выбраться из их объятий. Словно холодные волны, накатывало на него всё то, что он так старательно прятал внутри себя, пытаясь залечить эти чрезвычайно глубокие раны детства упорной работой. Возможно, это вообще было непростительной ошибкой – приезжать сюда и пытаться помириться с братом. Нет. Не возможно. Это и было ошибкой. Вся боль, которую Флоран носил в себе, хотела сейчас вылиться наружу, но мужчина все так же не позволял себе плакать даже здесь, на кладбище, на котором нет никого, кроме чернокрылых воронов. Почему-то Флорану казалось, что его родители сейчас живы, а он – уже давно мертв. Череду совсем не радостных мыслей прервал громкий из-за окружающей мглистой тишины неожиданный звонок Дова. Было уже поздновато для рабочих разговоров, но Мот просто обязан был взять трубку. Аттья пригласил его на дополнительное прослушивание, утверждая, что ему "все нравится, но нужно бы прояснить пару моментов и сравнить исполнение песни с манерой пения другого конкурсанта". Флоран уточнил, когда он должен явиться, и мысленно проклял небеса. Завтра! Он должен быть в Париже уже завтра! Буркнув в динамик нечто похожее на "я буду, безусловно, буду, месье Аттья", Фло кинул телефон в карман. Он почувствовал, что ведет себя неуважительно по отношению к мертвым, пристанище которых было осквернено громким звонком его мобильника. Поэтому, глубоко вздохнув, мужчина в последний раз в своей жизни глянул на могилу матери и направился к надгробию отца. Оно находилось в так называемой старой части кладбища. Там было уже темнее и холоднее из-за елей, ветви которых нависали над протоптанными тропинками. Так, Флоран Мот, а ну, соберись, чего ты словно тряпка? Уже завтра ты начинаешь новую жизнь! А ее нельзя начинать со слез. Соберись с силами и попрощайся со своими родителями, ведь для этого ты сюда и пришел, – дал сам себе указание Фло, внутренний голос которого, был так похож на наставления его любящего отца. И Фло, как это обычно и было в далеком-далеком детстве, не послушал. Упав на колени перед могилой, он заплакал так, как плакал той ночью, когда мать объявила ему, что отца больше он не увидит – он уехал работать в другую страну. И почти полжизни спустя, Мот все так же помнит их голоса: голос отца – твердый, но ласковый, слезы и крики матери, которая ругала его, когда Фло улетел в Канаду, получив грант на обучение, и голос брата –насмешливый и словно склизкий.– Я часто бываю у них, – раздалось над ухом мужчины.Мот оглянулся: он с большей радостью встретил бы самого Сатану, чем этого человека. Поднявшись с земли, Фло отряхнул штаны и серую рубашку, которая теперь от комков земли казалась темнее на несколько тонов, и немного постоял, собираясь с силами.– Я подумал, и решил, что ты можешь переночевать в моем доме, – проговорил его брат, насмешливо выделив предпоследнее слово.– В твоем доме, – словно эхо, отозвался Флоран. – Если этот дом только твой, – а по завещанию на него имел права не только старший, но и младший брат, – то мне от тебя ничего не нужно, – понимая, что ломать брату нос около могилы их отца – ни есть хорошо, Фло выдавил из себя последние слова, в которые вложил все свою ненависть: – Пошел вон!– Останешься ночевать на кладбище? – усмехнулся брат, окидывая взглядом территорию. – Замерзнешь, и я тебя хоронить не буду. Будешь гнить вместе с собаками на окраине кладбища, где самоубийц хоронят.– Какой ты заботливый. Печешься о моих похоронах, – зло просипел Мот-младший, окидывая взглядом уже темный от надвигающихся сумерек силуэт брата. – Забавно, что, когда я лежал, полностью обездвиженный, ты не соизволил даже позвонить. Я уж и не говорю о том, что мог бы приехать и проведать меня, – мужчина потер глаза и посмотрел на почти черное небо, улыбнувшись заходящему солнцу. Что-то щелкнуло внутри него. Огромные камни превратились в легкие пушистые облака, которые порывами ветра относило все дальше и дальше, вместе с детскими обидами, горечью и воспоминаниями. – А теперь живи без меня. Никогда больше в твоей жизни не появлюсь. Прощай.– Не зарекайся, – опешив, старший брат схватил себя за кофту и оттянул ее вниз, ежась от холода. – Если ты сейчас же не остановишься, мы... Мы не братья!– Возражений нет, – холодно ответил Флоран, понимая, что этот человек – уже чужой – хотел, наверное, добавить что-то еще, однако Фло его уже точно не услышал бы. Не захотел бы услышать. Он подхватил свою сумку, еще раз посмотрел на могилу и, не удостоив больше брата взглядом, вышел с территории кладбища.– Железнодорожный вокзал, – сказал он водителю вызванного такси, кинув сумку на заднее сидение.***Мик сидел за домашней барной стойкой и без интереса разглядывал, как в приглушённом свете ламп играет янтарная жидкость его бокала с коньяком. Сегодня ни джаз ему не помогал, ни классика. Сегодня вообще всё шло как-то не так. Даже дорогой коньяк, вместо привычного тепла дарил лишь неприятный отёк горла. Микеланджело, в отличие от Флорана, ничем особым эти дни и не занимался. Почему-то ему резко – в эту же самую секунду! – захотелось нарисовать нечто красивое – обязательно на холсте, обязательно красками и обязательно – яркими и широкими мазками. Когда мы в грусти, нам всегда важно выбросить свои эмоции наружу. Первоначально ничего не задумывалось: так, какие-то непонятные линии и штрихи, будто кто-то управляет его рукой. Думаю, это ощущение знакомо людям многих творческих профессий: писателям, художникам и музыкантам, к примеру – когда ты что-то сочиняешь, да еще и великая Муза оказала тебе честь явиться, то ты создаешь произведение не по своей воле, а мысль твоя течет плавно, изгибаясь причудливо по твоему собственному сознанию.Так случилось и с Микеле сейчас: постепенно нечто дробное собралось в цельное, в его собственный портрет. Однако в этом автопортрете присутствовало и что-то странное. Страшное. Локонте, изображенный на картине, стоял на берегу родного Адриатического моря, чувствуя, как капли воды освежают его лицо. И вот это-то лицо и было жутковатым. В нем почему-то были черты и самого Микеланджело, и Флорана, и, что самое непонятое – Аделарда. Хищность проявлялась во взгляде этих карих глаз, желание отдохнуть выражало все уставшее лицо, а руки были сложены на груди так, что казалось, будто человек напуган. Микеланджело разочаровался в своей работе и не поленился спуститься вниз, во двор, и выкинуть свое творение. Последнее время с ним такое происходило весьма часто: ему совсем не нравились собственные произведения – картины он выбрасывал, а слова песни и музыку к ним даже не записывал. Не нравилось – хоть об стену головой бейся. Хотя его детища вовсе не были настолько плохими, как казалось самому мужчине. При должной полировке и правильном исполнении они вполне бы могли заинтересовать зрителя и слушателя. Однако Мику хотелось всего и сразу: раньше же получалось, а теперь почему не выходит?! Когда он вернулся обратно в квартиру, его телефон надрывался от звонка. На ходу скидывая левый ботинок, Микеле схватил трубку и, не удержавшись, плюхнулся на пол, тихо выматерившись, не забыв, конечно, помянуть всякого рода нечисть и недовольно-нецензурно ойкнув в динамик.– У вас все хорошо? – раздался в телефоне голос Дова. – Вы можете говорить?– Да-да, – скороговоркой выговорил Локонте, потирая отшибленный об диван локоть. Удобно расположившись на ковролине, Микеланджело закинул ноги на диван и приготовился слушать.– Я приглашаю вас на повторное прослушивание, – сказал Аттья. – Мы решили провести еще одно, нам нужно удостовериться в вашей кандидатуре.Мадонна, да сколько же их будет-то? – пронеслось у Мика в голове и он, чуть было не чертыхнувшись, поднялся с пола. – Где, во сколько? Что подготовить?– О том, что нужно будет делать, вы узнаете на месте, – не обнадежил его продюсер и, объявив время и место, попрощался и отключился.***Микеланджело приехал по нужному адресу и заинтересованно огляделся. Как архитектор по образованию, он удивился антуражу этого места: широкий многоэтажный дом, похоже, когда-то переделанный из офисного центра, шикарный в своей качественной отделке, небольшой зеленый дворик перед ним, огороженный низким забором. Все это отличалось изысканной роскошью и умеренным тонким вкусом. Наверняка здесь работал талантливый архитектор – настоящий знаток своего дела. Все так же оценивающе окидывая взглядом здание, Локонте ждал, пока ему откроют дверь. Ему не открывали, и Микеле додумался толкнуть дверцу. Когда она не поддалась, Мик опять же додумался до гениального – дернуть ее на себя. И – о чудо! – дверь отворилась, впуская в холл незадачливого музыканта. – Эй, здесь есть хоть кто-нибудь? – крикнул мужчина в пустоту, когда ожидание стало совсем уж утомительным. Тишина. Микеланджело это начало здорово раздражать. Может, над ним решили поиздеваться? – Эй! Я пришёл на кастинг! – вновь совершил он попытку.– Не кричи, – раздалось откуда-то сбоку. Микеле, вздрогнув от неожиданности, повернул голову. Из женского туалета вышла девушка: у нее была какая-то необычная прическа, которая соответствовала ее стилю одежды – коктейльное обтягивающее черное платье, огромный красный напульсник на правой руке и туфли на совсем не маленьком каблуке. Голос у нее был мягкий, и даже чем-то напомнил Локонте голос Маэвы, однако в нем чувствовались легкое превосходство и дерзость. – Все уже наверху. Ты же на прослушивание? – уточнила она. Получив ответ в виде удивленного кивка, девушка продолжила: – Дов собрал там людей, мы все там, на террасе. Ждем еще одного, а потому и не начинаем. Не помню точно, как его зовут, – девушка оказалась весьма болтливой, чего Микеле не ожидал. – Только имя, оно… Оно не французское совсем, так вроде художника звали из эпохи Возрождения. А, и черепашку из "Черепашек-ниндзя"! Рафаэль, Донателло… – начала перечислять она и, глядя в потолок и задумчиво вспоминая имена, загибала пальцы с массивными кольцами. – Я, кстати, Клер.– Микеланджело, нет? – сдерживая себя, чтобы откровенно не захохотать, спросил Мик. – Да, с черепашкой меня еще не сравнивали, – добавил он.– О! Так это ты та самая "звезда", которую мы ждем уже минут пятнадцать? – воскликнула Перо и потянула его за руку наверх, по дороге объясняя, что задание из-за того, что Микеле не было, до сих пор не раздали. Мужчина позволил себя вести и с удивлением наблюдал за девушкой – она была такая яркая и необычная, резкая, и в то же время вызывающая доверие. Мику она определенно понравилась. С террасы открывался прекрасный вид на Париж. Где-то вдалеке виднелась Эйфелева башня, безмолвным призраком прошлых веков повисшая над всем городом. Стояли небольшие скамеечки и белые полотняные лежаки, которые в буквальном смысле манили человека отдохнуть на них и поглядеть на город с высоты птичьего полета. Некоторые поддались искушению и прилегли на кресла. Деревья, посаженные прямо на террасе, слегка шелестели, но шелест этот заглушался разговорами людей. Здесь уже были и милая Маэва в красивой серой кофточке, и Флоран с черной небольшой сумкой и в темных очках, которые скрывали его изнеможенное переездом и ночным недосыпом лицо от человека с камерой. Мот буквально два часа назад оказался в Париже и не успел даже заехать домой – пришлось прямо со спортивной сумкой ехать сюда. Были и другие люди: танцовщики, декораторы, костюмеры, но самое главное – продюсеры. Аттья обернулся на Клер, которая вывела за руку мужчину с взъерошенными волосами в синей рубашке поверх футболки с ярким принтом – Микеле так и не изменил своей привычке одеваться как модный подросток, и, кивнув головой в знак приветствия, рукой указал на лавочки рядом со столиком, на котором стояли всякие вкусности в виде канапе и нескольких бокалов шампанского и вина. Как Локонте понял – за то время, пока он плутал по городу, стараясь найти точный адрес, все остальное уже просто выпили. Это что же за прослушивание-то такое странное? – Микеле, лучезарно улыбнувшись, поднял бокал и сделал небольшой глоток, скользнув взглядом по головам людей. Заметив знакомую шевелюру, Микеланджело хотел было махнуть Флорану рукой, но тут Дов Аттья попросил всех конкурсантов присесть на диванчики, что были любезно расставлены чуть ли не на каждом квадратном метре. К Локонте подскочила Маэва, обнимая его так радостно, что мужчина чуть было не расплескал напиток. Потом подошел и Фло, но поздоровался как-то устало-сдержанно, однако было видно, что он очень рад всех видеть. Рядом к троице подсела темноволосая девушка в черном платье и Клер.– Привет всем, кто только что к нам присоединился, – произнес Аттья, обращаясь ко всем людям, которые находились на террасе. Микеланджело почувствовал себя неловко. – Пожалуй, мы опустим официальную часть нашего разговора, – Дов скрестил руки на груди и критически-серьезным взглядом окинул пятерых конкурсантов, сидящих на диване. Даже сонному Флорану, который присел не на диван, а на край подлокотника, стало слегка не по себе. Локонте уже начал что-то подозревать, но пока подтвердить свои подозрения не мог: слишком уж непроницаемым было лицо продюсера. – Дорогие наши участники кастинга. Я рад, что мне выпала честь выслушать столько исполнителей, каждый из которых запал мне в душу и чем-то запомнился. И я рад видеть сегодня здесь именно вас. Хочу отметить, что выбор дался нам с Альбертом нелегко. Но, тем не менее, – и мужчина, наконец, улыбнулся и, распахнув руки, учтиво-шутливо поклонился конкурсантам, сидящим на диване прямо напротив него. – Вы прошли этот кастинг, оторвавшись от остальных конкурсантов, и вот труппа ?Моцарта? прямо перед вами, мадам и месье, – воскликнул он, поворачиваясь в сторону камеры.Микеланджело если застопорился, то лишь на секунду, и, словно это известие не было для него неожиданностью, улыбнулся прямо в камеру, снимавшую удивленные лица конкурсантов. Флоран от удивления нахмурился, но мгновением позже его лицо разгладилось, и мужчина даже снял с себя очки, наслаждаясь закатным парижским солнцем. Девушки же сидели вне себя от радости и смеялись, прикрывая изумленно ладошками рот, чтобы, наверное, не закричать от радости прямо сейчас.– Прошу любить и жаловать! – воскликнул Аттья, обращаясь к гостям и журналистам. – Сальери! – он указал ладонью на Флорана, который, посмотрев в камеру, по-рокерски сложил пальцы левой руки в "козу" и дерзко улыбнулся, прищурив глаза. – Моцарт! – Микеле эпатажно поклонился на камеру. – Наннерль! – Маэва, обняв Локонте, прижалась к нему и глупо улыбалась, просто радуясь моменту. – Алоизия! – черноволосая девушка чинно присела в реверансе, оттянув ткань короткого платья. – И Констанс! – Клер, недавняя знакомая Микеланджело, взъерошила волосы.Первым с дивана, допив остаток сока в бокале, поднялся Мот, просто потому, что ему надоело сидеть. Громкие аплодисменты от танцоров, декораторов, и прочих людей, без которых этот мюзикл не может существовать – оформители, техники, монтировщики декораций – раздавались со всех сторон, и от этого у Флорана слегка разболелась голова. Но все же он был несказанно рад, только умело скрывал свои эмоции, и лишь улыбался уголками губ. Сказывалась и усталость. Но тут к Фло подошел Микеланджело и, раскинув руки, крепко-крепко его обнял, прижимая к себе. – Видишь? – усмехнулся он. – У нас с тобой главные роли, а это означает, что наш с тобой дуэт их тогда просто поразил!– Не сомневаюсь, Микеле, ты был великолепен, – Флоран, чувствуя, что усталость отходит на второй план – какой же все таки заразительный, этот оптимизм итальянца – тоже похлопал Мика по спине. Локонте начал активно жестикулировать, рассказывая, как он волновался, как боялся, и вдруг, неожиданно для Мота, повинуясь эмоциям и итальянскому инстинкту целовать радостно все, что движется, а все, что не движется – двигать и целовать, прижал его голову к себе и быстро чмокнул в щеку. Фло оторопел, а Микеланджело уж носился вокруг остальных участников труппы, быстро заводя знакомства.Наступил новый отрезок их жизни.***И вот начались утомительные будни - подготовка к премьере. Несколько раз в неделю труппа встречалась в дворце Спорта и репетировала. Сначала они все вместе учились манерам, правильной подаче себя и своего персонажа. Таким образом, Наннерль обязана была быть словно легкая и воздушная бабочка, всегда милая и стремящаяся помочь; Сальери должен был быть холоден, высокомерен и сдержан. Ну а Моцарт… А что Моцарт? Мику и не нужно было подстраиваться под роль – он и так ощущал, будто играет сам себя, только в слегка ином обличии.Нужно ли говорить, что эти репетиции были глотками воздуха для Локонте? Всякий раз, когда он оказывался в компании труппы, в атмосфере антуража восемнадцатого века, мужчине казалось, будто бы он действительно на своем месте, и это приводило его в детский восторг. Ему нравилось все: и повтор сцены раз двадцать подряд для того, чтобы найти лучший вариант исполнения, и те моменты, когда ты сидишь на кресле, попивая кофе, потому что сейчас не твой выход, и наблюдаешь за своими партнерами. Локонте даже крики Дова, когда кто-то из них сильно косячил, нравились. Все это действительно нравилось, несмотря на то, что с репетиций он буквально выползал, и единственное, на что он был способен по приходу домой – завалиться на кровать и быстро заснуть."Моцарту" была нужна реклама. Поэтому Альберт и Дов логично рассудили, что нужно выпустить пару клипов для того, чтобы подогреть интерес зрителя к будущей постановке. Путем долгих препираний и серьезных споров была выбрана эпатажная песня Tatoue-moi.– Может, все таки, убийственную симфонию? – предлагал Коэн. – Она эпичнее звучит, такая глубокая и... – Тебе не кажется, что выпускать первым клип, где Сальери находится на грани самоубийства, нелогично? – спросил его Дов. – Нужно что-то эпатажное, веселое и дерзкое, Tatoue-moi для этого отлично походит. Спустя несколько недель после съемок клипа Микеланджело осознал, что он попросту не может без Фло. Всякий раз, когда он прощался с Флораном, на душе становилось так одиноко, словно Микеле остался последним человеком на планете. Он не мог признаться даже самому себе до конца, что Фло будоражил в нем какие-то глубоко запрятанные ощущения. Те, которые вспыхнули, когда он впервые повстречал свою Синтию в очередном баре во время выступления. Эти ощущения, которые он испытывал сейчас, были сродни тем, которые возбуждали все его естество при близости с его la ragazza. И, в конце концов, это было ощущение какого-то успокоения. Как только Локонте оказывался рядом с Мотом, вся его грусть или усталость мгновенно улетучивались, уступая место ощущению настоящего Спокойствия, которого так недоставало мужчине. Но Микеле очень боялся этого. Он, по его мнению, не имел права любить, а его одиночество было заслуженным.С Фло он так и не поговорил. Времени не было.***– Упс, прости, Мик! Я, наверное, не вовремя? – Маэва, со скрипом открыв дверь гримерной, увидела, как Микеле переодевается: снятые кюлоты довольно живописно валялись на полу, а рубашка с огромными рюшками и всяческими прибамбасами антуража чопорного века висела на стуле. – Мне зайти попозже?– Нет, погоди, сейчас я, отвернись только, – милостиво проговорил вздрогнувший от "неожиданного" визита Локонте, быстрым движением застегивая пуговицы на узких штанах и накидывая на себя майку: он очень не любил, когда кто-то видел его хотя бы полуобнаженным. Порой этот страх перерастал в самую настоящую фобию. Но он же не мог прогнать Маэву, которую сам и пригласил? – Да ничего я и не увидела кроме твоего тощего зада, – рассмеялась девушка, и Микеле рассмеялся вместе с ней. С Мелин было очень легко, словно она была его родной сестренкой, всегда понимающей и готовой помочь. А впрочем, почти так оно сейчас и было. – Зачем ты меня звал, Мике? Что-то хотел сказать?– Да, – неловко обхватив себя руками, признался Локонте. – Сядь, пожалуйста. Это разговор непростой, – девушка присела на диван и обхватила колени руками. Мужчина подошел к светильнику и провел по нему большим пальцем: – Я бы хотел попросить у тебя совета, Маэвс. Я запутался, понимаешь? И мне не с кем этим поделиться. Я бы очень, очень хотел, чтобы ты меня хотя бы выслушала… Мне просто больше совсем некому рассказать.– Конечно, Мик, рассказывай, – Мелин потянулась за эклерами, стоящими рядом на столе. – Я тебе уже говорила, что ты всегда можешь на меня рассчитывать. Ты хочешь рассказать мне, – она понизила голос, – о Флоране? – и в этот раз Локонте вновь удивленно округлил глаза.– Я удивляюсь тому, как легко ты все с меня считываешь! – Микеланджело тяжело выдохнул и начал. – Понимаешь, единственное, что я делал на протяжении этих трех лет – так это лишь страдал и боялся… Меня доставала эта ежедневная рутина: с каждым новым днем было все сложнее просыпаться, засыпать, улыбаться. Я не сочинил ни одной стоящей мелодии, я не написал ни одной хорошей картины. Я устроился в какой-то офис, даже не понимая сути своей работы. Да меня даже родители за эти три года лишь один раз дома видели, – признался мужчина, понурив голову. – На протяжении этих лет единственное, что я делал, так это с содроганием смаковал те дни, когда мы были на грани. Я смаковал этот страх, что ужасной ледяной змеей ползал по всему телу. Я ощущал дрожь при одном лишь воспоминании о террористах, – Микеле обобщил, но Маэва поняла, что и кого именно он имеет ввиду. – Не понимаю, почему я так долго не могу это отпустить.– Натура ты такая, Мик, – прошептала Маэва, но Локонте ее будто не услышал. Ему было важно договорить. Было видно, что эти мысли, доведенные до отполированного блеска сознанием, сидели в его голове, невысказанные, уже очень давно.– И все это время я просто смотрел на небо, где горели лишь искусственные звезды. Холодные, пластмассовые, какие-то будто фосфором натертые для того, чтобы человеческий глаз смог заметить их. Когда-то эти звезды вдохновляли меня. Я – веришь ли, нет? – буквально питался этой энергией, которая ликует над ночными городами. Однажды ночью я выглянул в окно,а на небе не было облаков, понимаешь, Маэва?.. И звезд не было. Я их не увидел, потому что они меня больше не вдохновляют. Ничего теперь мне не интересно. Кроме, – Мик подумал, запнувшись, но все равно продолжил: – Флорана.Снаружи что-то стукнуло. Микеланджело вздрогнул и пугливо оглянулся, словно бы его вот-вот застанут за каким-то богохульным делом. Приоткрыв дверь, он оглянулся, но в затемненном коридоре никого не увидел. Вернувшись, он присел на пол рядом с диваном, на котором, подобрав ноги, сидела Маэва, и продолжил:– Что я говорил последним? Ах, да!... Я просто смотрел на эти ненастоящие звезды и верил. Нет, не верил, скорее, а просто вспоминал о нем, понимаешь? – и мужчина печально взглянул на девушку. – Постоянно. У меня в голове словно оттиснулось его имя. Только оно мне и было тогда известно. Ничего кроме, – с каждым словом Мик чувствовал, что ему становится легче. После ободряющего кивка Мелин он продолжил: – Я ни на день не забывал его глаз. Такие глубокие, почти черные с отблеском золота в свете авариек, они были подернуты болью и отчаяньем. Я не мог забыть его израненное избитое тело, сплошь покрытое жуткой кровяной коркой. И до сих пор страшно от этого, Маэва, очень страшно. Не понимаю, почему не поддался панике тогда, почему позволил Аделарду… Ладно, речь не об этом. Хотя, лишь вы мне тогда не давали сорваться, вынуждая идти дальше. Мелин погладила непослушные вихры итальянца и прижала его голову к своим коленям. Микеланджело сел удобнее и продолжил:– Маэва, я не трус, но сейчас мне страшно. Я просто не знаю, как мне себя вести. Все это время я так грезил встречей с вами… С ним. Надеялся, что он жив, что вы оба живые, и в то же время понимал, что шансы на это невысоки. Сейчас Фло стал намного сильнее, как мне кажется. И шаги уверенней, и голос как-то даже четче. Он выглядит как человек, который себя нашел, – Маэва согласилась с этим, вновь кивнув головой. – Но, может, это мне лишь только кажется, потому что все эти проклятые долгие три года я думал, что вы мертвы. Что он мертв, – проговорил Микеланджело еще тише, – и сейчас именно поэтому его голос оглушающим въедливым эхом раздается у меня в голове. Я понимаю, что это неправильно: любить его, – Мик подавил и сглотнул ком, вставший в горле. – Я, наверное, должен сказать, что люблю, но у меня просто не поворачивается язык. Это же временно, да? Это странное чувство пройдет, правда ведь, Маэвс? Потому что я так долго не выдержу, – и Локонте неловко почесал слегка зудящие от некачественной подводки веки. Глаза сразу покраснели. – Прости, что вывалил на тебя эту дрянь. Если ты думаешь, что теперь со мной общаться непозволительно, то я пойму все и приму, правда. Просто ты – единственный человек, кому я могу это рассказать, понимаешь? Я не имею права сказать, что люблю, потому что это не так. Мадонна, – протянул Микеланджело, – я одержим этим человеком. Мне ничего не помогает: ни самовнушение, ни попытки игнорировать… Не веришь мне? Я просто сошел с ума. Да я даже так не могу сказать, потому что уже давно обезумел, – мужчина горько вздохнул, и Маэва снова приобняла его, разделяя эти муки сумасшествия. – Я уже и не знаю, что между нами стоит: ненависть на сцене, дружба, или, как мне бы хотелось, что-то большее… И я хочу, чтобы этому всему пришел конец. Но не выдержу, если это не будет продолжаться, – Мик перевернулся и сел, подогнув колени под себя. – Он никогда не примет и не поймет. Не простит, если узнает, не захочет, чтобы было по-другому. Возненавидит, как только узнает про мои мысли! На Вивре он слишком близко, я боюсь, что однажды сорвусь, – на этих словах Микеле вцепился пальцами в локоны и ощутил желание приложиться головой о ближайшую стенку столько раз, сколько нужно для того, чтобы выбить из нее все тянуще-острые мысли о Флоране. – Неправильно! Неправильно! Это Аделард сделал меня таким. Он сломал! Он! Эта скотина!Маэва слезла с дивана на пол, присела совсем рядом с мужчиной и обхватила его плечи так крепко, что казалось, будто никакая сила не отнимет у нее Микеле. Лишь несколько минут она отпустила Микеланджело, которого немного потряхивало от переизбытка эмоций. Как только Мелин опустила руки, Мик вскочил и принялся нервно мерить шагами гримерку. – Микеле, ведь нужно с кем-то делиться, – начала девушка осторожно. – Пусть я и не могу вам обоим помочь, но выслушать – всегда пожалуйста. Ты почему-то всегда хочешь казаться гордым и сильным. Не перед одним человеком не показываешь самого себя. Господи, ну нельзя же вечно таким быть! Хотя бы Флорану дай понять, что ты совсем не таков, каким себя выставляешь.– Вот именно, что я не гордый и сильный, а наоборот – слабый и безвольный, – с полной уверенностью в непоколебимость своих слов сказал Локонте.– В жизни весьма важно иметь поддержку. Неважно, какую: будь это друг, подруга или совсем незнакомый человек. Сам решай, кто я для тебя, – улыбнулась Маэва. – Человек один не сможет выстоять – он не скала. Мик, ты словно ядерный комок, уж прости мне такое сравнение, состоящий из переживаний, слез и боли. Ты мне очень дорог, Микеле, и я бы не хотела, чтобы ты был один. Я не хочу, чтобы ты понял меня превратно, но мне больно видеть, как ты сам себе вырываешь сердце. Несмотря на то, что ты говоришь, будто не имеешь права произнести "люблю", я вижу, что ты открыт для него. Ты хочешь отдать ему, – Мелин говорила твердо и четко, – часть себя, чего не делал в последние года ни разу, не доверяя остальным, потому что они позволили себе изранить твою суть так глубоко, что теперь ты чувствуешь себя беззащитным, и не понимаешь, зачем так сделали, если ты любил?Микеланджело, не перебивая девушку, подумал о Синтии, которая, спустя почти десять лет их отношений бросила его, выставив на посмешище перед окружающими... Да, черт побери, Маэва была права, и Локонте не мог понять, почему женщины так легко считывают все, что таится глубоко-глубоко внутри.– Достаточного одного раза, чтобы вбить себе в голову, что никто никогда не будет за тебя бороться, что никто никогда тебя и не любил. Достаточно лишь одного раза, чтобы это запомнилось на всю жизнь. Я не имею права лезть в твою жизнь, но если я могу дать тебе совет, то вот он: меняйся. Какой толк от твоей показушности, если в душе ты ребенок? Будь таким, какой ты есть на самом деле, не скрывшийся от общества. Ты веселый, ты пишешь прекрасную музыку, ты, Мик, умеешь общаться с людьми, ты понимаешь каждого и помогаешь многим! Но делаешь это так, чтобы на тебя не подумали, а решили, что все так и должно быть, что все идет своим чередом. Откройся людям, ведь они не все такие, как, – Мелин запнулась, но не больше, чем на секунду: – Как Аделард. Не все хотят причинить тебе боль, выставить на посмешище или как-то унизить. Почему ты мысленно уже смирился с тем, что он откажется тебя хотя бы выслушать? Я не так долго его знаю, так же, как и ты, и даже чуть меньше, – признала девушка, – однако, если я хорошо разбираюсь в людях, то могу ясно сказать: ты его интересуешь. Не знаю, насколько именно, но в том, что он тебя не оттолкнет, едва узнав о твоих ощущениях, я уверена на все двести! – Откуда ты это знаешь? Как ты все это видишь? Неужели тебя не выбесили мои слова? Слушать такое от мужчины…– Жизнь состоит из мелочей, а я имею привычку их замечать: они формируют образ и саму жизнь. Радуют или огорчают. Они просто есть, и это здорово. И бесить меня ты можешь сколько влезет. Я все равно буду тебя обнимать. Ты мне дорог, Микеле, – Маэва крепко-крепко обняла своего друга и краем глаза заметила движение за приоткрытой сквозняком дверью. И улыбнулась сама себе, зная, что она поступила час назад правильно.В дверном проёме показалась тень Флорана: Маэва, предугадав, что Микеланджело позвал ее для того, чтобы поговорить о Фло, позвала мужчину к гримерке еще около часа назад, назначив время. Подойдя к комнате, Мот услышал, как Микеланджело говорит о том, что он одержим, и решил не вмешиваться в столь откровенный разговор. Но когда он неосторожно наклонился, чтобы увидеть в дверном проеме Мика, под его ногами предательски скрипнул пол. Пришлось спешно ретироваться за угол. Но, кажется, выглянувший на звук Локонте ничего не заметил.Стало ли это сюрпризом для него или нет, сам Флоран понять не мог.