18. Статира. (1/1)

Ты помнишь мой знаменитый железный сундук? С тяжёлой кованной крышкой, всегда запертый на пять хитроумных замков? Тот самый, который всегда стоял в кабинете, и служил удобным стулом в походах, а иногда одиноким ложем. Помнишь, как его однажды пытались вскрыть наши враги, когда врасплох напали и захватив самое ценное, бежали, сундук выдержал все их жадные пытки, не раскрыв содержимого. Представляю лица Птолемея или крючкотвора Эвмена, когда они заметят, что сверхсекретный сундук открыт, как задрожат их руки и какой издадут они вопль разочарования, обнаружив под крышкой только пустое дно. Я заранее опустошил его, и кажется, не прогадал. Там действительно лежали самые дорогие моему сердцу вещи, то немногое, что осталось от прежней жизни. Клочки бумажек, которыми ты пулял в меня на лекциях, тщательно разглаженные, с короткими посланиями, типа: ?кого люблю тому посылаю, ты проспал утреннюю гимнастику, подожди меня у пятой колонный после урока философии?. Смешные коротенькие записки, начертанные впопыхах полудетским подчерком, немного корявые буквы, порой, без начала и конца.Письма. Полные любви, обожания: нежный мой филэ, бессмертный возлюбленный, прекрасный супруг. Клятвы, заверения в вечности чувств, обещания быть верным. Иногда я разбирал свой архив, перечитывая отдельные послания. Они ещё пахли давно сорванными цветами, пылью военных дорог, конским потом; испачканные в грязи, если ты набрасывал очередное творение прямо на колене, спеша передать его гонцу, с приказом лететь до Гефестиона, чтобы он не подумал упаси Дионис, будто я забыл о нем. День разлуки и десятки писем, которые снова и снова передают твою тоску, нетерпение, ожидание встречи. А потом, чуть ниже.Официальные бумаги. Красивые, твёрдый пергамент. Печати, становящиеся все тяжелее и пышнее.?Приказ гиппарху Гефестиону Аминотиду прибыть в указное место в указанный срок и рядом приписка – жду, соскучился, приезжай скорее?!Сколько у меня их было? Много! Вся жизнь уложилась в один сундук, все наши отношения стекли на кончик острозаточенной палочки густыми слезами - чернилами. Я велел сжечь их. Бросить в костёр не письма, и даже не документы, я уничтожил нас – когда-то связанных нежным чувством, разорвал в клочья нашу любовь и растопил ею душную индийскую ночь. Впрочем, извини, отвлёкся.Вавилон вошёл в мои жилы как сладкая отрава, его нега и роскошь, его красота. Грубость первых дней, когда опьянённые чужеземной роскошью и вседозволенностью мы крушили многолетние устои царства, повергая персов в ужас, отступила, и я смог увидеть не только блещущее напоказ золото. Библиотека Дария, стеллажи в несколько этажей, глиняные таблички с клинописным текстом, там был архив многих тысячелетий: история великого Кира, и Дария, Артаксеркса, о боги, я стоял поражённый величием этой нации, не в силах поверить в подобное зрелище. К своему стыду, не смог прочесть ни одну из них и потому прибёг к помощи учёного библиотекаря. Оказалось, что все мои познания ничто, и даже те сведения которые давал Аристотель тоже лишь крупица великого учения, созданного в Азии. Если бы я был свободен, то вряд ли ушёл из библиотеки, обедал и ночевал бы там, но, неотложные заботы о вверенной тобою армии съедали дни. Утро начинал по обычаю очень рано. Встав до рассвета, мылся в холодной воде, расчёсывал и завязывал длинные волосы золотой лентой. Облачался в персидские штаны, рубаху и халат. Не смейся, Александр, я как никто другой быстро оценил удобство персидских одежд и первый стал одеваться согласно этикету дворца, подавая пример всем подчинённым. Лёгкий завтрак, состоящий из поджаренных яиц и ячменного хлеба. Немного вина. Гранат. Царь фруктов, как называют его персы. Поднимающееся из вод канала Дария, солнце, как нерадивый часовой заставало меня за рабочим столом, разбирающим толстую кипу пришедшей за ночь, почты. Донесения, жалобы, разбирательства, к каждой бумаге я относился скрупулёзно, читая и делая отметки, порой, тотчас принимая решение. Плечо ещё болело, лишая возможности много писать и оттого я нанял трёх грамотеев, работавших под диктовку, хотя… резолюции и печати все-таки накладывал сам. Желая побыстрее перенять порядки империи, более совершенной перед македонской, в смысле организации жизни и быта двора, начал внедрение поголовной отчётности сатрапов. Дошло до того, что я сам стал назначать не только управителей областей, конечно из наших способных соотечественников, но и выбирал местных царьков, в подвластных, зависимых от нас странах. Чувствуя силу власти, меня стали бояться, лебезили, кланялись чуть ли не до пола, поначалу я даже дёргался от подобных унижений, не привыкший к обычаям восточных монархов, изумлялся, кидался поднимать падающих ниц придворных. Спустя месяц бросил это занятие, а спустя ещё один, мне стало казаться, что все так и должно быть и если кто-то не успевал согнуться, получал десять палочных ударов по пяткам. Феликс окончательно разленился, потолстел, отпустил бороду, завернувшись в дорогие ткани напустил на себя важный вид, подчас приехавшие во дворец издалека люди, принимали его за царя. Я подозреваю, что он здорово поживился за счёт богатств Дария, а кроме того, лично разработал и внедрил систему взяток, протекций, пуская ко мне только тех просителей кто мог заплатить ему определённую мзду. Пару раз я взгрел жаднеющего слугу, не так чтобы сильно. Кулаком раза два, по толстым губам. Не помогло. И махнув рукой на все его махинации, занялся более важными делами, которые не терпели отлагательств, а именно – армия развратилась! Как и мой Феликс, она погрязла в пьянстве и безделии, от праздности македонцы начали безобразить, и возмущение жителей Вавилона грозило уже бунтом.- Я принял решение, - собрав всех гиппархов, провозгласил тоном отметающим всякое сомнение, - канал выстроенный ещё триста лет назад, находиться в запустении, городу грозит затопление. С завтрашнего дня, вы все, во главе с вашими отрядами, направляетесь на строительство дамбы, чтобы защитить Вавилон от наводнений со стороны моря. Каждому солдату будет выплачено жалование которое он получает на марше, каждому руководителю, соответственное его званию, содержание.Мысль, занять македонцев, пока ты носишься по степям за Дарием, пришла мне в голову неожиданно и как показали последующие события, стала спасительной. Выслав шумную ватагу из дворца, принялся восстанавливать его в прежнем величии, стремясь показать всем, что мы не дикари, не чужаки пришедшие с целью грабить, я вознамерился показать всему миру наше добролюбие, и как следствие, величие. Поступи я иначе, и потомки запомнят тебя только как удачливого захватчика, жестокого царя, распинающего невинных людей и казнившего пленных тысячами, человека разрушающего все на своём пути. Так не должно было быть! Я начал работать, стал проводить иную политику, и в этих трудах мне помог, как бы ты не злился – Аристотель. В отличие от тебя, разругавшегося с ним вдрызг, я не никогда не прерывал связь с любимым учителем, наша регулярная переписка даже вошла в поговорку: посланники доставая из кожаных седельных сумок письма, приговаривали – ?и как всегда от Аристотеля?. Один раз в декаду, получая от него мудрые наставления в делах управления государством, посылал в ответ – образцы земли, камней, растения засушенные в виде гербария, и живые в кадках, насекомых. Зверей, в клетках, одним словом материал для изучения и записи. Порой, я слал учителю то, что удивляло меня, восхищало или обескураживало. Однажды отправил десяток белых львов, как подарок, на день рождения, интересно, что он с ними сделал? В один из дней, по обычаю быстро разворачивая очередное послание, чуть не вскрикнул: оно было от Демосфена, да-да того самого Демосфена – яростного врага царя Филиппа и твоего болтливого противника. Изворотливый грек наконец понял, что дело его проиграно и влияние кануло безвозвратно в лету. Униженно, он умолял меня помирить вас, не рискую обращаться к царю македонскому, лично. Единственное послание, которое я оставил без ответа. В тишине дворца, засиживался порой до середины дня, когда палящая солнце начинало жечь раскрытые окна, и тогда приходил Феликс, ворча на последних посетителей, закрывал проёмы ставнями и напоминал мне об обеде. Ели неизменно вдвоём, обязательной приправой к мясу барашков и сочном куропаткам с овощами, были сплетни двора, собранные у моих многочисленных шпионов, за поеданием деликатесов доступных только правителям, я узнавал обо всех интересующих меня лицах. И здесь Феликс был бесподобен; его хитрый ум, способность слышать и видеть сквозь стены и отделять правду от лжи, сослужили мне хорошую службу. Для нас не было запретных тем, хотя я и не откровенничал, все же слушая отчёты о тебе привезённые тайными посланниками, вскользь интересовался сердечными привязанностями. Получая неизменный ответ. – у Александра никого нет. Радовался и страшился одновременно.Возможно, это затишье перед бурей, и если не я, то кто другой сможет утолить твою жажду. В одну из ночей вспомнил о Багое. Бессонница, приходящая в безлунные ночи временами мучала усталый мозг и тогда я бродил в одиночестве по пустому дворцу, пугая доблестных стражей стоящих в карауле. У дверей гарема, спешно переделанного под канцелярию, мне сообщили, что названный евнух живёт в верхних комнатах, там же где нашла приют семья Дария. Странно. Бывая у них чуть ли не ежедневно, я почему-то никогда не заглядывал в последнюю угловую комнатку, считая её необитаемой. Решив немедленно исправить досадную оплошность, направил стопы наверх.Багой сидел на полу, несмотря на поздний час самозабвенно полировал ногти, заметив меня, входящего без стука, неловко подскочил, кланяясь.- Господин, я не ждал вас так поздно.- Извини, я и сам не знаю зачем пришёл. Разогнись. Не раболепствуй.- Да, господин. Скучающим взглядом, внимательно осмотрел обстановку маленькой клетушки. Нового убежища несчастного евнуха. Низенькую убогую кровать. Столик, несомненно утащенный откуда-то снизу. Стул – один, видимо у Багоя не водилось собеседников. Висящий на крючке наряд, из полупрозрачной ткани с блесками. Почему-то именно он, в дни радости украшавший своего хозяина, а теперь сиротливо отсвечивающий поблёкшими серебряными нитями, резанул своей оставленностью, точно ножом по сердцу.- Тебя не обижают?- Не обижают, господин.- Может есть просьбы? Говори, не бойся.- Я всем доволен.Подойдя, я как бы невзначай прикоснулся к роскошному наряду. Дорогой шёлк так и струился меж пальцев подобно коже змеи.- Подарок Дария?- Да, я танцевал в нем, в свой первый день во дворце. Эти одежды, единственное, что мне удалось спасти, когда чужаки грабили гарем. Я надел их на себя, а сверху прикрыл отвратительным рубищем. Они не посмели раздеть.- Неужели пропустили такого симпатичного мальчика. Вот уже ни за что не поверю!- Багой вымазал лицо сажей и дурно пах, они побрезговали.- Выходит среди греческих гоплитов есть эстеты?! Забавно! Впрочем, все это не стоит откровений. Расскажи мне лучше о вашем царе.- Разве мало у господина слуг, которые могут удовлетворить его любопытство? - Много, но я хочу, чтобы именно ты поведал мне кое-что о Дарии.- Великом царе Дарии, добрый господин. Если вам не трудно. Я рассмеялся, малютка евнух пытался учить меня этикету. Однако благосклонно кивнул.- Валяй.- Так чтобы вы хотели знать?- Его тайные пристрастия, привычки, как бы не был велик правитель - он человек и у него есть некие особенности, раз уж я здесь, то не плохо бы знать правила, по которым живут персидские владыки.Багой молчал, теряясь в догадках о смысле моих слов, краснел, и сжимал губы.- Господин изволит шутить?- Нет, я серьёзен. Ты был близок ему, так? Вы спали вместе? Он входил к тебе?- Но, зачем вам это? Кроме того, нужные сведения можно почерпнуть из записей распорядился гарема.- Ты прав, я недавно просмотрел их, и нашёл много интересного. Имея неисчислимое количество наложниц и законную жену, красотой затмевающей небо, Дарий…- Великий царь, Дарий! Пожалуйста!- Извини, он самый, проводил с тобой столь многочисленные ночи, что у меня сложилось впечатление о любовной связи между вами. Или, я ошибаюсь?- Вы проницательны, господин, и от вас ничего не скроешь, да, я люблю великого царя всей душой и сердцем.- Любишь? А, он? Он испытывает к тебе ответное чувство, впрочем, молчи, я знаю, правду.Волоокие глаза, влажные как у дикой газели сверкнули непрошенными слезами, ресницы задрожали, когда Багой услышал из чужеземных уст подтверждение своей любви к царю. Разволновался.- Вы знаете, но, откуда?- Я недавно встречался с Дарием… о прости, с великим царём Дарием, и он сам сказал мне о тебе.Не в силах усидеть, Багой вскочил и быстро заходил по комнате сжимая тонкие пальцы в кулачки.- О, если бы я мог быть рядом с любимым! Если бы мог закрыть его своей грудью от вражеских стрел! Успокоить, в часы отчаянья! О, тогда бы я умер счастливый, отдав последний вдох тому, кто владеет моей жизнью. Господин! Умоляю, скажите, как он выглядел: он был измождён, болен? Может грусть поселилась в его очах? Его наряд не был небрежен, а его руки все так же прекрасны? Дыхание, сладко как цветущий в ночи жасмин?- Эй-эй остановись, Багой, я ничего такого не заметил, и выглядел он неплохо.- Хвала Мардуку и богу Энлилю! Господин, принёс бедному узнику благую весть и влил в его жилы радость! О благодарю, благодарю тебя!Багой сделал попытку снова упасть мне в ноги, я не дал, вовремя подхватив его почти невесомое тельце за талию, и удивился, насколько евнух был приятен на ощупь. В отличии от собратьев, от Багоя не пахло мочой, разве что, цветочной эссенцией, да и кожа его оказалась мягка на ощупь. Указав ему место у своих ног, я устало опустился на единственный стул, устроив руки на подлокотниках, задумчиво оперся щекой о кулак. И такая напала на меня блажь, которой я после и сам удивлялся, с чего бы разоткровенничался как последний глупец.- Значит, любовь даёт тебе силы жить? Зачем же ты, дурень, в петлю полез? - Я боялся бесчестия, не хотел чтобы тело которое ласкал великий царь, стало предметом наслаждения грязных македонцев.- Давай-ка полегче на поворотах, я между прочим именно македонец.- Вы другой, господин. Вы добрый и вы тоже страдаете, в душе.- С чего ты взял?- У вас глаза красивые, но, затаённые, словно в них скрывается грусть, которую вы никому не откроете, и она вам мучает.- Ты прав, никому ещё не удавалось постичь моих мыслей. Очевидно, я ошибался на твой счёт. - Вы любите, и с вашей любовью что-то происходит, это вас страшит?- Человек которого я люблю, сильно изменился, не знаю смогу ли сохранить чувство к нему – новому? Приму ли?- Примите, если ваши слова искренни, как и ваша любовь, вы пройдёте сквозь пламя страдания и оно не опалит вас. Багой немного успокоил меня, желая его отблагодарить, я протянул правую руку, чтобы погладить малыша по голове, он же, неверно истолковав мой жест, отшатнулся, вскочил и невольно задел раненое плечо.- Чтоб тебя подняло и вывернуло! Боль, пронзила до пяток, скорчившись в стуле, я глухо застонал, хватаясь за больное место.- Проклятые лекари. Никто, толком ничего не может! Только деньги гребут! Где Филипп, почему он с Александром?! Почему я обречён гнить здесь заживо?!Напуганный моими криками Багой, преодолев стыдливость, приблизился.- Позвольте мне, господин, посмотреть, не скажу, что я искусный лекарь, но кое-что понимаю в ранах.Нежно расстегнул тяжёлые золотые застёжки, опытной рукой помогая спустить халат с перебинтованного плеча, обнажая бинты пропитанные гноем. - У вас задета кость, господин. Она не даёт срастаться мышцам, погодите намного, и все заживёт. Умоляю, не шевелите рукой, вот повесьте её на платок.Быстренько соорудив мне нечто на вроде перевязи, Багой с величайшим бережением устроил больную конечность, и мне враз полегчало.- А ты знаешь толк в уходе, собирайся!Мои решения всегда отличались стремительностью, столь удивляющей многих, и столь ценимых тобою.- Ты будешь прислуживать в спальне. Не отказывайся, я единственный, кто не будет к тебе приставать по ночам, ты нужен мне как как человек понимающий толк в отдыхе. Разговор перед сном, развлечение одиноких вечеров, ну может пара бокалов вина, большего я от тебя не потребую.Багой не возражал, опустив длинные ресницы в знак согласия, снял с крючка своё единственное сокровище - старый танцевальный наряд и пошёл за мной. Он вошёл в мою жизнь лёгким шагом, вошёл чтобы дать успокоение, то в чем я отчаянно нуждался, но боялся признаться, даже себе. Феликс давно не годился на роль некой подушки для слез, облечённый властью, он стал чванлив и высокомерен. Рыжая борода, густые веснушки на широком лице стали знакомы каждому, начальник тайным соглядатаев, старый друг научился подменять искренние чувства лестью, врал, когда это было необходимо, будучи предан мне всецело, во всем, однако, имел свою немалую выгоду. Багой разительно отличался от Феликса своей не испорченностью, его тихий голос одновременно нежный и твёрдый, вселял уверенность в искренность собеседника и потому я полюбил долгие персидские вечера. Когда, устав от рутинной канцелярской работы, приходил в спальню где меня ждал возле наполненной тёплой ванны молодой евнух, с чашей душистых трав и цветов. Он помогал мне раздеться, нежно устраивал больное плечо, молчал, до тех пор пока я не заговорю первым, искуссно массировал мне ноги. За ужином, Багой учил меня правилам поведения за столом, от него я узнал много нового о способах поедания хвалёных восточных деликатесов. Находясь рядом, и в минуты крайнего раздражения, никогда не высказывал недовольства, напротив, был неизменно мил и готов к услугам. Был ли он мне другом? Скорее нет, но и слугой его назвать было трудно, собеседник развлекающий скучающего аристократа занятными историями. Их Багой знал великое множество, поев и немного выпив, я откидывался на высокие подушки и подолгу слушал, как евнух пел о славном Кире называя его – миссией, о его сыне Дарии, о красоте цариц персидских. Наигрывая на небольшой арфе Багой умел извлекать из неё чарующие звуки, вкупе с проникновенным грустным голосом создавал на диво умиротворяющую атмосферу. Я даже забыл о бессоннице. Временами, выезжая не охоту брал его с собой, заметив, что он неплохо держится на лошади, подарил несколько костюмов для верховой езды и с десяток коней. Забравшись далеко в густые дебри, шутя. учил его обращению с оружием. Приговаривая.- Мой дорогой мальчик! Когда вернётся Александр, мы устроив грандиозную облаву на львов, наш царь, более всех зверей на свете, предпочитает именно их для состязания в храбрости, так вот, я хочу чтобы справа от меня был ты, и в нужный момент смог прийти на помощь.- Боюсь, вы переоцениваете мои силы, господин.- Нисколько, вот держи дротик. Клади пальцы, так, смелее, сжимай, а теперь отводи руку… Я учил его македонскому и греческому, он преподавал мне уроки персидской истории и знания о богах, долгими вечерами, устроившись на балконе, мы вели тихие беседы.В какой-то момент мне даже стало казаться, что я полюбил Багоя. Было ли это той знаменитой аурой обольщения, как скажут в дальнейшем наши ребята, либо, он от природы невольно располагал к себе, не прилагая при этом особых усилий? Не знаю, но спустя пару месяцев я уже не мог обходиться без его присутствия. Багой заведовал моим персидским гардеробом, подбирал царские одежды, сам облачал, подсказывая в затруднительных случаях куда просовывать голову и где завязывать незаметные тесёмки. Единственный, кто смог расчесать мои густые лохмы. Укладывая их на манер восточной моды, завивал и умащал цветочными ароматами. Научил пользоваться средствами для украшения лица, не как наши актёры, размалёвывающие свои рожи, что собаки принимались выть от их безобразия. Багой использовал прозрачные невесомые колеры, помогая мне выглядеть невероятно привлекательно. Со своей стороны, я платил щедро оплачивал его расходы, сверх того, обеспечивал одеждой и необходимыми предметами. Давал кров, еду, покровительство. В те дни, я был справедлив к нему, и он платил мне не меньшим усердием. Вот только, разговорить тактичного перса не получалось, с какой бы стороны я не подходил к нему в вопросах о Дарии, Багой сразу же замолкал и только умоляюще смотрел на меня. Без слов прося сменить тему.И все же один раз мне удалось пробить его оборону.Дело было на второй день после нового года, когда я получил от тебя очередное послание, с короткими пожеланиями счастливого праздника. Сухие строчки, отрывочные фразы, сильно опечалили меня, держа письмо в руке я сидел в кресле, задумавшись. Незаметно вошёл Багой, чтобы напомнить о перевязке, заметив грусть на моем лице, опустился на колени и нежно взяв ладонь в свою, поднёс к губам, целуя.- Мой господин получил плохое известие?- И да, и нет, человек которого я люблю, слишком далёк от меня. Наша любовь с каждым днём утекает по капле, как вода из разбитого кувшина. - Это человек царь Александр?Я кивнул, не в силах произнести твоё имя. Багой потёрся щекой о тыльную сторону руки, выражая тем самым крайнее участие в моем горе.- Он вернётся. Придёт к вам, мой господин, и вы ещё будете счастливы.- Я не уверен в наших чувствах. У тебя все просто, ты влюблён и полон своей любовью, за неё готов пойти на смерть. Дарий тоже тебя любит, и тоже страдает в разлуке. Молчи…Заметив движение евнуха, желающего перебить меня, продолжил.- Молчи. И знай, судьба оделила тебя величайшим даром, ты можешь любить и быть любимым. Ты достоин чувств великого правителя, потому что, в тебе нет и тени фальши, а благородства поболее, чем во всем моем окружении. Смотри! Вокруг меня только предатели. Завистники, злобные твари, желающие отобрать то высокое положение, которым меня наделил царь. Все как один, если придёт подводящий момент… впрочем, ты не такой. Ты единственный, с кем я говорю не пряча под полой плаща кинжал, прошу, не бросай меня Багой, будь всегда рядом и клянусь, я сделаю все, чтобы ты тоже встретился с любимым.После таких слов, все остальные стали бессмыслены, Багой целовал мою руку, орошая её горючими слезами. Я же, сам едва сдерживаясь, иступлено молил богов чтобы вы побыстрее вернулись. Оба. Живые. Понимая невозможность вздорного желания, в второй день нового годы вдруг поверил в чудо, и возжелал его всей душой. Весной, один из самых тёплых дней, пришло известие о смерти Дария. Принимая послов, сидя, на высоком троне персидских владык, в золотом одеянии и тиаре, я и сам себе казался царём, оттого вбежавший в зал приёмов, грязный усталый македонец вызывал сильный гнев.- Кто посмел? – Загрохотал под сводами мой властный голос.А гонец, бросившись вперёд, растолкав клику услужливых придворных, протянул смятое послание. Не в силах, сдерживать важную весть, выкрикнул. – Дарий мёртв, да здравствует король Азии, Александр!- Дай сюда, - забыв о величии, я соскочил с трона, выхватывая из его рук пергамент, едва ли не разрывая его.? С величайшим прискорбием, я Александр, царь македонский, греческий и правитель Азии, сообщаю, Гефестиону моему доверенному человеку печальную весть о смерти постигшей величайшего царя всех народов…?Ты писал о предательстве Бесса, о заговоре против Дария, о подлом ударе кинжалом и нахождении тела великого царя у одного из источников. Понимая главное, то, чего не доверяют чернилам, я ужасался роли, которую ты снова и снова навязывал мне. Крикнув стражу, с десятком опытных воинов, сурово поднялся на этаж занимаемый царской семьёй, но, не для того чтобы принести им печальное событие. - Эридий, Гносий. Встать у дверей и никого не пускать. Пока я не выйду из покоев царицы, никому туда не входить.Сегодня, в этот самый тёплый день весны, изменилась судьба царственных пленников, и снова как и много лет назад, я шёл убивать. Возиться в крови и грязи, делать то, за что проклинают и справедливо мстят. Я ухнул с головой в бездну позора, ради тебя, чтобы ты остался чистым и никак не был связан со злодеянием.Статира поняла все, как только я вошёл, держа в руке обнажённый кинжал Крисида. Царица, с криком бросилась к сыну, мальчику, которого полгода назад я качал на коленях, с которым играл и вырезал вот этим же кинжалом, ему деревянных лошадок. Обнимая, запричитала.- Гефестион, сжалься, он ребёнок, и не может взойти на трон! Его вина в том, что он сын Дария, так убей меня, его мать! Смилуйся, добрый, Гефестион!- Отойди царица, ты знаешь закон, прости, я не могу поступить иначе!Ужасаясь собственной ярости, отшвырнул одной рукой Статиру в угол, другой, схватил царевича за волосы. Одним движением перерезая ему горло, бросая себе под ноги. Маленькое тело, скорчилось, издав отвратительный булькающий всхлип, дважды дёрнулось, и навсегда затихло. Перепачканный детской кровью, я стоял посередине роскошной комнаты гарема. С трудом соображая, как поступить дальше. Статира напала на меня, женщина, бывшая на последнем месяце беременности, что она могла противопоставить солдату, пришедшему убивать. Вонзая ногти мне в щеку, завизжала как дикая львица, и тогда я ударил её закалённым железом, в живот, а потом рукой, наотмашь по лицу. Прекрасная царица Персии, как служанка, валялась у моих ног, умирая вместе с не рождённым дитём, истекая густой кровью; две её девочки, дочки, забившись за ширму, отчаянно голосили. Старуха же, та самая что приняла меня за царя, даже не встала с кресла, только наклонилась вперёд, пронзая страшным взглядом. - Ты будешь вечно страдать!Проскрипела, тихим голосом и сцепив руки в замок, опустила голову, не желая видеть агонию невестки. Багой, найдя меня в окровавленных одеждах, испугался, думая, что кто-то смог поранить его господина, я же лишь строго прикрикнул на него, желая только одного -избавиться от следов преступления.- Ванну наполни, живо и тащи все свои духи, масла и прочую дребедень! И выкинь это, скорее!Когда несчастный евнух узнал о смерти возлюбленного? Наверное все-таки ночью, и не от меня. Я уже готовился отойти ко сну, как услышал тихие всхлипы за тонкой перегородкой, где обычно отдыхал евнух.- Не шмыгай носом, Багой, ты ему уже ничем не поможешь. Дарий умер, от рук своих же царедворцев, а Бесс, этот ублюдок, провозгласил себя царём персидским. Ничего, Александр его поймает и казнит.- Я оплакиваю не только великого царя, весь гарем в печали. Я слышал, умерла от горя прекрасная царица Стартира так и не подарив нам сына, и прекрасный царевич, упав с лестницы сломал себе шею, поистине это самый горестный день за всю мою жизнь.Понимая, что теперь вряд ли засну, встал и разыскал на полке небольшой кувшин, войдя за ширму к рыдающему Багою, протянул сосуд.- Сбегай в винокурню и наполни его до краёв, самым крепким вином. В таких случаях, надо пить. Много пить!- Вино не поможет мне, о господин.- Тебе нет. А мне да, живо поднял зад и поскакал, и попробуй только промедлить, отпинаю тебя, похлеще чем Феликса! Неделю будешь кровью, плеваться. На следующий день, я уже по деловому, организовывал похороны, естественно с царским размахом, принимал соболезнования, написал тебе слезливое послание и напоказ ронял фальшивые слезы у двух золотых гробов. Приготовленных для отнесения в башни молчания.Запер, спрятал в себе отвратительную маску медузы Горгоны, которая с недавних пор все чаще стала заменять мне человеческое лицо. А что же ты? Ты, узнав о случившимся прислал мне с оказией, два сундука золотых украшений, награбленных по дороге и письмо полное притворных сожалений.Два отъявленных злодея! Разбойники и клятвотступники, коих хвала богам появляется в нашем мире не много. Вот кем мы стали, Александр, воспитанные на высоких идеалах античной философии, мы растеряли все, что нам когда-то было дано мудрым учителем. Не удивительно, что пещерная богиня Кибела ужаснулась увидев нас и предрекла жуткие страдания. Вечерами, глуша воспоминания, я много пил, если не помогало, прибегал к услугам опиума, даже общество Багоя уже не спасло от хора внутренних демонов. Милый мальчик старался как мог, запрятав глубоко в себе боль от известия о смерти любимого ухаживал за мною, в его глазах, я не видел осуждения, а только нежную жалость, порой мне казалось он понимал меня и тогда я пытался оправдаться. В итоге ещё сильнее запутывался, злился, обвинял богов и тебя, впадал в отчаянье. Чуть ли не пинками, выгонял Багоя из спальни. А на утро, открывая глаза, первое что видел, так это его, свежего с неизменной улыбкой, стоящего возле кровати с мятным настоем для охлаждения горячей головы. Ближе к лету, послы доложили, что ты в тридцати днях езды от Вавилона и вскоре прибудешь в столицу. Пышный приём, восторженные жители, золото и цветы, роскошные персидские ковры, коими я приказал выстлать каменную мостовую от ворот Иштар до дворца, превратив церемониальную путь в дорогу богов. Львы в клетках, слоны, в богатых попонах, с эфиопами погонщиками на спинах, рычащие гепарды и стройные дрожащие газели под защитой дрессировщиков. Красавицы персиянки, отринувшие как последний оплот скромности, чадру, в развивающихся платьях, пляшущие под звуки местных инструментов, напоминавших дудки и свирели. Уличные факиры, таинственные индусы с плетёными корзинами, в коих ждали своего часа смертоносные, но послушные человеку, аспиды. Флаги, ленты, смех и крики, я словно пытался спрятаться за всем этим великолепием, очиститься от кровавого пятна, которое въелось в душу. Собираясь на церемонию, несколько часов провёл за одеванием, нанесением на лицо пяти слоёв краски, репетицией речи, улыбки, выражения глаз. Багой сбился с ног, доставая мне все новые и новые ткани, прошитые драгоценными нитями, унизанные жемчугом и алыми гранатами. На длинные пальцы я одел кольца и перстни принадлежащие самому Дарию, запястья украсил цельнолитыми браслетами из чистого золота с крупными рубинами. Ожерелье, стоимостью в сотню талантов сдавило шею и утяжелило грудь. Единственное, от чего я поостерегся – надевать ставшую уже привычной корону, все-таки в твоём присутствии выставлять себя правителем, было бы в высшей степени рискованно. Ограничившись сложной причёской из завитых и переплетённых прядей, в последний раз осмотрел себя в гладкое бронзовое зеркало и остался доволен.- Божественен, как и всегда.По обычаю Персии, встречать царя полагалось на пороге дома, соблюдая чужеземный ритуал, поддерживаемый Феликсом и Багоем сполз по парадной широкой лестнице, замирая от предчувствия момента нашей встречи. Мы не виделись пять месяцев, огромный срок, ещё никогда так подолгу не расставались, сможем ли забыть былые распри и стать тем, кем были изначально – самой прекрасной парой на свете? Сомнения не давали мне спокойно дышать, проклятое золото стесняло шаг, я едва ли не падал под тяжестью царского одеяния. Феликс, распорядитель встречи, залез на балкон, свесившись вниз, крикнул, что войско во главе с тобой уже вступило в город и медленно движется ко дворцу.- Пора!Отброшены за ненадобностью помощники, мимо отряда телохранителей в новеньких доспехах, щурясь от солнечных зайчиков, отбрасываемых начищенными до блеска, мечами и копьями, бросая яркие отсветы драгоценных камней, на серые стены, из мидийского мрамора, я, подобный Мардуку, всеобъемлющему и могущественному, сделал первый шаг. Сходя с высокого крыльца, словно с небес к кричащему от восторга морю людей. Пот застлал глаза, стало враз жарко. Почему медлят носители опахала? Где они, шакал их раздери! Словно поняв моё неудовольствие, сразу трое рабов сорвались с места и начали усиленно размахивать огромными веерами из страусовых и павлиньих перьев. Легче не стало, я сопрел, как хромой осел шагающий с непосильной ношей, едва ли не упал под тяжестью драгоценного металла и самоцветных камней, расплавился искусный грим, наложенный опытной рукой Багоя.- Наместник царя царей и любимец богов, благородный Гефестион!Провозгласил оратор и мне захотелось дать ему кулаком в зубы. Два подола: нижней рубахи и халата до пят, и край юбки с бахромой, тащились за мною следом, чуть ли не по всей лестнице, спереди, я придерживал глубокие складки одной рукой, чтобы не наступить на них и на радость всем недоброжелателям не скатиться с ступеней кувырком. Как мог сохранял величественность. Пусть все знают, ты достоин короны царя царей.- Эй! Да это же наш Геф! Ой, не могу! Глядите, как вырядился! Прям петух индийский!Что за дела? Где ты? Во главе отряда – Птолемей, за его плечами Ладомеот и Марсий? Хитро подмигивает чёрный Клит? Хохочет, и тычет пальцем в меня – Филота?!Я был в растерянности, переводя взгляд с одного македонца на другого. Ища своего, долгожданного возлюбленного. Рот пересох, и я едва прохрипел.- Александр!- С ним все в порядке. Узнав о строящейся дамбе, наш царь, изъявил желание посмотреть на неё, к вечеру будет!- Мой приём! Празднество! Состязание певцов! Танцоры!- А мы чем хуже, давай представляй нам своих шутов! И тащи все, что есть в кладовых. Мы малость отощали! Вина, вина побольше!Гогоча и пересыпая речь грубоватыми шутками, твои друзья, спешились. Панибратски похлопывая меня по спине и плечам, гульбой направились к накрытым с особым тщанием столам. Они шли мимо меня, не замечая ни красоты, ни величия, то, над чем я работал несколько дней, продумывая каждую деталь для них не значила ровным счётом ничего! Во всяком случае, не более жирной ножки ягнёнка, под кислым сливовым соусом. Стараясь до конца выдержать заданный тон, я натянуто улыбнулся, широким жестом приглашая всех и заняв место справа от пустующего трона, объявил начало праздника.- Будь оно все проклято! Твари. Смердящие собаки! Пьяницы, дикари! Ненавижу их!В полночь уйдя с шумного пиршества, в остервенении принялся срывать с себя золотые одежды, кидая их в угол. Разбрасывая по спальне, драгоценные перстни и браслеты.- Дамба дороже меня! Меня, который все сделал для его воцарения! Никто другой не согласился бы на такое, а я пошёл! И вот благодарность! Он едет смотреть на грязную воду, я же, словно последний флейтист вынужден развлекать его пьяных друзей-скотов! Быть объектом их грязных шуток! Неужели это все, что я заслужил! Багой, принеси вина!- Мой господин, вы и так изрядно пьяны, вам вредит излишек.- За собой следи, болван! - Вы не в себе, господин. Умолю, лягте спать, утром события станут более благоприятными!Я мог бы и ещё поорать, осыпая Багоя грубыми македонскими ругательствами, но подумав, махнул на все рукой.- Да катись оно всё в Тартар. И заснул.- Филэ?! Губы шепнули на ушко знакомое слово. Невольно улыбнулся, чувствуя родное тепло и запах, ощущая прикосновения рук, загрубевших от меча, к телу. - Почему, - хотелось кричать. - Почему ты не принял почести, которые я организовал? Для тебя! Разве они не важны? Что подумают, твои новые подданные?- Мне важен только один человек на свете, это ты. – Прошептали любимые губы, и подкрепили слова нежным поцелуем. Найдя мочку левого уха слегка прикусили, взрывая во мне поток бешённого желания. Со стоном, перевернувшись на бок, я обвив руками твою шею, прижимая лицо к груди.- Мой Александр! - Гефестион, сердце моё, прости, не удержался разбудил тебя!- И правильно сделал, ты сократил время нашей разлуки, которая уже пожрала меня как семиглавая Сцилла.Горячо нашёптывая кучу бессмысленных слов, я кинулся в омут твоих желаний, как когда-то, когда мы были невинными юношами, отринул себя, собираясь отдаться без остатка.- Похоже кто-то сильно соскучился!Отдуваясь от череды беспрерывных поцелуев, громко воскликнул ты, радуясь моей страсти. Поднырнув ладонями под поясницу, слегка приподнял. Устраиваясь поудобнее между враз раздвинутых бёдер, лаская их подушечками пальцев. Налёг. Стал медленно входить. Пять месяцев без секса! Они давали о себе знать. Я шипел. Ёрзал под тобой, и не выдержав, один раз застонал от боли. Страдая, даже не подумал расцепить скрещённые лодыжки на твоей короткой пояснице, напротив, сам двинулся навстречу, растравляя мучения как смертельно раненый воин, срывающий повязки, и жаждущий только смерти. - Я весь твой, Александр!Кричал сходя с ума счастья, впиваясь в покрытые степным золотистым загаром плечи, царапая их длинными придворными ногтями, окрашенными жемчужным лаком.- И ничей более, Гефестион! Слышишь! Ты послан мне богами! О благодарю тебя мой отец Зевс, за столь щедрый подарок!Каких только фраз мы не сказали друг другу за то утро: глупых , пустых, лживых. Мы клялись, но не собирались исполнять обетов, падали в любовь, но разбивались о камни ревности, мы хотели жить, но в конечном итоге оба, выбрали смерть. Отдыхая, я не мог наглядеться на тебя, сотый раз пропуская выцветшие светлые прядки сквозь пальцы, целовал каждый волосок, замирая от счастья. Готовый в любой момент продолжить наши любовные упражнения. Ты напротив, сник, усталость последних месяцев дала о себе знать, оттого положив голову мне на грудь, сладко заснул. А я ещё долго не мог смежить век, радость обрушилось сияющим водопадом и только идиот мог не принять даров судьбы и храпеть, отнимая у времени восхитительные минуты нашего блаженства.Сбоку шевельнулась занавесь, и из-за неё выглянул испуганный Багой. О Мардук, он же бы в спальне, как я мог забыть, евнух отдыхал за ширмой! О Дионис, он все видел и слышал! Какой стыд. О нет, он смотрит на тебя, он видит тебя обнажённого!!Схватив одеяло, я быстро закрыл возлюбленного, и ещё сильнее прижал к себе сопящее во сне счастье, так словно этот маленький евнух мог его отобрать. Вцепился в тебя как зверь в добычу, красноречивым взглядом указывая слуге на дверь.- Вон, пошёл вон.Багой понимающе взмахнул длинными черными ресницами, и неслышно выскользнул, придерживая тяжёлые красного дерева с слоновой костью, створки дверей. Я проводил его встревоженным взглядом, гадая, почему ещё вчера грустный и задумчивый, сегодня он засиял подобно звезде.