4. ?Broken? (1/1)

Простыня немного смялась, когда я села. Голова побаливала, но в целом я чувствовала себя не такой больной, как раньше. По крайней мере, у меня больше не столь сильно ломило тело, и всё происходящее сном пока особо не казалось. Это вот меня вгоняло в смятение и заставляло задаваться вопросами. Я потёрла глаза. Всё ещё хотелось спать. Встала, босые ноги коснулись холодного пола; по привычке расправила простыню?— всегда делала так дома; потом потянулась и закрыла лицо руками. Всё ещё шатает. Чёрт. Проходя мимо зеркала, я быстро отвела взгляд. Интересно, назвали бы меня чебурашкой друзья, если бы увидели, во что я превратилась? Наверное, они бы убежали в страхе. Я такой себе мутант. Или даже гибрид. Что-то. Но я всё ещё не могу привыкнуть к моему… телу. Оно просто не похоже на тело. Скорее на пятно. Часы показывали семь сорок пять, и я мышкой выскользнула из-за двери. Колеблясь, прошла по коридору. Стены шершавые. Пол устелен ковром. Немного холодно, сквозняк. Ковёр зелёный. Стены серые. В нерешительности я остановилась перед дверью в лабораторию. Один неверный шаг означает смерть. Вот так и словами можно написать ?хочет умереть?. Кажется, во мне проснулось отвратительное чувство юмора. Как раз кстати. …а он ведь может просто меня зарезать. Безжалостный, холодный, безумный. Наверное, именно так я могла описать моего… владельца? Доктора Финитевуса. Двинешься с места?— и он готов убить тебя взглядом. Умри. Рассыпься в прах. Исчезни, глупая и никому не нужная ошибка. Моё искажённое знание его характера только в нескольких словах не давали мне сделать и шагу. Путь был только один, и пролегал он через этого безумца, способного испепелить ненужную ему пешку на месте. Что-то подсказывало мне, что всё-таки раньше я знала о нём больше, но теперь… провалы в памяти и не только в памяти теперешней?— мелкие детали прошлого, они тоже мной забывались и сверкали белыми пятнами в моей собственной биографии. Я постучала в дверь одними костяшками. А может не надо было? А может я сейчас убегу и… —?Заходи,?— послышался тихий и спокойный голос. И был этот голос столь обыденным, что если б я не знала, кто находится по ту сторону двери, обязательно бы подумала, что это самый простой человек. Один из миллионов тех людей, которые мне когда-нибудь встречались в этой жизни. Пальцами медленно дотронулась холодной ручки и так же медленно открыла дверь. Я опасалась. Сильно. Вдруг там темно, может, меня ожидает ловушка? Или нечто готово утащить меня в свою тьму, растерзать там и… Обычная комната. Настолько обычная, что я даже поперхнулась. Тёплый мягкий свет, исходящий от небольшой лампы, кресло, парочка тумб, несколько стульев и такой же зелёный ковер. Если бы мне не было так холодно, внутри бы разлилось тепло, но единственным, что у меня потеплело, были руки, и то, совсем немного. Внутри всё осталось ледяным. Почему так холодно? Я нервно сплела пальцы рук и поняла, что стою в дверном проёме. Он смотрел на меня снисходительным взглядом, глаза его будто бы говорили мне ?проходи, но не жди тепла?; это заставляло меня нерешительно мяться и не идти дальше. Сделать тяжёлый шаг?— застрелиться перед глазами у матери. Посмотреть на него?— приставить нож к сердцу. ?Пощады не будет?,?— ярко блестели две золотые точки. —?Чего ты ждёшь? —?вдруг спросил Финитевус, и я, (откровенно говоря) чувствуя себя слабым птенцом, быстро вошла. (Не смотри на него, не смотри). Он ждёт от меня ответа?.. Он вообще что-то от меня ждёт? Я в нерешительности остановилась. Что, если у него другой характер не такой, как в истории? Что, если он маньяк? А вдруг у него бывают приступы неконтролируемого гнева, и он может убить меня в таком состоянии? Я не хочу этого конца, пожалуйста —?Я… —?неловко вырвалось, прежде чем сформировалась мысль. Чёрт. —?Садись. —?Он мягко похлопал ладонью (уродливые бинты) по стулу, и тонкую линию его губ очертила зигзагообразная ухмылка, словно набросанная на скорую руку маленьким ребёнком. —?Мне надо ввести тебя в курс дела. Работа не терпит промедлений. Я лишь неловко кивнула и быстро села. Спину держать прямо? Или ссутулиться? Или что он хочет увидеть? Что мне сделать? Ты меня пугаешь, исчезни из моей жизни, прошу —?Сразу скажу тебе,?— слишком мягко начал Финитевус,?— что ты нужна мне для собственной выгоды, и ждать от меня спасения я тебе не советую. —?Ах, точно! Он не знает, что я… —?Мне нужно провести несколько экспериментов. Я уже составил план. —?Он сжал в руках небольшой журнал блекло-серого цвета. —?Мы будем ему следовать. На это я кивнула. (Не двигайся, не двигайся). —?Мы начнём завтра,?— добавил он. Я неотрывно следила за его движениями. Пальцы выполняют каждое действие с предельной аккуратностью, голова вечно чуть покачивается. И иглы его слишком белые, вырвиглазные. В глаза я не смотрела. Удавам в глотку не смотрят.*** Слово ?завтра? вгоняло меня в ужас. Вот он?— твой конец. Ха-ха! Взгляд говорил мне об этом с самой первой секунды. Я же не принимала. Я ничего не могу принять. Ни присутствия таких, как Над, ни саму себя, ни то, что шансы мои вернуться домой ничтожно малы, настолько, что я даже на секунду поверила в свою смерть. Нет. Этого боялась я больше всего на свете. Нить, соединяющая меня с домом, оборваться не должна, нет. Вся моя память должна быть собрана по крупинкам, никто не должен знать моё имя, но помнить его я должна. Обязана. Память из детства сотрётся, я могу забыть свой адрес или любимый день недели, но имя… Нет. Оно должно быть во мне. —?Мисс. Поток мыслей пошёл по другому пути. —?Сэр зовёт вас. Ох. …это завтра уже наступило. Сжимая руки в кулаки (чтобы казаться спокойной), я проследовала за роботом Доктора Финитевуса. Удивительно, но он был у него, хоть в оригинальной истории я его никогда не видела! Звали его Эгон, и выглядел он… Как обычный робот. Движения механические (хоть и приближённые к естественным), глаза?— две чёрные дыры с аквамариновыми огоньками, и даже чёлка?— железо. Руки, ноги, тело?— всё блестело на свету ламп. Вежливый, спокойный, бесстрастный?— таким он был. И он меня пугал. Его вежливость была неестественной, и мне вечно казалось, что с ним что-то не так. За эти несколько часов мои глаза смогли уловить совсем не механическое движения и чужой взгляд, не присущий роботам или искусственным интеллектам. Совсем нет. Меня мучал страх. Он выедал все мои мысли и планы, сжирал каждую здравую мыслишку, и ему ничего не стоило напугать меня ещё больше, подсовывая ужасные картины, которые мой мозг придумал на основе из разных фильмов и слухов. Этого было достаточно, чтобы вогнать меня в панику и заставить биться в истерике. Вполне. …когда дверь в холодную лабораторию закрылась за нами, до меня наконец дошло, что я здесь умру. —?Эгон,?— властным голосом проговорил Финитевус,?— достань оборудование. Тот отпустил мою руку, и выстраиваемая мной внутренняя опора с противным хрустом треснула, после чего осыпалась вниз без возможности возродиться. Твою мать. Я осталась наедине с этим монстром. Это такой намёк на то, что я помру в скором времени, да? Ну спасибо, судьба! Доктор Финитевус глазами (не смотри туда, не смотри) показал мне пройти к стулу. Там был стол. И холодный свет. И… Так. Так. Это уже не смешно. Вообще не смешно. Не дав мне замешкаться, Финитевус легонько толкнул меня к сиденью и фактически одним своим взглядом приказал сесть. От этого у меня затряслись ноги, и сесть пришлось в любом случае. Только вот то, что со мной опять что-то собираются делать, не меняло ничего. Я могла остаться и там. На что ты надеялась, когда попадала в руки к твари? Пусть твоя надежда осыпется прахом —?Что вы будете со мной делать? —?вопросила я. Кажется, у меня уже дрожало всё до единого. Даже зубы друг о друга стучали, тихонько так. Может, потому что холодно? Я замерзаю, я замерзаю. Внутри холодно. Я не могу от этого избавиться —?Тебя это не касается,?— бросил Финитевус, даже не глянув в мою сторону. Его руки (больше похожие на спицы в бинтах по сравнению с руками Над и остальных) что-то перебирали, я не могла разглядеть, что именно. Делал он это в полной тишине, даже Эгон молчал, застыв в углу. Это что-то поистине страшное. —?Держи её,?— кратко сказал вдруг Доктор, и я, наконец, поняла, что тут будут со мной делать. Я вскочила с места и ощетинилась настолько, насколько смогла. При всей-то моей слабости. Руки сжать в кулаки. Принять устойчивую позицию. —?Пусти! —?Я знаю, ты можешь говорить на нашем,?— разразился Финитевус змеиным шипением, я айкнула, когда боль в плече (правом?) стала невыносимой. —?Не раздражай меня, эксперимент. И всё без единого крика. Без злобных гримас. Только холодно. Очень. Очень. Очень холодно. Мне всегда было так… —?Ай! —?взвизгнула я?— Доктор как-то скрутил мне кисти, и их обхватило режущей болью. —?Больно!.. —?Вот и славно,?— приторным голосом (меня чуть не вырвало) сказал он. Руки больше меня не скручивали, но лучше от этого не стало. Я прижала кисти к груди и попыталась заглушить всхлип, но мне было… —?Плача не потерплю,?— резко обернулся Доктор,?— замолчи, меня раздражают твои сопли. (Попытайся не зарыдать, попытайся не зарыдать…) Эгон усадил меня на стул, и мне показалось, что по мне скользнул его сочувствующий (?) взгляд. Что ты хочешь от меня, тупая железка, а? Что ты хочешь?! На мою печаль посмотреть, да?! Или на то, как я истерю?! Или на мой страх?! Хватит на меня так смотреть! Хватит вообще на меня так смотреть! —?Ладно, Эгон, я знаю, что она начнёт брыкаться, держи её,?— бросил своему ассистенту (подчинённому?) Доктор, а я вжалась спиной в холодную (холодно, холодно…) железную спинку стула. —?Дай руку,?— обратился он то ли ко мне, то ли к железяке. Меня схватили железные (холодно) пальцы (холодно). Они обхватили меня, как клешни, прямо ту самую больную руку (больно, холодно). Свет заставлял глаза слезиться (не смотри на стол), рвущаяся из горла истерика заставляла меня кусать губы и сжимать зубы. Они стучали (холодно). Хлюп носом. БьнПусти меня! Пусти! Пусти! Пусти!

А внутри?— всё ещё очень холодно. Только вот руку, кажется, ампутировали. Или же это адское пламя?*** …я вынырнула из вязкой лужи, тело отчаянно нуждалось в кислороде. Мне не хватило последнего рывка. Поток событий так и не восстановился, я не смогла ничего разобрать, как будто это была старая сожжённая плёнка с видео отвратительного качества. Это не помешало мне заплакать. Даже не так. Громко зарыдать. Размазывая сопли по щекам, я пыталась понять, что не так. Что от меня ускользнуло, чего не вышло уловить за край хвоста, почему я здесь. И почему одна. Я щупала себя. Очень долго. Мозг сообразил не сразу. Не приснилось. Я поднялась на кривые ноги и поняла, что вся в крови и воде. Оно было всюду. И мерзко капало. И давило на уши. И жутко злило. И вообще. Где я? Впереди замельтешил маленький шарик света, и я, постоянно спотыкаясь и увязая в воде, побрела к нему. Он всё бежал вперёд и как бы дразнился, мол, посмотри, я свободен и чист, а ты?— нет! Чудно. Виляя из стороны в сторону, я натыкалась на стены. Шершавые, отдающие зелёным цветом. Очень знакомые. Они уже заранее меня злили. В конце концов, свет привёл меня к открытой нараспашку двери. Она была железной, большой и громоздкой. Превосходно. Теперь что делать? Конец. Я вошла внутрь. Пахло чем-то знакомым. Одновременно приятным и пугающим. Такой… добрый, но пряный. От этого же… Мне хотели что-то сказать. Мне хотели что-то сказать? Или нет, не так. Мне хотели что-то показать. Разум окутало печалью. Словно сдавило железным обручем. Нет. Нетнетнетнет. Я была дома. Вот прихожая. Впереди кухня. Справа моя комната. Слева?— длинный коридор. Комната родителей. Гостиная. Не может быть. Неправда. Или правда? Что теперь правильно? В ноги словно напихали железа?— мне с трудом удалось сделать первый шаг. Внутри, где-то в груди, всё сдавило, оплело паутиной. Нельзя дышать. Только задохнуться, не сделав выбор, и умереть. —?Мам?.. —?раздался мой ужасный хриплый голос, когда я вошла в спальню моих родителей. В ней ничего не поменялось с последнего момента, когда я… Боже мой. Господи, что это? Мой мир стал размытым, и теперь мне казалось, что всё вокруг меня стало карикатурным и уродливым. Моя мать была смесью пятен. Их комната была увешана картинами со страшными, изуродованными лицами, все они были словно слеплены из глины, все они были такими гладкими, и все они смотрели на меня. —?Ты меня разочаровала,?— громогласно сказала мама. Я покачнулась. Мне надо вернуться обратно. Здесь слишком страшно. Это не мой дом. —?Ты отвернулась от меня,?— продолжала она. —?Ты выбрала себе другой дом. Мама, мама, мама, пожалуйста, скажи, что ты не настоящая. Мама, мама, в чём я провинилась? Меня трясло. Пятно зашевелилось, но вместо ещё одной уродливой деформации у него выступили знакомые черты лица… Как у каменной скульптуры. Скульптура. —?Уходи и не возвращайся,?— сказала половина рта. —?Выбери правду,?— сказала другая половина. Слишком много пятен. Слишком страшно. Нечестно. Неправильно. Непонятно. Я хочу домой. Я хочу к своей настоящей матери. Я хочу… я хочу… я… Что-то схватило меня за руки и ноги, унося куда-то вниз. Кровь. Много крови. Она стекала по моим рукам, она была у меня в горле, меня рвало ею, я умирала. Я хочу жить. Я… А потом наступила тьма, сопровождаемая двумя вспышками из неслучайных цветов. Золото и аквамарин.

*** То, как я оказалась в своей комнате, я не запомнила. То, как Эгон снова спустился со мной вниз, в лабораторию, как-то ускользнуло от меня. Да и то, почему я плакала, вылетело из головы. Подчистую. Тупые провалы в памяти. Глядя на свои дрожащие, иссушённые руки, я понимала, что начинаю медленно ехать крышей. В голове роилось множество странных мыслей, и я с трудом сдерживала их в себе. Каждый раз, когда мне приходилось проходить мимо зеркала, я закрывала глаза. Меня пугал тот уродец, который смотрел на меня сквозь стекло. По иронии судьбы, я стала тем, кем иногда ласково называли меня знакомые. Только вот я не была милой. Отнюдь нет. Костлявый пёс. Или даже не пёс. Что-то отдалённо похожее. Не лиса и не волк. Собака. Беспородная, непропорциональная, кривая и сгорбившаяся собака. На меня в зеркале смотрели два блекло-салатовых глаза. С отвращением. С усталостью. С ненавистью. Можно ли ненавидеть не только своё тело, но и себя? Причём… так внезапно? Я всегда старалась не смотреть в отражения. Я всё ещё не могла признавать в той твари себя. Почему мои уши так низко опущены? Почему на руках видны жилы? Почему я могу нащупать свои кости? Почему у меня облезлая кожа? Почему мне досталось такое уродливое тело? Почему? Мне оставалось только пытаться понять. Время было. Только его я тратила на попытки справиться с адским холодом в груди и пылким жаром в руке. Прикасаясь к другим частям тела, кисть (да и всё до плеча) только словно прибавляла мороза. Повязка уже не спасала. Совсем. Меня начинало потряхивать от одного вида того, что там разрослось. Кожа вокруг чёрных вздувшихся вен посерела (насколько я могла разглядеть это под шерстью), мелкие ранки не хотели заживать, и мне приходилось менять бинты очень часто. И только как минимум это было моей головной болью. …хотя, пока меня особо не трогали. Кормили исправно, правда, есть совсем не хотелось. Только лечь и лежать. И всё. Ничего больше. Но времени у меня было в обрез. Как минимум потому, что впереди у меня обязательно будет череда боли. Даже если помнить буду я её с трудом. —?Я надеюсь, в этот раз ты не будешь так оглушительно пищать,?— покачал головой Финитевус, прямо у меня на глазах набирая из вены кровь. Я демонстративно отвернулась, меня передёрнуло. Кровь у него была странная. А ещё он немного стянул бинты. Страшно. Я покачала головой в ответ. Эгон уже заранее встал рядом со мной каменной статуей. —?Вот и славно,?— на мои несказанные слова ответил Доктор, взгляд его метнулся к своему ассистенту, и тот одной рукой сжал моё плечо, а второй?— правую руку чуть выше плеча. Пальцы инстинктивно сжались в кулаки. Ещё одно испытание для моего исхудалого тела. И как им не надоело? —?Запишешь потом результаты,?— сказал Финитевус и… …провал. Меня ослепило вспышкой кислотного цвета. На фоне неоновых красок рисовались чёрные линии, они словно пытались сожрать эту яркость изнутри или выжечь в ней рисунок. Они завивались в спирали и квадраты. И прямоугольники. И ромбы. И во всё, что только возможно. —?…интересная реакция… Они написали мне слово ?боль?. Иронично. У меня слезились глаза, я закричала от того, что, кажется, во мне ожил ледник. Он пытался вытеснить мои лёгкие, он протыкал мои вены, но даже горячая (холодно) кровь не могла его остановить. Лёд вперемешку с той самой чернью падал из моего рта, забирался мне в глаза, уничтожал мозг. —?…похожая природа… Цвета стали расплывчатыми и далёкими лучиками света, чёрные линии заполонили всё, выводя как можно больше слов. Острый лёд выколол мне глаза. Помогите. —?…он был не так глуп… Я задохнулась в собственной крови. Или же это только игра моих мыслей? Кислородное голодание. Холодно. А может, лёд действительно отморозил меня изнутри? (Забери меня, помоги мне, заберизаберизабери…) —?…будет ещё… Моё тело задрыгалось в конвульсиях, тёмные линии перебрались на него, съедая всё, что не убил мороз. Только вот им не нужно тело. Им нужно что-то другое. Что? Поломанные пальцы (кровь, холодно) сжали единственный источник летнего тепла. Нет, темень, тепло моё ты не получишь! Никогда! Ни за что! Сожри моё тело, убей, ослепи, сломай, но тепло отбирать у меня ты не смеешь!.. Я поняла, что всё ещё кричу. А потом наступил провал. Ещё один.

С такими провалами мне быстро светит смерть. Только вот не заставят ли меня жить?