13. Гарпал. (1/1)

Громкие крики ничего не понимающих македонцев, в тот момент, когда ты вынес тело и положил его центр орхестры, грозили обрушить театр в Эггах, их отчаянные вопли, казалось, достигли самого Олимпа. А ты, ничего не мог сказать, лишь прижимал к груди ещё тёплого отца, никого не видя от крупных слез. Люди смешались: вольные и рабы, царедворцы, горожане, торговцы с переносными лотками, все, охваченные тревогой метались не понимая цели и только Перрдика с Гарпалом догадались броситься под сень арки, где и наткнулись на несчастного Павсания, истекающего кровью, раненого мною, в живот. Верного телохранителя, ползшего на свет чтобы изобличить истинного убийцу. Твои будущие приближенные, в ярости не дали сказать ему ни слова, добили короткими македонскими мечами. Они и в дальнейшем, не отличались живостью мысли. Особенно Перрдика, плотный чернобородый македонец, одетый неизменно в греческую тунику, тогда как мы давно перешли на персидскую одежду, как более удобную. Завидя его сутулую спину, я часто вспоминал об указанной тайной услуге и потому все годы благоволил ему. Нас считали даже друзьями. И все же, в последнее мгновение жизни, Павсаний, лёжа сумел развернуться и из света вглядеться в темноту, во мрак арки, повергнув меня почти в панический трепет. Последним усилием протянул ко мне руку. И промолчал. Встречая последний удар. Я много лет задавался вопросом: почему он не выдал меня? Почему, решил умереть неотомщённым. Понимал, что его время, как и время Филиппа истекло и достойнее всего умереть рядом? Вздор! Желание жить самое сильное чувство в человеке, оно свойственно любой натуре! Брошенный, опозоренный Атталом, бывший царственный любовник, а Филипп незадолго до смерти действительно отдался во власть женщин - хотел мести, но не смел?! Я свершил то, на что у него не поднялась рука?! И снова промах, нет! Мне никогда не понять Павсания. Последние годы, казалось, я был близок к разгадке, возможно, умирая несчастный увидел моё будущее, … и в наказание оставил в нём! Твои измены, моё вынужденное отчуждение, наша холодность, под которой скрывались нечеловеческие муки, когда хотелось сдохнуть тысячу раз, только бы их прекратить! Теперь ты знаешь многое, это я совершил над Павсанием похоронные обряды предписанные нам обычаем предков, не твоя мать, попавшая под обвинение, только потому, что одинокая фигура стоящая у погребального костра была закутана в женский длинный плащ. С головы до ног. Я вознёс молитвы за его душу, возложив щедрые жертвы Аиду и Персефоне. Впрочем, к делу.- Гефестион!- Полидевк!Заметив брата в гудящей толпе, кинулся к нему на шею.- Что здесь творится! Уйдём, а то вот-вот будет давка!- Подожди! Я потерял жену и сына, жди меня у выхода, я скоро!Набросив полу чёрного одеяния на голову, я стал пробираться в толпе, стараясь удалиться подальше от места преступления. Тело Павсания так и осталось лежать с слипшимися кудрявыми волосами, испачканными в песке.Ждать пришлось долго, запыхавшийся Полидевк появился, когда толпа схлынула и мне даже пришлось искать укрытия от многочисленных глаз царских телохранителей.- Вот и мы. Познакомься, это Кадмея и малыш Аминта. Сын, будь почтительным, подай дяде Гефестиону руку.Мальчик, рыжеватый, с по-детски коротко остриженными локонами, протянул потную ладошку, недоверчиво посмотрел в глаза.- А дедушка говорит, что ты умер. Ты призрак?Я мягко сжал доверчивые детские пальчики, улыбнулся, стараясь не напугать ребёнка.- Разве мёртвые так могут?- Не знаю, - испуганно притянул Аминта и кое-как вытянул руку, обернув её накидкой бросился под защиту матери. Полидевк сконфуженно хмыкнул, разрушая добродушием возникшую было напряжённость.- Ты где остановился? Давно в Пелле?- Да нет, вот хотел попросить твоего гостеприимства.- Очень хорошо! Я рад! Отец не будет нам препятствовать, он все дни проводит в Асклепионе, а кстати, ты знаешь, что Арсиноя, наша малышка Арсиноя….К концу пути я узнал все подробности жизни семьи за последние годы, от сердца немного отлегло и вынужденное подселение к брату не сильно карябало душу собственной несостоятельностью. Скромный, даже по тем меркам дом, с одним входом и примыкающим непосредственно к стене хлевом для скота, стал для меня желанным местом отдохновения, Кадмея почти не выходила из гинекея, оставляя мужа для длинных вечерних бесед со мною. Я хотел знать все, что твориться в дворце, брат как мог удовлетворял моё любопытство, скорее пугающими фактами, чем сулящими надежду.- Царевич третьи сутки не выходит из покоев отца, сидит, перебирает его вещи, государственные бумаги и молчит.- Не удивительно, он потерял отца!- А скоро потеряет и царство! Сторонники его дяди Аминты кричат на площадях, призывая своего господина занять трон. Ты же знаешь, в своё время Филипп будучи регентом отодвинул законного царя и за его малолетством стал править самостоятельно. А после, даже короновался! Малыш вырос и готов предъявить законные требования! Кто ему откажет? - Парменион и Антипатр?- Эти затаились, ждут, чья возьмёт и заранее просчитывают будущие выгоды. Есть ещё Арридей. Старший брат Александра, тот самый от фессалоникийки. Его как назло недавно Филипп признал законным. Так вот эти два предателя, склоняются к его кандидатуре и уже завтра готовы объявить неспособного даже вытереть нос, дурня, царём македонским. Никак не поделят должность регента.- Есть ещё ланкестиды, их тоже нельзя сбрасывать со счетов!Наши разговоры порой длились до полуночи, и тогда приходил старый раб, служивший когда-то отцу и начинал тушить светильники. Ночами я не спал, лежал, вслушиваясь в тишину и думал о тебе. Вновь и вновь переживая момент разрыва.?Ты разрушил нашу любовь Гефестион, отныне, глядя на тебя я буду вспоминать об бесславной смерти брата. Уходи, пока есть возможность, я и так с трудом сдерживаю себя. Бери Рыжего и возвращайся в Эпир или Македонию, куда угодно, прошу лишь об одном - постарайся, чтобы отныне наши пути никогда более не пересеклись, ибо, в тот миг когда я снова увижу тебя, убью?.Такими фразами не разбрасываются, а взгляд был даже красноречивее слов. Я подчинился, знал, ты исполнишь клятву и потому как мальчишка пробрался тайно, под прикрытие маски, чтобы похитить отголосок былой нежности, совсем недавно так щедро изливаемой на меня. Тогда мне казалось этого достаточно. Тогда, но не сейчас, потому откинув сомнения, решился.- Доложи Александру, Гефестион Аминтотид просит у него несколько минут для беседы.С замирающим от тревоги сердцем стоял в приёмной, перед распорядителем покоев.- Царевич никого не хочет видеть!- А ты все ровно доложи!Твёрдо настоял и проводив нерасторопного слугу злым взглядом, принялся рассматривать украшения дворца к свадьбе, по насмешке богов, ставшего погребальным чертогом. - Александр отказал.- Врёшь. Ты и не ходил к нему, говори, кто тебя подкупил? Антипатр! Он хочет изолировать наследника! Крича, выхватил клинок, готовый с мечом в руках пробиваться к тебе, и был остановлен женской рукой, опустившейся на плечо.- Царица Оолимпиада?!- Тише, Гефестион! Надо быть осторожнее, ты в стане врагов. Все, буквально все здесь изменники, делают вид будто бы служат Александру, а сами только тянут время, ждут когда Клеопатра, она снова на сносях, родит им македонского царя!- Царь здесь только один и это, Александр!Олимпиада глубоко вздохнула и её взгляд потеплел.- Поклянись в верности и покорности моему сыну, его великому предначертанию судьбы.- Клянусь! Вышло излише пылко, и со стороны даже наигранно, но я не раздумывал, склонившись перед Олимпиадой, показал всем видом готовность служить.- Хорошо. Боги стали свидетелями обета и если однажды ты предашь Александра, они будут безжалостны. Олимпиада самолично проводила меня до покоев Филиппа и даже по-женски нетерпеливо, толкнула в спину, когда я замешкался на пороге.- Убеди Александра действовать! Ты никак не отреагировал на звук открывающейся двери. В сизом чаду от зажжённых кадильниц, с трудом угадывался человек сидящий в глубине комнаты. В коричневой хламиде, одинокий, сгорбленный. Одним плечом привалившийся к стене, с нарисованной на ней фреской из героической жизни доблестного Геракла. Двенадцать росписей, в бытность заказанные известному художнику украшали дворец в Эггах, на этой герой держал на плечах извивающегося Антея, за мгновение до того как переломить ему спину. Прячась за траурными занавесями, я тихо приблизился и встал позади тебя, сквозь ткань рассматривая на скорбную фигуру любимого.А ты заговорил. Сам с собой. Глухо, с надрывом, искренне оплакивая покойного.- Тебя больше нет! Нет того, кто диктовал мне как жить, кого любить, чем заниматься, того, кто заполнил собой все пространство и не давал быть собой! О как я тебя ненавидел. Но! Вот ты пал, и я растерян! Неужели я вырос слабым, неужели ты был прав, называя меня недостойным сыном?! Почему я не могу ответить клеветникам, которые обвиняют в твоей смерти меня и несчастную мать! Я не хотел, не жаждал этого!Не в силах молчать, я тихо ответил, оставаясь по-прежнему невидимым.- Боги тебя не осуждают.Ты встрепенулся, испугано принялся озираться, стараясь разглядеть источник голоса.- О добрый гений, ты верно спустился с Олимпа, дабы поддержать в отчаянье! О, благодарю тебя!Подняв руки к глазам, закрыл их, как следует поступать перед посланцем божества. Широкая драпировка соскользнула, обнажая крепкий загорелый локоть, и я увидел самодельный браслет. Простенький, сплетённый их темно-рыжих, почти медных локонов. С пропущенной золотой нитью для крепости. Вот значит, как ты приспособил мой подарок. В груди потеплело, и надежда на примирение, вспыхнула с новой силой.Ты же продолжал.- Ответь мне гений, если боги не сердятся, почему же я оставлен ими, брошен на съедение псам?! Меня, как и отца, ждёт предательский кинжал или яд в вине, знаю, они давно примеряют седалища к македонскому трону! Что делать?! Пойти против всех? В одиночку? Нанести удар первым? И погибнуть в неравной схватке! Смириться? Отказаться от короны, сойти в могилу бесславным, но умудрённым сединами почтенным старцем. Что выбрать? Скажи мне, гений!Ты ждал, а я терялся в догадках. Ты отдавал судьбу в мои руки, готов был поверить человеку гораздо менее величественному.- Не спрашивай. Ты и сам знаешь ответ, ты - сын Зевса.- Зевса?! Узнаю знакомое выражение, в моё происхождение от небожителя верит только один человек, кроме матери. Тот, кто доверял любым россказням моего неокрепшего разума, с кем я делился глупыми детским планами по захвату мира, кому шептал ночами глупые мечты и кто мечтал вместе со мной. Я лишь хотел сохранить его чистоту, жестоко отринув от себя. А он? Он был столь щедр, что оставил на память вот эту прядь!Тяжело вздыхая, ты несколько раз поцеловал плетёный браслет.- Она дороже мне всей Эйкумены, Македонии и даже памяти убитого отца, да, вот такой я подлый человек, гений, для всех печалюсь об отце, а на самом деле хочу только одного – ещё раз, пусть в последний перед смертью, обнять своего филэ. Я оплакиваю не столько потерю царства, сколько своё одиночество.Откинуть завесу, бросится к тебе, обнять, прижаться, залить слезами мужественное плечо, склонившееся под тяжестью обстоятельств! Я едва сдерживался, приказывая себе не шевелиться. И ты сделал шаг. Первый. Ты просто встал и пошёл. Сокрытый за плотной занавесью, невидимый я застыл, но ты, без подсказок, сразу и верно определил нужное направление. Нашёл, сминая ткань обнял, ища губами мой рот. Ткнулся в тёмные обволакивающие волны траурных драпировок. Сжал. И я больше не мог сопротивляться. Мы целовались, точно существа из разных миров, разделённые границей жёсткой ткани, и тем не менее, как никогда едины сердцами и душами.- Не исчезай, побудь ещё немного Гефестионом, о добрый дух, - молил ты, ненадолго отрываясь и пытаясь рассмотреть человека по ту сторону занавеси. Молил, а сам все плотнее стискивал руки на талии, словно это могло бы удержать посланца небес. А может я и не был для тебя духом, может, ты с первых минут все понял, но воспитанный на постановках Эсхила, обставил все с театральным трагизмом, не знаю, мне казалось ты был искренен.- Тогда убивай.Ногтями. Зубами. Я принялся рвать завесу, зная, что твоё лицо, будет последним, что увижу перед смертью. Рвался к тебе, буквально грыз преграду. Не мог остановиться! И ты понял, со своей стороны тоже принялся обдирая пальцы, уничтожать полотняную границу, прошитую твёрдыми золотыми нитями. Никому не пришло в голову просто откинуть мешавшую нам ткань, словно, в разрывании оной мы видели какой-то тайный смысл. Остервенело. Жадно. Задыхаясь от нетерпения, так, как любили друг друга на ложе. И не было более страха. Все слова забыты, клятвы и обвинения исчезли и только стучащие сердца, единственные оракулы вели нас. И как только ткань поддалась и дала возможность увидеть искажённое страданием твоё лицо, я обессилев, упал на колени и долго не мог подняться, прижимаясь мокрыми скулами к твоим дрожащим бёдрам. А потом мы сидели на холодном полу, время безумства схлынуло как морская волна, оставляя нам понимание произошедшего. Не говорили, не целовались, а именно сидели тесно прижавшись плечами и боками, и только ближе к утру, когда пурпурно-пёстрая Эос показалась на колеснице запряжённой четвёркой огненных коней, ты тихо предложил перейти на ложе. Мы не занимались любовью. В ту ночь, секс был не так важен, как для обычных людей. Наши чувства перешли невидимую грань и поднялись на ранее недостижимые высоты. - Поспи Александр, и ничего не бойся, я никому не дам причинить тебе вред. Теперь ты не один.Я никогда не забуду то утро. Ты уснул мгновенно. Ведь последние дни провёл практически постоянно бодрствуя, уснул, доверчиво устроив голову на моей груди и я долго тайно ласкал милый висок. Накручивая на палец светлые кудрявые пряди. Спустя несколько дней, осторожно срезал одну из них и сплёл себе похожий браслет.По пробуждению, возлюбленного рядом не оказалось, удивлённый, я хотел крикнуть слугу, как вдруг заметил лежащий у правой руки маленький свиток. Всего две торопливо написанные строки. Оглядываясь назад я понимаю, что именно с них все и началось.?Я еду в армию, ты возвращайся в Пеллу. Жди меня там?.Короткие сухие строки. Прочитав их, кинулся спешно одеваться, раздумывая на кого могу рассчитывать. И уж никак не ожидал, что ты позаботился об этом в первую очередь.- Гарпал? Неарх?Друзья встретили меня, сразу за дверью.- Мы скачем в Пеллу, немедленно! Сколько у нас есть верных людей?- С три сотни наберётся, Александр оставил всех своих телохранителей тебе, в одиночку, исчез в неизвестном направлении. Что происходит Гефестион можешь объяснишь?!- Да, по дороге! Сейчас не время болтать, поднимайте гетайров, к вечеру Пелла должна быть наша!Как сказал так и вышло, видно боги наконец озаботились твоей судьбой и более благосклонно отнеслись к неопытным в дворцовых переворотах молодым царедворцам. Мы гнали коней так быстро, как только могли, не размениваясь на обсуждения, я вёл наших воинов сплочённых кровью на полях Херонеи, и под Везантием. Презирая условности, первым, не слезая с спины лошади ворвался в маленький дворик царского дворца и пока едущие следом заговорщики сдерживали натиск царских охранников, верных долгу, нашёл Арридея. Ему не пришлось долго мучатся, я убил его не сходя с коня, сильно пнув ногой в лицо. Тот, на кого возлагали надежды Парменион и Антипатр неуклюже шлёпнулся, ударяясь затылком о бортик мраморного бассейна, да так неудачно что в одно мгновение, расколотил череп как ореховую скорлупку. Брезгливо посмотрев на вытекающее на галечный узор пола кровавое месиво из мозгов и оболочек, краем глаза заметил трёх испуганых слуг, не успевших спрятаться.- Арестовать всех! Всех в подземелье!Одновременно с гибелью Арридея, произошла ещё одна смерть и здесь я уже мог быть только свидетелем. Его жена, та самая персиянка, к которой ты еще недавно засылал свата, увидев смерть мужа, пронзила себя кинжалом. В мои планы не входило убивать её, но, тем не менее, когда повернул и шагом выехал из ?семейного гнёздышка?, моей лошади пришлось переступить через два трупа.Захват дворца прошел в целом удачно, узнав от чьего имени мы действуем, многие обитатели царских покоев, напуганные смертью Арридия, сами поспешили выразить лояльность к новой власти. В парадном коридоре прямо перед мною вынырнул Филота, вид бывшего сокурсника с растрёпанными волосами и блуждающим испуганным взглядом сказал все без слов. Заговорщики, не ожидавшие от убитого горем царевича такой прыти, расслабились, и вместо достойной обороны дворца предпочли вести закулисные долгие обсуждения, выторговывая себе престижные должности у слабоумного царевича. Неарх накрыл их симпозиум, без излишней мягкости арестовал всех, не делая различия межу аристократами и рабами. Филоте, единственному повезло, тот успел выскочить в окно и разыскав меня, упал в ноги.- Гефестион! Там мой отец и брат, в цепях! Клянусь, мы не замышляли ничего против Александра, мы думали, как склонить на его сторону всех остальных.Грубая неприкрытая ложь, но за семейством Пармениона стояла реальная сила, старый полководец пользовался влиянием в армии и его смерть могла вызвать недовольства, особенно самых опытных, закалённых в боях воинов. Поэтому, немного подумав, я кивнул Филоте.- Встань. Тебе и твоему отцу никто не угрожает, иди, обрадуй семью. Для охраны я дам тебе телохранителей, и буду ждать в троном зале, где-то через полчаса.Решив вопрос с самым серьёзным противником, у меня осталась последняя задача. Задача которую я, как мог оттягивал, но которую все же необходимо было решить немедленно. - Открой!- Господин, мужчине сюда нельзя, это царский геникем. Здесь живут царские жены.- Царь у нас – Александр, и я не припомню чтобы он женился, а значит все находящиеся здесь женщины либо рабыни, либо вдовы прежнего правителя, живущие из милости. Не думаю, чтобы последние были излишне щепетильны. Открывай!Посмотрев на вооружённых людей стоящих за моей спиной и понимая, что сопротивление все равно будет сломлено, последний страж, вздохнув отошёл в сторону. Сегодня я вошёл сюда открыто, с главного входа, не закрывая лицо женским плащам. В одной из комнат, играла полуторагодовалая девочка, забавлялась с куклой искусно вырезанной из слоновой кости. У куклы двигались на шарнирах руки и ноги, и она умела кивать головой. Новенькое платьице, из тончайшей шерсти, едва прикрывало розовые круглые коленки. Сидящая рядом рабыня, увидев входящих воинов, громко закричала, обнимая ребёнка, пытаясь скрыть от нас царское дитя. Ещё никогда я не был так противен сам себе, ещё никогда мои руки не совершали более отвратительного преступления. Ради тебя, ради твоего спокойного царствования оказался вынужден убрать всех соперников и бедняжка маленькая Европа, была из их числа. Если я оставлю её в живых, то, через два десятка лет, она станет грозой твоим детям! Родив сына от македонца знатного рода, извергнет из своего чрева – царя! Повторяю, я не хотел её убивать.Я лишь вытолкнул верещащею от страха рабыню на узкий портик, приставив кончик меча к горлу, принудил сделать шаг в пустоту. Смерть, как и для глупца Арридея была быстрой. Два тела распростёрлись далеко внизу, так и не разжавшие последних объятий.- Видимо эта женщина действительно любила ребёнка Филиппа.Гарпал беспокоясь, спросил, что делать с бывшей царицей Клеопатрой.- Сам не догадываешься?!- Гефестион, - тогда взмолился чуть не плача, наш друг. - Хватит крови, тебе век не очистится от неё! Боги проклянут тебя!- Я давно проклят!Закипая от ярости, понося всех и каждого, побежал на жалобные крики доносившиеся из глубины покоев. Очевидно кто-то видел, как сброшенные с крыши, разбились насмерть царская дочь и её служанка, и оттого, полные ужасных предчувствий женщины Филиппа, его любовницы, незаконнорождённым дочери, заметались по комнатам пытаясь уйти от неминуемой смерти. Я указывал на Аудату и Никесиполиду, когда-то согревающих ложе царя и родивших ему дочерей.- Отведите их с детьми в дальние комнаты и заприте.Решив, что их ведут убивать, женщины сражались как львицы, забыв про слезы, отбросив присущую нежному полу слабость, дрались с рослыми воинами и только усилием двух десятков рук нам удалось покорить отчаявшихся. Их поволокли лицами вниз, по полу, по ступеням, тащили за ними упирающихся визжащих детей, я нарочно указал самые дальние двери, желая унизить гордых шлюх, сделать их если не покорными , то по крайней мере сломать надежду на будущее. - Остальных резать. И побыстрее!Сколько их было? Не помню, но ноги по щиколотки утопали в крови. Клеопатру, я оставил на ложе, изнемогающую от горя, оплакивать смерть дочери, наедине с ещё тёплыми трупами служанок; не мог же лишить Олимпиаду удовольствия убить племянницу Аттала своими руками. Вспомнив о Парменионе с сыновыми, поспешил в тронный зал. Здесь уже ждали, предусмотрительный Неарх распорядился поставить стул с золотой инкрустацией сбоку от трона, негласно провозглашая меня наместником царя. Я не стал церемониться, плюхнулся в него и устроив ладони на закруглённые подлокотниках, слегка наклонился вперёд. Кивком подозвал Пармениона.Как же все меняется в этом мире, всего три года назад я дрожал перед всесильным царедворцем, а сегодня он теряется в догадках об собственной участи. - Раб, принеси такой же стул, для моего друга.Дожидаясь исполнения приказа, не сводил глаз с нервничающего старика, тот хотел и одновременно боялся поверить в счастливый конец беседы. Его жесты, гримаса нерешительности на некогда суровом лице, выдавали лишь одно желание - уберечь хотя бы сыновей, вот за кого переживал несгибаемый Парменион.- Александр вам не враг! И желает только одного, вместе идти к великой цели.Усадив полководца рядом с собой, начал медовым голосом.- Какова же она, Гефестион?- Наш царь, желает продолжить дело почитаемого отца, чтобы умилостивить его дух, он обязан продолжить поход.- В Азию? Нет! Александр слишком молод и неопытен!- Так помоги ему, Парменион, твоя поддержка будет оценена по достоинству.Повисла длинная пауза, если бы кто-то со стороны прислушивался к нашему разговору, то вряд ли догадался, что сейчас решалась судьба не Александра, а государства, на многие годы вперёд. Поэтому я не хотел торопить Пармениона, он должен был осознать, что только с тобой у него есть будущее. Смирить гордость, отказаться от честолюбивых помыслов. Нет, не зря я велел провести его мимо покоев Арридия, пусть видит - его планам конец, и если хочешь остаться в живых соглашайся на все. Филота то и дело нервно вздрагивал, дёргал отца за локоть и заискивающе смотрел в глаза, Никанор напротив, весь погрузился в себя, наверное уже видел обезглавленные тела родных. Я не торопил, сидел слегка откинувшись на спинку, покусывая нижнюю губу прошивал немигающим взглядом пленников.- Согласен. Наконец тихо сказал Парменион и по моим членам пробежала волна удовлетворения.- Значит, друзья?!- Не твои, поросёнок! Царя Александра!Филипп научил меня улыбаться, даже будучи по горло в грязи, чем я и не преминул воспользоваться, уголки губ медленно поползли верх складываясь в очаровательную гримассу.- Благодарю за похвалу о достойнейший Парменион, ведь именно из поросят вырастают свирепые вепри.Он покачнулся, сделав шаг назад, чуть не упал.- Аид меня раздери! Запыхавшийся скороход принёс радостные вести, все передовые части стоящие неподалёку от столицы приняли тебя, и во главе немалого отряда воинов ты спешил занять трон. К тому времени весь дворец и пристройки принадлежали нам, единственный кому удалось вырваться был Аминта, тот самый, сын брата Филипа, хитрец, получив через верного раба сообщение о перевороте не дожидаясь убийц вскочил на коня, пытаясь спастись бегством в северную Македонию. Я пустил по его следу самых опытных воинов с приказом захватить изменника живьём, но не раньше, чем он встретится с тремя братьями-правителями. Была ночь, и никто в Пелле не спал, все ждали вступления войска. На серой кобыле, третий час проводя в дозоре я медленно шагал неподалёку от городских врат. Наконец, резвый мальчишка прибежавший со стороны деревни крикнул, что войско в пяти стадиях от нас и тогда я приказал музыкантам грянуть победную песнь. Треща на ветру, раскидывая искры сырой смолы, загорелись сотни факелов. Сомлевшие в ожидании люди встрепенулась, вскочили, всматриваясь в тёмную дорогу, готовые по знаку выкрикивать приветственные дифирамбы. Это было зрелище достойное твоего величия, и когда показались первые воины идущие пешим строем, мы заорали во все глотки.- Славься царь македонский, Александр!Выхватив у главного распорядителя церемоний, тяжёлый ларец с золотым венком правителя, едва ли не побежал навстречу войску. Ища глазами возлюбленного. Идущие навстречу воины, остановились, поражённые освещённым всеми огнями в ночи городом, который казалось весь светится изнутри, словно в каждом доме работала кузня Гефеста.Лица. Лица. Молодые, старые, безбородые, и заросшие до ушей. Красивые, уродливые! Незнакомые!- Александр!- Чего кричишь? Я здесь!От массы отделился воин в простом матерчатом панцире и фригийском шлеме. Смеясь снял его, отбросил в сторону.- А.. - И язык присох в небу. Силясь сказать самые главные и правильные слова, онемел от волнения и только неловко протянул ларец. – Прими, государь.Ты медленно поднял крышку, украшенную сценами охоты на вепря и посмотрел на его содержимое - корону отца, губы скорбно сжались.- Я хотел принять этот венец при свете дня. Враги лишили меня подобной радости, что ж так тому и быть.Вынув корону, медленно ндел на голову.- Поздравляю, мой царь! И обернувшись к людям из дворца, крикнул чтобы и они присоединились к моему ликованию. Македонцы всегда выражали эмоции излишне рьяно и потому крики людей взорвали ночную тишину, пугая спящих птиц, вызывая насторожённость зверя в логове. Все орали одновременно и совсем не то, что я им приказал, хотя и в пределах дозволенного. А может и нечто иное, не знаю, не вслушивался, да и кому интересно, то, о чем готовы драть глотки, люди ещё в обед считавшие себя покойниками. Низко поклонившись и получив тайный,быстрый поцелуй в щеку, скороговоркой доложил о произведённых в столице действиях, в частности, о смерти Арридия и Европы.- Как же Аминта? - Отрывисто спросил ты.- Его арест, лишь вопрос времени, я хочу делать ему возможность встретится с ланкистидами.- Чтобы обвинить их в измене? Ты поступил правильно, филэ, я порой поражаюсь твоей дальновидности.- Я лишь желаю быть полезным царю.Ты нахмурился, последние два слова очень не понравились. - Помни и никогда не забывай! Ты не полезен, ты любим! Не царём, а Александром. И если когда-нибудь ты ещё раз произнесёшь подобные слова я буду знать - наша связь разорвана. Пожалей меня филэ, забудь их навсегда.- Уже забыл, мой Александр!Во дворце, отдав несколько коротких распоряжений и выставив стражу, ты наконец вздохнул свободнее. Заперев дубовые двери на широкий засов, сбросил маску силы и стал самим собой. За неимением нагретой воды, и не желая терять драгоценные минуты уединения, мы выкупались поливая друг на друга колодезной водой. Хохоча как мальчишки, шлёпая ладонями по спине и груди, обнимаясь.- Хочу тебя!В те годы ты был искренен со мною и прямо высказывал любые желания.- Будь по твоему, только… надень корону! Хочу видеть тебя с царственным венцом на головне. Меня это возбуждает!И я не скрывался, чем вызывал нежное умиление возлюбленного. В те годы, ты без возражений исполнял любой каприз страстного филэ.Солнце, сокрытое плотными занавесями на окнах, находя крошечные огрехи неизвестных ткачей, пронизывало золотыми лучами, погруженную в полумрак спальню. Похожие на струны сладкозвучной кифары, солнечные лучи преломлялись на стенах и полу, создавая восхитительный хаос. А моя душа пела, в унисон с игрой небесного кефареда. Отдаваясь, не закрывал глаз, не хотел пропустить ничего из твоего прекрасного облика. Торжественный венок, из-за наших активных телодвижений, съехал тебе на левое ухо и сидел так криво, что я не удержался и поправил его. "О боги, я совершил нечто ужасное и после этого меня следовало немедленно казнить! Я схватился за корону на голове царя"! Смерть, ждала бы любого…, но не меня! Ты лишь мило улыбнулся и продолжил, обдавая горячим дыхание лицо, заполнять мою плоть собой. В дальнейшем, если находила такая блажь и я требовал немедленного секса, а порой, даже не разоблачив от придворного одеяния, ты спокойно относился к тому, чтобы филэ придерживал тиару. И правильно, незаметно, я буду держать венец царя царей на твоей макушке, обеими руками, всю жизнь. - О Гефестион, - простонал ты, теряясь в сладостной муке, поднимаясь на пик блаженства. Резко двинулся, предчувствуя кульминацию, и вдруг тонкое основание венка лопнуло! Осыпав меня золотым дождём, как некогда Зевс излился на изнемогающую от любви Данаю. Листья и янтарные жёлуди усеяли тяжело вздымающуюся грудь.- С короной или без, я люблю тебя, мой Александр!Восторженно закричал, сжав бёдрами потные бока царственного любовника, ожидая от тебя самых мощных толчков, завершающих наши соития. А ты вдруг остановился. Мне показалось, что в темно-синих глазах мелькнуло нечто устрашающее. Опираясь на локти, ты смотрел на своего филэ и не видел меня. Не закончив, вышел, лёг, рядом на спину. Теряясь в догадках, я спустя некоторое время, осторожно потрогал тебя за плечо.- Что случилось? Переволновался? Отдохни, и когда будешь готов повторим!- Дело не в этом. Мне было видение. Страшнее его я никогда, ничего не видел. Ты лежал погребеный под золотыми листьями, где-то очень далеко отсюда. Ты был мертв, Гефестион! И приготовлен к сожжению!- Смерть ждёт каждого из нас, в старости, так что..- Ты был молод и прекрасен! Но, ни раны, ни болезненных признаков, ты, казалось заснул, так, спокойно, умиротворённо, словно… познал некую тайну и она печатью лежала на неподвижных губах. - А где был ты?- Я? Не знаю! Не важно! Наверное, умирал рядом. Я не видел себя! Только ты, с прекрасной улыбкой. Холод пробрал меня филэ, словно я заглянул в глубины Тартара! Я должен был тебя спасти!- Сам Зевс подчиняется пряхам судьбы - мойрам. Нам ли спорить с ними.- Ты прав, здесь мы бессильны, а что если в этом мире есть ещё кто-то; вдруг, кроме олимпийцев есть и другие боги! А что если, у них все по иному! - Ты готов отступиться от божественного отца ради меня?Приподнявшись, я нежно провёл кончиками пальцев по выпирающей косточке ключицы и спустился немного ниже, всей ладонью ощущая биение сильного сердца.- Вечность с тобой, что может быть желаннее?! Спаси меня, Александр!