Глава 52 — Праздник зимнего солнцестояния (1/1)

Домовики уже несколько дней носятся по коридорам и рассеивают по стенам золотые и серебряные искры, а кабинеты по непонятной Альбусу логике делятся на солнечные и лунные — каждый отмечен светящейся иллюзией небесного светила на двери. Вчера каждый второй, кто встречал профессора Дамблдора, подбегал с вопросом, как заколдовать открытку или сотворить красивый сувенир, способный превращаться то в одно, то в другое. Сегодня утром огоньки рассыпались по спальне, когда пришло время для пробуждающих на зарядку лучей. День зимнего бала наступил. Альбус закутывается в одеяло с головой и недовольно стонет. Наступают рождественские каникулы. Завтра все разъедутся, и он целую неделю не увидит Геллерта.***— Опустите правую руку, — требует Изольдоттир и замахивается, чтобы ударить по кисти, но Альбус успевает уклониться. — Расслабьте её. Если вы достойны Дурмстранга, вы в состоянии удержать посох и левой.?Ещё вопрос, кто из нас достоин Дурмстранга, а кто — Азкабана?, — злится Дамблдор. И снова теряет концентрацию. Изольдоттир опять почти удаётся нанести удар, который, очевидно, отправил бы его в больничный корпус. Хорошо, если в сознании и ползком, а не на носилках.— Хватит, — выходит из себя Хульда и точным стремительным ударом сбивает его с ног. — Вы думаете о посторонних вещах, и это написано у нас на лице. Если вы не готовы стараться, я не буду тратить на вас время.Альбус сжимает зубы и тут же поднимается, не обращая внимания на довольно неприятную боль. Едва он оказывается на ногах, Изольдоттир атакует снова. Странное движение, от которого веет смертностью. Таких атак, как у неё, Дамблдор раньше не видел даже у Добрева, хотя какие-то похожие элементы у них есть.Посох Альбуса вылетает из ослабевшего левого запястья, которое под конец дуэли не перестаёт сводить от напряжения. Изольдоттир пришло в голову учить его драться и левой рукой тоже — чтобы быть непредсказуемым. Разумеется, это пойдёт стилю Альбуса на пользу. Когда он перестанет каждую минуту ронять оружие.— Тренировка окончена, — решает Хульда, отходит и возвращается со свитком. — Здесь перечислена литература, которую вам нужно изучить на рождественских каникулах. Если не будете тратить время понапрасну, успеете. Рекомендую вам приобрести эти книги, их нужно перечитывать не единожды. В Филиппополе, в Христиании и в Берлине есть хорошие книжные лавки.— Разумеется, — Дамблдор всеми силами старается улыбаться мягко и говорить без враждебности. — Благодарю вас за ценные рекомендации.Как бы ни было неприятно признавать, советовать книги она умеет куда лучше, чем Радко. Тот ему так и норовит подсунуть что-то историческое впридачу к действительно полезной теории. Хульда, правда, чрезмерно увлекается медицинской литературой и неустанно настаивает на упражнениях по развитию пророческих способностей, которыми Альбус совершенно не одарён, однако Дамблдор начинает замечать, что эти занятия помогают ему быть более сконцентрированным на дуэлях и чуть лучше понимать Геллерта.— Профессор Изольдоттир, — окликает Дамблдор уходящую Хульду, — я не помню ни одного преподавателя, который сражался бы так же восхитительно, как вы. Где вы учились?— Меня и сестру обучал отец, — с неожиданной готовностью отвечает она и будто оттаивает. — Он был мракоборцем, и у нас было смутное ощущение, что он зарабатывает не только службой в министерстве. Мне это было интереснее, чем сестре, и я занималась усерднее. Моя сестра с детства проявляла сильные лекарские способности и больше времени проводила с матерью, которая тоже была лекаршей. А отец любит нас одинаково. Он редко бывал дома, когда мы не спим, и каждая тренировка была для меня праздником.На её лице нет тени скорби, напротив, она выглядит так, словно вспомнила что-то хорошее. Похоже, её отец ещё жив.— Передавайте своей семье пожелания весёлого Рождества и счастливого Нового года, — Дамблдору удаётся сказать это приветливо.Ложь вообще даётся ему всё легче.У него с таким списком для чтения на празднование времени не останется. Впрочем, тем лучше. Не так будет мучить тоска по Геллерту. До боли жаль, что это и следующее Рождество они не будут отмечать вместе.— И вашей семье того же, — улыбка Изольдоттир похожа на усмешку, но, кажется, это всё, на что она способна. — Не забывайте, что вы сражаетесь ради них.Тьфу. Как же мерзко звучит, как же мерзко принимать её поздравления приветливо. Он никогда не предаст Грин-де-Вальда ради людей, которые всю жизнь только используют Альбуса в качестве вечно виноватой рабочей силы. Сейчас мысль об эксплуатации встала поперёк горла сильнее, чем когда-либо: теперь он принадлежит Грин-де-Вальду и будет служить только ему.***Полный решимости начать изучать книги до отъезда, Альбус шагает в библиотеку сразу же, как только переодевается после индивидуальной тренировки. Во внутреннем дворике темно, хоть глаз выколи, несмотря на огромную светящуюся фигуру Солнца во всю стену учебного корпуса. Уже месяца два Дамблдор почти не видит настоящего солнца, а до сих пор на улице накатывает странное чувство, будто он что-то перепутал и вышел ночью. А с другой стороны — чем не ночь? Настоящая полярная ночь. Хорошо хоть окна раздевалки библиотеки подсвечены факелами, видно издалека.Внутренний дворик опять замело, почистить его не успели, приходится протаптывать себе новую тропинку, утопая в снегу по колено. Когда-то он тосковал по мягкой английской зиме — надо же, он стал называть зимой всё, что после сентября, — а теперь не представляет, как поедет в эту слякоть, как оставит чистые, белые, плавные волны свежих сугробов и чёрное ночное небо с переливающимися звёздами ради серого на разные лады Лондона и маленькой деревеньки, Годриковой Впадины, наполовину населённой маглами. Как оставит Геллерта, чтобы поехать на праздники к матери. Почему декабрь так быстро кончился?Студенты, конечно, счастливы. Уже недели две готовят друг другу подарки и обсуждают костюмы для бала. Кажется, предвкушение каникул для них больший праздник, чем сами каникулы.Только читальный зал библиотеки остаётся прежним, таким же, как в самом начале семестра: пустым и тихим. Должно быть, сюда правда почти никто не приходит, если не идёт подготовка к зимним соревнованиям. Его безмолвность и строгость, от которых Дамблдор за вторую половину декабря уже отвык, умиротворяют. Хоть здесь декорации не жгут глаза.Лекарскую книгу Альбус открывает сразу на самой интересной теме: на кровотечениях. И, пролистав несколько страниц, застывает. Кажется, дыхание останавливается. Оказывается, он мог умереть в середине ноября, чуть больше месяца назад, когда Геллерт приказал ему сотворить металлический кактус и отымел им. Книга словно холодит пальцы. Такие кровотечения называют смертельными. В приведённой для примера истории из практики девушка с похожими ранами не прожила и пары часов. А Альбус просил не заживлять до утра.?Герр Грин-де-Вальд умнее меня, — посмеивается про себя Альбус, — вот, что значит студент Дурмстранга?. Запах старых книг будто становится острее, а ладонь сама тянется пощупать шершавый деревянный стол. Альбус жив. Он был в снах Грин-де-Вальда о будущем, значит, не умрёт. И всё-таки от мысли о том, как близко подобралась смерть, холодок ужаса пробегает по спине. Нужно в следующий раз спрашивать, насколько длинные иглы сотворять.***Три месяца назад, в сентябре, Альбус только мечтал увидеть Грин-де-Вальда в костюме для зимнего бала, единственного дня в году, когда можно надевать всё, что захочется. А сейчас Грин-де-Вальд здесь, рядом, прямо в его спальне, собирается на этот самый бал. Ходит в угольно-чёрных брюках и незастёгнутой алой рубашке, ищет духи с полынью и бергамотом — именно такими необходимо надушиться сегодня и никакими другими! Приглаживает миндальным маслом подсохшие волосы, чтобы лучше блестели, пудрится, чтобы казаться ещё бледнее. Приказывает Альбусу отряхнуть рубашку и брюки от рассыпавшейся пудры и надеть ему на ноги носки и туфли.— Мать утром прислала письмо, говорит, отец хочет, чтобы я приехал сегодня вечером, сразу после школьного бала, — вздыхает Грин-де-Вальд и гладит Дамблдора по щеке носком туфли. — Якобы лишний день в школе для сборов — пустая трата времени. Наверняка хочет завалить меня занятиями по этикету и музыке перед поездкой в Берлин к Эккертам. И зачем Шульц прибавил к зимним каникулам лишний день?Альбус вздрагивает и сильнее утыкается носом в его носок. Как, оказывается, была нужна Дамблдору лишняя ночь рядом с Грин-де-Вальдом, на полу у его кровати. Как было нужно ещё одно утро рядом с ним!— Я уже скучаю, — шепчет Альбус, приподнимает носом край его брюк и целует лодыжку сквозь пропахшую полынью и бергамотом ткань.Им даже не позволят проститься на корабле Дурмстранга, к которому Дамблдор начал испытывать извращённую привязанность. Утешает, что хотя бы обратно в школу Геллерт поедет через порт Киля.— И я, — Грин-де-Вальд взмахом палочки левитирует к себе камзол, и Альбус тут же встаёт, чтобы помочь его надеть. — Не хочу к Эккертам, хоть убей. Пусть и на один день.— Я избавлю Вас от Эккертов, обещаю, — заверяет Альбус, всё ещё не догадываясь, как это сделать, и поправляет воротник камзола Геллерта. — Можно понюхать Ваши волосы?— Можешь, — разрешает Грин-де-Вальд и откладывает палочку на стол. — Свою волшебную палочку я оставляю тебе. Забери её в Англию. Адвентскалендер тебе доставят через три дня, накануне Рождества. С лучшим шоколадом, из Бельгии.— Вы не обязаны так тратиться ради меня, — смущается Альбус и прячет лицо в золотистых, ещё более мягких, чем обычно, волосах Геллерта.Он душится очень приятными маслами. А ещё его волосы и шея пахнут им самим, и это лучше любых масел. Невыносимо думать о том, что где-то в мире будет идеальный Геллерт Грин-де-Вальд, который по благословению судьбы захотел владеть Альбусом, и они так долго не смогут видеться. Самый романтичный, праздничный вечер придётся провести без него.— Я хочу, чтобы ты провёл каникулы хорошо, — улыбается Геллерт, оборачивается и обнимает Альбуса. — А почему ты не пошёл к преподавателям из Шармбатона сшить себе костюм? На тех курсах несложно. Они показывают самый простой способ и помогают. Я просто не люблю носить то, что сшил сам, мне сразу кажется менее красивой та одежда, к которой я приложил руку. Отец заказывает мне пошив особенно важных костюмов у лондонских портных. Но почему ты не пошёл на курсы? Мне кажется, у тебя хорошо получилось бы.— Я так увлёкся тренировками и чтением, что просто забыл, — признаётся Альбус и крепче прижимает Геллерта к себе. — В голове не уложилось к тому же, что в Дурмстранг правда на целых две недели приезжают шармбатонские преподаватели, чтобы учить шить. Это что-то сказочное. Я вообще впервые слышу о сотрудничестве школ.— Шармбатон нам и еду присылает, они богаты на сады и на фермы, — смеётся Грин-де-Вальд и гладит Дамблдора по спине. — И молодильную воду, чтобы мы не старели в подвалах с замершим временем. Кроме того, у нас работают их выпускники, пишут нам каждый год портреты для выпускных альбомов. Так что на наши деньги они в итоге тоже богаты. Говорят, у них то ли золотая, то ли серебряная посуда, а в столовой наливают вино и подают одни деликатесы.Странно, что в Хогвартсе говорят, будто все школы чуть ли не враждуют между собой и подозревают друг друга в намерении кражи тайных знаний, а Дурмстранг так и вовсе все ненавидят.— Думаете, в моём костюме стыдно идти? — задумывается Альбус и целует Грин-де-Вальда в макушку.В этой светло-серой рубашке и сером жилете он гулял на Крите. Одежда приличная, но явно не праздничная. Не сверкающая, как у многих других, и не кричаще элегантная, как у Геллерта.— Ты ослепительно красив в этом костюме, — уверяет Грин-де-Вальд и коротко целует его в губы. — И он к тому же навевает приятные воспоминания. Я бы с удовольствием с тобой потанцевал, как в Ханье. Жаль, на этом балу не получится. Но вот захватим с тобой мир, и тогда…?Скорее бы наступили эти времена?, — вздыхает про себя Альбус. Тогда они положат конец предрассудкам и больше никто не будет говорить, что мужчины должны танцевать только с женщинами.***— Уже второй раз на балу наливают. Во даёт профессор Шульц! — усмехается в позолоченные усы Радко и левитирует себе и Альбусу по бокалу красного вина. — Разбавленное, но всё-таки! Осталось начать подавать улиток за завтраком и плесневелый сыр. И станем, как шармбатонцы. Придётся шить модную форму и по три шубы каждому.— Улиток? — рассеянно переспрашивает Альбус и подпирает голову рукой, положив локоть на подлокотник кресла.Мерцающие свечи, студенты в разноцветных костюмах, длинные столы с закусками, проплывающие по стене иллюзии в виде сценок о свадьбе Солнца и Луны — всё сливается в искрящийся туман, навевающий сон. И скуку. Когда-то Альбус мечтал быть удостоенным посещать подобные мероприятия, а теперь в голове вертятся одни жалобы на то, что нельзя говорить с Грин-де-Вальдом.— Чего нос повесил? — заглядывает в лицо Радко и поправляет на плечах огненно красную мантию. — Каникулы быстро пролетят, ты и не заметишь. Повеселись, чего всё время со мной сидишь, как старый дед?— Не хочется, — качает головой Дамблдор.Взгляд выцепляет Грин-де-Вальда, шагающего в сторону девчонок, и вдобавок к тоске в душе разыгрывается ревность.— Ты из верующей семьи? Отмечаешь Рождество? — Радко тщетно пытается развеселить Альбуса разговорами, но сейчас даже у него это плохо получается. — Я вот молитвы всякие не особо люблю, но это же такой повод приготовить что-нибудь! Запоминай рецепт…?Я напрасно порчу ему настроение своей кислой физиономией?, — всё отчётливее понимает Дамблдор и рассеянно кивает в ответ на советы, как лучше готовить мясо. После стоит переспросить, Геллерту наверняка это блюдо понравится. Но только не в этот вечер, не в эти минуты, когда Грин-де-Вальд разговаривает с девушкой.*** — ***Грин-де-Вальд обводит взглядом пёстрые стайки девчонок и рядом с одной из компаний обнаруживает скучающую Марию, держащую в опущенной руке нетронутый бокал вина. Немного потерянную, словно она сама не знает, зачем взяла этот бокал и как теперь от него избавиться. Её серебристое платье с открытыми плечами, приталенное, с широкой юбкой, так ярко сверкает и переливается, что девушка кажется светящейся. Грин-де-Вальд усмехается про себя: в единственный день, когда можно надевать, что захочется, она решила выбрать классический вариант: костюм Луны из мифа о несостоявшейся свадьбе Солнца. Миф о Солнце и Луне у всех народов звучит по-разному, но идея одна: дети Солнца грозят сжечь всё живое и Солнце не допускает этого, отменяя свою свадьбу или уничтожая уже рождённых детей. А Луна своих детей, звёзд, прячет на время, после позволяя им рассыпаться по небу. Только юбка у Марии слишком искрится: Геллерт на месте Солнца не поверил бы, что её детей звёзд в самом деле больше нет. Багровая вышивка на серебристых перчатках и вишнёвая помада, очевидно, символизируют то, что Луна измазалась якобы кровью, чтобы доказать, что она съела своих детей. Красиво. Хотя на Марии с её тщательно осветлёнными золотистыми волосами тёмная помада выглядит вызывающе. С ней и в платье, подчёркивающем грудь, девушка выглядит роковой соблазнительницей, которой вряд ли хочет быть.Геллерт подходит к волшебнице, глядя прямо ей в глаза, как Добрев учил на уроках танго. Беженарь не сразу замечает его взгляд, но, заметив, не отворачивается. Значит, готова хотя бы поговорить. Грин-де-Вальд забирает у неё бокал, выпивает залпом и отставляет на ближайший стол. Девушки замолкают и таращатся на Геллерта с нескрываемым любопытством. Ещё бы: его все знают как хулигана, равнодушного к отношениям. Его ни разу не замечали со спутницей, не считая гоняющейся за ним Русаны.— Подаришь мне этот танец? — просит он Марию.Играют вступление к вальсу. Самое время. Если бы не подошёл он, то её пригласил бы кто-то другой. Она выглядит слишком откровенно привлекательной, это легко принять за жажду внимания, особенно если юноша недалёкого ума. Девушки в Дурмстранге редко решаются на яркий макияж. Чаще они выбирают украшения для волос, самые разные: от классических для темы праздника звёздочек и снежинок до экзотических цветов или фигурок.— Да вы пьяны, герр, — усмехается Мария уголком губ.А в глазах появляется что-то похожее на признательность. Глаза говорят, что отказывать она не хочет. Беженарь запомнила обращение ?герр?, наверняка её научил Агмунд. Готовит к переезду в Норвегию?— Твоё платье предполагает, что я должен сказать, будто пьян от твоей красоты, прекрасная фрекен, — возвращает Геллерт усмешку, — но я не стану ухаживать за женщиной своего друга. Я предлагаю только танец.Она мнётся. Взгляд дёргается в сторону — она хочет посмотреть на кого-то из знакомых, но сдерживается.— Что обо мне подумают, увидев с вами? — Беженарь вскидывает голову и прищуривается. — Вы скандально известная личность, нарушитель порядка, помолвленный наследник титула, подразумевающего состояние. Обо мне станут говорить, что я в отсутствие своего воздыхателя провожу время с другим, да ещё и с вами.?Не на мне сексуальное платье и красная помада?, — хочется Геллерту вернуть колкость, но он здесь не для того, чтобы ставить Марию в неловкое положение. Тем более, она обращается к нему на ?вы?, как её и просил Агмунд, значит, не так уж и презирает, как хочет показать.Танец начинается, и встраиваться в круг поздно. Пары скользят по залу, как снежинки в бурю, и лезть в сердце этой бури, если ты не снежинка и не орёл, не стоит.— Тогда, может, поговорим? — предлагает он, достаёт палочку и левитирует ближе пару стаканов с компотом. — Ты же пьёшь клюквенный компот? Агмунд говорил, он тебе нравится.Только произнеся, Геллерт понимает, какая двусмысленная получилась фраза. Нелепая, можно сказать.Волшебница принимает стакан, но с сомнением вертит его в руке:— Вы не потрудились спросить меня, хочу ли я компот сейчас, — вздыхает Беженарь и опускает подкрашенные чёрные ресницы. Вызов в её голосе сменяется печалью, неожиданно походящей на тоску. — Вам, мужчинам, всё равно, чего хотят женщины. После короткой паузы Мария продолжает с отчаянной решимостью:— Вас Агмунд попросил, да? Он беспокоится о том, чтобы я не предпочла другого? Он… отдаёт меня вам на хранение, как вещь! А если я не хочу хранить ему верность? Я ничего ему не обещала!Геллерт выдыхает сквозь зубы и давит желание выругаться. Понадобилось же Агмунду обхаживать эту отчаянную воительницу за независимость, которая в самом простом жесте внимания видит оскорбление!— Агмунд меня не просил, — подчёркнуто спокойно отвечает Геллерт. — Я сам предложил ему сопроводить тебя, чтобы тебе не пришлось отбиваться от предложений потанцевать. Если тебе хочется уделить внимание кому-то ещё, ты можешь отказаться от моего предложения. Если же ты предпочтёшь его принять, решение хранить верность Агмунду будет твоим собственным выбором. Ведь очевидно, что у нас с тобой может возникнуть только дружеская симпатия.Мария стучит пальцем по хрустальному бокалу. Хмурится. Девушки разочарованно отходят и продолжают разговоры в стороне: здесь ничего провокационного не будет. Грин-де-Вальду даже неприятно, что его посчитали неинтересным зрелищем. Впрочем, этого он сегодня и добивается: чтобы вечер прошёл настолько тихо, насколько возможно.— Знаете, мне всё равно не по себе, — передёргивает плечами Мария. — Получается, меня охраняют, как овцу. Спросив разрешения пастуха. Что с того, что я женщина? Получается, я не способна сама о себе позаботиться?— Он так к тебе не относится, — смеётся Геллерт. — Он превозносит тебя, как богиню. Потому я его и спросил: я опасался, что он воспримет наш танец как осквернение его святыни. Услышав это, Беженарь веселеет. Плечи гордо распрямляются. Похоже, они с Агмундом в самом деле подходят друг другу. Стиану нравится поддаваться и принимать чужие условия, без этого он бы не перенёс такого долгого общения с Грин-де-Вальдом. Вообще не предложил бы стать друзьями, скорее всего. А Марии, кажется, не просто важна независимость: она хочет, чтобы ей угождали, но не смели указывать ни в какой мелочи. Они будут очаровательной парой. Пережить бы только этот вечер Геллерту. Двум диктаторам не поругаться сложно. — А что касается появлений на балу в одиночестве, — добавляет Грин-де-Вальд, — то могу ответить, что на предыдущий бал один пришёл я. Ко мне пристали юноши, любящие кофе, и избили. Я был вынужден три недели провести в больничном корпусе. Так что это мероприятие, опасное и для мужчин тоже.— Приятно видеть, что даже вы можете повзрослеть, — снисходительно улыбается довольная Мария. — В таком случае я не против вашего общества.— Идём, — зовёт её Геллерт в сторону кресел, — на танец мы всё равно опоздали.На этот раз Беженарь соглашается легче, только прихватывает с собой блюдце с закусками. Из рыбы. Теперь точно никто не подумает, что у них роман: на свиданиях, где предполагаются поцелуи, никто рыбу не берёт. Пока Грин-де-Вальд пробирается к креслам вдоль стены, попутно уводя Марию в сторону от слишком резвых танцующих, в голове настойчиво крутится мысль: кто пустил слух о том, что он аристократ? Какая сволочь проболталась? Раз Мария говорит о происхождении Геллерта как о факте, известном всем, значит, это обсудили и не раз. Не может быть, чтобы Альбус его выдал. Он сказал только Агмунду. Да, без разрешения, но Агмунд — с недавних пор не просто знакомый, а друг Геллерта, однажды ему надо было рассказать. Правда, Агмунд сказал Марии. Но отчего-то не кажется, что Мария и Агмунд начали трещать о будущем титуле Геллерта на каждом углу. Агмунд ни с кем, кроме Геллерта и Марии, близко не общается, а Мария — не болтунья.Чтобы не потерять Беженарь в толпе, Геллерт осторожно берёт её за руку и проводит наконец к месту, куда они шли. Чудом удаётся обнаружить два свободных кресла, как раз рядом. Хорошо, что сейчас многие танцуют или собираются компаниями у столов, где стульев нет. Как только выдаётся удобный момент, Грин-де-Вальд тут же опускает руку волшебницы, да и она поспешно отдёргивает ладонь, будто ждала этого.В ушах шумит от музыки. Грин-де-Вальд откидывает голову на мягкую спинку и прикрывает глаза. Так кто же такой языкастый? Кто вообще знал? Изольдоттир и Шульц говорили с его отцом, так что им всё известно. Альбус упоминал, что портал в Мюнхен ему открыл Добрев, так что Добрев тоже мог о чём-то догадаться. Мария и Агмунд.И Рагнар.Чёрт.— Вы совсем обо мне забыли, герр, — капризно поджимает губы Мария. — Вы, насколько я помню, обещали защищать меня от посягательств посторонних мужчин. О чём вы думаете?— О своей репутации, — хмыкает Геллерт, разжимает сжатые от злости кулаки и проверяет, не вцепился ли кто-то взглядом в Марию. — Что обо мне подумают, если увидят с тобой? Решат, что я вознамерился взяться за ум и начать учиться? Хватит и того, что меня регулярно замечают в обществе преподавателя.Смешно, конечно — частью группы, не справляющейся с учёбой в школе, он никогда не был. Геллерт оказался чужим для всех — и для дураков, потому что из-за домашних занятий прошёл всю теорию заранее несколько раз, и для способных и старательных, потому что не видел смысла соблюдать правила и в точности выполнять все задания, этого ему и дома хватило.Мария недовольно покачивает носком туфли, такой же сверкающей, как платье:— Вам это только пойдёт на пользу.Геллерт вздыхает и оглядывает её будто изменившееся лицо. Дело не в помаде и не в накрашенных ресницах. И не в осветлённых волосах. Она сама по себе стала другой. Наверно, когда почувствовала власть над Агмундом. Но и Грин-де-Вальд в школе может быть резче, чем дома, в Германии.— Тебе пошло бы на пользу, если бы ты показывала свой характер поклоннику, а не мне, — цедит Геллерт и окидывает коротким взглядом Альбуса, о чём-то болтающего с Добревым.Вечер обещает быть долгим.Беженарь недовольно скрещивает руки на груди и скучающе косится на иллюзию с давно знакомым сюжетом: об уничтожении детей Солнца и сокрытии детей Луны. Добрев поднимается и ковыляет в сторону выхода. Очень вовремя.— Чем злиться друг на друга, можем подойти к профессору Дамблдору и пообщаться с ним, — предлагает Геллерт, и Марии его идея явно нравится. Им с Марией наперерез мчится Русана в развевающемся красном платье и с завитыми до пуделиного вида кудрями. Подлетает к Альбусу. И уводит танцевать.?Вот что это такое?!? — негодует про себя Грин-де-Вальд, по-дурацки застывая посреди зала. Не понятно, кого сильнее хочется за это отлупить: то ли Русану, которая попросту не способна не делать гадости, появляясь, то ли Альбуса, которому хватило наглости…?Допустим, Альбус просто спасает меня от этого пугала, — успокаивает себя Геллерт, отходя в сторону от круга танцующих. — Она будет думать, что заставляет меня ревновать, и этого ей хватит, чтобы отомстить мне и успокоиться. Но дёрнул же её чёрт выводить меня из себя именно с Альбусом!?— Кажется, сейчас дамы приглашают кавалеров, — удивляет его Мария неловкой улыбкой. — Не хотите со мной потанцевать?Неправильно спрашивает. Конечно, он не хочет. Придётся соврать. Вот если бы она спросила иначе, например, согласится ли он…— Да, — как можно спокойнее отвечает он на жест примирения и протягивает Беженарь руку.Играют стремительный венский вальс. Самый подходящий танец, чтобы успокоиться, превратив злость в энергию движения. Кружиться и не думать ни о чём, кроме точности ведения и того, как бы не столкнуться с другими парами.Некстати лезет в голову мысль, что уже завтра на его плече будет рука невесты и вести придётся Генриетту. Отвлёкшись, Грин-де-Вальд чуть не теряет контроль над обстановкой, но виртуозно уходит от катастрофы в последний момент.Мария ведётся неохотно, будто ей приходится на каждом шагу усилием воли принуждать себя не сопротивляться. Ничего, скоро вернётся Агмунд, и эти двое будут танцевать, как им хочется. — Почему ты не ходишь на танго к Добреву? — спрашивает Геллерт уже после вальса, оглядываясь в поисках Дамблдора. — Он разрешает вести и девушкам тоже. Позвала бы Агмунда, он был бы счастлив.— У меня мало свободного времени, — устало опускает плечи Беженарь, — теперь я вдобавок к своим занятиям учу норвежский. А Агмунд учит турецкий. Нам обоим некогда. Да ещё и экзамены через полгода, от них многое зависит.?От моих экзаменов этого года зависит больше — смогу ли я сохранить право на владение волшебной палочкой, а вот вам, седьмому курсу, бояться нечего?, — так и тянет Геллерта возразить. Он же находит немного времени и на жизнь. Правда, перед ним не стоит задача за полгода выучить новый язык.За десять лет в тюрьме он выучит всё, что потребуется.Откуда-то из-за спины возникает Альбус. К счастью, один. Так тянет уйти с ним в комнату, сесть, укрывшись одеялом, и ни о чём не думать. Примерно всю жизнь.— Простите, что заставил ждать, — произносит он со светской небрежностью и легко кланяется, но окидывает Геллерта коротким извиняющимся взглядом.Наверняка его клятвой на крови пришибло за танец с Русаной. Геллерт ведь был недоволен тем, что Дамблдор принял её приглашение. Пусть и не запретил вслух. Надо будет уточнить, подействовала ли клятва, когда они пойдут в спальню за вещами. Отчего-то садистски хочется, чтобы магия запрета сработала. Хочется, чтобы он страдал. И в то же время хочется его успокоить.— Ты вернулся вовремя, — улыбается Геллерт и спохватывается, что не помнит, обращался ли он уже к Дамблдору на ?ты? при знакомых. Но сказанного не вернёшь. — Мы с Марией как раз искали тебя.— Некоторым стоит поучиться у вас, профессор, — поднимает удручённый взгляд Беженарь. — Стиан, может, вы его помните, обещал, что выберется в школу на бал, и остался на своей стажировке.— Разумеется, я помню Агмунда Стиана. Он друг герра Грин-де-Вальда, если я не ошибаюсь, — успокаивающе мягко отвечает Альбус. — Я полагаю, его мучает сожаление. Мне показалось, он дорожит твоим вниманием.— Я шила это платье и перчатки к нему две недели! — обиженно фыркает Мария. — Ради Агмунда! Сначала я вообще не хотела приходить на бал, когда получила его письмо. Но потом подумала, что это никуда не годится — сидеть на этаже в одиночестве из-за мужчины. И пришла. Чувствую себя теперь дурой: никому нет дела до того, как я выгляжу.— Ты выглядишь обворожительно, поверь мне, — Альбус окидывает её очень правдоподобным восхищённым взглядом. — Ты — самая прелестная Луна, которую я видел.Так вот, почему она весь вечер недовольна всеми, кого видит. Нужно будет написать Агмунду, чтобы, как вернётся, падал в ноги и молил свою повелительницу о прощении. И чтобы не смел являться в школу без пары серёг к её сияющему платью.Беженарь расцветает на глазах. Приятно знать, что хотя бы кто-то уйдёт с бала довольным.***Чемодан готов. Портал прямо в Мюнхен открыт в одном из каминов холла. Добрев, пожелав на прощание весёлых каникул, уходит за поворот, и Дамблдор падает на колени, порывисто прижимая к губам ладонь Грин-де-Вальда:— Прошу, простите меня за танец с Русаной, — в который раз просит он, с мольбой глядя снизу вверх. — Я бы никогда не сделал этого, если бы не желал защитить вас.Оказалось, клятвой его всё же прожгло, но он не подавал виду. Такая трогательная преданность, что от злости Геллерта не остаётся и следа.— Что бы я делал без тебя, — гладит его по щеке Геллерт и целует в лоб. — Думай обо мне. Вот увидишь, эти несколько дней пролетят незаметно.От мыслей о возвращении домой настолько неуютно и страшно, что душа рвётся прямо сейчас сбежать и начать революцию, которую ему напророчили. Но всему своё время.