Часть 3 (1/1)

Зима была снежной, а весна – быстрой. Кай любил зиму, а Герда - приближение лета, белизну майских яблонь и вишен, когда можно было подставлять раскрытые ладони сдуваемым ветром лепесткам... И впервые, сколько она себя помнила, весна не радовала ее.Герда вынесла в сад две розы. Одна из них – густой белизны, как сгусток пышного облака, как свежее молоко, другая… Герда вздохнула. Сколько ни говорила она себе, что красный цвет столь же прекрасен, как и любой другой, а многие даже считают его самым красивым – но алая роза вызывала у нее тревогу. Красный цвет – цвет заката. И цвет крови.- Герда!Отец звал ее к себе.Герда, подхватив юбку, побежала к отцу, ощущая, что голова кружится до сих пор, а тело так непривычно ощущается на бегу, словно она пролежала в горячке целую вечность… Вечность… Девушка вдруг вздрогнула, когда на ум ей пришло это слово. Неожиданно ей показалось, что Кай жив, но он где-то там, на краю вечности…Отец стоял на пороге. У него была гордая улыбка и ласковые глаза. Он не был старым, но каким-то посеревшим от времени. Он всегда улыбался дочери, но Герда знала, что в глубине его сердца живет старая, незаживающая боль. Как и у нее теперь, как и у нее…И она впервые улыбнулась отцу какой-то взрослой, немного виноватой, может быть, улыбкой. Потеряв того, кого любила, Герда впервые осознала до конца, что повзрослела.- Смотри…Часовщик раскрыл ладонь, и Герда увидела маленькую птичку. Птичка была металлической, ее крылышки мерно подергивались в такт ходу времени, открывая маленький циферблат. Это были, конечно же, часы… Герда как ребенок, улыбнулась и потрогала пальцем механизм.- Отец… какая она славная.- Это тебе, моя девочка, - большая рука легла на голову Герды. Рука была сильной, мужской, но пальцы у отца были тонкими и чувствительными, и сейчас они ласково коснулись ее горячего лба.- Пойдем в дом, - мягко сказал он ей как маленькому ребенку. – Я заварил липовый чай. Ты ведь всегда любила…Они пили чай на маленькой застекленной террасе, куда всегда перебирались летом с завтраками и ужинами, и Герда с болью смотрела на заходящее солнце.- Твоя мать, - вдруг начал отец, - любила закат. А я никогда не любил его. Что может быть хорошего, когда солнце уходит, и кто знает – взойдет ли оно вновь? А Эльза смеялась и говорила: солнышко отправилось спать, чтобы не мешать нам с тобой, мой милый. Она была резвая и смешливая. В одну из таких летних ночей, когда солнышко крепко спало и не мешало нам, мы зачали тебя, моя радость. А через несколько лет Эльза ушла… как раз на закате солнца.Часовщик посмотрел прямо перед собой, и взгляд его на мгновение застыл, затуманился...- Она страдала, жалела, что оставляет нас одних. Тебя, меня… и этого мальчишку. Что ты дрожишь? – голос отца вдруг стал суровым до жесткости, до металлических ноток. – Я знал, что он принесет нам несчастье. Еще когда Кристиан привел к себе в дом эту девушку, эту… снежную деву, я понял – хорошего не жди. Может быть, они и любили друг друга, но что путного может получиться от брака человека с нечистью? Эта ледяная особа приманила к себе моего друга, заворожила его… потом родила мальчонку и пропала. А Кристиан вскоре отправился в могилу. Что ты так смотришь на меня Герда? Это правда – твой Кай… он… он…Вдруг часовщик резко махнул рукой.- Но любил же я его! Любил как родного сынка. Любил, пока не понял, что он не только человек, но отродье ледяной девицы. Пока он не стал нам чужим. Пока не сделал тебя несчастной, дочка. И я видел, что он пытался противиться... тому, что было в нем, но не смог. В конце концов, он был всего лишь ребенком.- Не говори так! – Герда поднялась с места. – Отец, не говори – ?был?. Кай жив. И я его найду.- Сядь на место, Герда, - ответил отец сурово. – Ты и вправду еще не до конца выздоровела. Никуда ты не пойдешь. Да и куда идти – ты не знаешь. Мальчика нашего унесла метель. Был – и нет. Кто знает, может, сама мать забрала его к себе в стужу. Никогда ваши пути не должны были пересечься, никогда не должна ты была звать его братом. Но доброта Эльзы и моя привязанность к Кристиану… а, что теперь говорить. Иди спать, Герда. Все пройдет, солнышко вновь проснется и начнется новый день. Иди, моя девочка. И пусть тебе снятся только светлые сны.Этой ночью Герда тихонько вышла на крыльцо. Ежилась от ночной прохлады, кутаясь в мамину шаль. Ночь была прозрачной и зыбкой, воздух казался хрустальным, Герда чудилось, что если она произнесет вслух хоть слово, оно рассыплется, разобьется на сотню стеклянных горошин. Какая-то птица прокричала – и вновь все стихло. В свете луны, кокетливо прячущей за темное облако частицу своего ясного лика, причудливыми силуэтами темнели старые деревья. Между яблоней и древней липой огромной паутиной растянулся сделанный отцом из старой сетки гамак. Герда медленно – шаг за шагом – подошла к нему. Села, проваливаясь в сплетение веревок, опрокинулась на спину. Этот первый рывок всегда веселил ее. Ножкой в маленьком красном башмачке упруго оттолкнулась от земли. Еще рывок… и еще… И вот она, закрыв глаза, снова представляет, что взлетает в небо… еще... и еще…...Кай раскачивал сетку и предупреждал:- Упадешь ведь, дуреха!А она смеялась, она не боялась, она всегда была храброй, маленькая Герда.Девушка встрепенулась, подняла голову. Задремала? Как странно... И он будет снится. Всегда будет, если она сейчас не решится. Вот сейчас. Прямо сейчас... она должна.Герда поднялась с гамака, аккуратно оправила юбку.- Прости, папа, - произнесла она тихо. - Но я иначе не могу. Я должна найти Кая. Я ухожу...