Дом, согретый светом (1/1)

Двумя месяцами ранее. 1689 год. Ямайка.Сон, который Арабелла сохранила в своей памяти из детства, порой возвращался к ней и во взрослые годы – в такие времена, когда тревога омрачала ее ясный рассудок и живую душу, не желая уходить с лучами солнца. Это случалось не столь уж часто, поскольку жизнелюбие мисс Бишоп не позволяло ей долго пребывать в печали, а острый ум находил способ либо справиться с причиной беспокойства, либо, если та была неискоренима, отвлечься и подыскать себе достойное занятие. И все же бывали ночи, возвращавшие ее в это сновидение – полузабытое, почти стирающееся из мыслей наутро, но восстающее затем в памяти до мельчайших деталей, когда снова настанет его пора.Она шагает медленно, неуверенно – десятилетняя девочка, отчетливо слышащая каждый приглушенный стук своих каблучков о гладкий пол. И перестук сердца в ее груди становится все громче, а дыхание, напротив, замирает, вздрагивает. Отчего-то очень страшно выдать себя – хотя что-то подсказывает ей, что ее не тронут, что ей не причинят зла. Но спокойнее от этого не становится.Ее ладонь беспокойно сжимает ножку маленького подсвечника с одной свечой, пламя которой не защищено стеклянным колпаком и трепещет от каждого движения. Арабелла нерешительно подходит к приоткрытой двери и переступает порог огромной и темной комнаты, покидая крыльцо – и точно знает, что это было крыльцо большого дома, ее собственного дома.В комнате – ни луча света. Огонек ее свечи пляшет бликами на ее пальцах и рукавах, но рыжий круг, выхваченный из мрака, позволяет ей видеть лишь на пару шагов вперед. И она шагает, тайком, почти на ощупь, хотя хотела бы войти быстро и решительно, точно нырнуть в холодную воду разом и с головой. Или же развернуться и бежать опрометью, но только не замирать, не стоять здесь в неведении, неспособная разглядеть…Она так и не видит, что происходит у дальней стены зала. Но пронзительный крик бьет ей по ушам, превращаясь затем в рыдания, стоны, визг нестерпимой боли. Она не может разобрать, мужчина или женщина издает эти душераздирающие звуки – голос слишком сорван, и слишком громкими становятся свистящие звуки наносимых ударов. Они сыплются на невидимую жертву все чаще, их поток нарастает, крики избиваемого человека слабеют и изнемогают. Арабелла хочет ринуться вперед, закричать, позвать на помощь, хоть как-то остановить этот ужас, но она не в силах пошевелиться. Не может решиться двинуться вперед, потому что чувствует, что не выдержит зрелища в неясном свете своей полусгоревшей свечи.Дрожь бьет ее беззвучно, доходя до самых кончиков пальцев. Сон всегда милосердно обрывается на одном и том же месте – когда подсвечник выпадает из ее ослабевшей руки, и под резкий звук удара металла о паркет свеча гаснет.Просыпаясь, она всегда помнила этот звон и последний всполох потухающего огонька. Какое-то время лежала в темноте своих покоев с открытыми глазами – не долго, не мучительно, и все же требовалась хотя бы четверть часа, чтобы дрема взяла свое и вновь убаюкала девушку для бестревожного отдыха до ласковых лучей рассвета.Арабелла обладала редким талантом пробуждать в людях теплые дружеские чувства, и поэтому в ее жизни не было времен, когда рядом не оказалось бы доверенного и внимательного товарища. И все же про этот сон она не рассказывала никогда и никому – он таился в тишине целых восемнадцать лет, дожидаясь последних дней ямайской зимы 1689 года.Ветер веял с моря, шелестя в траве у самого скалистого обрыва. Кони осторожно переступали копытами, выбираясь с узкой и крутой тропы на относительно пологий склон холма. Арабелла ласково потрепала своего гнедого жеребца по шее, и тот откликнулся негромким ржанием – все понимал, и нес свою хозяйку осторожно, не подвергая проверке ее несомненное искусство наездницы. Серый конь Уэйда следовал за ним, послушный своему седоку: некогда норовистый, теперь он вполне освоился с требованиями всадника, спокойно и четко диктуемыми через движения поводьев.Лорд Джулиан неизменно любовался тем, как восхитительна была мисс Бишоп во время их совместных верховых прогулок. Если поначалу дело было лишь в красоте этого зрелища – очаровательная девушка, элегантно восседающая на благородном звере, – то теперь его светлость подмечал гораздо более глубокие и значимые детали. То, как Арабелла умела достичь понимания лошади без жестокости и резкости в обращении с ней, как ее хлыст прикасался к лоснящейся шкуре коня – именно прикасался, поясняя команду, а не хлестал до боли. Девушка ладила со своим жеребцом едва ли не по-дружески, и хотя у Уэйда не возникало сомнения, что она справилась бы с норовом и внезапным непослушанием коня, но не возникало также и повода это проверить.Они не раз говорили об этом: каждому из них было чему поучиться у второго. Лорд Джулиан был великолепным наездником, но его манера верховой езды опиралась на дисциплину и вышколенность лошади, которых он добивался педантично и хладнокровно. Он мог отменно показать свои таланты на выездке, но теперь с любопытством и чистосердечным интересом старался перенять и подход Арабеллы. Девушка же, в свою очередь, развлекалась, обучая своего коня тем хитрым маневрам, которые демонстрировал ей лондонский посланец. И хотя успехов она достигала не так быстро, как добивались их столичные наездники при помощи жесткой дрессуры, зато удовольствие от этих уроков было гораздо ценнее скорости.Сейчас же их поездка была всего лишь расслабленной прогулкой, позволявшей им взглянуть с высоты на простирающееся вокруг море, на его необозримую переливистую синь, подернутую на горизонте мягкой бархатистой дымкой. Ласточки-береговушки с отрывистым щебетом носились внизу, под кромкой обрыва – расселины в скалах позволяли им в изобилии гнездиться в этом месте, защищенном от посягательств хищников. Лошади уже привыкли к ним и не тревожились от резкого движения, когда легковесная и быстрокрылая черная птица рассекала воздух совсем неподалеку, набирая высоту в погоне за насекомыми.- Отчаянные охотники, - молодой англичанин с улыбкой проследил взглядом полет одной из стремительных птиц. Арабелла обернулась к нему с каким-то грустным недоумением в теплых карих глазах, и он поспешил пояснить свою мысль. – Поражаюсь, как они умудряются не разбиться о скалы на таких виражах. А ведь нам стоит поблагодарить этих пичужек: без них мошкара сделала бы эти места ощутимо менее райскими.- Вы говорили о птицах? – запоздалая улыбка согрела губы Арабеллы, слегка пригасив грусть в ее взгляде. – Я слишком погрузилась в свои мысли, лорд Джулиан, простите меня. И подумала вначале о других… охотниках. А ваш одобрительный тон поняла неверно.- Ямайская эскадра? – мягко уточнил Уэйд, видя, что взгляд девушки теряется где-то у туманного горизонта. Она кивнула, и на лице ее промелькнула тень облегчения: внимательность и понимание лорда позволяли ей быть искренней, не отгораживаясь пустой светской беседой ради приличия. Можно было говорить о том, что беспокоило, что настойчиво шло на ум – и знать, что этот разговор поддержат без осуждения.- Месяц – это ведь немного, - продолжил лорд Джулиан, пока кони неспешно двигались к тени прибрежных деревьев, чтобы не задерживаться без нужды на солнце. – Нет ничего странного в том, что они еще не возвратились. Это не говорит еще ни о том, что они пострадали, ни о том, что добились своего.- Я боюсь и того, и другого, лорд Джулиан. И не знаю, чего больше, - Арабелла вздохнула, крутя рукоятку хлыста в своих тонких пальцах. – Мой дядя… я не желаю ему зла, Боже упаси. Но мне больно от мысли о том, во что он себя превратил, каким человеком сделался. И на что он способен теперь…- Сожалею, что не прервал тогда его пьяный бред, мисс Бишоп. Честно говоря, я тоже растерялся в тот вечер, - Уэйд покачал головой, неодобрительно вспоминая свою медлительность, проявленную месяцем ранее. – То, что он позволял себе – подобное никак не предназначено для дамских ушей. Да и вообще для слуха порядочного человека.- Но что бы изменилось, если бы он даже и не произносил все эти гнусности? – горечь отразилась в глазах Арабеллы, защищенных полями шляпы от слепящего солнца. – Разве они исчезли бы из его намерений? Мы просто закрыли бы глаза… как всегда и происходило. Я была так потрясена и испугана в тот вечер, а ведь если задуматься – я не узнала ничего нового. Просто увидела горькую и грубую правду не по кусочкам, не прикрытую отговорками, а в самом жутком и честном виде. Ведь даже у вас, помнится, сорвалось однажды с языка – ?проклятый колониальный плантатор?…- Арабелла, я позволил себе недопустимую вольность. И как просил за нее прощения тогда, так прошу его у вас и теперь, - лорд Джулиан постарался смягчить болезненную тему, и, быть может, вовсе прервать ее на этой примирительной ноте. Но пытаться отвлекать Арабеллу сторонней болтовней он не стал: решение оставалось за ней. В голосе девушки чувствовалась боль и напряженность и, быть может, ей стоило высказать их – если она чувствовала себя в силах это сделать. Если пришла пора и хватало доверия.- Я и сама говорила нечто подобное, милорд. Вы не столь уж и виноваты, - девушка пожала плечами и посмотрела на него невесело, но без капли обвинения или досады. – Все плантаторы – жестокие и суровые люди. Те, кто был нашими соседями на Барбадосе… они были очень жестоки. Бриджтаун – небольшой город, и слухи в нем расходились быстро. О Крэбстоне, чьи плантации были неподалеку от наших, говорили такое, что… невольно можно задуматься, не вдохновился ли мой дядя его опытом со своими мечтами о том, как станет пытать. Всякий раз, как я видела этих несчастных рабов на пристани, в цепях, в лохмотьях, я не могла не думать о том, что кто-то из них попадет на человеческую живодерню. И что ни один человек на свете не заслужил подобного. И что я ничем не могу помочь…- Как хватало у вас сил принимать это так близко к сердцу? – тихо спросил Уэйд. В его тоне читалось глубокое участие: он был ошеломлен тем, сколько чувства было в словах Арабеллы, неподдельного, искреннего. Девушка на миг прикрыла глаза, будто набираясь смелости для какого-то непростого шага. С ее добротой и милосердием она наверняка гораздо чаще слушала чужие душевные излияния и берегла чужие секреты, чем открывала свою душу другому человеку. Ее веселый и юный нрав позволял годами укрывать от посторонних глаз мысли, которые могли бы изъязвить человека меланхоличного и хрупкого. Но у всего и у всех непременно находится предел – и перешагнуть за него страшно, а удержаться за ним подчас тоже невозможно.- Спросите лучше, как у меня хватало совести забывать об этом после того, как я покидала причал… - медленно произнесла она, возвращая голосу твердость. – Наверное, я не смогла бы примириться с этим, если бы не мой отец. Он… лорд Джулиан, поверьте, это был благороднейший из смертных. Самый добрый, самый мягкий и честный человек, которого только можно себе представить. И я была бы счастлива сказать, что милосердные и человечные плантаторы все же существуют, но это пошло бы вразрез с истиной. Том Бишоп не был плантатором, хоть и звался таковым. Всеми делами занимался управляющий, опытный и суровый человек, который был очень предан моему отцу – и пользовался безграничным доверием. Сейчас я понимаю, что он уберег отца, не допуская к нему никаких грязных вопросов, не давая повода испачкать ни руки, ни душу. Тогда я об этом не думала – я ведь была ребенком…- Я помню, что вы рассказывали вскользь о своей жизни в Англии, - лорд Джулиан осторожно подхватил провисшую нить рассказа, когда Арабелла вновь споткнулась о незримый порог. – Если я верно понял вас тогда, ваш отец привез вас на Барбадос в очень юном возрасте. Но отчего он решил покинуть Старый Свет? Неужели у такого замечательного человека могли быть враги?- У всех людей есть враг, который не щадит никого: смерть, - пальцы девушки невольно зарылись в гриву коня, будто искали поддержки в звериной мощи и тепле. – Не стало моей матери. Я смутно помню и ее, и обрывки своей жизни в Англии, но отец очень много рассказывал об этом. Когда он потерял жену, то попытался найти утешение в новом краю, куда постарался привезти в своем сердце лишь светлую память, а не боль утраты.- И вы стали этой самой светлой памятью? – тепло во взгляде Уэйда не осталось незамеченным для Арабеллы, вызвав у нее полуулыбку, чуть смущенную, но несомненно облегчившую ее печаль.- Кажется, да. Я была светлой памятью по матери – а у меня был самый любящий и заботливый отец на всем белом свете. Благодаря ему я знала все больше и больше о Божьем мире, о его чудесах, сложности и красоте. И до поры почти совсем не знала о человеческой боли…- Он берег вас от всей той жути, от которой берегся и сам?- Да. Он строил для меня милосердный и честный мир… - глаза Арабеллы заблестели ярче обычного, теперь, когда она была погружена в воспоминания. – А потом… что-то случилось. Что-то очень сильно изменилось. Не во мне и не в отце… в обстоятельствах. Ему пришлось рассказывать мне о тяжелых, горьких, несправедливых вещах. Учить тому, чему он сам учился всю жизнь – не ожесточаться и не отчаиваться, стараться быть чутким и все же не сгореть от чужих страданий. И я надеюсь, что смогла перенять хоть что-то от его благородной души.- Думаю, он слышит нас сейчас. И рискну предположить, что он не согласен со словом ?что-то?, - серьезно откликнулся лорд Джулиан. – Веря вашим словам о нем, я смею утверждать, что вы истинная дочь своего отца. Мне грустно лишь представлять, каковы были обстоятельства, о которых вы не желаете упоминать…- Дело не в нежелании, лорд Джулиан, - благодарность и радость на нежном лице Арабеллы сменились невеселой задумчивостью от его последних слов. – Я их попросту не помню. Почти не помню. Мне было тогда едва ли десять лет. Мой дядя переехал на Барбадос где-то за год до того. Я смутно помню, что отец за него беспокоился, но в то же время будто бы опасался, что он сделает что-то плохое. Не нам, а кому-то еще, понимаете? Вообще – кому-то. Я сторонилась дяди: он был вспыльчив и груб. Не со мной и тем более не с отцом – но он срывался на слуг, а я не привыкла к такому: у нас дома так не было принято.- Это из-за него?.. – Уэйд почувствовал, что ладонь его невольно сжимается в кулак, а конь беспокойно переступает под ним, чувствуя движение зажатых поводьев. Арабелла кивнула.- Да. Я… я хотела бы вам рассказать, хотела бы рассказать хоть кому-то, но я не могу вспомнить, что именно я увидела в тот день. Я случайно зашла… кажется, на конюшню, хотя и в этом я не уверена. И, вероятно, застала дядю за истязанием кого-то из прислуживавших ему рабов. Он даже не заметил меня – был слишком увлечен. Не знаю, кого именно он мучил, и что он делал – помню только, что бежала со всех ног, зажимая себе рот, чтобы не кричать. И еще – как влетела к отцу в кабинет и плакала у него на руках, очень долго, никак не получалось перестать. Хотя я старалась – я уже приходила в себя и видела, что отец за меня испугался.- Еще бы, - с чувством отозвался молодой англичанин. Старое раздражение в адрес Бишопа вспыхнуло в нем с новой силой, превращаясь в негодование. – Невероятно, мисс… мне и в голову бы не пришло, что могло произойти подобное. Думаю, и вашему отцу тоже.- Кажется, я что-то все же рассказала тогда отцу. Наверное, у меня уже потом из памяти изгладилось, будто я ничего и не увидела, - девушка вздохнула и встряхнулась, возвращаясь к реальности, к свежести морского воздуха и ясному небу, расчерченному силуэтами быстрых ласточек. – Но в тот день я впервые в жизни увидела отца по-настоящему рассерженным. Вечером он позвал дядю к себе в кабинет, и я не слышала толком из-за двери, о чем они говорили, но отец на него кричал. По-настоящему кричал, как ни на кого раньше. Я плохо понимала тогда, что происходит – зато сейчас осознаю ясно. Если бы у меня была… даже не дочь, а маленькая сестренка, и кто-то допустил бы, чтобы она увидела изуверские выходки рабовладельца – я была бы в ярости не меньше, чем отец тогда.- Ну, теперь и вы заговорили без недомолвок, - одобрительно заявил Уэйд, слыша гневные и резкие нотки в интонациях Арабеллы. Та изогнула бровь, вопросительно глядя на него, и он охотно пояснил:- Светские приличия и родственная почтительность – безусловно, важнейшие вещи. А все-таки если выбирать между ними и возможностью высказать что-то такое – я всецело за второй вариант.- Вот уж не ждала услышать подобное от вельможи из Уайтхолла! - Арабелла рассмеялась, негромко, но звонко, вызвав тем самым улыбку облегчения на лице лорда Джулиана. – Давно ли вы стали поборником прямолинейности, милорд?- С тех пор, как надышался вашим вольным воздухом и наслушался ваших речей, - засмеялся тот в ответ, и смех этот отнюдь не был бесцветным и сдержанным, привычным ему прежде. – Что тут сказать, мисс Бишоп, в ваших краях я и правда меняюсь. И сам не знаю, к чему это приведет – надеюсь, не к худшему.- Неужели к тому, что по возвращении в Англию по модным салонам светских дам пойдут насмешливые шепотки о вашем колониальном загаре? – добродушно поддразнила его Арабелла. – А вы, о ужас, даже не соизволите встревожиться по этому поводу в нарушение всех неписаных светских правил?- Все гораздо страшнее, - с убийственной и совершенно наигранной мрачностью подхватил ее мысль Уэйд. – Я уже перестал об этом тревожиться. Мое моральное падение в глазах лондонского света свершилось безвозвратно.Смех молодых людей развеял тоскливую тень, что нависла над ними в ходе беседы. Он заставил коней нетерпеливо дернуть ушами, а пару беспокойных ласточек прянуть в сторону – и совершенно гармонично переплелся с шелестом травы и ветвей на ветру, с мерным плеском пенистых волн о сглаженные временем скалы.- На самом деле, если судить серьезно, я и правда задаюсь этим вопросом, - отсмеявшись, лорд Джулиан продолжил чуть нерешительно. Внимательный взгляд девушки ободрил его: на сей раз его были готовы слушать со всей чуткостью. – Я ведь жил прежде совершенно иной жизнью, Арабелла. Я развлекал вас занимательными историями дипломата и столичного обитателя, но сейчас мне кажется, что за эти месяцы в Новом Свете я пережил и понял едва ли не больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Когда взорвалась ?Ройял Мэри?, когда мы с вами столкнулись с этим бешеным испанцем, а затем пережили абордаж… ей-богу, подобного опыта старая добрая Англия мне не предоставляла, хотя раньше я считал себя бывалым человеком.- Но вели вы себя как бывалый человек, - тон Арабеллы не допускал сомнений в честности ее слов. Уэйд слегка пожал плечами.- Трудно судить, мисс Бишоп. Вы были отважны, как ни одна женщина из тех, кого я встречал в своей жизни. Я же… не знаю. Быть может, Питер Блад на моем месте вел бы себя совершенно иначе.- Да, он наверняка вел бы себя иначе, - помолчав, промолвила Арабелла, и от лорда Джулиана не укрылось то, как дрогнула она при звуке произнесенного имени. – Но я не решусь судить, кому из вас эта разница делает честь. И делает ли вообще кому-то. Лорд Джулиан, почему вы вспомнили его сейчас?- Причин несколько. Первая из них – то, что его нередко вспоминаете вы, - Уэйд говорил спокойно, взвешенно, не допуская никакой двусмысленности или неприязни в своих словах. – Он мелькает в ваших оговорках и недомолвках, в том, как вы замираете, глядя на морскую даль. Но отчего-то вы не решаетесь о нем говорить, хотя не раз за этот месяц порывались коснуться этой темы. Вы уж простите мне мои замашки дипломата… я ведь вижу это. И если вы в самом деле желаете о нем поговорить, вы можете сделать это без малейшего опасения на мой счет.- Я… не знаю никого кроме вас, кто смог бы так деликатно высказать подобное, - Арабелла смотрела на него прямо, больше не испытывая смущения или неловкости. – Вот только я не знаю, где кроются мои опасения. Чего именно я боюсь… Но я буду помнить то, что вы сказали, милорд, и очень это ценю. А какова вторая причина?- Вторая причина заключается в том, что и я немало думал о Бладе в последнее время, - чуть заметно усмехнулся лорд Джулиан. – Потрясающий человек. Потрясающая история. И потрясающая несправедливость, которая казалась мне банальностью на бумаге и в сухом изложении лорда Сэндерленда – а потом я столкнулся с ее последствиями вживую. То, что произошло с Бладом по вине английского же суда… я говорил прежде и повторю вновь, что изумлен способности Блада все еще отличать англичан от испанцев. И все же его нельзя примирить с нашим правительством. Нельзя перекрыть и загладить то, что случилось. Англия лишилась великого флотоводца из-за подлости, допущенной ее законотворцами. И это не может не волновать меня.- Вам горько за Блада или за Англию? – поинтересовалась девушка с деликатностью, но с явным интересом к ожидаемому ответу. Ответ, однако, удивил ее как непредсказуемостью, так и откровенностью.- Мне горько при мысли о том, что в будущем что-то подобное может произойти по моему попустительству. Я начал ощущать свою ответственность так весомо, как никогда ранее, - он поморщился, но не отвел взгляд, позволяя собеседнице судить его всецело. – Вам вполне известно о моем положении и перспективах, а уж сам я и вовсе рос с осознанием уготованного мне пути. Это казалось таким естественным, таким… правильным. И мне до сих пор кажется, что на своем месте я способен принести немало блага Англии. Но эта история заставила меня остро ощутить, какие страшные последствия могут стоять за такой вот ?банальностью?. Меня учили многому, мисс Бишоп, и я до сих пор стараюсь учиться, где и как возможно. Но никто и никогда мне не объяснял, как избежать таких катастроф, которые в высших кругах катастрофами не считают.- Я понимаю вас, лорд Джулиан, - Арабелла легонько тронула поводья, и гнедой жеребец неспешно покинул сень дерева, направляясь вниз по склону холма. Уэйд ехал рядом, невольно любуясь огнистыми переливами солнца на каштановых локонах девушки и на ухоженной шерсти коня. – Понимаю вас настолько, насколько могу. Ответственность за происходящее, за человеческие судьбы… страшно, когда она лежит на тебе, а у тебя нет ни малейшего шанса что-то переменить. Или шанс есть, но неясно, что делать и как поступать...- Вы ведь наследница своего отца? – лорд Джулиан понял ход ее мысли практически мгновенно. - И значит, плантации отчасти принадлежат вам?- Мы с дядей – компаньоны, и совместно владеем ими. Но я, кажется, и правда во всем осталась дочерью своего отца, - девушка слабо улыбнулась, и что-то невольно-теплое промелькнуло в этой улыбке, несмотря на ее грустный тон. – Я никогда не имела касательства к делам: всем распоряжался дядя. И все, что происходило под его властью… больше у меня не выходит утешать себя мыслями о том, что он был хоть немного лучше остальных плантаторов. Как бы я ни старалась облегчить участь людей, нуждавшихся в этом, я слишком на многое закрывала глаза. И отчасти эта ответственность, эта вина – на мне…- Вот здесь категорически не согласен, - Уэйд резко покачал головой. – Если ваш отец, опытный и умудренный человек, не нашел лучшего выхода, то разве справедливо требовать этого от вас? Ведь вы и в самом деле не могли сделать плантацию оплотом милосердия. Даже если бы вы отпустили всех рабов и постарались нанять вольных работников – вы бы попросту разорились, ведь все остальные плантации продолжали бы работать прежним образом. И вскоре у вашей плантации появился бы новый хозяин, который уничтожил бы все следы ваших стараний.- Точно так же и вас, милорд, могли бы смести с дороги, если бы ваши благородные намерения резко противоречили бы закону, жестокому и подлому, но уже принятому, - горько ответила Арабелла, и в голосе ее звучало нелегкое понимание. – И все-таки… мы остаемся людьми, пока не закрываем глаза и не лжем себе. Пока хотим изменить хоть что-то. Пока хотя бы думаем об этом, и остается шанс однажды найти выход.- Вы судите, как зрелый и сильный человек, мисс Бишоп. И, честно признаться, мне ваше суждение надолго врежется в память, - лорд Джулиан смотрел на нее ошеломленно, но гораздо более ярко в его взгляде горело уважение. Румянец вспыхнул на щеках Арабеллы: что-то в интонациях и взгляде лорда выходило далеко за пределы сказанных им рассудительных слов. Это неведомое ?что-то? явилось не из рассудка – оно было чувственным, сливаясь со сказанным в пронзительную и обжигающую смесь. Оно коснулось сердца девушки, но жар не опалил его, а лишь согрел – так бережно и вместе с тем так мощно, что окончательно распахнул врата ее доверия.- Мне иногда снится сон, лорд Джулиан. Сон, в котором я вхожу в темную комнату со свечой в руке. И я знаю, что в этой темноте – нечто ужасное, то, на что больно и нестерпимо смотреть. Но нужно решиться и сделать несколько шагов вперед, чтобы осветить эту комнату… - она подняла лицо, подставляя его оживляющим лучам света, что наполовину пробивались через тонкую материю ее шляпы. – Мне ни разу еще не хватило сил это сделать. Но после нашего разговора мне кажется, что однажды я справлюсь. И… - она замялась на миг, чтобы затем продолжить со всей своей смелостью. – И вы – вы тоже справитесь, когда настанет время. Какая бы комната ни была у вас, я знаю, что непременно найдется и свеча.- Теперь она безусловно найдется, Арабелла, - улыбка не коснулась бледноватых губ Уэйда, но вспыхнула в его живых зеленовато-голубых глазах. – Как ей не найтись, когда вы ее только что зажгли?То, что казалось неясным и туманным месяцем ранее, ничуть не прояснилось за пролетевшие недели. К началу весны Арабелла, с тревогой ожидавшая вестей, уже с трудом могла сохранять самообладание и находить утешение в своих повседневных занятиях и в обществе лорда. И когда в середине марта ямайская эскадра возвратилась в Порт-Ройял, пережив сезон дождей и не понеся потерь в своем бесплодном патруле, мисс Бишоп была готова до сорванного голоса возносить благодарные молитвы Деве Марии за столь милосердный итог этого похода. Никто не погиб. Ни один из кораблей Блада даже не попал в поле зрения английских дозорных. И хотя ей самой сообщали немногое, - сказывалась озлобленность Бишопа, раздосадованного неудачей и не желающего касаться этой темы иначе как бессвязной бранью, - все же девушка была осведомлена обо всех деталях несостоявшегося рейда, поскольку лорд Джулиан получил о них исчерпывающий отчет. В лице Уэйда она обрела союзника, в чьей искренности могла не сомневаться: тот слишком хорошо знал ее стойкость, и не стал бы щадить ее против ее воли и скрывать от нее тяжкие известия. Признательность к нему крепла в душе Арабеллы – откровенность и добрая воля лорда сберегли ее от многих бессонных ночей в мучительной неизвестности.Но не от всех. Бог свидетель – не от всех…То жгучее и острое чувство, которое теснило ей грудь при воспоминании о Бладе, не поддавалось описанию. Синеглазый капитан был первым, кто заставил ее переживать нечто столь противоречивое и сильное – здесь не было и намека на теплую дружбу, которую она когда-то сама предлагала ему после долгой совместной езды сквозь Бриджтаун, после единственной их беседы, что не превратилась в дуэль, а позволила ей хоть немного узнать собеседника. Услышать его историю, вникнуть в его интонации, то печальные, то ироничные, то откровенно насмешливые – и постараться понять…Один разговор, пусть даже самый искренний и теплый, все же не заменял собой постепенного и доверительного сближения. И когда той же ночью Блад стучался в дверь ее дома с резким и повелительным криком, Арабелла не думала ни о каких его откровениях – ей было страшно, она была растеряна и готова обороняться. Замешательство это не позволило ей в тот миг по заслугам оценить решительные действия доктора и поблагодарить его: слова признательности вперемешку со слезами исходили только от измученной пережитым ужасом Мэри Трэйл. Все расставила по местам лишь долгая дорога до Спейгстауна и жуткий и горький рассказ Мэри – там, в ночи, под перестук копыт и редкие крики ночных птиц в перелеске.И теперь одно воспоминание не могло ужиться с другим в душе Арабеллы. Не получалось сложить воедино, срастить и сшить двух людей: того Блада, что пришел на выручку Мэри, и того, кто спокойно шел по залитой кровью палубе, переступая через тела. Она хотела бы списать все лишь на военную привычку, на стоическое отношение опытного солдата к смертям – но мешала мысль о том, какую жизнь капитан Блад избрал, подняв черный флаг и оставшись на Тортуге. Какими людьми окружил себя, какие вещи стали для него обыкновенными вслед за повадками его команды. История с мадемуазель д’Ожерон, так горько ранившая Арабеллу, приобретала в таком обрамлении еще более печальный оттенок – стало быть, такова мораль того мира, что и губернатор Тортуги не видел в случившемся позора для своей дочери…Ей отчаянно хотелось оправдать Блада хотя бы в этом. Чувство, возникшее у нее при первом знакомстве с этой историей, изумило ее саму: слишком походило оно на ревность – и это к мужчине, которого она едва знала, о котором уже три года не слышала вестей… Теперь, размышляя об этом, она старалась быть честна с собой. Не к Бладу она ревновала – к тому человеку, который тепло и откровенно разговаривал с ней далеким августовским утром, а затем благородно рискнул собой для спасения Мэри, к тому живому портрету, что запечатлелся в тот день в ее памяти. Но портрет – это еще не человек: лицо на картине хранит лишь одно из множества своих выражений. Здесь, на Ямайке, ей довелось увидеть и другое. Услышать слова, которые не позволяли ей сомневаться: три года назад она отнюдь не знала Блада.Ей приходили на память и другие слова, услышанные ранее. Джереми Питт, один из тех, кому посчастливилось спастись с плантации и не посчастливилось оказаться в числе пиратов – он отвечал на расспросы Арабеллы, оказавшейся на фрегате после гибели ?Милагросы?. Смущался, явно испытывал неловкость, когда речь зашла об этой неприятной истории – но столь же явно одобрял поведение своего капитана. При той деликатности, с которой молодой человек общался с Арабеллой, трудно было представить его столь бесчувственным при мысли о насилии над другой девушкой – так, быть может, и не было насилия?.. Быть может, покойный компаньон Блада в самом деле был скверным человеком и подлецом, каким описывал его штурман – и его убийство было скорее способом защитить ту женщину, чем поводом ею завладеть? Разве что этим можно было объяснить все остальные факты – и окраску рассказа Питта, и лояльность губернатора Тортуги к Бладу. И в это нестерпимо хотелось верить – хотя бы в это…Потому что все остальное, ничуть не менее горькое и жуткое, не выходило трактовать иначе. И самым верным доказательством тому был отказ Блада объяснять ей хоть что-либо – даже в ответ на заданный в лицо вопрос.Арабелла молилась за него, тихо и настойчиво ища у небес милосердия для того, кто испытал от людей слишком много зла и не смог сберечь от жестокости свою душу. Просила у святых надежды на то, что отчаянный капитан, раз за разом отвергавший возможность возвращения к честной жизни, однажды все же найдет дорогу к миру. И все чаще шептала едва слышную просьбу, предназначенную лишь для слуха ангела-хранителя: пусть успокоится ее собственная мечущаяся душа, пусть это жаркое и тревожное волнение покинет ее и даст ей жить в ладу с самой собой.Она не знала, зовется ли это неясное чувство любовью, страстью, влечением или каким-то иным словом. Но, сталкиваясь с непреодолимыми препятствиями, с рассудком и совестью, со всем, во что Арабелла верила и в чем была убеждена, оно опустошало и терзало ее. И если бы не Джулиан, если бы не его поддержка, теплая и надежная, эти полтора месяца обескровили бы ее еще страшнее…А ведь она и не могла припомнить теперь, с каких пор слово ?лорд? растаяло в ее мыслях, как акварельный мазок под мокрой кистью. Но это случилось – и лондонский посланец Уэйд стал для нее Джулианом. А дружеские узы, предложенные ею и сохраненные им, понемногу становились связью – столь прочной, столь согревающей, что при всем своем дружелюбии прежде она не знала подобного соприкосновения с чужой душой.И ответить на вопрос, стоит ли все еще звать это уверенно растущее чувство дружбой, Арабелла не могла даже самой себе – благо, никто и не торопил ее, и не требовал никаких ответов. Но глядя на море, своего верного утешителя и вдохновителя с детских лет, мисс Бишоп все яснее постигала происходившее в своем сердце, находя, наконец-то, верные слова для объяснения с самой собой. Мысли о капитане Бладе приносили с собой резкий шквал переживаний, что накатывали, хлестали и били, как тяжелые волны, свирепо впечатывающиеся в выщербленные скалы. А то ощущение, что оживало в ней при взгляде в светлые глаза Джулиана, было мерным и сильным, как морской прилив, что в свой черед заполняет собой пышный и полный жизни мангровый лес.- Проклятье… Господи, мисс, если бы я мог не отвечать на ваш вопрос! – голос Уэйда был сдавлен, приглушен, чтобы не разноситься по саду и не привлекать постороннего внимания в вечерней тишине. Было видно, однако, что эта сдержанность давалась ему ценой немалого усилия. Арабелла, шедшая рядом с ним, намеренно ускорила шаг, чтобы позволить и своему спутнику идти быстрее и хоть так выплеснуть звеневшее в его тоне напряжение. Происходившее тревожило ее не меньше: то был первый и единственный раз, когда лорд Джулиан впал в подобное состояние при ней. И впервые на ее памяти он так остро воспринял ее пожелание знать истинную причину разворачивавшихся событий – беспокойства в форте и новых приготовлений в занятом ямайской эскадрой порту.- Если это столь невозможно… - начала Арабелла, не желая все же злоупотреблять сердечным расположением лорда, но тот отрывисто покачал головой, переводя взгляд сверкающих глаз то на нее, то на виднеющиеся вдали мачты английских кораблей, снаряженных для нового похода.- Это невозможно уложить в рамки разумного, вот в чем беда, Арабелла. Я просто не знаю, должен ли раскрывать… но с другой стороны, будет хуже, если я не испробую хотя бы этот шанс, - Уэйд старался говорить спокойнее, привести свою мысль к более-менее ясному изложению. – Вы прекрасно знаете о том, какие известия настигли нас из Англии за последние недели. Европу лихорадит, Вильгельм Оранский теперь наш король, а Франция из союзника превратилась во врага. Все это меняет очень многое, имеет колоссальные последствия, но сейчас беда даже не в них. Я в любом случае не покину эту игру и приложу все старания, чтобы ваша семья не пострадала из-за смены власти. Но боюсь, что я не предвидел самого неприятного поворота событий – а он случился быстрее, чем я успел вмешаться.- Что произошло, лорд Джулиан? – мягкость вопроса Арабеллы странно сочеталась с твердостью и стойкостью, написанными в чертах ее лица. Похоже было, что именно это помогло Уэйду перестать колебаться, снова увидеть в ней решительную союзницу, которую не требовалось ограждать и от самых нелегких вестей.- Ваш дядя покидает Порт-Ройял. Вся эскадра, все корабли, что есть в его распоряжении – здесь не останется никого. Когда я осознал масштаб его… операции, то постарался его отговорить, но полковник уже был почти невменяем. Я упустил момент, когда его безумный порыв еще можно было угасить. Он испуган тем, что Яков Йоркский больше не сможет ему покровительствовать, а новое правительство непредсказуемо. И похоже, он видит в этом сумасшедшем поступке свой единственный шанс – но это глупость, несусветная глупость!- Шанс на что, во имя всего святого?! – Арабелла всплеснула руками, глаза ее вспыхнули от изумления. – Что может стоить подобного риска, когда объявлена война?- Майору Мэллэрду и остальным в форте известно, что эскадра намерена атаковать французскую часть Гаити, - молодой англичанин свел ладони вместе, нервно переплетая пальцы. – Ну а мне почти наверняка известно, что этот… человек намерен атаковать Тортугу, пользуясь как раз-таки началом войны. И мы с вами прекрасно знаем причину этих намерений. Не знаю, каким образом Бишоп собирается приказать эскадре сменить курс после выхода из гавани, но зато точно знаю, что все это ничем хорошим обернуться не может.- И он не прислушался к вам?- Я опасаюсь теперь, что он и в моих словах нашел только подтверждение своим планам… - лорд Джулиан поморщился, точно от кислых брызг лимона на губах. – Когда я окончательно понял, что происходит… у меня ведь нет полномочий его остановить, Арабелла. Я лелеял безумную надежду на то, что вам известен хоть какой-то способ на него повлиять, но вижу по вашему лицу, что мы с вами тут одинаково бессильны. Я мог попытаться поднять беспокойство в форте, достучаться до Мэллэрда, но если бы это подстрекательство и закончилось удачно – исход был бы таким, что я отказался от этой мысли.- Неужели этот исход страшнее, чем преступное решение моего дяди? – девушка с болью глядела на своего спутника, силясь найти хоть какое-то объяснение. – Ведь если он оставит Порт-Ройял без защиты, то подвергнет опасности множество людей, и все ради своей мести! Что вас остановило, лорд Джулиан?- Да то же самое, что остановило Блада от сражения с ямайской эскадрой, пока вы были на борту, - резко и тяжело вздохнул Уэйд, не стараясь больше скрывать своих мыслей. – Вы, мисс Бишоп, и ваша участь. Даже если бы я добился своего, то ценой трибунала для вашего дяди – и что тогда было бы с вами? Каково было бы ваше положение, и что вам пришлось бы сделать ради… ради Бога, простите. Я позволил себе уже слишком много. В любом случае, что сделано, то сделано. Эскадра уходит в море.- Но что же нам теперь остается… - Арабелла не договорила, стиснув тонкие пальцы в побледневшие от напряжения кулаки. Лорд Джулиан осторожно коснулся ее руки, ненавязчиво, лишь безмолвно прося ее успокоиться и не терзаться так остро.- Остается ждать, Арабелла. Я жду известий из Англии: если положение лорда Сэндерленда все же не пошатнулось, то, может быть, я еще смогу повлиять на наших бравых вояк. А кроме того, вы же помните, что я говорил недавно: через Атлантику к нам идет флотилия ван дер Кэйлена. Понадеемся на то, что она прибудет быстро, и эта отлучка вашего дяди не будет иметь последствий. Я остаюсь здесь, и верю, что все так или иначе образуется. Мы с вами бывали в ситуациях и пострашнее, не правда ли? – он улыбнулся, не притворяясь веселым, но пытаясь подбодрить девушку этой бравадой.- Наше положение – далеко не самое страшное из всех, лорд Джулиан, - Арабелла кивнула, но что-то беспокойное и тоскливое промелькнуло в глубине ее карих глаз. Уэйд пристально посмотрел на нее, и она не стала отводить взгляд – скорее, беззвучно просила его прочитать на ее лице все, что не могла облечь словами. Так, как читал он не раз прежде.- Понимаю, о чем вы, мисс Бишоп, - Уэйд не обманул ее ожиданий, слегка пожав плечами и глядя на нее сочувственно. – Могу утешить вас лишь одним: для Блада этот налет на Тортугу наверняка тоже далеко не самое страшное из пережитых испытаний…Дверь распахивается без скрипа, без протеста – хоть она и тяжела, и лишь с трудом поддается упорному нажиму девичьей ладони. Арабелла толкает ее с силой, надавливая затем и локтем – вторую руку она задействовать никак не может. В ней – свеча.Шаг. Еще шаг. Темнота в комнате постепенно ретируется перед ее медленным и решительным наступлением. Стук ее каблуков перестает отдаваться эхом, становясь отчего-то все тише и тише. Что-то теплится во мраке впереди – на сей раз тьма не оказалась кромешной, в ней горит огонь, зажженный не осторожно продвигающейся гостьей.Питер Блад, сидящий за массивным деревянным столом, поднимает голову, и синие глаза его кажутся бездонно-темными в неясном свете масляной лампы, что стоит на столешнице среди вороха исчерченных карт и записей на разрозненных потрепанных листах. Огонь отбрасывает блики на черные локоны капитана, резко высвечивает контур его худощавого лица, спокойного и сосредоточенного. Ничто в нем не напоминает сейчас Арабелле о последней их встрече, о его гневных и требовательных словах и упреках. Это человек, чей голос ей отчаянно хочется услышать. Чьей руки ей хочется осторожно коснуться.Она движется вперед, но лишь единожды колыхается ее свеча в такт движению шлейфа ее платья – и она замирает, едва не вскрикнув, со свистом втянув воздух в резко сжавшиеся легкие. Крик мучительной боли разносится под невидимым сводом зала, доносясь откуда-то из темноты, из-за спины бесстрастного пирата. Что-то звенит, грохочет, трещит и ломается там, во мраке, но самым страшным из этих звуков остается человеческий вой, срывающийся и задыхающийся стон чьей-то агонии.Арабелла невольно сжимает зубы, пытаясь удержать себя в руках. Минутный испуг уступает место иному чувству, горькому, но мощному, что закипает в ее груди. Она не обманывает себя: ей никогда не хватит смелости осветить эту темноту и взглянуть на происходящее без милосердного покрова неведения. Но и оглохнуть она не может, а уж тем более – притвориться, что там ничего нет. Хладнокровное выражение лица Блада ей не перенять – да она и не желает этого, чувствуя, как горячая волна поднимается от ее сердца, обжигая ей горло и наконец-то возвращая голос.- Зачем?! – кричит она, не сдерживаясь, позволяя своему звонкому, почти мальчишескому голосу перекрыть жуткие звуки. Этот крик хлещет по стеклу лампы, раскалывая его в звенящие иглы обломков, и масло выплескивается из нее, мгновенно затопляя стол озером пляшущего огня. Бумага корчится и чернеет, теряя чернильную вязь букв, пламя потрескивает и фырчит, но ни единый мускул не вздрагивает на лице Блада – тот продолжает смотреть на гостью, пока на губах его медленно возникает холодная ироничная улыбка.И это зрелище окончательно освобождает ее от прежнего оцепенения. Развернувшись с шелестом невесомой ткани, со стуком крепких туфелек о паркет, девушка размашистым шагом летит обратно, к двери, которую не видит во тьме. Ее свеча дрожит и едва не гаснет от резкого взмаха, но ни единого мгновения этой дрожи не передается Арабелле – она сама открыла эту тяжелую дверь, войдя сюда, и знает, что сможет отворить ее снова.И последние мгновения ее беспокойного сна больше не залиты чернильным мраком. Это – пьянящий воздух южной приморской ночи за распахнувшимися дверными створками, далекий шум волн и близкий стрекот застенчивых цикад, мириады огней в небе – и мигающий, мягко потухающий огонек ее свечи, бережно задутой прохладным ветром с моря.Гаснущая свеча – всегда о пробуждении.Как лорд Джулиан, так и Арабелла Бишоп стали внимательными и добровольными дозорными в тот нелегкий месяц. Появившийся на горизонте парус мог быть вестником чего угодно – от катастрофы до утешения и спокойствия. Предсказать заранее было совершенно невозможно: оставалось уповать на волю Провидения и на его милосердие.Но в первую очередь Провидение, как оказалось, отличалось своеобразным чувством юмора, которое смертные не всегда могли оценить по достоинству. Негромко и сдержанно Уэйд высказал эту мысль Арабелле, пока весь ямайский форт лихорадило благодаря прибывшим в гавань долгожданным гостям. Лорд Уиллогби и адмирал ван дер Кэйлен добрались до Порт-Ройяла в срок, но пикантная подробность состояла в том, что вместо эскадры на рейде стоял теперь лишь один-единственный флагманский корабль, доставивший их через Атлантику.Флотилия, присланная из Англии, благополучно затерялась в незнакомых водах – поспособствовали ночь, шторм и стойко державшийся в последние дни туман. Этого обстоятельства было уже достаточно, чтобы взвинтить нервы сиятельных визитеров – но отсутствие ямайской эскадры вывело их ярость на заоблачные высоты. Объясняться с ними пришлось майору Мэллэрду и лорду Джулиану, и если первый был изрядно напуган начальственным гневом, то второй предвидел подобное развитие событий с того момента, как его слуха коснулись новости, принесенные на ямайский берег английскими моряками.Он успел переговорить с Арабеллой, обрисовав ей вероятную картину дальнейших происшествий. И то решение, которое он не имел права принять в одиночку, было вполне по плечу двоим. Когда ван дер Кэйлен, гораздо более спокойный и уравновешенный, нежели генерал-губернатор, задал недвусмысленный вопрос о местонахождении ямайской эскадры, Уэйд не стал таить от адмирала свои предположения касательно налета Бишопа на Тортугу. Дальнейшее сокрытие этого факта могло бы фатально повредить всем, если бы из-за него сорвались своевременные поиски флотилии.Лорд Уиллогби и адмирал оказались гостями, подобными переменчивому ветру, что налетел шквалом, поставил на дыбы все побережье, перемешав небо с землей, а песок с морскими брызгами – и умчался прочь. Их корабль спешно покинул гавань, оставив Порт-Ройял гудящим от тревожных новостей: из форта в город пополз слух о возможной атаке французов, которой опасались командиры. Потрепанная временем и баталиями крепость у входа в пролив укреплялась теперь всеми возможными силами – вот только много ли было тех сил…В те неспокойные дни Арабелла впервые услышала слово ?требую? из уст Уэйда. И более того – впервые подчинилась этому настоянию, подкрепленному как доводами разума, так и горячим волнением, прорывавшимся в голосе лорда. И девушка дала ему обещание, которого он от нее ждал – обязательство по первому его слову покинуть город в случае нападения. Сесть на коня и выбираться в сторону безопасного городка Блэк-Ривер в западной части острова – и не медлить, не дожидаться вестей о тех, кто останется защищать Порт-Ройял. Невысказанная истина была понятна обоим: случись эта беда в самом деле, лорд Джулиан не намеревался покидать форт – живым или мертвым. Не предотвратив уход эскадры, он был обязан разделить участь города, какой бы она ни была.- Вы впервые за последнее время возвращаетесь из форта столь оживленным, милорд, - юный и чистый голос Арабеллы звенел не меньшим оживлением при виде припозднившегося гостя. Приветствовавший хозяйку дома Уэйд и в самом деле казался окрыленным, будто бы с его плеч свалился тяжкий груз – и многозначительный блеск в его глазах предвещал намерение поделиться чем-то немаловажным.- Клянусь небом, у меня, да что там, у всех нас есть повод для оживления, Арабелла. Конечно, я не рискну пока говорить о полной безопасности – но есть основания полагать, что в ближайшее время на Порт-Ройял не покусятся. История вышла изумительная, - рассказывал он, направляясь вместе с девушкой на крытую веранду, где уже хлопотала служанка, накрывая небольшой стол для послеполуденного чаепития. – Я потому и задержался, что в связи с ней был вынужден провести несколько часов в крепости и в госпитале. Не хотел делиться обрывками сведений, пока не получилось сшить из них более-менее полную картину.- И что же за гобелен у вас получился? – лукаво поинтересовалась Арабелла, притронувшись кончиками пальцев к теплым бокам фарфоровой чашки. Можно было позволить себе эту игривость без опасений: тот легкий тон, в котором повествовал лорд Джулиан, заранее обещал добрые вести. Уэйд улыбнулся, явно довольный ее настроением, и продолжал:- Вчера вечером в гавань вошли две шлюпки, которые заметили часовые форта. Лодки были страшно перегружены, корабля нигде не было видно – хотя из-за этого тумана немудрено и целый флот не заметить. Естественно, люди Мэллэрда отправились на берег и приняли гостей честь по чести, со всеми подобающими вопросами – хотя и возникла заминка с пониманием ответов. На шлюпках прибыли французы, и не обошлось без неприятной паузы, пока не нашлись хоть какие-то полиглоты и у них, и у наших молодцов. Но затем работа кипела до середины ночи. Многие были ранены, и их доставили в наш госпиталь, а уцелевшие сейчас находятся под замком в крепости. Нет-нет, тревожиться за них не стоит, - добавил он, видя, как замерла Арабелла, едва потянувшаяся к сахарным щипцам. – Они сдались безо всяких ухищрений, и с ними обращались достойно, как с военнопленными. Думаю, они вполне доживут до итогов этого безумия и благополучно вернутся на родину. Я говорил с ними сегодня утром, а затем отправился в больницу, чтобы услышать остальное. - Но что произошло с этими несчастными? – теплые карие глаза Арабеллы глядели серьезно и внимательно. – Если они были в столь отчаянном положении, что решились пристать сейчас к английскому берегу…- А они намеревались к нему пристать в любом случае, - усмехнулся Уэйд. – Правда, обстоятельства предполагались иные. Эти люди были частью экипажа корабля под названием ?Медуза?, мисс Бишоп, а он входил в эскадру некоего барона де Ривароля. Эта эскадра и должна была потрепать наш старый форт, но ее потрепали прежде. ?Медуза? затонула уже больше двух суток назад – и, насколько выжившие могли судить, остальные корабли также потеряны для Франции. Не думаю, что близится новый рейд, так что теперь у нас есть все шансы мирно дождаться флотилию вашего дяди. Надеюсь, он не слишком задержится теперь в пути…- За ним ведь отправился лорд Уиллогби, - заметила девушка. Лорд Джулиан вздохнул, и с его лица сбежала та беззаботность, что была порождена осознанием отступившей опасности.- Видите ли, Арабелла, мой хороший французский и дружелюбное обращение сделали мою беседу с французами не только приятной, но к тому же подробной и плодотворной. Я узнал многое из того, что происходило с ними за последнее время. В том числе было совершено и нападение на английский корабль – увы, тот самый, на котором отплыли Уиллогби и ван дер Кэйлен. Их судьба теперь одному Богу известна – но вряд ли они разыщут Бишопа в сколь-нибудь обозримом будущем.- Сохрани их Господь… - откликнулась Арабелла после недолгого молчания. Она воскресила в своей памяти лица этих людей, малознакомых, но живых и стоящих надежды на спасение, как бы призрачна ни была эта надежда. Уэйд продолжил свой рассказ, пригубив подслащенный чай, словно желая перекрыть им неприятный привкус дальнейшего повествования.- Мисс Бишоп, не стану скрывать: вас может расстроить продолжение этой истории. Однако, держать вас в неведении я тоже не хочу, особенно после всего, что здесь происходило. Это было бы не слишком-то порядочно, - он улыбнулся лишь краешком губ, и оттенок грусти в этой улыбке был очевиден, как привкус от дольки лимона в бодрящем напитке. – И все же, вы уверены, что желаете знать все?- Хуже неведения не может оказаться никакая правда, лорд Джулиан, - девушка взглянула на него прямо и открыто, не испытывая колебаний. – Все самое страшное мы придумаем себе и сами. Что же все-таки случилось с этими злополучными французами? Неужели… - она сделала над собой видимое усилие, но затем решительно продолжила, - Вы хотите намекнуть, милорд, что в их рассказе звучало имя капитана Блада?- Оно звучало, Арабелла. И, надо сказать, в довольно странном контексте, - лорд задумчиво крутил чайную ложечку в пальцах. – Дело в том, что эскадра Блада – да, именно эскадра в составе четырех кораблей, - уже больше месяца сопровождала французов. Он получил от их командира каперский патент, и совсем недавно они совершили нападение на испанский Мэйн. Они захватили Картахену, причем французы утверждали, что взяли огромный трофей. Не рискну даже предполагать, какое разорение происходило в городе… - он машинально потянулся за своей чашкой, не глядя, на ощупь притрагиваясь к тонкой ручке. – И там же, в Картахене, де Ривароль поссорился с Бладом. И более того, додумался его обмануть – бросил в городе, пока все пираты были на берегу, и тихо ушел со своими кораблями и с сокровищами. Надо полагать, что понятия о договоре у этого барона были совершенно флибустьерскими – а флибустьер был верен своему слову, как дворянин.- А город… господи, город они тоже брали как дворяне? Или как пираты? – румянец вспыхнул на щеках Арабеллы, и виной тому был отнюдь не горячий чай. – Хотя, по моему опыту, разницы никакой! О боже, я знала, я сама ему говорила об этом, здесь, у стен этого самого дома – и все равно разум отказывается принимать это…- Вероятно, такой уж ему попался командир… - Уэйд пожал плечами, не имея возможности возразить ее вспышке. – Как бы то ни было, судьба отыгралась на де Ривароле сполна за этот испанский город. Где-то здесь, направляясь к Ямайке, он нарвался на два испанских корабля, решил заодно поживиться и ими, и крупно просчитался. Подоспели еще двое под испанскими флагами, и завертелся бой, в котором и погибла ?Медуза?. Выжившие поспешили скрыться, так что об итоге битвы могут лишь догадываться, но, судя по всему, испанцы не только отбились, но и отбили золото Картахены. Хотя здесь тоже вышло странно. Есть еще одно интригующее обстоятельство…- Лорд Джулиан, вы меня пугаете, - Арабелла осторожно наливала гостю чай из небольшого чайника, и руки ее были тверды, но в голосе что-то дрогнуло при этих словах. – Я рада за то, что хоть кому-то удалось выжить в этом жутком столкновении… но о чем вы еще умолчали?- О том, в чем и сами французы не разобрались до конца, - Уэйд благодарно кивнул ей в ответ на ее заботливый жест. – Видите ли, те два корабля, что догнали их под испанскими флагами, были кораблями Блада. Только два из четырех, оставшихся в Картахене. То ли у пиратов вышел раздор, то ли испанцы стойко оборонялись, неясно. Кто-то из спасшихся с ?Медузы? решил, что Блада все-таки настиг в Картахене испанский флот, и корабли теперь принадлежат ему. Я тоже думал так, пока не посетил госпиталь. А там в числе раненых оказались двое англичан, которые признались мне, что принадлежали к флотилии Блада. Естественно, я пообещал им защиту от преследования за пиратство, и виселицы не допущу. Но их рассказ был весьма занимательным. Я бы даже сказал, поэтичным, но не стану: неуместно. Лирика хороша на берегу, а там им было явно не до нее.- Как же они очутились среди французов? – спросила Арабелла с нетерпением, которое выдавало целый сонм незаданных вопросов, роившихся в ее мыслях. Сдерживала ее лишь надежда, что дальнейшая повесть Уэйда сама по себе послужит им ответом.- Их корабль тоже погиб. Он звался ?Элизабет?, и он взорвался в том бою. Совершенно как наша ?Ройял Мэри?… - аквамариновые глаза лорда Джулиана подернулись печалью, - Один из этих англичан, Натаниэль Хагторп, был капитаном корабля. С ним мне толком поговорить не удалось, он был… не в лучшем состоянии, к сожалению. Когда произошел взрыв, его выбросило с палубы, и благодаря этому он не погиб от пожара. Утонуть ему тоже не пришлось: его младший брат бросился за борт, чтобы его спасти. Говорю же, лирическая история… Этот молодой человек как раз и поведал мне все. Не представляю себе, через что он прошел, пока поддерживал брата на поверхности и пытался не захлебнуться сам, а их корабль горел. И все же он не потерял голову даже в таком положении. Когда уже сама ?Медуза? пошла ко дну, и с нее начали спускать шлюпки, он в этой неразберихе принялся кричать по-французски, звать на помощь – ради своего спасения, быть может, и не стал бы этого делать, но речь шла о жизни его брата. Ну, их и подобрали – а потом, видимо, решили уже не разбираться. Перед лицом беды все-таки вспомнили о человечности.- Значит, человечность еще не забыта даже в этих водах, - девушка на миг прикрыла глаза, то ли безмолвно благодаря небеса за это, то ли представляя себе душераздирающую картину боя. – Получается, те корабли все же принадлежали Бладу?- Получается, что так. Блад ринулся в погоню за де Риваролем после того, как оказался обманут. Настиг его в разгар боя с испанцами и поднял на своем флагмане испанское знамя – Хагторп, естественно, сделал то же самое. А больше ни о чем я не узнал – ни о Бладе, ни о де Ривароле, ни о тех испанцах. Но угроза Порт-Ройялу, кажется, миновала благодаря всем этим событиям.- Я поеду в госпиталь, лорд Джулиан, - твердо заявила Арабелла. – Привезу хорошей еды для раненых, узнаю, необходимо ли им что-то. И с этими англичанами мне нужно поговорить.- Я не смогу вас сейчас сопровождать, мисс Бишоп, - лорд Джулиан встревоженно посмотрел на девушку, хотя и не выглядел слишком удивленным таким поворотом событий. – Мне придется отправиться в форт после нашего с вами чаепития. И… вы уверены, что это необходимо? Я знаю, что вы не слабонервны, но… на том корабле был взрыв и пожар. Вы понимаете, что последствия весьма болезненны…- Мне будет явно не больнее, чем этим несчастным людям, - Арабелла поднялась с кресла, подзывая свою служанку. – Благодарю вас, лорд Джулиан, но не тревожьтесь за меня. Меня сопроводит слуга. К вечеру я вернусь, и… спасибо вам. Спасибо за то, что вы рассказали, и что не стали удерживать.- Возможно ли вас удержать? – вздохнул Уэйд, поднимаясь вслед за ней и бережно касаясь ее тонкой руки. – Я прошу лишь об одном, Арабелла: постарайтесь не принимать все это… совсем глубоко в душу. И возвращайтесь. Вечером я буду вас ждать…В госпитале девушке довелось побывать уже не в первый раз: ее знали и не удивлялись ее визиту. Подобно тому, как она заботилась о раненых на Барбадосе, навещала она и ямайскую больницу, неизменно дружелюбная и приветливая, способная ободрить пострадавших не только гостинцами, но и самим своим присутствием. Вполне владея французским, она не поскупилась на милосердные слова и для спасшихся с ?Медузы?: раненые уже не были вражескими солдатами, становясь в ее глазах просто людьми, что нуждались в помощи. Такое обращение вызвало явное изумление у французских моряков – уже знакомое ей по Барбадосу изумление людей, ожидавших к себе жестокости и встретивших сострадание.Натаниэль Хагторп оказался мужчиной слегка старше тридцати лет, с благородными чертами загорелого лица. На его счастье, лицо его как раз и не пострадало, однако, грудь, левое плечо и бок были покрыты мучительными ожогами, а руки располосованы разлетевшимися при взрыве мелкими обломками. Состояние раненого было бы жестокой пыткой, будь он в сознании – но капитан погибшей ?Элизабет? был погружен в глубокий сон, не терзаясь болью и не тревожа свои раны под слоями повязок и лекарственной мази.- Опиум, мисс Бишоп, - негромко произнес с соседней койки молодой человек, чья голова, грудь и правое плечо были перевязаны бинтами, на которых понемногу проступали пятна крови. Обернувшись к нему с удивлением, Арабелла заметила его сходство со спящим – и распознала в нем младшего из братьев, того самого, с кем беседовал Уэйд.- Вы знаете меня? – девушка шагнула к нему, вглядываясь в его приятное, но побледневшее от перенесенных страданий лицо. Молодой моряк усмехнулся, хотя и в этой усмешке угадывалась одолевавшая его слабость.- Том Хагторп, к вашим услугам, мисс. Когда-то я в самом деле был полностью к вашим услугам – ваш дядя приобрел меня и брата как рабов. А потом меня перекупила другая молодая дама, - он поморщился, и Арабелла не поняла, вызвала ли его гримасу боль или резкая вспышка неприязни. – Нат уговорил Питера Блада вызволить меня, так что… новой встречи с вами я точно не ожидал. Прошу простить, если это покажется вам грубостью.- Вы перенесли тяжкое испытание, мистер Хагторп. Я не в претензии за резкие слова, - Арабелла мягко улыбнулась ему, пока ее слуга доставал из корзины принесенную для раненых провизию. – Я лишь хотела убедиться, что за вами ухаживают хорошо, и что вам оказывают всю нужную помощь.- Я-то, признаться, думал, что помощь ограничится веревкой на шее, - Том Хагторп приподнялся на локте, стараясь сесть и смотреть на девушку прямо. – Но этот человек, Уэйд… он обещал нам амнистию. А когда увидел, как мучается брат, послал кого-то со своими деньгами в аптеку и добыл лауданум – у госпиталя не было таких припасов для пленников. После того, как Нату стало легче, я поверил лорду. Это он вам о нас рассказал?- Да, он… - Арабелла чуть вздрогнула, почувствовав, с каким внезапным приливом тепла произнесла она эти слова. Краска чуть тронула ее щеки, и она поспешила вернуться мыслями к своему собеседнику. – Вы позволите мне поговорить с вами, сэр? Я не хотела бы причинить вам вред своим любопытством, поэтому смело отказывайте мне, если вам нехорошо.- У меня не самый приятный опыт отказа настойчивым дамам*, - та же гримаса вновь проступила на миг на лице молодого Хагторпа, но вновь быстро изгладилась из его черт. – Но вы деликатны, мисс Бишоп, даже с пленником… Что вы хотели узнать от нас?- Все то, что вы рассказали лорду, я уже знаю, - объяснила Арабелла, желая пощадить силы раненого и видя, что долгий разговор ему все же будет в тягость. Ей стоило очень обдуманно выбрать свой вопрос – и остановилась она на том, что тревожило ее больше всего, что въелось в ее мысли до боли, несмываемым следом.- Вы были с Питером Бладом в Картахене?- Да. Штурмовали форт после того, как французы наломали дров и чуть не провалили всю операцию. В конце концов Блад взял верх – не в первый раз, так что удивляться нечему?- То есть… это не первое подобное дело в его опыте? – помедлив, уточнила девушка, стараясь оставаться хладнокровной. Том Хагторп покосился на нее не вполне понимающим взглядом.- Мы говорим о Питере Бладе, мисс. Он по всему Мэйну успел погулять – вспомнить хоть ту же Санта-Марию. Испанцы никогда не могли ему что-то противопоставить всерьез, ни на суше, ни на море, - гордость промелькнула в интонациях моряка, говорившего о своем командире. Арабелла внешне оставалась спокойна, но костяшки ее стиснутых пальцев побелели. – Но в Картахене – это была самая успешная его операция. Такая добыча еще не выпадала даже ему. Если бы этот французский пес не нарушил договор…- Вы разорили город… - выдохнула она, и что-то рычащее слышалось в ее тихом голосе. По счастью, эти слова и в самом деле были произнесены совсем негромко – и младший Хагторп их не расслышал. На его вопросительный взгляд Арабелла, вновь овладевшая собой, ответила собственным вопросом – внезапным и ошарашившим его.- Если таковы были его успехи, отчего же губернатор Тортуги не пожелал видеть его своим зятем?- Помилуй Бог, мисс, что у вас за сведения? – молодой моряк и в самом деле растерялся от такой постановки вопроса. – Насколько мне известно, Питер к этому и не стремился. Он всегда был сам по себе. Дочки д’Ожерона были горазды впутываться в передряги, которые не стоили того. Он когда-то помог обеим – одну избавил от паршивого ухажера, другой, наоборот, пособил безопасно уехать во Францию с женихом. Но зачем ему-то было связываться с таким сомнительным счастьем? Нас после каждого рейда ждали в Кайоне веселые девицы, которым довольно жаркой ночи и звонкой монеты… ох, проклятье, мисс Бишоп, приношу свои извинения. Это явно не для ваших ушей. У меня до сих пор голова не на месте…- Ничего страшного, мистер Хагторп, - медленно откликнулась она, постепенно разжимая пальцы и позволяя боли отступить из них. – Я понимаю, какова жизнь моряка. Тем более – какова жизнь пирата.- И Питеру эта жизнь явно была слаще мысли о том, чтобы породниться с д’Ожероном. Но к чему вы спрашивали об этом, мисс? Вы знакомы с мадемуазель д’Ожерон? – смущение запоздало охватило молодого человека при мысли о только что произнесенных им словах. – Мне жаль, если я наговорил лишнего в ответ на вашу заботу, мисс Бишоп. Я почти и не знаю эту семью. Быть может, я зря дурно судил о них.- Вы не сказали ничего дурного, мистер Хагторп. И я прошу вас об одном: не тревожьтесь, отдыхайте и набирайтесь сил. О вас с братом позаботятся, я вам обещаю, - Арабелла глубоко вздохнула, отступая на шаг от постели раненого. – Прощайте, сэр. Я желаю вам скорейшего выздоровления.Ее слуга к тому времени уже успел опустошить корзину, наделив всех раненых съестными припасами. Он последовал за своей госпожой, которая странно быстро направилась – если не сказать: бросилась - к выходу из госпиталя. Том Хагторп проводил ее стройную легкую фигуру задумчивым взглядом, прежде чем вновь целиком и полностью возвратить свое внимание израненному брату.Сумерки в тропиках недолги: то время, когда закат уже отгорел и угас, а свет еще не окончательно покинул небо и согретую за день землю, утекало быстро. И все же Уэйд еще застал этот мягкий и бархатный час, выбравшись из форта и направляясь к губернаторскому дому по той самой дороге, которую теперь без труда преодолел бы и с закрытыми глазами, настолько знакомой она стала ему за эти месяцы.Силуэт Арабеллы в тенистой сандаловой аллее был заметен ему издалека. Светло-серое платье ее слегка мерцало в последних лучах теплого вечера, порой ловя рыжеватые отсветы редких фонарей, которые неспешно зажигал садовник. То, как девушка прогуливалась по саду, на самом деле мало напоминало расслабленный променад – скорее приходила на ум мысль о серебристом мотыльке, что мечется между огней и не может найти покоя, сложить крылья и приютиться на отдых. И лорд Джулиан с тяжестью на сердце понимал, что сравнение это сейчас до боли верно – его стараниями.- Никогда себе не прощу этого, - тихие слова невольно вырвались у него вслед за приветствием и несколькими минутами тишины рядом, в знакомом и изведанном ими переплетении темно-зеленых аллей. – Понимаю, что и молчать было нельзя, и все-таки… как бы я хотел, чтобы это все не коснулось вас.- Мы с вами живем в этом мире, лорд Джулиан, - усталость, что призрачным тоном легла на лицо Арабеллы, не отразилась в ее голосе. В нем нарастало звенящее напряжение, что не имело выхода все то время, пока девушка оставалась наедине с собой, не имея шанса его высказать. – Как может не касаться нас хоть что-то из происходящего здесь? Разве оно уже… не коснулось? Что толку мне притворяться слепой?- Вы правы, Арабелла, но признавать это мне не хотелось бы, - откликнулся Уэйд. Их шаги вновь привели их под лучи фонаря, возле которого с глухим гудением вилась большая бабочка-бражник, таранными ударами штурмуя стеклянную преграду между собой и смертью. – Скажите, но имело ли это смысл? Вы узнали что-то, чего искали?- Ничего нового сверх вашего рассказа, лорд Джулиан. Лишь… общую картину наконец-то смогла составить. Мой гобелен тоже сшился воедино, - на бледном лице девушки дрогнула несвойственная ей улыбка боли. – Я смогла наконец-то понять этого человека – и все, что я знаю о нем. Больше нет противоречия, - она глубоко вздохнула, ладонь ее взметнулась подраненной птичкой, и жест этот не то был попыткой остановить саму себя, не то отчаянным разрешением себе говорить все без оглядки. Зараженный ее волнением Уэйд молчал, но внимательности его взгляда было достаточно, чтобы речь девушки хлынула рекой – яростной и бурной, пробившей, наконец-то, обветшавшую плотину.- Да, Блад все тот же, каким я знала его на Барбадосе. Это врач, способный спасать, и солдат, которому привычны убийства. Тот портрет несчастного и благородного джентльмена, что рисовала я тогда, был… неполным. Этому человеку желанна совсем другая жизнь – не мирная, не человечная, ему не нужен дом или обуза в виде семьи. Он и добыл себе эту жизнь, и уже никогда от нее не откажется – зачем? Он ведь выкрикнул мне в лицо, что ему нечего стыдиться в своем пиратском ремесле! И то, что совершают его люди, его не отвращает – сам-то он видит себя благородным человеком. Вы были правы, лорд Джулиан, он играет в рыцаря, и, похоже, верит в свою игру. Может широким жестом отпустить вас или не дать своей команде совершить насилие надо мной, или даже помочь случайной девушке, просто потому, что может. И какая разница, что у него за спиной горят дома и корабли… - приглушенный всхлип вырвался у нее, и в свете фонаря выступившие на ее ресницах прозрачные слезы казались янтарными каплями. – Я винила себя за то, что он покинул Порт-Ройял и может погибнуть там, но… он никогда бы не остался. Все то, что говорят его люди, только подтверждает это. Я устала за него бояться, Джулиан, я устала об этом думать, я больше этого не выдержу!Голос Арабеллы дрожал и срывался, но вместо крика становился все тише, будто волевая натура девушки не позволяла ей и в таком состоянии дойти до истерики. Уэйд попытался взять ее ладонь в свою, подобрать хоть какие-то слова утешения – но в следующий миг девушка порывистым движением прильнула к нему, уткнувшись лицом в его плечо. Ее плечи содрогались в беззвучных рыданиях, хрупкие пальцы с силой вцепились в ткань его одежды. Лорд Джулиан безмолвно обнял ее, не притягивая к себе, но укрывая от всего мира на эти минуты – минуты слабости, от которых не избавлена даже самая стойкая душа. Которые не сократить и не облегчить словами, но можно быть рядом и принять на себя хоть часть ее горя, пусть и горюет она по другому человеку…- Вы… простите, простите… - шепот Арабеллы отдавался теплом даже сквозь ткань рубашки, промокшей от ее тихих слез. – Вы теперь решите, что я совсем слабая…- Неправда, Арабелла, - выдохнул он, склонившись к ее уху, бережно проведя кончиками пальцев по ее встрепавшимся каштановым локонам. – Нет. Вы сильная. Вы – очень сильная…Той ночью, уйдя на покой, она плакала в уединении своей комнаты – прервав свои слезы в саду и найдя в себе силы собраться, она лишь выиграла отсрочку у сокрушительной волны горя, что зрела в ней все эти месяцы и сейчас обрушилась бешеным приливом, сбила с ног и швырнула на острые скалы. Она рыдала, смешивая боль с яростью, сострадание с отчаянием, и прозревшие глаза ее горели, точно от брызг соленой океанской воды. Она оплакивала Блада, с которым распрощалась на Барбадосе, и Блада, с которым порвала на Ямайке, его судьбу и собственные заблуждения, перенесенную им несправедливость и ту ловушку, в которую он сам загнал себя, выбрав путь мести. Оплакивала всех тех безвестных людей, что погибли в Картахене, ровесниц Мэри Трэйл, носивших испанские имена, – и взрыв ?Элизабет?, и жуткие раны выживших, и весь ужас этой чудовищной войны, которую из раза в раз развязывали правители и разжигали затем своей ненавистью простые солдаты в беззащитных городах.Все это казалось слишком ужасным, слишком непереносимым, накрывало с головой и не позволяло дышать. Чувство беспомощности было сродни неумолимому течению, что затягивало под воду, крутило и тащило куда-то в своей бесцельной жестокости. А она сама – видящая, знающая, широко открытыми глазами глядящая на открывшуюся ей картину, - она чувствовала себя такой же слабой, как в далеком детстве, когда отец объяснял ей, что всех горестей на свете не избежать и не залечить даже христианским милосердием.Как страшно – быть слабой. Не суметь сделать хоть что-то. Знать – и быть не в силах вмешаться…Но когда измученная, обессиленная своими слезами, Арабелла сомкнула усталые глаза и не могла больше сопротивляться сну, тихий голос зазвучал в ее памяти. Он шептал ей с твердостью и нежностью, и ему словно бы вторили ласковые прикосновения к ее волосам, поглаживающие, утешающие и ободряющие.- Вы сильная, Арабелла. Вы очень сильная…- Вы позволите мне поговорить с вами, мисс Бишоп? – посреди морского шума и возгласов чаек в вышине голос Уэйда звучал так, будто решение прервать тишину далось ему непросто. Здесь, на старой башне форта, куда они с Арабеллой поднялись, не было часовых – те располагались в более новой и возвышенной для наблюдения части крепости. С того дня, как девушка посетила госпиталь, прошло уже двое суток, и лишь теперь желание вновь взглянуть на морскую даль пробудилось в ней. Уединение и защищенность этого места вселяли странное чувство спокойствия, уверенности – пусть недавние события и намекали на непрочность этого форта в случае настоящей угрозы. И все же то был бастион – та защита, которая была у них, и которая верно им служила.- Разве я отказывала вам в беседе, лорд Джулиан? – девушка мягко улыбнулась ему, и взгляд ее из-под волнуемых ветром каштановых кудрей был бестревожным и доверяющим. Доверие читалось и в лице Уэйда, хотя в его чертах и не вышло бы найти такой успокоенности.- Я надеюсь, что этого и на сей раз не произойдет. И все же – если сказанное мной будет вам не по душе, вы вольны меня остановить, как и раньше, - он не медлил больше, речь его звучала плавно, хотя волнение играло краской на его лице, утратившем часть своей лондонской бледности под тропическим солнцем. – Три месяца назад, Арабелла, я говорил, что я влюблен в вас. И я надеялся, что, приняв ваш отказ, смогу переменить свои чувства – но надежда моя обернулась непредсказуемым результатом. Чувства действительно переменились. Прежде я был очарован вами, но теперь… теперь я могу сказать, что люблю вас со всей страстью моего сердца и со всем упорством рассудка. Я узнал вас за это время так, как никого прежде не стремился и не желал узнать. И прежде я стал бы говорить, что вы – ангел на нашей грешной земле… но я уважаю и обожаю вас куда больше за то, что вы не божество, а человек. Вы прекрасная женщина, чей взгляд способен сделать счастливым мужчину, но после всего, что мы прошли вместе, после того, что звучало между нами, я вижу в вас самого отважного и мудрого союзника за всю мою жизнь. И, помня ваш отказ, я все же рискну вновь, - он смотрел на Арабеллу, и взгляд его зеленовато-голубых глаз с нежностью касался сияющих карих. – Я предлагаю вам руку и сердце, Арабелла, и прошу вас стать моей женой. Видит Бог, я не знаю, какую жизнь предлагаю вам вместе с тем… В тот, первый раз, я мог обещать вам высшие круги лондонского света и сиятельное положение. Сейчас – неизвестно, что станет со мной, с Сэндерлендом и вообще с кем-либо в нашей старой доброй Англии. Но если вы решитесь принять мое предложение, и если мне удастся устоять под этим ветром перемен – то вы единственная в моей жизни женщина, кого я назову несомненно достойной вершить судьбы людей и влиять на нашу страну. Вы мудры, у вас сострадающее сердце и решительный ум. И я прошу вас стать мне больше чем женой. Вы – тот компас, который не позволит сбиться с пути, и тот маяк, на свет которого я стану держать курс. И даже если вы откажете мне вновь, сама память о вас послужит мне путеводной звездой… - он уже не мог совладать с участившимся дыханием, но не позволял своим словам путаться и терять смысл. – Что вы скажете, Арабелла? Ваше сердце, как и прежде, не готово принять меня?..Волны с рокотом окатывали скалы далеко внизу, у подножия крепостной стены. Налетали с мощью и шумом, но затем растекались мягко – по камням и между камней, возвращаясь неспешно в лоно моря. Все на круги своя. Все – как и должно было произойти, постепенно, по заветам и закономерности природы. С ее благословением, с ее спокойной уверенностью. Море мурлыкало Арабелле тот ответ, который уже знала ее душа, который созрел там в свой час и в свой черед среди нарастающего тепла.- Прежде я говорила, что вы стали мне другом, Джулиан, - Арабелла улыбнулась ему сердечно и честно, навсегда выбрасывая холодную и высокомерную приставку ?лорд? в синюю глубину пролива. – И не понимала тогда, что именно так все и должно начаться. И нужно узнать вас как друга, чтобы затем… любить и верить. Я согласна, Джулиан, - ее ладонь с жаром и нежностью откликнулась на прикосновение мужской руки, бережное и полное надежды. – Я согласна.Больше не нужно фехтования. Шпага не слишком тяжела, ее вполне по силам удержать в руках и сражаться, защищая то, во что веришь. Но теперь нужен не клинок – нужна свеча.Нужен сияющий светильник – яркий, ясный, на много свечей. И тот, кто стоит рядом, ладонь в ладони, войдет во мрак, держа в свободной руке такой же огнистый светоч.И не станет темноты – рано или поздно. Каким бы ни был неизведанный дом за отворившейся дверью – однажды в нем не останется темных комнат, вспыхнут теплые огни в каминах и лампах. Он будет дышать надеждой, гореть золотисто-рыжими окнами в ночи – дом, согретый светом.