Шестой (1/1)

Манабу плохо помнил, как тогда добрался домой. Вроде бы, он превышал скорость и игнорировал этику поведения на дороге. Наверное, даже нарушал всевозможные правила, потому что машины вокруг сигналили. Но Манабу в тот миг было плевать на это так же, как и на побитый Таа "Ягуар", и даже на фотоаппарат, который тоже случайно пострадал. В момент, когда старший брат решил поиграть в таран, Манабу держал сумку с камерой на коленях и с силой приложился ею о руль, когда машину толкнуло вперед. Все это было для Манабу абсолютно неважным и незначительном, об этом можно было подумать завтра, и только образ ненавистного брата не желал покидать мысли. Сколько Манабу ни пытался сосредоточиться на дороге, перед мысленным взором снова видел глаза Таа с расширенными зрачками, будто младший брат внезапно стал ему интересен, чертову светлую челку, а в том месте, где пальцы Таа держали его за запястье, Манабу физически чувствовал жжение. Въехав на стоянку, он чудом не врезался в бампер какой-то машины, с горем пополам припарковался и пулей вылетел из салона. Лишь когда за ним закрылась дверь в квартиру, Манабу выдохнул и бессильно оперся плечом о стену, задаваясь вопросом, от кого он так убегал, заранее зная правильный ответ. От мыслей и собственных чувств, тех самых, от которых безрезультатно пытался скрыться много лет.Конечно, Манабу изначально знал, что идея увести у Таа девушку опасная и не принесет облегчения: он в принципе сомневался, что в этом мире существовало средство, способное избавить его от мыслей о брате и от чувств к нему. Но поступить иначе Манабу не мог: если бы сейчас ему дали шанс вернуть время назад и переиграть, он действовал бы точно так же, с холодным расчетом лишая Таа личного счастья.Чего Манабу не ожидал, так это того, что брат заявится к нему лично за объяснениями – видимо, идиотка Анеко рассказала, к кому уходит, и Таа, сложив два и два, сразу понял, что виноват его младший. Теперь невольно, вопреки пережитому из-за встречи после такой долгой разлуки стрессу, Манабу испытывал тайное удовлетворение от мысли, что Таа узнал, кто являлся корнем его бед. А вот собственная реакция на брата пугала, и Манабу лишь уповал на то, что держался достойно и не выдал, какие эмоции поднял в его душе своим неосторожным появлением старший."Ненавижу тебя…" – мысленно повторял Манабу на протяжении всего разговора. Однако стоило Таа подойти ближе, схватить его за руку и притянуть к тебе, Манабу понял, что вся его выдержка летит к черту. И никакие уговоры, никакие увещевания о ненависти не помогали – у Манабу замирало сердце, и казалось, что сама душа дрожит от этой неожиданной, такой удивительной близости.От Таа пахло очень правильно и по-мужски – Манабу не знал, какое определение дать этому запаху, и лишь одно знал наверняка: от аромата его парфюма кружилась голова. А еще у Таа были потрясающие, просто невероятные сияющие глаза и дурацкая челка до самого носа, прямо как во времена, когда брат был студентом. Манабу всегда поражался, как она ему не мешает. Но все это Манабу отмечал вскользь и глядел, как зачарованный, только лишь на губы Таа, с которых слетали уничтожающие злые слова. Впрочем, Манабу плохо воспринимал и не запомнил ничего из того, что говорил Таа, и того, что сам отвечал ему.От этих воспоминаний Манабу стало жарко, и он медленно опустился на колени прямо на пол в прихожей, не разувшись и не включив свет. Манабу знал, что потом будет ненавидеть себя за этот поступок, как ненавидел уже неоднократно, но ничего не мог с собой поделать. Желание было до того сильным, что контролировать себя не получалось, когда он торопливо расстегивал ремень на джинсах и дергал с себя одежду.Зачем-то Манабу зажмурился, будто это незамысловатое действие действительно могло помочь не видеть перед собой ненавистного брата, но стало лишь хуже. Ему казалось, что потрясающий запах волос и кожи Таа, который он запомнил так явственно, будто вдыхал часами, обволакивает его. Что сам старший брат сейчас рядом, и через мгновение-другое прикоснется к нему…С трудом подавив стон, Манабу оперся одной рукой о пол, а второй сжал собственный член, двигая в сумасшедшем ритме. Понимание того, как безобразно он выглядит сейчас, как отвратительно то, что делает, не покидало, но существовало словно отдельно от него, где-то на подсознании, чтобы потом, когда все закончится, вынырнуть наружу и заставить Манабу часами проклинать себя за собственную похоть, до крови кусать губы и клясться, что это был последний раз. Так происходило постоянно после того, как Манабу удовлетворял себя, представляя рядом Таа. Но все это должно было начаться позже, а пока он отстраненно задавался откровенно идиотским вопросом, какого размера у Таа член. Очень хотелось, чтобы был большой, чтобы брат сделал ему больно, проникая грубо и насильно, чтобы перед глазами темнело и не хватало сил сдерживать стоны боли и наслаждения… Впрочем, по-другому брат и не умел – Манабу был уверен в этом.Сорвался он быстро – даже быстрее, чем обычно. Реальная встреча с братом и короткий разговор оказались куда более сильным возбудителем, чем собственное богатое воображение. Несколько секунд Манабу тяжело дышал, приходя в себя, потом вытер о джинсы ладонь и обессилено привалился к стене. Вялые мысли о том, что надо привести себя в порядок, как будто плавали вокруг него, но Манабу не мог себя заставить даже просто пошевелиться. Прикрыв глаза, он обреченно думал о том, что день, когда брат вернулся в его жизнь, наконец наступил.…Когда Таа переломал Манабу пальцы, он впервые узнал, что такое настоящая депрессия. В жизни Манабу любил только мать и музыку, и когда его внезапно лишили будущего, перестал видеть какие бы то ни было перспективы. Манабу считал это непомерно высокой платой за смерть бездомной шавки, некогда подобранной братом на улице, но исправить уже ничего не мог.Дурацкий миф о сквозняке, захлопнувшем дверь, Манабу не стал развенчивать. Даже не потому, что брат в отместку мог рассказать о нем самом много нелицеприятного, и не потому, что по негласной договоренности они никогда не доносили друг на друга. Манабу молчал от того, что ему было плевать. Даже месть в тот момент казалась чем-то мелким и несущественным – Манабу не жаждал отмщения, потому что понимал: никакие страдания Таа не вернут ему способность играть снова.Брат делал вид, что ничего не произошло, смотрел на Манабу невидящим взглядом, и это был единственный на протяжении всей жизни период, когда такое поведение не задевало. Манабу стал безразличен даже Таа, словно сама ненависть в его душе утихла и замолчала на неопределенное время.Родители стали уделять ему втрое больше внимания, будто Манабу снова стал маленьким и ранимым. Первое время мать причитала и горевала, потом, поняв, что на Манабу это не производит впечатления, начала всячески ухаживать за ним и делать различные мелкие сюрпризы, вроде чая в постель с утра или небольших подарков без повода. Ни то, ни другое настроение Манабу не поднимало.Через какое-то время отчим решил завести с ним серьезный разговор о будущем, на протяжении которого вкрадчиво и обстоятельно объяснял, что закончивший школу Манабу обязательно должен освоить какую-то профессию, что на гитаре свет клином не сошелся, и так далее, и тому подобное. Слушая его, Манабу даже раздражения не испытывал, лишь бесконечную апатию.Первое время Торио названивал ему по несколько раз на день, наверняка гадая, куда запропастился их бессменный гитарист. Сначала Манабу не мог найти в себе мужества ответить, а потом решил, что тянуть в его ситуации было равносильно откладыванию похода к зубному врачу – сколько ни мучайся, все равно однажды придется. И потому через пару дней после выписки, когда Манабу вернулся домой, а Торио позвонил в очередной раз, он ответил на звонок и спокойным голосом все объяснил, дав Торио понять, что между ними все кончено, и как между согруппниками, и как между любовниками.- То есть, как?.. – растерялся Торио и тут же зачастил. – Стоп, подожди, что значит "вообще не сможешь играть"? И причем тут наши с тобой отношения?..Но Манабу уже не слушал, нажав на сброс. Торио звонил ему и после этого разговора, в результате чего Манабу просто выключил телефон: отвечать на телефонные звонки бывшего парня, бывших согруппников и еще кого бы то ни было, он не желал.- Милый, ты должен хотя бы иногда выходить из дома, - как-то раз взмолилась его мать после того, как Манабу едва ли не месяц безвылазно просидел в своей комнате. Даже привычные побеги через окно он не устраивал, просто не видя в этом смысла.Сперва Манабу хотел равнодушно пожать плечами и отмахнуться, но видя, как переживает его мать, не выдержал – что-то шевельнулось в, казалось, окоченевшей душе, и потому он нехотя кивнул.- Только не знаю, куда мне идти, - недовольно пожаловался он.- Ну хотя бы просто прогуляться, - обрадовалась согласию мать. – Хоть немного. У тебя уже лицо зеленоватого оттенка от постоянного сидения дома."От постоянного присутствия Таа", - мрачно подумал Манабу. – "Это аллергия на говно, которое бродит где-то рядом…"…Стоило Манабу переступить порог собственного дома и пройти несколько метров по дорожке, как его чуть с ног не сбил Торио.- Ну наконец-то! – громко и сердито объявил он и несильно, скорее в шутку, чем серьезно, заехал Манабу по уху. – Я, бля, задолбался тут тебя ждать! Что произошло, твою мать?Торио шумел, возмущался и ругался, а Манабу, глядя на него, впервые за все последнее время слабо улыбался. Его друг был весьма своеобразным типом, от него никогда нельзя было услышать ласкового слова, и даже комплименты обретали несколько пацанскую грубоватую форму. Еще Торио постоянно напивался, глотал неведомые Манабу колеса, от которых самого Торио неслабо вставляло, а Манабу, глядя на эффект от этой наркоты, предусмотрительно от нее отказывался. Торио нигде не учился и не работал – он просто прожигал свою жизнь. Но зато был бесконечно честным и искренним, никто никогда не получил бы от него нож в спину, потому как сначала друг долго и воинственно размахивал бы этим ножом перед носом своего врага.- Не надо было ждать, - негромко произнес в ответ на его тираду Манабу, чем вызвал новую волну неподдельного негодования.- А что мне оставалось? Ты не берешь трубку, сам не звонишь! Я думал, ты умер, да!Возмущался Торио так старательно и искренне, что не возникало ни малейшего сомнения в подлинности его чувств, и, быть может, впервые за все время Манабу было приятно думать о том, что другу он действительно нужен, что тот волновался и скучал.- Рассказывай, - потребовал он, когда понял, что Манабу даже не слушает, продолжая молчать.- Давай только уйдем отсюда, - попросил Манабу и оглянулся на собственный дом, невольно поежившись. Внезапная мысль о брате, который остался там, была неприятной, и Манабу искренне пожелал еще долго не возвращаться назад.Идти им было особо некуда. Несмотря на то, что друг был старше Манабу, жил он по-прежнему с родителями, с которыми был постоянно на ножах. Хотя Манабу от души сочувствовал Торио, его отца и мать он тоже мог понять: содержать великовозрастного балбеса им не нравилось. Но Торио не желал строить свое будущее и видел себя только в музыке. Реальных доходов их любительская группа не приносила, и потому Торио приходилось выбирать: или терпеть родителей, или идти работать. Почему-то мысли о труде, даже о самом простом, друг никогда не допускал.Немного подумав, они решили отправиться на их репетиционную точку, в тот самый гараж, где совсем недавно Манабу прилагал неслабые усилия, чтобы научиться играть лучше. Думать о том, что все было напрасно и тщетно, не хотелось, и он подозревал, что увидев знакомую обстановку и их музыкальные инструменты, он испытает горечь и новый прилив отчаяния. Однако этого не случилось, вероятно, потому, что хуже, чем было, Манабу уже просто не могло стать.Как рассказать обо всем Торио, Манабу не знал: они молчали всю дорогу, друг терпеливо ждал, а Манабу гадал, говорить ли всю правду или снова поведать о невероятной силе сквозняков, которые внезапно захлопывают двери. И когда они добрались до их гаража, так и не придумав, с чего начать, вместо разговора занялись сексом.Старый, видавший виды диван, стоявший у одной из стенок и каким-то чудом до сих пор не попавший на помойку, скрипел и прогибался, а Манабу стонал так, словно ему доставляли невиданное прежде удовольствие. Была ли такая реакция следствием долгого воздержания, или просто физическое наслаждение ненадолго заглушило душевную боль, Манабу не знал, продолжая отдаваться Торио с непривычной страстью.Когда силы закончились у обоих, они еще долго лежали на этом ветхом диване и молча курили, прежде чем Торио решил нарушить тишину.- Ясуо завтра унюхает запах курева и закопает нас, - усмехнулся он и вытащил следующую сигарету.- Не нас, а тебя, - уточнил Манабу, поднес фильтр к губам и затянулся, понимая при этом, что собственные слова не причинили новой боли. Видимо, лимит его сожалений о загубленной музыкальной карьере был исчерпан.Торио помолчал немного, наверняка гадая, спросить еще раз о подробностях произошедшего или уже не стоит, а Манабу неожиданно для самого себя заговорил.Несмотря на всю интимность обстановки, на то, что Торио был ему бесконечно близок и дорог в тот вечер, Манабу не нашел в себе сил рассказать правду о Таа и выдал историю о случайно захлопнувшейся двери. А потом вся накопившаяся боль вырвалась наружу, и Манабу говорил и говорил, не останавливаясь и не замолкая. Половина недокуренной сигареты осыпалась пеплом, но он даже не заметил этого.Манабу рассказал обо всем. Как лежал в больнице, как ему было больно, и как стало горько, когда он понял, что больше не сможет играть. О том, как часами сидел в своей комнате и смотрел на гитару, не представляя, чем заполнить свой день, если обычно по нескольку часов у него уходило на игру. О консерватории, куда он обязательно поступил бы, и о мечте собирать залы и прославиться на весь мир. О том, что он мог бы стать композитором, ведь для этого необязательно держать в руках инструмент – если Бетховен писал музыку, будучи глухим, значит, создавать ее можно, не имея возможности исполнять – вот только Манабу не умел сочинять песни, он всегда мечтал стать гитаристом-виртуозом. Еще он рассказал о пустоте в душе, о том, что по утрам не хочется вставать с постели, потому что он просто не знает, чем занять себя. И еще много, много всего…Торио слушал молча и не перебивал. Иногда он тянулся к пачке с сигаретами, доставал очередную и прикуривал. Манабу следил глазами за оранжевым огоньком и продолжал свой рассказ, больше похожий на поток жалоб и сожалений о самом себе. Спустя много лет Манабу понял, что ни до, ни после он не рассказывал так много и так искренне о себе и своем душевном состоянии. А когда наконец он выговорился, Торио не ответил ничего, поступая единственно верным образом, потому что для Манабу не существовало утешений, и жалости он тоже не искал, как могло показаться на первый взгляд.Потом Торио снова целовал его и обнимал, гладил по голове и снова целовал. Манабу не знал, как много времени они провели в этом гараже, как долго Торио утешал его так, как не смог бы никто другой. После они снова занимались сексом и опять курили. В голове Манабу все перемешалось, от никотина уже подташнивало, и впоследствии он не мог воспроизвести в памяти подробности того долгого вечера, но одно мог сказать точно: Торио успокоил его так, как не смог бы никто иной. Манабу стоило поблагодарить его за помощь, но тогда он промолчал, а потом громкие слова стали казаться лишними и бессмысленными. Лишь через несколько лет Манабу вспомнил о том вечере и от души пожалел, что не признался сразу, как сильно благодарен Торио за помощь, но было уже поздно. Наверное, Торио по-своему любил его – Манабу понял это тогда же, но, опять-таки, на тот момент эти чувства казались чем-то совершенно незначительным.- Ты мог бы стать фотографом, - сказал ему на прощание Торио после того, как проводил до дома. Манабу не знал, который был час, но на улице уже стемнело, а мать наверняка устала ждать его и волноваться.- Почему фотографом? – не понял он.- Потому что фотографом может быть любой дебил, - с готовностью пояснил Торио и расхохотался.- Вот спасибо, - недовольно проворчал Манабу, впрочем, не испытывая при этом злости. Шутка была вполне в духе его приятеля, а потому и обижаться не имело смысла.Часы, проведенные в объятиях, должно быть, его единственного друга, немного взбодрили Манабу, однако не настолько, чтобы он начал действовать и предпринимать что-либо. Все так же большую часть времени он проводил за закрытой дверью своей комнаты, только о будущем размышлял не так уныло."Может, и правда фотографом заделаться?" – не без некоторой иронии думал он и невольно улыбался, представляя, как будет носиться со здоровой камерой, запечатлевая чьи-то свадьбы или юбилеи. Но мысли эти оставались лишь бесплотными рассуждениями, и неизвестно, как долго еще Манабу придавался бы им, если бы не смерть родителей.…Как ни странно, гибель единственных людей, которые действительно любили его, заставила Манабу встряхнуться и выйти из апатии, что, впрочем, произошло не сразу.Когда Таа сообщил ему о смерти близких, Манабу даже не сразу понял, что случилось, не испытал ни боли, ни горя, и хотя умом тотчас поверил в слова брата, осознание случившегося не пришло. Позже Манабу подумал, что Таа в очередной раз убедился, до чего бездушной тварью являлся его брат, не сказавший ни слова на похоронах и никак не выразивший свою скорбь. На мнение старшего было плевать, и, на самом деле, сердце Манабу просто не желало мириться с потерей, масштабы которой он осознал значительно позже.Зато Манабу быстро понял другое – заботиться о нем больше некому и содержать тоже, а значит, пришло время определяться со своим будущим.Наверное, этот недолгий период – от больницы до похорон родителей – был единственным в жизни Манабу, когда он не испытывал лютой ненависти к Таа, потому что в душе преобладали более сильные чувства и эмоции. Однако когда они попрощались у некогда родного дома и разошлись в разные стороны, Манабу испытал слабый отголосок неподдельной злости. Что-то внутри него дрогнуло, протестуя против того, что брат так легко вышвырнул его из своей жизни."Мы с тобой еще встретимся", - хмуро подумал тогда Манабу, сам не понимая, с чего решил так, ведь никаких предпосылок и поводов для встречи, даже теоретических, не существовало. Но понимание этой непреложной истины не вызывало сомнений: Манабу просто знал, что это еще не конец.Идти ему было некуда, и хотя из родной квартиры, ставшей ему домом на долгие десять лет, его никто не выгонял, почему-то казалось неприемлемым остаться там. Смерть родителей словно подвела черту под одним из этапов жизни, и Манабу подсознательно чувствовал, что только теперь детство закончилось: пришло время ставить точку и прощаться со всем, что связывало с прошлым.Манабу не к кому было обратиться за помощью, кроме как к Торио. Его друг жил с родителями и приютить не мог, но зато он с готовностью вызвался помочь и пристроил Манабу к одному из своих многочисленных приятелей, у которого нашлась свободная комната, с условием, что через неделю Манабу подыщет квартиру и съедет. Но все вышло немного не так, как изначально планировал его друг.- Куда это ты собрался? – удивился Торио, когда Манабу сообщил, что уезжает из Токио.- Не знаю, - пожал плечами он. – В какой-нибудь большой город, чтобы поступить в университет.- Манабу, ты совсем дебил? – поинтересовался его друг и для пущей убедительности даже пальцем у виска покрутил. – Все наоборот едут в столицу учиться и начинать карьеру, а ты, как идиот, удираешь отсюда.- Мне надо сменить обстановку, - выдал нейтральный ответ Манабу. Фраза звучала несколько шаблонно и ничего не объясняла, потому Торио уставился на него с подозрением:- Чего-чего тебе надо? Манабу, совсем звезданулся, что ли…- Я хочу уехать отсюда. Это не обсуждается, - отрезал Манабу.Он знал, что Торио не будет сильно печалиться о нем и убиваться – в конце концов, Манабу не был его любимой девушкой. Но, тем не менее, он понял, что Торио известие не порадовало.- Жаль, что ты уезжаешь, - вздохнул его друг, и Манабу мрачно подумал о том, что сейчас придется выслушать еще какие-то безрадостные заявления о том, что Торио будет скучать, и просьбы звонить хотя бы иногда.Однако вместо этого Торио неожиданно улыбнулся и выдал:- Ладно, давай тогда хоть трахнемся напоследок?Манабу удивленно моргнул, а потом рассмеялся, радостно и с облегчением. Приятно было понимать, что на прощание Торио не стал обременять его ненужными просьбами и объяснениями, а еще Манабу подумал о том, что даже за столько лет он так и не узнал вроде бы простого и на первый взгляд недалекого парня, ставшего его первым настоящим другом.…Размышляя, куда поехать, Манабу понимал, что не может склониться ни к одному обдуманному варианту, и потому просто подбросил монетку: решка – Сендай, орел – Саппоро. Родную Иокогаму Манабу не рассматривал из-за ее близости к Токио, потому как уехать он желал как можно дальше от прошлого, от детских надежд и мечты стать музыкантом. И от Таа тоже.Монетка упала орлом вверх, и Манабу, собрав вещи, отправился на вокзал.Шутка, которую сходу ляпнул Торио в тот вечер, когда Манабу было особенно плохо, и он искал утешения, внезапно стала судьбоносной."Я паршиво учился, и я хотел заниматься музыкой. Теперь с мечтами не срослось, а я ничего не умею", - так рассуждал Манабу. – "Значит, буду фотографом. Потому что быть фотографом может любой дебил".Приехав в Саппоро, Манабу снял недорогую квартиру – намного более бедную, чем позволяли оставленные родителями деньги. Манабу не знал, как сложатся его дела и как скоро он сможет рассчитывать на собственный доход, потому предпочел не транжирить зря. Единственное, что он купил себе, это хороший зеркальный фотоаппарат и ноутбук, на котором он быстро освоил несложные премудрости фотошопа. Далее Манабу дал объявление на паре сайтов и форумах, что готов снимать свадьбы, дни рождения, корпоративы и прочие торжества, приложил несколько фото, выкачанных из интернета, выдав их за свои работы, а уже через неделю получил первый заказ. Маленькая ложь, на которую пришлось пойти, Манабу не смущала. Он подозревал, что никто не захочет нанимать дилетанта, а чужие фотографии постарался выбрать такие, чтобы выглядели не чрезмерно профессионально: выкладывая их под своим именем, Манабу верил, что сделает не хуже.Будущее виделось ему серым и унылым. Он не мечтал и не фантазировал ни о чем, лишь скрупулезно думал и рассчитывал, как построить свои планы, чтобы выжить и не остаться в один прекрасный день на улице без гроша в кармане. И именно в этот несчастливый период Манабу узнал, что приятные сюрпризы могут иметь место даже тогда, когда не ждешь – например, когда в жизни тянется черная полоса.Радостью Манабу неожиданно стала фотография. В скором времени после покупки камеры он понял, что не расстается с дорогой игрушкой ни днем, ни ночью. Сперва он всюду таскал ее с собой, чтобы упражняться и практиковаться, лучше осваивать сложные настройки и учиться выбирать выгодные ракурсы. Манабу даже не заметил, в какой момент фотографирование начало доставлять ему удовольствие.Папки с фотографиями на ноутбуке становились все более многочисленными и тяжеловесными, а Манабу получал все больше заказов: пригласив его однажды, клиенты обычно оставались довольными и рекомендовали молодого фотографа своим друзьям. Как-то раз Манабу решил зарегистрироваться на сайте фотографов-любителей, создал свой профиль и выложил на пробу несколько снимков. За какую-то неделю у него появилось больше сотни подписчиков, некоторые забросали восхищенными отзывами, и только после этого Манабу призадумался о том, что случайная подработка может стать его профессией."А почему бы и нет?" – в какой-то момент спросил сам себя Манабу и даже неуверенно улыбнулся от посетившей его идеи.Разумеется, фотография не была музыкой, не являлась его детской мечтой и грезой, но, тем не менее, такая работа доставляла Манабу удовольствие, не была в тягость, а еще приносила приличные деньги. Но как только Манабу позволил себе эту робкую мысль, тут же вспомнились слова отчима о том, что музыкант без образования навсегда останется любителем, и будь человек хоть сто раз талантлив, его творчество заинтересует лишь восторженных девочек, если он не будет профессионалом.Отчим говорил о музыке, но Манабу подумал, что эти слова были разумными сами по себе, а от того применимы к любой творческой деятельности – художественной в том числе. Теперь, спустя некоторое время после смерти своего приемного отца, Манабу понял, что испытывает к нему исключительно уважение и благодарность, хотя прежде с детским максимализмом считал, что тот ему не нужен, а мать зря вышла замуж во второй раз. Дело было даже не в сбережениях, которые перешли ему по наследству, а в том, что немногие в этом мире относились к Манабу с такой теплотой."И как у такого человека родился выродок-сын?" – спросил сам себя Манабу, невольно вспоминая брата. Таа ничуть не походил на своего отца, ни внешне, ни по характеру, и Манабу лишь плечами пожал в ответ на свои собственные мысли, заодно пожелав Таа поскорей сдохнуть, как он всегда делал, невольно вспоминая о нем.Когда Манабу понял, что надо идти учиться, он сразу принялся за дело: разузнал все об учебных заведениях Саппоро, выяснил, что требуется для поступления, и выбрал нейтральный факультет изобразительного искусства, для обучения на котором не требовалось обладание неуемными талантами художника. Манабу принялся готовиться к вступительным, искренне веря в свои силы и продолжая при этом упражняться в фотографии.Новое хобби стало для него ярким росчерком в серых буднях, но существовало и одно неприятное обстоятельство, черной нитью тянувшееся через все его существование – нитью из недалекого и незабытого прошлого.Уезжая из Токио, Манабу думал, что оставит там тягость минувших дней, как ненужный балласт. В первое время ему казалось, что так и вышло, и лишь позже он понял, что просто покидал родной город, пришибленный горем и обрушившимися на него неприятностями, не способный сожалеть и ненавидеть. Дни бежали, сменяя друг друга, в жизнь Манабу возвращались краски, а вместе с ними – чувства и эмоции. Прошло не так много времени, когда Манабу понял, что каждый день, причем по несколько раз, он вспоминает о Таа, но отнюдь не так равнодушно, как хотелось бы.Отчего-то Манабу даже не злил тот факт, что брат его покалечил – это было удивительно и странно, но мысли об отвратительном поступке не терзали. Чаще Манабу думал о том дне, когда Таа застукал его в объятиях Торио, и воспоминания об этом вызывали неприятное волнение. Когда Манабу однажды приснился яркий долгий сон, на протяжении которого он трахался с Торио, а Таа сидел рядом и наблюдал за этим с каменным лицом, он проснулся в холодном поту и понял, что ему нужно найти кого-то, лишь бы сбрасывать напряжение, иначе не ровен час, в следующий раз на месте Торио ему приснится сам Таа. На секунду вообразив такое сновидение, Манабу похолодел и приказал себе выбросить брата и все с ним связанное из головы, но оказалось, что проще пожелать, чем сделать. Еще долгое время Манабу, никого не знавшему в городе и ни с кем толком не общавшемуся, не находилось пары.…И только когда Манабу поступил в университет, его жизнь закрутилась с новой силой. В студенческой компании никто не знал, что в школе Манабу слыл придурком и дятлом, одногруппники отнеслись к нему непредвзято, и неожиданно он понял, что оказался втянут в счастливую разбитную студенческую жизнь с пьянками и вечеринками, клубами и посиделками на квартире, с толпами друзей и приятелей. Манабу, прежде считавший себя прирожденным одиночкой, вдруг понял, что ему нравится происходящее, доставляет удовольствие многогранное общение, и что ему приятно, когда его постоянно зовут и приглашают куда-то.Непринужденная обстановка на его факультете, молодые люди, бесконечно талантливые или пытающиеся прослыть таковыми, разговоры об искусстве и моде вдохновляли и настраивали на творческий лад. А еще Манабу понял, что учеба действительно шла ему на пользу – уже через год, рассматривая свои первые фотоработы, которые прежде он считал вполне удачными, Манабу поражался, до чего же дилетантскими они выглядят.Почему-то постоянной девушки или парня у Манабу так и не появилось. Если до этого он знал только Торио, теперь в его жизни партнеры сменялись достаточно часто, и вскоре он понял, что слабый пол его абсолютно не интересует. Когда, закрутив на какой-то вечеринке у одного из своих согруппников с очередной девчонкой, Манабу уединился с ней в свободной комнате и понял, что старательно представляет перед собой парня, он пришел к выводу, что девушки не для него. Это открытие не особо огорчило: на тот момент Манабу успел привыкнуть к богемной обстановке творческих студентов, где таких, как он, было немало, и гомосексуализм не считался каким-то пороком.Успехи Манабу в учебе и работе были высоки, и если не брать в расчет неприятных ежедневных мыслей о брате, он мог бы сказать, что у него все просто прекрасно. А потом благополучное существование омрачило печальное событие.Как-то раз вечером мобильный высветил неизвестный номер, и когда Манабу ответил, он услышал голос, показавшийся смутно знакомым.- Мне твой телефон твоя бывшая соседка дала, - сообщил звонивший ему парень. – Так запрятался, что и не найдешь тебя. Номер сменил, адрес тоже…- Ясуо?.. – неожиданно узнал говорившего Манабу, и его бывший согруппник невесело, как тогда показалось, усмехнулся.- Ну а кто ж еще? – спросил в ответ он. – Как дела, Манабу?Вопрос был каким-то неправильным, как почувствовал в тот момент Манабу. Ясуо спустя несколько лет звонил явно не просто так, а положение дел старого друга его точно не интересовало. Потому промямлив нечто несвязное о том, что все в порядке и успешно, Манабу замолчал в ожидании известий, из-за которых Ясуо стал утруждаться поиском контактов.- В общем, я чего тебе звоню… - вздохнул тот и замолчал.Говорить ему не хотелось – в этот миг Манабу понял это и почувствовал, как заныло сердце в плохом предчувствии. Почему-то мыслями он тут же обратился к брату, и в груди екнуло от понимания, что Ясуо сейчас выдаст что-то плохое именно о Таа…- Я звоню тебе сообщить, что Торио умер.- Торио? – глуповато переспросил Манабу и медленно опустился на диван, который очень кстати оказался рядом. За минуту разговора он приготовился услышать плохие известия о Таа и потому в первую очередь удивился, прежде чем сообразил, что именно ему сейчас сказали.Еще раз горько вздохнув, Ясуо сбивчиво и путанно объяснил, что случилось. Говорить ему было тяжело, несколько раз за недолгий монолог его голос дрогнул, но он мужественно рассказал Манабу все, что знал. Смерть Торио оказалась бесконечно глупой и бессмысленной, как и вся его недолгая жизнь, и в чем-то такой исход был вполне ожидаемым, вот только Манабу в первую минуту все равно отказался верить, что такое может быть.Оказалось, что делиться Ясуо было особо нечем. После какого-то очередного концерта вокалист его бывшей группы закинулся новыми неведомыми колесами, которые неизвестно где достал, но успел за вечер предложить всем желающим, потом обильно заполировал их дешевой выпивкой, а позже в пьяном угаре незаметно исчез из всеобщего поля зрения. Через несколько часов мертвое тело Торио обнаружили в одной из кабинок туалета в луже собственной блевотины.- Ты приедешь на похороны? – спросил Ясуо по окончании своего недолгого рассказа, и Манабу отрицательно помотал головой, лишь через секунду вспомнив, что приятель не может этого видеть.- Нет. Не приеду, - неожиданно глухим голосом ответил он, и Ясуо не стал уговариваться или настаиваться.- Как хочешь, - просто ответил он. – Будешь проездом – звони.Попрощавшись, Манабу нажал на сброс и невидящими глазами уставился за окно, где в вечерней темноте все равно ничего нельзя было разглядеть. Он подумал о том, что надо было объяснить Ясуо причины своего отказа, что приезжать он не захотел не потому, что не любил Торио и не ценил память о нем, а просто от того, что хорошо знал: проводы бездыханных останков некогда любимых людей – бессмысленное и никому не нужное дело, которое не утешает живых и уже не радует умерших. Манабу хорошо усвоил это, еще когда прощался с родителями. Но почему-то в это мгновение у него мелькнула шальная мысль о том, что если бы умер Таа, он сорвался бы, как с низкого старта, и отправился бы в Токио первым же поездом. Он сам не знал, почему думал так.В тот вечер он купил бутылку французского вина, самого дорогого, какое смог найти – потрясающую выпивку, которую его умерший друг точно никогда не пробовал – и, стоя на балконе, глядя в чистое небо с тусклыми звездами, выпил ее всю прямо из горлышка. Почему-то в этот момент думая о своем первом настоящем друге, Манабу искренне верил, что тот одобрил бы такие простые, но искренние поминки.- Мы с тобой еще обязательно встретимся, придурок, - произнес Манабу, по-прежнему глядя в ночное небо. – Обязательно. И я тебя прибью за то, что ты сдох так бессмысленно.Манабу никогда не верил в загробную жизнь, но почему-то в тот вечер точно знал, что так и будет. Потому что не могло быть такого, что они с Торио никогда больше не увидятся.Спустя еще несколько лет, когда Манабу вернулся в Токио, он созвонился с Ясуо и выяснил, где именно похоронен его друг. По странному стечению обстоятельств последний приют он обрел на том же кладбище, где были похоронены родители. С горечью Манабу подумал тогда, что в этом заключается злая ирония: все люди, любившие его, уйдя из жизни, навсегда остались вместе. И если родителям Манабу принес большой букет белых цветов и некоторое время постоял у надгробной плиты, то для друга у него не нашлось подарка, как и сил, чтобы побыть рядом с его могилой подольше. Уходя с кладбища, Манабу думал о том, что в мир иной Торио унес с собой часть его самого.Но все это произошло значительно позже, а за последнюю пару лет, проведенную в Саппоро, с Манабу случилось еще одно важное событие.…К окончанию университета Манабу стал уже достаточно известным в своих кругах фотографом. Теперь он не стеснялся брать за свои услуги приличную плату, потому как, сравнивая результаты своего труда с достижениями коллег по цеху, приходил к выводу, что на общем фоне его фотографии смотрятся выгодно. Кроме того, у Манабу уже имелась неплохая подборка творческих снимков, коллажей и баннеров, сделанных не на заказ, а для собственного творческого удовлетворения, в связи с чем молодой фотограф подумывал о создании собственного сайта для демонстрации галереи. А еще Манабу арендовал небольшую студию и все меньше работал на выезде, справедливо считая, что теперь может себе это позволить. Одним словом, дела шли в гору, и он не собирался останавливаться на достигнутом.Как-то раз, когда до выпускных экзаменов оставались считанные месяцы, у Манабу выдался свободный вечер, что в последнее время случалось крайне редко. Манабу решил посвятить его себе, прогуляться по городу, разумеется, с фотокамерой, а заодно где-нибудь поужинать.Задуманное он тут же привел в исполнение, а когда нагулялся и проголодался, заглянул в первый попавшийся ресторанчик, выглядевший дорого, но при этом уютно. Зарабатывая все больше, Манабу приходил к выводу, что деньги облагораживают, и хотя большая часть его одногруппников – творческих оборванцев – любила рассуждать о том, что истинный художник должен был голодным, и богатство – это не главное, со временем, Манабу приходил в выводу, что хотя слова эти звучат хорошо и складно, от истины они далеки. Чем богаче человек – тем больше ему доступно, и теперь, когда он жил не только и не столько на средства родителей, Манабу осознавал, что его фантазию и творческие порывы ничто не сдерживает. Он брался лишь за интересную работу и имел возможность трудиться и отдыхать в таком режиме и порядке, в каком ему самому хотелось. Впрочем, выходные у него случались нечасто, потому как Манабу очень любил рабочий процесс.Сидя в дорогом ресторане и рассматривая на просвет рубиновое вино в бокале, которое он заказал не столько потому, что любил подобные напитки, а сколько от того, что такое вино соответствовало этому месту, он почему-то в очередной раз вспомнил о брате."Интересно, как он там?" – задался вопросом Манабу и поглядел на свои некогда переломанные пальцы. Из пяти нормально функционировали только два, большой и безымянный, все остальные почти не сгибались, а мизинец вообще потерял всякую чувствительность. Врачи долго объясняли, что именно повреждено, и рассуждали о том, как бесконечный ряд операций и долгое лечение помогут частично восстановить природные функции. Но Манабу не нужно было это частичное восстановление – чтобы хорошо играть на гитаре, были необходимы абсолютно здоровые руки.Только теперь, когда Манабу сидел в дорогом заведении, слушал приглушенную музыку и пил сухое вино, ему неожиданно пришла в голову мысль, что по итогу все сложилось не так уж плохо. Он был еще совсем молод, но его успехи на профессиональном поприще превышали достижения иных, намного более зрелых и состоявшихся людей. Прежде он и подумать не мог, что фотография так захватит его, что он сможет наслаждаться подобной работой, и, что самое главное, у него раскроется неожиданный талант. А каким Манабу стал бы музыкантом, можно было только гадать. Некстати вспомнился Торио и печальное завершение его жизни. Вокалист тоже был талантлив, обладал потрясающим голосом, писал неплохие песни, да и в принципе всегда оставался отличным парнем, душой компании. Только разве всего этого ему хватило для долгой и успешной жизни?..Вздохнув, Манабу попытался отвлечься от невеселых мыслей и поглядел по сторонам, неожиданно заметив за соседним столиком красивого парня. Светловолосый европеец – почему-то Манабу показалось, что этот гость прибыл именно из Европы, а не из Америки, например, – напряженно всматривался в меню и имел откровенно растерянный и несчастный вид. Первое, что предположил Манабу, и как оказалось впоследствии, не ошибся, у молодого человека возникли трудности с языком, и теперь он без особого успеха силился понять, как сделать заказ.Парень понравился Манабу, и он сразу подумал, почему бы не прийти на помощь. Отсутствие знания английского, по умолчанию считавшегося интернациональным языком, Манабу не смутило, зато он подумал о том, что у него еще ни разу ничего не было с европейцами, а вечер, плавно переходящий в ночь, по-прежнему не был ничем занят. Приглядевшись внимательней, Манабу, уже научившийся неплохо определять на глаз, стоит ли заигрывать с тем или иным представителем своего пола, поднялся с места и шагнул к столику незнакомца.- Вам нужна помощь, - медленно и четко проговорил он, и парень, увлекшийся изучением неподдающегося меню и не заметивший его появления, вскинул голову и неуверенно улыбнулся.- Похоже на то, - признался он.Говорил иностранец с таким чудовищным акцентом, что Манабу не сразу узнал родной язык. Однако выглядел он просто потрясающе: у него были светлые волосы средней длины, большие голубые глаза, а такой улыбкой вполне могла гордиться какая-нибудь голливудская звезда. Одет парень тоже был строго и прилично, и Манабу сразу обратил внимание на его руки, ухоженные и красивые.- Давайте подскажу, что нужно, - дружелюбно предложил парню он и без приглашения уселся рядом на свободный стул, решая сразу действовать и не растягивать процедуру знакомства надолго. Только глядя на прямой нос незнакомца, четко очерченные губы и немного растрепанную челку, Манабу поймал себя на желании не столько случайного секса, сколько неслучайной фотосессии – можно даже не одной."Модель, наверное", - решил Манабу, оценив придирчивым взглядом незнакомого парня, который в это время заулыбался еще радостней.- Вот здорово. Я буду очень благодарен. Спасибо вам, - язык тот знал плохо, но говорил смело и уверено – Манабу не сомневался, что с таким подходом иностранец быстро освоит лингвистические премудрости японского, если, конечно, задержится в стране подольше.- Меня зовут Манабу, - представил он и протянул вперед правую руку, не столько отдавая дань европейской традиции приветствия, сколько желая прикоснуться и оценить по рукопожатию, что за человек перед ним.- Алекс, - назвал свое имя парень и с готовностью сжал ладонь нового знакомого в своей.Прикосновение Манбау понравилось. Пальцы оказались теплыми и сухими, и хотя сжимал парень некрепко, не возникало сомнения, что руки у него достаточно сильные. При этом смотрел он прямо в глаза Манабу честно и открыто, отчего последний почувствовал себя неловко при мысли, что минуту назад собирался сразу и беззастенчиво предложить себя этому человеку.Сперва Манабу думал, что разговора не выйдет: о чем можно беседовать с иностранцем, который с трудом связывает два слова и допускает такие ошибки, что не то, что слух режет – даже понять, о чем идет речь, непросто. Однако обаяние Алекса смягчило все острые углы, и Манабу сам не заметил, как заслушался и залюбовался.Парень поведал, что приехал из Нидерландов, что его пригласили сотрудничать по работе, что на изучение языка дали совсем немного времени, и теперь уже месяц, живя в Японии, он ужасно мучается от того, что никто его не понимает.- Ну, я вроде бы понимаю, - неуверенно признался Манабу, и Алекс радостно кивнул:- Вы первый такой человек. Почти первый. Хоть кто-то!Далее они попробовали обсудить какие-то мелочи, вроде погоды и перелетов международными авиалиниями, а потом Манабу спросил, кем Алекс был по профессии.- Я - математик, - сообщил тот и, не удержавшись, рассмеялся, когда увидел, как вытянулось лицо Манабу.- Математик? – переспросил тот, подозревая, что иностранец просто перепутал слова."Слово "модель" можно спутать со словом "математик"? – спросил сам себя Манабу и решил, что это вряд ли.- Не похож? – весело поинтересовался у него Алекс, и Манабу был вынужден признать:- Совсем не похож, - с опозданием понимая, что может обидеть такими словами.В представлении Манабу математиками были седовласые бородатые старцы, либо же несимпатичные мужчины неопределенного возраста с плохой кожей в немодных очках. Алекс не был похож на математика, с какой стороны не взгляни, но неожиданно Манабу отметил, что и моделью он посчитал нового знакомого сгоряча. У Алекса, несмотря на улыбку, было достаточно жесткое выражение глаз, он смотрел пытливо, словно заглядывая в душу, и от понимания этого Манабу стало немного не по себе. За мальчиками-моделями он никогда не замечал подобного.- Но я математик, - заверил его Алекс. – И приехал в вашу страну на один проект. Очень важный.Манабу в ответ только кивнул, отмечая про себя, что сколько бы он не работал с людьми, все равно найдутся такие, которые удивят его.В тот первый вечер они многое узнали друг о друге, и языковой барьер не стал помехой. Алекс рассказал, что у него много родственников в Голландии: родители, две сестры, брат и даже собака, которая тоже считалась едва ли не членом семьи. Что тяга к точным наукам у него появилась еще в раннем детстве, а вот с языками всегда были проблемы. Что в юности Алекс занимался бальными танцами, и это ему ужасно не нравилось. А еще, что ему двадцать девять лет, в Японию он приехал на два-три года – зависит от того, как пойдут дела – и считает эту поездку невероятным приключением.- Я рад, что познакомился с тобой, - сообщил Алекс, когда, прощаясь, Манабу предложил обменяться телефонами. – Я ведь только с коллегами общаюсь. А математики такие нудные.- Не все, - слабо улыбнулся Манабу, и Алекс тут же вернул ему улыбку.Оказалось, что парень был совсем невысокого роста, вровень с Манабу, но значительно шире в плечах, и хотя это сложно было оценить на глаз, Манабу предположил, что фигура у Алекса просто отличная.Он даже подумать не мог, что случайная встреча в ресторане и знакомство, затеянное ради разового секса, обернется чем-то более серьезным. Почему-то когда они встретились во второй раз, у Манабу даже мысли не возникло приглашать нового знакомого к себе для известных целей. И хотя на прощание Алекс поцеловал его, Манабу все равно решил не спешить, сам не понимая причин своей внезапной скромности.Они встречались каждый день, а созванивались и того чаще. Манабу понял, что Алекс занял все его мысли, и с удивлением отметил, что ему даже удалось потеснить Таа, который в свое время захватил всю его душу, и который теперь вспоминался значительно реже. Когда дело дошло до физической близости, Манабу был вынужден признать, что так хорошо ему еще ни с кем не было, однако оценивая трезво, он понимал, что причина была не в каких-то особенных умениях нового любовника, а просто в его собственном отношении к нему.Наутро Алекс ушел на работу, не разбудив его, но оставив приготовленный завтрак, а Манабу, проснувшись и обнаружив этот неожиданный сюрприз, подумал, что, наверное, впервые в жизни влюбился.…Их роман разворачивался стремительно быстро, и порой Манабу, в принципе не имевший до этого постоянных отношений с кем бы то ни было и слабо понимающий, что они из себя представляют, казалось, что происходящее – какой-то странный, но в любом случае приятный сон.Окончание университета и прощание с одногруппниками прошли будто мимо него: Манабу даже не пришел на финальную пьянку, задуманную как выпускной, потому что интересней было провести вечер в компании Алекса. Через месяц после знакомства Манабу перебрался жить к нему, поставив таким образом своеобразную точку на разгульной жизни и собственном одиночестве.Некоторое время все шло благополучно и достаточно обыденно. Манабу еще шире развернул свою творческую деятельность, создал собственный сайт, поднял цены на услуги с учетом того, что теперь он был специалистом с соответствующим образованием, и впервые в жизни понял, что стал счастливым.У Манабу было все: благополучие в личной жизни и успехи в карьерном росте. Алекс был готов носить его на руках, и иногда Манабу не без улыбки думал, что если б он был девушкой, тот уже сделал бы предложение руки и сердца, даже несмотря на короткий срок их отношений. От заказов Манабу тоже не знал отбоя, он разрывался и горел на работе, но такое положение дел только радовало.То, что он становился известным и популярным в соответствующих кругах, сыграло свою роль. Прошло не так много времени после окончания учебы, когда Манабу неожиданно позвонили и предложили принять участие в выставке. Предложение оказалось не просто заманчивым – оно являлось счастливым билетом в будущее и возможностью сделать большой шаг вперед. Тематика выставки – "Планета людей" – крайне импонировала Манабу. Кроме него, приглашены были иные молодые и перспективные фотографы, и Манабу осознавал, что если он примет участие и заявит о себе, из "подающих надежды" он сразу перейдет в разряд "популярных" фотографов, а там и до "знаменитых" рукой подать. Умом Манабу понимал, что соглашаться надо, не задумываясь, но была одна проблема – для участия следовало отправиться в Токио, ведь именно там и организовывалось важное мероприятие.Одновременно с этим приглашением Манабу получил еще одно. Большая известная редакция готовила раритетное издание дорогих книг об истории архитектуры Токио и подбирала штат фотографов. Целая серия книг требовала качественных красивых фотографий. Манабу не нравилось снимать дома и сооружения, но гонорар обещал быть просто баснословным, если результаты его работы удовлетворят заказчика, а он сам еще не стал настолько обеспеченным, чтобы отказываться от возможности подзаработать на хорошую машину, о которой он уже давно мечтал. Вот только, опять же, участие в проекте требовало немедленной смены места жительства в пользу столицы.Некоторое время Манабу мучился и не знал, какое решение принять, в итоге не придумав ничего лучше, чем поделиться с Алексом. Обо всех перипетиях его жизни, о брате, из-за которого он, собственно, и не желал ехать в город, где все напоминало о семье, Алекс не знал, но Манабу решил хотя бы поставить его в известность о том, что ему предлагают выгодную работу в другом месте.- Это же прекрасно! – неожиданно просиял Алекс, когда услышал новость и сразу пояснил ничего не понимающему Манабу, который, наоборот, ожидал, что парень расстроится из-за перспективы расставания: - Просто мне, похоже, тоже придется перебраться в Токио – дальнейшие разработки будут проходить там. Посчитали, что всем так будет удобней. Я не знал, как тебе сказать, и что вообще нам с тобой теперь делать, а тут такая удача.Алекс радовался как ребенок, увидев неожиданное решение всех своих проблем, а Манабу вымученно улыбался и думал о том, что все решилось без его участия. И как бы ни хотелось возвращаться в город, с которым связывало столько неприятных воспоминаний, у него не осталось ни единого повода, чтобы остаться в Саппоро.На день рождения Манабу, который они успели отметить дома, Алекс подарил ему "Ягуар" – не самый новый, но тот самый, о котором Манабу так мечтал, и именно на этом автомобиле они отправились в столицу навстречу светлому будущему, в которое оба безоговорочно верили. Лишь в глубине души Манабу грызло какое-то неприятное предчувствие, на котором он старался не сосредотачиваться.В первое время все действительно складывалось благополучно и как нельзя лучше. Алекс продолжал работу над своим проектом, а Манабу приступил к подготовке к выставке и к работе с редакцией. Если второе было скучным и заурядным – мероприятием, на которое Манабу согласился исключительно ради денежной выгоды, то за выставку он принялся всерьез. Манабу знал, что он обязан заявить о себе, что именно его фотографии должны эффектно выделиться на фоне всех прочих, прогреметь в культурных кругах столицы и сделать ему имя. Манабу хотел стать знаменитым, и сам не понимал, что двигало им в больше мере – стремление к славе, к богатству, либо же желание просто потешить свое честолюбие.Но возвращение в город подействовало на Манабу странным образом. Если в первое время он занимался своими делами, устраивался после переезда и помогал освоиться Алексу, то едва все более-менее утряслось, мысли его невольно вернулись к далекому прошлому, с которым связывал этот город.Все чаще он думал о Таа – последнем близком родственнике, который у него остался на этом свете. Лет прошло немало – Манабу отметил, что скоро наступит осень и ровно семь лет, как они попрощались с братом. Многое померкло за это время, растеряло свою важность и значительность: если поначалу после переезда в Саппоро Манабу от души проклинал брата за то, что тот изувечил его тело, а заодно и поставил крест на будущем, то теперь, когда все в жизни складывалось успешно и благополучно, ненависть слегка померкла. Манабу не осуждал Таа, не винил – не потому, что долго думал о нем и простил, а просто от того, что ему стало отчасти безразличны события, имевшие место в далеком прошлом. Манабу был счастлив и успешен, и не имело смысла копаться в детских обидах и переживаниях. Однозначно он мог признать, что отвращения к брату в его душе не осталось, однако как окрестить непонятное чувство, слабо шевелящееся под сердцем, когда он думал о Таа, не знал.И когда после переезда все немного улеглось, когда у Манабу появилось свободное время на мысли и размышления, он поймал себя на странном желании увидеть брата. Осознание этого в первый момент показалось ненормальным и диким, Манабу даже отмахнулся от дурацкого порыва, но на следующий день он поймал себя на схожих мыслях, и в последующий – снова. Поэтому, когда у Манабу выдался выходной, а Алекс был занят на работе, он плюнул на все предостережения внутреннего голоса и решил: "А почему бы и нет?" Манабу подумал, что он может украдкой хотя бы поглядеть на брата, а как поступать дальше, подходить ли к нему, пробовать ли общаться – он решит позже.Как найти в многомиллионном мегаполисе одного конкретного человека у Манабу не возникло вопроса: он сразу же отправился к родительскому дому и обратился к соседке, которую они неофициально попросили присматривать за квартирой, и которая наверняка знала, где сейчас старший брат.- Вас не узнать! – восхищенно поглядывала на него старушка, пока Манабу сдержанно улыбался и терпеливо принимал комплименты в ожидании момента, когда наконец сможет задать волнующий его вопрос. – Так повзрослели, похорошели…Манабу знал, что слова эти не являлись лестью: по сравнению с тем, каким он был прежде, разница была действительно разительной. И наблюдая за выражением восхищения старенькой соседки, он думал только о том, как удивится Таа, когда увидит его. То есть, если увидит.- Вы не знаете, где сейчас Таа? – спросил он, прерывая безудержный словесный поток, и когда соседка замолчала, глядя на него удивленно, пояснил: - Так вышло, что в последнее время мы потерялись.- Как же так? – всплеснула руками старушка. – Вы же братья! Всегда были такими хорошими друзьями…Про себя Манабу подивился, почему в представлении некоторых людей понятие родственников автоматически означает хорошее отношение, но вслух ничего не сказал, только вздохнул с горестным выражением лица:- Это долгая история. Я никак не могу с ним связаться и уверен, Таа тоже не знает, где найти мой новый номер телефона. Подскажите, где он живет теперь? Меня же столько лет не было в Токио…Как и следовало ожидать, у сердобольной соседки и мысли не возникло, что Таа может не желать возвращения потерянного брата в свою жизнь, и адрес она тут же суетливо записала на каком-то клочке бумаги, вырванном из старой записной книжки.Стоя во дворе перед подъездом, Манабу разглядывал записку, сделанную неверной старческой рукой, и с удивлением отмечал, что визит в родительский дом не вызвал столько волнения, сколько несчастный огрызок бумаги в его руках. Манабу отмечал, что у него немного подрагивают пальцы, и сам не понимал, отчего так переживает. Заботливая соседка, кроме адреса, записала еще и номер телефона брата, только звонить ему Манабу точно не планировал.Решительно тряхнув головой, он положил листочек в карман пиджака и направился к своей машине, с опозданием вспомнив, что даже не заглянул в саму квартиру: ключей у него не было, но ведь можно было попросить у соседки. Однако почему-то в тот момент даже мысли такой не возникло.Таа снимал квартиру недалеко от их родного дома, Манабу добрался туда за каких-то пятнадцать минут, потратив на поиски совсем немного времени. Отыскав нужный подъезд большой многоэтажной высотки, он притормозил и заглушил мотор, однако выходить из машины не стал. Дом выглядел как самый обыкновенный, подобных в районе было великое множество, и Манабу в эту минуту подумал, что дом похож на самого Таа: обычный, ничем непримечательный.Около получаса Манабу сидел в машине и гипнотизировал подъезд. Периодически из него выходили люди, иногда наоборот кто-то заходил внутрь, но Таа, разумеется, не появлялся – такое совпадение, чтобы брат вышел как раз, когда приехал Манабу, сложно было даже вообразить. А еще через некоторое время бессмысленного бдения, Манабу отругал себя за детское поведение, резко повернул ключ в зажигании и сдал назад, проклиная собственную глупость.В тот момент он был уверен, что отмахнулся от своей идиотской затеи увидеть брата, и что больше не вернется сюда. Однако на следующий день он проснулся рано утром, задолго до того, как встал Алекс, который обычно уходил, когда Манабу еще сладко спал. Ворочаясь без сна в постели, Манабу чувствовал невыносимую головную боль и все думал о том, что если подъехать к дому Таа пораньше, наверняка можно увидеть, как тот выходит на работу. Манабу знать не ведал, чем теперь занимался старший, но должен же тот был работать где-то? За тонированными стеклами "Ягуара" он все равно никого не рассмотрел бы, и стало быть, Манабу совершенно безнаказанно мог понаблюдать за ним.Вздохнув, он выбрался из-под одеяла и направился на кухню варить кофе.…К дому Таа Манабу приехал, когда стрелка часов еще не добралась до "восьмерки". Удивленному его ранним подъемом Алексу пришлось соврать о неотложных делах и необходимости запечатлеть какие-то здания на рассвете в соответствующем освещении. Почему-то стыда за собственную ложь Манабу не испытывал – все его мысли были заняты другим.Он не мог знать, получится ли сегодня подкараулить Таа, но в душе поселилось предчувствие, что именно в этот день он увидит брата. У Манабу душа замирала, и сердце пропускало удары каждый раз, когда открывалась нужная ему дверь, но Таа все не появлялся. И когда Манабу в очередной раз принялся ругать себя, решая, что вот теперь он точно должен уехать насовсем, подъездная дверь распахнулась, выпуская его старшего брата. Манабу не сразу понял, что застыл на месте, вперив взгляд в окно, что задержал дыхание, а руль сжал здоровой рукой так сильно, что побелели пальцы.В первое мгновение у Манабу возникло чувство, что он вернулся на семь лет назад, потому что Таа совершенно не изменился. На брате были обычные серые, местами драные джинсы, легкая стильная ветровка и небольшая сумка через плечо – Манабу знал, что в таких обычно носят эскизы. Прическа у Таа осталась та же: неровно подстриженные волосы до лопаток, пряди покороче были выкрашены в пепельный цвет, а пряди подлинней оставлены натурального, черного цвета. И даже на большом расстоянии Манабу рассмотрел, что лицо брата, как и уши, украшал многочисленный пирсинг."Где он работает, что ему такое позволяется?.." – проскочила у Манабу мысль, чтобы тут же исчезнуть: как раз в этот миг Таа повернул голову в его сторону.Сердце Манабу болезненно сжалось, и он сцепил зубы, потому как показалось, что сейчас заскулит в голос под этим взглядом. Манабу от себя не ожидал такой реакции на появление Таа, к которому даже успел морально подготовиться – собственное поведение поражало его самого.Брат стоял всего в нескольких метрах от его автомобиля и, конечно, за темной тонировкой не мог ничего видеть. Задумчивым взглядом он скользнул по его машине, глаза даже на мгновение не задержались, а потом Таа развернулся и пошел куда-то в сторону парковки. Манабу отметил, что теперь старший не подводил глаза черным карандашом, а еще что у него был очень усталый измученный вид и раскрасневшийся нос, словно Таа простудился или страдал от аллергии. Ничего красивого или привлекательного в долговязом тощем брате не было, выглядел он как самый обыкновенный студент-неформал, но все это Манабу понимал умом, в то время как душа разрывалась на части. Манабу не знал, почему реагирует так, только чувствовал, что у него щиплет в носу, а легкие разрывает болью, потому что он слишком долго не дышал.Таа давно скрылся за поворотом, а Манабу все также сидел и неотрывно смотрел в одну точку. Прошло какое-то время, прежде чем он шумно выдохнул и прижался лбом к собственным рукам, сложенным на руле. В этот миг Манабу думал только о том, что ничего не прошло: сам факт существования Таа по-прежнему затрагивал невидимые струны в его душе. И что время ни черта не вылечило, только хуже сделало: Манабу стало физически плохо, когда он увидел своего брата.…Несколько последовавших дней Манабу ходил как сомнамбула, отрешенный и потерянный. Все валилось из рук, сосредоточиться на работе не получалось и хотелось выть в голос от собственного бессилия и неспособности собраться.- Ты не заболел? – участливо спрашивал его Алекс и заботливо прикладывал ладонь ко лбу. – Ты такой бледный в последнее время…Но Манабу лишь отрицательно качал головой и тянул вымученную улыбку, уверяя, что просто заработался. Мыслями в этот миг он был далеко – вместе с братом, которого не видел столько лет.Манабу не понимал, что именно испытывал, но задав себе вопрос, почему именно он так страдает и мучается, понял, что точно не от ненависти. Со временем прежние эмоции позабылись, Манабу не мог точно вспомнить, какие именно чувства наполняли его сердце в присутствии брата, но одно он осознавал точно – это было не отвращение. А еще он ловил себя на том, как представляет себя, выходящего из дорогой машины, такого преобразившегося и привлекательного, и направляющегося к Таа, который будто случайно проходил мимо. Как удивится брат, как распахнутся в неверии его глаза, и как он неуверенно улыбнется и назовет его по имени, спрашивая, действительно ли это тот самый Манабу, которого он знал.Манабу пытался гнать детские фантазии, но против воли они возвращались к нему снова и снова. Он воображал, что, быть может, Таа тоже не испытывает к нему прежнего презрения: в конце концов, прошло столько лет, они оба выросли, и те гадости, которые делали друг другу, остались в прошлой жизни. В самых смелых мечтах Манабу рассказывал Таа, что ни о чем не жалеет, что ему нравится быть фотографом. А еще делится своими чувствами о том, что порой очень скучает по родителям и, в том числе, по отчиму, который за десять лет, прожитых вместе, стал ему родным отцом."Что я как девочка малолетняя?" – на пятый день бессмысленных терзаний возмутился Манабу собственным поведением. – "Что мне стоит просто взять и подойти к нему?.."Манабу действительно ничего не мешало разыграть маленький спектакль, в котором он будто бы случайно окажется во дворе Таа и столкнется с ним нос к носу, когда тот будет выходить из дома. Манабу верил, что сможет обставить все так, что брат поверит в случайность этой встречи. А потом, когда пройдет первое удивление Таа, можно попытаться завести непринужденный разговор о каких-то мелочах, отвечая на приличествующий ситуации вопрос "как дела?".Ухватившись за эту идею, Манабу понял, что должен привести ее в исполнение, иначе не сможет спокойно жить дальше. И хотя он не знал, как отреагирует Таа на его появление, философски рассуждал, что лучше сделать и пожалеть, чем вообще не сделать, а потом ходить, кусать локти и гадать, как бы оно вышло, если бы он все же попытался.В одно утро, поднявшись пораньше, Манабу убил в ванной у зеркала больше часа времени, старательно укладывая волосы и рассматривая себя со всех сторон, желая убедиться, хорошо ли сидит стильный дорогой костюм. До этого он перевернул вверх дном собственный шкаф с вещами, подбирая наряд, в котором стоит появиться перед братом спустя семь лет. Если тот же Алекс очень просто относился к подобным вещам и чаще всего даже внимания не обращал на такие мелочи, как соответствие цвета рубашки цвету пиджака, то в том, что Таа, как художник и дизайнер, отмечает детали, Манабу не сомневался. Очки он решил не надевать в принципе, памятуя, как в детстве Таа смеялся и дразнил его. Разумеется, теперь они уже были взрослыми, но почему-то Манабу все равно опасался надевать стильный аксессуар. Наконец удовлетворившись собственным внешним видом, Манабу выдохнул, пожелал себе удачи и отправился к Таа.Он так спешил, что приехал на полчаса раньше необходимого. Хотя Манабу не мог утверждать, что Таа каждый раз уходит в одно и то же время, ставку делал все же на то, что брат появится в том же часу, что и в прошлый раз.Манабу бросало то в жар, то в холод, он изо всех сил пытался собраться и не нервничать, чтобы выглядеть непринужденно. С собой он взял фотоаппарат, чтобы изобразить, будто запечатлевает на фото обычный городской двор, выполняя всю ту же работу для редакции, которая готовила выпуск книг об архитектуре. Про себя Манабу отмечал, что эта тема может положить начало их беседе, если Таа, конечно, захочет с ним говорить.Когда дверь подъезда распахнулась, и на улицу шагнул брат, Манабу невольно вздрогнул и вцепился в ручку дверцы машины, собираясь толкнуть ее и быстро выбраться наружу, но в последний момент замер, как громом пораженный. Вместо того чтобы направиться на парковку, как в прошлый раз, Таа придержал подъездную дверь, и следом за ним на улицу легкой походкой выпорхнула миниатюрная девушка.Будто в замедленной съемке ошарашенный Манабу наблюдал, как, прикрыв за нею дверь, Таа по-хозяйски обнял девушку за талию, как та, улыбнувшись, повернула к нему голову, и как он легко поцеловал ее в губы. А после, не размыкая объятий, они пошли прочь.С опозданием Манабу понял, что отпрянул от окна и вжался в спинку сидения, неосознанно прижимая руку к груди, потому что невыносимо разболелось сердце. Отстраненно он отмечал, что девушка вышла из дома Таа с утра, и стало быть, она ночевала у брата, а может, вообще жила здесь. И что старший обнял ее так по-свойски и поцеловал так спокойно, как ведут себя только с давно любимыми людьми. Девушка явно не была случайной, Таа наверняка уже давно был с ней."А девушка ли? Может… Может, жена?.." – спросил внутренний голос, и Манабу физически почувствовал, как горло сжал рвотный спазм, а в душе поднялось неконтролируемое отвращение. В тот миг при мысли о том, что Таа мог оказаться женатым, Манабу испытал настолько гадливое чувство, какое не переживал никогда в жизни.- Ненавижу… - беззвучно, одними губами прошептал он, по-прежнему не двигаясь, глядя вслед удаляющейся влюбленной парочке.Как тогда Манабу добрался до дома без происшествий, он сам не знал: голова кружилась, ровно дышать не получалось, и он лишь судорожно вдавливал педаль газа, не желая задумываться о том, что за мутная пелена встала перед его глазами. Так плохо, как в тот момент, ему не бывало прежде.…Выносить общество Алекса, который весь вечер смотрел на него с сочувствием и допытывался, что произошло, у Манабу не получалось: рассказывать что-либо он был не настроен, а постоянно сохранять на лице спокойное умиротворенное выражение не получалось. Наконец сославшись на то, что ему надо поработать, он удалился в комнату, служившую своего рода кабинетом, и только там выдохнул с облегчением.Об Алексе, о его беспокойстве Манабу особо не думал в тот момент, больше волновали собственные рехнувшиеся чувства. Он сам не знал, почему так взбесился, увидев Таа с девушкой, и почему решил, что это не очередная девочка на одну ночь, каких у брата всегда было великое множество, а нечто действительно серьезное. Некоторое время он мерил шагами комнату, не думая ни о чем конкретном, а перед глазами стояла картинка, подсмотренная утром: Таа, обнимающий за талию девушку, уходящий с ней куда-то.Бессильно застонав, Манабу понял, что надо себя отвлечь, заранее зная, что с работой сегодня уже не сложится. Однако он все равно сел за компьютер, решив, что лучше интернета ничто не способно сбить с мыслей. Запустив браузер, Манабу призадумался, чем именно развлечься – посмотреть ли фотографии своих будущих конкурентов, либо же скачать пару альбомов какой-нибудь хорошей музыки – когда неожиданно его посетила мысль, никогда не приходившая на ум прежде. Манабу задался вопросом, а не зарегистрирован ли Таа в каких-нибудь социальных сетях?Манабу не увлекался подобным, пребывая в твердой уверенности, что просиживание дней в интернете, общение с виртуальными знакомыми и прочее – прерогатива подростков, но никак не взрослых людей. До бывших одноклассников, с которыми хотелось бы поддерживать связь, ему дела не было, и пару регистраций, которые создал в свое время Манабу, были вынужденной мерой: так получалось, что на некоторые интересующие его страницы нельзя было прорваться, не имея профиля, например, в том же facebook. Возможно, именно поэтому он никогда не задумывался о том, что Таа мог придерживаться иной позиции и иметь хоть какую-то активность в сети. Недолго думая, Манабу набрал имя брата в поисковике, и сразу получил ссылку на его страницу. Первые несколько секунд он сидел, не дыша и даже не шевелясь, вглядываясь в фото Таа на аватаре. Старший не слишком усердствовал, желая выглядеть на заглавной странице привлекательно: создавалось впечатление, что на фото брата запечатлели с перепоя, растрепанного и с сигаретой в зубах, да к тому же еще и с голыми плечами – у Манабу не возникло сомнений, что в момент фотографирования тот был полуголым.- Уёбище… - прошептал Манабу, непонятно почему злясь, и принялся просматривать страницу в поисках интересной информации.Теперь ему было даже смешно думать, что не далее как утром, он всерьез собирался попробовать заговорить с братом, втайне надеясь на то, что у них сперва завяжется беседа, а потом даже наладятся какие-то отношения. Утреннее настроение будто ветром сдуло, и Манабу чувствовал себя так, как чувствуют люди во время внезапной перемены погоды – когда резко понижается или опускается атмосферное давление, может разболеться голова. А Манабу казалось, что у него болит душа из-за этих внезапных перепадов, от того, что хрупкую надежду неизвестно на что внезапно захлестнуло обжигающей волной ненависти. О причинах перемен Манабу заставлял себя не задумываться.Профиль у Таа оказался самым обыкновенным, ничего занимательного Манабу не нашел. Брат указал, какой университет закончил и приписал два места работы, первое из которых он сменил на второе. В разделе фотографий Манабу нашел немного снимков с каких-то вечеринок и гулянок. Просматривая фото с корпоративов, Манабу понял, что не стоит удивляться неформальному виду Таа: он работал в такой творческой конторе, где все сотрудники выглядели не скучнее него. А еще Манабу обнаружил с десяток фото, на которых Таа обнимал ту самую девицу, которую он пронаблюдал с утра. Девушку звали Анеко, и, судя по датам, с Таа она была уже несколько лет.Манабу поразился, как не сломал мышку – просматривая фото, он сжал ее пальцами настолько сильно, что пластик под ними жалобно затрещал. Манабу злило то, что он видел: даже сам факт того, что он нашел страницу Таа в интернете, вызвал в душе исключительно лютую ярость. Его раздражало все: от фотографий, на которых Таа не стеснялся обжиматься со своей девкой, до самого факта того, что у Таа было более пятисот друзей в списке контактов.Манабу сам не понял, зачем развернул на весь экран одну из фотографий брата, где тот казался даже немного симпатичным: Таа глядел в пол-оборота, не донеся до губ сигарету, и неуверенно улыбался. Манабу долго смотрел на это фото немигающими глазами, но отнюдь не любовался – наоборот, в душе поднималось отвращение, а в голове крутились мысли о том, как сильно, как люто он ненавидит брата. И что ничего за семь лет не изменилось, если даже не усугубилось.Услышав за спиной звук поворачивающейся дверной ручки, Манабу вздрогнул, рука с мышкой интуитивно дернулась, и он чуть было в спешке не закрыл браузер, в последний миг остановив себя. В конце концов, ничего предосудительного он не делал, а Алекс мог решить, будто он что-то скрывает или прячет.Бесшумно подойдя сзади, Алекс опустил руки на его плечи и осторожно погладил.- Кто это? – без особого интереса спросил он, глядя на фото Таа, и Манабу только вздохнул.- Это мой брат.Руки Алекса на мгновение замерли, пальцы, которыми он запутался в его волосах, остановились, а потом он снова принялся легко массировать его затылок.- Совсем на тебя не похож, - наконец проронил он.- Неудивительно, - усмехнулся Манабу. – Мы сводные. Моя мать вышла замуж за его отца.- Вот оно что, - произнес Алекс просто потому, что надо было что-то ответить, и сразу добавил: – Ты не говорил, что у тебя есть брат.- Мы не общались с момента смерти родителей, - пожал плечами Манабу. – Он всегда ненавидел меня, а еще… Еще это он переломал мне пальцы.Откровение поразило Алекса, он перестал поглаживать Манабу по голове, замер и неуверенно, будто не веря в услышанное, уточнил:- Ты же говорил, что дверь из-за сквозняка захлопнулась…- Это официальная версия, - горько усмехнулся Манабу. – Для родителей, чтоб не расстраивались. Ну и для всех остальных, чтобы не пугались. А на деле Таа со всей дури дал этой дверью мне по руке.- Может, он не специально?.. – осторожно предположил Алекс, и Манабу неожиданно расхохотался в голос.- Да как же! – быстро отсмеявшись, выдохнул он. – Ты будто не услышал. Он ненавидит меня, говорю. Манабу не мог видеть, но понял, что Алекс сокрушенно покачал головой, однако вслух ничего не сказал, видимо, будучи не в силах подобрать правильные слова.- А сегодня я его встретил. Случайно, - продолжал рассказывать Манабу. – Вот и вспомнилось чудесное детство.- Ты из-за этого так расстроился? – понимающе протянул Алекс.- Да, из-за этого, - не стал кривить душой Манабу. – А еще я понял, что с детства ничего не изменилось. И что пока я не отомщу, не накажу его за то, что он сделал, мне не станет легче.Последние слова прозвучали особенно жестко, и Алекс, который не привык слышать подобное от Манабу, пораженно замер. Потом он сделал неуверенный шаг вперед и, опустившись на краешек стола, поглядел на Манабу.- Ты что такое придумал? – тихо спросил он. – Как ты его накажешь?- Я еще не решил, - дернул подбородком Манабу.- Ну не будешь же и ты ему руки ломать? – осторожно уточнил Алекс, на что Манабу только фыркнул:- Это слишком мелко. Мне уже не восемнадцать…- Манабу, месть – это в принципе мелко.Слова прозвучали веско, будто тяжелыми каплями упали в сухой песок, и Манабу медленно поднял голову, вглядываясь в глаза Алекса, который смотрел на него строго и встревоженно.- Ты просто не понимаешь. Он столько всего мне сделал…- И тебе до сих пор не все равно?- Нет, конечно! – чуть было не задохнулся от возмущения Манабу. – Как может быть все равно, когда он мне всю жизнь сломал!..- Ты считаешь свою жизнь сломанной? – вопросительно поднял брови Алекс, и в голосе его послышалась ирония.Манабу раскрыл рот, чтобы высказать все, что думает по этому поводу: о том, что Алексу не понять, каково это, все детство провести рядом со сволочью, которую ненавидишь, как это, когда твои мечты разбивают, однажды просто захлопнув дверь, и что чувствуешь, когда тебя презирают и ненавидят. Но он вовремя прикусил язык, понимая, что поток его возмущений не даст ответ на поставленный вопрос.Алекс хотел сказать еще что-то, но Манабу пресек эту попытку.- Я не хочу больше обсуждать моего брата, - отрезал он, и Алекс, в первое мгновение явно желавший возразить, так и не сказал ни слова, пожав плечами и покорно кивнув.Больше к этой теме они не возвращались, а Манабу, так и не нашедший в себе силы заняться хоть чем-то, отправился спать. Однако полночи он пролежал без сна, против воли мысленно возвращаясь к Таа и чувствуя, как его сердце болезненно сжимается.…Уже на следующее утро после беспокойной ночи Манабу проснулся с пониманием того, как именно можно наказать Таа за все: за причиненную боль, оскорбления, унижения. И самое главное – за чувства, которые постоянно вызывал в душе Манабу. Хотя в последнем брат не был виноват, Манабу неосознанно в большей мере хотел отомстить ему именно за это. В голове постоянно крутилась мысль о том, что он сам во всем виноват, что не стоило ворошить прошлое и соваться к старшему, который о нем и думать забыл, но Манабу сердито отмахивался от голоса разума.Детство закончилось, а вместе с ним и примитивное, жесткое поведение. Манабу не собирался наказывать Таа физически, он придумал более изощренную и коварную месть: раз брат лишил его будущего и счастья, он хотел поступить с ним так же. О том, что не так давно он радовался жизни и наслаждался своей профессией, Манабу почему-то не думал.Но существовала одна проблема, стоящая на пути к исполнению задуманного. Алекс никогда не понял бы, зачем Манабу надумал охмурять девушку Таа, и, более того, наверняка посчитал бы это изменой. Сам Манабу, когда подумал об этом, тут же отмел такое допущение. В его представлении изменой являлось нечто, приносящее удовлетворение тайных желаний, а в его ситуации все обстояло наоборот: от одной мысли, что если все пойдет, как он задумал, придется прикасаться к неизвестной Анеко, становилось дурно. Но ради холодного отмщения спустя столько лет Манабу был готов терпеть. Вот только скрыть свою хитрую аферу от Алекса, с которым они вместе жили, не представлялось возможным.И пока Манабу судорожно думал, как поступить, проблема решилась сама собой.- Мне дают отпуск, - извиняющимся тоном сообщил как-то вечером Алекс и неловко переступил с ноги на ногу. – Впервые за год с лишним. Я хотел поехать домой, повидать родных и, конечно, пригласить тебя отправиться вместе со мной. Но ты, наверное, откажешься… Выставка, и книга еще эта…На лице Алекса Манабу читал все его чувства как на белом листе. Ему очень хотелось съездить домой, но оставлять Манабу он не желал. С другой стороны, Алекс, видимо, был бы рад позвать его с собой, но, прекрасно зная, насколько занят молодой фотограф, понимал, что тот откажется.- Потому я решил, что останусь здесь, с тобой, - сообщил свое решение Алекс и для убедительности кивнул головой. – Будем гулять по вечерам, а если у тебя выдастся выходной, поедем к морю…- Не выдумывай, - строго одернул его Манабу, стараясь говорить спокойно и не слишком радостно. – Ты уже сколько семью не видел? Они обидятся на тебя. Езжай без меня, ничего не случится.- Тебе будет одиноко, - вздохнул Алекс. – Да и вообще, мы еще ни разу не расставались так надолго.- Ничего страшного, - настаивал на своем Манабу, чувствуя, что начинает терять терпение. – Съездишь и вернешься, а я буду тебя ждать. У меня столько работы, что не заскучаю.Некоторое время Алекс продолжал сомневаться и возражать, но в итоге желание съездить домой пересилило, и нехотя он согласился уехать на родину.- Как долго продлится твой отпуск? – спросил Манабу, когда Алекс наконец решился ехать.- Вообще мне дали очень много времени, - просиял тот. – Аж полтора месяца, представляешь! Это потому что мы много работали без выходных. Но мне хватит пары недель дома, и я тут же вернусь…Возведя глаза к потолку и мысленно выругавшись, Манабу потратил еще целый час, убеждая своего любимого, что не стоит торопиться с возвращением. Что он, Манабу, будет работать, как проклятый, без перерывов и выходных, и тогда уже Алекс заскучает, а самому Манабу будет стыдно и неудобно перед ним за то, что тот так бессмысленно тратит свой отпуск.- Как раз почти через полтора месяца моя выставка. Давай ты вернешься к ней, чтобы поддержать меня? А там я уже буду свободней, - предложил Манабу, и после последовавших за этим очередных уговоров Алекс согласился.После этого он отправился на кухню заваривать чай, а Манабу остался в комнате, с удобством расположившись в кресле, подтянув ноги к себе. И если б Алекс увидел, как его любимый зловеще улыбался в этот момент, он сильно удивился бы – подобного выражения лица он никогда не видел у Манабу.…Самолет, уносящий Алекса в Европу, не успел оторваться от посадочной полосы, а Манабу уже принялся за исполнение своего плана.Что из себя представляет девушка Таа – Манабу надеялся, что она все же девушка, а не жена – он не знал, а потому даже ставку не мог сделать, хватит ли ему отведенного времени, чтобы привести в исполнение задуманное. Про себя он решил, что если не отобьет миловидную девицу у брата, то хотя бы попытается трахнуть ее, а потом каким-нибудь образом донесет Таа о случившемся. Как именно приводить план в исполнение, Манабу не мог решить и предпочел действовать по наитию.В первую очередь на том же facebook он легко нашел девушку Таа и прочитал, где она работает."Какие же вы дебилы, люди", - подумал Манабу, записывая адрес, где можно было отыскать Анеко. – "Это ж надо вываливать о себе всю информацию в интернет… А если маньяк случится?"После этого Манабу решил, что он будет даже хуже маньяка, а Таа и его девушка сами виноваты – думать надо, прежде чем писать что-то о себе.Перед первой встречей с Анеко Манабу не волновался. В голове был только холодный расчет и несколько заготовленных фраз для знакомства. И в отличие от Таа, которого он подкараулил только со второй попытки, с Анеко ему повезло сразу.В середине дня девушка вышла из бизнес-центра, причем совсем одна – Манабу опасался, что на обед та ходит с кем-то из сотрудников – и направилась по улице, видимо, в сторону каких-то кафе. Не теряя времени, Манабу тут же торопливо вышел из машины и захлопнул дверцу. Удача ему способствовала со всем: мало того, что девушка направилась именно в его сторону, она еще задумчиво озиралась по сторонам, явно погруженная в собственные мысли, и прямо перед собой не смотрела.- Ой, простите меня! – призывая в помощь все свои актерские таланты, провозгласил Манабу, когда якобы случайно на всей скорости задел ее плечом, из-за чего замечтавшаяся Анеко чуть не упала и уронила папку, которую прижимала к груди.Многочисленные белые листы, исписанные мелким почерком, рассыпались по тротуару, будто давая Манабу лишнее время, которым он тут же воспользовался.- Вы не ушиблись? Давайте я вам помогу! Простите меня, я просто засмотрелся… - зачастил он, присаживаясь рядом с девушкой на корточки и лихорадочно помогая собрать документы.- Ничего страшного, - негромко произнесла та, отдавая дань вежливости, однако по выражению ее лица Манабу понял, что она рассержена.- Как мне загладить свою вину? – спросил он, когда документы были собраны, и они оба поднялись на ноги.Странный вопрос озадачил девушку, впервые она подняла глаза на случайного прохожего, внимательно приглядываясь, а Манабу постарался изобразить самую обаятельную свою улыбку и с притворным смущением опустил ресницы."А она не такая уж красивая", - неожиданно понял он теперь, когда увидел Анеко вблизи, однако это открытие не порадовало, а только разозлило, и Манабу мысленно поинтересовался у брата: - "И что ты тогда в ней нашел?"Безусловно, умом Манабу понимал, что с этой девушкой Таа жил не только потому, что трахал ее – для совместных отношений нужно было значительно большее. Однако в глубине души он продолжал тешить себя иллюзией, что, как во времена учебы в университете, брат-ловелас по-прежнему тащился за каждой юбкой и гнался за внешней привлекательностью. Осознание того, что именно в этой девушке он нашел нечто особенное, из-за чего решил делить с ней одно одеяло, пить вместе кофе по утрам и смотреть, обнявшись, телевизор, заставило Манабу с силой сжать зубы. В этот миг ему стоило неимоверных трудов не измениться в лице, сохраняя приличествующую ситуации извиняющуюся мину.- Не выдумывайте, ничего страшного не случилось, - нахмурилась девушка и решительно зашагала прочь, но Манабу поспешил следом.- Мне так стыдно перед вами. Я правда не хотел обидеть.- Я не обиделась…- Это так некрасиво с моей стороны.- Я же говорю, все в порядке…- Давайте я вас кофе угощу, - нагло предложил Манабу, и девушка резко обернулась, пронизывая его сердитым взглядом.С такой недовольной миной она казалась еще более отталкивающей, но Манабу призвал всю свою выдержку и снова улыбнулся, отмечая, что скоро у него заболят скулы. Неизвестно, что именно тогда заставило Анеко согласиться – обаяние Манабу или желание отделаться от настырного незнакомца. Но, подумав несколько секунд, она вздохнула и нехотя согласилась, а Манабу мысленно поздравил себя с первой победой и предложил зайти в первое попавшееся кафе.…Примерно через неделю после того, как он познакомился с Анеко, Манабу пораженно констатировал, что его задумка воплощается в реальность быстрее, чем он мог ожидать в самых смелых мечтах. Он не питал особых иллюзий относительно собственной привлекательности, более того, Манабу, фактически, впервые ухаживал за женщиной, и потому быструю ответную реакцию и отдачу относил исключительно на счет ее собственной ветрености и неверности."Дебил ты, Таа", - думал Манабу, впервые целуя Анеко всего через несколько дней после знакомства и чувствуя, что девушка с готовностью отвечает на ласку. – "Дебилом был, дебилом остался. Это ж надо было связаться с такой шлюхой".Когда на следующий день примерно в то же время Манабу явился под офис Анеко, дождался ее и просто сообщил, что очень хотел пообедать вновь, она не стала отказываться от совместной трапезы. А когда на третий день он пришел уже с розой в руках и доверительно поведал, что постоянно думает о ней, девушка просияла и покраснела. Манабу смотрел на нее во все глаза и сам не верил, что такой дешевый прием сработал настолько эффективно.Сообразив, что дело идет к самому главному, Манабу снял на месяц еще одну квартиру, худо-бедно придал ей жилой вид и пригласил Анеко в гости. Звать ее в дом, где они жили с Алексом, Манабу посчитал кощунством, да и, кроме того, он не знал, как девушка поведет себя потом, когда он ее бросит: не хотелось, чтобы та заявилась в квартиру, где Манабу жил с любимым человеком, и увидела его парня. С другой стороны, приглашать Анеко в отель Манабу посчитал неправильным шагом – он хотел продемонстрировать, что не просто увлечен ею, а что намерения у него самые серьезные.О том, что у нее есть парень, Анеко сказала сразу, однако лишний раз упоминать о нем не хотела, и когда Манабу осторожно пытался выйти на эту тему, сердилась и отворачивалась, будто была маленьким ребенком. В такие моменты она бесила Манабу особенно сильно, потому что больше всего он желал выпытать что-нибудь о Таа, но Анеко упорно не хотела ничего ему рассказывать.Многочисленные подарки, порой достаточно дорогие, доставка цветов в воскресное утро домой, романтичное сообщение перед сном, сообщение с пожеланием доброго утра перед началом работы, долгие поцелуи и неописуемая щедрость Манабу в ресторанах, куда они постоянно ходили, сыграли свою роль. Стоило ему один раз на мгновение разорвать поцелуй и срывающимся шепотом произнести "я хочу тебя", как Анеко чуть ли не сама запрыгнула в его машину. Манабу же с трудом сдержал торжествующую улыбку, понимая, что просто трахнуть такую легкую добычу будет мало: это наверняка причинило бы Таа боль, но теперь, когда вполне достижимыми казались более высокие цели, Манабу не желал останавливаться на достигнутом.Почему Таа не звонил часто своей девушке, почему та настолько спокойно и свободно проводила время с ним самим, Манабу не знал, но предположил, что если предложить Анеко остаться до утра – та не откажется. Так оно в итоге и получилось.Раздевая ее, Манабу мысленно благодарил высшие силы за то, что брат не был любителем пышных форм – при таком раскладе Манабу опасался бы, что у него просто не встанет, настолько равнодушно он относился к женским прелестям. Анеко была невысокого роста, совсем худенькой и плоской, но это не отменяло того, что она была женщиной, а еще – что оставалась крайне неприятной Манабу из-за связи с его братом. Целуя ее, Манабу закрывал глаза и пытался представить что-нибудь приятное, однако в голову настойчиво лез образ Таа с той самой фотографии, которую он так долго рассматривал – лицо вполоборота и приоткрытые губы, с которым брат не донес сигарету. Таа был абсолютно непримечательным, ничего привлекательного в нем не было, ничего интересного тоже. Только почему-то сколько Манабу ни пытался представить кого-то другого – того же Алекса, например – ничего не получалось."Это потому, что я сейчас с его девушкой", - успокоил сам себя Манабу и призвал все силы, чтобы показать Анеко высший класс.Большинство девушек любило долгие прелюдии и ласки, потому Манабу решил, что ставку надо делать именно на это. Целуя Анеко в изгиб шеи, он порадовался, что девушка не пользовалась никакими духами – сладкий женский запах только отвлекал бы, пока Манабу воображал рядом с собой кого-то более привлекательного. Когда он спустился губами ниже, то на периферии сознания мелькнула мысль о том, что у брата наверняка точно так же остро выступают ключицы, как и у его девушки. А поглаживая Анеко по худым бокам, чувствуя под пальцами выпирающие ребра, он думал о том, что ощущения от прикосновений к Таа были бы чем-то схожи с этими. Не сдержав судорожного вздоха, Манабу зажмурился сильней, прижимая девушку к себе еще крепче, путаясь пальцами в ее длинных волосах, и теперь неуместно задаваясь вопросом: а если прикоснуться к волосам Таа, они будут такими же жесткими? Скорее всего, да, ведь крашеные пряди редко бывают приятными на ощупь…Манабу так увлекся своими фантазиями, что полностью абстрагировался от своей партнерши. И пока Анеко занималась с ним сексом, он трахал отнюдь не ее. Манабу сам не заметил, как начал двигаться быстро и резко, с трудом сдерживая стоны, и чуть было не сорвался раньше Анеко, опомнившись в самый последний момент.Чтобы не кончить раньше нее и тем самым невыгодно показать себя в ее глазах, Манабу был вынужден остановиться и выдохнуть. Смотреть на девушку не хотелось, но усилием воли он заставил себя открыть глаза. Волосы Анеко растрепались, она тяжело дышала – а до этого, может, даже стонала, только Манабу не прислушивался – и глядела на него из-под полуопущенных ресниц. В этот момент она показалась Манабу даже чем-то привлекательной, правда, вызвав отнюдь не страсть, а желание сфотографировать. И только через секунду Манабу накрыло пониманием, что именно такой ее часто видит Таа – видит, любит и хочет.С силой сжав зубы, чтобы не зашипеть от злости, Манабу резко подался бедрами вперед, внезапно понимая, что возбуждение покидает его, и если он не кончит сейчас, Анеко вообще невесть что о нем подумает. Однако удача снова была на стороне Манабу: хватило пары движений, чтобы девушка под ним застонала, задрожала от оргазма, а сам он сорвался сразу следом за ней.Остаток вечера Анеко улыбалась ему глуповатой улыбкой, смотрела влюбленными глазами и ворковала, как ей было хорошо. А Манабу больше получаса проторчал в душе, желая смыть с себя чужой запах, и думал о том, что в этот вечер он занимался сексом отнюдь не с Анеко, а со своим братом. Осознав это, Манабу впервые почувствовал настоящий страх перед непонятными темными чувствами в глубине его души, которые прежде так успешно удавалось контролировать.…После первого секса с девушкой брата Манабу заподозрил, что сходит с ума, и что Анеко, не иначе, заразила его Таа. Образ старшего постоянно стоял перед глазами: вместо того, чтобы готовиться к выставке, Манабу часами просиживал в интернете, рассматривая его немногочисленные фотоснимки, которые уже через неделю помнил до мельчайших подробностей. Засыпая, он думал о Таа, просыпаясь – о нем же, постоянно вел с ним мысленный разговор, доказывая что-то, и воображал, как Таа перекосит от злобы, когда он узнает, что его девушка спит с прежде невзрачным младшим братом.Но хуже всего было то, что иной раз, призадумавшись о Таа, Манабу испытывал такое непреодолимое сексуальное желание, что не хватало сил себя контролировать. Приходилось уединяться по несколько раз на день, чтобы удовлетворить себя, и каждый раз, когда приходило физическое облегчение, Манабу чувствовал себя опустошенным и грязным, будто сам Таа имел его снова и снова."Что со мной творится?" – в тоске спрашивал сам себя Манабу, и единственный ответ, который мог найти, это дурное влияние Анеко на его воображение в комплексе с каким-то гормональным нарушением.Девушка отнимала много времени. Общаясь с ней, Манабу постепенно понял, что проблема ее отношений с братом заключалась в первую очередь в том, что Таа не уделял ей столько внимания, сколько той хотелось. Чтобы произвести впечатление яркого контраста, Манабу из кожи вон лез, ежедневно тратя каждую свободную минуту на Анеко. С выставкой он катастрофически не успевал, сроки поджимали, а он еще даже не подготовил снимки, потому Манабу почти перестал спать, чувствуя, будто вкалывает на двух работах – на должности фотографа и должности влюбленного в Анеко парня.В определенный момент, когда до выставки оставалось совсем немного времени, Манабу понял, что такими темпами из-за невыносимой навязчивой девицы он вообще ничего не успеет, и потому надо идти ва-банк. При прочих равных можно было еще потянуть немного, чтобы действовать наверняка, но Манабу уже тошнило и от самой Анеко, и от недосыпа, и от того, что из-за девушки он не делает ничего полезного.Недолго думая, Манабу заказал столик в дорогом ресторане и пригласил Анеко на ужин для серьезного разговора.- Я так больше не могу, - произнес он, едва девушка поздоровалась с ним и расположилась в своем кресле. – Понимаю, что меня это не красит, но я просто с ума схожу от ревности, когда думаю о том, что у тебя есть еще кто-то. Что он прикасается к тебе, спит с тобой в одной постели, что вы вместе проводите время…Неожиданно сообразив, что отчасти говорит правду, Манабу осекся, но так его слова прозвучали даже эффектней, словно он терялся и переживал, признаваясь в своих чувствах. И Анеко сразу поверила в услышанное, подалась всем телом вперед и неожиданно тихим голосом призналась:- Не надо, Манабу, милый… Мы с ним… Мы давно уже не спим вместе, и я сама не помню, когда в последний раз у него ночевала.В этот миг Манабу подумал, что впервые за все время Анеко обрадовала его, и он с трудом сдержался, чтобы не улыбнуться удовлетворенно.- Это неважно, как ты не понимаешь, - вместо этого сокрушенно вздохнул он. – Какая разница, часто или редко ты бываешь с ним, если… Если я люблю тебя и хочу, чтобы ты была только моей.Про себя он отметил, что если бы действительно испытывал упомянутые чувства, то действовал бы далеко не так напористо и смело, боясь услышать отказ. Поэтому он с силой сжал пальцы Анеко в своей руке и опустил глаза, словно испугавшись собственного порыва.- Манабу, я тоже люблю тебя, - прошептала девушка, и если бы не столик между ними, наверняка бросилась бы ему на шею.Выдержав положенную паузу, захлопав ресницами, Манабу изобразил самую счастливую улыбку, которая сразу померкла, а сам он строго спросил:- Тогда почему ты до сих пор с ним?И Анеко рассказала ему все. О том, как познакомилась с Таа, и каким он казался милым поначалу. Что они уже больше пяти лет вместе, но Таа относится к ней несерьезно, не торопится жениться и даже не предлагает переехать к нему. Что большую часть времени он проводит на работе, а о ней и не вспоминает. И подарков не дарит, и на свидания не водит. Анеко так запальчиво поливала грязью брата, что Манабу даже удовольствия не испытывал, слушая ее, и чувствовал, как все шире распахиваются собственные глаза.За все время их отношений с Алексом никто никого не упрекал в невнимании: Манабу был твердо убежден, что любой взрослый человек должен с пониманием и уважением относиться к работе своего партнера. Что жизнь состоит не только из благополучия на личном фронте, но еще из самореализации и собственных достижений. И что нельзя быть счастливым, живя одной лишь любовью. Однако Анеко его мнения явно не разделяла и ругала своего парня почем зря."Еще благодарен мне будешь", - мысленно обратился к Таа Манабу, мрачно глядя на сидящую перед ним Анеко. – "От сучки тебя спасаю".- Я хочу, чтобы ты переехала ко мне. И рассталась с ним. Сегодня же, - твердо произнес он, прерывая бессмысленный словесный поток.Анеко не стала спорить, и из ресторана они сразу направились к дому Таа. Девушка попросила Манабу подождать внизу – объясняться долго со своим теперь уже бывшим она не планировала.Когда Анеко скрылась в подъезде, Манабу откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, чтобы через мгновение расхохотаться в голос. Смех его не был радостным, но почему-то остановиться не получалось, и он все продолжал смеяться. В очередной раз Манабу достиг цели, воплотил желаемое в действительное и наказал Таа даже сильней, чем планировал. Но беда была в том, что он не испытывал ни радости, ни даже удовлетворения: под сердцем поселилось неприятное тревожное чувство, а в душе – понимание, что несмотря на достигнутый успех, он опять проиграл."Я – больной", - думал Манабу, зажимая рот ладонью, пытаясь задушить собственный, уже похожий на истерический, смех. – "Конченый псих… Не надо было возвращаться. Не надо…"В эту минуту с непередаваемым отчаянием Манабу признал, что он запутался в себе и вляпался в такие неприятности, из которых теперь нескоро выберется.…Через пару дней молчания и игнорирования звонков девушки Манабу позвонил Анеко, сказал, что между ними все кончено, и объяснять он ничего не будет. Такое поведение было жестоким, но на девушку Манабу было плевать – про себя он думал, что обошелся с ней даже лучше, чем та поступила с его братом. От квартиры, которую он выдавал за свою, Манабу сразу же отказался, а через какое-то время пришлось еще и сменить номер телефона – до Анеко с первого раза не дошло, что она ему больше не нужна, и названивать девушка продолжала в течение еще нескольких дней. Говорить с ней о чем-либо Манабу не желал.Лишь теперь, за неделю до сдачи выставочного материала, у него появилось время на работу, и Манабу понял, что должен быстро наверстать упущенное.Еще когда они с Алексом жили в Саппоро, его посетило понимание, какой именно фотосет он должен сделать. И если сперва он хотел в очередной раз привлечь для съемок своего любимого, очень быстро отмахнулся от этой задумки: Алекс и так всегда упирался, когда Манабу уговаривал позировать ему, а раздеться для широкой общественности полностью, как сперва хотел Манабу, точно отказался бы.И тогда Манабу осенило другой идеей. Он осознавал, что после этого рискует стать не только знаменитым фотографом, но заодно и эпатажным, и всеми осуждаемым. Дело было в том, что он решил запечатлеть на выставочных фотографиях людей, больных раком, предпочтительно на последних стадиях, то есть, незадолго до смерти. Манабу сам не знал, какими именно должны получиться фотографии – он никогда не имел дела с людьми, страдающими настолько страшными болезнями, но сразу понял, что покажет одну из крайностей: либо непреодолимый оптимизм, либо трагизм на грани отчаяния. И так как тема рака стала в последнее время актуальна во всем мире, Манабу понимал, что мимо его задумки, показывающей весь ужас этой проблемы, ни критики, ни простые обозреватели не пройдут мимо. Реакция не обещала быть однозначно положительной, но в том, что он не останется незамеченным, Манабу не сомневался.Дело оставалось за малым – получить доступ в соответствующие учреждения, а еще поддержку и согласие самих больных. Без их позволения и, главное, участия, у Манабу ничего не получилось бы.В период их связи с Анеко у Манабу почти не оставалось времени на выставку, однако он все равно потратил не один день, обивая пороги, получая разрешения врачей поговорить с родными больных, потом разрешения родных поговорить с самими больными, и так без конца. Манабу долго и подробно объяснял, кто он такой, почему так важна эта выставка, и почему Манабу обратился к ним. Говорить правду о том, что он планирует прославиться, было неподходящей идеей, потому он придумывал длинные убедительные речи о том, как важно привлечь внимание общественности с больным раком, как необходимо вызвать сочувствие и помочь достичь понимания.- Больные раком – не изгои и не уроды, они такие же люди, как и все. Надо, чтобы общественность это понимала, - вещал Манабу одним пациентам онкологического центра.- Если замалчивать и скрывать весь ужас этой болезни, никогда не удастся ее преодолеть, - уговаривал он других.В итоге после длительных обсуждений и обстоятельного вранья, Манабу получил разрешения около десятка пациентов онкологической больницы на проведение фотосессии. Люди подобрались разные, мужчины и женщины, молодые и старые – изможденные и худые, они должны были стать достойными моделями для его фотосессии.Как раз после того, как Анеко порвала с Таа, Манабу отправился в больницу и за полдня отснял нужный материал. Возвращаясь домой, он чувствовал себя изможденным и измученным: события последнего времени угнетали, собственные чувства терзали душу, а общение с пациентами больницы лишило последних сил. Манабу утешал себя лишь тем, что выставка получится действительно грандиозной.…Впоследствии Манабу проклинал тот миг, когда по пути домой решил на минуту заехать в студию, и даже не потому, что разговор с Таа, который подстерег его на выходе, лишил покоя и сна.Брат смотрел на него презрительно, продемонстрировал полное равнодушие, и Манабу вообще не понял, зачем тот приехал. Сам он с трудом держал себя в руках, чувствуя, как сердце выбивает бешеный ритм, больше всего боясь, что Таа догадается о чувствах, которые переполняют Манабу. Почему-то ему казалось, что глядя в его глаза, брат видит все: и как часто Манабу думает о нем, и что испытывает при этом, и как дрочит, рассматривая его фотографии.Когда Таа развернулся и ушел, Манабу еле донес ноги до собственного автомобиля и еще долго сидел на водительском сидении, прижимая сумку с фотоаппаратом к себе, пытаясь выровнять дыхание. В голове было удивительно пусто, но Манабу чувствовал, как горит его лицо и как сжимается сердце.Однако Таа оказался не так спокоен, как пытался продемонстрировать. В момент, когда его машина въехала в "Ягуар" Манабу, того бросило вперед на руль. Удар был совсем несильным, но в сумке с фотоаппаратом что-то жалобно хрустнуло. В первый миг Манабу растерялся и, обернувшись, проводил взглядом удаляющуюся машину брата. А потом торопливо расстегнул сумку и достал свою камеру. Однако самое главное – объектив – оказался не поврежден, и Манабу выдохнул с облегчением, понимая, что напакостить по-настоящему у Таа не получилось.В тот вечер Манабу с трудом нашел в себе силы, чтобы доплестись домой, и о работе даже не вспомнил, потому неприятный сюрприз ожидал его только на следующий день.Когда Манабу проснулся, разбитый и совершенно не отдохнувший, он еще долго бесцельно бродил по квартире и не мог заставить себя собраться. В памяти он вновь и вновь прокручивал вчерашний разговор, представляя, как в тот или иной момент надо было ответить Таа – совсем не так, как он говорил на деле. А еще Манабу проклинал брата за то, что тот посмел тронуть его, и невольно поглаживал запястье в том месте, где смыкались его пальцы.Заняться делом он заставил себя лишь к обеду, и вот тогда и обнаружилось, что ущерб, причиненный неожиданной выходкой Таа, оказался куда существенней, чем Манабу предположил накануне.- Что за херня… - пробормотал он, рассматривая свою камеру.Объектив – самая важная и дорогая часть фотоаппарата – был цел, однако корпус треснул, и когда Манабу попытался вытащить карточку, у него ничего не получилось.- Только не это, - прошептал он, чувствуя, как холодеют руки от мысли, что он мог потерять все бесценные снимки, добытые с грандиозным трудом и стоившие ему таких нервов.Отогнав самые худшие предположения, Манабу за считанные минуты собрался и оделся, чтобы тут же поспешить в сервисный центр.- Мне очень жаль, - извиняющимся тоном произнес сотрудник центра после недолгих манипуляций над его фотоаппаратом. – Корпус не сильно пострадал, но карточка явно сломана. Даже если я ее вытащу, содержимое не удастся спасти.- Что значит, не удастся? – медленно протянул Манабу, невольно сглатывая и крепче сжимая стойку перед работником сервиса. – Сломайте фотоаппарат тогда. Корпус разбейте. Снимки для меня важнее…- Вы не поняли, - деликатно прервал его молодой сотрудник сервисного центра. – Вытащить карточку не такая уж проблема. Просто от удара она треснула, и ваших фотографий больше нет.Видимо, Манабу слишком сильно изменился в лице и даже отступил на полшага назад, а парень перед ним изобразил сочувствующую мину и снова повторил:- Мне очень жаль. Но не переживайте так, сделаете еще снимки, лучше прежних. Мы можем предложить вам скидку на ремонт вашего фотоаппарата…Но Манабу уже не слушал, что ему говорят, чувствуя, как в душе разворачивается настоящая паника. Судьбоносная выставка, на которую он возлагал такие надежды, начиналась через несколько дней, а весь его труд за какую-то секунду пошел прахом.Если бы все не было так печально, Манабу рассмеялся бы. От несильного удара по машине не пострадал даже хрупкий объектив – не самая надежная, но все же предназначенная для определенных целей сумка защитила его. Вероятность того, что разобьется корпус, была крайне мала, а еще меньше – вероятность повреждения самой карточки. Манабу слышал, что такое случается порой, однако крайне редко, и теперь просто поверить не мог, что такая напасть приключилась накануне важного мероприятия.Чувства, переживаемые им в эту минуту, были схожи с теми, которые он испытал, когда узнал, что не сможет больше играть на гитаре. Как и семь лет назад, его брат по идиотской случайности нагадил так, как Манабу не смог бы напакостить в ответ при всем желании.