Отцы, дети и все остальные (Вирна) (1/1)

—?Ты, вместилище греха! —?огрызнулась Бриза так, что Вирну осенило?— чудовищем это называют вовсе не за рост напополам с телосложением, и даже не за лютый взгляд. —?Я вижу тебя насквозь, конченная ты еретичка,?— сестра приблизилась, пытаясь с расстояния в пару метров впечатать Вирну в стену одним лишь взглядом. —?Я тебя, дрянь, насквозь вижу… Еретичка! Грешница!—?Поговори мне о грехе,?— усмехнулась в ответ Вирна, будто бы холодно и высокомерно. Увы и ах, Вирна была создана не для карьеры лицедейки, младенец и тот понял бы, что из ?настоящих? переживаний здесь только желание осадить старшую сестру. Бриза, пожалуй, была всё же немного сообразительнее среднего младенца, так что Вирна не на многое рассчитывала. —?Тебе ли рассказывать о праведности, почитательница собственной матери!Вирна заставила себя расхохотаться, будто бы вот она, ?смотрите на неё?, бессердечная жрица, разоблачающая слабости и презирающая грех привязанности?— и надо же, расхохотаться у неё и вправду получилось. У кого бы не получилось от вида выражения лица ?пойманной? Бризы?—?Какая же ты дрянь… —??парирует? чудовище. Как же сильно эта наглая ложь уязвляет Бризу! До суеверного трепета в огромных глазах, до прижавшихся ушей, до паники, едва не заставившей бросить всё и бежать без оглядки! —?Да как ты смеешь… Что ты себе позволяешь!..Вирна в ответ усмехается?— высокомерно, так у неё теперь заведено, и не удостаивает еретичку ответом. Если шваль изволит оговариваться издалека, провоцируя конфликт, то Вирна не посчитает нужным ударить пальцем о палец, чтобы это прекратить. Разборки с трусом, способным лишь вставать у неё на пути и бросаться обвинениями, будто бы это ничтожество слишком многое видело и что-то там себе надумало?— нет, на подобное Вирна время тратить не намерена.—?Ты укоряешь в греховной привязанности меня, ты, глядящая на своего зачинателя так, будто он тьма в окошке!—?Мне повторить свои обвинения? —?саркастично вопрошает Вирна, изо всех сил пытаясь не выйти из привычного образа. Как же ей поперёк горла стала эта бездушность, как же раздражает её обязанность соответствовать Ллос знает чему, как же хочется ей вместо этого схватить Закнафейна в охапку и броситься прочь?— было бы куда, было бы это на пару десятилетий раньше… —?Ты, почитающая свою мать не как ту, которую ты убьёшь, когда сочтёшь себя достаточно сильной, а как ту, что предпочтительна тебе живой?— ты смеешь подозревать меня в интересе к самцу, зачавшему меня?Бриза смотрит на неё, и Бризу трясёт. Вирна смотрит в ответ с почти скучающим видом?— подумаешь, создание с полторы Вирны испепеляет её взглядом тёмно-зелёных, как у бессердечной матери, глаз и скрипит своими острыми зубами, предназначенными рвать плоть, чтобы пожирать добычу живьём! Да Вирне плевать с высокой колокольни.А затем острозубое чудовище с глазами матери бросается на неё, и Вирна понимает, что погорячилась.—?Да я из тебя всё дерьмо выбью, дрянь! —?вопит здоровенная машина для убийств, и Вирна припоминает чьего-то отца, когда кулак размером с половину её головы впечатывается в стену, где секундой ?до? было её лицо. —?Столько веков я мечтала об этом больше, чем в своё время о гигантском члене грёбанного глабрезу?— а ну иди сюда, еретичка!Вирна вынырнула из смертоносной хватки в самый последний момент, едва успев нацепить на лицо хитроумное выражение. Ну уж нет, озлобленных на-четверть-огров она не боится, как бы подобные твари ни пытались поймать её и стереть в порошок.—?Ты мечтала побить меня, но тебе не под силу меня поймать, неповоротливое ты создание,?— Вирна усмехается снова, и теперь уже получается лучше. От взгляда на озадаченное лицо Бризы она и вовсе готова расхохотаться?— здоровенный полу-гибрид смотрит на покалеченную доктриной Ллос Вирну так, что кажется, будто уничтожение всего хорошего в себе того стоило. —?О, я знаю! Ты надеешься, что сейчас побьёшь меня, и я пойду жаловаться своему отцу… Но знаешь что? Мой хотя бы не вспоминает богиню под взглядом нашей матери,?— Вирне кажется, что сейчас она захохочет, как припадочная. —?И я,?— уточняет Вирна так, что для полной картины не хватает унизительной хватки за шкирку,?— по крайней мере, похожа на неё, а не на какого-то дикого полуиблита.Расчёт оказался вернее некуда.—?Только мать может издеваться надо мной! —?завопило чудовище, бросаясь на Вирну с хлыстом наперевес. Этого Вирна и ждала?— и какого драука так долго, спрашивается?! Пять змей против шести, неравный бой, но Вирне плевать?— ей по-настоящему плевать, в отличие от звереющей Бризы?— и у неё при себе булава, на случай, если чудовище не заметило.…но до булавы не дотянуться, когда чудовище, что больше и вширь, и вкось, бросается прямо на тебя, грозясь сломать в самом прямом смысле.—?Как ты смеешь!Бросок Бризы уложился бы в тысячную секунды?— Вирна немеет от ужаса. Пятиголовый хлыст сам оказывается в руке, рука делает замах сама по себе, пятёрка змей самовольно перехватывает шесть вражеских перед самым лицом ошалевшей хозяйки?— грызня начинается быстрее, чем Вирна успевает ?отойти? от сюрреалистичной скорости атаки.—?Да как ты смеешь, соплячка!..Бриза делает новый замах, веля своим тварям рассредоточиться?— Вирна отступает на шаг, её змеи снова ловят неприятелей в опасной близости от цели, блокируя атаку собой, подставляясь под вражеские клыки, и Вирна шипит, как змея, хватаясь за хлыст обеими руками. Дотянуться до булавы, надо всего лишь дотянуться до булавы?— как, драук её побери, она дотянется до булавы, когда хор из пяти ?голосов? наперебой шипит прямо в её голове?!—?Ты отняла у меня расположение матроны, а теперь насмехаешься надо мной!Глаза всё больше бесполезны, их перебрасывает на инфразрение, но несовершенного устройства жалких двуногих хватает лишь на размытую картину. Бриза бьёт её, как не била самых одерзевших рабов, успевая болтать на чуждом языке несовершенных двуногих, а рептилии, высшие создания, срываются на плач в своём шипении. Они оружие, они защищают хозяйку, но их рвут на куски, их перегрызают надвое, их кромсают клыками, как гигантскую крысу, бьющуюся в таких конвульсиях, что новая судорога грозит задавить весь клубок будущих гостей на этом роскошном пиру?— это уже не бой, это не охота на слабого, это мясорубка в одностороннем порядке, и Вирна ничего не может сделать. Её контроль ничто, она будто иблит, схвативший хлыст по незнанию?— она слабее агонизирующих рептилий, это змеи контролируют её, она пытается сделать хоть что-нибудь, но её воля пустое место, а жалкий язык двуногих неприспособлен под шипение, и Ллос не услышит её так же, как не слышат змеи, и достойная смерть вне понимания рептилий, и численное превосходство… Чис-с-сленное превос-с-сходс-с-ство…—?…что ты о себе возомнила, еретичка?!—?Еретичка! —?отзывается Вирна недровийским голосом. Бессмысленные отростки вдоль тела, силящегося свиться кольцом, разжимают рукоятку хлыста.Багровая кровь успевает брызнуть на её лицо. Варварский вопль отнимает слух вслед за зрением, таранный удар впечатывает её в стену?— Вирна выскальзывает из объятий неприятеля перед самой стеной, скользя по тёмной змеиной крови, за мгновения вспоминая дровийский во всём его нецензурном великолепии. Короткий взгляд на вновь осознаваемое тело?— платье хоть отжимай от содержимого пятиголового оружия. Короткий взгляд на пятиголовое оружие?— от него остались рукоятка и кровавая каша, оно выпотрошено шестёркой почти невредимых неприятелей. Короткий взгляд на кулак, летящий в опустевшую черепушку?— Вирна ныряет прямо под него, опрокидывая здоровенное создание на пол, пытаясь одновременно впиться фантомными клыками в полуиблитское лицо и решить вопрос по старинке, ?на кулачках?. Бриза переворачивает их, обрушается на Вирну всем своим весом?— её лицо выражает неудовольствие от внезапного падения позвоночником на каменный пол, без возможности встать, ведь то, что начиналось, как пристойная драка, превратилось в бесконечное перекатывание друг на друга, в смехотворные попытки подняться хотя бы на четвереньки в тошнотворной луже леденеющей змеиной крови, которой хватит на целый замок, и лучшее, что они могут друг другу предложить?— бестолковые потуги выколоть тёмно-зелёные, как у матери, глаза, и неудачные порывы разбить не в меру умную, по меркам противницы, голову о грязный пол. Кто бы ни вышла победительницей, это будет позор, а не победа?— у них было столько возможностей прикончить друг друга оружием на любой вкус, сделать это зрелищно, красиво, чтобы этот бой был произведением искусства, чтобы победа была шедевром, чтобы Закнафейн гордился своей умничкой-победительницей?— и чем они занимаются вместо этого? Вирна подумала бы об этом, как могла бы она подумать и том, что истинное могущество открылось ей?— теперь, готовая разодрать это исчадие Бездны на куски, она ожесточилась. Она прикончит Бризу, порвёт её на ошмётки и создаст праздничное настроение, украсив полуиблитскими внутренностями тронный зал, торжествующе бросив пустую острозубую голову под ноги их бессердечной матери?— наконец-то Вирна понимает это, наконец-то она постигла высшую ступень развития, этот парад нескончаемого изуверства, приносящего удовлетворение, это бесчувствие, у которого есть лишь один недостаток?— нежелание встречать следующий день от скуки, непомерной и противоречащей самой идее жизни,?— но Вирна больше не будет убиваться многочасовыми рассуждениями, ведь она теперь настоящая жрица, она выше рефлексии!—?Ты никто без своей силы! Тупой физической силы!Вирна едва не хохочет от радости, пресекая попытку возразить чётким ударом в челюсть. Надо же, удача сделала милость и повернулась лицом?— чем не повод забраться на измотавшуюся неприятельницу, каждой частичкой своего существа выражая намерение прикончить её?—?Какая же ты безнадёжно тупая, какая же ты бессмысленно жестокая, как ты могла наводить на меня ужас!Нести Ллос знает что становится в разы проще, когда кошмар твоего детства зафиксирован, беспомощен и вьётся под градом твоих ударов, как червяк, отловленный для вылазки к Донигартен много десятилетий назад?— для очередного обещания Закнафейна, в последний момент обернувшегося из повода носиться по замку с радостным визгом в слёзы вновь ?брошенного? эльфёнка! Нести Ллос знает что неимоверно проще?— но не удерживать то, что тяжелее тебя на целого гоблина.—?Ты всегда находила способ загнать меня в угол?— да что я тебе сделала?!Очередная попытка вырваться едва не опрокинула Вирну?— та сосредоточила весь свой вес на нижней половине, прижимая необычайно сильные руки здоровенной машины для убийств к её полуиблитскому туловищу своими ногами и внутренней стороной бёдер (спасибо матери, обучившей жизненным премудростям хотя бы назло Закнафейну). И ещё одна попытка сбросить с себя тяжесть воплощённого правосудия?— издевательское ?лежи спокойно? переплелось с ответным речевым оборотом, после которого впору промыть себе уши,?— и потенциально нокаутирующий удар по острозубой черепушке для должного успокоения. И ещё один. И ещё… А затем новый?— лишним не будет. И очередной?— осознавшейся Вирне для сестры ничего не жалко. А за ним и следующий?— некоторым ?дроу? так идут попытки вырваться, так идёт кровь на их ?иблитских? лицах, так идёт полная беспомощность в руках истинной жрицы, не нарушаемая лишь потому, что промежуток между ударами слишком короток для элементарного ?стой!?. Вирна хохочет от радости, как припадочная?— как же, оказывается, приятно избивать кого-нибудь до состояния кровавого месива! Да это же просто праздник какой-то! Как чудесно быть той, что способна прикончить ради минутного веселья, как радостно топить жалких жертв в их собственной крови! Да, Вирна всегда это знала, вернее, она этого не понимала, то есть, конечно, она понимала, но не могла принять… Пропади в Бездне ублюдок Закнафейн! Подобрала же мать шлюху на свою голову, чтобы рожать от него бракованных дочерей!..Но тело под Вирной захлёбывается собственной кровью, перестаёт дёргаться, теряет сознание, подводит новую любимицу матроны к долгожданной победе?— пара-тройка контрольных, с упоением, с явившимся, наконец, вкусом к жизни, с благословенной ненавистью, получившейся из греховной привязанности к проклятому Закнафейну?— да, Вирна ощущает это! Это схоже с пониманием собственного безграничного могущества, когда ты, простая смертная, овладела четырёхметровым демоном, призванным удовлетворить тебя при десятках свидетелей?— это понимание своей силы, это ни с чем не сравнимое торжество, заставляющее закатить глаза, вынуждающее закусить губу от одного лишь воспоминания, почти что велящее испустить стон удовольствия?— и кем ты была ?до?, как ты жила прежде, как смела ты считать уроки благословенного Арак-Тинилита отвратительным действом, какое право ты имела отвергать великую силу, саму устремляющуюся в твои вены!—?Будь ты проклята!..Вирна деградирует до животного, когда забитое чудовище сбрасывает её. Проклятие, брошенное сквозь крошево острых зубов, обернулось для Вирны шоком, от которого в пору было взвизгнуть, как битая шавка, и броситься прочь едва ли не на четвереньках. Это вне понимания, такое не спишешь на потерю собой дровийского облика?— тот, кого ты забила насмерть, должен лежать мёртвым, а не отползать в угол, смотря на тебя с нескрываемым ужасом затравленного зверя и небрежно вытирая кровь со своего почему-то вполне различимого лица. Рот Вирны открывается в неопределённом вопросе, одном из тысячи, и ответ является сам, ответ пробивается сквозь то, что пришло на место сознания дроу в этот раз?— надо было больше сидеть в часовне и меньше бегать к Закнафейну. Надо было больше времени уделять магии и меньше слушать мастера оружия, принижающего её значение. Надо было… Надо было…—?Да как ты смеешь! —?повторяет Бриза свою забытую ?песню? сквозь мучительно нарастающие зубы?— повторяет настолько неуверенно, что это даже смешно. Следующей ступенью будет эльфёнок, размазывающий сопли по зарёванному личику, или иблитский отброс, не знакомый с самой концепцией моральной силы. —?Я замечаю твоё присутствие и ощущаю грешницей себя! Какая же ты безнадёжная еретичка! Ничто тебя не спасёт! Ты всего лишь пытаешься выслужиться перед богиней, отвлечь её от идеи привести твоего зачинателя на жертвенник! Твоя вера неискренна, ты не достойна зваться дроу! Ты не женщина, не жрица, ты просто ничтожество!Вирна взглянула на неё в ответ?— с холодной усмешкой, которой не ждала от самой себя. Шок и униженность жертвы примитивного обмана исчезли, будто их не было. Вирна запуталась, теперь по-настоящему?— кто тут пострадавшая сторона? В Бездну самую идиотскую драку в её жизни, и сестру, какого-то драука решившую провернуть свой любимый фокус, заклинания сквозь иллюзию неподвижного лица (из всех заклинаний она выбрала исцеляющее? Регенерация во время нанесения новых увечий?— чего ещё ждать от тупого иблита!)?— это не важно, это мелочи жизни. Вирне пришлось сломать себя?— сначала было непонятно зачем, но теперь-то она понимает и одобряет, и это она, Вирна, должна с жалким видом срываться на фальцет, смотря так, будто её жизнь рушится на глазах, и нет способа это остановить, фиксируя прямой взгляд на сопернице любой ценой, будто таящееся за пределом ?арены? опаснее самой смерти, но… Но да, задавленная было склонность к рефлексии подтверждает каждое сказанное Бризой слово. Да, это так, каждое оскорбление правдиво?— и Вирна знает, что это так. Она может сколько угодно перестраивать своё сознание, но каждый раз, когда Закнафейн смотрит на неё своими уставшими глазами, Вирна понимает, что никакая она не жрица, никакая она не дроу?— она просто ничтожество, опасающееся за судьбу того, кто зачал её?— ну и что? Может, ей теперь пасть на колени и рыдать, посыпая голову пеплом?!Вирна слышит свой короткий смешок со стороны и боится саму себя. Что бы ни сделал с ней благословенный Арак-Тинилит, она теперь так хороша, что жалкая Бриза, битая, как это положено для иблитов, ей в подмётки не годится.—?Ты ждёшь, что я упаду на колени и буду вымаливать у Ллос прощения за свою греховность? —?Вирна готова подойти к иблитскому чудовищу с заплывшими глазами и, вопреки разнице в росте и весе, схватить за шиворот, как кошачьего детёныша. —?Этот самец, избранный моей матерью для зачатия меня, был лишь способом привести меня к вере,?— Вирна всеми остатками души презирает себя за эти слова, вопреки их похвальности, но разве её речи не богинеугодны? —?Наша божественная мать всегда найдет способ спасти своих заблудших детей от безверия?— разве не ты пыталась вбить мне это в голову?!—?Надо же, получилось! —?на миг в ощутимо проредившейся улыбке Бризы читается самая наивная радость. Глядя на полуиблитское лицо, помятое истинно-дровийскими кулаками, на опухшие тёмно-зелёные глаза, на кровавое месиво вместо привычного орлиного носа и, поверх всего, блаженную радость проповедницы, обратившей к праведной тьме всех еретических богов скопом, Вирна отчаянно надеется, что всего лишь имеет дело с законченной дурой.—?Ничему ты меня не учила! —?тут же срывается Вирна. Теперь уже она сама похожа на сопливого эльфёнка, чьё единственное оружие?— безутешный рёв, и даже булаве, материализовавшейся, наконец, в истинно-дровийских, в по-настоящему-жреческих руках, не сгладить это впечатление. —?Ты просто мучила меня!Бросок?— огромное создание уклоняется с неестественной для себя прытью.—?Хвала богине и нашей матери, не сделавшей тебя моей воспитательницей!..Замах, сулящий раздробленные рёбра?— Бриза отступает к самой стене. Её шаг достаточно широк, чтобы ?уклониться?, но вечно это продолжаться не может. Взгляд выдаёт поиск хотя бы какого-нибудь спасения, но защищаться нечем?— неужели иблитское исчадие так полагалось на свой отброшенный хлыст, что не удосужилось элементарно рассовать клинки по тайникам?—?Да я бы сдохла, как собака, ещё в младенчестве!..Удар раскалывает затёртую фреску на стене?— Бриза изловчилась пронырнуть под самой булавой в попытке броситься к хлысту. Это меньше всего напоминало манёвр?— какого драука, Вирна же знает, что сестра может лучше!—?…ты бы меня убила!Поползновение в сторону хлыста пресекается пинком?— куда более ловким, чем ?манёвр?. Бриза едва не растягивается на полу, невнятно выругавшись сквозь мучительно нарастающие зубы, сплёвывая кровь вместе с осколками предыдущего комплекта?— и тут же поднимается на ноги, давая себе шанс умереть чуть менее позорно.—?Ты просто упивалась своей силой!..Бросок с булавой наперевес?— Бриза в полтора прыжка добирается до своего хлыста, едва успев оторвать его от пола. Змеи не успевают оплести булаву?— удар приходится на вторую руку, заслонившую голову в самый последний момент.—?…тем, что ты больше и сильнее, а значит, у тебя есть право вытрясти из меня душу!..Новый удар приводит ?вторую? руку в полную негодность?— Вирну ослепляет близость победы, заставляет допустить небывалую ловкость. Доля секунды, и неповоротливая иблитша отталкивается от пола, выпрямляется одним ?прыжком?, задействует всю свою тяжесть, чтобы подняться на ноги и замахнуться хлыстом. Шестёрка змеиных морд бросается на Вирну сверху, вынуждая отступить на шаг?— только затем, чтобы прицелиться булавой в открывшиеся рёбра.—?…какой бы я ни была?— какими бы ни были все, до кого добиралась ты, иблитское…—?Хорош трепаться!?Вторую? руку с раздробленными булавой костями охватывает магическое свечение, на миг обращая непригодную конечность в импровизированный ?щит?. Вирна успевает выругаться, припомнив Закнафейна с его пренебрежением магией?— она почти успевает. Таранный удар смещает её на пару метров, воздух выбивает из лёгких от тяжести здоровенного иблита, спасительный удар булавой оборачивается фатальным промахом, отчаянный пинок коленом в живот всего лишь заставляет Бризу измениться в лице?— и вражеские змеи оплетают шею, сжимая до помех в глазах, вынуждая бросить всё и забиться в попытках отодрать от себя склизкие тельца?— ногти врезаются в змеиную плоть, рептилии свирепеют, кусая самих себя от невозможности сожрать оплетённую товарищами голову,?— точно так же свирепеет их хозяйка, прижавшая Вирну к неизвестной поверхности, вкладывающая всю свою ярость в стремлении отбить Вирне внутренности, вынуждающая Вирну давиться кровью в последних попытках дотянуться до булавы, пропавшей из вида глаз, затянутых змеиными хвостами?— на лице, разъедаемом ядовитой багровой кровью.—?Ты так ничему и не научилась, маленькая Вирна,?— звучит у самого её уха до неправильности приглушённый голос. Низкий, резкий, опустившийся до хрипа, какого не будет после часа ора на связках, какой будет только в конце самой душещипательной беседы?— вот, что последним ?увидит? несостоявшаяся жрица. Только голос, сорвавшийся сам по себе, и стук сердца размером с полголовы средней дроу?— а затем лишь тихий смех Ллос и пауки, веки вечные пожирающие презренную еретичку. Никаких неразрешимых трагедий обыденной жизни, больше ни одного многочасового рассуждения?— ни пренебрежения матери, видящей перед собой дочь настолько бесполезную, что впору считать её сыном (конечно же, третьим?— такому провалу место на жертвеннике), ни отстранённости отца, чьей непомерной дерзости едва хватало хотя бы на размытые обещания,?— ничего больше, только пауки и безутешная сестра, напоследок вцепившаяся в твою отяжелевшую от крови косу почти до хруста твоей больше не сдавленной шеи, и собственное тело, превращённое в такую кашу, что боль слишком велика для осмысления. —?Ты не достойна быть старшей дочерью, еретичка. Ты не достойна быть правой рукой нашей матери. Страшных тебе посмертных мук, дорогое дитя, и пусть наша великая Ллос…Вирна открыла глаза и почему-то не заметила ни единого паука.Кроме одной вполне привычной старой паучихи.—?Моя старшая дочь, моя бесценная первая жрица… —?зовёт Мать Мэлис как ни в чём не бывало. Вирна, должно быть, крайне выразительно смотрит на матрону, с будничным видом стоящую посреди поля битвы, где стены помяты, фрески разбиты, пол местами скользок от змеиной крови, пока дровийская застывает корками, и то и дело зоркий глаз находит багровые отпечатки, одинаково различимые в обоих режимах зрения. Мать Мэлис оценивает обстановку с таким видом, с каким обычно любуется портретом самой блистательной дроу в своём драгоценном ручном зеркальце.—?Я проиграла,?— почему-то заявляет Вирна вместо очевидного ?что за странные посмертные муки?. —?Меня побили,?— добавляет она с внутренним ощущением надвигающегося конца Тьмы. Она сопоставляет одно с другим, где ?одним? оказываются последние воспоминания, а ?другим? ядрёно-кислый привкус самого мощного из всех известных ей исцеляющих зелий. Порыв бежать со всех ног хоть в самую Бездну вступает в конфликт с вопросом, столь невообразимым, что его попросту не облечь в слова. —?Я… Слаба,?— напоминает, наконец, Вирна, одновременно возмущаясь и пытаясь привести забывшуюся мать в чувства, но матрона всего лишь поворачивается к дочери, с показной ленцой, с улыбкой до того заботливой, что впору хвататься за оружие, со взглядом таким ласковым, что хочется обратно в Бездну.—?Что ты такое говоришь, деточка? —?спрашивает та невиннейшим голоском. —?Как слабой может оказаться та, что вынудила сражаться за себя саму матрону? Я столько десятилетий боролась за тебя с твоим папашей, лишь бы не дать ублюдку развратить твоё сознание гнусной ересью, а ты… —?матрона покачала головой с таким скорбным видом, что Вирна едва не дала себе, неблагодарному отродью, зубодробительную пощёчину. —?Но не расстраивайся, моё дитя, теперь это в прошлом. Теперь я вижу, что ты изменилась. Теперь… —?Мать Мэлис приблизилась к новой старшей дочери показательно кротким шагом, ничуть не похожем на привычную помесь странной походки от бедра и предпосылки к вышибанию дверей на своём пути. Вирна запоздало вспоминает о достоинстве настоящей дроу?— и Мать Мэлис опускается рядом с ней, прямо на пол, смотря сверху вниз без единого намёка на грядущие истязания попавшейся в своей слабости. Вирна запоздало вспоминает о величии истинной жрицы?— и сильные руки матроны вручают ей восстановленный хлыст. Вирна не знает, о чём бы ещё запоздало вспомнить?— и мать улыбается ей снисходительно, почти что любуясь своей ненаглядной доченькой. —?Теперь, наконец, я могу сказать точно,?— она гладит Вирну по щеке своими холодными пальцами, даже не думая, кажется, сомкнуть их на горле этакой бестолочи, и, видит богиня, у Вирны подкосились бы ноги, если бы она стояла. —?Ты, дорогое дитя, нужна мне живой.Вирна не смеет ни сказать, ни подумать, ни ощутить?— она просто позволяет своей миниатюрной матери поднять её с такой лёгкостью, с какой эльфята поднимают своих восьмилапых любимцев.—?Сейчас,?— матрона продолжает показательно буднично, как если бы они обсуждали прирост поголовья рабов с позиции обывателя, и Вирна видит своё ?окаменевшее? отражение в тёмно-зелёных глазах, напрочь лишённых хотя бы какого-нибудь тепла,?— ты отправишься в свои покои, моё дорогое дитя, и как следует отдохнёшь. У тебя так много работы, моё дорогое дитя, моя бесценная первая жрица… Вся тяжесть новых обязанностей падёт на твои крепкие плечи. И оставь эти ужасные мысли, моё дорогое дитя,?— взгляд матроны в один миг наполняется запредельной болью, и разница в росте, вынуждающая ту смотреть снизу вверх, многократно усиливает эффект,?— как ты можешь думать о таком! Чтобы я заставила тебя причинить вред моему мастеру оружия… Скажи мне, дорогое дитя?— неужели я, по-твоему, законченная живодёрка, чтобы вынуждать калечить своё имущество примерную жрицу, вставшую на путь истинный и не замеченную отныне в хотя бы призрачном намёке на тень иллюзии ереси?—?Конечно нет, моя матрона,?— отвечает Вирна, как ни в чём не бывало. Странно, ей больше нечего добавить. Видимо, Бриза вытянула из неё всё, что только можно. На возмущение и рефлексию попросту не осталось сил.И на иерархические игры тоже.Мать Мэлис должна была провести вечность в попытках увидеть что-то во взгляде по-особенному спокойной старшей дочери?— какова бы ни была цель, матрона не рассмотрела ничего, кроме усталости, удивительным образом переходящей в наглость, ведь только знание этикета заставило Вирну отвести взгляд и не играть в гляделки с вышестоящей в иерархии.—?Пойдём, дорогое дитя,?— позвала, наконец, Мать Мэлис, приобняв старшую дочь. —?Тебе нечего делать здесь, моя новая любимица.Вирна подчинилась матроне, не столько от вполне приемлемого страха, сколько от нежелания больше играть в эти странные игры. Столько десятилетий она потратила впустую, разочаровывая мать и бегая на поводу у отца?— а ведь надо было всего лишь… Ллос знает, что ?надо было?, но теперь, когда желание успокоиться и бросить всё не имеет ничего общего с трижды осточертевшей апатией, исправившаяся дроу видит рядом с собой мать?— а мать видит рядом с собой ?дорогое дитя?, не бракованную дочь или ?почти что сына, причём третьего?. Наверное… Нет, несомненно, не надо быть воплощённой проницательностью, чтобы понять, что к чему?— искреннее признание искренно настолько, насколько это положено для матрон, чья жизнь интрига на интриге, но… Но и пусть. Вирна не такая дура, какой порой сама себе кажется?— все эти мысли о ?тепле? и свойствах самого крепкого союза, демонстрируемых просто потому что вы одной крови?— всё это такой оторванный от жизни бред, что стыдно и подумать.И теперь, когда Вирне кажется, что наконец-то она отбросила фантазии, некогда заставлявшие её волочиться за отцом и ходить, от невозможности угодить матери, как в воду опущенная, ей остаётся только одно?— с самой искренней улыбкой послать всё в Бездну.Улыбка выходит искренней настолько, насколько это положено для образцовой дроу, а посыл в Бездну получается самый что ни на есть эталонный.