Глава 6 (1/1)
?— Чем из моего достояния поделиться с тобой?— О, царь, только не твоими тайнами!?Филиппид ЛисимахуВ королевской резиденции горел свет, причем сказать — горел, значит не сказать ничего. Иллюминация была столь яркой, что казалось, будто дворец охвачен заревом. Мы с Лисом даже несколько перепугались, но, подойдя поближе, услышали приглушенную стенами музыку и громкий смех челяди, оставленной на улице.— Елкин дрын! — возмутился Рейнар. — Мы тут, как распоследние гады, ползаем на брюхе, а Гена на балу мазелей окучивает? Не, Вальдар, ты как знаешь, а я ему буду мстить, и мстя моя будет.— Будет что?— Просто будет. Вот придумаю что-нибудь, и будет.В том, что Рейнар придумает способ отомстить Генриху, я не сомневался. Сейчас меня больше волновало, как ни странно, вопиющее нарушение этикета, согласно которому прибывать на королевский бал моей особе пешком было бы событием из ряда вон выходящим, и более того — дающим веский повод для насмешек. Конечно, случай исключительный, но все же… Гвардейцы у ворот скрестили перед нами пики, явно не намереваясь пропускать двух подозрительных типов в перепачканных грязью лохмотьях, некогда бывших камзолами.— Я король Наварры! — гордо выкрикнул я, подбоченясь и принимая соответствующую случаю высокомерную позу. — По какому праву вы не пропускаете меня к моему брату?!Моя реплика несколько озадачила гвардейцев. И их вполне можно было бы понять. С одной стороны, я действительно похож на Наваррца, с другой — мой внешний вид явно не соответствовал королевскому званию. Но сдаваться я не собирался.— Мерзавцы! Канальи! Я вас всех в пехоте сгною! Будете у солдатни денщиками! А ну, прочь с дороги! Я схватился руками за древка пик и, перехватив точку равновесия, толкнул их в стороны. Гвардейцы по инерции отлетели вместе с ними, с грохотом рухнув на мостовую.— Сакр дье! — переступая через поваленных мной стражей, выругался я, быстрым шагом проходя во двор. — Меня, короля, не пускать? Мерзавцы… Следом с заискивающей улыбочкой, точно извиняясь, проскользнул Лис.Путь в парадный зал преграждал мажордом и еще несколько гвардейцев. Но мои сверкающие гневом глаза и устрашающая длинная фигура Рейнара позади послужили своеобразным пропуском — никто так и не осмелился нас остановить. В зале было полно народу. Кружились парочки в быстром танце, стайками перебегали дамы, шурша платьями, о чем-то смеялись кавалеры в углах. Его величество король Франции восседал на высоком резном стуле в центре зала и, склонив голову набок, выслушивал свою мать, как всегда, облаченную в черное. Решительным шагом, расталкивая всех, я двинулся к этой парочке. По мере моего продвижения музыка стихала, а шушуканье прекращалось. — Государь! — выкрикнул я, не доходя двух шагов до трона. — Я принес тебе дурные вести! Измена! Измена! — еще громче крикнул я.Все, кто не успел обратить внимание на мое появление, теперь были вынуждены это сделать.— Ба! Мой дорогой кузен! Но отчего вы в таком виде? — донельзя удивленный Генрих приподнялся со своего кресла. — Что случилось, какая измена? Мы ведь уже победили!— Я думаю, нам стоит поговорить в подобающей обстановке, — Екатерина Медичи отстранила сына в сторону, — Генрих, мальчик мой, переоденьтесь, мы будем ждать вас в опочивальне. Бал окончен! — добавила Екатерина, после чего вся сверкающая и шуршащая толпа устремилась к выходам.Я благодарно кивнул и с удовольствием передал себя в руки подбежавшей прислуги. Спустя полчаса, вымытый, надушенный и переодетый, я стоял у дверей королевской опочивальни.— А можно я с вами, сир? — преданно заглядывая мне в глаза, спросил Рейнар, так же приведенный в порядок. — Пожалуйста, я буду хорошо себя вести!— Это частная беседа, Рейнар, и, так сказать, семейные дела. — Ой-ой-ой, ну и ладно! Придется помереть, не узнав тайны золотого ключика! О, горе мне! — Рейнар трагически заломил руки и, давясь рыданиями, больше похожими на тщательно подавляемый смех, удалился в неизвестном направлении. Обалдевший от увиденного камердинер ненадолго впал в ступор.— Гасконцы, — попытался успокоить его я, — таковы южане, мой друг.— Благодарю вас, сир!— И ни фига не гасконцы! Чистокровный древний укр! И какой он тебе друг? Пролетарий буржую не товарищ! Пролетарий буржую — рабочая сила. Так что называй правильно — мой раб.— Рейнар! — попытался отмахнуться я.— А вот нечего было меня выгонять!Спорить было бесполезно, последнее слова всегда должно было остаться за д’Орбиньяком. Но вот дверь распахнулась, и камердинер, огласив сравнительно небольшой перечень моих титулов, впустил меня внутрь.Генрих сидел в мягком кресле, кусая губы и выбивая пальцами барабанную дробь. Екатерина, бесстрастная и спокойная, тихо стояла рядом с сыном, накинув на лицо полупрозрачную темную вуаль — хороший знак, значит, она нервничает и не хочет показывать это.— Вы что-то хотели рассказать нам, сын мой, — моя ?теща? первой нарушила молчание. — Вы говорили об измене…— Да ваше величество, — перебил ее я, — к несчастью, судьба дала мне печальный жребий сообщить вам об этом. Ваш сын, и ваш брат, — я кивнул королю, — Франсуа Анжуйский попал в сети интриг и лжи, расставленных для него Конде, и теперь они вместе составили заговор против короны.— Франсуа! Подлый змееныш! Я убью его! — взревел Генрих, вскакивая и опрокидывая кресло. — Корона моя, моя! Я не позволю!— Успокойтесь, сын мой, — ледяной тон Екатерины воистину производил успокаивающее и устрашающее действие, — ваш брат не виновен, вы же слышали, он всего лишь попал под дурное влияние…— Тем более, — снова вмешался я, — он и не смог бы стать королем, поскольку не является сыном Генриха II. Я прав, Ваше величество?Никакие слова не смогли бы произвести такого эффекта, как эти. В комнате словно взорвался снаряд бомбарды.— Мама, о чем он? — скорее прошипел, чем сказал Генрих. — Это правда?Екатерина медленно подошла к другому креслу и так же медленно опустилась в него.— Да, это правда. Слова прозвучали с невыразимой усталостью, точно говорили все годы страха, прожитые с этой тайной, все ухищрения, предпринятые, чтобы скрыть это.— И кто его отец? — так же шипя, спросил Генрих.— Вероятно, ваш кузен знает и об этом.— Нет, Ваше величество. Имя мне неизвестно.— Вот как? — Екатерина заметно оживилась, — в таком случае я пожелала бы сохранить это в тайне.— Тысяча чертей! Мой брат оказался не моим братом, а неведомо чьим бастардом, и вы даже не скажете, чьим!?— Сядьте, сын мой! — впервые за всю беседу Екатерина повысила голос. — Теперь это не столь уж важно. Генрих, я понимаю, что всякое молчание имеет цену. Что вы хотите за свое?— Я не хочу ничего, Ваше величество, смею лишь просить вас выслушать меня и принять мой план действий, ибо он направлен лишь во благо Франции.— Говорите.— Видите ли… Конде с войском уже выступил от Ла-Рошели и движется сюда. Скорее всего, поддержку ему оказывают испанцы.Екатерина кивнула, давая понять, что ей это известно.— По прибытии он ожидает застать ослабленную боем армию Гиза или короля, что для него не важно. Он обрушится на победителя в битве при Реймсе и, разбив его ослабленное войско, посадит на престол Франсуа.— Но Гиз уже разбит! — возразил Генрих, — буквально час назад его солдаты бежали от стен…— Это был лишь результат нашей с Рейнаром диверсии, которую мы устроили, чтобы попасть в Реймс.— Не надо меня приплетать, устроил все ты! Я по другому планировал!— Очень скоро, — продолжил я, не отвлекаясь на реплики верного адъютанта, — гизары поймут, что к чему, и возобновят осаду.— Так что же вы предлагаете? — спросила Екатерина уже вновь спокойным голосом.— Очень просто. Нам нужно начать переговоры с Гизом. Убедить его встать на нашу сторону, и тогда мы сможем победить врага. Кроме того, я привел с собой войско курфюрста Пфальцского — оно так же поможет нам в битве.— Переговоры с Гизом? — воскликнул Генрих. — Никогда! Вы забыли ночь святого Варфоломея?— Такие ночи нескоро забываются, — мрачно отозвался я, — Ваше величество! Это единственный выход!— Хорошо, но кто сумеет убедить Гиза?— О-о! Поверьте, это дело как раз по плечу моему адъютанту д’Орбиньяку!— М-да, снова изображать из себя тамплиера-папуса? Капитан, такие роли удаются только раз в жизни!— Я уверен, ты справишься, Рейнар.— Куда ж я денусь с подводной лодки!— Значит, решено! — торжественно объявил Генрих Валуа. — Идите, мой друг, и спасите Францию!