Без тебя — я самое мертвое море (с) (1/1)

Я весь такой парадоксальный, никак себя я не пойму. Я то копытом постучу, то нимб над головой поправлю. (с)Maksim Mrvica (муз. Tonci Huljic) — Still Water...Она сидела бы так вечность — в его теплых руках, вдыхая аромат сильного тела, наслаждаясь убаюкивающим танцем ласковых пальцев, перебирающих ее волосы. И поверить до сих пор не могла в то, что всего несколько дней назад жила как-то без необходимого кольца его рук, не зная, как бьется его сердце, как он хмурит брови, когда кого-то слушает, как насмешливо поднимает их, когда улыбается.Теперь она знала все в точности: переливы цвета глаз — от бездонно-лавандового, когда мужчина был спокоен, до игристо-фиалкового — шутливого. От прозрачного, почти бесцветного — признака острой, нестерпимой боли и отчаяния, до безумного алого цвета — цвета бешенства, цвета его страсти. А еще был самый тяжкий и откровенно-невыносимый взгляд — с узким, по-кошачьи вытянувшимся зрачком, что утопал в крови, в черно-бордовом мареве дикого пламени. Этот взгляд едва не опалял ресницы, накалял воздух ребристыми переливами-волнами… От этого взгляда переворачивалось кверху дном сердце, а колени подгибались и обращались в пушистую вату…Теперь она могла бы рассказать, как по-разному звучит его голос. Как от малейшей смены интонации привычно тягучего, вибрирующе-мягкого его тембра меняется и весь смысл сказанного им… Как отличается его низкое и бархатное ?моя?, что сладким медом растекается по хребту, забивает горло оборванным вдохом, от холодного и спокойного ?вон!?, безжалостно рассекающего без топора, без меча кого-то надвое…Она могла бы теперь поведать о том, что значит, когда он склоняет голову набок, когда оборачивается через плечо и ведет темной бровью. Когда пожимает плечами и кривит губы в таких разных улыбках. Когда переводит дыхание и когда молчит — тоже по-разному: с выжидательной насмешкой, с интересом, с нетерпением, с гневом, с равнодушием, презрением…Все его улыбки, жесты, взгляды — всё имело ?цвет?, и она видела эти цвета, научилась их читать, распознавать, но так и не усвоила, как можно сопротивляться его особенной врожденной притягательности. И глубоко сердцем понимала — ей никогда не устоять перед ним. Да и как можно выстоять перед тем, кто умеет одновременно смотреть на тебя мудрым, чуть уставшим взглядом и им же — насмешливым, горячим, грешным — соблазнять?О, она могла бы долго рассказывать, каково это — когда ты в одну и ту же секунду и хочешь задушить его, и изнываешь от жажды поцелуя.Малекит был виртуозен во всем: влегкую доводил до истерики и так же легко усмирял ее; он ввергал ее в невменяемое, почти больное состояние, погружая в пучину самого дикого желания, лекарством которому тоже был только он…И лишь он мог извлекать из ее сердца любую нужную ему мелодию, будто играл на нем своими невозможно тонкими и длинными пальцами, перебирая одному ему известные и видимые клавиши. Он никогда не старался зачаровать или подчинить ее — он просто жил рядом с нею, был с нею тем, кем создала его природа, и позволял увидеть себя во всех своих проявлениях, включая и силу, и слабости… Он не стыдился ни первого, ни второго, не боялся показать ни грызущей его Тьмы, ни бушующего в вечном сердце Светлого Огня. Он не пытался ей ничего доказать. Но одного уверенно-короткого взгляда, неуловимого прикосновения пальцев к излету платья, волосам, едва заметного изгиба брови было достаточно, чтобы она убеждалась в одном: при всей ее мощи, при всем желании и возможности быть наравне с мужчинами, при всей стойкости характера и при всем упрямстве — она женщина. Мягкая, ранимая, уязвимая… нежная и чувственная, выронившая все свои знаменитые щиты, по которым к ней, безжалостно сминая их бронзовые обломки, шаг за шагом прошел свой путь Он.Малекита можно было или проклинать, или боготворить.А она его просто любила. Впервые в жизни — естественно, легко, правильно — будто дышала или пила воду. Только и воздухом, и водой ее был мужчина. Тягучий влажный туман над диким ночным болотом; хмелисто-свежий — над поросшим вереском и дурманом дождливым полем; горячий сухой ветер, гуляющий над изможденной мертвой пустыней; густое, неторопливое марево волчьей ягоды, руты и клевера — в рассветном лесу… Мокрый, жестокий, смертоносный буран…И легкомысленная небесно-голубая лесная река, и мерцающее льдом озеро среди заснеженных горных вершин, и ревущий черными пенистыми волнами безбрежный океан — он, тоже он, всё — он.Всё — он…Стоило признать это, и весь мир, все миры рухнули вокруг них рассыпающимися тюремными стенáми, а над их головами раскинулась Вселенная — бесконечная, бескрайняя, мерцающая миллиардами далеких звезд. И посыпался на них мягкий свет этих серебряных, лавандовых, нежно-голубых осколков, как когда-то в прошлой жизни — с высокого свода Малекитовых покоев струился по ним, спящим, сияющий дождь из тысяч миров Иного Пространства…Maksim Mrvica?—? Lyra (Huljic)Мужчина шевельнулся, и Роксана, отняв лицо от уютного его плеча, подняла опьяненный золотой взгляд к глазам — прозрачно-лавандовым, с едва различимыми алыми всполохами.?Когда мы можем уйти отсюда?..? — немо, как когда-то давно сложилось у них, спросила Ведьма, завороженно рассматривая дичающие зрачки дроу.?Сейчас!? — Малекит, не сводя глаз с Королевы, отстранился, выпрямился.Девушка неслышно перевела дыхание и оглянулась: огромная площадь была полна танцующих дроу, приглашенных гостей. Только сейчас она заметила, как сотни глаз пристально следят за нею и Царем.— Сколько времени от тебя требует этикет? — Роксана снова взглянула на Але’ррета, что залпом допивал что-то из своего кубка.— Смотря какой этикет, — Темный Эльф вполоборота взглянул на собеседницу, и все его красивое лицо замерло самым откровенным насмешливым интересом. — И времени на что?— Малекит… — Ведьма невольно улыбнулась его улыбке.— Идем домой сейчас, — дроу, окинув толпу взглядом, пожал плечами. — К черту их. Только… — он вдруг вскинул глаза к часовой башне Тиер Бреч и охнул. — Ах ты ж, елки-моталки! Чуть не забыл.Королева обернулась к часам и с недоумением подняла брови: секундная стрелка гнала время к десяти часам вечера.— Что? — Колдунья перевела взгляд на Малекита и задержала дыхание.Темный Эльф сидел, прикрыв глаза, удобно упершись одной ногой в пол, другую уставив в подножие высокого барного стула. Руки мужчины, занесенные перед его грудью, свелись одна над другой ладонями так, будто он удерживал в них хрупкую бабочку или светлячка.А потом между его дрогнувшими пальцами и впрямь замерцал слабый зеленовато-голубой огонь, медленно нараставший, просвечивающий кожу тонких ладоней, мягкими призрачными бликами загулявший по черному камзолу и его золотым шнурам-петлям. Восхищенная Роксана, никогда не видевшая подобной красоты волшебства, окаменела; откуда-то к горлу подкатился дрожащий ком, застрял в нем чем-то колким, болезненным.А крупицы-капли чудной ?морской волны? все живее бились о едва сомкнутые ладони Малекита, бегая неисчислимыми отзвуками-отблесками по его сосредоточенному лицу, серебряным волосам.Часы на старой башне начали бить десять вечера.Ведьма вздрогнула, будто пробудившись от волшебного сна, а потом рухнула в него с головой: Але’ррет распахнул бездонные темно-лавандовые глаза, плавно взмахнул руками, раскрывая ладони вперед. И весь замерший, оглушенный красотой Мензоберранзан тихо вздохнул, принимая ежегодный дар своего любимого Владыки: повсюду, куда хватало взгляда, будто бы из никогда и не существовавшего неба, поплыли тысячи призрачно мерцающих огней: фиалковых, нежно-голубых, бирюзовых, аметистовых, лиловых… Игнорируя все законы, мелкие фонарики-светлячки продолжали висеть в воздухе, парить в нем, избегая касания живой руки, испуская легкий, едва уловимый стон-песню. Настолько красивую, надрывно грустную, но полную неизбывной надежды, что откликнувшееся на нее сердце Королевы едва не остановилось от чудовищной смеси безбрежного горя с самым отчаянным счастьем.Она и не заметила, как по щекам ее зачертили влажные дорожки беззвучные слезы. Ведьма неотрывно смотрела в своды, высоко-высоко накрывшие и огромную площадь Тиер Бреч, и ?Парящий Дворец?, и заблестевшие серебристым инеем монументальные статуи дроу. А потом, прикрыв глаза, чтобы сморгнуть с них влажную пелену, Роксана почувствовала, как на запрокинутое ее лицо нежными, холодными хлопьями ложится что-то отдаленно знакомое, почти позабытое…Не раскрывая глаз, Королева крупно вздрогнула, узнавая прикосновение самого настоящего снега. Какого-то особенного, горного, светлого… Ей представилась почему-то белокурая босоногая девчонка, бегущая от родителей в легком шелковом платье вверх, по склону невероятно суровой и крутой горы. И под ногами студится льдом первый выпавший снег, и воздух легкими холодными пощечинами бьет по раскрасневшимся от бега и мороза щекам, и маленькое сердце выпрыгивает из груди от наивного, по-детски исступленного восторга…Медленно повернувшись, Ведьма опустила голову, приоткрыла мокрые ресницы. И встретилась с темно-лавандовыми глазами рассматривающего ее Малекита.— В Канун Праздника Встречи Зимы, — Але’ррет едва заметно улыбнулся, — в десять часов вечера в Мензоберранзане всегда идет снег. — Эй… — дроу протянул руку к девушке, чтобы стереть с ее лица капли.Seelenzorn — Zu spat fur mich— Роксана… — Темный Эльф склонился совсем близко, но пальцы его замерли, не коснувшись женской щеки. — Роксана!!!Глаза готового к неминуемой беде мужчины, мгновенно потеряв нежно-фиалковый оттенок, зажглись диким алым огнем, а в следующую долю секунды не успевшая даже толком испугаться Ведьма взвизгнула: ее всю, с головы до ног, окутала плотная вязкая тень. Королеву подкинуло в воздух и с жуткой скоростью перебросило через барную стойку. Малекит, в то же мгновение подскочивший со своего стула, неуловимо глазу развернулся, перехватил не успевший коснуться его ноги клинок. Вздернув взвывшего врага за оружие, Але’ррет, правой рукой придушивая его уже за горло, со страшной силой вшиб беднягу в стол так, что едва не проломил стойку до основания. Ровно в ту же секунду он махнул левой ногой, подбросил высоко вверх свой стул и, ухватив его за ножку, метнул куда-то в сторону. Засвистевший бешеной скоростью стул, обернувшийся в полете оружием с заостренными алмазными кольями вместо подножья, перехватил второго подкравшегося к Царю со спины, унес за собой и припечатал его в стену далеко за баром, прошивая камень, как масло, застывая у самого лица дроу ?сиденьем?. А острие правого скимитара, удерживаемого левой рукой даже не глядящего в ту сторону Малекита, уже кровожадно горело у огромного перепуганного до смерти глаза третьего врага. Чудовищные пауки эфеса Диса с жутким шипением вскинули передние лапы и вспыхнули кровавыми очами.Буйная, громыхающая пением и музыкой всех мастей площадь Тиер Бреч ввалилась в оглушительную тишину. Кто-то в ужасе ахнул:— На Царя… Оружие…Роксана, ошалевшая, перепуганная, высунулась из-за стойки и отчаянно-злым движением попыталась рвануть руками прячущую ее тень-кокон. А потом застыла, потрясенная увиденным: на проломленной стойке, хрипя, но даже не сопротивляясь сильной руке Царя, лежал эльфенок лет десяти. Из махонькой ладошки валился на пол деревянный меч. В удушающей хватке кажущегося просто огромным Малекита ребенок выглядел, как мелкая потрепанная тряпичная кукла.Тень сама собою ?потекла? жидкими вязкими лентами с головы, волос Королевы, собралась под нею черной лужицей, чуднó ?ушла? в пол.— Немыслимо… — вылезший вслед за Ведьмой из-под стойки бармен вытаращил глаза. — Теперь казнят всю семью…Колдунья с ужасом и растерянностью смотрела то на дрожащего, хватающего посиневшими губами воздух мальчугана, его бледное, по-детски пухлое еще лицо, то на заострившийся, жестокий лик Малекита, что медленно поднимал кровавый взгляд на второе тело, тихо стонущее из-за стула.Роксана умоляюще свела брови и хотела было открыть рот, но Але’ррет глубоко вздохнул и одновременно опустил обе руки. Темный эльф, все это время лицезревший правым глазом острие Диса, как подкошенный рухнул на колени. Ребенок так и остался лежать, огромными глазами снизу вверх рассматривая своего Царя.— Мой Царь, Владыка, помилуйте!!! — мужчина-дроу подполз к ногам Малекита. — Бал’Эр безумен с пеленок! Мой сын неуправляем! В нем будто нет нашей крови! Казните его! О, нет! Не утруждайтесь, я сам казню его любым угодным Вам способом!— Смилуйтесь! Руки уже синие — бить его! — звеня страхом и яростью, раздалось из-под стула. — Уже и голодом морили, а все одно, как не родной! Нашел же где-то этот меч, хоть и говорено было, что растет для жертвоприношения!Ведьма, обалдев от услышанного, побелела от гнева. И только сейчас она вспомнила, среди кого находится. И какие нравы царят в Мензоберранзане. Очевидно, что ребенок заигрался, все дети совершают ошибки… Но…Роксана подняла большие глаза на Малекита.Игрушечное или стальное — оружие было направлено Царю в спину…Не нужно быть дроу, чтобы жестоко наказать за такое.Але’ррет медленно присел на корточки перед мальчиком, не отрывая застывших льдом лавандовых глаз от восторженно-перепуганных глаз мальчишки, подцепил пальцами деревянный меч. Так же медленно поднялся над жертвой. Роксана с шумом вдохнула и задержала дыхание.Детский немецкий Хор — Mutter— Назвать ребенка ?Кровавым огнем? и ждать от него покорности? — тягуче, зловеще низко протянул Темный, страшно крутанув меч в руке. — Дальновидно.Надо было б вмешаться… Но она почему-то стояла истуканом и точно знала — что бы ни сделал Малекит, как бы он это не сделал… это будет правильно.Темный Эльф плавно навел деревянное, но все же опасное острие на шею паренька. Тот вжался в проломленную стойку, больно царапая и без того искалеченную спину о ее обломки, хотел было зажмуриться, но вспомнил присказку, приписываемую их Царю:?Закроешь глаза перед Смертью — умрешь трусом!? Малекит всю сознательную жизнь был его кумиром, идолом, богом. Читать Бал’Эра не учили, как и писать, он постигал азы сложного языка сам, но зато наизусть знал все легенды, связанные с именем ?Одержимого Тайной?.А этой ночью, как ему рассказывали, возможны разные чудеса… Ему же сказали, что можно подойти к Владыке.И вдруг бы Страшный Хранитель Паутины Времен поиграл с ним? Оценил меч? Деньги на этот клинок копились шесть лет… И столько же времени он терпеливо ждал, когда ему разрешат хоть на час появиться на взрослом Празднике, для финала которого его заботливо растили родители, который стал бы его первым и последним шансом увидеть своего Владыку вблизи…Мальчик, поджав дрожащие губы, широко распахнутыми глазами храбро уставился в надменное лицо Але’ррета.Вот тебе и чудеса…Руки пацана тряслись от страха, но он упрямо сжал их в крохотные кулачки и вскинул забавно дрожащий подбородок.Малекит едва заметно улыбнулся, острие меча скользнуло по шее ребенка, оставляя за собою легкую царапину, а потом оружие как-то чудно взлетело в воздух, перевернулось в нем чем-то невозможно блестящим, искрящимся…В ладонь Темного Эльфа будто с неба упало зазвеневшее металлом обоюдоострое лезвие клинка, покрытое волшебным алмазным напылением. Засвистел рассеченный ловким взмахом воздух. Тяжелый серебряный эфес еще детского, но уже смертельно опасного скимитара замер над носом окосевшего парнишки.— Держи, — Але’ррет легонько стукнул рукоятью клинка по покрасневшему носу эльфенка. — Что ты, как дите, с деревяшками носишься?Роксана, покачнувшись, схватилась рукой за выжившую часть барной стойки и попыталась проморгаться.Стоящий на коленях дроу вытаращил глаза и пошел белесоватыми пятнами. Из-за стула, застрявшего в стене между многочисленными бутылками с водкой, раздалось сдавленное блеяние.Обалдевший мальчуган, морщась от боли, приподнялся на локтях, сел на сломанные доски и обеими руками взял свой новый меч. Меч, на эфесе которого ?сидел? теперь крохотный серебряный паучок. Меч, подобного которому нет ни у кого из его товарищей. Да ни у кого во всем Мензоберранзане такого меча нет! Подняв огромные блестящие глаза на Царя, эльфенок что-то несвязно промычал, по грязным щекам маленького дроу побежали прозрачные дорожки слез. Но заплакал гордый темный эльф тоже храбро — без звука, без единого всхлипа.Александр Рыбак?—?Мой котик— Хотя тебе без толку, — насмешливо поведя бровью, продолжал Малекит, — если вместо того, чтобы ударить по колену сзади и перемахнуть сразу несколько сухожилий, ты пытался проковырять дыру в голени… Может, тебе гусли подарить?Пацан, покраснев, быстро поднялся на ноги и, сконфузившись, рукавом утерев распухшие глаза, потер ушибленную коленку.— Мой Царь, я видел Ваши уроки, я подсматривал, — мелкий дроу так и не поднимал взгляда. Да и как поднимешь? Он сразу поймет, что там предательские слезы. А воины никогда не плачут.— Я и целился в колено, — деловито-насморочным голосом объяснялся мальчишка. Тут дроу-Отец Года застонал и рухнул лбом на пол, а ?стул? испустил обреченный женский вой, — но у Вас… ноги… слишком длинные… я не достал…— То ли ноги длинные, — рассмеялся Малекит, — то ли у кого-то просто меч короток?! Роксана прыснула со смеху и, быстро прижав ко рту кулачок, вскинула виноватые глаза на обернувшегося к ней изумленного Царя.— Вот на твоем месте я бы вообще не смеялся! — не скрывая откровенной улыбки, заметил Але’ррет.Королева мгновенно покраснела, отняла кулак ото рта, завозилась под внимательным заалевшим взглядом Темного, поправляя якобы сбившиеся юбки. Через пару мгновений, решив, что ?экзекуция? закончилась, она осторожно приподняла один глаз на мужчину, но встретив еще более заинтересованный взгляд Царя, от неожиданности хрюкнула.Темная бровь Малекита плавно приподнялась вверх.Роксана, гордо вздернув подбородок, картинно отвернулась от садиста и, спотыкаясь на битом стекле, являя собою самую уверенную женскую самостоятельность, направилась к притихшему ?стулу?.Подойдя к несчастной матери, Колдунья ухватилась за ?сиденье? у ее лица и попыталась выдернуть стул из стены.Дернув еще раз, Королева изящно-женственным жестом поправила съехавшую набекрень корону и, уже совсем не по-женски взвыв, вцепилась в стул сразу обеими руками:— Ах ты ж, сука!— Простите меня! — заскулила женщина за стулом, подозревая, что сейчас ей влетит еще и от Асгардской Владычицы.— Ой, извините, это я не про Вас! — спохватилась Роксана, выпуская сиденье и прижимаясь щекой к стене, силясь заглянуть в миллиметровый зазор у лица пленницы. — Просто необыкновенно плотно зашло!— Очень! — придушенно согласилась Мать Года. — Ну а чего было еще ждать?— В смысле? Э-э… — елозя щекой по стеночке, начала понимать Ведьма, одной рукой не прекращая возвратно-поступательных движений с короткой спинкой стула.— Начинает доходить, только когда головой о стену приложишь? — одобрили ход бабьих мыслей откуда-то из-за спины Роксаны. — Ваше Величество, умоляю, прекратите извращаться с мебелью! Нервы сдают, сил уже никаких… Мужская рука, легшая на другую сторону сидушки, тут же поймав сбившийся ритм Ведьмы, дернула стул синхронно с нею, и он покорно ?вышел? из стены.Сразу же на пол, держась ладонями за лицо, осела освобожденная темная эльфийка.— Ох, Ллот… Чтобы еще раз и на праздник…Она медленно отняла руки от лица и в изумлении распахнула рот: над нею, чуть склонившись, стоял великолепный Владыка дроу и сияющая Асгардская Владычица.— С Новым годом! — мурлыкнул Царь.— С Новым счастьем! — мяукнула Королева.Одновременно протянув руки, эльфы нежно улыбнулись и вручили слегка окосевшей женщине барный стул.— У твоего сына врожденный дар убийцы. Через шесть лет я заберу Бал’эра в личную охрану, — Царь склонился чуть ниже к женщине. — Еще раз посягнешь на его жизнь — скормлю ей! — Малекит многозначительно кивнул на Роксану.— Сожру и не подавлюсь! — уверила Роксана, лучезарно улыбаясь и заботливо поправляя вылезшим драконьим когтем сбившуюся прядь волос на лбу эльфийки.— Ты поправил ему ребра? — удаляясь за Царем, Королева коснулась плеча мужчины рукой. — И позвонок седьмой грудной…— И восьмой, и девятый, — ответил Малекит. — Конечно. Но порезы он не дал убрать.— Как это ?не дал??! — девушка даже остановилась, но тут же, увлекаемая обнимающей ее за талию рукой мужчины, вновь пошла вперед.— Он сказал, что шрамы красят воинов, — рассмеялся Але’ррет. — В принципе, я с ним согласен.— Если только через шесть лет он не придет к тебе шрамированный, как эфиопский папуас.— Мое сердце будет разбито, но я переживу! — улыбался дроу.Даже не увидев, как эпичная парочка покинула ее общество, темная очнулась, только когда к ней подошел благоверный и уселся подле нее, зачем-то придерживая правой рукой голову.— Ма! Па! — воодушевленно заорали откуда-то слева, и перед счастливыми родителями очутился восторженный Бал’эр. — Вы только посмотрите, тут Он мне чавой-та написал! Чавой написал?! Мне трудно прочесть! Матушка!— Кровинушка ты наша… — едва шевеля губами, прошептал отец и закрыл глаза с лопнувшими в них сосудами.— Побегай, сладенький, побегай там… — хрипло попросила матушка. — Мы с папой полежим немножечко, отдохнем…Drew J. Lerdal?—?Chimes At MidnightБал’Эр До’Раэль, непонимающе посмотрев на родителей, с минуту покопался рядом с ними, ?нападая? новым клинком на десятки плывущих в воздухе сиреневых, голубоватых, серебряных огоньков-фонариков.Потом все же отошел за большую статую колдуньи-дроу, уселся у постамента в ворох пушистого снега и, разворачивая меч в ручонках, стал вглядываться в едва заметную прозрачную филигрань.?Dos orn phlith…? — загорелась кровавым огнем одна из надписей на правой стороне лезвия.— Ты будешь ненавидеть… — по складам, с запинками прочел мальчик и поднял брови.?Dos orn tlu phlithus…? — вспыхнул кровью красивый почерк на второй стороне клинка.— Тебя будут ненавидеть… — ребенок нахмурился и, глянув на вновь танцующую пьяную толпу сородичей, медленно перевел взгляд на оружие, неловко развернул его эфесом к лицу. Интуитивно, будто слыша ?шепот? клинка, он уставил рукоять меча на свет одного из ближних фиалковых фонарей.?Dos zhaun lueth dro…? — заструились между лап вздрогнувшего паука переливающиеся кровью буквы древнего языка.— Учись и живи… Маленький Темный Эльф поднял тяжелый лавандовый взгляд на толпу, безошибочно нашел в ней высокую стройную фигуру, обнял скимитар обеими руками.И сжал задрожавшие губы.?Нет ничего страшнее, чем быть незамеченным. Так страшно вырасти и потерять свой путь. Я расскажу тебе сказку о человечности, ты расскажи ее детям. Когда-нибудь.Каждый ребенок, чье сердце разбито взрослыми, и на чью шею Смерти легла коса, за крышкой гроба становится (вровень с звездами), рыцарем божьим в шёлковых небесах?.Джио РоссоДо’Раэль (дроу) — Ходящий над богами