3. ?Stumer? (1/2)
Что ты чувствуешь?
Меня волновала забинтованная рука. Она болела, была вялой, и я вообще её почти не ощущала. Сеточка ?вен? сильно расползлась, Над уже могла видеть часть этого уродства (и никак иначе это не назовёшь). Уродливая, противная, омерзительная. Я не могла смотреть на неё без отвращения. И осознание того, что твоё тело теперь — комок шерсти и какой-то вязкой штуки, меня удручало. Очень сильно. Каждые два дня меня куда-то водили. Цепляли примочки, делали рентген, пихали в странной консистенции жижу, и я висела там по нескольку часов, в попытках не вырубиться и дышать через маску спокойно. Сеточка росла. И времени думать не оставалось. Совсем.
Желание сбежать и найти тех, кто может отправить меня обратно, да и вообще что-то сделать, кипело во мне в полную силу, и я каждую минуту старалась придумать план побега. Но, как назло, ничего в голову не приходило. …так что Над могла слышать мои попытки не расклеиться почти всю ночь. И как бы я не старалась заткнуться (даже рот кулаком затыкала), моя надежда медленно расползалась, как старые обои. Мне начала надоедать собственная беспомощность и нерешительность.
Иногда я задумывалась над тем, почему я до сих пор не видела никого из тех, кого знала. Я тут же пихала эти мысли в самый угол моего сознания. У Над не спрашивала, но в голове крутилось это страшное ?магистр?, и это заставляло меня теряться в путанице мыслей и догадок. Боялась ли я? Исследовали меня другие ехидны, совсем мне не известные и все как один похожие друг на друга. Различала я их только по большим железным глазам, у некоторых один был справа, у других слева, а у третьих и вовсе не наблюдалось. Третьи были самыми нестрашными. Когда именно они вели в камеру и что-то исследовали, я ощущала себя в разы спокойней. Красные глаза. Самое пугающее, что я могла увидеть за это время. Окромя того, что все они были страшными, непропорциональными и непривычными, эти полуроботы пугали меня больше всего. Большой красный зрачок, глядящий в одну точку, и второй глаз, живой-живой, но злобный, а иногда затянутый таинственной дымкой. Но всё оставалось слишком нечётким. Я боялась.
Так шли дни из серых исследований и ночных истерик. Пока Над один раз (её тоже куда-то уводили) не сказала мне: — Нас снова пустят ?гулять?. И она так выделила это ?гулять?, что мне это сразу не понравилось. — Это страшно? — выпалила я первое, что пришло в голову, и Над посмотрела на меня очень странно. — Нет, — ответила мне она, — не страшно. Просто отвратительно — нас выгуливают в загоне, словно животных, раз в две недели. — Она смешно нахмурилась. — Тебя выведут тоже, скорее всего. Сколько же здесь находится Над, если она уже гуляла столько раз? Неужто её сородичи запрягли беднягу сюда только из-за подозрений? Или это...
— Сколько нас всего? — спросила я, Над пару секунд помолчала, а потом выдала: — Около десяти. — Её морда снова скривилась, брови под странным углом сдвинулись к переносице. — Все ехидны. Все легионеры. — Вот тут мне пришлось сглотнуть ком в горле. Слово больно ударило по памяти. Я постаралась не морщиться. — Легионеры?.. — слабым голосом повторила я за ней, и это не ускользнуло от её глаз. — Неужели вас вот так… и на опыты… — Да, — нахмурив брови ещё сильнее, ответила Над. Обычно спокойная, она казалась мне сейчас сгустком печали, известной только ей и совершенно не ясной мне. Только сейчас мне захотелось глянуть ей в глаза. Не ждёт ли меня такая участь? Не сгнию ли я здесь и не сдамся ли? Хватит ли мне силы воли, чтобы выбраться отсюда и не умереть по дороге? Получится ли вернуться обратно домой? …не хочу умирать. — Хорошо. — Я сделала парочку глубоких вдохов. — Когда? — Возможно завтра, — неопределённо махнула рукой Над. Я уткнулась лбом в стекло и посмотрела на неё. Над выглядела слишком удручённой для болтовни. Всегда ли это с ней происходит, когда их выводят? Впрочем, не моё это дело.*** — Я не ожидала от тебя ничего другого, — почти жестами изъяснилась Ана. Я не дала ей имя, какое хотела — она назвалась сама. На самом деле у меня была асоциация, но вспомнить не получалось. Но разве это имело смысл? Меня всё устраивало. А меня редко что устраивает.
Ана хотела стать моим другом и помочь мне. Она постоянно об этом говорила, но я не всегда могла понять её слова. Ана разговаривала с трудом. Голос у неё был немного скрипучий и словно смешанный с теми тысячами тембров, которые я могла хоть раз слышать в своей жизни. Иногда мне казалось, что это дорогой мне мальчик лет восьми, как-то раз услышала в нём подругу детства, изредка узнавала голоса, которые я могла услышать где-то на улице. Как же мне хотелось на воздух. Ана просила не уходить из её маленькой пыльной каморки, а когда я хотела это сделать, она исчезала, оставляла меня одну, рыдающую из-за исчезнувшего счастья. Счастье. Разум расплывался, мысли затуманивались. Я ощущала эйфорию.
В чём-то крылся подвох, но мне было откровенно всё равно. От её присутствия выключался мозг. А я не чувствовала страх. Не чувствовала.
— Как мы можем вернуться домой? — спросила Ана, и я неопределённо повела плечом. Никто из нас не знал, как отсюда выбраться. Ана всегда сидела в одной позе, только крылья за её спиной вечно меняли свою форму и цвет. Иногда они трепыхались, как на ветру, иногда обмякали и становились похожими на пуховое одеяло, но чаще всего они были раскрыты и просто висели, словно на ниточках. И каждый раз они давали мне ощущение спокойствия и умиротворения. То, чего я не могла добиться в реальности, приходило ко мне здесь. Ана меня поддерживала. Но я хотела проснуться, я не могла, я просто не могла быть здесь!
…а, бывало, не могла этого сделать. Меня что-то не пускало. Оно меня пугало. Оно было слишком страшным, и Ана криво утешала меня, просила остаться здесь ещё немного, пока неясная проблема не минёт.
Я оставалась. Но потом всё равно уходила. —…сначала нам надо отсюда выбраться. — Как? — Не знаю. — Хотя… Мы можем использовать твою новую знакомую. — А это идея! Но как это провернуть? — Об этом надо подумать. — Хорошо. У меня будет время. Ана много говорила, а я… О, я неосознанно, но любила её слушать. Я вникала в каждое слово, я была взвинчена. Я помнила не каждое мгновение, но то, что я чувствовала, сплеталось в туманные образы, смысл которых был понятен по-любому. Я не могла вспомнить, пока была там. Я могла вспоминать сейчас. Ана была очень умной. Она открывала мне глаза на многие вещи, которые я никогда не замечала. И я как будто заново начинала дышать.