Третий (1/1)

За тот период времени, пока они были детьми, Таа мог припомнить десятки, если не сотни, издевательств и испытаний, которые они со сводным братом устраивали друг другу. Но один единственный эпизод, вынесенный за пределы дома, в его памяти отложился особенно отчетливо. В тот раз Манабу разозлил его слишком сильно, и, ослепленный холодной яростью, Таа решил учинить ему настоящий позор.Что бы Манабу ни думал об этом после, на деле Таа не замышлял ничего настолько глобального, насколько оно в итоге получилось: мысль Таа просто не шагнула так далеко. Изначально старший брат хотел выкрасть вещи Манабу из раздевалки: он знал, что из-за комплексов тот стесняется разоблачаться перед посторонними и всегда уходит последним. Это обсуждали все его одноклассники, посмеиваясь украдкой – об этом узнал и Таа. Его мало волновало, как брат станет выкручиваться, но, на самом деле, ничего безысходного в положении, в котором должен был оказаться младший, он не видел. Начал бы хныкать и просить помощи у учителей – вопрос урегулировался бы сам собой. И Таа даже предположить не мог, что малолетний придурок начнет носиться голым по школе и напорется на кого-то из других детей.Когда матери позвонили и объяснили, что случилось, Таа испугался чуть ли не больше ее. Что бы они с Манабу ни вытворяли, Таа не желал быть виновником каких-то серьезных бед брата. А мать так переполошилась, будто ее родной сын собрался умирать, и Таа сделалось еще хуже.Позже Таа разозлился: на Манабу за то, что тот, как сопливая девчонка, грохнулся в обморок на ровном месте, на родителей, которые подняли такую панику, будто действительно случилось нечто страшное, на учителей, которые раздули скандал до всешкольного масштаба. Таа было очень неприятно видеть, как убивается из-за Манабу мачеха, и отвечать на вопросы одноклассников, не его ли это брата застали голым в коридоре.Но в итоге все разрешилось, причем даже лучшим для Таа образом: Манабу перевели в другую школу. Узнав об этом, Таа испытал в большей мере облегчение, чем какие бы то ни было иные эмоции. Прежде на переменах он неоднократно ловил себя на неприятном чувстве, будто кто-то буравит взглядом его затылок, и, обернувшись, в большинстве случаев видел Манабу, который хмуро и недовольно смотрел на него исподлобья через толстые стекла своих очков. В такие моменты Таа становилось не по себе: он не боялся младшего, но ему настойчиво чудилось, что именно сейчас тот придумывает что-то особенно отвратительное и гнусное.С уходом Манабу в другую школу Таа был избавлен от его незримого присутствия и нехороших взглядов. Но почему-то еще долго Таа иногда оборачивался резко и искал глазами брата, чтобы, конечно же, не обнаружить его. В такие минуты он испытывал совершенно необъяснимое чувство, которому даже не было определения – нечто смутное и неясное, что-то среднее между разочарованием и пустотой. Впрочем, подобными ощущениями его накрывало редко и ненадолго.И хотя с переходом Манабу в другую школу братья стали видеться несколько меньше, это не помешало им издеваться друг над другом в стенах дома.…Как-то раз зимой, незадолго до Рождества, когда Таа было шестнадцать, он возвращался поздно вечером от одного из своих приятелей. За пару кварталов до дома Таа заметил в полумраке под стеной одного из зданий непонятное шевеление. Сперва он думал пройти мимо, но его ноги будто сами понесли в сторону, и уже через несколько секунд Таа увидел прямо на тротуаре дрожащую от холода маленькую собачонку. Она была еще совсем щенком, породу Таа определить не смог, но решил, что это что-то похожее на спаниеля. Зверек переступал с лапы на лапу и глядел на него так жалостливо, что сердце Таа, который, в принципе, любил животных, дрогнуло.Несмотря на то, что он уже давно мечтал о собаке, родители запрещали ему заводить питомца.- Купи себе рыбок, - отмахивался отец. – Или хомячка. Такие животные не портят мебель и обои.И как Таа ни упрашивал, все его мольбы разбивались о глухую стену твердого родительского "нет". Но теперь дело обстояло совершенно иначе: найденному животному было некуда идти – собаку кто-то выбросил или потерял, а ночь обещала быть холодной. Остаток пути, идя нарочито медленно и лихорадочно подбирая правильные слова, которые убедили бы родителей позволить оставить животное, Таа прижимал зверька к груди и думал о том, что будь у него нормальный брат или сестренка, они могли бы объединить усилия и вместе убедить родителей не выгонять найденного зверя. Но с таким придурком, как Манабу, о подобном можно было только мечтать – Таа уповал на то, что с брата станется хотя бы не вмешиваться и не мешать. Как оказалось, надеялся он зря.- Нам не нужна собака! – с каким-то непонятным надрывом выпалил Манабу, переводя едва ли ни отчаянный взгляд с Таа на щенка и обратно, когда все собрались на кухне на семейный совет, решая, как поступить с подобранным Таа животным.Таа хотел потребовать, чтобы брат заткнулся и проваливал, если не хочет проблем, но благоразумно промолчал – в такой момент злить родителей распрей стало бы верхом неблагоразумия.- Таа, мы это неоднократно обсуждали, - устало, но строго напомнил ему отец. – Тебя целыми днями нет дома, за животным вместо тебя следить никто не станет. Собака погрызет мебель, может испортить шторы, да и вообще…- Я буду следить, я обещаю, - слегка охрипшим от волнения голосом зачастил Таа, и будто в подтверждение этих слов щенок тихонько тявкнул, еще сильней прижимаясь к его ногам, словно чувствуя, кто здесь на его стороне. – Я найду возможность, пап! Ну правда!- Она такая грязная, - брезгливо поморщился Манабу, глядя на находку брата, и Таа зубами скрипнул от досады.- Я ее вымою и буду ухаживать, понял?! – огрызнулся он, и отец еще более суровым голосом прервал:- Таа, не забывайся – ты дома, а дома никто не смеет кричать друг на друга. И, кстати, если собака потерялась, надо поискать ее хозяев. А еще есть масса различных приютов, куда за умеренную плату или даже бесплатно эту собаку возьмут.Таа чувствовал, что он проигрывает. Как и следовало ожидать, отец оставался непреклонным, а Манабу своим поведением только масла в огонь подливал. Таа открыл было рот, чтобы попытаться привести хоть какие-то сочиненные на ходу аргументы, потому как заранее придуманные доводы уже исчерпали себя, когда неожиданно на его сторону встала мать.- Я не работаю и готова в течение дня, пока ты в школе, следить за собакой, - негромко произнесла она. – Но утром и вечером ты должен будешь выгуливать ее сам. Кроме того, кормить, вычесывать, купать и все прочее будет тоже только твоей обязанностью.Не веря своим ушам, Таа во все глаза уставился на мать, сам не осознавая, как расплывается в счастливой улыбке, лишь краем глаза замечая, что Манабу переменился в лице. - Милая, ты уверена, что тебя это не будет напрягать? – поинтересовался тоже удивленный таким поворотом отец, но та лишь покачала головой:- Таа давно хочет собаку. Раз уж так вышло, я предлагаю не выгонять животное. А если будут какие-то проблемы, мы всегда успеем отдать ее в приют.Таа показалось тогда, что он заверещал нечто совершенно нечленораздельное и не соответствующее его возрасту, и бросился на шею мачехи с объятиями. Он понимал, что теперь собака точно останется – его отец был строг, и мать всегда во всем оставалась с ним солидарной и вставала на его сторону, лишь в редких случаях самостоятельно принимая какие-то решения, идущие вразрез с желаниями мужа. И в таких случаях, видимо, именно из-за их уникальности, отец не смел ей отказать.- Я назову ее Эру, - сообщил Таа, наконец размыкая объятия, в которые он заключил мать, и опускаясь на колени рядом с крохотным щенком. Имя он придумал давно, еще много лет назад, когда только начал мечтать о собаке. Потрепав зверька между ушей, Таа поднял голову и только теперь заметил, что Манабу незаметно вышел, даже слова не сказав.Собачка оказалась общительной и очень дружелюбной, постоянно виляла хвостиком, встречала всех домочадцев, когда они возвращались по вечерам, и легко поддавалась дрессировке – уже через месяц она выполняла несложные трюки, которым ее научил Таа. К младшему брату Эру тоже пыталась ластиться, но тот смотрел на нее таким взглядом, будто хотел пнуть ногой, и, глядя на это, Таа ловил себя на нехорошем предчувствии.- Тронешь Эру – кости переломаю, - сообщил он Манабу, когда тот в очередной раз резко столкнул собаку на пол, едва та, играясь, запрыгнула ему на колени.- Усраться, как страшно, - огрызнулся Манабу, ничуть не пугаясь угрозы. – Если твоя грязная шавка не прекратит ко мне лезть, я ей сам кости переломаю.- Моя грязная шавка выглядит лучше, чем ты, - зло усмехнулся Таа и, подхватив Эру на руки, вышел из комнаты, желая оставить за собой последнее слово. Ответить тогда Манабу действительно ничего не успел.Время летело быстро, и вскоре учеба Таа в школе подошла к концу. Уже в старших классах Таа знал, чем желает заниматься в жизни: свое будущее он связывал исключительно с изобразительным искусством, а потому твердо решил поступать на факультет дизайна.Ему повезло: в отличие от большинства родителей его друзей, отец и мать не стали перечить. Если первый сам не любил свою нудную работу и не желал собственному ребенку такой жизни, как его, а следовательно, не навязывал никакой якобы серьезной профессии, то мать вообще считала, что заниматься следует лишь тем, что больше всего нравится.При поступлении Таа показал высокие результаты, его эскизы оценили и сразу приняли на тот факультет и ту специальность, которые он выбрал.Поначалу Таа был немного разочарован: он ожидал увидеть в университете одухотворенных педагогов, творческих студентов и почувствовать особенную атмосферу. В реальности же большую часть занятий студенты проводили за черчением, ненужными общеобразовательными предметами и изобретением упаковки для стирального порошка, в которой тот будет особенно хорошо продаваться. Однако постепенно Таа втянулся, нашел новых друзей и всем сердцем полюбил университет с его плюсами и минусами.Быть студентом Таа очень нравилось. Пьянки и гулянки сменялись нудными парами, следом за которыми приходили действительно интересные. Потом следовали очередные веселые мероприятия, новые знакомства, и Таа опомниться не успел, как отучился целых два года.Специфика учебного заведения, в котором пребывал Таа, позволяла во многом закрыть глаза на обычно суровые требования к внешнему виду студентов: было совершенно неудивительно встретить в стенах университета красноволосую девушку или парня с татуировкой на шее. И в скором времени Таа тоже выкрасил свои длинные волосы в пепельный цвет, а заодно пристрастился к пирсингу, делая все новые и новые проколы. Домашние на такие перемены реагировали по-разному. Отец неодобрительно качал головой, однако молчал, скорей всего, считая, что столь незначительное увлечение сына не стоит какого-то отдельного обсуждения. Мать лишь снисходительно улыбалась, замечая, что пирсинг – это не страшно, если что, в любой момент можно вытащить. Манабу же каждый раз, когда Таа приходил с новым проколом, зависал на некоторое время, глядя на брата с приоткрытым ртом и туповатым выражением лица, потом бросал емкое "идиот" и удалялся.Что касалось младшего брата, с возрастом тот немного преобразился, хотя и оставался по-прежнему невзрачным неинтересным пареньком. Манабу заканчивал школу и собирался поступать в консерваторию – никем иным, кроме как музыкантом, он себя не видел, а струны гитары дергал чем дальше, тем чаще. Справедливости ради Таа признавал, что та какофония звуков, которая прежде доносилась из соседней комнаты, со временем сменилась чем-то похожим на музыку. Однако глядя в глаза Манабу, он только насмехался и издевался, как и раньше.У Манабу особо не было друзей, однако когда он начал играть в группе – таких же недобитых придурков, как он сам, как думал Таа – у него завязалось что-то вроде приятельских отношений с согруппниками. Порой Манабу пропадал по вечерам, когда они с приятелями ходили куда-то. На свои концерты Манабу не приглашал родителей, говорил, что клубы, где им пару раз удалось выступить, слишком невзрачные, а он хочет позвать мать и отца, когда действительно и заведение будет отвечать высоким требованиям, да и сама музыка, исполняемая группой, выйдет на новый уровень.- То есть, никогда, - сделал вывод Таа и посмотрел на брата с ехидством, но тот только подбородком дернул:- Очень скоро, придурок. Очень.Отношения с братом у Таа ничуть не наладились, и если по детству они задирали друг друга, то теперь просто не могли остановиться. Издевательства порой становились по-настоящему изощренными. Например, как-то раз в уже готовой к сдаче курсовой работе Таа обнаружил новые листы с распечаткой каких-то порнографических рассказов – эту работу он не сдал каким-то чудом. В отместку Таа подкрутил колки на гитаре Манабу перед каким-то очередным любительским концертом, который устраивала группа брата. Таа мало что понимал в музыке и сам толком не знал, что натворил, но судя по разъяренным взглядам, которыми его потом долго мерил Манабу, его шутка удалась.Существование Манабу в жизни Таа напоминало маленькое досадное пятно на белоснежной рубашке: почти незаметное посторонним, оно лишает покоя самого обладателя рубашки, который о пятне знает и помнит. Из-за сводного брата Таа постоянно приходилось быть начеку, а еще – безустанно придумывать наказания и издевательства со своей стороны. И не без злорадства Таа думал, что о том, какой его брат редкий недоносок, свидетельствует хотя бы факт отсутствия у него друзей и девушки.Последнее Таа веселило особенно сильно, и он обожал проезжаться по этой теме, с превеликим удовольствием отмечая, как хмурится недовольный Манабу. В том, что его брат девственник – Таа даже не сомневался. Более того, он не удивился бы, если б выяснилось, что тот и не целовался никогда. Таа подобное казалось диким: он простился с невинностью задолго до окончания школы, а с момента начала учебы в университете девушки у него менялись чаще, чем погода за окном. Никаких серьезных отношений Таа не желал, добиваться каких-то недотрог не стремился, а доступных, на все готовых барышень в его окружении всегда хватало. Таа нравился секс сам по себе, и он с удовольствием занимался им так часто, как только получалось.А вот Манабу будто и не видел в этом мире ничего, кроме своей ненаглядной гитары, из-за чего Таа и сделал вывод о непорочности и нетронутости брата. Как он ошибся, Таа узнал в один из апрельских солнечных дней, когда до конца его второго курса и выпускного Манабу оставалось совсем немного времени.…Родители уехали в отпуск на две недели, оставив их с Манабу на хозяйстве. Таа был безгранично рад, что в течение каникул отцу не удалось бросить свои дела, и отдыхать они отправились, когда смогли, а именно – в разгар учебного года. Причина радости Таа была проста: все его друзья не разъехались по домам, были в столице, и теперь они могли хоть каждый день отрываться в большой квартире его родителей.Проблемы в лице младшего брата Таа не видел: во-первых, он лично заткнул бы ему глотку, попробуй Манабу возразить что-то, во-вторых, брат, пользуясь отсутствием родителей, сам часто уходил куда-то на всю ночь – куда именно, Таа никогда не интересовался. Как ни странно, устраивать скандал на такой богатой почве, как пьянки, которые устраивал старший, Манабу почему-то не стал.Отпуск родителей близился к завершению, и в скором времени они должны были вернуться, когда Таа в один самый обыкновенный будний день неожиданно решил закосить от скучной пары. Логично рассудив, что бесцельно шататься где бы то ни было не придется, так как дома все равно никого нет, и врать, почему он бездельничает, некому, Таа поспешно покинул стены университета, пока не попался на глаза никому из преподавателей. Манабу застать дома он не ожидал, потому что брат должен был быть в школе, а значит, Таа предстояла приятная часть дня в домашней обстановке – все лучше, чем сидеть на занятиях.Когда Таа отпер дверь своим ключом и зашел в прихожую, квартира встретила его тишиной. Он тут же замер на миг, гадая, куда делась Эру, почему не встречает его, привычно виляя хвостом и заливаясь звонким тявканьем. За столько лет Таа успел привыкнуть к собаке и к таким ее ежедневным приветствиям, и в то же мгновение почувствовал жгучую тревогу, подозревая, что случилось нечто неладное.Торопливо разувшись, он сделал несколько неуверенных шагов по коридору в сторону своей комнаты и замер на месте, как громом пораженный. Комната Манабу была смежной с его, и ему даже подглядывать не пришлось, чтобы увидеть открывшуюся картину. Брат явно не ожидал, что он явится домой в такое время, и даже дверь не притворил. Увидев его, Таа в первое мгновение даже не признал, что этот парень, сидящий на кровати, и есть Манабу.Полностью обнаженный, он расположился на самом краешке постели, широко разведя в стороны ноги, а перед ним на коленях стоял такой же голый парень. Правой рукой партнер Манабу ласкал себя, двигая сжатым кулаком быстро и уверенно. Что он при этом вытворял собственным ртом, Таа мог только догадываться – со спины не было видно всего процесса, но судя по тому, как быстро двигалась голова неизвестного парня между расставленных ног Манабу, дело близилось к завершению. Однако его Таа рассматривал не больше секунды – все внимание тут же захватил собственный брат.У Манабу была бледная, почти белая кожа, и Таа отстраненно задался вопросом, почему прежде не замечал этого. От прыщей и угрей, украшавших его тело в подростковом возрасте, давно не осталось и следа, а еще на нем почти не было волос, и уже позже Таа задался вопросом, удаляет ли Манабу их как-то искусственно, либо же это было его индивидуальной особенностью.Наверное, именно из-за этого Таа сперва принял его за какую-то незнакомую девушку, но лишь на долю секунды, потому что тут же перехватило дыхание от понимания, свидетелем чего именно он стал в этот момент. Почему-то отвращения от увиденного не приходило.Ноги Манабу были стройными и тоже напоминали девичьи, особенно в этот момент, когда он немного протянул их вперед. Всем корпусом брат откинулся назад, опираясь на выпрямленные руки, а голову чуть запрокинул. Изрядно отросшие волосы растрепались, очки он, видимо, успел снять еще до начала процесса, и теперь, без каких бы то ни было аксессуаров, цепочек, сережек, которые, в отличие от Таа Манабу никогда не носил, он выглядел настолько ошеломительно и естественно, что Таа просто не смог не засмотреться. Взглядом он жадно скользил по выпирающим ключицам, контрастно темным на фоне бледной кожи сосками и очерченным под кажущейся тонкой кожей ребрам. Таа поймал себя на желании прикоснуться к соскам Манабу, будто тот был девушкой, и прикосновение к его груди стало бы особенной, приятной им обоим лаской.Больше всего Таа нравились длинноволосые брюнетки, худенькие, миниатюрные, с тонкими чертами лица и маленькой грудью. Такие девушки были его типажом – Таа уже давно определился со своими вкусами, чаще всего обращая внимание именно на таких красавиц. И неожиданно он понял, что Манабу тоже попадал под подобное описание, с тем только нюансом, что не являлся женщиной. А вот был бы он девушкой, Таа точно не пропустил бы такую находку.Абсурдная по сути своей мысль напугала, и Таа с трудом стряхнул оцепенение, по-прежнему будучи не в силах отвести глаз от собственного брата. Манабу не стонал, но дышал часто и рвано сквозь сжатые зубы, выгибаясь все сильней и сильней. Он был очень худым, и в такой позе его талия казалась совсем тонкой, как у девочки-подростка.Таа не знал, насколько долго он наблюдал за тем, как его брату делают минет: минуты то замедлялись, то пускались вскачь, а Таа все смотрел широко распахнутыми глазами. В какой-то момент Манабу вдруг вцепился одной рукой в волосы своего партнера и подался с силой вперед, отрываясь пятой точкой от постели. Выглядело это дико и грубо, как в порнографическом фильме, и в одно мгновение все девичье очарование Манабу, привидевшееся Таа, развеялось. Таа подумать не мог, что его брат-заморыш может кого-то трахать в рот, удерживая за волосы, с такой страстью и похотью, что не хватало сил отвести глаз от поразительного зрелища.А потом Манабу кончил – Таа понял это в первую очередь по тому, как закашлялся его партнер, которого Манабу наконец отпустил. Сам брат лишь выдохнул и опустил голову, открывая глаза, глядя перед собой томным, расфокусированным взглядом из-под полуопущенных ресниц – прямо на Таа, замершего, как изваяние, на пороге комнаты.Таа не понял, почему испугался, ведь переживать теперь надо было его брату, которого застукали за непотребством, да еще и в компании однополого партнера. Однако это не отменило того, что Таа отшатнулся назад, оступился и чуть было не упал, тут же бросаясь в свою комнату.Захлопнув дверь, Таа прижался к ней спиной, зажмурился, вдохнул и выдохнул, чувствуя боль в легких, словно до этого он вообще никогда не дышал, и отметил, что за балконной дверью скребется Эру – запертая собака просилась в дом. Однако в эту минуту Таа не думал о ней, осознавая ужасную истину – у него стоял. Стоял на ненавистного сводного брата."Это потому, что он на девку похож", - объяснил сам себе Таа и едва ли не застонал, понимая, как отвратительно звучит такое пояснение: так, будто у него могли возникнуть какие-то фантазии о брате из-за его сходства с представительницей слабого пола. И хотя реакция собственного тела говорила о том, что они не просто могли – они уже возникли, Таа сердито мотнул головой и приказал себе подумать о чем-то мерзком и противном. Хотя разве существовало в этом мире что-то противней голого Манабу?.."Лучше вообще не думай", - подсказал ему внутренний голос, и Таа благоразумно решил послушаться, отрываясь от двери и решительно направляясь к балкону, чтобы впустить собаку. Ему надо было срочно отвлечься чем-то, чтобы успокоить собственное возбуждение: удовлетворять себя, словно какой-то грязный вуайерист, да еще и после такой сцены, Таа категорически не желал.Ворвавшись в комнату, Эру принялась прыгать вокруг Таа, даже не тявкая, а повизгивая от радости, а ее хозяин, присев на корточки, отрешенно гладил ее между ушей и задавался вопросом, как давно его младший брат прогуливал занятия в школе, и как часто он запирал собаку на балконе. В душе поднималась волна неконтролируемой злости, и Таа уговаривал себя, что все это из-за нехорошего обращения с его питомцем, а отнюдь не потому, что брат пробудил в его душе неизвестные прежде темные желания.Почувствовав его настроение, Эру перестала прыгать, притихла, а после вовсе улеглась на ковер, а Таа продолжал ее гладить, чутко прислушиваясь к собственным ощущениям, слабо радуясь тому, что сердце бьется уже не так часто, а в штанах перестало быть настолько тесно.С опозданием Таа вспомнил, что в его доме в соседней комнате трахается парочка геев: младший брат –извращенец, которого Таа еще несколько часов назад считал едва ли не последним девственником, и его дружок, который еще неизвестно, что из себя представляет. Почему-то лишь теперь Таа перекосило от брезгливости, и он решительно поднялся на ноги, за секунду утвердившись в желании вышвырнуть обоих вон из своего дома.Настроение Таа в этот день менялось со скоростью десять раз за минуту, эмоции – от полной растерянности до праведного гнева – тоже не задерживались надолго. И стоило Таа только призадуматься о том, что вытворял младший в квартире его отца, который в свое время гостеприимно пустил приемыша к себе, как в глазах потемнело от ярости. Сжав кулаки от подступающей к горлу ненависти, Таа резко обернулся, готовый броситься в коридор, и тут же застыл на месте, а его сердце пропустило удар.Манабу замер на пороге комнаты, застыв без движения в проеме и опираясь рукой на дверной косяк, хотя Таа точно помнил, что дверь закрывал. Как давно Манабу стоял там и наблюдал за братом, который, сидя на корточках, бездумно гладил собаку, он не знал, потому что просто не услышал щелчка дверной ручки. По спине Таа пробежали мурашки, когда он на секунду представил, что Манабу может догадаться об истинных чувствах, переполнявших его после случайного подглядывания, но тут же отмахнулся от этих мыслей – в душе уже поднималось негодование, лишающее способности дышать и думать.Манабу выглядел вполне привычно: он успел одеться в домашние, изрядно потертые джинсы и такую же застиранную футболку. И лишь растрепанные волосы и отсутствие очков выдавали, что Таа не привиделось: младший явно одевался наспех и не успел привести себя в порядок.Взгляд Манабу не сулил Таа ничего хорошего: брат смотрел хмуро и исподлобья, а губы его искривила крайне неприятная, даже немного пугающая улыбка – так усмехаться умел один лишь Манабу, за все годы, проведенные с ним вместе, Таа хорошо успел запомнить этот оскал. И хотя никогда в жизни он не боялся недоноска, волею судьбы оказавшегося его братом, в этот миг почувствовал внутреннюю дрожь.- Тебя не учили, что нельзя входить без стука? – процедил сквозь зубы он, с трудом сдерживаясь, чтобы не шагнуть вперед и не врезать брату по физиономии – с размаху и без предупреждения.- А тебя не учили, что подглядывать нехорошо? – парировал в ответ Манабу, ни на мгновение не изменившись в лице, будто не заметил пылающей, готовой вырваться наружу ненависти брата. Парня, который был с ним, Манабу, видимо, успел выставить вон, потому как тишину в квартире не нарушал ни единый звук, и Таа, поняв это, даже испытал легкую досаду – он с удовольствием разукрасил бы и брата, и второго выродка.- Я при всем желании не смог бы не подсмотреть, - ядовито усмехнулся Таа, делая шаг вперед и замирая напротив Манабу, тут же едко добавляя. – Извращенец.Грубое слово Манабу не обескуражило и не разозлило: он только снова усмехнулся, оторвался от косяка и неторопливо, немного лениво шагнул вперед, останавливаясь буквально в полуметре от Таа.- Не тебе пиздеть, любимый братик. Видел я твою рожу. Понравилось, да?Таа не успел задуматься о том, что делает – тело отреагировало быстрей мозга. Ринувшись вперед, он с размаху двинул кулаком в ухо Манабу, однако брат, продемонстрировав чудеса реакции, отскочил в сторону. Рука Таа рассекла воздух в сантиметре от виска Манабу, а сам он покачнулся, чуть было не упав.Резко развернувшись к замершему на месте брату, Таа с силой сжал кулаки и мысленно посчитал до трех, сдерживая себя, чтобы снова не наброситься на него. Ярость клокотала в душе, и что было ее причиной на этот раз, он сам не знал.- Ты допрыгался, Манабу, - медленно, чуть ли не по слогам отчеканил Таа. – Теперь я все расскажу родителям. Это уже слишком.- Что именно слишком? – насмешливо поднял брови брат и немного склонил голову набок, как шаловливый зверек, наблюдающий за бабочкой. Таа только зубами скрипнул от злости.- Трахаться с мужиками в моем доме! – рявкнул он, а Манабу вдруг рассмеялся, коротко и злобно.- При этом трахаться с бабами в этом доме, по-твоему, нормально?- Это хотя бы естественно! – не понижая тона, огрызнулся Таа, заводясь все сильнее из-за спокойствия и равнодушия Манабу. – А тебя, пидара, лечить надо!Последние слова Таа мало чем отличались от его предыдущих выкриков, однако в этот раз Манабу переменился в лице. Хотя Таа добивался именно этого, своими обидными словами пытаясь задеть брата, теперь на секунду ему стало не по себе, когда он увидел, как нехорошо блеснули глаза младшего. Выпрямив спину, Манабу немного откинул голову назад и тихо, совершенно спокойно произнес:- Только попробуй что-то рассказать матери. Я сделаю так, что ты сильно пожалеешь.- Ой, как страшно! – Таа даже засмеялся в голос, не выдержав из-за комичности ситуации: застигнутый в объятиях голого мужика Манабу посмел угрожать ему. – И что ж ты сделаешь, придурок? Расскажешь, что я трахаюсь с девушками? Родители и так догадываются, не сомневайся, а вот когда я сообщу им, что наш милый Манабу…- Я расскажу, что ты трахаешься с мальчиками, - холодно прервал его брат, и Таа осекся от неожиданности, уставившись на него во все глаза. А Манабу переступил с ноги на ногу, скрестил руки на груди и взглянул в ответ из-под полуопущенных ресниц совершенно расслабленно, словно сейчас разговор был о том, что они приготовят на ужин.- Что ты сказал сейчас? – переспросил Таа, чувствуя, что внутри поднимается новая волна неконтролируемого гнева.- Что слышал, - пожал плечами его младший. – Расскажу, как пришел домой, а тут раз – Таа подставляет задницу какому-то парню, да и не где-нибудь, а на родительской кровати. Там ведь удобней, места больше…- Заткнись, пока не поздно, - прошипел Таа с угрозой, делая шаг к брату, но тот даже не шелохнулся.- Как ты думаешь, кому из нас поверят? – флегматично продолжал тот, не сводя с Таа абсолютно спокойного взгляда. – Кто из нас больше на пидара похож? Я, скромный школьник, который большую часть времени проводит в своей комнате, мучая гитару и делая уроки, или ты, вечно где-то шляющийся и бухающий придурок с крашеными патлами и килограммом бижутерии…Слушать дальше Таа не стал. Ему хватило короткой секунды, чтобы понять: Манабу был прав. Если они придут к родителям с одинаковыми обвинениями, вероятней всего, поверят сводному брату. Отец и мать в принципе чаще принимали его сторону: не потому, что любили Манабу больше, и не потому, что тот всегда говорил чистую правду – маленький засранец был не так прост, как казался, и манипулировать людьми умел с самого раннего детства.Разжав и снова сжав кулаки в бессильной злобе, Таа понял, что перед глазами плывет алая пелена. А Манабу стоял напротив, снова усмехаясь, явно довольный произведенным на брата эффектом, и это стало последней каплей в чаше терпения Таа. Пускай рассказать все родителям он теперь не рискнул бы, оставить за братом последнее слово, не наказать его за угрозы, Таа просто не мог. Он был намного выше и физически сильней: рядом с Таа Манабу всегда выглядел совсем тщедушным и невзрачным. Таа беззастенчиво пользовался своей силой и периодически, когда не хватало слов, поколачивал брата. Он никогда не бил Манабу по лицу, чтобы не привлекать внимание родителей и учителей к побоям, как и не бил ниже пояса, даже в самом сильном гневе сохраняя остатки здравомыслия. Однако сегодняшний инцидент – неожиданное зрелище, открывшееся Таа и вызвавшее противоречивые эмоции в его душе, а после угрозы, которые Манабу посмел произнести вслух – снесли последние сдерживающие рамки.Манабу не успел опомниться, когда Таа с силой толкнул его, тут же услышав глухой стук, с которым затылок брата приложился о стену. Младший дернулся, выставляя вперед руки в попытке оттолкнуть и защититься, но Таа снова оказался быстрей. Вложив в удар всю силу и злобу, он засадил коленом между ног Манабу, и когда тот, глухо застонав, будто в замедленной съемке начал сгибаться от боли, Таа еще два раза ударил правым кулаком по почкам.Лишь после этого ярость немного отступила, а Таа сделал полшага назад, во все глаза глядя на корчащегося брата. Манабу не рухнул на пол и не взвыл в голос, однако от боли не мог разогнуться, прижимал ладони к собственному паху и не поднимал головы. На секунду Таа самому стало дурно, когда он представил, до чего Манабу больно сейчас – как любой мужчина, он понимал, какие адские муки причиняет даже не самый сильный удар по яйцам, а такой вообще мог оказаться опасным для здоровья. Однако жалость или сожаление не успели оформиться в его душе, потому что в то же мгновение Манабу вскинул голову.В его глазах стояли слезы, но они были невольными, вызванными физической болью, а никак не обидой, потому что в самом взгляде читалась черная ненависть.- Ты ответишь… за это… - сбивчиво прохрипел он, а Таа натужно рассмеялся, желая таким образом еще сильней унизить сводного брата.- Приготовился и жду, - язвительно бросил он и, схватив Манабу за ворот футболки, дернул с места, толкая к двери.Таа с удовольствием дал бы брату еще пинка под зад, но это не понадобилось: достаточно было толкнуть его, чтобы не пришедший в себя от боли Манабу вылетел из комнаты, спотыкаясь о порожек и растягиваясь на плиточном полу в коридоре. Как он будет неуклюже подниматься, цепляясь дрожащими руками за стену, Таа смотреть не стал, с силой захлопнув дверь. И лишь оставшись наедине с собой, он осознал, что его трясет, а голова раскалывается от невыносимой боли, будто это сейчас Манабу избил его, а не наоборот.В этот день Таа Манабу больше не видел. Брат закрылся в своей комнате, и, если и покидал ее, Таа этого не слышал. Лежа в постели без сна, он смотрел в потолок и думал о том, что не надо было бить брата. Не потому, что ему стало жаль придурка, а из-за того, что так он продемонстрировал всю свою ярость и красноречиво признался в собственном неравнодушии. Таа гадал, как младшему удавалось оставаться таким спокойным в перепалках: прежде, когда они еще были детьми, Манабу часто психовал, кричал и плакал во время очередной из стычек. А теперь все изменилось – Таа неожиданно понял, что не может вспомнить, когда Манабу злился в последний раз. Малыш вырос и из капризного ребенка превратился в холодную, расчетливую суку, бездушную тварь, которая ненавидела Таа и при этом жила с ним под одной крышей.От этих мыслей Таа беззвучно застонал и перевернулся на другой бок. Думать о том, что брат повзрослел, не стоило ни в коем случае – перед мысленным взором тут же вставала одна и та же картина: комната, залитая весенним солнцем, и Манабу с белоснежной кожей на белоснежных простынях, совсем не похожий на того некрасивого ребенка, которого когда-то привела в этот дом Аи-сан…"Интересно, почему он такой бледный? Может, это какое-то нарушение?.. " – спросил сам себя Таа и тут же мысленно дал себе затрещину, приказывая думать о чем-то другом. Образ брата заставлял испытывать непонятное волнение, которое неизменно закручивалась где-то внизу живота, и такая реакция собственного тела пугала уже по-настоящему. А в голову настойчиво лезли вопросы о том, кто был этот парень с Манабу, давно ли они вместе. Всегда ли брат такой тихий в постели, и как бы выглядела сегодняшняя сцена, если бы он стонал в голос…Забыться Таа удалось лишь на рассвете. Ему снились тревожные, не приносящие успокоения сны, которые он не запомнил.…Родители вернулись через два дня, и вплоть до того момента, когда они с братом вышли поприветствовать их, Таа не видел Манабу и не знал, ходил ли тот в школу, на репетиции своей группы, и выбирался ли в принципе из комнаты. Лишь тихое треньканье его гитары выдавало, что младший жив и никуда не сбежал.Манабу выглядел, как обычно, и вел себя, как положено: обнял отца, поцеловал мать, улыбаясь при этом вполне естественно и будто бы даже радостно. На старшего он старательно не смотрел и, о чем думал в этот момент, можно было только догадываться, однако Таа казалось, что он кожей чувствует исходящие от брата флюиды ненависти.О его нетрадиционных увлечениях Таа не стал рассказывать родителям, впервые признаваясь себе, что боится ответного удара Манабу. Таа верил, что подобные откровения обернутся против него же, когда Манабу, глядя своими честными глазами, переубедит родителей. Однако он оставался начеку, ожидая в любой момент удара: в то, что брат простит ему побои, да еще такие, особенно жестокие, Таа не верил.И когда еще через несколько дней пропала Эру, он ни на секунду не усомнился, кто виноват в этом.В тот день Таа нездоровилось: у него поднялась температура и невыносимо болела голова, как при начинающемся гриппе. Потому заботливая мать предложила погулять с собакой за него, чтобы Таа не вставал с постели…- Я вообще не поняла, куда она делась, - вернувшись, обескуражено объясняла она, так виновато глядя на Таа, что тот не мог на нее рассердиться. – Я ее отпустила с поводка побегать, как всегда… Была рядом все время, а потом я обернулась, и все. Нет нигде. Я ее больше получаса звала и искала…Мачеха была расстроена как бы ни больше самого Таа, чуть ли не руки заламывала от тревоги: за годы, прожитые в семье, Эру полюбилась всем домочадцам – всем, кроме Манабу. И мысль о младшем брате тут же натолкнула Таа на догадку.От ужаса на секунду закружилась голова, а в глазах потемнело, когда он вскочил с постели, готовый броситься к младшему, чтобы лично удавить его, если тот не признается, куда дел собаку. Такая месть старшему брату – отыграться на его питомце – была очень в духе беспринципного и подлого Манабу.И Таа на месте убил бы его собственными руками, если бы в этот момент брат не вышел из своей комнаты в одной пижаме, зевнув и хмуро бросив на ходу матери и Таа:- Утра… - тут же прошлепав босыми ногами в сторону ванной.От этого зрелища Таа опешил. За секунду он успел увериться в виновности Манабу и теперь откровенно растерялся. Пока что Таа был в своем уме, и он действительно не видел и не слышал, чтобы Манабу с утра выходил из комнаты либо же возвращался туда. Стало быть, младший не был виноват в случившемся, и Таа выдохнул с облегчением: где бы ни была сейчас его Эру, все лучше, чем в цепких лапах жестокого брата.- Она, наверное, убежала и просто заблудилась, - попытался успокоить расстроенную мать он. – Найдется.Тогда Таа действительно верил в то, что говорил.Наплевав на начинающуюся болезнь, а также на пары в институте и предстоящие экзамены, Таа потратил весь день на поиски любимицы, обойдя все ближайшие кварталы и дворы, беспрестанно выкрикивая имя Эру, периодически срываясь на сильный, выворачивающий наизнанку кашель. Огорченная и считавшая себя виноватой в случившемся мать помогала ему, тоже потратив весь день на поиски, а когда вечером вернулся отец, он опечалился, узнав, что Эру пропала, и ее не удалось найти. Вся семья горевала о собаке, и только Манабу оставался безучастным.- Мне она никогда не нравилась. Почему я должен сейчас изображать, что мне не все равно? – мрачно заявил он матери, когда та спросила, не хочет ли сын помочь в поисках.Таа думал, что от беспокойства не уснет в эту ночь. Эру была самым обыкновенным домашним животным, а Таа уже давно вышел из детского возраста, когда питомцев любят больше, чем родных. Однако его волнение было таким сильным, словно пропал член семьи. Без угрызений совести Таа думал о том, что если бы куда-то делся Манабу, он и в половину не переживал бы так, как из-за Эру.Ближе к ночи в его комнату постучалась мать и, войдя, протянула ему чашку с горячим лекарством, сказав, что это облегчит кашель и немного собьет температуру. Выпив залпом, Таа поблагодарил ее, и не успела за мачехой закрыться дверь, как под действием жаропонижающего он моментально уснул.…Разбудила его трель телефонного звонка. За окном было раннее весеннее утро, и, бросив взгляд на часы, Таа задался вопросом, кто может наяривать в такое время. А когда на дисплее он увидел номер отца, то растерялся еще больше.- Да?.. – спросонья глухо произнес он, тут же услышав встревоженный голос:- Немедленно спустись вниз.- Чего? – недоуменно переспросил Таа, и отец уже строже отчеканил:- Быстро поднялся и спустился на первый этаж. Один.И в ту же секунду воспоминания о вчерашнем дне накрыли Таа, оглушая и пугая. Внутри оборвалось что-то, когда он понял, что случилось самое худшее. Бросившись в коридор, игнорируя головную боль и тошноту, а также то, что ноги подкашивались, и через заложенный нос совсем не получалось дышать, Таа даже не подумал о том, что толком не одет для выхода на улицу.- Таа, куда ты? – изумленно окликнула его мать из кухни, тут же бросившись следом, но Таа, на ходу натягивая на босые ноги кроссовки, даже внимания на нее обратил, напрочь позабыв, что отец требовал спуститься одному.В два прыжка преодолевая лестничные пролеты, Таа уже понимал, что произошло. Отец, как обычно, рано вышел на работу, и во дворе увидел нечто, заставившее его позвонить сыну и потребовать срочно встать и прийти.И когда, вылетев из подъезда на крыльцо, Таа увидел его, стоящего неподвижно и смотрящего себе под ноги, он на мгновение зажмурился, не желая видеть, не желая ничего знать.- О, боже мой… - выдохнула рядом мать, бросившись вперед, оставляя за спиной замершего на месте Таа. – Эру… Но как же так?Она опустилась на корточки совсем рядом с тем местом, где стоял ее муж, и прижала руки к груди, а Таа наконец нашел в себе силы пошевелиться и сделал неуверенный шаг.Эру лежала на земле, прямо у подъезда, и на первый взгляд могло показаться, что она спит, вот только такая мысль даже на секунду не пришла в голову Таа. А потом он заметил, что на голове, между ушей в темной шерсти запеклась кровь, однако рядом на асфальтированной дорожке ее не было. Будто рана Эру была совсем небольшой, или… Или словно ее убили в другом месте, а сюда просто принесли.Таа не чувствовал ни злости, ни ненависти, но сам понимал, что это временно. К горлу подкатил ком, а перед глазами картинками промелькнула история его дружбы с животным: как он нашел Эру на улице, как дрессировал, как лечил, когда та болела… Собака жила в их семье всего несколько лет, но Таа казалось, что она была всегда, и как будет выглядеть дом без Эру – не представлял.- Но кто мог сделать такое? – жалобно причитала над ней мать, вытирая выступившие слезы.- Да никто, - покачал головой отец и тяжело вздохнул. – Скорей всего, ее машина сбила. Но не насмерть, у Эру хватило сил доползти до дома. А уже тут…Он не договорил, сглотнул только, и Таа отрешенно отметил, что отец, в свое время категорически не желавший заводить собаку, тоже жалел Эру, горевал о ней, может, и меньше, чем он сам, но все равно со всей душой.- Наверное, ты прав, - согласилась мать и осторожно погладила по шерстке мертвое животное, словно оно могло оценить эту ласку. – Я схожу за полотенцем. Надо ее забрать отсюда…Выпрямившись и вытирая на ходу слезы, она направилась снова к дому, и Таа, не особо задумываясь, последовал за ней – ноги сами несли его, а он лишь отмечал отрешенно, что больше не может смотреть на свою мертвую любимицу.Таа еще не успел переступить порог квартиры, когда его мать, шедшая впереди, воскликнула:- Манабу! Такое несчастье! Наша бедная Эру…К моменту их возвращения брат, видимо, проснулся и вышел из своей комнаты. Мать говорила еще что-то, но Таа уже не слушал. На негнущихся ногах он прошел по коридору, лишь через пару шагов опомнившись и начав медленно разуваться.- Так что с ней все же случилось? – абсолютно равнодушным голосом поинтересовался Манабу, и только тогда Таа поднял на него взгляд.В ту же секунду он почувствовал, как его сердце заныло от боли. Брат смотрел на него такими глазами, какими ученые глядят на особенно интересную лягушку или ящерицу, прежде чем расчленить ее – с жестоким любопытством, заранее ликуя перед будущими открытиями. Голову Манабу немного склонил к плечу, внимательно изучая Таа и безошибочно оценивая его состояние. Он не улыбался, но в его глазах светился триумф: Таа не мог объяснить, как именно, но он это видел."Ты все знаешь", - понял Таа и похолодел от ужаса: каким бы отвратительным ни был Манабу, но убить Эру – это было слишком даже для него. – "Ты все знаешь, потому что ты сделал это…"- Просто не повезло, - тем временем, объясняла мать младшему сыну причины гибели их питомицы. – Несчастный случай. Ни одно чудовище не смогло бы сделать подобное…Она продолжала говорить, вытирая слезы, а Манабу делал вид, что слушал, хотя Таа понимал, что на самом деле все его внимание было сосредоточено на старшем брате, на его горе, которым Манабу наслаждался и упивался.Неожиданно Таа подумал, что больше не испытывает боли. У него будто пелена с глаз спала, а горечь, захлестнувшая с головой, на время отступила. Прищурившись, он неотрывно смотрел в глаза Манабу и думал о том, что есть на свете такое чудовище. И оно намного ближе, чем его мать могла бы предположить.