# 7 (1/1)

Покурив, они возвращаются с крыльца в холл “коминтерновского” ДК. “Барбухайки” всё нет. До мужиков не дозвониться, до аэропорта тоже. Ян ставит чайник уже третий раз, усаживается рядом с Витей. — Бесит, бля, — ругается Гудыня, ожесточенно размешивая сахар в чае. — Сколько ждать можно-то? Жопа уж квадратная.— Тебе-то что? — Ян смеется, потягиваясь на стуле, задевая плечом Витю. — Сидишь в тепле, чаи гоняешь, пока ждешь. Это Немец с Тимурчиком в "барбухайке" жопы отсиживают. — Да мужикам что? — мрачно возражает Саня, глядя куда-то в сторону. — Бабы наши с этими сумками… тягают там. У Ольки спина уже сорвана. Витя кривит губы. — Жалко? Так поехал бы вместо нее. Хули щас ныть? — И поехал бы! — огрызается Саня, вскидываясь, и тут же скисает. — Олька и слышать не хочет. Мол, ты считаешь со скрипом, торговаться не умеешь… Я уж прошу, сиди дома, я заработаю, а она только отмахивается…Ян перебивает Санька, настороженно поднимает голову. — О, слышите? Они замолкают, а потом толпой вываливаются на улицу. Автобус уже стоит возле крыльца ДК, возле дверей салона суетятся Немец с Тимурчиком, принимают из чьих-то рук огромные клетчатые сумки, сгружают их на землю. Парни кидаются на подмогу— По отдельности ставьте, не путайте, — ругается кто-то из салона. Маринка, кто ж еще, больше некому. — Парни, девчонок из салона выпустите, и сами в салон, — распоряжается Витя.— Тимур, Немец, давайте сумки выгружать. Да не суетитесь, бабы, в холле разберемся, не перепутаем. Он помогает с разгрузкой, вместе с Яном носит огромные и тяжеленные сумки в холл - и правда, как бабы их таскают… Витя вполне мог не приезжать сегодня. Жены-челночницы у него нет. Как и у Яна. Точнее, у Яна как раз жена есть, но не торгашка, просто к родителям с сыном на каникулы уехала погостить, и Ян остался помочь. А Витя, сам от себя не ожидая, тоже приехал. К Яну. На пару с ним таскают тяжелые сумки, сгружая на пол в холле, сдвигают столы, чтоб девчонки смогли сразу рассортировать вещи для того, чтоб завтра с раннего утра отвезти на точки. Почти во всех сумках — зимние уже вещи, дубленки, куртки, вкусно пахнущие кожей. Разбор вещей затягивается допоздна, но это оказывается неожиданно веселым. Тимурчик на радостях врубает магнитофон и на весь холл орет Легкоступова. Девчонки весело переругиваются, разбирая сумки, прикрикивая на мужиков, указывая, куда что перекладывать. Заканчивают допоздна, все вместе пьют чай с приторно-сладкими турецкими сладостями. Витя тянется с Яном к одной коробке с рахат-лукумом, пачкая пальцы в сахарной пудре. Он вообще-то не любит сладкое, обычно не ест, но глядит на то, с каким удовольствием лопает Ян , не может удержаться.— Давайте-ка решим, кто тут останется вещи сторожить, — Маринка оглядывает стол, и предлагает, — Гер, останешься? Немец кивает молча, глядя в кружку. — Чё, Марин, по мужу-то совсем не соскучилась? — ржет Гудыня и ойкает — кажется, Светка пнула его под столом.— Да правда, Немец, иди домой, — предлагает Ян, — я останусь, постерегу. Моих все равно дома нет.— Я тоже останусь, — спокойно, почти равнодушно говорит Витя. — нефиг тут толпиться, валите домой. Когда Витя закрывает дверь в ДК, Ян уже составляет стулья в ряды, сооружая им спальные места. — Жалко, раскладушек не осталось, растащили… Ну что, командир, будем жребий бросать, кто первый дежурит? — Ян смеется, разворачивает телевизор так, чтоб можно было смотреть с самодельной кровати.— Какой еще жребий? — Витя хмурится, — Командир и решает, так что приказ, боец: спать давай ложись. Я потом разбужу.Но Ян спать не ложится. Они допоздна пялятся в телик, разговаривая. Ян со смехом вспоминает, как оставался с бабушкой в детстве в детском саду на ночь.— Она сторожем работала, садик охраняла. Ну, и иногда с собой брала, когда хорошо себя вел, — Ян со вздохом берет последний кусочек рахат-лукума из коробки, Витя смотрит на его пальцы в сахарной пудре и внезапно очень ярко представляет себе, как их облизывает. Прихватывает зубами. От этого видения его обдает жаром и Витя торопливо отворачивается, будто бы за чаем.— Иногда? Значит, чаще всего плохо себя вел?— Ну так, — Ян фыркает в кружку. — Это так круто было, одним в саду. Бабуля тут же вязать садилась, а мне разрешала по садику пройтись. Я по всем группам ходил, знал где что. В одной рыбок посмотрю посижу, в другой в настольный футбол поиграю, мне всегда свой хотелось, а достать не могли… Пластинки иногда включал со всякими сказками. Здорово было.Ян улыбается, вспоминает. Витя слушает теплый голос. Смотрит на Яна. Ему видно плоховато, в холле полумрак разгоняет только свет фонарей с улицы да мерцающий экран телевизора, и он пододвигается ближе.Ян засыпает под утро уже, пока Витя выходил покурить. Лежит, неловко свернувшись на сдвинутых стульях, Витя, осторожно ступая, подходит ближе. Подумав, накрывает Яна одной из дубленок, лежащих на столах и присаживается рядом на корточки.Тихо, так тихо, что Витя может слышать стук чужого сердца. Он и слушает, осторожно положив ладонь на грудь Яна, ощущая, как та ровно вздымается. В голове мелькают дикие мысли: то, как бешено, должно быть, бьется это сердце во время секса. Каким тяжелым становится дыхание. Как это должно быть охуительно...Внутри у него нарастает гложущая тоска. Почти злость. Он наклоняется ближе к лицу Яна, ловит губами чужое дыхание и вздрагивает от громкого стука. Маринка врывается в холл стремительно, на ходу распоряжаясь хмурому Немцу, что именно сейчас сложить в сумки, чтобы везти на точку. — И шевелись, Герман, надо до открытия успеть… Так, дубленку откуда взяли? — останавливается она, возле Яна, нахмурясь. — Вроде это мое.— Не кипишуй, Марин. Я ее все равно купить собирался. — По себестоимости не отдам, — тут же предупреждает Марина и Витя, улыбаясь, качает головой — вот баба, своего не упустит... Дубленку он примеряет уже дома. Та немного великовата, но Витя не обращает на это внимания. Зарывается носом в воротник. По-звериному втягивает носом запах, пытаясь учуять запах Яна и, кажется, ему это удается. Он смотрит на себя в зеркало, ощущая внутри то самое, тоскливое, злое. Голодное. И принимает, наконец, решение. А способ он найдет, Витя в этом уверен.