Восьмой (1/1)

Никогда прежде в жизни Манабу время не тянулось настолько медленно. Оно будто застыло, загустело как кисель, а Манабу увяз в нем и вроде бы и двигался вперед, только с трудом и нехотя, зависая и забывая о том, куда он идет и зачем. И если раньше Манабу случалось грустить и впадать в апатию, теперь он приходил к выводу, что его нынешнее состояние можно смело называть самой настоящей депрессией.Уже который день подряд Манабу не покидал стен своей съемной квартиры, ленясь занять себя хоть чем-то. Все фотосессии и прочие рабочие вопросы он перенес, отложил до окончания праздников и теперь мог спокойно отдыхать, однако наслаждаться таким покоем не получалось. До рождества оставалось всего несколько дней, но праздничного настроения у Манабу не было.Уже более часа он сидел в своем импровизированным кабинете перед компьютером, который даже не включил, откинувшись на спинку кресла и глядя через полуопущенные ресницы за окно в темнеющее вечернее небо. Наверняка со стороны Манабу казался флегматичным, однако внешность и поведение обманывали, потому что вопреки своему виду, Манабу было тревожно и тоскливо. А еще который день подряд его не покидало настойчивое и такое сильное предчувствие беды, словно тишина и покой, воцарившиеся в его жизни, были обыкновенным затишьем перед бурей. Манабу понимал, что подсознательно ждет чего-то, но чего именно, не понимал сам.…Когда в благополучной и счастливой личной жизни наступил разлад, Манабу не заметил, однако его первые признаки почувствовал еще в день возвращения Алекса из Европы. Ожидая самолета в аэропорту, Манабу неожиданно поймал себя на понимании, что его не радует мысль о скором воссоединении с любимым человеком. И вроде бы он скучал по Алексу, и не было никаких предпосылок для того, чтобы не хотеть его видеть, однако Манабу просто знал, что он не считал дни до возвращения возлюбленного. Тогда он отмахнулся от неприятных мыслей, решив, что его голова просто занята опасениями за будущую выставку, на которой ему нечего презентовать, и приготовился изображать неописуемую радость, когда Алекс увидит его.Тот и правда был бесконечно рад возвращению к Манабу, долго обнимал его прямо в аэропорту на глазах у всех, безостановочно рассказывал, как провел отпуск, а когда они добрались до дома, завалил Манабу подарками. Внимание и забота были приятны, но не более того, однако даже и эта мысль не обеспокоила Манабу, как и не взволновало то, что когда Алекс потащил его в постель, вместо желания он в первую минуту не испытывал ничего, кроме раздражения. И пока его тело занималось любовью с Алексом, мысли и чувства были где-то далеко.Провальная выставка, на которую Манабу представил самые приличные из его не демонстрированных ранее работ, началась и закончилась, пора было забыть обо всем случившемся и жить дальше, радуясь своему личному счастью и успехам в работе, только почему-то Манабу не становилось веселей. Самым неприятным в сложившейся ситуации оказалось то, что Алекс, который так сильно любил Манабу, не был дураком, как и не был ослеплен своим чувством. Когда они только познакомились, одним из качеств красивого европейца, привлекшим Манабу, был острый ум, а еще – проницательность. Алекс хорошо разбирался в формулах и теоремах, но как вскоре понял Манабу, человеческие души он читал с еще большей легкостью. Эта, безусловно, интересная и положительная черта в характере его возлюбленного, так понравившаяся в первое время Манабу, теперь сыграла против него: Алексу понадобилось совсем немного времени, чтобы заметить его охлаждение и потерю интереса. Часто Манабу ловил на себе долгие и внимательные взгляды Алекса, но на все вопросы, не случилось ли чего и не хочет ли он чем-то поделиться, Манабу отмалчивался или отвечал односложными отказами.Обмануть Алекса, убедить его в том, что в жизни все по-старому, у Манабу не получилось, и в их таких прежде счастливых отношениях пошла трещина. Все меньше времени они проводили вместе, все реже занимались сексом, а еще через некоторое время почти перестали разговаривать. Манабу предчувствовал, что длиться вечно это не может, что Алекс не тот человек, который станет довольствоваться полумерой и что он не будет молча терпеть то, что от него отворачиваются и закрываются.Все это Манабу понимал, но менять что-либо не хотел, а может, просто не мог, и потому с тщательно затаенной даже от самого себя болью ждал конца. Неизбежное расставание с человеком, который некогда был ему так дорог, не могло не быть горьким, но исправить ничего Манабу не мог, потому что знал: Алекса он не сможет обмануть, не сможет убедить в том, что тот по-прежнему является средоточием всех его мыслей и чувств, потому что место некогда действительно любимого человека в сердце занял его сводный брат.…Когда перед выставкой Манабу остался без материала, он пережил настоящую панику, однако злости на Таа, виноватого в его беде, почему-то не испытывал. Не почувствовал он ее и позже, когда выставка закончилась провалом, но мысли о брате не шли из головы.Вспоминая все, что его когда-либо связывало с Таа, Манабу понимал, что кроме взаимной вражды ничего никогда у них и не было. Начиная с самых первых дней знакомства, они по очереди делали друг другу гадости, будто соревнуясь, кто больней и изощренней ударит. И теперь, когда общее детство закончилось, а вместе с ним и поводы для мести, Манабу испытывал разочарование, с горечью признавая, что подсознательно ищет способ приблизиться к Таа, но не знает, как это сделать. Брат правил его мыслями и чувствами, и чем больше проходило времени, тем острее Манабу осознавал, что он даже не скучает по ненавистному брату – он по-настоящему тоскует.Понимание этого было отвратительным и гнетущим, из-за собственных чувств он все время ходил подавленный, борясь с мыслями, приказывая себе не думать, не вспоминать, не фантазировать о Таа, однако все попытки были тщетными.Доходило до абсурда: Манабу мог по несколько раз на день удовлетворять себя, закрывшись в ванной, представляя рядом с собой самого ненавистного и одновременно желанного человека, а потом, ложась в постель, отворачиваться от Алекса и притворяться спящим, списывая отсутствие страсти на сильную усталость. Пару раз, занимаясь сексом со своим возлюбленным, Манабу, закрыв глаза, пытался представить рядом с собой брата, осознавая, что ведет себя недостойно и мерзко. Только толку от этих фантазий не вышло: Алекс был слишком нежен с ним, слишком заботлив и осторожен, а в воображении Манабу Таа трахал его всегда грубо и жестоко, наказывая за все, что младший сделал ему в прошлом. Манабу верил в то, что если брат и мог быть ласковым, то уж точно не с ним."Я схожу с ума", - с обреченным отчаянием думал Манабу каждый раз, когда Таа посещал его фантазии. – "Я рехнулся…"Но понимание проблемы не приводило ни к какому решению. Хотя Манабу и осознавал, что одержим своим сводным братом, что зависим, будто от сильных наркотиков, как помочь себе, он не знал.В тот день, когда Манабу отправился к Таа, вычитав все в тех же социальных сетях, где работает брат, и без труда найдя адрес рекламного агентства, он ненавидел себя. Ненавидел, потому как понимал, что идет на поводу у своей слабости, придумав совершенно идиотский повод для встречи с Таа. Манабу чувствовал себя маленьким ребенком, который старается уговорить старшего брата поиграть в их любимую игру "кто кого больней ударит", тот отказывается и отворачивается, а Манабу лезет из кожи вон, лишь бы заставить уделить ему внимание.И если в тот раз, когда Манабу решил испоганить брату личную жизнь, ему пришлось долго трудиться и переступать через себя, играя ненавистную роль перед неприятной девицей, то теперь все сложилось так легко и просто, что ему самому не сразу поверилось в успех.Манабу не нашел Таа в офисе, куда его свободно пропустили, едва он просто заявил, что пришел к брату, однако встретил его хорошенькую помощницу. Узнав, что Манабу – брат Таа, девушка принялась весело болтать и легко делиться всеми подробностями о жизни и работе старшего, логично рассудив, что тот и так в курсе событий, которые происходят с Таа. За полчаса разговора с Минако Манабу узнал о брате больше, чем за весь непростой период своей связи с Анеко.Жадно слушая все, что рассказывает ему девушка, Манабу ловко вворачивал невинные вопросы и узнавал мелочи и подробности о Таа. Быстро Манабу сообразил, что если правильно завязать беседу, Минако выдаст ему все, что знает о его брате. Будто случайно вспомнив, как Таа хвалили в детстве его учителя рисования – что было на самом деле правдой – Манабу получил подробный отчет о том, чем именно брат занимается сейчас, в чем заключается суть тендера и с какими трудностями он сталкивается в работе. Обмолвившись о том, что Таа в детстве был сладкоежкой, Манабу получил рассказ о том, что старший ест на обед и какой любит кофе. Поведав, как брат одевался, пока учился в университете, Манабу узнал от смешливой Минако, что немногое изменилось с тех пор, и сейчас Таа все так же не заставишь надеть официальный костюм.За этот недолгий разговор перед ним будто приоткрылась завеса, скрывающая последние годы жизни Таа, и вскоре Манабу физически почувствовал, что от всей полученной информации у него разболелось сердце. Он слушал коллегу Таа с совершенно абсурдной, неуместной горечью, думая о том, что его брат творит, радуется, развлекается, работает, и все это без него, без Манабу, которому даже лишний раз приблизиться не позволено. А еще Манабу слушал Минако и от злости с силой сжимал пальцы здоровой руки в кулак, испытывая бесконечную зависть: девушка находилась рядом с Таа каждый день, общалась с ним обо всем на свете и знала столько личных мелочей, сколько Манабу не видел, даже когда они жили вместе. Душу Манабу грызла ревность, когда он задавался вопросом, не спит ли его брат-ловелас со смазливой помощницей, и от одной мысли об этом темнело в глазах.А потом Минако неожиданно предложила ему кофе, и Манабу, увлеченной беседой, не подумав, кивнул. Девушка поспешно вышла из кабинета, и он только теперь сообразил, что зря позволил ей уйти – вот-вот мог появиться его брат, а он еще не успел выведать все, что было можно.Оглянувшись по сторонам, Манабу не увидел ничего интересного – кабинет был самым обыкновенным: серые стены, белый стол, с одной стороны которого сидел Таа, с другой – его помощница, пара невзрачных растений в горшках на окне… За неимением других кресел и стульев коллега брата усадила его на место Таа, и теперь Манабу увидел прямо перед собой толстую потрепанную папку. Не столько из интереса, сколько неосознанно Манабу открыл ее и пролистал лежащие в ней документы. Преимущественно там были эскизы, наброски, черновики, какие-то краткие заметки, хотя попадались и печатные листы, на которых Таа своей рукой делал правки и пометки. На рисунках были изображены машины, девушки, какие-то цветы – больше образы, чем завершенные картинки. Хотя иногда попадалось и что-то вроде готовых баннеров, только в уменьшенном варианте.Манабу понял, что перед ним был труд Таа над новым проектом, и на мгновение в голове мелькнула мысль о том, как старший взбесился бы, если б эта папка вдруг пропала. Но подобные пакости были на уровне пятилетних детей, а еще Манабу не сомневался, что у всех более-менее важных документов есть копии. С некоторым сожалением Манабу закрыл папку, отметив при этом, что работа у брата какая угодно, но точно не скучная.А потом он увидел фотографию. Почему-то сразу Манабу не заметил ее – небольшую неприметную фоторамку, видимо, в рабочем процессе задвинутую немного за монитор, чтобы не мешала. Сперва он даже усмехнулся, поняв, что на снимке Таа, и отмечая, что впервые видит, чтобы люди ставили свои собственные фотографии на рабочий стол. И лишь взяв рамку в руки, Манабу понял, что она наверняка была подарком Анеко – с обратной стороны красовалась ее сияющая физиономия, и Манабу невольно скривился, глядя на причину головной боли последних недель.Покрутив рамку так и эдак, он внимательней пригляделся к снимку с Таа, и неожиданно понял, что фото ему очень нравится. Оно не было профессиональным или сделанным хорошим фотоаппаратом, да и брат на нем никак особо не позировал, лишь, слабо улыбаясь, глядел в объектив, но выражение лица было настолько мягким, а взгляд – теплым, и у Манабу что-то дрогнуло в душе. Он сам не знал, как долго зачарованно вглядывался в знакомые до боли черты, думая о том, что на него старший никогда не посмотрел бы вот так. Что сам он, Манабу, такой талантливый и подающий надежды фотограф, никогда не сделал бы настолько удивительного снимка, потому что Таа перекосило бы от ярости, если б младший вздумал его фотографировать.- Мне тоже эта фотка нравится, - раздался рядом голос, и Манабу вздрогнул от неожиданности, тут же торопливо отставляя рамку в сторону.Перед ним стояла сияющая Минако и протягивала чашку с кофе, которую он поспешил взять из рук девушки, лишь бы та прекратила его умиленно разглядывать.Они продолжили беседу, и Минако в процессе разговора обмолвилась о том, как нелегко им с Таа работается, какие серьезные им попались соперники, а еще упомянула, что на их поприще часто имеет место недобросовестная конкуренция. Именно в этот миг Манабу как током ударило – он даже шумно выдохнул от осенившей его идеи.- Что-то не так? – прервалась на полуслове девушка, вопросительно глядя на него, когда заметила, как Манабу переменился в лице.- Все в порядке, - тут же изобразил вымученную улыбку тот. – Просто хотел попросить еще кофе… Я сегодня рано встал, глаза вообще не открываются…- Конечно, конечно, - с готовностью зачастила девушка, тут же вскакивая с кресла. – Сейчас принесу.- Только можно мне со сливками, - на ходу генерировал идеи Манабу. – С двойными сливками? Если не сложно, я просто так больше люблю.- Да не вопрос, - заверила его Минако, которая уже успела дойти до двери.Манабу всегда пил только черный крепкий кофе без сахара и молока, однако если бы девушке пришлось греть сливки и взбивать пенку, приготовление заняло бы больше времени, и именно этого Манабу добивался. Как только Минако вышла, он достал свой телефон и включил фотокамеру. Все документы в папке он переснял на удивление быстро, и хотя постоянно был начеку, Минако не успела вернуться раньше. Когда был сфотографирован последний листочек, Манабу хотел было уже убрать телефон, как неожиданно взгляд его снова упал на фоторамку. Повинуясь непонятному внутреннему порыву, Манабу аккуратно положил ее на стол и переснял еще фото брата, не отдавая себе отчета, зачем делает это, а после задвинул рамку подальше за монитор – туда, где она стояла до этого.Когда вернулась коллега Таа, Манабу уже вальяжно сидел в кресле и скучающим взглядом изучал унылый городской пейзаж за окном.- С двумя сливками, как ты и просил, - сообщила девушка, ставя перед ним чашку с блюдцем, и Манабу наградил ее благодарной улыбкой.Далее он повел разговор так, чтобы побольше узнать об этой самой, упомянутой девушкой недобросовестной конкуренции. Манабу выразил негодование, как только людям хватает совести красть чужие идеи и пакостить друг другу на рабочем поприще, и Минако с готовностью кивала и возмущалась вместе с ним. После этого Манабу получил подробный отчет, кто именно из коллег ей особенно не нравится, кого уже подозревали в таких нечистых делах, а кто постоянно пытается выведать, что делают другие. Аккуратно и незаметно Манабу выяснил все об этих недостойных, включая имена и местоположение кабинетов.Слушая разговорчивую помощницу брата, он улыбался ей как можно ласковей, а сам не верил в собственную удачу: еще утром в каком-то глупом отчаянном порыве Манабу отправился к Таа, не зная, что именно будет говорить, не понимая, как снова вызвать интерес, но не прошло и нескольких часов, как у него созрела идея новой увлекательной аферы, да еще и появился необходимый для нее материал."Игра продолжается! Добро пожаловать в игру!" – вспомнились Манабу неизвестно где и когда услышанные, но так подходящие к ситуации слова, и он победно улыбнулся, заранее предвкушая успех. От осознания того, что теперь снова он окажется частью жизни Таа, ему стало даже жарко, а настроение стремительно поползло вверх. И потому, когда наконец пришел его брат, Манабу улыбался от уха до уха вполне искренне.Таа ничем его не удивил, как обычно огрызнулся, посмеялся и не воспринял всерьез. А Манабу сыпал в ответ соответствующими репликами, не особо задумываясь о том, что говорит, в это время просто рассматривая брата, отмечая, до чего усталый и измученный у него вид, считая удары собственного сердца и не понимая, что именно испытывает, глядя на него."Одержимость", - неожиданно осенило Манабу правильным определением. – "Это одержимость. Я им живу, хочу, сопереживаю и желаю принять участие в его жизни… Но это когда-то пройдет, не может быть иначе".Такие мысли успокаивали, и Манабу решил плыть по течению, перестать бороться и отдаться своим порывам. От понимания того, что он не испытывает ненависти, а, скорее, даже наоборот, не стало ни страшно, ни плохо. Манабу решил, что отдастся на волю своих чувств, наиграется с Таа вдоволь, а потом, когда надоест, заживет нормальной жизнью, ведь если он не может победить самого себя, зачем тратить силы впустую.В приподнятом настроении Манабу попрощался с Таа и ушел, унося с собой копии всех его трудов за несколько месяцев непрерывной работы.Дальнейшее оказалось делом техники. Уходя, Манабу будто случайно ошибся дверью и заглянул в кабинет тех самых дизайнеров, которых в наибольшей мере ругала Минако. Манабу извинился и закрыл дверь, однако запомнил двух молодых людей в лицо, а уже на следующий день подкараулил их на перерыве, точно так же, как в свое время подловил идущую на обед Анеко.Помощница Таа оказалась права насчет нечистых на руку коллег. Услышав, что им предлагает Манабу, глаза у обоих загорелись, и они с готовностью прямо за столом в кафе пересмотрели на планшете часть материалов, которую им продемонстрировали. После они переглянулись, и один, имя которого Манабу так и не запомнил, со скучающим видом протянул:- Так себе идея для рекламы, если честно…- Я в этом не разбираюсь, - пожал плечами Манабу, показывая, что не будет разводить дискуссию и отстаивать достоинства работы Таа. – Но эта идея, какова бы она ни была, принадлежит вашему конкуренту, и умело использовав ее, вы, как минимум, избавитесь от одного соперника.- Тоже верно, - кивнул второй парень. – Но только тут еще работать и работать. Вы нам предлагаете не готовый товар, а сырую недоделанную работу.Пронырливый и неприятный дизайнер изо всех сил старался сбить цену, которую ожидал услышать от Манабу, а тот только удовлетворенно улыбнулся.- Я вам не предлагаю никаких товаров, - заверил он. – Это подарок.- Какой еще подарок? – снова переглянулись молодые люди и дружно недоверчиво уставились на Манабу.- Безвозмездный, - пояснил тот, поднимаясь из-за стола и вытаскивая флешку из планшета, чтобы тут же положить ее на стол перед пораженными дизайнерами. – Мне не надо за это денег.- Это какая-то подстава? – тут же заподозрил неладное один из парней и хмуро уставился на Манабу исподлобья, но тот отрицательно мотнул головой. - Нет, у меня просто свой интерес.- Это ж какой? Зачем-то же вы это делаете? – не унимался дизайнер, и Манабу почувствовал, что начинает злиться. Объяснять что-либо неприятным типам не хотелось, но он опасался, что если те заподозрят неладное, они не захотят использовать наработки Таа.- Зачем-то делаю, - вопреки собственной ярости мило улыбнулся Манабу. – Скажем так, у меня свои счеты с Таа, и я очень хочу, чтобы он не сдал этот проект. Подойдет такой ответ?- Вполне, - пожал плечами один из парней. – Вот только то, что мы используем эти материалы, не гарантирует, что он его не сдаст. Вообще ничего не гарантирует.- Значит, сделайте так, чтоб не сдал, - ровным голосом произнес Манабу, глядя на них сверху вниз, собираясь развернуться и уйти. – Будем считать, что это и станет платой за материал.Больше Манабу не видел этих молодых людей, не выходил с ними на связь и не интересовался, смогли ли они воспользоваться черновиками брата. Но по их внешнему виду, выражению глаз и неприятным улыбкам Манабу рассудил, что подобные люди не откажутся от того, что он им предложил – на их недобросовестность Манабу и надеялся, однако перепроверять что-либо, уточнять и пособлять в провале брата, посчитал лишним. Оставалось только ждать, и Манабу, хорошо запомнив со слов Минако, когда именно должна была пройти презентация, отметил соответствующую дату на календаре.…Время для Манабу превратилось в обратный отсчет: он, как заключенный в камере считает дни до счастливого избавления, считал часы до встречи с Таа. В том, что он увидит брата, едва тот прознает, какую пакость натворил его младший, Манабу не сомневался. Воображение рисовало, как разъяренный брат явится к нему, и плевать, что он не знает, где тот живет – из-под земли достанет, чтобы спросить, какого черта Манабу сделал это. То, что как в детстве, Таа может начать махать кулаками, не смущало и не тревожило – с удивлением Манабу отмечал, что не был бы против такого поворота и даже сопротивляться бы побоям не стал. Лишь бы Таа поскорей пришел к нему.Здравый смысл трубил тревогу, и внутренний голос подсказывал Манабу, что так нельзя, что это уже перебор, и совершенно напрасно он поддался собственным желаниям и страстям. Что надо было и дальше пытаться сдерживать себя и не думать о брате, а лучше – снова уехать, и не куда-нибудь, а желательно вообще из страны. Уехать с человеком, который его любил и заботился, чтобы навсегда выбросить из головы воспоминания о детстве и это больное, ненормальное влечение. Но Манабу игнорировал плохие предчувствия и опасения – жизнь превратилось в сплошное ожидание. Он часами мог воображать рядом с собой Таа, мечтал и лелеял собственные грезы.- Я знаю, что происходит, - как-то раз негромко произнес Алекс, когда в очередной раз они легли спать, и Манабу отвернулся к стенке, спеша снова притвориться спящим, чтобы избежать полусонного шепота и невесомых ласк – всего того, что так часто имело место между ними прежде.Теперь легкие прикосновения и искренние пожелания светлых снов не приносили радости: с одной стороны, Манабу грызло чувство вины перед любимым человеком за то, что он по несколько раз за день умудрялся мысленно изменять ему, с другой – в определенный момент он поймал себя на равнодушии к этой нежности.- В смысле? – спросил Манабу, не поворачиваясь, но в душе что-то тревожно дрогнуло от предчувствия неприятного разговора.- В смысле, между нами. Я понимаю, почему ты так изменился.Шумно вздохнув, Манабу повернулся к Алексу и приготовился услышать какую-нибудь глупость о том, что он слишком много работает, или что Алексу надо больше уделять ему времени, чтобы тут же разубедить его, пообещать и своему возлюбленному, и себе, что все у них будет хорошо. Но не успел он произнести и слова, как Алекс продолжил:- Это из-за твоего брата. Я прав?У Манабу было такое ощущение, будто из легких выбили воздух. Нужные слова забылись, он только открыл и закрыл рот, отстраненно отметив, что зря он развернулся так, что Алекс смог видеть выражение его лица в полумраке комнаты, разгоняемом тусклым светом уличных фонарей и неоновых вывесок за окном.- Я прав, - безошибочно разгадал выражение его глаз Алекс и тоже вздохнул.Его возлюбленный лежал на спине, закинув за голову согнутую в локте руку, а Манабу как раз склонился над ним и замер. Однако услышав последние слова, он словно отмер и медленно опустился на бок. Глядя на правильный профиль Алекса, четко вырисовывавшийся на фоне светлого окна, Манабу лихорадочно думал, как выкрутиться, что соврать, однако Алекс будто мысли его прочитал и пресек ненужные попытки.- Только не надо ничего отрицать и убеждать меня в том, чего нет, правда… Я давно уже это понял. С того момента, как он появился, все пошло наперекосяк, а после возвращения из Европы я тебя вообще не узнаю.Каждое слово звучало как приговор – Манабу чувствовал, что у него пересохло во рту, а сердце заходится в бешеном ритме, словно после долгой пробежки. Он не знал, что говорить, как оправдываться, и в этот миг Манабу казалось, что Алекс знает абсолютно все, включая то, как он часами дрочит за закрытой дверью ванной. Он даже подумать не мог, что от простых, спокойно произнесенных слов может стать настолько страшно.- Ты не прав, - наконец нашел в себе силы произнести он, радуясь, что вопреки внутреннему состоянию голос звучит уверенно и спокойно. Алекс ничего на это не ответил, даже головы не повернул, и потому Манабу осторожно продолжил. – Мой… Мой сводный брат действительно немного испортил мне настроение, но если бы ты знал, что он из себя представляет, ты бы не удивился. Плюс, я сейчас много работаю и устаю, как и ты, кстати, и мы мало проводим времени вместе, но я не хотел бы, чтоб ты расстраивался из-за этого…- Тише, тише, - тоже шепотом вдруг прервал его Алекс, поворачиваясь на бок и прижимая указательный палец к губам Манабу, призывая молчать.Привыкшие к темноте глаза рассмотрели, что тот улыбался, и Манабу стало немного легче от мысли, что удалось заговорить зубы. Однако обрадовался он раньше времени, потому что последовавшие слова Алекса стали настоящим ударом под дых.- Ты никогда не умел врать, Манабу. Не надо меня обманывать. Это унизительно.Первым желанием Манабу было сжаться в комок, подтянуть к груди колени и потребовать у Алекса, чтобы он заткнулся и не говорил таких вещей, потому что он, Манабу, в жизни не стал бы его обманывать и унижать. Он испытал настоящую физическую боль, сердце сжалось, когда он услышал, что говорил его любимый человек. И только через мгновение он осознал, что такая реакция объяснялась лишь одним: Алекс говорил чистую правду. Манабу врал и пытался обмануть его – то, что он никогда не стал бы делать прежде.- Я не могу это объяснить, - выдохнул он, когда прошло немного времени – почему-то Манабу не мог определить, несколько минут или несколько секунд. – Ты прав, на самом деле, в чем-то прав… Просто Таа – это единственный, кто остался у меня от всей семьи, но у нас с ним всегда были такие дурацкие отношения… Я вроде бы привык без всего этого, но теперь, когда он снова появился, как-то нехорошо стало. Не надо было возвращаться в Токио.Выдохнув после показавшейся такой долгой тирады, Манабу неожиданно отметил, что сказал исключительно правду. Далеко не всю, но нигде не соврал, и Алекс, видимо, почувствовал это, медленно погладил его по волосам и тихо спросил:- Ты общаешься с ним?- Нет, не общаюсь, - честно ответил Манабу. – Я его видел пару раз, и последний был достаточно давно.- Тогда в чем же дело?- То, что я его не вижу, не мешает мне о нем думать, - снова признался Манабу и на всякий случай закрыл глаза, вполне искренне опасаясь, что сейчас Алекс прочитает в них абсолютно все секреты.- И постоянно рассматривать его фотографии, - закончил его возлюбленный, отчего Манабу едва ли не подскочил на постели.- Откуда ты?.. – захлебнулся воздухом он, тут же возмущаясь. – Ты что, ты следишь за мной, что ли?..- Тихо, - опять вкрадчиво и бесконечно спокойно попросил его Алекс, мягко потянув на себя, заставляя снова лечь. – Я никогда не стал бы за тобой следить. Просто часто ты оставляешь открытыми вкладки в браузере с его страницей, а еще телефон – там тоже его фото.Алекс продолжал гладить его по голове, видимо, пытаясь успокоить, но страшные слова, разоблачавшие Манабу, больно врезались в сознание, отчего хотелось выть в голос от собственной непредусмотрительности.- Это все неважно, Алекс. Это тебя не касается, - наконец смог произнести он, ожидая, что теперь точно вызовет хоть слабый протест у своего возлюбленного, однако тот продолжал оставаться спокойным.- Не касается, это правда. Только что прикажешь мне думать, когда я вижу, что ты целыми днями болеешь другим человеком?"Болею… Вот именно то слово", - не без горечи признал Манабу, но вслух сказал совсем другое.- Если ты о том, что я подумал, не сходи с ума. Он же мой брат. Как можно представить подобное?- Не родной, - заметил Алекс.- Да какая, на хрен, разница? – возмутился Манабу. – Я с ним вырос, понимаешь! В одну школу ходил, в одни игрушки играл. Так не бывает, Алекс. Чувства, которые я испытываю к нему, и близко не похожи на наши с тобой.Слова снова получились неожиданно правдивыми, и Алекс это тоже почувствовал, однако ответ его Манабу не понравился.- Не похожи совершенно, - задумчиво заметил он. – Я это прекрасно вижу.И хотя эту реплику можно было трактовать как угодно, Манабу предпочел самый желанный вариант – Алекс с ним согласился. Чтобы закрепить результат, он тоже погладил своего любимого по щеке и прошептал:- Я люблю тебя. Никого и никогда так не любил, - чуть подавшись вперед, он прижался губами к губам возлюбленного, и тот ответил на ласку, несильно прижимая Манабу к себе. – Ты же веришь мне?- Верю, - без промедления согласился Алекс, поглаживая его по спине. – Конечно, верю…На этом тот ночной разговор закончился, и Манабу, испытав истинное облегчение, через некоторое время уснул. Он сам искренне верил в собственные слова и действительно считал, что любит Алекса. А на вопрос, почему в его фантазиях постоянно присутствовал образ брата, отвечал себе, что жажда обладания – это только страсть, временное помутнение, не больше.Когда наступил долгожданный день презентации проекта Таа, Манабу даже проснулся в приподнятом настроении. Он встал раньше, приготовил некое подобие завтрака – в полной мере искусство кулинарии ему освоить так и не удалось, - много улыбался Алексу, отчего тот тоже развеселился, и в таком бодром расположении духа отправился на работу.Мысли постоянно возвращались к Таа, и в какой-то момент, не выдержав, Манабу набрал ехидное сообщение, сразу отправив его. Номер телефона Манабу на всякий случай сохранил еще давно, когда сердобольная соседка записала его вместе с адресом брата, только долгое время он сам не подозревал, что доведется им воспользоваться.До позднего вечера он поглядывал на свой мобильный и ждал, неотрывно ждал. Ложась спать уже за полночь, Манабу думал о том, что переполох все же случился, и именно поэтому брат не отвечает ему, но обязательно напишет или даже придет завтра. Однако на следующий день этого не произошло, как не случилось и на последовавший за ним, и даже после.В мире нет ничего хуже ожидания – Манабу знал об этом и прежде, но теперь утвердился в понимании всем известной истины. Никогда он не ждал так: в томлении, в неверии, не зная, дождется ли в принципе. С каждым днем, с каждым часом и минутой, вера покидала его, и Манабу не знал, что думать, и тем более, что теперь делать. Брат не звонил и не приходил, будто и не случилось ничего, однако то, что он не отреагировал на полученное сообщение, даже при благополучном исходе презентации выглядело странно. Он просто проигнорировал Манабу, словно тот был пустым местом, не обратил внимания, как часто случалось в детстве."Может, с ним что-то случилось?" – с тревогой думал Манабу, но отмахивался от таких мыслей, как глупых и недостойных. С таким паразитом, как его брат, ничего не могло случиться, и правильным ответом на все вопросы оставался один – Таа было плевать на младшего брата и его жалкие ужимки и пакости. Было плевать, как обычно.- Может, хоть сегодня выйдем куда-то? – каждый вечер спрашивал его Алекс. – Ты все время дома. Нельзя же так.- Я не хочу, - равнодушно отвечал Манабу, перенеся всю работу на неопределенное "потом" и уже который день просиживая без дела дома, в хандре и апатии, не зная, чем себя занять.- Давай хотя бы в кино, - настаивал Алекс, и уже резче Манабу одергивал его:- Если я сказал, что не хочу – значит, не хочу.Со вздохом Алекс либо уходил, либо пытался выяснить, что все же произошло, и Манабу в такие моменты хотелось заорать в голос, что его обманули, предали и снова бросили. Что он опять оказался ненужным, и как теперь поступать – не знает, но еще немного, и он поползет на коленях к своему брату, чтобы умолять его… О чем умолять? Манабу не знал, не мог сформулировать, какими словами он мог попросить продолжать издеваться над ним, рушить его карьеру, портить жизнь – все что угодно, только не бросать."Меня надо лечить", - порой с ужасом думал Манабу, но подобные мысли быстро вытесняли фантазии о Таа, который даже в воображении смотрел на него равнодушно с усмешкой, прекрасно зная, чего ждет младший брат, но не желая ничего давать.…Больше часа Манабу просидел в своем кабинете перед компьютером, который даже не включил, глядя за окно в темнеющее вечернее небо, не желая покидать стен этой комнаты, чтобы не видеть Алекса, который начал бы донимать его очередными предложениями прогуляться или сходить куда-то, и думая, безостановочно думая о Таа, гадая, куда тот пропал, и что теперь делать ему самому. И когда в дверь позвонили, Манабу даже головы не повернул, не заинтересовавшись и не задавшись вопросом, кто мог прийти к ним без приглашения.Одну единственную вещь Манабу знал наверняка: он должен снова любой ценой увидеть Таа. Как это обставить, что делать при встрече, он не знал. Навязчивое преследование не было хорошей идеей, в конце концов, Таа мог заподозрить, в чем заключаются истинные причины появления младшего брата в его жизни. Однако оставить все как есть, сутками сидеть дома и сходить с ума в неведении, Манабу не мог. Он понимал, что в один прекрасный день просто свихнется.- Манабу, это к тебе, - голос Алекса раздался одновременно со звуком открывающейся двери, и Манабу резко обернулся, за долю секунды успев догадаться, кто к нему пришел, и не поверить в собственную смелую догадку.Непривычное отчужденное выражение лица Алекса Манабу заметил вскользь и даже не сосредоточился на нем, потому что его парень тут же отступил назад, пропуская в комнату неожиданного гостя и тут же притворяя за его спиной дверь. А Таа, переступив порог, без особого интереса окинул взглядом комнату и лишь после этого посмотрел на своего младшего брата.Мир вращался вокруг Манабу каруселью, казалось, что даже земля качается под ногами. Он сам не заметил, когда успел вскочить и сделать шаг навстречу брату, не понял, что улыбается, не чувствовал боли, с которой сильно и быстро стучало его глупое сердце. И лишь когда он встретился глазами с равнодушным взглядом Таа, который рассматривал его, будто оценивая, Манабу опомнился.Только теперь до него дошло, что за несколько дней безвылазного сидения дома он превратился в невесть кого. Волосы были кое-как собраны в небрежный хвост, а очки, свободная футболка и старые потертые джинсы наверняка создавали Манабу образ забитого невзрачного школьника – таким, каким он был много лет назад, и каким его, безусловно, помнил Таа. От этих мыслей он невольно отступил назад, не к месту задаваясь вопросом, как можно сейчас привести себя в порядок, однако в реальность его вернул голос брата.- Ты неплохо устроился, - флегматично заметил он, видимо, комментируя этими словами обстановку в кабинете. – Не предложишь гостю присесть?В ответ Манабу только сглотнул и еще немного попятился, опускаясь в свое кресло и кивая на второе свободное, стоящее рядом. Комната была совсем маленькой, и Манабу не заставлял ее лишней мебелью, однако два кресла в ней все же имелось – одно для самого Манабу, второе – для Алекса, который в прежние времена иногда заходил посмотреть, как работает его любимый.Ехидно хмыкнув, видимо, таким образом выражая свое отношение к гостеприимству брата, Таа шагнул вперед и опустился в кресло, вальяжно откидываясь на спинку. Взглядом он еще раз окинул всю комнату, пока Манабу с замиранием сердца рассматривал его. Таа не выглядел ни рассерженным, ни несчастным. Наоборот, по сравнению с их последней встречей, старший казался отдохнувшим и удовлетворенным, совершенно спокойным и уравновешенным, словно визит к Манабу был для него сродни посещения парикмахера.- Можешь меня поздравить, Манабу, - произнес он после недолгого молчания, и Манабу на долю секунды зажмурился, просто слушая его голос. – Сегодня мой рекламный проект выиграл тендер.- Как?.. – только и смог произнести Манабу, вскидывая голову и отстраненно отмечая, что это первое слово, которое он произносит в присутствии брата, и что собственный голос звучит хрипло и непривычно.- А вот так, - широко улыбнулся ему в ответ Таа, как будто даже искренне. – Видимо, я действительно талантливый дизайнер. И, видимо, я не зря учился столько лет.После этого Таа подался всем телом вперед, опираясь локтями на свои колени, и внимательно вгляделся в глаза Манабу, который сидел напротив и невольно отклонился назад под этим пристальным и совершенно нечитаемым взглядом. Почему-то в этот миг Манабу не испытывал досады от того, что его афера провалилась, что брату все равно удалось как-то протащить идею, которую у него украли. А еще совсем не к месту где-то в глубине души шевельнулось абсолютно непонятное, неуместное, но от этого не менее ощутимое чувство гордости, словно Манабу восхищал сам факт того, что Таа смог защитить такой глобальный, важный для него труд.- Правда, выиграли с моим проектом другие дизайнеры, - продолжил Таа, и теперь в его голосе прозвучали металлические нотки. – Но об этом ты и так в курсе.Манабу не был уверен, но вроде бы в этот миг его губы искривила усмешка. Только такое выражение лица стало скорее результатом нервного напряжения, а не ликования. Почему-то теперь, глядя в глаза брата, казавшиеся ему бездонными, он не испытывал ни радости, ни триумфа – напротив, в душе разворачивалось нехорошее предчувствие того, что сейчас он крупно пожалеет о своем поступке, и отнюдь не потому, что Таа его побьет или унизит.- Я, знаешь ли, тоже как-то не радовался, когда перед важной выставкой остался без своих материалов… - невпопад ответил Манабу, с ужасом понимая, что оправдывается, хотя Таа его даже не обвинял ни в чем.- Манабу, меня не интересует ни твоя выставка, ни то, что случилось с твоими материалами, ни ты сам, - ровным голосом прервал его Таа, и от произнесенных слов по спине Манабу пробежал холодок, потому что в эту секунду он безоговорочно поверил в то, что говорил Таа.Старший брат смотрел на него внимательно и спокойно, его глаза были так близко, что у Манабу перехватывало дыхание. Казалось даже, что он чувствует тонкий запах парфюма Таа, и от него немного кружилась голова. Отстраненно Манабу отмечал, как выглядел его брат, и понимал, что тот оделся традиционно, просто и неформально: драные джинсы с множеством заклепок, самый обыкновенный свитер и легкая куртка, которую он не снял, видимо, не планируя рассиживаться в гостях долго.У Таа по-прежнему была длинная светлая челка и невразумительная прическа с длинными, ниже лопаток темными прядями, как будто брат все еще оставался студентом, а не дизайнером, выигрывающим серьезные тендеры. Имидж Таа был одновременно небрежным и интересным, он очень подходил ему, и сам брат смотрелся удивительно гармонично и естественно. Таа выглядел уверенно и просто, как человек, у которого в жизни все в порядке и на своем месте. Быть может, этой уверенностью в себе он и привлекал Манабу, у которого вечно все получалось шиворот-навыворот.Но все эти мысли промелькнули вскользь, Манабу не сосредотачивался на них, обреченно констатируя лишь то, что Таа красивый – самый красивый на свете.- Я вижу, как я тебя не интересую, - вопреки собственным мыслям едко заметил вслух он. – То-то ты приперся прямо ко мне домой. Где хоть адрес взял?- Там же, где ты взял мой, - равнодушно пожал плечами Таа, игнорируя и резкий тон, и наверняка злое выражение лица Манабу. – У бывшей соседки, которая свято верит в наши братские чувства.Манабу открыл рот, чтобы ответить какой-нибудь ехидной репликой, которую еще сам не придумал, но не успел: Таа сделал предупреждающий жест, будто призывая его молчать, и придвинулся еще немного. Колесики на ножках кресла прокрутились, и Таа оказался так близко, что его согнутые колени едва ли не касались коленей брата.- Я не просто так пришел, Манабу, - тихо произнес он. – Я пришел, чтобы прекратить это все.- Что прекратить? – дернул подбородком Манабу, почувствовав при этом, что его сердце перестало биться, но из-за того ли, что брат оказался так близко, или от того, что вкрадчивые слова внезапно напугали его до ужаса, он сам не понял.- Прекратить нашу ненормальную связь. Пора остановить все это и наконец попрощаться. Мне надоело, понимаешь?Каждое слово казалось Манабу ощутимым и тяжелым, будто тянущим его куда-то на дно. Он в жизни не смог бы объяснить, что чувствовал в этот момент, и лишь одно осознавал четко – больше всего ему хотелось заткнуть уши, зажмурить глаза и, топая ногами, как маленький ребенок, потребовать у Таа, чтобы тот заткнулся.- Таа, не льсти себе. Такому, как ты, в жизни не светит связь с таким, как я, - холодно отрезал Манабу и не сразу понял, что эти слова принадлежат ему, что его хватило на такую смелую отповедь.- Слава богу, - рассмеялся его брат, как показалось Манабу, вполне искренне, и от этой реакции стало только хуже. Он старательно вглядывался в глаза старшего, пытаясь рассмотреть там хоть тень каких-то чувств, но не видел ровным счетом ничего."Пора признать, что ему плевать на тебя", - шепнул внутренний голос. – "И что бы ты ни сделал, это все напрасно…"- И, тем не менее, мне надоело, что ты ебешь мне мозги, - снова заговорил Таа, и теперь его голос звучал строго и решительно. – Поэтому я тебя просто попрошу: хватит. Хватит за мной ходить.Последняя реплика показалась Манабу откровенно унизительной, как будто была адресованной не ему, а щенку или котенку, который не хотел отвязываться от хозяина. Он с трудом сглотнул, чувствуя, что ладони холодеют от гнева, и хотел ответить что-то достойное, но Таа опять опередил его.- Думаешь, я совсем тупой и не понимаю, для чего ты все это затеял? Для чего притащился ко мне на работу и умудрился выкрутиться так, чтоб украсть мою идею для тендера? – слова напоминали какой-то нескончаемый, безудержный поток, в который Манабу не мог вставить о полреплики: пока он придумывал ответ, Таа говорил уже о другом. – Чтобы я придумал тебе что-то в отместку, ведь так? Чтобы опять началась наша детская война, кто кому больше подосрет?- Какая еще война? – сердито прошипел Манабу, отмечая при этом, что физически не сможет себя заставить заговорить громче. – Ты головой ударился, Таа? То, что я сделал, было вполне заслуженным наказанием. Из-за тебя моя выставка…- Все, все, не продолжай, - будто сдаваясь, поднял руки Таа. – Как скажешь. Из-за меня твоя выставка и вообще вся будущая карьера пошла прахом, пусть будет так. Вот только мстить я тебе не стану. Потому что не хочу.Таа говорил так запальчиво, что когда он неожиданно замолчал, воцарившаяся тишина показалась глухой и давящей. Манабу во все глаза смотрел на брата и, наверное, впервые не знал, что ему ответить, что сказать на услышанное. И только одно он понимал точно: Таа он не нужен, и теперь Таа уходит насовсем.- Какая боль. Даже не знаю, переживу ли, - с мрачным сарказмом ответил Манабу, крепче цепляясь за подлокотники, чтобы не выдать, как дрожат его руки, как трясется он сам, и думая лишь о том, что надо потерпеть совсем немного, дождаться, пока брат уйдет, а там он уже найдет какой-то выход всему, что творилось в его душе, подумает, как теперь быть.- Завтра тебе позвонит риелтор, я уже договорился, - опять проигнорировал иронию Таа, продолжив говорить о том, что его действительно волновало. – Я продаю родительскую квартиру.- Вообще-то я к этой квартире тоже причастен, - веско вставил Манабу. – Может, я не хочу ее продавать.- Твое право, - равнодушно пожал плечами Таа, поднимаясь на ноги, явно собираясь уходить, и Манабу тоже рванул с места, скорее не осознанно, чем соображая, зачем делает это. – Я продаю свою часть. Что тебе делать со своей – думай сам. Твое присутствие на сделке необязательно, я могу продать и без твоего разрешения, но оно избавит риелтора от лишней пересылки документации тебе.Слушая Таа, Манабу вообще не понимал, о чем сейчас говорит его брат. Какая, к черту, квартира? Какой риелтор? Какое ему дело до всего этого, когда еще минуту назад речь шла о том, что Таа гонит его из своей жизни, запрещает приближаться и думать о нем. И хотя брат дословно не говорил ничего такого, Манабу понимал, что подразумевал он именно это.- Причем тут вообще квартира? – внезапно хриплым голосом озвучил он мучавший его вопрос, и Таа с готовностью пояснил:- Это последний привет из прошлого, последнее, что связывает нас с родителями и друг с другом. Я хочу наконец разомкнуть этот круг, - подумав немного, Таа кивнул, будто соглашаясь со своими словами, и добавил: - Думал заняться уже после рождества, но зачем тянуть? В новый год с новой жизнью. С жизнью без тебя, Манабу, если ты не понял."Я не уйду! Я никуда от тебя не уйду!" – чуть было не выкрикнул в голос Манабу. Внутреннее напряжение нарастало, близилось к своему апогею, и он чувствовал, что еще немного и сорвется, выплеснет все, что накопилось на душе.Быть может, он не выдержал бы, если бы через секунду Таа вдруг не протянул вперед руку, сжимая его затылок. Манабу ошарашено замер на месте, не готовый к этому прикосновению, не понимая, что сейчас вообще происходит, а Таа медленно провел ладонью по волосам, опуская руку чуть ниже на его шею. Манабу показалось, что сердце остановилось, и воздух в комнате закончился. Широко распахнутыми глазами он смотрел на Таа, который стоял напротив него, совсем близко, и будто придерживал его своей горячей ладонью, гипнотизируя и не позволяя отвернуться. Рука брата казалась такой тяжелой, что у Манабу не возникло даже мысли отступить или оттолкнуть – он просто знал, что ему не хватит никаких сил. С трудом получалось даже держаться на ногах, чтобы не рухнуть перед Таа на колени. При этом прикосновение было почти что ласковым, и зачем старший делал так, Манабу не понимал.- Ты – дурак, Манабу, - неожиданно дружелюбно, будто бы даже с теплотой в голосе произнес Таа, и в глазах его мелькнуло нечто похожее на жалость. – Нам обоим будет лучше друг без друга, пойми ты наконец.На этих словах он перестал прикасаться, отступил немного в сторону, а следом вообще развернулся и пошел прочь к выходу из комнаты. А Манабу смотрел вслед и понимал, что не сможет остановить его, что не получится придумать хоть какой-то предлог, чтобы Таа остался. И в том месте, где к его коже прикасалась рука брата, жгло, словно кислотой.Таа вышел в коридор – Манабу уже не видел его, но слышал звук шагов, потом хлопнула входная дверь, и внезапный гость покинул его квартиру так же неожиданно, как и появился, не оставив ни следа. Уже через секунду Манабу задавался вопросом, не привиделось ли ему все это, не превратились ли его фантазии в нечто более страшное – в настоящие галлюцинации, например.Что происходило дальше, Манабу не помнил четко. Его шатало, словно пол под ногами ходил ходуном, и лишь каким-то чудом он смог снова сесть в свое кресло, а не упасть, где стоял. Он ничего не видел и не слышал, потерял счет времени, и сколько просидел вот так, не думая ни о чем, он не знал. Только сердце болело от понимания, что Таа уходит от него навсегда, а он ничего не сможет с этим сделать. Сколько бы гадостей Таа ни учинил ему за свою жизнь, боль, причиненная в этот день, была самой сильной и самой страшной. Манабу казалось, что даже смерть брата не ранила бы его настолько сильно, как его добровольный уход и равнодушное "нам будет лучше друг без друга".Только теперь Манабу понял, что не переживет. Что пока была надежда на то, что он будет хоть иногда видеть брата, что хоть изредка тот станет принимать участие в его жизни, реагировать хоть как-то на Манабу, хотя бы помнить, что у него есть младший брат – у него был смысл в существовании. И когда Таа попросил исчезнуть и не беспокоить, Манабу понял, что, на самом деле, его без Таа, в отдельности от старшего брата нет и не было никогда.Манабу становилось дурно от ужаса, когда он медленно, но верно осознавал, что все его достижения, карьерные и личные, это пустой звук, тонущий в тишине вечного одиночества. Что он, еще совсем молодой, стал богатым и успешным, но при этом ничего не получил и не нашел. Потому что всю свою ничтожную жизнь, весь сознательный возраст он безрезультатно что-то доказывал сводному брату, вел с ним бессловесный диалог и добивался высот лишь с одной целью: чтобы Таа посмотрел и поразился, и пусть по-прежнему презирал бы, но думал о нем с удивлением и невольным восхищением.Но Таа не стал смотреть, не стал восхищаться или глумиться над победами и достижениями Манабу. Таа ничего не заметил и ушел, а Манабу остался наедине со всеми своими успехами, которые внезапно оказались ему совершенно ненужными. Теперь он боялся думать о будущем, сердце сжимало ледяной лапой при мысли о том, что впереди его ждет бесконечно долгая дорога ненужных побед, которая ни к чему не приведет. Да и зачем стараться, если Таа никогда этого не увидит и не оценит?- Манабу…Голос достиг его слуха, словно через пелену, но он даже головы не повернул, и лишь когда Алекс уже настойчивей повторил его имя, Манабу медленно обернулся.- Манабу, я ухожу.Алекс стоял в дверях его кабинета, собранный и одетый, а Манабу даже не сразу понял, куда тот собрался на ночь глядя. И лишь когда до него с опозданием дошло, что происходит, он испытал исключительно слабое и неуверенное удивление.Что сказать, как попрощаться, Манабу не знал. Он давно понял, что однажды их с Алексом отношения закончатся именно так, но почему-то все равно не подготовился к расставанию, как и не придумал правильных слов. Только боли или сожаления он тоже не чувствовал – уход Алекса по большому счету ничего не менял в его жизни. Манабу всегда оставался одиноким с ним, даже когда робко верил в собственную любовь.- Ты ничего не хочешь сказать? – горько усмехнулся Алекс, продолжая ждать от него неизвестно чего, и Манабу пожал плечами, отводя глаза.- Мне жаль. Мне правда очень жаль, - только и произнес он, понимая, что действительно сожалеет, вот только о чем именно, он сам не знал: то ли о потерянном впустую времени, то ли о потрепанных чувствах Алекса, который был ни в чем не виноват. То ли о том, что иллюзия счастья закончилась.Но Алекс не стал уточнять, о чем говорит Манабу. Вздохнув, он наконец сделал нерешительный шаг вперед, подошел и опустился прямо перед ним на корточки, заглядывая в глаза.- Я не могу так больше, - тихо сказал он, давая ответ на вопрос, который Манабу не собирался задавать. – Я ведь не слепой и прекрасно вижу, что мысленно ты уже давно не со мной.- Не с тобой, - не стал спорить Манабу.Чувства вины он не испытывал, как не испытывал в этот миг вообще ничего, только все равно почему-то не получалось смотреть в глаза Алекса, который казался бесконечно печальным и расстроенным.- Это очень тяжело – жить вот так. Поэтому будет лучше, если я уйду, - продолжал объяснять тот, и Манабу автоматически кивал на каждое произнесенное им слово. – Поживу пока в гостинице, а там подыщу себе что-то. Пусть эта квартира остается за тобой.- Да, пусть…У Манабу мелькнула мысль, что надо поблагодарить Алекса, который был совершенно не обязан уступать ему жилье, которое они снимали вместе. И вообще надо было сказать хотя бы пару теплых слов человеку, который так долго был с ним рядом, дарил нежность и радость. Но что говорить, Манабу не знал, и в этот момент он не видел смысла придумывать что-то.- Мне сложно понять, что между вами происходит, но я думаю, что все будет хорошо, - с неуверенной улыбкой продолжил Алекс, и Манабу не сразу понял, что тот уже сменил тему разговора. – Поговори с ним по-человечески, расскажи обо всем.- Что мне ему рассказывать? – с непонятной апатией спросил Манабу, даже не чувствуя возмущения или негодования от того, что Алекс лезет в его дела и в его душу.- Правду, - снова улыбнулся его теперь уже бывший парень. – Ты же любишь его.От услышанных слов Манабу резко зажмурился, хотя уже привычной боли в сердце не почувствовал – видимо, лимит переживаний был исчерпан, и его душа не реагировала на страшные, абсурдные слова.- Нет, - мотнул головой он, не открывая глаз. – Нет, нет… Ты ошибаешься. Я его ненавижу, всегда ненавидел…- Вполне возможно, - не стал спорить Алекс и осторожно сжал его руку в своей ладони, только Манабу сразу, будто испуганно, отдернул кисть. – Но это не отменяет того, что ты его любишь.Слушать дальше Манабу не мог. Странные признания, которые произносил Алекс, пугали, будто говорил он сам, а не его парень, который знать не знал ничего о Таа, об их общем детстве, о той боли, которую брат причинял и продолжает причинять ему. Закрыв лицо ладонями, Манабу снова мотнул головой.- Так не бывает, Алекс, - прошептал он дрожащим голосом. – Это противоположные чувства. Человек может или любить, или ненавидеть. Нельзя одновременно.- Ничего подобного. Противоположностью и любви, и ненависти является равнодушие, - Манабу не заметил, когда Алекс принялся гладить его по голове, словно ребенка, однако утешающие прикосновения не приносили облегчения. – А сами по себе они очень даже могут жить вместе. Как у тебя.- Заткнись, - надрывным шепотом потребовал Манабу, наконец отрывая руки от лица. – Заткнись и убирайся. - Тише, - вкрадчиво попросил его Алекс, прекращая гладить, но не спеша уходить. Он все также сидел перед Манабу и пристально вглядывался в его лицо, будто желая получше запомнить.- Убирайся…- Уже ухожу.Спорить дальше Алекс не стал, медленно поднялся и, постояв напротив Манабу, который не поднимал головы, еще какое-то время, развернулся и направился к двери. - Ты можешь на меня положиться, если что, - негромко произнес он, прежде чем уйти. – Я всегда буду рад тебе. Когда ты успокоишься немного, я могу…- Пошел вон, - выдохнул Манабу, снова закрывая глаза, отмечая, до чего же у него разболелась голова.Он понимал, что поступает отвратительно, прогоняя вот так некогда любимого и нужного человека, но откуда-то он точно знал, что Алекс простит и поймет. А слушать дальше о том, что он любит Таа, Манабу не мог."Потому что это правда", - с горечью признался он сам себе. – "Ничего нет страшнее такой правды".Алекс ушел, негромко прикрыв за собой входную дверь, и Манабу остался один в пустой квартире. Невидящими глазами он смотрел перед собой, не испытывая ни боли, ни горя, чувствуя лишь бездонную пустоту в груди.И в эту минуту ему вспомнилась фраза, услышанная когда-то давно, но так подходящая его нынешнему состоянию, говорившая о том, что нет совершенно никакой разницы, лежит на душе тонна нежности или тонна ненависти. Потому что пока чувство не получает выхода, не находит отзыва и взаимности, оно остается просто тонной – тонной, которая лежит на душе.