Глава 47 — Войник (1/1)

— Адлер, какого чёрта?! — Радко вламывается в кабинет, едва не вышибая дверь, скрытую в стене.За те несколько дней, что Адлера не было в школе, Радко успел вскипеть от гнева, как чайник. Так ещё и Хульда, караконджала её дери, на вопрос о внезапном тайном браке скривилась и важно заявила, что её личная жизнь Добрева не касается. А тискаться при студентах они, значит, не стесняются!— Радко? — удивляется Адлер и нерешительно поднимается с директорского кресла. — Что случилось?— Что, курва, случилось? — рычит Радко и прижимает его за горло к стене. — Это ты мне сейчас объяснять будешь!— Дай мне заколдовать дверь, и я объясню тебе всё, что захочешь, — мягко просит Шульц и нашаривает в кармане бузинную палочку. — Ты же не против?— На это ты просишь разрешения, — цедит Радко и пихает Адлера к двери. — Ещё спроси, когда тебе можно поссать. А как Изольдоттир в койку тащить, так тебе приглашение не нужно!Гнев вскипает всё яростнее от собственных слов. Радко трёт лицо ладонями и плюхается в кресло Шульца. Пальцы мелко дрожат. А Адлер спокойно выстраивает на входе в кабинет защитные заклинания и подходит, бестолково хлопая светлыми глазёнками.— Какую Изольдоттир? — тихо переспрашивает он и неуверенно опирается на стол ладонью. — Как какую! Жену твою! — бьёт Радко кулаком по столу. — Или ты с бодуна женился и забыл уже?— Милый, ну что ты придумал, — с облегчением улыбается Адлер, опускает глаза и забирается на колени Добреву, — какая ещё жена, ты сам с бодуна.Ласковый, что твой птенчик. Не боится, что ему перья из хвоста повыдергают, если он этим хвостом будет вертеть, перед кем ни попадя?— Ты за дурака меня не держи! — грозит кулаком Добрев, но сам не замечает, как придерживает Адлера за талию, чтобы тот не свалился. — Студенты видели, как ты с ней миловался!— Когда? — якобы поредевшие от мнимой старости белёсые брови Адлера взлетают вверх в недоумении.— Да на прошлой неделе, в воскресенье! Думал, если в птицу превратишься, не узнает никто?!Адлер хоть и молодой орёл, но казался умным. А так глупит! Не станет же он говорить, что…— Случайно не тогда, когда я был у родителей? — усмехается Адлер, обвивает руками шею Радко и прижимается носом к его носу. — Ревнивец мой, надеюсь, ты не пришиб Хульду… опять? Я не единственный здухач в замке, не мог же я оставить вас без защиты от метелей. Но мне приятно, что ты настолько не хочешь мной делиться.Радко застывает, разинув рот, с минуту обдумывает то, что услышал, хлопает себя по лбу и хохочет. На весь кабинет. Да сам он дурак. Сам понимал же, что Адлер уехал, потому и пришлось отложить разговор, а башку свою дурную ломал, будто Адлер… что? Спрятался специально для того, чтобы Хульду пёрышками осыпать? Смех да и только.— Я был готов показать ей, как ручонки свои загребущие к чужим птицам тянуть! — смеётся Радко и щёлкает Адлера по носу. — А она ещё, злыдня, отмахивается от меня, мол, не моё оно дело, что у неё там с мужиками!Из пламени ревности Радко в одно мгновение переносит в прохладу безмятежности. Только Адлер умеет его так быстро успокаивать. И разжигать заново.— А знаешь, — Шульц постукивает пальцем по подбородку, по-мальчишески хмыкнув, — мне кажется, я давно не получал ремня. Кто знает, чем я там в Германии занимался? А вдруг я там с кем-то, прямо под носом у папы… Я та ещё курва, ты же знаешь.Проще поверить в то, что Адлер всерьёз спутается с бабой, чем в то, что он примется блядовать в доме у папки. Собственная ревность кажется всё уморительнее. Надо ж было такое сочинить!— Да таких, как ты, ещё поискать! — кивает Радко, ущипнув Адлера за зад.— Я делал очень плохие вещи дома, в Киле, — нашёптывает Адлер, прижимаясь ближе, — знаешь, какие?— Спал до обеда что ли? — посмеивается Радко.— Хуже! — делает большие глаза Адлер. — Ел пироги. С вареньем.— Ах ты! Бунтовник! Размирник! — шутливо ругает его Добрев. — Ишь, чего удумал! Сладкиши тайком жуёшь! А ещё директор Дурмстранга! Варенье для неженок из Шармбатона и Хогвартса! Готовь задник свой хитър, буду тебя воспитывать.— Может, не надо? — наигранно пугается Адлер, спрыгивает и пытается удрать.Радко ловит его за руки повыше локтей и впечатывает клювом в стол:— Кричал бы ?не надо?, когда тебе пироги несли! — грозит Добрев и не замечает собственную азартную улыбку до ушей.Адлер вертится на столе, как змея, даром что из яйца вылупился. Или не из яйца? Как эти орлята-здухачи на свет появляются? Удержать господина директора не так просто: хоть он и щуплый на вид, а крыла сильные. Ну так ещё бы: хищный птиче. Но и Добрев не лыком шит, особенно если его раззадорить. Пусть и хромой — от него не улетишь! Схватив Адлера покрепче и вжав скрещенные запястья в спину под лопатками, Радко опирается на собственную ладонь и придавливает его вдобавок своим весом. Зря что ли брюхо такое наедал? Теперь птиче точно не ускользнёт, только бестолково пятками размахивать может и локти острые торчат правда как крылья.— Я больше не буду, отпусти, не надо меня пороть! — верещит Шульц.— А ну мълча! — прикрикивает Добрев и бьёт его широкой ладонью по заднице.— Ай, больно! — пищит Шульц и пинает стол.— Как варенье трескать, так зъбите не болят? — посмеивается Радко и сдёргивает с Адлера брюки.Вытащить из директорских штанов ремень — тот ещё трюк, особенно когда этот чёрт изворачивается и пинается. Приходится доставать палочку и применять левитацию.Хлестать его аж руке приятно. Как тогда, когда отжимаешься. В такие моменты веришь, что твоя сила ещё что-то значит. Что она вообще ещё есть. Превратить бессмертное существо в скулящего мальчишку — что-то, да значит.Главное, не думать о том, что он каждый раз чуточку, но поддаётся.— Хватит, Радко! — голосит краснозадый Адлер, выгибаясь навстречу ремню. — Ты на мне живого места не оставишь!— Скажи спасибо, что перья из хвоста не дёргаю! — хмыкает Добрев и бьёт сильнее.Наверно, он никогда до конца не поймёт, зачем это всё нужно Адлеру. Хочет почувствовать, что есть кого-то сильнее его? Говорят, один турецкий султан в могилу закопался, чтобы напомнить себе, что и он — человек. Не спрашивать же. Неловко оно — за таким в душу лезть.— Я… тебе… тоже… варенье… привёз, — выстанывает Адлер между ударами.— А пироги? — цокает языком Радко. — Ни стыда, ни совести! Мало тебя выпороть — придётся ещё и трахнуть.Пирогов Добреву, конечно, надо бы поменьше, а то скоро ни в один комплект формы не влезет.— Спасите! — вопит Адлер и пытается вырваться с новыми силами. Ага, конечно, бегут его спасать и тапочки теряют.Едва Радко успевает хорошо смазать изнутри его подозрительно расслабленную для ?спасите? попу, как в дверь в самом деле стучат. Неужто спасители явились? Адлер, кажется, успел поставить охранные заклинания.— Радко, может… — Шульц вздрагивает, когда в нём оказываются уже три пальца, — может… потом? Вдруг по делу пришли.— Ещё придут. Что у них там, пожар? — недовольно отмахивается Радко, вытирает руки и расстёгивает собственные штаны. — Был бы пожар, орали бы уже.В директорский кабинет очередь не кончается. Хватит Адлеру на каждое тук-тук подрываться, как ошпаренному, никто уважать не станет.— А вдруг там Хульда? — Адлер вытягивает освобождённые руки перед собой и растирает запястья, но не выпрямляется, послушно лежит на столе.— Боишься, съпруга заревнует? — усмехается Радко и неспешно входит в него.Вот специально торопиться не будет. Да хоть министър — постоит, подождёт. Мало ли, какие дела у директора. Адлер протяжно стонет и царапает столешницу. Что-то бормочет о том, что неплохо бы и пожёстче. Сам пытается насадиться глубже и сжимается так, что в глазах темнеет и хочется этого бесстыдника до крови разодрать. Радко замирает и проводит смуглой ладонью по его бледной коже от бёдер до талии и выше, по спине, задирая рубашку. Зелье шейсет старит Адлеру только лицо и руки, на теле кожа мягкая и нежная, как тридцать лет назад, а внутри узко, как, наверно, у мальчишек. И не противно ему со стариком? Радко ведь простой, как полено: все сорок шесть годин на лицето написаны.В дверь молотят настойчивей. Сбивают настрой, вот как всегда. Нужно наконец начать изолироваться от коридора тоже.— Точно Хульда, — удручённо вздыхает Адлер. — Может, я отсосу тебе?— А я никуда не тороплюсь, — фыркает Радко и шире раздвигает бёдра Адлера. — Или ты чего, устал уже? — Я? Устал? — с вызовом переспрашивает Адлер и, будто проснувшись, принимается брыкаться и пытаться вырваться. — Хульда, помоги! Насилуют!— Ори ?пожар!? — советует Радко.Извивающийся на столе Адлер хуже юды. Такой же зубастый, и встаёт на него в считанные секунды, как в юности. Добрев прикрывает глаза и вспоминает одно из их первых свиданий в Болгарии, в доме родителей Радко. Адлер тогда притворялся его школьным другом. Когда ты мальчишка-выпускник, а на тебе прыгает не скрывающийся под зельем орёл Адлер Шульц, долго сдерживаться просто невозможно. Стоит представить свои тогдашние чувства, и по телу наконец пробегает тепло настоящего возбуждения. Оргазм накатывает плавно, почти незаметно. Радко сильнее прижимает Шульца к столешнице и проводит сжатой ладонью по его члену. Адлер восторженно ахает и приподнимается на выпрямленных руках, запрокинув голову. Красавец. Ему ещё летать и летать.— Ты меня чуть не прикончил, — хихикает Шульц, сползая на пол, и ощупывает свой зад непослушными пальцами.Больно, значит. На что-то Радко ещё годится.— Прикончу, если пироги мне не приготовишь, — обещает Добрев.***— Геллерт! — машет рукой Радко, когда юноша выходит во внутренний дворик на дневную тренировку.Альбус, похоже, утром времени зря не терял, пока шёл факультатив: больно у Геллерта физиономия довольная. Хорошие были времена, когда Радко сам прогуливал занятия, чтобы остаться с Адлером.— Я забираю господина Грин-де-Вальда, — сообщает Радко дежурному по седьмому этажу, который всё ещё отвечает за тренировки Геллерта, несмотря на его переезд.— Конечно, профессор, — кивает тот.— А можно я тоже пойду? — подскакивает черноволосый мальчишка с седьмого этажа, лет пятнадцати на вид.— Можно, отчего ж нет, — соглашается Добрев.— Спасибо! — восторженно подпрыгивает тот.Пусть он и обещал Альбусу, что проведёт индивидуальное занятие, Геллерту ж надо с кем-то подраться, а Радко сегодня не в форме, да и со стороны ошибки видней.Мальчиков Радко проводит через холл замка к заснеженному берегу озера, на самую просторную и ровную часть. Грин-де-Вальд мальчишку будто не замечает. Ну, не кривится — и хорошо. Надо бы их познакомить.— Сегодня у нас с тобой, господин Геллерт Грин-де-Вальд, будет свой факультатив. А тебя как звать? — спрашивает Добрев мальчишку.— Садык Нур, профессор, — отвечает тот. — Садык Нур Ибрагим. Спасибо ещё раз, я так давно мечтал позаниматься с вами!Он мелкий совсем, поди и не видел своими глазами, кем раньше был Добрев. А уважает. Добрев прячет улыбку в усы и бьёт посохом по земле, применяя заклинание для расчистки площадки от снега. Белое облако снежинок взметается в воздух и разлетается в стороны, превращая мальчишек в подобие снеговиков. Геллерт сразу же достаёт палочку и чистится, а Ибрагиму хоть бы хны, только отфыркивается и протирает варежкой глаза.— Начнём. Геллерт у нас на шестом курсе, а ты на каком курсе, Ибрагим?— Садык Нур, — серьёзным голосом исправляет мальчик, — пожалуйста, не называйте меня по имени, профессор. Я больше люблю свой лакаб. Он означает ?преданный свету, брат и друг света?. Я на четвёртом курсе.— Добро, — соглашается Радко, — Геллерт, а тебя как называть?В болгарской армии привыкаешь, что фамилия — она для общения со старшими по званию, вот Радко и зовёт всех по имени. Ибрагим, значит, турок, они свой лакаб и правда больше имени любят. Но Геллерт-то в Османской империи не жил. Может не понять, подумать, что это фамилия, а одного его тут обижают, обращаясь по имени. Нехорошо оно — мужика своего друга обижать.— Грин-де-Вальд, — отвечает тот, старательно сдерживая порыв казаться ещё важнее.— Вот и познакомились, — подытоживает Радко, отходит в сторону и жестом просит мальчиков разойтись на исходные позиции для дуэли. — Сегодня мы изучим заклинания, требующие удара по вискам. Они могут повредить противнику слух или зрение, сделать его немым, заставить плакать, лишить способности глотать или даже удушить. Хотя, если хотите убить, лучше просто ударить посохом в висок что есть силы. Сначала научимся касаться легко, чтобы не прикончить друг друга в самом деле. — Преподаватели магического боя запрещают бить в висок, — непонимающе хмурится Садык Нур, — я сейчас научусь, а потом кто-то заметит, и отжиматься мне до конца тренировки за это.— Поставленный удар всегда видно. Да и… — где же Добрев сам этому научился. — В армии такое проходят. И у нас на факультативах иногда. В армии все преподаватели были, поймут, что это ты не от дурости. Я покажу.Руки ещё помнят. Руки многое помнят. Да и как забыть любимый удар? Радко перехватывает посох поудобнее, замахивается сбоку, не будешь специально следить — не заметишь, и точным движением нацеливает наконечник посоха в висок Садык Нура. В мыслях само всплывает первое слово заклинания, но Добрев заставляет себя остановить магию. Рано. Мальчик запоздало оборачивается. И не почувствовал ничего сквозь шапку.— Покажете ещё раз? — просит Геллерт и делает шаг в сторону, чтобы лучше видеть. Добрев перебрасывает посох в другую руку и медленно, предельно технично бьёт в другой висок Ибрагима. Тот вертит башкой и пытается отклониться, но убрать голову из-под посоха не успевает. — Рассмотрел? — ухмыляется Добрев и следующим ударом касается шапки Грин-де-Вальда.Юноша реагирует мгновенно и поднимает свой посох, чтобы выставить блок, но в последний момент опускает и недовольно поджимает губы. Не хочет позволять себя бить, хоть и понимает, что иногда надо. — Теперь сами! — предлагает мальчикам Радко.Грин-де-Вальд атакует первым. Видно, что у него аж руки от нетерпения чешутся. Останавливаться в последний момент ему сложно, но постепенно начинает получаться. Хорошо, что они оба в плотных шапках. Садык Нур замахивается уверенно и азартно, но в полуметре от головы Грин-де-Вальда пугается сам себя и каменеет. Трогает шапку Геллерта осторожно, как хрустальную. — Смелее! — подбадривает Радко Ибрагима. — Не страшно, если выйдет чуть сильнее, главное, не молоти, как дубиной.— А вдруг убью? — зябко передёргивает плечами Ибрагим и выдавливает из себя смешок.— Скорее я тебя, — прищуривается Геллерт, ловит его посох одной рукой, а свой театрально приставляет к горлу под подбородок.Когда Добрев показывает способы блокировать этот удар, дело идёт веселее. Геллерт быстро замечает, что Ибрагим, хоть и младше, но настоящий солдат, и не жалеет, колотит Садык Нура в полную силу. Мальчишки не стоят на месте ни секунды, Добреву приходится перескакивать то туда, то сюда, чтобы уследить за ними.— Меньше выкрутасов, Грин-де-Вальд! Экономь время, не маши просто так! — кричит он одному и тут же хватает за шиворот другого. — Куда полез, самоубиец! Не видишь, ще те убият!Успокаиваются момче только тогда, когда посох Садык Нура улетает в сугроб. Умаявшийся Добрев сотворяет себе скамью, садится перевести дыхание и, отдохнув, продолжает лекцию:— При ударе в висок заклинания нужно начинать со слова ?скрания?. На древнеболгарском это значит ?виски?. Посох может съехать немного в сторону, а это слово сделает магический импульс точнее, направит, куда надо. А дальше добавляете то, что хотите сделать.— А что меняет прицеливание в висок? — озадаченно трёт подбородок Геллерт. — Мы на теории проклятий проходили заклинание ?незрящ?, оно и так зрения лишает.— В общем-то и простое заклинание, как тот же ?незрящ?, может сработать само по себе, если ударить посохом хоть по лбу, хоть по затылку, но придётся сильнее концентрироваться именно на заклинании и результате, которого вы хотите добиться атакой. Долго держать концентрацию трудно, и попусту утомляться не надо, когда можно сэкономить силы.— Это всё тёмная магия, да? — Садык Нур чуть не выскакивает из тулупа от нетерпения снова схватиться за посох.— А ты светлой драться собрался? — хмыкает Добрев.Слышал он о том, как в других школах на дуэлях применяют исключительно белую магию. Даже видел один раз. Смех да и только. К четвёртому курсу пора соображать, что с безобидными атаками ни на кого не нападёшь по-человечески.— Я просто как-то об этом не думал, — Ибрагим утыкается носом в варежку, задумывается и шире распахивает сияющие глаза. — А мы ?незрящ? ещё не проходили. А что ещё есть? А как оглушить? Или сделать немым? А если противник онемеет, он невербальные заклинания всё равно сможет использовать?— Они же невербальные, — снисходительно улыбается Геллерт. — Но многие их произносят шёпотом и могут с непривычки запаниковать, если онемеют. Это заклинание ?немко?. А для глухоты — ?заточный?.Уж кому, как не Геллерту это знать — этого прохвоста глушат по несколько раз за год. Хвала Альбусу — наконец утихомирил его.— И это всё проходят на теории проклятий? — ещё ярче светится Садык Нур и аж на носочки встаёт, вытягиваясь к Грин-де-Вальду.— Да, — кивает довольный Геллерт. — На пятом курсе.— Не бързай радоваться, Садык Нур, на честной дуэли врага ослеплять нельзя, — одёргивает его Добрев. — Вот если на войну попадёшь, там все средства хороши.— А можно сейчас попробовать? Пожалуйста! — приплясывает на месте Ибрагим. — Я не буду бить Грин-де-Вальда после этого, только потренируюсь!— Ты меня достань сначала, — Геллерт снова выбивает посох из рук Садык Нура и с выражением предельной концентрации на лице набрасывается на юношу.Ибрагим не теряется: уходит от удара, пригнувшись, кувырком добирается до оружия, хватает и с размаху целится Грин-де-Вальду в сапоги. Тот чудом успевает перескочить через посох противника и бьёт в руку протыкающим ударом, как копьём.— По вискам давай! — напоминает Добрев. — Скрания!Хорошо дерутся мальчишки. Заглядение. Садык Нур изворотливый, как джинн. Турки — они такие. А Грин-де-Вальд бьёт чёткими безжалостными движениями, как убийца.Смотришь на них, и душа поёт. Забываешь, что сам таким уже не будешь.Посох Геллерта укатывается в сторону. Садык Нур, не веря своей удаче, направляет на него оружие:— Выбирай, Грин-де-Вальд. Зрение? Слух? Или ты хочешь помолчать? Геллерт криво улыбается, глядя на него исподлобья, переводит дыхание и делает полшага навстречу:— Да мне плевать. Знаешь, сколько я глухим дрался и в метель гулял? Я школу с насморком по запаху найду.Зубы заговаривает. А сам чего-то шевелит пальцами в варежке. Радко опирается локтями на колени и подаётся вперёд, всматриваясь.Короткий взмах кистью, и шапка сползает Ибрагиму на глаза. Пока тот мешкает, Геллерт бьёт его в нос, забирает посох и бьёт Садык Нура его же оружием точно в висок.Ибрагим оседает на снег и растерянно шарит руками вокруг, моргая невидящими глазами.— Это… как вообще?.. Это же не твой… почему он тебя слушается? — Плохо слушается, — кривится Геллерт, втыкает чужой посох в сугроб и отходит за своим. — Надо же, ?скрания? правда помогает точно направить магический импульс.— Профессор Добрев, а как снять ослепляющее заклинание?— В больничном корпусе. Пошли, отведу, слепец, — Добрев неспеша распрямляет спину, поднимается со скамьи, трансфигурирует её обратно в сугроб и протягивает Ибрагиму руку. — Пока будем идти, можешь махать перед собой палкой, будто дорогу щупаешь, и бить людей по ногам. Только смотри, чтоб не меня.— Посмотрю, — посмеивается студент и принимается искать посох совсем в другой стороне. — Найду свою белую трость и посмотрю.Кровь из его разбитого носа капает на снег, варежки и тулуп. Ибрагим даже не пытается её утирать. Только восторженно-пьяно улыбается солнцу, которого не видит. Он, наверно, выберет после школы пойти в армию. Дай ему судьба силы не разочароваться.***— Профессор Добрев! — вештица окликает Радко, уходящего из больничного корпуса. — Подождите. Вы ещё не проходили осмотр в этом году. У вас есть время сейчас?— А куда деваться, пошли, — вздохнув, соглашается Добрев, вешает тулуп обратно и поворачивает в кабинет дежурной.Хорошо, что не успел сапоги надеть.Стало быть, и новенькие его уже в лицо узнают. Приятно, когда слава бежит впереди тебя, особенно если сам уже лет пять как не бегаешь.— Раздевайтесь и ложитесь на живот, — командует девчонка, тянется за его картой и пролистывает, мрачнея на глазах. Радко проворно снимает форму, устраивается на кушетке и стискивает зубы. Каждый год одно и то же. А новенькая, поди, понастырней будет.— Ногу отрезать даже не предлагай, — опережает Добрев уже раскрывшую рот вештицу. — Давай, смотри на меня, не в бумаги. Сделаем дело и разойдёмся.Молодая вештица со сдержанным недовольством захлопывает личное дело, подходит, вытягивает перед собой руку, ровно, как по учебнику, и начинает осмотр. Понятливая.— Беспокоит что-то? — отрешённо произносит она заученную фразу.Тьфу.— Кур плохо стоит. Через раз. А так всё как обычно.Растопыренная ладонь вештицы опускается к пояснице. Так низко, что касается кожи. А сама девчонка стоит, носом дёргает.— Вы знаете, в каком возрасте у вашего отца начались проблемы с потенцией?— Хм… — Радко подкладывает ладони под голову.Мамка с батькой начали спать в разных комнатах, когда батьке было под шестьдесят. Тоже рано по меркам волшебников. Но это ещё ничего. Радко-то всего сорок шесть.Семь лет спустя батька помер. А вскоре и мамка за ним в могилу прыгнула.— Пятьдесят с гаком ему было. На десяток годин больше, чем мне сейчас.— Когда вы начали спортивную карьеру?А это-то тут причём?— В двадцать шесть. Как из армии вернулся.— Долго служили в армии?— Восемь лет. Из них год был на войне.— Ногу вам разбили в сорок один, — подсчитывает вештица, а рожа кислее и кислее, — то есть, восемь лет в армии, из них год на войне, и пятнадцать лет спортивной карьеры в области магического боя. Профессор Добрев, вы профессиональный дуэлянт. Вы представляете, сколько раз вас проклинали за эти годы? Ваше здоровье не в таком плохом состоянии, как могло бы.Ручонка беспокойная так и тянется к колену. И чего она нового может там разглядеть?Отдёргивает. Шагает к столу.— Вам сварят зелье. Приходите завтра за ним. Будете принимать каждый день утром и вечером. Можете одеваться.— Чего за зелье-то?Вот и приехали. На микстуры сажают. Ей-богу, будто это он вдвое старше Адлера, а не наоборот.— Для вашей ноги.— Моей ноге ничего уже не поможет, — отмахивается Добрев. — На кой чёрт травиться?— Чтобы не стало хуже, — выдыхает сквозь зубы недовольная вештица. — Вы же против ампутации.Вот режет им глаз его несчастная нога!— Утром будет уже готово?— Да, можете зайти сразу после завтрака, — кивает вештица, успокоенная его сговорчивостью.После едкого запаха настоек, пропитавшего стены больничного корпуса, морозный воздух кажется вдвое чище и свежее, чем обычно. Радко выхрамывает на крыльцо, опираясь на посох, и потирает разнывшееся колено. Всё переживания виноваты. На душе как-то гадко. Малко гаже, чем в прошлом году. После осмотров всегда так. Целый год ходишь здрав, ну, почти, а к этим дьяволицам попадёшь — выползаешь хворый, хоть сразу на кладбище.Отравился Радко этим воздухом в своё время. Нельзя ему по госпиталям ходить.Снег уютно скрипит под сапогами, проседает, как мягкий ковёр. Как оно так — ступать по снегу и не чувствовать, как бодро отскакивают от него подошвы или как проваливаешься по колено, будто плывёшь?На пороге Добрев отряхивается заклинанием и утирает лицо шапкой, мокрой от подтаявших снежинок. Адлеру нужно будет сказать про зелье. Всё равно заметит.За что Адлеру такое ярмо на шею? Он заслужил нормального мужика. А не калеку, которого сперва год на ноги ставишь, а потом…?Курва! — Злится на себя Радко. — Что за мысли дрянные целый день! Будто дед стар!?Как батька говорил, старость — она и в двадцать бывает, если бороду седую отрастил, на девок не смотришь и вино не пьёшь. Такая беда Радко не грозит: чтоб на Адлера не смотреть, надо глаз не иметь, а с глазами у Добрева бед отродясь не было, хоть и не орлиные.***На зимние соревнования Радко бессовестно опаздывает. Пока переоденешься, пока перекусишь, то да сё. Сегодня у четвёртого курса, у тридцати студентов, которым выпал жребий идти первыми, испытание в горах: проверка знаний и умений по нумерологии, древним скандинавским рунам, теории проклятий и трансфигурации. Найти клад с артефактами, вскрыть заколдованный замок, расшифровать свиток с подсказками, снять проклятие и преобразовать артефакт так, чтобы им можно было пользоваться по назначению. Непросто же было Добреву превратить солнечный камень в ботинок! Да ещё и так, чтобы его потом удалось восстановить заклинаниями из учебников. Зато детям будет весело. И второму преподавателю трансфигурации, которому Добрев не рассказал про последовательность обратного преобразования, чтобы посмотреть потом на его физиономию.В пещеру, где проводятся испытания, Радко переносится через портал. Удобно оно, когда иногда что-то делают за тебя. Студенты уже развели костёр, возвели магический барьер от ветра и уселись на расстеленных тулупах вокруг сундука. Ломают головы над свитком. Стало быть, главное веселье впереди.— Радко, ты живой! — радуется Арман, преподаватель теории проклятий, с кряхтением поднимается на ноги и оттаскивает свою скамью в сторону, чтобы освободить Добреву место у преподавательского костра. — Я уже думал, ты решил детство вспомнить и пешком в горы бежать.— Я б тогда не заблудился, — пожимает ему руку Добрев и сотворяет собственную скамью. — Мой поток имел отлично автоматом по магической географии, помнишь? Да и кто тебя по болгарским лесам искал, когда ты забыл, где засаду на османов решил устроить?— А тебе и приятно припомнить промах старшему по званию? — недобро прищуривается Арман.— Никак нет, товарищ полковник! — вытягивается в струнку Радко, улыбаясь уголками губ. — Виноват.— Вольно, майор Добрев, садись, — разрешает Арман и пододвигает его скамью ближе к костру. — Где был-то?— Да лекарши за хвост схватили, когда студента после тренировки отводил, — выдыхает Радко, подстилает тулуп и устраивается, вытянув ноги к огню. — Нога моя им не нравится. Что старые, что новые, всё одну песню поют.— Так может по делу поют? Пироги будешь, кстати? С олениной.— С пирогов и надо было начинать! — потирает руки Добрев. — Теперь зелье велят пить. Надо, говорят, чтоб не отрезать.Отъелись они оба с Кёлером на гражданке поперёк себя шире. Вот она, жизнь спокойная. Арман, правда, по дуэлям не бегал, честно в армии служил, сорок лет, как порядочный солдат, если сложить обязательную службу на родине, в Германии, со службой за деньги в Болгарии.— А чего не хочешь протез? — спрашивает Арман, протягивая свёрток. — Вырезал бы на нём руны, бил бы, как посохом. Здорово же. Тебе бы и в спорт вернуться разрешили.— Сроднился я с ней, понимаешь? — хлопает себя по бедру Радко. — Сорок шесть лет вместе — не шутки. Столько не с каждой бабой проживёшь.— Твоя правда, — кивает Арман и забивает трубку. — Я со своей женой так и не привык жить. Спокойней как-то, когда я тут, а она с детьми там. Может, и плохой я отец, но лучше так, чем как кошка с собакой и чтоб дети это видели.— Они у тебя в Германии сейчас? — морщит лоб Радко, пытаясь вспомнить.Кёлер что-то говорил о том, что младший сын хочет в немецкий университет, да и сел Арман в этом году на корабль раньше Радко, не в Болгарии.— Да, моя давно просила их перевезти. Вожжа под хвост попала на старости лет, надоела ей Болгария, захотела с моими родителями жить. Они-то не против, дом большой, но хлопотное дело — переезжать.Радко доедает пирог, рассеянно глядя на пляшущие языки пламени, тоже достаёт трубку и вдумчиво забивает. Вот и Кёлер о старости заговорил.— Она ж моложе тебя лет на двенадцать, — вспоминает Радко. — Ровесница моя или чуть старше. Какая из неё старуха?Студенты радостно шумят. Что-то разгадали. Помощник Кёлера отбегает проследить, не собрались ли юные черти убиться, криво снимая проклятие. Арман глухо прокашливается, ворошит табак в чаше трубки и задумывается:— Да не знаю, как вышло, что я стал так её звать. На мать мою сделалась похожа, будто сестра родная.Трубка не хочет раскуриваться, пара затяжек — и тухнет. Нет у неё настроения сегодня. Радко вытряхивает табак обратно в мешочек и убирает в карман.— А чего папка твой помер? — спрашивает вдруг Арман. — Тоже ж молодой был. Как я сейчас, вроде.— На пяток годин был тебя постарше. Малко за шестьдесят перевалило. Болело у него что-то. Пятка, по-моему. С крыши сарая упал, об мотыгу ударился ногой. Вештицы сказали, что от этого последняя хворь пошла. У него ступня в последние годы опухла сильно.Вот отец у Радко до конца красивый был. Худой. Не распустил себя. Разве что перед смертью отощал лишнего, ну так отощаешь, когда не ешь почти.С места подрывается второй профессор трансфигурации. Пора и Радко идти смотреть, что студенты придумали. Надо было Альбуса с собой позвать, ему бы на пользу пошло.Среди мальчишек этой группы оказывается и Садык Нур. Вертит в руках ботинок, просит друга перечитать свиток, тычет пальцем то в подошву, то в шнурки, и тут его осеняет!— На шнурках наконечники каменные! Зуб даю, это камень, а не металл! Давайте из наконечников сделаем что-то по форме как солнечный камень, а потом поймём, что дальше делать. Кто-нибудь умеет камни преобразовывать?— А кожу с ботинка куда девать? — чешет палочкой нос другой мальчишка.— Может, кожа — это чехол? — предполагает третий. — Как мешочек? Тогда понятно, зачем шнурки.Сообразили, стервецы. Арман пусть ставит, что хочет, а Радко им за одну только смекалку баллов накинет. Если солнечный камень булыжником не оставят.***22 ноября 1898 годаДоброго вам дня, господин и госпожа Шульц!Докладываю вам об успешном прибытии Адлера в школу. Вместе с ним успешно прибыло варенье, большая вам благодарность. Снегом нас не занесло, но с Адлером мы смотрим вперёд увереннее и смелее.Он тоже хочет написать пару строк, и я отдаю перо ему.— Будешь уходить — запри дверь, — просит Добрев Адлера, целует его в волосы и забирается под одеяло.День выдался сложным, аж глаза болят от усталости.