Мой командир (1/1)

Апрель, 1689 год. Эспаньола.Мысль была стара как мир, но оттого не теряла сути: все в этом мире открывается по-новому, стоит наблюдателю хоть немного сменить угол зрения. Находясь в философском настроении, дон Диего, сидевший на корме мерно плывущей к пристани лодки, раздумывал об этом при взгляде на возвышающийся поблизости титанический корпус ?Викторьез?. С этого ракурса трофейный корабль открывался ему впервые – и приятное бодрящее покалывание азарта в душе вызвало едва заметную улыбку на губах испанского капитана. Синева высоких бортов, усеянных орудийными портами, была по большей части цела, а до пострадавшей в бою позолоты ему сейчас мало было дела. И вся эта мощь теперь существовала лишь с одной целью: оберегать благоденствие испанских земель, на которые покушался прежний командир французского флагмана.Получилось. Справился. Сберег. Пусть боль от утраты ?Синко Льягас? не перегорела за три года и не угасла теперь в похоронивших его волнах, но все же… все же это хоть что-то.Для Испании это победа. Для Мигеля – спасение. Для меня – да смилостивится надо мной Господь…Милосердие Господа уже озаряло спокойную гавань вместе с лучами утреннего солнца, нежными, не успевшими еще набрать тропическую жгучесть. Розоватые тона неба сменились золотистыми переливами, превращая волны в сплошную россыпь искр цвета самого светлого янтаря. И все же великолепие это еще не кололо и не обжигало глаз, и свою роскошную широкополую шляпу кастильский гранд ненадолго снял, держа ее в руках и подставляя лицо мягкому и ласковому свету. Словно тихо просил смыть с него всю боль и стыд прошедшей ночи, отогреть и укрепить дух, позволить ему переродиться, как новообращенному иноверцу, впервые окунувшемуся в купель со святой водой в день таинства крещения.И казалось, что свет и в самом деле бережно лечил. И это лучистое утреннее сияние, и невесомая прохлада в воздухе над спокойным морем, которую можно было свободно вдыхать, не захлебываясь ею, позабыв о самом страхе задохнуться. Насколько мучительна была ночь перед прибытием к берегу Эспаньолы – и несколько часов, и несколько лет назад, - настолько же легким и бестревожным, безболезненным стал пришедший ей на смену рассвет.Быть может, так будет и впредь? Таких страшных приступов не было больше года – и этот, должно быть, станет прощальным. Всему виной слишком живые воспоминания и синеглазый негодяй на борту – и должен же я, наконец, покончить с тем или другим…С чем и как именно – решение только за мной. А пока я не решил, мои действия разумны: Сангре останется на ?Сан-Игнасио? без шума и под охраной. И, благодарение Богу, я всецело могу положиться на выбранного мной стража.Благодарение Богу было готово сорваться с его уст во всеуслышание, прямо в чистое, расцвеченное зарей небо – потому что еще издалека, еще в неясных предрассветных сумерках был виден стоявший на рейде Сан-Доминго боевой корабль, на котором две недели назад отбыл из гавани дон Мигель, сопровождаемый Эстебаном. Потому что рядом с ним находились не только остальные суда малочисленной ныне эскадры, но и несколько незнакомых кораблей – французских, судя по оснастке и свежим боевым отметинам на корпусах. И потому что сам младший де Эспиноса возвратился отнюдь не с пустыми руками: ?Викторьез? и ?Балейн? стоили того, чтобы ступить на пристань с гордо поднятой головой и ждать заслуженных почестей.По крайней мере, в первые минуты пусть в этих почестях искупают меня. Лишь ненадолго – я сделаю все, чтобы дальше они всецело достались другому. Тому, кто стоит их гораздо больше, и кому они стократно нужнее теперь.Драгоценности, что таились в трюме ?Викторьез?, могли бы породить немало опасений и сложностей в ином порту, однако, Сан-Доминго щедрой и заботливой рукой снимал с плеч дона Диего эту тяжесть. Адмиральская эскадра служила внушительным доказательством безопасности этой гавани – и ничуть не менее стойко был способен оберегать ее мощный старинный форт, ощутимо преобразившийся за последние полгода. Укрепленный со знанием дела и с офицерской тщательностью, он прекрасно отражал тот дух, что мало-помалу воцарился в городе благодаря новому губернатору – несмотря на все препятствия, которые тот в изобилии встретил на своем пути…Негромкий вздох де Эспиносы был почти неразличим за плеском волн. Он был вызван мыслью, которая стала бы занятной игрушкой для ума философа, но в реальности оказывалась не столько занимательной, сколько скорбной. То положение, что застал он в Сан-Доминго при своем возвращении в Новый Свет, было наглядным примером того, как способна жизнь смеяться над людьми и всеми их воззрениями на ее счет. Ведь казалось бы – возможны ли неразрешимые противоречия, неугасимая рознь между двумя людьми чести, верными одному Богу и одной короне, сражающимися за благо одной страны? Между людьми, достойными равного уважения, и никогда не наносившими друг другу оскорблений, не питавшими вражды и злобы? Наконец, между людьми, пережившими схожее несчастье, оказавшимися в опале и знающими о бедствиях друг друга?Одним из этих людей был дон Иларио де Сааведра, лишь чудом остававшийся на посту губернатора Сан-Доминго, при том, что трудно было бы представить градоначальника достойнее него. Вторым же стал дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес, первый из испанских флотоводцев Нового Света – как было некогда, как снова оказалось теперь после бесславной гибели маркиза Риконете и его эскадры. Ирония судьбы сыграла недобрую шутку с обоими грандами – очутившись в немилости из-за одного и того же человека, они и друг другу в полной мере не смогли стать союзниками по той же самой троекратно проклятой причине.Рыцарственная натура дона Иларио некогда подтолкнула его позволить капитану Бладу беспрепятственно укрыться в этой самой гавани, пополнить здесь запасы воды и пищи, а также отремонтировать пострадавший корабль пирата. То была благодарность за спасение и лечение после злополучного кораблекрушения – и недоброжелатели де Сааведры не преминули поставить ему в вину этот щедрый жест, закончившийся похищением флагманской ?Марии Глориосы?. Дон Диего не относился к числу этих самых недоброжелателей: его прежние беседы с губернатором Сан-Доминго были окрашены взаимным уважением – и подарили немало сведений младшему де Эспиносе, который мчался тогда по следу синеглазого корсара. Но чего дон Диего не мог забыть – так это ледяной вежливости и убийственно-холодного взгляда дона Мигеля, которыми тот неизменно встречал дона Иларио, если интересы дела требовали их разговора. Опальный губернатор и опальный адмирал не были врагами, не наносили друг другу удара – ни прямо, ни исподтишка, - и все же напряжение между ними искрило незримыми ударами молний. Простить человека, который имел шанс разделаться с Бладом и добровольно его отпустил, дон Мигель не нашел в себе силы. Единственное, что здесь оставалось – молчаливое понимание: долг чести требовал от него и от дона Иларио противоположных вещей. И что-то подсказывало опечаленному дону Диего, что успокоится его старший брат лишь после того, как над неуловимым пиратом все же свершится расправа – только она сотрет все обиды и закроет все счета…Сотрет все обиды, смоет пятна с гордости и чести. Позволит забыть об этом позоре – который теперь еще и на глазах у ирландского дьявола творился! Небо и ад! Даже вспомнить об этом без ярости невозможно!Только за яростью – тихий вопрос: отчего же он примчался посреди ночи в мою каюту? Что толкнуло его говорить о помощи, зачем он вновь намеревался меня к жизни возвращать?Какая нелепость, какой стыд… Неужто боль настолько затуманила мне рассудок, что я в самом деле вслух произнес те невозможные слова?Крепко зажмурившись на несколько секунд, испанский капитан усилием воли постарался отогнать эти раздумья прочь. Гримасу его могли заметить гребцы, и потому де Эспиноса поспешил небрежно возвратить шляпу себе на голову, будто бы щурился только от шального солнечного луча и теперь оберегал свои глаза тенью широких полей. И нечего допускать и мысли об иной причине.Было о чем подумать в гораздо более приятном и безопасном для гордого сердца ключе. К примеру, о том, что опальный человек чести, дон Иларио де Сааведра – редчайшая в этих краях личность, которая способна уберечь временно оказавшиеся в городе сокровища Испании и не допустить кражи хоть одной золотой монеты. О том, что за плечами остался рискованный и успешно пройденный путь со всеми трофеями в целости и сохранности. И о самом главном, самом важном, о том, что могло изничтожить любые тревоги: если милостив Бог, то ближайший час сулил ему крепкие долгожданные объятия брата и сына.- Именем святого Антония клянусь, об этом станет известно вице-королю! – горящий взгляд дона Мигеля и его восхищенный голос были для дона Диего чем-то сродни теплого ветра после долгих мучительных часов заточения во льду. Здесь, в капитанской каюте флагмана не было места воспоминаниям о холоде – они просто не пробились бы к нему сквозь жаркую радость встречи с родными. Счастливые глаза Эстебана, еще не до конца освоившего науку дворянской сдержанности, и ликование махнувшего на нее рукой адмирала были тому самой верной порукой.- Я и сам намерен об этом позаботиться, - улыбка капитана ?Сан-Игнасио? была совершенно открытой, но в глазах промелькнула лукавая чертовщинка. – Вице-королю станет известно и о сокровищах Картахены, и о захвате французской эскадры – но что насчет твоей добычи, брат? Судя по виду этих фрегатов, они были нелегким трофеем.- Ты еще не видел флагман французов, - усмехнулся адмирал, распахивая настежь окно своей роскошной каюты и заговорщически приобнимая брата за плечо. С этого ракурса дон Диего смог разглядеть то, что заслонял от него прежде корпус другого судна: на берегу, несколько поодаль, подобно выброшенному на сушу киту тяжело накренился на один борт внушительных размеров боевой корабль. Пробоины, полученные им, исключали ремонт на воде – но вокруг уже деловито сновали люди, и можно было надеяться на то, что плотницкое искусство вскоре заживит эти раны бесследно.- Мы опасались, что он не дотянет до гавани. Сбросили с него пушки, весь лишний груз, и с Божьей милостью все же удалось его сохранить, - Эстебан уже был рядом, и в его интонациях ясно слышалась гордость за победу эскадры и собственное участие в ней. Обратив к сыну теплый и внимательный взгляд, дон Диего еще отчетливее ощутил: каждое новое сражение оставляло на юноше свой весомый отпечаток и ковало его как несгибаемую сталь. Рукав молодого испанца был закатан, на предплечье белела повязка, а скула была вскользь рассечена деревянной щепой при канонаде - но боль неглубоких ранений сполна перекрывалась все той же гордостью. Эстебан был доволен и счастлив, и с триумфальным возвращением его отца счастье это оказалось полным.- Кажется, мне впервые дышится так легко со дня гибели ?Энкарнасиона?, - признался дон Мигель, возвращаясь к столу вместе с остальными. Слуга, разливший выдержанное гранадское вино по трем бокалам, удалился, оставляя семью де Эспиноса наедине с их личными делами, не предназначенными для чужих ушей. – Да простит меня Господь, но долгое время мою душу снедало какое-то отвратительное, суеверное чувство – будто нам больше не суждено собраться втроем, будто после того пожара какая-то беда вечно будет препятствовать этому. И если бы вышло так – вина была бы на мне, после Маракайбо сомнений в том нет. Я рад, что случилось иначе…- И на радостях ты простишь мне своевольную дерзость, любезный брат? – дон Диего поднял наполненный бокал, мягко, но решительно перекрывая недобрую мысль адмирала своей. – Потому что я намерен провозгласить первый тост в ознаменование благополучной нашей встречи. Я пью за здоровье своего адмирала, чьи победы при защите Эспаньолы прогремят теперь на весь Старый и Новый Свет, и чье имя будет прославлено за добычу двух французских эскадр и спасение сокровищ Картахены!В изумленном молчании брата и сына он слышал гудение роя незаданных от потрясения вопросов, когда с наслаждением осушил бокал и с легким звоном возвратил его на столешницу. Капитан де Эспиноса редко позволял себе театральность, но на сей раз в полной мере ощутил себя героем сцены, чей монолог заставлял слушателей остолбенеть – и от удивленных глаз их польщенный артист не скрывал своей лукавой улыбки.- И как прикажешь тебя понимать? – наконец, произнес дон Мигель тоном, намекающим на его сомнения в душевном здравии одного из них. Эстебан ограничился лишь вопросительным взглядом, однако, в его темных глазах ошеломленность понемногу сменялась неуверенной догадкой. Дон Диего вздохнул, глядя на брата с мягкой иронией, возможной лишь среди самых близких людей.- Это не я прикажу, Мигель. Это ты будешь приказывать и нам, и остальным, на правах адмирала испанского флота, и ныне и впредь. Так должно быть, и так будет. Про твою опалу позабудут раз и навсегда, и если у кого-то там наверху и зрела крамольная идея сместить тебя с поста - то теперь он может забить эту идею себе в трубку вместо табака и покурить всласть, больше она ни к чему не пригодна. Я не хочу больше ни единого дня терзаться тревогой из-за того, что какая-то высокопоставленная сволочь может нанести тебе удар исподтишка, сославшись на эти злосчастные три года. Пора запечатать эту историю так надежно, чтобы ни один бес из-под печати не вырвался до самого дня Страшного Суда!- И в этот день тебя уличат во лжи, если я позволю тебе отдать мне плоды этой победы? – дон Мигель нахмурился, на лице его отразилось смятение и гнев, адресованный не брату, но самому себе. - Если присвою твои заслуги, чтобы прикрыть ими свои провалы и оплошности? И думать об этом незачем! Раз я довел ситуацию до того, что нуждаюсь в таком спасении, то черт подери, я его не стою! Ни его, ни адмиральского чина...- А кто же в таком случае стоит?! Есть ли такой человек в этих морях, на всем земном шаре? - вспыхнул дон Диего. – Я не знаю, кому можно доверить командование в обход тебя. И пока на нашем пути не появился этот неуловимый бандит, подобного вопроса не могло и возникнуть…- А все же такой человек есть, - чуть заметная усмешка коснулась губ дона Мигеля, не изменив выражение его серьезных глаз. – Мне кажется, что если меня вознамерились сместить, то адмиральский штандарт стоит передать тому, кто на самом деле отвоевал золото Картахены. Тому, кто не запятнал себя в этой безумной гонке за пиратом, которая ни к чему не привела. И думаю, мою точку зрения разделят наверху, когда узнают о произошедшем.- Не разделят. Пока я жив и способен стоять на своем, ни черта они не разделят, - упрямо заявил капитан. Краем глаза он видел обеспокоенное выражение на лице сына, но Эстебан не вмешивался в спор отца и дяди, лишь переводя внимательный взгляд с одного на второго. – И тому есть немало веских причин. Для начала – мы с тобой оба знаем, что адмирал из меня далеко не лучший. Мое шапкозакидательство, за которое ты меня одергивал много лет, способно загубить всю эскадру. Да, я не постесняюсь сказать, что хорош в роли капитана, и что на мостике ?Сан-Игнасио? я на своем месте – но клянусь Пресвятой Девой, я не желаю и не намерен занимать твое! Ни твоей твердости, ни твоей ответственности во мне нет, Мигель, а на одном азарте и упорстве много не завоюешь. А если говорить о том, кто и чем себя запятнал… - дон Диего тяжело вздохнул, но затем взглянул на старшего де Эспиносу прямо и требовательно. – Брат мой, ты всерьез думал, что я не узнаю, как именно ты защитил мое доброе имя после Барбадоса?- Об этом вспоминать ни к чему, - дон Мигель сверкнул глазами, но яростный взгляд его был направлен не на родных, а в пространство, в колышущуюся синь моря за распахнутым окном. Эстебан глядел на дядю со смесью печали и уважения, и было ясно, что юноша прекрасно осведомлен о смысле слов отца.- Ты принял все на себя. Ты взял ответственность за потерю ?Синко Льягас?, пока я отлеживался на ?Энкарнасионе? и оправлялся от лихорадки, - без нажима, но с непоколебимой настойчивостью произнес дон Диего негромко. – А после Маракайбо, когда на тебя ополчились и выкопали эту потерю вдобавок к остальным нападкам на тебя, ты выслал меня в Кадис, чтобы я не вмешался. А я бы вмешался, видит Бог!- Бог видит, и я видел, без сомнений, - адмирал развернулся спиной к струящемуся в каюту свету, чтобы отразившиеся на его лице чувства было труднее разобрать. – Вам с Эстебаном в этом аду оставаться было нельзя. Только не в тот год. Только не в ту охоту…- Ты охотился на этого негодяя, а за твоей спиной собиралась свора, вознамерившаяся затравить тебя, - на последних словах капитан был близок к оскалу при одной лишь мысли о том. – И если ты взял себе мой позор, то возьмешь себе и мою победу. Я настаиваю, Мигель, я требую. Я этого хочу. Для меня это вопрос чести: я себя не смогу уважать и покоя лишусь, если не верну тебе утраченное по моей вине. Я выпустил этого дьявола с барбадосской каторги, и все, что произошло с тобой затем…- … ни на миг не было твоей виной, - решительно и твердо оборвал его фразу дон Мигель. Сделав шаг навстречу брату, он смотрел уже не строго, но растерянно, будто пытаясь свыкнуться с совершенно новой для себя мыслью. – Но подумай, Диего, в самом деле хорошо подумай. Покоя лишишься… так для тебя действительно будет лучше, если честь этой победы достанется не тебе? Или все-таки…- Я обдумывал это столько раз, что каждая мысль въелась в голову как катехизис, - грустно усмехнулся дон Диего, мягко сжав ладонью его плечо. – Я искал способ сделать это задолго до того, как схватился с ?Викторьез? - и Господь был милостив, и мне удалось одержать эту победу для тебя, как я и молил небо. Она твоя по воле Спасителя и святых, и по моей воле тоже. Ты командовал эскадрой в сражении за сокровища Картахены, и ты возвратился в Сан-Доминго для защиты города, оставив добычу под моей охраной, чтобы я эскортировал сюда пострадавшие в бою корабли. Вот та правда, которую я засвидетельствую теперь перед Богом и людьми. Аминь!- Аминь, - эхом откликнулись ему брат и сын. В тоне Эстебана звучало невыразимое тепло, дон Мигель же глядел на брата с какой-то ошеломленностью, будто бы и не вполне узнавал его в тот миг.- Ты меня поражаешь, Диего, - наконец, произнес он, пригубив из своего бокала для смягчения пересохшего от напряжения горла. – Тебя бы на покаяние за лжесвидетельство, но Боже правый, я и сам на миг поверил в твои слова… Это так ты у нас нынче хлеб в розы превращаешь, чтобы перед лицом Господа не солгать?- Да что же вы все заладили про эти розы! – фыркнул дон Диего, однако, не потеряв своей довольной улыбки. – Мне на днях уже припоминали чудо из Алькалы… а я, помилуйте, всего лишь грешный человек! И скромный капитан великого флота, который готов чествовать вас, мой командир!- Если позволено будет высказаться и скромному теньенту, я с отцом всецело согласен, - Эстебан заговорил деликатно, но при этом с уверенностью имеющего право голоса. – Теперь никто под испанским флагом не сможет покуситься на вашу честь или вашу свободу, сеньор адмирал. Ради этого, я верю, Господь примет все сказанное как правду - во спасение.- Сеньор адмирал… - мурлыкнул дон Диего, словно ему нравился сам вкус этих слов. Слегка прищуренные, посмеивающиеся глаза его выдавали то легкое и шутливое настроение, которое царило теперь в его душе от облегчения. – Право же, Мигель, тебе слишком идет это звание, было бы святотатством даже вообразить тебя без него. И сколько вдовствующих красавиц в наших родных краях до сих пор выводят в своих письмах сердечный привет сеньору адмиралу, хотел бы я знать? А поживем еще год-другой, и, глядишь, дождемся твоей свадьбы – и как же роскошно будет звучать это сватовство, когда сеньор…- Диего! – брови дона Мигеля сурово сошлись у переносицы, но младшему брату его было очевидно, что всерьез рассердиться на него адмирал не смог бы при всем желании. – Хороший же пример почтительности ты подаешь сыну, братец! А тот и рад смеяться, - добавил он, строго взглянув на племянника, который и в самом деле не сдержал тихого смеха при виде этой сцены.- Мне и в голову бы не пришло смеяться над вами, дядя! – юноша все еще улыбался, но отвечал на упрек командира совершенно честно и открыто. – Меня насмешила совершенно другая мысль. Просто, раз отец заговорил о том счастливом времени, когда вы обзаведетесь женой и детьми… я подумал о том, что это заставило бы замолчать некоторых людей. Или, по крайней мере, они нашли бы себе иной повод для сплетен, перестав шуршать языками за моей спиной.- Это еще что за новости? – на сей прохладная нотка в голосе дона Мигеля была отнюдь не наигранной, хоть и не адресовалась Эстебану. – Кто и зачем вздумал распускать сплетни за твоей спиной? И при чем тут, помилуй Боже, моя свадьба и дети?- Это сущая ерунда, дядя, - Эстебан пожал плечами, но от старших не укрылась легкая тень грусти в его глазах, порой еще хранивших почти детское выражение. – Всего лишь досужая болтовня людей, которым нужно выплеснуть яд на кого-то. А я для этого удобен: невысок рангом, безопасен, и притом принадлежу к вашей семье, а значит, довольно лакомая мишень. В лицо мне никто подобного не говорил, но я не раз слышал краем уха разговоры о том, что я – сын младшего сына, а значит, окажусь однажды на птичьих правах, когда наследниками станут ваши дети. Что я наверняка подумываю о том, как бы сжить вас со света, а если и нет, то со временем стану врагом вашим сыновьям. И прочий бред в этом духе… ну, кажется им отчего-то, что среди аристократов только так и бывает. Вот и пересмеиваются, мол, полюбовались бы на эту грызню, как на петушиные бои.- Мне одно интересно знать: у кого язык повернулся? – негромко поинтересовался дон Мигель. Для всех, кто был достаточно хорошо знаком с адмиралом, такой тон был страшен: он предвещал сокрушительное торнадо на чью-то повинную голову. Дон Диего, зло сверкавший глазами на протяжении всей речи сына, криво усмехнулся вслед за вопросом брата – слишком хорошо знал, каким будет ответ.- Я не знаю их имен, дядя. Голоса всегда были неразборчивы, и лиц я не приметил, - твердо отозвался Эстебан, покачав головой. Его отец коротко вздохнул, но в устремленном на сына взгляде капитана невольно сквозила гордость. Достоинство никогда не позволило бы юноше окольным путем отомстить обидчикам, и ни отец, ни дон Мигель настаивать не стали, понимая всю бессмысленность подобных попыток.Дон Диего уже второй раз за утро чувствовал, что сердце его переполняется яростью и нежностью в какой-то невообразимой смеси. Ярость предназначалась тем, кто злословил вначале о Мигеле, затем и об Эстебане, нежность же брала верх, разгораясь все теплее при каждом взгляде на брата и сына. Юноша, повзрослевший за эти годы резко и необратимо, принял на свои плечи груз, который не каждому зрелому человеку по силам – вначале помогал выхаживать раненого отца, затем был верной опорой для дяди, сгоравшего душой от череды поражений. И снова защищал отца, оберегая его от кошмаров по пути в Кадис, и снова был рядом с измученным гневом и горем доном Мигелем, когда возвратился в Новый Свет… и нельзя было представить себе более отвратительного и бессмысленного бреда, чем предположение о том, что Эстебан способен причинить зло своим родным. Верный и любящий, он скорее согласился бы умереть за любого из них – и хотя дон Диего уважал решение сына не выдавать оскорбивших его наглецов, желание перервать им болтливые глотки у него отнюдь не утихло.И ведь болтунам было невдомек, что ?сын младшего сына? остался единственным наследником богатой семьи своей покойной матери, и что будущее его было бы обеспечено даже без единого песо из состояния рода де Эспиноса-и-Вальдес. Что те самые аристократы, которым полагалось воевать между собой не на жизнь а на смерть, только что до хрипоты спорили, заставляя друг друга принять почести и сокровища в свою пользу. Что такова была семья, в которой Эстебан с юных лет видел неподдельную любовь и заботу среди родных – и над которой так недавно висел страх чудовищной потери, после чего сама мысль о дележе наследства казалась нелепым кощунством. Лишь бы все наследники были невредимы, а прочее значит так мало, так ничтожно мало…- Значит, пока поживут, - адмирал фыркнул, как недовольный ягуар, чья чешуйчатая добыча ускользнула в мутные воды глубокой реки. – Кто бы мог подумать, что среди моих людей завелись такие собаки…- Вот к слову о собаках – с англичанами имеет смысл что-то решать, - задумчиво выдал дон Диего, возвратив тем самым усмешку на потемневшее было лицо брата. Дон Мигель кивнул, будучи настроен на более благожелательный лад.- С теми высокопоставленными господами, о которых ты упоминал? Твой план хорош, хотя я чертовски сомневаюсь в том, что осуществить его в самом деле удастся. Я натворил здесь немало того, что не порадует Сент-Джеймс, да и мне самому трудно терпеть эту породу, пока синеглазый сатана еще рыщет где-то в море. И все же попробовать стоит. Мне есть что сообщить им, и думаю, они будут впечатлены.- Мне кажется, что и у них найдутся для тебя интересные сведения, - осторожно заметил дон Диего, обдумывая что-то и не спеша выдавать ход своих мыслей. – Загадывать не буду, но… они могут оказаться нам полезны, Мигель. Так что сгоряча о ситуации не суди, прошу тебя. - Верю, Диего, - адмирал мягко улыбнулся краешками губ. – И снова ты отдаешь мне дорогую добычу, за которую рисковал головой. Сокровища Картахены обогатят корону, этот прекраснодушный Сааведра сбережет их честнее некуда, здесь на него можно положиться, в отличие от дел военных. Корабли пополнят эскадру, почет и слава достанутся мне, ну а ты, брат? Неужели для тебя так и не найдется трофея в награду за твою отвагу?- А ты отдал бы мне любой трофей, который я пожелал бы? – черные глаза дона Диего внезапно стали серьезны, хоть тон его и оставался легким. – Любую часть добычи на мой вкус?- Все, что угодно, - дон Мигель кивнул без колебаний. – Если бы это тебя порадовало, было бы твоим по первому твоему слову. Исключений нет.- Тогда считай, что уже одарил меня по-королевски, - рассмеялся капитан, подставляя просветлевшее лицо солнечным лучам, озарявшим бухту за окном. – Ваше с Эстебаном доверие и гордость, вы двое рядом со мной – вот мои трофеи, и мне других не надо. Разве что еще бокал этого дивного вина за нашу счастливую встречу!***Хочешь насмешить Господа Бога – поведай Ему о своих планах. Желаешь довести до истерики все небесное воинство – скажи, что ты думаешь о планах другого…Блад сидел на крышке люка, ощущая под своей ладонью тепло согревшейся на солнце древесины, пусть сейчас полоса тени от зарифленного паруса и укрывала его от жары. Закрыв глаза и мысленно сменив день на ночь, сметая в своей памяти три прошедших года, он мог бы представить рядом с собой Джереми Питта, завороженно вглядывающегося в звездное небо впервые за неделю жестокой болезни. Мог услышать отголоски той старой беседы о Полярной звезде – и, увы, не мог яростно закричать тому беспечному Питеру Бладу о немедленной смене курса. Куда угодно и как угодно – только не к Эспаньоле, не навстречу ?Энкарнасиону? и душераздирающему кошмару всего случившегося дальше…К черту Кюрасао. К черту договор. К черту корабль, и если я еще хоть на миг обо всем этом задумаюсь, то пошлю к черту и собственное спасение в тот Богом проклятый день…Фантазиями увлекаетесь, господин доктор. Черту, знаете ли, ни к черту не сдались ваши громкие слова о том, что не случилось, как бы вы того ни хотели. Думайте лучше о спасении в день нынешний – раз он до сих пор почему-то не оборвался для вас.- Объясни мне, приятель, всего одну вещь: что вытворяет твой капитан? – тихо и насмешливо поинтересовался он по-английски, покосившись на лежавшего неподалеку красавца-кота. Зверь приютился в тени на расстоянии нескольких шагов от пирата, и при звуке его голоса резко повернул голову и зашипел, обнажая белоснежные острые зубы. – Вы с ним одной крови, пожалуй. Мурлычете-мурлычете, а потом как выпустите когти да как покажете клыки…Кот нервно дернул меховым ухом, но не стал уходить или проявлять дальше свое недовольство. Видимо, северного хищника разморило от жары, и, найдя на палубе укрытое от солнца место, он не желал лишний раз шевелиться, ради чего был готов потерпеть присутствие врага. Блад же вглядывался в береговую линию, в тот прекрасный вид, что открывался с рейда на гавань Сан-Доминго. Обрамленный изумрудными зарослями, окаймленный песчаным побережьем город казался при свете дня выточенным из слоновой кости барельефом, белоснежным в ярких лучах тропиков. Суровые стены крепости, шпили церквей, узоры узких улиц, перетекающих в просторные площади, высокий свод собора, где нашел свой вечный приют беспокойный португалец Христофор Колумб – все это отражалось в синих глазах пленника, которые и в последние мгновения перед вечной темнотой были способны откликнуться на красоту этого мира.А последние мгновения не приближались – вопреки всем доводам рассудка и построениям логики. Вопреки тому, как жестоко этой ночью была уязвлена гордость мстительного испанского капитана, за которую ирландец имел все шансы сполна поплатиться. И вместо того, чтобы стряхнуть с себя наваждение этих сумасбродных дней, дон Диего вначале покинул ?Сан-Игнасио? на рассвете, а затем после недолгого возвращения на борт вновь устремился на берег, увозя с собой лорда Уиллогби и адмирала ван дер Кэйлена. К своей досаде Блад упустил тот момент, когда мог бы переброситься хоть парой фраз с вельможами на палубе: выйдя из каюты на квартердек, он увидел своих недавних спутников уже в отчаливавшей шлюпке.По всему выходило, что в этой лодке должен был оказаться я, связанный и под конвоем. А вы, дражайший Диего, уже позабыли бы все свои прежние печали, купаясь в тех лучах славы, которые причитаются поймавшему самого Педро Сангре…Но один только дьявол знает, что делается у вас в голове. Для меня здесь есть и добрые вести, и худые. Первое – то, что вы не позволили никому прибыть сюда, к вам на борт. Второе – вы чертовски старательно позаботились о том, чтобы не отбыл отсюда я.Большая часть команды устремилась в город, однако, на ?Сан-Игнасио? осталась усиленная вахта. Горький опыт потери ?Синко Льягас? не прошел бесследно: испанский фрегат охранялся, и любая попытка ирландца броситься за борт, подобраться к лодкам или к пороховому отсеку не осталась бы незамеченной. Дисциплина была железной: с удивлением он отметил, что и в отсутствие капитана вахтенные не позволяли себе каких-либо послаблений. Кто-то явно выучил болезненный урок – но осознание это не добавляло радости попавшему в ловушку учителю.В любом другом порту мои шансы на спасение были бы ничтожны, но именно здесь, в Сан-Доминго, я мог бы рискнуть, и вот в чем издевательство сверх всякой меры! Если бы удалось выбраться в город, пока я еще не в цепях и не в тюрьме! Если бы выпала малейшая возможность дать о себе знать дону Иларио и понадеяться на его порядочность – тогда, быть может, он добился бы спасения Джереми и остальных. Как губернатор, он в любом случае обязан содействовать моей казни, и как человек чести, он вряд ли выпустил бы меня на свободу живым – но эту последнюю просьбу приговоренного он бы исполнил!А дальше пусть Господь решает, выкарабкаюсь я или нет. Но пока моя команда в плену, я связан по рукам и ногам безо всяких веревок и кандалов…Бронзовое лицо Блада было мрачно, льдистые глаза его поблескивали от лихорадочного бега мыслей. Де Сааведра был той картой, на которую он рискнул бы поставить все, даже принимая в расчет вероятность того, что дружеские чувства и благодарность испанского гранда поистерлись со временем из-за неприятностей, которые наверняка обрушились на него вслед за похищением ?Марии Глориосы?. И сейчас вся надежда была на то, что в остром уме ирландца родится план, способный привести его в Сан-Доминго – и уже затем уповать на счастливый случай, столько раз спасавший его прежде.Без чьей-либо помощи бежать с ?Сан-Игнасио? возможным не представлялось. А заручиться этой помощью на корабле – это была задача, для исполнения которой требовался весь жизненный опыт Блада, вся сообразительность и немалая доля его прославленной удачи. И все же память подсказывала ему – ситуацию можно обернуть в свою пользу, даже когда ты привязан к стулу, а двое пленивших тебя врагов обсуждают предвкушаемую награду за твою голову. И неужто на испанском фрегате не найдется слабого звена в этой суровой человеческой цепи?- Должен признаться, сеньор, что я остро вам завидую. А ведь для христианина это грех – подталкивать ближнего своего к такому недостойному чувству, - легкая ирония ненавязчиво звучала в этих словах, произнесенных Бладом на превосходном кастильском языке. Сказано это было вполголоса, будто и не вполне адресовалось другому человеку, но фраза ирландца все же достигла слуха подошедшего к борту офицера. Испанец курил трубку, и мягкий ветер с моря подхватывал аромат крепкого табака вместе с небольшими клубами терпкого серого дыма.- Я имею в виду вашу трубку, вернее, вашу возможность насладиться ею. Мой собственный кисет покоится теперь на дне Карибского моря, и мне не выпало возможности возместить эту потерю, - пояснил флибустьер, встретив вопросительный взгляд строгих темно-карих глаз испанца. Этого человека Блад приметил еще несколькими часами ранее, и готов был поклясться, что не видел его на ?Сан-Игнасио? за все прежние дни плавания. Но странное дело: спокойное и несколько суровое лицо офицера отчего-то казалось ему смутно знакомым. От этого загадочного ощущения ирландец отмахнулся простым и рациональным доводом: конечно же, этот испанец попросту попался ему на глаза на палубе ?Викторьез?, а в том израненном состоянии немудрено было забыть не то что незнакомое лицо – собственное имя. Должно быть, на ?Викторьез? этот незнакомец и оставался, пока не привел трофейный корабль в порт, а теперь возвратился на флагманский фрегат. Его военная выправка и то немногословие, с которым он распоряжался на судне в отсутствие дона Диего, наводили на мысль, что человек он опытный и решительный. И в то же время на бездумного солдафона он не походил: слишком пристально глядит, слишком внимателен. Возможно, в душе этого новоприбывшего и вышло бы нащупать тот рычаг, с помощью которого по архимедову выражению можно перевернуть и землю, и прискорбное положение дел…- Сочувствую вашей утрате, сеньор, - после недолгого молчания отозвался испанец. Тон его глубокого голоса был столь серьезен, что не любой слух уловил бы в нем иронию: чувствовалось, что этот мужчина не привык шутить. Косые шрамы на его левой щеке пришли в движение, когда он заговорил, и проследив их рисунок, Блад заметил, что они иссекли и его шею, уходя под воротник. Происхождение их не вызывало сомнений: причиной была канонада и летящие во все стороны мелкие обломки из-под ядра.Христовым именем клянусь: я уже видел когда-то эти шрамы, видел давно, воспаленными и кровоточащими! И слышал этот голос, но черт возьми, где же?! - Ваше сочувствие обернулось бы неоценимой помощью, если бы вы согласились купить в порту лишнюю трубку и немного табака, когда отправитесь на заслуженное празднество. Я не в том положении, чтобы сулить богатства, однако расплатился бы вполне пристойно. Жемчужина стоимостью в полторы тысячи песо стоит того, чтобы потратить немного сил на милосердный жест и помочь человеку в беде? – мягко поинтересовался ирландец. Упомянутая жемчужина синеватого оттенка украшала его ухо, оправленная в серебро и ставшая серьгой. Испанец смерил его долгим взглядом, и, казалось, едва сдержал какой-то резкий отклик – но затем полез в свой собственный кисет, доставая оттуда вторую полированную трубку темно-каштанового дерева и принимаясь ее набивать.- За милосердие не платят, сеньор. Такова уж странная правда нашей жизни, - усмехнулся он вдруг, и что-то издевательское почудилось Бладу в выражении его загорелого лица, на котором аккуратно подстриженная бородка была приморожена преждевременной сединой. – Я купил эту трубку про запас: теряю их почем зря в каждом рейсе. Она новая, берите и наслаждайтесь. Огонька тоже не пожалею, а жемчуг ваш оставьте при себе.Не алчен, на мою беду. Или же грезит куда более крупными суммами, а может быть, дороже денег ему будет почет и возможность потешить свою гордость? Но по крайней мере, вышло заговорить, и первую мою просьбу он уже исполнил – не отвернулся. Ну-ка, что у нас дальше обнаружится?- Я ваш должник до гробовой доски, - с чувством произнес пират, раскуривая трубку от чужого огнива. Затянувшись, он и в самом деле ощутил себя увереннее, будто после этого маленького удачного шага все остальное должно было сложиться само собой. – Хотя есть риск, что эта самая доска ждет меня уже за ближайшим поворотом. Но тогда я тем более признателен вам, дон… - он помедлил, учтиво давая понять, что желает услышать имя своего собеседника.- Энрико Фернандес. Не дон и даже не близко к тому: вы слишком высокого мнения обо мне, - офицер покачал головой, а Блад нахмурился, пытаясь зацепиться хоть за какое-то воспоминание, где могло бы мелькнуть это имя. Попытки эти были бесплодны, память упорно отказывалась дать ответ на вопрос, где и когда они могли встретиться прежде. - У меня есть для этого причины и помимо благодарности, - Блад пожал плечами, кивнув в сторону ?Викторьез?, бросившего якорь неподалеку от флагмана. – Вам доверили вести трофейный корабль, если я не ошибаюсь? А сейчас вы распоряжаетесь на борту вместо капитана, и нет большого греха в предположении о вашей знатности в соответствии с этой ролью.Фернандес не ответил на это лестное наблюдение. Проследив направление его задумчивого взгляда, Блад обернулся к французскому кораблю, чьи пострадавшие борта все еще отчасти сверкали позолотой на солнце. Мысли о том, что где-то в недрах его томились закованные пленники, ирландец старательно гнал прочь: сейчас они отнюдь не облегчали его опасный маневр.- Роскошный корабль. И еще более роскошные трофеи, укрытые под его палубой… - протянул он многозначительно. – И есть что-то до боли несправедливое в том, кому достанется все уважение и вся выгода от этой добычи. Команда проливала свою кровь за нее, но обласкан славой будет командир. А если задуматься о том, что отнюдь не все сокровища в итоге могут быть переданы короне…- Что заставляет вас так думать? – испанский офицер понизил тон, но звучало это не опасливо, а скорее угрожающе. Блад сохранял бесстрастное выражение лица, но внутренне уже колебался, сомневаясь, верную ли мишень он избрал. Отступать, однако же, было поздно. И кроме того, этот испанец все еще был готов продолжать разговор, а значит, не столь уж и безынтересна ему затронутая тема…- Факты, сеньор Фернандес, очевидные факты. Разве не скрывает ваш капитан мое пребывание здесь? И разве не способен он в собственных целях утаить и что-то иное? А между тем, - ирландец заговорил еще тише, заставляя собеседника слегка приблизиться, - я имею честь быть неплохо знакомым с губернатором Сан-Доминго. Дон Иларио де Сааведра обязан мне своей жизнью и здоровьем. И если бы мне удалось дать ему знать о моем нахождении на борту, если бы я по счастливому стечению обстоятельств попал к нему – это гарантировало бы, поверьте, что сокровища Картахены целиком будут направлены на благо Испании. А те, кто помог обеспечить этот справедливый итог, были бы щедро вознаграждены и окружены почетом. От этого благополучного поворота событий нас отделяет всего один шаг – мне никак не добраться до сеньора губернатора, пока я взаперти на фрегате…- И вы сообщаете мне все это исключительно ради блага Испании и из дружеского расположения ко мне за помощь? – сарказм вновь был почти нечитаем в голосе испанца. Блад беззвучно рассмеялся.- Разумеется. Добавим к этому лишь одну незначительную деталь: быть пленником дона Иларио мне гораздо безопаснее и спокойнее, чем оказаться в руках любого его соотечественника. Выигрывают здесь все, сеньор Фернандес. И подумайте, не вознесет ли благодарность губернатора вас до капитанского мостика, который сейчас занимает другой, и кто знает, заслуженно ли?Кто знает? Знаю я: заслуженно, три тысячи раз заслуженно. И де Сааведра не усомнится в этом ни на миг, я этого не допущу – ведь клялся же однажды, что с головы Диего не упадет и волоска по моей вине. И сейчас я горю в аду за то, каким образом нарушил эту клятву.Мне бы только оказаться у дона Иларио, а там – черта с два тебе, а не капитанский мостик! И все же где-то я тебя видел…- Что скажете, сеньор?- Сказать хочется немало, - окаменевшее прежде лицо Фернандеса ожило, и странная смесь грусти и гнева почудилась Бладу в глубине его темных глаз. – Но сначала… черт возьми, вы и в самом деле не узнали меня, сеньор доктор?- … Вы показались мне знакомым, - тон Блада был спокоен, взгляд сделался настороженно-холоден. – И судя по вашим словам, это ощущение не было ошибкой.- Это было единственное, в чем вы сегодня не ошиблись, - жестко отчеканил испанец. Флибустьер поднялся на ноги, выпрямившись, как и его переменившийся на глазах собеседник. – Вы хамелеон, сеньор доктор. Холодная чешуйчатая тварь, меняющая окраску, как ей удобно. Но на ваши истинные цвета я насмотреться успел. Хотя когда-то был готов не только молиться за вас всем святым, но и едва ли не причислял вас к их сонму. Там, на Барбадосе, когда ?Прайд оф Девон? оставил меня и моих пятерых товарищей в бараке. Когда мы едва не умерли от ран, полученных в бою с этими лицемерными английскими хищниками, которые прикрываются перемирием, а затем наносят удар в спину! И когда вы побывали ангелом милосердия, единственный среди всех обращались с нами по-человечески – неважно, по приказу или без, вы в любом случае выходили нас. Мы оказались в тюрьме, все шестеро, но мы были живы – и я упоминал вас в молитвах ежедневно. И уж тем более – в ту ночь, когда дверь нашей камеры распахнулась, и вместо тюремщиков за нами пришли спасители…Блад оцепенел. Осознание того, насколько роковое и чудовищное совпадение только что оборвало зревший у него план, обрушилось на корсара ледяными ударами града. Теперь смутное воспоминание прояснилось кристально – и для заговора стоило выбрать любого другого матроса, хоть самого непробиваемого и ожесточенного, но только не этого человека. Кого угодно кроме него – стоявшего напротив и все тем же приглушенным глубоким голосом загонявшего врача в прошлое трехлетней давности.- Знаете, я ведь искал вас тогда. В городе было неладно, а я был готов любой ценой уберечь вашу жизнь. Со мной отправились и остальные, кто благодаря вам уже мог идти на своих ногах. Промаялись чуть ли не до утра – под конец я остался один в этих поисках, и решил, что вы бежали из Бриджтауна. Думал тогда: дай вам Господь удачи и доброго пути отсюда, - на этих словах Фернандес буквально оскалился в лицо потрясенному пленнику. – Но порой Он странно откликается на наши молитвы, не правда ли? И мое желание увидеть вас живым и невредимым небеса исполнили, даже грешно жаловаться.- Как вы уцелели? – хрипло спросил ирландец. Фернандес дернул головой, кивнув куда-то в направлении берега.- Я вернулся к губернаторскому дому. Решил, что если не смог выплатить долг признательности вам, то стану охранять дона Диего, пока мы не покинем этот Богом проклятый остров. Как говорил про вас, так и про Эспиносу скажу: мне плевать, какими были причины, для меня лишь одно имело значение. Он вернулся за нами, он вытащил нас из каменного мешка, он нас не бросил. А команду для этого рейда он подобрал слишком поспешно, и всякой швали там было предостаточно. Среди таких ненадежных людей неплохо было бы рядом с командиром быть старому солдату, понимающему, что такое служба и долг.- Вы были в той лодке? В первой?- Был на веслах. Был третьим, кто поднялся на палубу. Был в цепях бок о бок с мальчишкой, с Эстебаном, который пытался быть нам за капитана в ту сатанинскую неделю. И в последний день в кормовом отсеке я тоже был, - глаза Фернандеса теперь горели, ладони стиснулись в кулаки, но говорил он по-прежнему тихо. – Я видел, что вы сделали с моим командиром, мерзавец. Я слышал, как кричал его сын. Я греб, как проклятый, чтобы скорее достичь ?Энкарнасиона?. Я все эти годы служил в экипаже дона Диего, с той осени и по нынешний день. И я не могу сейчас свернуть вам шею, как хотел бы больше всего на свете – но клянусь, что если вы еще с кем-то на борту попытаетесь так заговорить, как со мной, то я распоряжусь связать вас по рукам и ногам и запру в каюте с кляпом во рту. Я предполагал, что вы изворотливая змея - но вы только что попытались вновь поставить под удар моего капитана. И я жалею, что между нами невозможна дуэль после этих слов. Наслышан о вашем фехтовальном мастерстве, но если есть на небе Бог, то я пригвоздил бы вас к палубе, как ядовитую гадину!- Отчего же нет? – издевательский тон Блада успешно маскировал его истинные чувства. – Или среди ваших товарищей никто не одолжил бы мне рапиру, когда на кону стоит вопрос чести?- Я не собираюсь нарушать приказ дона Диего, - отрезал офицер свирепо. – Вы останетесь здесь, живым и целым, без единой царапинки, ни на шаг не покидая корабля. Броситесь за борт – возвращу живьем. А чтобы вы не слишком развлекались попытками бегства, я велю убивать по одному вашему пирату за каждую такую выходку. После того, как вы расстреляли из пушек двести человек, поверьте, у меня рука не дрогнет.- Эти двести человек перебили бы два десятка моих людей, точно так же, как устроили они резню в Бриджтауне, - сапфировые глаза Блада сверкнули сталью. – А на ?Викторьез? томятся в плену и те, кого даже не было тогда на ?Синко Льягас?. Как могут они отвечать за мои грехи?- В тех лодках, сеньор доктор, были и те, кто не грабил и не резал. В том числе и пятеро моих товарищей, ваших бывших пациентов, что также желали вам спасения. Десяток праведников как-нибудь да нашелся бы – но, впрочем, вы не Лот.* А война есть война. И то, как вы показали себя в этой самой войне, дает мне святое право обойтись с вами ничуть не милосерднее. Даже если бы я не исполнял долг перед моим командиром – вас я живым бы отсюда не выпустил. Ни к дону Иларио, ни куда-либо еще. Вами распорядится только дон Диего, а он пока что не желает вас отпускать даже к сатане.- В одном я с вами согласен: я однозначно не Лот, - усмешка тронула губы Блада, понимавшего, что Фернандес не способен догадаться о вызвавшей ее мысли. Эвакуация из Содома теперь стояла для ирландца под большим вопросом. – Значит, вы всецело преданы дону Диего, а скромный врач исчерпал свою порцию вашей благодарности? За милосердие не платят?- Я расплатился с самого начала беседы, - Фернандес усмехнулся в ответ криво, не то от недоброго чувства, не то из-за шрамов на левой стороне лица. – Курите всласть, сеньор доктор. Я рад, что трубка займет ваш ядовитый рот хоть на какое-то время.- Мой ядовитый рот вдохнул жизнь в вашего командира, когда тот был при смерти. Это ваша память не сохранила? – на сей раз оскалился уже Блад, опускаясь обратно в тень паруса и садясь на прежнее обжитое место. Испанец устремил на него долгий взгляд, способный проткнуть живое тело без всякой шпаги.- А вы готовы поручиться, что яд от этого меньше подействовал?Вопрос остался без ответа – под стук удаляющихся твердых шагов, под скрип снастей и шипение пришедших на ум и змеящихся на языке английских проклятий. И куда больнее раздумий о сорвавшемся побеге, о глупой и нелепой ошибке, о предательстве блудливой Фортуны, была та мысль, что сорвалась с губ Блада беззвучным шепотом. Даже не в спину уходящему офицеру – в пространство, в пустоту, в озаренное солнцем высокое и незамутненное небо над лазоревым заливом.Нет. Да простит меня Господь, но я готов поручиться только в обратном…***И все-таки пребывание на суше действовало успокаивающе на подвергшиеся испытанию нервы лорда Уиллогби. Генерал-губернатор британской Вест-Индии не без оснований считал себя бывалым человеком, и в Лондоне его отнюдь не страшила перспектива плавания через Атлантику и неспокойные карибские воды. Но на тот объем злоключений, что выпал в итоге на его долю, почтенный джентльмен никак не рассчитывал.Правда, приходилось признать, что обещания свои испанский капитан пока что выполнял безупречно. Сопровождая британского лорда и голландского адмирала на шумной залитой солнцем пристани и на узких мощеных улочках Сан-Доминго, дон Диего спокойно и непринужденно вел с ними беседу, всем своим видом показывая, что здесь они ни в коей мере не пленники и не заложники. И когда, миновав торговые ряды, они поднялись на второй этаж гостиницы вполне респектабельного вида, лорд Уиллогби позволил себе счесть ситуацию не самой скверной из возможных. Переговоры, которые предстояли им, все еще казались сомнительными, но сама возможность покинуть корабль и насладиться свежей береговой пищей дорогого стоила.Для них и в самом деле был накрыт изысканный стол, не слишком обильный, но утолявший вредоносную нехватку зелени и фруктов после морского пути. Дон Диего охотно присоединился к трапезе, пояснив, что его командир прибудет несколько позже, и нет смысла ждать с обедом до его появления.- Пока мы с вами наедине, господа, я позволю себе еще раз напомнить вам о важности моей просьбы, - серьезный тон де Эспиносы заставлял его слова звучать весомо даже при мягкой сдержанности его голоса. – Не сочтите это за недоверие, но в таком вопросе никакая предосторожность не будет лишней. Вы хорошо понимаете все, о чем я предупреждал вас?- Смысл ваших действий не может быть нам понятен, поскольку вы не утруждали себя разъяснениями, - упрекнул его лорд Уиллогби, с чопорным видом возвращая приборы на опустевшее блюдо. – Но так и быть, мы рискнем поверить вам и действовать вслепую. Вы желаете, чтобы пребывание нашего спутника у вас на борту осталось тайной…- Абсолютной тайной, во имя вашей и его безопасности. В противном случае – катастрофа, - дон Диего окинул собеседников тяжелым взглядом, и замолчал, когда появившиеся в зале слуги подошли к столу, унося лишнюю посуду и оставляя фрукты и вино для приятного течения дальнейшей беседы. Испанец возобновил свою речь лишь после того, как за последним из них закрылась легкая резная дверь. – По поводу моих намерений у вас не должно быть подозрений: замысли я недоброе, этот человек уже болтался бы на виселице, а я получил бы поистине королевскую награду. Нет, господа, мой план и ваша помощь – единственное, что может его спасти и одновременно не сделать ваше положение шатким в наше неспокойное время и на этих берегах.- То, что вы просиль нас рассказайт для ваш адмирал, понятно вполне. Сдесь не возник вопрос, - откликнулся ван дер Кэйлен. – Не правда, но часть этой правды. Но верно ли я поняль, что беседовайт мы будем с адмиралом, про который полгода назад наш посол отправляль дипломатишеский протест?- Дипломатических протестов между нашими странами не перечесть, - усмехнулся дон Диего не без горечи. – И если мы начнем вспоминать о них сейчас, то, как я уже говорил, подыграем только французам. Сеньор ван дер Кэйлен, я могу ответить вам только одно: вы сейчас встретитесь с единственным человеком в нашем флоте, который по счастливому стечению обстоятельств и способен и согласен на эти переговоры. Насколько это в интересах вашей страны – судить вам. Я же со своей стороны советую не вспоминать о тех несчастливых разногласиях, поскольку вы и сами знаете: Испании есть что вспомнить в ответ.Испании и в самом деле было что вспомнить в ответ, и это лорд Уиллогби понимал отчетливо. И все-таки припомненное ван дер Кэйленом обстоятельство ядовито просилось на язык – и не забылось к тому моменту, когда в зал вошел высокий загорелый человек с выправкой военного и несколько высокомерным взглядом умных черных глаз. В нем нетрудно было признать уверенного и непререкаемого командира – по выражению лица, по твердой и спокойной манере речи. Облаченный в черный бархат с серебряной отделкой, он сочетал роскошь с лаконичностью во вкусах, и, словно бы перекликаясь с этим выбором, на его висках слегка серебрилась седина, оттеняя густую черную смоль его шевелюры. И еще до того, как прозвучали учтивые приветствия и взаимные представления, Уиллогби догадывался о фамильной принадлежности незнакомца – поскольку разительное сходство того с доном Диего никак не могло объясняться случайностью.Дон Мигель де Эспиноса-и-Вальдес оказался далек от того образа, что рисовал себе английский вельможа, вспоминая старые донесения из посольства. После гибели ?Ройял Мэри? молодой родственник лорда Сэндерленда, Джулиан Уэйд, описывал испанского флотоводца форменным безумцем – на которого отнюдь не походил сдержанный и строгий дон Мигель, с чувством собственного достоинства вступивший в беседу с гостями. Лорд Уиллогби не преминул отметить про себя и тот факт, что в рапорте Уэйда фигурировало имя Питера Блада – и в сочетании с туманными инструкциями дона Диего это обстоятельство приобретало особый смысл.- Поскольку вы пожелали говорить с нами, адмирал, я предполагаю, что ваши безрассудные нападения на английский флот остались в прошлом? – прохладно заметил британец, решив, что честь флага все же не позволяет замалчивать этот вопрос. Дон Мигель надменно вздернул подбородок, и темные глаза его блеснули недобро.- Я предполагаю, в свою очередь, милорд, что вы не возьметесь подсчитать количество случаев, когда бой был навязан или спровоцирован английскими капитанами. И тем более – теми гнусными пиратами, что прикрываются флагом вашей страны и вместе с тем не помнят ни о каких договорах. Сэр, Англия до сих пор не доказала, что ее флот в самом деле не покрывает капитана Блада! И пока это так, выискивать чужие прегрешения ей, воля ваша, как-то не с руки.- Больше Англия не долшна нишего доказывать, сеньйор адмирал, - благодушно заметил голландец, наливая себе и соседям легкого и молодого белого вина. – Могу известить вас, што, по нашим сведениям, эскадра Блада больше не сушествует. ?Арабелла? и еще один корабль сопровошдения были утоплены.- Что?!Бесстрастие мгновенно слетело с лица дона Мигеля. Возглас вырвался у него за миг до того, как он сумел взять себя в руки и остаться в кресле вместо того, чтобы порывисто взметнуться на ноги. Красивое оливковое лицо испанца было теперь бескровно, на скулах горели алые пятна. Сидевший рядом дон Диего встревоженно смотрел на своего адмирала, и хотя англичанин не мог видеть наверняка, но был готов поручиться, что капитан незаметно и успокаивающе притронулся ладонью к вцепившейся в подлокотник кисти старшего брата.- Кем утоплены? Когда? – обуздавший свое волнение дон Мигель задавал эти вопросы отрывисто и веско. – Что известно о самом Бладе?- Кем утоплены – этого, боюсь, мы не скажем. Нам сообщили то, что видели с приличного расстояния: наш осведомитель был на небольшом судне, которое постаралось покинуть место схватки как можно быстрее. Но он уже видел ?Арабеллу? прежде и не спутал бы ее с другим кораблем. Вторым судном была ?Элизабет?, - Уиллогби ощущал возрастающую тревогу, но успешно скрывал ее за легкой усталостью интонаций. – Противники их сражались без флага, так что и здесь полнейшая неизвестность. Не исключено, что с Бладом расправилась его же пиратская братия. Это произошло около полутора недель назад, к нам же эта информация попала на Ямайке еще до нашего злополучного пленения французами.- Когда я выяснял у пленников про обстоятельства захвата Картахены, то услышал косвенное подтверждение этой версии. Я докладывал об этом вам, сеньор адмирал, - добавил дон Диего. Опытному дипломату Уиллогби была заметна та мельчайшая заминка, что случилась у испанца перед обращением на ?вы? к командиру. Похоже было, что в менее официальных случаях семейная близость для этих двоих оказывалась куда важнее армейской иерархии. – Пираты едва не передрались еще в городе, и раскол в эскадре вполне мог завершиться этим. Мне и самому хотелось бы знать, жив ли проклятый разбойник – но этого, увы, я так и не услышал.- И вы уверены в надежности этих вестей, господа? – дон Мигель впился взглядом в сидевших напротив гостей. – Я не сомневаюсь в вашей честности, но готовы ли вы поручиться за верность чужих слов?- Точно так, как если бы мы видель это собственными глазами, - с достоинством откликнулся ван дер Кэйлен, скрывая лукавую нотку в своем голосе. Испанский адмирал медленно выдохнул, и британцу показалось, что с напряженных плеч у того только что рухнул незримый и тяжеловесный груз.- Это я должен был разделаться с мерзавцем. Я, а не его сородичи без чести и без флага… но не стану гневить Господа в такой момент. Я благодарен Ему – и вам, господа, и вам, капитан, - во взгляде адмирала, устремленном на дона Диего, вспыхнуло неподдельное тепло. – И теперь я могу ответить на ваш первый вопрос, милорд. Перед Богом и людьми клянусь: если с Бладом и в самом деле покончено, то ни один английский корабль не должен опасаться меня, пока не объявлена война. Что до вас, я приложу все усилия к тому, чтобы вы в скором времени безопасно высадились на Ямайке. Нам еще есть о чем поговорить, и сегодня, и в ближайшие дни, но затем – можете не сомневаться, вас с почетом доставят в Порт-Ройял.- С учетом всех обстоятельств, это будет разумно поручить мне, сеньор адмирал, - с легкой вкрадчивостью заметил дон Диего. Просветлевшее лицо дона Мигеля явно обрадовало его брата, который и сам теперь выглядел откровенно довольным. – ?Сан-Игнасио? в отменном состоянии даже с учетом перенесенного боя, его повреждения поправимы на воде и всего за двое суток, не больше. Загрузить провиант и боеприпасы, и выделить мне сопровождающий фрегат – и я вполне смогу совместить этот рейс с патрулированием вод близ Эспаньолы.- Решение не требуется принимать прямо сейчас, - покачал головой старший испанец. – А вот на ?Сан-Игнасио? я прибуду завтра же, если вы не возражаете. Увижу его состояние своими глазами, да и отдохну в вашем обществе, которого мне недоставало. Вижу, что вы не против, сеньор капитан, - он мягко усмехнулся брату, прежде чем вновь обернуться к вельможам. – Господа, приступая к этим переговорам, я и предположить не мог, что они начнутся со столь благословенных новостей. И сожалею об одном: то, что я должен сообщить вам далее, хоть и имеет серьезное значение, но вряд ли порадует вас. Так что заранее извините недоброго вестника.Как бы ни заинтриговало лорда Уиллогби это вступление, каким бы неспокойным предчувствием ни обратились дальнейшие слова дона Мигеля, в ту минуту британец оказался отвлечен совершенно иной мыслью. Серые глаза пожилого дипломата привыкли подмечать малейшие движения лиц, говорящие жесты и выразительные взгляды – и выхватили из окружающей его картины то, чего не мог заметить испанский адмирал, сидя бок о бок со своим братом и глядя вперед, на тех, кто расположился напротив.Сейчас точеное лицо дона Диего было спокойно и невозмутимо - и все же лорд Уиллогби готов был поклясться, что секундой ранее в черных глазах младшего де Эспиносы стоял дикий ужас.