Глава 50 — Bose (1/1)

— Авада Кедавра!Больше Грин-де-Вальду ничего не снится. Только под утро будит ощущение холода, пробирающего до костей, будто вышел на улицу без тулупа в особенно морозный день. Как ни кутайся в одеяло, теплее не становится. С трудом разлепив глаза, Геллерт тормошит Альбуса и за воротник затаскивает к себе на кровать. С ним тепло. — Можно Вас обнять? — бормочет Альбус, похоже, считающий, что ему до сих пор снится сон.— Можно, — разрешает Геллерт и прячется у него на груди.Довольный Дамблдор прижимает Геллерта к себе. А ноги у Альбуса тоже тёплые. Есть своя садистская радость в том, чтобы засунуть холодную ступню ему под штанину.— Ты маленький кот, — полушёпотом сообщает Грин-де-Вальд. — А я ещё меньше.— Мы котята, — подводит итог едва не мурчащий Альбус и трётся щекой о волосы Геллерта.Рядом с Дамблдором у Грин-де-Вальда искрит в глазах. Кажется, что это солнечный свет пробивается сквозь веки, как дома в Мюнхене, где нет полярной ночи.Видение неясное, его тяжело разобрать. Грин-де-Вальд стоит на широком каменном крыльце, перед ним — площадь, утонувшая в голубом пламени. В море огня стоят люди. Кто-то не замечает огромного пожара, кто-то играет с искрами и смеётся.— Минула середина двадцатого столетия… — собственные слова доносятся до Геллерта будто издалека. — Всего лишь пятьдесят лет назад мы не могли представить…Пламя сверкает, как голубые глаза Альбуса. Взгляд которых не нужно видеть, чтобы почувствовать где-то за правым плечом.Во сне был 1950 год. А шестьдесят один год Геллерту исполнится в 1943.***После утренней тренировки Грин-де-Вальд находит на столе ещё одно новое письмо. Без чьей-либо фамильной печати, что обнадёживает. Но всё равно немного не по себе. Это точно не от Винды, ей Геллерт ещё на предыдущее не ответил. От кого тогда?Конверт подписал аккуратным, правильным, как школьные прописи, почерком. Ну, конечно, это Агмунд. Первое письмо с отъезда в норвежскую столицу Кристианию на стажировку в Министерство магии, если Геллерт ничего не забыл.28 ноября 1898 годаКристианияДорогой друг!Я всё больше уверен (или надеюсь?), что стажировка в норвежском министерстве магии вам бы понравилась. Здесь происходит столько интересного, что в одном письме не уместить! Знаю, вам не нравится перспектива быть министерским работником, но я настоятельно рекомендую вам хотя бы попробовать. Я говорил с Сигердром, он сказал, что ваше германское гражданство не является препятствием, так что вас могут пригласить на стажировку в следующем учебном году. Подумайте об этом. За три недели в министерстве я узнал, наверно, больше, чем за год в школе! Кроме того, даже несовершеннолетним стажёрам можно использовать волшебные палочки!Если вы опасаетесь, что вас не отпустят родители, мы с Сигердром готовы этим же летом посетить германскую империю в ходе нашего путешествия по Европе и поговорить с ними. Школу пропускать не обязательно, стажировки есть и летом!У меня всё хорошо. Мария отвечает не так часто, как мне бы хотелось, но регулярно, что не может не радовать. Я выяснил, что Рождество она не любит, теперь не знаю, стоит ли пытаться подарить ей хороший подарок или поискать для этого другой повод?Что нового у вас? Как идут зимние соревнования?Буду признателен, если вы подсмотрите за соревнованиями седьмого курса. Есть ли у меня шанс сохранить свой авторитет или Аззам окончательно занял моё место?Жду писем и новостейВаш друг Агмунд— Агмунд написал, — сообщает Геллерт Альбусу, только что вышедшему из ванной, и заклинанием призывает из шкафа чистую форму для аудиторных занятий. — Очень настойчиво зовёт в Норвегию работать. Я думаю, он хочет меня затащить в свой подпольный университет, о котором ты рассказывал.Если точнее, об университете говорил Радко. Которому сказал Агмунд. До чего странно получилось: Геллерт сравнительно близко знаком со Стианом уже несколько лет, а про таинственный университет, который неизвестно кто собирается организовать в норвежском министерстве, но про который почему-то много знает Агмунд, Геллерт услышал случайно через очень далёких от норвежских дел людей.— Это может быть полезно для Вашей революции, — задумчиво отвечает Альбус, подсушивая полотенцем волосы.— Отец никогда не разрешит, — вздыхает Геллерт, удручённо опуская руки. — Он пойдёт на поводу у Эккертов, которые хотят меня отправить в немецкое Министерство. Если и пошлёт на стажировку, то туда. А это значит жить два месяца в Берлине, без тебя, в доме, который подарят родители Генриетты. С ней, чтоб она провалилась. Не хочу.Должно быть, Геллерт выразительно огорчается. Альбус поднимает палочку, чтобы заварить себе ещё чаю, но убирает её, подходит ближе, опускается на колени и прижимает к губам ладонь Грин-де-Вальда, сосредоточенно таращась куда-то в никуда. — Вам приснился вещий сон? — вдруг вспоминает он, встрепенувшись.— Да. Один про мою смерть от Авады какого-то самонадеянного подростка, а другой — про голубое пламя на площади и про 1950 год. Мне тогда будет шестьдесят восемь лет. Я же говорил, что у тебя получится воскресить меня.Ещё больше радует то, что в снах о будущем Геллерт ни разу не видел Генриетту. Значит ли это, что от неё удастся избавиться?***Аудитория проведения испытания по колдомедицине, травологии и зельям остаётся закрытой, а ведь обычно студентов приглашают заранее. Мальчики толпятся у двери, пытаясь заглянуть в замочную скважину. Кому-то, судя по похабному хихиканью, удаётся разглядеть юд. Геллерт отстранённо наблюдает за вознёй, подчёркнуто безразлично прислонившись к стене подальше от входа в аудиторию и недовольно скрестив руки на груди. Нашли развлечение: пялиться на каких-то жутких мёртвых девок.?Я боюсь юд?, — наконец признаётся себе Геллерт. Альбус говорил, что их польют зельем, нейтрализующим любовную магию, но это всё равно что входить в клетку к тигру, когда тебе пообещали, что ему предварительно вырвут зубы и когти. Не намного легче. Сложно будет продолжать уважать себя, испытав непреодолимое влечение к девушке. Даже понимая, что это приворот и не более того. Интерес исключительно к юношам позволяет чувствовать себя особенным. А захотеть девчонку, как обычный парень…— Ты всё повторил? — выдёргивает из размышлений окрик Мерьем, усевшейся на полу и разложившей вокруг себя конспекты.— Пристала бы лучше к тем, кто на юд дрочит, — огрызается Геллерт.На потоке 1893 года больше двухсот волшебников и волшебниц, сегодня испытание проходят пятьдесят, а Мерьем — что за проклятие каждый год попадать в одну группу с ней! — постоянно что-то хочет именно от Грин-де-Вальда.— Они безнадёжны, — машет рукой Мерьем, — а ты умный. Так что давай, не стой без дела, повтори хотя бы травологию.И протягивает свой свиток.Дверь аудитории открывается как нельзя вовремя. Любители нечисти бросаются врассыпную и делают вид, что они увлечены конспектами. Не очень убедительно.В коридор выходит преподаватель зельеварения, профессор Акылоджасы, и несёт две небольших коробки.— В этом году команды будут состоять из четырёх человек: двух юношей и двух девушек. Состав команд, как обычно, определит жребий. Девушки заходят первыми, а затем, когда прозвучит сигнал, юноши. Прошедшие испытание студенты будут перемещены через портал в школьный холл. До конца дня им запрещено появляться в учебном корпусе. Следующая команда может заходить в аудиторию, когда имена участников появятся из ящиков, сперва девушки, затем юноши. Вопросы есть?— Никак нет, профессор Акылоджасы! — в один голос отвечают студенты.Преподаватель направляет на коробки палочку:— Късмет!Из каждой вылетает по две записки и взрываются с негромким шипением, как маленькие салюты. В воздухе вспыхивают имена:Елена ХристоваМерьем Умм ТанрыоверНикифор АндреевГеллерт Грин-де-ВальдМерьем торопливо запихивает конспекты в сумку и шагает в аудиторию. Елена, ещё одна вештица, заходит следом. Воцаряется тишина. К двери лезут теперь и девушки тоже: пытаются подслушать или подсмотреть, что там происходит. Геллерт криво усмехается и опирается на другую ногу, расслабив уставшую. Он же и так всем рассказал, что будет: переломы, обезболивание, теоретические вопросы по смежным темам. Почему сначала заходят девушки — догадаться нетрудно. Дураку понятно, что преподаватели решили не готовить противоприворотное зелье сами, а заставить студенток потренироваться.Сигнал для Геллерта и Никифора звучит уже минут через десять. Похоже, отстреляться получится быстро. Повезло Геллерту идти в первой команде, колдомедицину он никогда не любил.Парты сдвинуты к стенам, а посреди аудитории стоит стол с привязанной за руки и за ноги юдой. Бледной, а местами сине-чёрной покойницей в старомодном платье с разорванным подолом. Совершенно не привлекательная. Возможно, если бы не уродующий фасон платья с талией под грудью, её можно было бы назвать… в некотором роде симпатичной. И если бы она не рычала, скалясь и бешено вращая безумными глазами. Геллерт с облегчением выдыхает. Мерьем с Еленой хорошо поработали. Не зря стоят такие гордые.Вот только интересно, что до этого наедине с юдой делали преподаватели-мужчины?— Вашим следующим заданием будет сломать юде руку или ногу, а после приготовить два зелья: одно для обезболивания, со снотворным эффектом, а другое для сращивания переломов, — объявляет ассистент профессора зельеварения, совершенно равнодушный к мёртвой девушке.— Мы приготовим обезболивающее, переломы с вас, мальчики, — решает Мерьем, и вештицы тут же бросаются к столу с ингредиентами.В аудиторию забегает кто-то из дежурных по жилым этажам и срочно требует преподавателей, всех троих. В кабинете остаётся только ассистент профессора Акылоджасы, молодой преподаватель, фамилию которого Геллерт никак не может запомнить.— Нам что, прямо бить её? — изумляется Никифор и неуверенно кладёт руку на колено покойницы.Она дрыгать ногой перестаёт и смотрит заинтересованно. Скалится ещё более жутко. Наверно, она, когда была жива, умела очаровательно улыбаться.Геллерт достаёт палочку и целится в руку юды:— Brechen!Заклинание переламывает тонкое предплечье, как сухую веточку. Успокоившаяся было юда вопит как резаная.Дёргает сломанной рукой.Разрывает себе руку, оставляя в верёвках запястье с ошмётком предплечья.Тянется зубами к верёвке на другой руке.Геллерт оттаскивает от неё остолбеневшего Никифора за шиворот, отшвыривает за свою спину и выставляет вперёд руку с палочкой. Елена прячется под стол. Мерьем атакует юду, но та уворачивается, только стол разлетается в щепки. Озревевшая юда подскакивает на ноги и, не обращая внимания на привязанные к лодыжкам обломки стола, набрасывается на Мерьем.Убить бы чудовище сразу. Но тогда испытание затянется.— Незрящ! — Геллерт применяет первое заклинание, пришедшее в голову, и оттаскивает растерянную юду за длинные белые волосы.Так себе идея. Теперь юда пытается вцепиться зубами уже в него.— Держи её крепче, чтоб я в тебя не попала! — просит Мерьем, нацеливаясь снова.— Бей давай, — цедит Геллерт, из последних сил удерживая за тощие руки существо, обманчиво хрупкое на вид.Чёртова юда изгибается под немыслимым углом и кусает Геллерта за палец, но каким-то чудом ему удаётся не отпустить покойницу.— Петрификус тоталус! — стреляет заклинанием Мерьем.Попадает. Юда застывает, как стояла, полусогнутая и растопыренная. Чтобы вытащить палец, приходится выбить ей пару зубов.Геллерт отряхивается дрожащими руками и только сейчас замечает, как у него стучит сердце. Она же… эта зубастая… руку могла ему с концами отгрызть. А то и сожрать его целиком. Запоздало пробирает настоящим ужасом, от которого ноги прирастают к полу. — Живой? — настороженно спрашивает Мерьем, находит на столе какую-то склянку и подходит с платком. — Дай посмотреть. — Да тут чуть-чуть… Обработка раны вышибает из Геллерта дух хуже укуса. Даже дышать толком не выходит, пока Мерьем не нашёптывает поверх повязки свой вештицкий заговор.— Сходи потом в больничный корпус, — наставляет она. — Шрам может остаться. Мазь нужна. Про Никифора, Елену и молодого ассистента Геллерт вспоминает только теперь. Никто, похоже, не пострадал. Грин-де-Вальд обессиленно падает на стул и подпирает голову здоровой ладонью. А ведь это он оторвал юде руку. Его во всём и обвинят.— Вы хорошо справились, ваша команда получит дополнительные баллы, — сообщает ассистент и улыбается с холодным превосходством. — Теперь займитесь обезболиванием и сращиванием костей. Ваша подопечная травмирована.Одно заклинание преподавателя восстанавливает стол, второе переносит обездвиженную юду на прежнее место и распрямляет её, третье — привязывает обратно. Нужно будет завтра спросить, сбегут ли юды от кого-то ещё.Своё зелье девочки готовят в считанные минуты и вливают нечисти в раскрытый рот. Преподаватель снимает с покойницы парализующее заклинание и колет её длинной иголкой прямо в рану. Никакой реакции. Юда сопит себе, умиротворённо, как в гробу.Повязка мешает держать пробирки, а палец, несмотря на заговор, ноет так, что невозможно отвлечься. Геллерт стискивает зубы и заставляет себя сосредоточиться на задании. И не смотреть на пятно крови, расплывающееся на белом платке. Ещё немного и всё это кончится.— Помочь? — робко предлагает Мерьем.Грин-де-Вальд кивает. Сейчас точно не помешает. Вештица смешивает ингредиенты, которые подготовили мальчики, и подсказывает, что резать или выжимать дальше. Обращается в основном к Никифору, отчего-то избегая смотреть Геллерту в глаза.Отломанная юдина рука прирастает, как была. Восторженный ассистент напрочь забывает про теоретически вопросы, ставит высший балл, добавив немного сверху, и отпускает группу. Так и быть, Геллерт готов признать, что готовиться до помутнения рассудка иной раз полезно, тем более, в их потоке есть те, кому оценка за колдомедицину пригодится. Вот только ноги всё ещё не очень твёрдо держат.— Ты такой бледный. Тебя проводить до больничного корпуса? — вдруг предлагает Мерьем, до неожиданного виноватая.— Проводим, — решает Никифор, — Геллерт поранился из-за того, что мы струсили. На каком ты этаже живёшь? Я принесу твой тулуп.— Да, как-то нехорошо получилось, — вздыхает Елена. — Ты не злишься?— Не злюсь. Всё в порядке, — улыбается Грин-де-Вальд. — Я… высоко живу. Подождите здесь, я дежурного первого этажа попрошу подняться.Сегодня Геллерту определённо везёт. Все так перепугались, что забыли, как юду освободило именно его заклинание. Ещё бы палец, сволочь, не болел, будто его откусили к чертям. Грин-де-Вальд доходит до жилого корпуса, становится невидимым и крадётся к преподавательскому. Неплохо было бы по-настоящему послать слуг. Возможно, ради того, чтобы вокруг него все так крутились, и стоит иногда…— Да вашу мать! — шипит Геллерт, скрывшись в коридоре преподавательского корпуса, где его никто не услышит.Не услышит и не увидит. Можно несколько секунд не держать лицо. Только не слишком долго, злобный шёпот ещё никого не исцелял.— Сука! — одними губами произносит Геллерт, пинает стену и быстрым шагом направляется в спальню Альбуса.Запрыгнуть в сапоги, натянуть шапку и бежать, застёгиваясь на ходу. Осталось немного. Не больше пятнадцати минут пути. Всё закончится.***Весь обед Геллерт не отводит взгляд от преподавательских скамеек. Альбуса нет. Преподаватели зельеварения, травологии и колдомедицины возвращаются мрачные. Альбус оставил в спальне записку, что его вызвали на поиски пропавшего студента. Но другие профессора вернулись. Почему Дамблдора ещё нет?С ним ведь ничего не случилось?Грин-де-Вальд закрывает глаза и вчувствывается в свою интуицию. Опасности нет. Только какое-то неприятное чувство. И отчего-то хочется вернуться в спальню. Геллерт заворачивает свой обед, берёт порцию для Альбуса и быстрыми широкими шагами направляется к преподавательскому корпусу.В самом деле, Дамблдор здесь, стоит у окна, обнимая себя за локти. Не нужно быть ясновидящим, чтобы заметить, как ему плохо. Геллерт запирает дверь, оставляет обед на столе и зовёт:— Альбус! Иди сюда.Тот вздрагивает, оборачивается и подходит, затравленно глядя красными от слёз глазами. Опускается на одно колено и раньше, чем Геллерт успевает задать вопрос, выпаливает:— Я убил студента. Простите.И тут же опускает голову.Он же шёл его искать? Ничего не понятно. — Дай руку, — приказывает Геллерт, протягивает ладонь и уводит Альбуса к кровати. Тот ненадолго встаёт и падает на колени к ногам сидящего Геллерта. Виноватый, будто Агмунда или Винду без приказа зарезал.— Объясни мне, что произошло, — мягко просит Грин-де-Вальд.На Дамблдоре лица нет. Что там случилось? Его кто-то видел?— Я убил пропавшего студента, — повторяет Альбус, сверля взглядом пол. — Я не мог спросить вашего разрешения. Я даже его не спросил, желает ли он умереть. Простите.— Об этом кто-то знает? — полушёпотом спрашивает Геллерт и сильнее сжимает его руку.Судя по тому, что Альбус тут, всё ещё не так плохо. Можно попросить у отца денег на хорошего адвоката. Или ещё что-то предпринять.— Нет, — качает головой Альбус. — Мы были одни. Я позвал остальных, когда убедился, что он мёртв. Все думают, что он просто замёрз.— Если ты уверен… — Грин-де-Вальд гладит напряжённые пальцы Дамблдора и прислоняет его к себе. — Или ты боишься, что тебя могут заподозрить? Расскажи мне всё. Мы придумаем, как быть.— Я нашёл его упавшим с обрыва. Я его узнал, — запинаясь, произносит Альбус. — Это был один из любимых студентов Радко. Он мечтал о службе в армии. Я… я спросил его, в порядке ли он. Он ответил, что у него сильно болит спина и что он не чувствует ног и одну руку. Я понял, что даже если его спасут, он навсегда останется инвалидом. Я заморозил его.— Ты всё сделал правильно. Он бы не вынес такого унижения: быть лежачим больным. Любой на его месте попросил бы тебя, — успокаивает Геллерт и гладит по мягким рыжим волосам, обняв сильнее.Так вот, в чём дело. Альбус жалеет того несчастного. Если бы Грин-де-Вальду не принадлежало такое чудо, как Дамблдор, он сам, сломав спину, пожелал бы немедленно умереть. Ради Альбуса стоило бы жить даже немощным. Без него — нет.— Вы так считаете? — переспрашивает Альбус, замирая в его руках.Такой беззащитный. При всей своей силе, которую пока даже не осознаёт.— Уверен, — Геллерт целует Альбуса в лоб и гладит по плечу. — Я тобой горжусь. Чтобы поступить так, требуется мужество. Конечно, впредь лучше просить разрешения, но если это невозможно, то ты можешь решать сам. Не сомневаюсь, ты способен сделать правильный выбор. Как сейчас.— Спасибо, — бормочет в грудь Грин-де-Вальда счастливый Дамблдор. — Разумеется, Хозяин. Я не посмею своевольничать. Если у меня не будет возможности получить приказ от Вас, я буду руководствоваться Вашими принципами.— Вот и правильно, — чешет его за ухом Геллерт и взмахом палочки приманивает обед со стола. — Давай есть. Ты, наверно, голодный.— Да, — смущённо улыбается Альбус, готовит свою порцию и утыкается в тарелку, до сих пор не решаясь поднять глаза.По нему и не скажешь, что на его счету уже два трупа. Есть в нём до сих пор очарование невинности, ещё не превращённое чужой кровью в хищнический оскал. Ни за что убить двоих и сохранить ангельское выражение лица — это нужно уметь.Грин-де-Вальд забирается на кровать с ногами и всматривается в Альбуса, в его жесты, в опущенные медные ресницы. Что-то изменилось. Он стал увереннее. Подумать только, всего три месяца назад они оба представить не могли, что примерный выпускник Хогвартса станет не только хорошим дуэлянтом, но и убийцей. Серийным, можно сказать, учитывая будущую смерть Изольдоттир.— Знаете, — решает признаться Дамблдор, а уголки его губ подрагивают, будто он не знает, можно улыбаться или нет, — мне понравилось забирать его жизнь. Меня радовала мысль, что в моих руках могут оказаться чужие судьбы. А моя — только в Ваших. И никому, кроме Вас, я не позволил бы решать, заслуживаю ли я наказания за свой поступок.Его слова, его голос, всё больше стихающий к концу речи, не похожи на звук. Они словно доносятся прямо в сердце Геллерта как идея, которой не нужно быть сформулированной и озвученной на каком-либо языке. Идея бьёт, как стрела. Если Альбус скажет ещё хоть что-то, он получит третий труп: Геллерта.— Почему тогда ты переживал? — удивляется Грин-де-Вальд и опускает расслабленную ладонь на плечо Альбуса.Это просто плечо Альбуса под плотной преподавательской формой, а собственническая радость пляшет в сердце, как огонёк свечки на ветру. Его хочется трогать. Чувствовать, что он в самом деле принадлежит Геллерту.— Я не был уверен, что это правильно, — сглатывает Альбус и прислоняется щекой к ладони Грин-де-Вальда. — Он был ребёнком. Он не сделал нам ничего плохого. Вы не приказали мне. И мне показалось странным то, что я убил его, так сказать, с радостью. Как будто давно ждал удобного случая.В его глазах снова вспыхивает злая искорка. Как тогда, на Крите, когда Геллерт рассказал ему про свой сон о первой жертве Альбуса. Дамблдор гасит её ресницами и встаёт, чтобы унести посуду.— Знаете… — вкрадчиво произносит он и замирает у тумбочки. — Раньше… в Хогвартсе… я иногда думал о чём-то таком. Хотя старался не думать. Это всегда было чем-то… однозначно плохим. Чем-то таким, о чём подумать страшно. Для чего ведь служат непростительные заклятия? Для убийства, пыток и подчинения другого своей воле. Всё интересное — нельзя и смертный грех, — Альбус тихо посмеивается, возвращается и целует руку Геллерта, склонившись. — А здесь, в Дурмстранге, когда я принадлежу Вам, я будто просыпаюсь от долгого кошмарного сна. Будто выздоравливаю от длительной болезни, прежде превращавшей меня в тень.— Обожаю тебя, — усмехается Геллерт, роняет Альбуса на кровать, ложится сверху и целует.Никогда ещё Альбус не отдавался его поцелуям с такой страстью, а ощущение власти не прокатывалось столь сокрушительной волной от сердца в голову. У губ Альбуса словно вкус изменился — или это Геллерт стал кусать его сильнее и уже разодрал в кровь? Дамблдор стонет громко, как от порки, и прижимает к себе Грин-де-Вальда так, что временами становится сложно дышать.Отстранившись, Геллерт убирает волосы с его лба и всматривается в его лицо. Что-то точно изменилось. Альбус медленно слизывает кровь с губы и лукаво заглядывает в глаза. Хочет отсосать. Рано. Пусть сначала научится не кончать без приказа.— Как ты переносишь щекотку? — спрашивает Геллерт, просовывает руку под рубашку Альбуса и кладёт расслабленную ладонь на обнажённый живот.— Плохо, — признаётся Альбус, напрягшись. — Сразу пинаться начинаю. А… давайте попробуем? Вас я не пну.— Конечно, не пнёшь, — соглашается Грин-де-Вальд. — Потому что я тебя свяжу.Голубые глаза Альбуса загораются мазохистским предвкушением. В самом деле не пнёт. Даже если не привязать. Геллерт прислоняется губами к его шее, прижимает его руки к кровати и прикрывает глаза. Ему Альбус будет поддаваться всегда. Только он будет делать с Дамблдором что захочет. И никто другой. Любого другого человека Дамблдор способен даже убить.— Сделай подстилку с шипами и раздевайся до пояса, — приказывает Геллерт и отходит за верёвками. — Такого размера, чтобы ты лежал на ней спиной и не мог случайно сползти.— Да, Хозяин.Подчиняется, как всегда, безукоризненно. Расстилает пыточный инструмент, раздевается и садится у края. Ждёт, когда его уложат. Опирается на матрас сильными руками, на которых отлично бы смотрелись следы от плети. Но плеть будет в другой раз. Геллерт роняет Альбуса на шипы и привязывает за руки к изголовью кровати. Затягивает узлы покрепче, чтобы нельзя было вырваться, даже если очень постараться. А после за ноги. — Попался, — хитро улыбается Грин-де-Вальд и снимает с него носки.И с садистским азартом щекочет за пятки. Так долго, что спятить можно, если правда не способен терпеть. Альбус дёргает ногами, весь трясётся, елозит на колючей подстилке, но не смеётся.— Как тебе? — интересуется Геллерт и садится рядом.— Мне понравилось, — удивлённо улыбается Альбус. — Правда понравилось. А можете ещё раз?— Мазохистская ты душонка, вот ты кто, — Геллерт щёлкает его по носу и щекочет снова, но на этот раз за живот и бока.Дамблдор выгибается ближе к рукам Грин-де-Вальда, блаженно закатывает глаза и тихо стонет.— Тебе точно щекотно? — переспрашивает Геллерт, ложится ему на грудь и снова щекочет за талию.Бывает хоть что-то, что этому рыжему извращенцу не нравится? Впрочем, Геллерту давно пора догадаться, что нет.— Да, — коротко выдыхает Альбус, запрокидывает голову и часто дышит, натянув верёвки на руках.Видеть его таким беспомощным и принимающим всё — бесценно. Ему хочется сделать больно.— Сделай мне шипованную металлическую насадку на палец, — приказывает Геллерт и вкладывает в руку Альбуса его палочку.Сосредотачивается он с трудом, но всё-таки создаёт что-то вроде напёрстка на весь палец, в виде кактуса, остроту иголок которого проверять на себе не хочется. Грин-де-Вальд забирает палочку, спускает с Дамблдора штаны и медленно вводит в него палец на всю длину. Пытаться смазывать бессмысленно — кровь смажет. Альбуса выкручивает на кровати, а от его крика на секунду даже становится страшно. Но напёрсток ему, похоже, нравится: отдышавшись, Дамблдор сжимается и пытается насадиться глубже, хотя глубже некуда.— Можно… мне… кончить? Прошу Вас… — сбивчиво произносит он сорванным голосом.?Потом он захочет нож, потом — раскалённую кочергу, а секс со мной его после этого не впечатлит?, — усмехается про себя Геллерт, но в удовольствии ещё сильнее разодрать зад этому рыжему демону себе не отказывает.— Терпи.— Как прикажете.Стоны Дамблдора всё мучительнее, но чем больше крови остаётся на руке Грин-де-Вальда, тем меньше в голосе Альбуса оттенка страдания от боли и тем сильнее это похоже на крики перед самым оргазмом. Хотя слёзы текут в три ручья. Впрочем, и смазкой Альбус уже залил простынь и свой живот.Только Геллерт способен заставить его так страдать и изводиться. Только Геллерт может издеваться над ним, забывая о человечности. Больше никому такое счастье не светит.— Я приказываю тебе кончить.Доведённый до сумасшествия Альбус стирает себе руки не хуже юды. Но у него это получается красиво и по-настоящему сексуально. Приятно видеть, как низко способен пасть человек, тем более такой умный и талантливый человек, как Альбус Дамблдор, стремясь заслужить внимание и быть хорошей вещью. В голову вновь приходит старая мысль, что владение им — большее счастье, чем владение миром.На напёрстке Альбус кончает настолько долго, что у Геллерта устаёт рука. Но когда обессиленный Дамблдор обмякает на кровати, жестокость Грин-де-Вальда просыпается с новой силой: он меняет руку и отдаёт приказ кончить ещё раз.На новом оргазме второе дыхание просыпается и у Альбуса: он стонет до хрипоты и изо всех сил пытается всадить в себя напёрсток до предела откровенно пошло двигая бёдрами. Он идеальный, словно образ, созданный воображением.Стоны стихают, и Альбус откидывается на подушку, не пытаясь сдуть или стряхнуть пряди, прилипшие к взмокшему лбу. Только вскрикивает, когда Геллерт убирает напёрсток.— Я скоро вернусь, — Грин-де-Вальд целует Дамблдора в приоткрытые искусанные губы, относит напёрсток в ванную и зачем-то отмывает руки от крови.Смысла в этом мало: измазаться придётся заново. Геллерт достаёт флакон с заживляющей мазью и криво усмехается с досадой. И как он не вспомнил про чудесное изобретение Генри Поттера днём, когда оно было так нужно?— Это что? — Альбус морщит нос и принюхивается, не открывая глаза, когда Грин-де-Вальд вводит в него смазанный палец. — Может, не надо заживлять? Мне так хорошо сейчас.— А в туалет ты как ходить будешь? С Альбуса, конечно, станется и от такого удовольствие получать, но слишком уж небезопасно, пока он не бессмертный.— А можно я тоже стану бесплодным? — просит Дамблдор, начавший понемногу приходить в себя. — Детей я не хочу, а от спермы только лишняя уборка, когда я так не хочу ничего делать. Я бы лучше вот так лежал всегда.— Знаю я тебя, дай тебе волю, ты всегда будешь с заткнутой задницей лежать, — посмеивается Геллерт. — Можно.Вставать и самому не хочется. Грин-де-Вальд просто обтирает руки от мази и крови салфеткой, а после ложится на плечо Альбуса и собственнически кладёт ему руку поперёк груди. Рассказать ему про юду? Пожалуй, в другой раз. Он будет злиться на всех, кто там был. Пусть сейчас отдохнёт спокойно.***Дурмстранг, 15 ноября 1898 годаДорогая Винда!Ты просила дать тебе совет касательно платья. Я рекомендую выбрать фиолетовую ткань. Несмотря на то, что девушки с твоей внешностью выигрышно выглядят в красном, мне кажется, что твои цвета — яркие и холодные. В фиолетовом ты будешь очаровательна. Кроме того, красный может выглядеть вызывающе на такой юной девушке, как ты.У нас с тобой появляется шанс встретиться зимой: родители моей невесты предлагают погостить в их берлинском доме. Это граф и графиня Эккерт. Может быть, твой отчим Адальберт сможет с ними познакомиться и получить приглашение в гости? Они маглы, но мне известно, что кто-то из их друзей является влиятельным волшебником.Ты уже готовишься к Рождеству? Принято ли в Шармбатоне собирать в течение декабря рождественский календарь? В Дурмстранге несколько отходят от традиции класть сладости в адвентскалендер, мы прячем орехи, записки, открытки или маленькие сувениры.Скоро зимние соревнования закончатся, и я смогу писать тебе чаще.С приветом из ДурмстрангаГрин-де-Вальд