Пернатые (постканон, Фрэнк, Тони) (1/1)

Король Фрэнк Харперсон сам немного похож на птицу.Так говорили в детстве: у Фрэнка были острые коленки и локти, и он быстрее всех мальчишек в округе взбирался ― нет, точнее сказать ?взлетал? ― на любое, даже самое высокое дерево. Так говорят и сейчас, хотя птица постарела. Говорит это обычно Тони Золотой Глаз:― Ты же свой среди них. Они тебя не боятся. А птицы не боятся только своих. Когда Фрэнк и Тони сидят на самом краю дворцовой площадки, возле деревянной сваи, свесив ноги к пшеничному полю, птицы прилетают и садятся Фрэнку на плечи, на шляпу. Тони они осторожно облетают стороной. Возможно, их отпугивает дым, хотя Фрэнк тоже курит, и курит даже больше. Да, они оба, единственные здесь, напропалую дымят. Когда-то это здорово их сблизило, ещё до того, как сблизило всё остальное. Когда-то…Он нечасто бывал у Эльзевира. Короли собирались в лучшем случае три раза в год, и Фрэнк не слишком любил эти встречи. Он просто не в своей тарелке был в обществе вертлявого юнца, женатого, кажется, на школьнице; не менее странного русского с голосом-трубой… создания, которое и на человека-то не совсем тянуло (может ли называться человеком тот, у кого вместо грудины клетка, да еще и с птичкой?). Да и сам хозяин дома, Гольдрон Эльзевир, с этими его пространными философскими рассуждениями и головой в механических облаках… нет, эти ребята были Фрэнку не по душе. Не его поля. Зашвырнуть бы их в родной Техас, заставить ловить дикую лошадь или гонять на родео быка, кто бы справился?Они отвечали тем же ― настороженным, предупредительным и совершенно поверхностным дружелюбием. С самым близким по времени жизни ― Филиппом Перовым ― Фрэнка разделяло около полутораста лет. Между собой четверо соправителей тоже не слишком ладили. Это было именно то ?не слишком ладили?, когда никто не ссорится, но все молчат.Однако в тот день, закидывая в добротный дорожный саквояжик немногочисленные вещи, Фрэнк ощущал странный душевный подъём. И если поначалу он объяснял это себе обычным любопытством ― всё же первая коронация, на которой ему удастся побывать, ― то постепенно осознал, что за ощущением стоит что-то ещё. Некое… предчувствие. Шестой король, появление которого предсказали звездочеты.Король со странным именем Тони Золотой Глаз. Король, в стране которого постоянно льёт дождь и о котором слухи поползли даже быстрее, чем разгорелся яркий свет янтарных карьеров на юго-западном побережье Океана Воображения. И вроде бы это были… не самые обнадёживающие слухи.Фрэнк догадывался, что Эльзевир, который, собственно, и написал письмо с приглашением в Эргер, не в полной мере осознаёт _весь смысл_ этих ползущих слухов. Как и прочие. Они родились слишком рано, чтобы знать слово ?мафия?. По крайней мере, то, что оно значит сейчас. Фрэнк стоит на краю деревянной площадки и разглядывает золотое колосящееся море. Море тянется далеко вперёд, пропадает на горизонте. Над морем мелькают иногда красные самолёты-кукурузники. Фрэнк глубоко дышит и наслаждается покоем вечера, в очередной раз думает о том, как рад быть дома и быть живым. И о том, что его дом всё же здесь.В Зоммерголде.Поглядывая вперед, в ту сторону, где ближе к границе на холмах должны белеть буквы названия, Фрэнк неожиданно думает о том, что неплохо было бы пошевелиться.Ну… например, основать киностудию. Прямо там, поближе к буквам. На холмах, как в городе, который когда-то приютил никому не нужного молодого орнитолога.Фрэнк усмехается. Ведь правда, он взял сюда птиц и покой, но не взял ни одной киноленты, потому что киноленты осточертели ему. Может, это было неправильно? Конечно, у Тони точно есть какая-нибудь киностудия в его дождливом государстве… и всё же, наверное, трудно снять что-то повеселее там, где постоянно льёт? Впрочем… вряд ли у Тони что-то могло бы быть другим.Фрэнк почти сразу это понял.Почти сразу.Дворцовый сад Эльзевира всегда заставлял Фрэнка чувствовать себя… примерно как на уроке. Слишком ровные аккуратные клумбы, слишком скучные сочетания цветов, деревья, подстриженные по форме геометрических фигур ― конусов, цилиндров, шаров. Ничего не торчит, не выбивается, и даже ни одного опавшего листа на садовых дорожках. Одна радость: здесь жили птицы, такие, каких Фрэнк никогда не видел.Пять королей тогда стояли в округлой греческой беседке с резными, расширяющимися кверху и книзу колоннами. Стояли и смотрели на Самую Высокую Башню. Вокруг выл ветер, немного волновались стеклянные пески, но это было не страшно, просто приходилось прикрывать нос и рот платком, а еще иногда щуриться. Эльзевир то и дело поглядывал на свои пузатые серебряные часы:― Скоро.Крысолов и его маленькая жена молчали. Молчал хмурый Якоб, кутавший свою канарейку в бархат плаща. Зато Филипп Перов тут же заговорил о том, что он думает о всяких странных темных личностях. Эльзевир возразил, что внешность может быть обманчивой и что вообще-то нужно подождать, вместо того чтобы выносить скороспелые суждения. И двое готовы были заспорить, но…Раковина наверху Самой Высокой Башни распахнулась. Снопы золотого света разлетелись от нее во все стороны и мгновенно усмирили ветер. Яркое, живое сияние… глазам оно причиняло боль, но внутри оставляло теплое ощущение покоя. Будто произошло что-то хорошее. Очень хорошее. ― Он спускается… А теперь он почти здесь. Вы слышите?Эльзевир подался вперёд, опираясь рукой на колонну. Его глаза блестели: кажется, он уже заметил кого-то в лабиринте прямоугольных кустов, тянувшихся от Башни к беседке. Фрэнк, умиравший от любопытства, хотел тоже вытянуть шею, но…Выстрел. Вот что он услышал, после чего, схватив императора-механика за плечо, потянул в сторону. Пуля пролетела совсем близко. Она словно вскипятила воздух и с пугающей легкостью вгрызлась в ближнюю колонну.― Эй, а я что вам говорил? ― начал Большой Фил, успевший проворно присесть и закрыть руками голову. ― Пускают сюда не пойми кого, и как только…― Молчать. Верховным правителем Эльзевира никто не признавал, но сейчас все просто послушались в считанные секунды. Замерли, настороженно переглядываясь, и почти затаили дыхание. Им было страшно. Да, абсолютно всем, Фрэнк в этом не сомневался.Больше по ним не стреляли. Стало очень, очень тихо, только на гравиевой дорожке звучали шаги, которые всё приближались и приближались. Мелкие камешки разлетались. Стукались друг о друга. Шуршали. Щёлк-щёлк…Шаги были твердые, а ещё… Фрэнку вдруг показалось, что он узнаёт лёгкий, едва уловимый скрип. Так скрипели только самые дорогие американские ботинки, этот звук было не спутать ни с чем. Значит…― Эй, там! Я видел вас сверху! Выходите по одному с поднятыми руками!Голос звучал вроде бы уверенно… впрочем, уверенность, возможно, была и напускная. Прислушавшись, Фрэнк поймал в речи акцент. Выговор был не техасский и не джерсийский, не мэнский и вообще не американский, скорее… ― Итальянец, ― одними губами прошептал Эльзевир, повернув голову.― Душевнобольной итальянец, ― уточнил Филипп. ― Бесноватый.― А я думаю, он просто боится… ― медленно произнёс Якоб. ― Вы не боялись?Фрэнк видел, что король Тирии прикрывает своим плащом макушку Бэки, и видел, как на них косится Людовик Бродячий. ― Не надо делать поспешных выв… ― принц начал было поднимать голову, но дернулся назад, когда выстрелили второй раз. При этом Людовик, успевший за короткое мгновение разглядеть нового правителя, странно побледнел: ― О Боже….― Я сказал вам выходить. Или вышибу мозги уже в упор!Фрэнк не знал, что заставило его так поступить. Он не знает и теперь. Но он поднял руки и медленно начал выпрямляться. Первым. Единственным.― Вы спятили!Эльзевир попытался удержать его за край рубашки, но не смог и только обреченно взвыл. Фрэнк встал в полный рост. И наконец увидел того, кто стоял всего в полудюжине метров и целился ему прямо в лоб.Он сразу понял, что это трудно будет забыть. Сейчас Фрэнк уже знает, что мир за не только отпускает души, но и выдаёт тела. Например, химик-фармацевт Джабби вывалился из башни шатающейся походкой, с выражением блаженства нирваны на тонком подвижном лице, из угла рта у него текла слюна, как у собаки. Писательница Ванилла Калиострова появилась со свернутой шеей и переломанной в двух местах левой рукой. И королева-учительница первые несколько минут тоже выглядела не самым приятным образом: лысая, с запавшими глазами, едва ли не прозрачная и с парой каких-то торчащих из вен трубок.Да, мир за выдаёт тела. И именно это делает присутствие на коронациях важным.Потому что по телу можно очень многое угадать о душе. Многое… но не всё.Перед Фрэнком стояло что-то, что можно было назвать только одним словом ― мясо. Обгорелое мясо в обгорелом костюме, а вот ботинки и правда казались совсем новыми. Горели глаза, точнее, один глаз, второго, видимо, не было ещё задолго до смерти.?Наверно, его подорвали. С машиной или с домом?.Так отстраненно думал Фрэнк, пока человек с пистолетом смотрел на него. Ствол тоже был новенький, блестящий от масла, какой-то очень… киношный. Но можно было не сомневаться: убивает эта штука по-настоящему. Правда, Фрэнк еще не проверял, можно ли умереть дважды… и не хотел проверять.― Тише, приятель. ― Голос звучал хрипловато, но без дрожи. ― Тише. Никто не причинит тебе вреда, здесь живут славные парни. Я Фрэнк Харперсон, один из королей этих земель.Глаз сверкнул.― Каких еще грёбаных королей? Ненавижу королей. Только и делают, что обдирают простых смертных, чёрт бы их…― Вообще-то… ― Фрэнк кашлянул, невольно улыбаясь. ― Ты тоже король. Если это в твоём государстве льёт дождь и живут гангстеры. Он знал, что услышанные слова заставят пошатнуться. И заставили. Розовый, удивительно розовый в сравнении с обгорелым лицом язык облизал то, что когда-то было губами.― Чушь какая-то. Это же просто сказка. Ты рехнулся.Фрэнк покачал головой. Он узнавал свои же собственные фразы, только чуть более резкие и грубые. И он прекрасно знал, что скоро новый правитель начнёт понимать. Верить. Чувствовать. Примет до того, как придется объяснять. До того, как…― Черт, как всё болит…Итальянец опустил руку с оружием и еще раз покачнулся.― Это ничего. Ничего. Сейчас пройдёт.Свечение над башней стало меркнуть. Последние его лучи стянулись, окутали фигуру Шестого. Вонзились где-то между лопаток, немного оторвали от земли, но через несколько мгновений вновь опустили ― почти швырнули на колени. Фрэнк, щурясь и поднося ладонь козырьком ко лбу, сделал два шага из беседки.― Видишь? Мясо зарастало кожей, лохмотья превращались в костюм ― светлый, приятного кремового оттенка, а рубашка в противоположность была чёрной. Восстанавливались опалённые волосы ― отрастали в обычную прическу, гладкий зачес назад. А последним… Последним появился странный шарик желтого металла в пустой глазнице. Фрэнк протянул руку и спросил:― Тебя зовут… Тони Золотой Глаз? Так?Мужчина ― довольно молодой, лет тридцати с небольшим ― открыл второй, здоровый, глаз. Кивнул. Медленно спрятал пистолет в кобуру, потом так же медленно взялся за протянутую ладонь. Крепкая хватка, крепкое пожатие сильных длинных пальцев. Внушало доверие и симпатию. Фрэнк обернулся:― Вылезайте. Всё о’кей.И другие короли тоже стали подниматься навстречу. Тони разглядывал их долго, с удивлением, а особенно долго ― маленькую, одетую в голубое кружевное платье принцессу Арабэк, улыбнувшуюся ему и сделавшую подобие реверанса.― Так что ты там говорил о славных парнях, которые живут здесь? ― только и спросил Золотой Глаз.Фрэнк неожиданно для себя рассмеялся. Он уже понял, что они будут дружить. Щурясь, Фрэнк подносит пальцы к губам и по-разбойничьи свистит. То, что приближается к нему по воздуху, неважно слышит, но свист различает с легкостью. Вот и теперь оно отвечает гортанным клекотом, прибавляет скорости, поднимается повыше. Мерно вздымаются широкие крылья, вскоре правитель Зоммерголда уже может различить приплюснутую маленькую голову с хохолком, блестящие глаза, сильный короткий клюв. Среди коричневых перьев на солнце масляно переливаются белые и жёлтые.Большая птица, размером с самолет-кукурузник, приземляется неуклюже, с диким грохотом, как и всегда. Сваи скрипят. Фрэнк улыбается, привычно пятясь вбок.Фрэнк многое знает о птицах, но определить вид Пернатого Чарли у него никогда не получалось. Чарли ― тяжёлый, нескладный, частично глухой, но очень быстро летающий ― кажется плодом запретной любви сразу нескольких разных птиц, парочки кенгуру и как минимум одного динозавра. Можно сказать, вследствие этого смешения Пернатый Чарли довольно уродлив. Но Фрэнку так никогда не казалось. Он знает, что это, возможно, самая старая птица во всей его стране. И точно ― самая верная. Что-то вроде зоммергольдовского сердца.― Здорово, дружище.Пернатый Чарли снова издаёт клёкот и распушает перья. Переминаясь с лапы на лапу, наклоняет голову к плечу.― Нет. Сегодня мы никуда не полетим, но раз уж ты здесь, у меня для тебя кое-что есть. Птица радостно пододвигается ― длинным мощным прыжком. Хвост, состоящий из трех сорочьих, двух петушиных и одного павлиньего пера, волочится по деревянному настилу. Фрэнк вынимает из кармана хлеб и вытягивает ладонь. Чарли тычется в неё клювом.― Он… довольно странный, не находишь? Где ты его взял?Фрэнк сразу понял, что речь о Чарли, стремительно летящем над южными границами Лийи. И Фрэнк вскинулся, потому что это были первые слова, которые произнёс Тони Золотой Глаз с момента, как они покинули Эргер. Несколько часов подряд гангстер просто смотрел на сменяющиеся виды: озеро-острова-лес-рельсы-пустыни стеклянного песка. Смотрел и молчал. Фрэнка это молчание немного нервировало, но он терпел. Теперь же…― Он сам нашел меня. Еще когда я вышел из башни… как и ты. Он отвез меня в мое королевство и всегда рядом, когда нужен.Говоря, Фрэнк не поворачивал головы. Только теперь сделал это и осознал, что Золотой Глаз пристально на него смотрит. У Тони было довольно молодое лицо, если отбросить резкие носогубные складки и поперечные полосы на переносице. Тони было, наверно, столько, сколько было бы Джиму, если бы…― Ты не похож на них. Тех, других.― Да, я знаю.― Давай их перестреляем, а? Не люблю окружать себя парнями, которым нельзя довериться.Вроде бы Тони говорил серьёзно, просто мурашки по коже, как серьёзно. Но вдруг подмигнул и коротко рассмеялся. Фрэнк рассмеялся в ответ.― Извини, приятель. Я чувствую себя чуток…― Странно.― Да, вроде того. Просто, знаешь, этот мир… он…― Настоящий. Поверь, настоящий. Просто немного другой.Они замолчали. И молчали, пока не влетели под серый прохладный дождь, ознаменовавший окончание родниковых пустынь. Внизу засерели дома и зажелтели фонари. Фрэнк присмотрелся, ощущая что-то очень странное внутри. Знакомые виды, виды, от которых он так хотел сбежать. Виды Америки ― довоенной или послевоенной, нахохленной и слегка дрожащей. Той Америки, в которой делались деньги, не благостных техасских и алабамских захолустий. И дождь, дождь, дождь…― Здесь у тебя всё такое привычное, ― негромко произнёс Фрэнк.― Мне никогда не хотелось ничего запредельного. Я, знаешь ли, крайне приземлённый человек. Но ещё…Золотой Глаз вдруг улыбнулся и повёл рукой чуть на запад. Там Фрэнк увидел кое-что, что уже нельзя было назвать ?привычным?. По крайней мере, Фрэнк не мог. Потому что всё побережье Океана Воображения, все длинные узкие острова были золотыми и тепло, приветливо светились. Местами от них расползались по воде тоненькие нити света, колеблющиеся как паутинка на ветру. Вода, земля, воздух ― всё казалось здесь живым. Живым и… древним, более древним, чем дома и фонари, хотя Фрэнк мог поклясться, что пару недель назад на месте островов было просто пустота. А потом Чарли внезапно ухнул камнем вниз.Сердце Фрэнка полетело к глотке и там благополучно замерло, не дав вырваться воплю. Тони остался спокойным. Более того… почему-то Фрэнку вдруг показалось, что Чарли сделал свое подобие мертвой петли именно по бессловесной просьбе Золотого Глаза.Птица понеслась над самой водой, задевая ее прижатыми к брюху лапами. Фрэнк отчетливо увидел всё то же расплавленное, искрящееся золото на витражной синеве, а ещё...…Ещё он услышал тихий шёпот.Он шёл из глубины, было невозможно понять, шепчет одно существо в этом мире или перешептываются десятки тысяч в десятках тысяч других миров. Нельзя было разобрать слов, нельзя было увидеть лица или лиц. Просто нити. Тонкие золотые нити, одну из которых Тони, вытянув смуглую ладонь, поднял с гребня океанской волны. Поднёс к уху. Прислушался. И выпустил. Нить бесшумно ушла на дно.― …но ещё ты просто психованный малый. Правильно я тебя понял?Фрэнк спросил это и уловил, что голос немного охрип. Тони ухмыльнулся:― Почти.Так Фрэнк увидел янтарные карьеры ― Карьеры Бьющейся Жизни ― впервые. Такими он их запомнил, хотя никогда больше не спускался к океану. Океан уводил слишком далеко и был слишком глубок, даже Пернатый Чарли был для Него просто птенцом…― Ты ничего не принес мне?Но Пернатый Чарли только доклевывает последние крошки. Садится, нахохливая крылья, и умиротворенно прикрывает глаза. Вряд ли он мог где-то спрятать письмо, вряд ли мог его потерять.― Жаль.Ему не хватает разговоров. Чертовски не хватает, всегда не хватало. Не поэтому ли он принял приглашение остаться в гостях в тот, первый раз?― Ты же славный малый, Тони. Был славным сыщиком. Как же ты… подался в эту братию?Тони прятался от него за облаком сигарного дыма. И из этого облака ответил:― Иногда ты теряешь слишком много, чтобы остаться собой.― Я тоже многое потерял…?Ты похож на Джима, Тони. Этими своими манерами, а еще, знаешь, он тоже курил. И вы бы, может, поладили, если бы не та чертова бомбежка на Пёрл-Харбор, где умерло так много молодых?. Но этого Фрэнк не произнёс вслух. Знал, что никогда не произнесёт, потому что нет ничего болезненнее, чем искать мертвецов в живых.― Своё прошлое и своё будущее?― Именно так. Ты слышал. Он у меня один был, один, понимаешь?Взгляд из облака был острым, как лезвие ножа. Фрэнк ответил таким же, хотя в глазах щипало, наверно, от табака. Два лезвия лязгнули друг о друга, и… Тони вдруг резко отогнал завесу ладонью. Чтобы открыть лицо, которое показалось Фрэнку очень бледным.― Я мог дотянуться до тех, кто сделал мне больно. Ты ― нет. Вот и всё. Осуждаешь меня? Фрэнк не осуждал. Потому что он тоже дотянулся бы до _узкоглазых ублюдков_, если бы смог. Может, ему стало бы легче. И, слабо улыбнувшись, он покачал головой. В дыму лязгнуло вновь ― два бокала с американским виски, друг о друга. Ещё какое-то время Фрэнк сидит рядом с большой птицей, ощущая ровное тепло лоснящегося, вздымающегося бока. За пшеницей и кукурузой догорает закат. Наконец Фрэнк поднимается и уходит по ступеням в дом. Чарли не обращает внимания на его исчезновение. Чарли, древний как мир, древнее мира, уже дремлет, а может, отрешенно прислушивается к шелесту колосьев. К тому же у Чарли нет сегодня новостей. А может…Уже в своей гостиной Фрэнк слышит телефонный звонок и сразу берет трубку, чтобы услышать чистый голос молодой девчонки из тех, что за своими операторскими столиками вечно красят ногти и читают журналы. Но неизменно включают строгое достоинство, говоря с королём:― Вас вызывает дон Золотой Глаз. Хотите ответить?Фрэнк улыбается. Медленно садится в кресло. И произносит:― Да. Очень хочу. Соединяйте.В каком-то роде… Пернатый Чарли всё же принёс вести. Как и почти всегда, хорошие. Разве нет?