Глава 46 — Наши дни — это дни войны (1/1)

— Tími, — проверяет Альбус, пусть он и привык просыпаться в 5:20, за полчаса до преподавательского подъёма.С тех пор, как Геллерт переселился в его спальню, они стали ложиться и вставать на полчаса раньше, чтобы точно хватало времени на всё. Странно, что Альбус до этого не додумался сам, должно быть, его пугала перспектива подниматься едва ли не ночью. Зато теперь он получил возможность собираться без спешки и начинать новый день полностью подготовленным: к десятиминутным сборам по внутреннему распорядку Дурмстранга он так и не привык. Не говоря уже о том, что у него освободились пять минут на чашечку утреннего чая: выходить на часовую тренировку голодным как охотник чревато порывом съесть поверженного противника сразу после дуэли.Не потому ли в Дурмстранге все так яростно сражаются по утрам?Воображение рисует образы до странного яркие и знакомые, будто из прошлой жизни или книги, прочитанной так давно, что название стёрлось из памяти: падение врага на снег, потемневшая от крови одежда, кровь на снегу, на чужой безжизненной руке. Довести бы хоть раз дуэль до естественного завершения — убийства…Альбус потягивается, садится, обнимает плед и мечтательно улыбается. Сейчас, когда первый испуг после убийства бродяги прошёл, на его место приходит невероятное ощущение собственного могущества, силу которого Альбус прежде не мог себе представить.?Надеюсь, Геллерт гордится мной?, — Дамблдор целует матрас, трётся о него щекой и наконец встаёт.На длинную красную полосу обожжёного пореза льётся горячая вода, и с ней по руке медленно растекается приглушённая боль, а по груди — тепло воспоминаний. Дамблдор сжимает кулак и с трудом удерживается от того, чтобы разодрать рану заново. Точно не устоял бы, если бы не запрет Грин-де-Вальда. Многое Альбус сейчас отдал бы, чтобы отдаться ему. Но Грин-де-Вальд уже разрешал кончить вчера. Сегодня может решить, что Дамблдору нужно снова учиться терпению.Альбус запрокидывает голову и тихо вздыхает. Он будет благодарен за всё. И в первую очередь за то, что его лишили права распоряжаться собой.После душа — как же чудесно располагать временем, чтобы полностью привести себя в порядок — Альбус одевается только до пояса и садится за стол: пить чай и ждать. Вдруг Геллерт уже с утра что-нибудь прикажет?Похоже, не сегодня: Грин-де-Вальд поднимается с постели мрачный, как небо перед бурей.— Всё в порядке?.. — аккуратно уточняет Дамблдор.Грин-де-Вальд останавливается, смотрит потухшими глазами, собирается что-то сказать, но меняет решение и просто уходит в ванную с формой в руках, бросив короткое:— Потом поговорим.Дверь с грохотом захлопывается. Он зол. Но не на Альбуса, иначе сказал бы сразу. Сказал бы ведь? Он же знает, что Альбус не пойдёт против его воли, не сможет.Именно поэтому дальше Дамблдор не расспрашивает. Грин-де-Вальд этого не хочет.На сердце неприятно давит предчувствие перемен к худшему, как тогда, когда папу арестовали, а мама всё никак не могла объяснить, что произошло. Было только понятно, что это очень плохо и что прежней их жизнь уже не будет.Дамблдор собирается было спросить, уйти ли ему или дождаться, когда Геллерт оденется, но тот не любит, когда с ним разговаривают через дверь. Поколебавшись, Альбус оставляет записку:Прошу прощения за самовольно принятое решение покинуть спальню: мне показалось, Вы хотите побыть в одиночестве. Если я был неправ в этом (или в чём-то другом), пожалуйста, дайте мне знать как можно раньше.Ваш АльбусПальцы, застёгивая пуговицы, мелко дрожат. Сегодня понедельник. У Геллерта сложный факультатив. Когда он сможет и захочет поговорить?***Разминка заканчивается, и приходит время дуэлей. Тяжесть на сердце немного отступает, дрожь уже не бьёт, только тревожное ожидание. Альбус вытирает рукавом, припорошенным снегом, горячий лоб и оглядывается в поисках профессора Армана Кёлера — преподавателя теории проклятий. Первого коллеги, с которым он познакомился на корабле Дурмстранга. Радко посоветовал именно Кёлера вызвать сегодня на первую дуэль и предупредил, мол, не пугайся, не плачь и не обижайся, если вдруг чего, Арман не злой, просто рука тяжёлая.?В Дурмстранге столько преподавателей боевой магии, полторы сотни наверно, а лучшими дуэлянтами почему-то считаются преподаватели чего угодно, но только не дуэлей?, — усмехается про себя Дамблдор, стремительно шагая через внутренний дворик к Арману.— Профессор Кёлер, вы ещё не заняты? — бодрым голосом осведомляется Дамблдор.— А ты что ль хочешь со мной подраться? — смеётся Кёлер. — Ну, давай! Крепче за посох держись, ещё улетишь!?Как бы вы не улетели, профессор!? — раззадоривает Альбуса его снисходительность.Арман атакует сразу же, ещё до сигнала к началу первой дуэли. Дамблдор в последнюю секунду успевает поставить блок и применить контрзаклинание. ?Мне послышалось или посох правда треснул?? — проносится мимолётная мысль, но Альбус тут же выбрасывает из головы всё лишнее. Кёлер наносит сокрушительные удары один за другим, тут без зубов недолго остаться, если считать гагрите.Избиваемым младенцем, впрочем, Альбус себя тоже не чувствует — не то что в сентябре. Предельно сконцентрировавшись, он успешно атакует Кёлера в ответ чередой дезориентирующих заклинаний, которые тот, замешкавшись, пропускает. Не успевший отбиться Кёлер пошатывается, отходит назад, путаясь в собственных ногах, и чудом не сваливается в сугроб.— Погоди немного, дай вздохнуть, — просит Арман и опирается на посох, тяжело дыша.— Разумеется, — кивает Альбус и оглядывается по сторонам, пока его противник пытается проморгаться и встать на ноги твёрже.?Может, зря я его по голове шарахнул? — не к месту просыпается стыд. — Он немолодой уже...?Увы, Кёлер приходит в себя слишком быстро и снова набрасывается без предупреждения. Альбус реагирует сразу же и, не думая, отражает нападение самым надёжным защитным заклинанием, которое знает. Не зря. После очередного внушительного удара, усиленного мощным импульсом тёмной магии, защита Дамблдора рушится и раздаётся уже вполне отчётливый треск.?Только бы посох, а не рука?, — мысленно взывает к неведомым силам Дамблдор. Левую кисть отгибает и скручивает под немыслимым углом, а в подбородок под натиском посоха прилетает собственный правый кулак. Хорошо, что в варежке.— Вот тебе урок, — посмеивается Арман и простым заклинанием отшвыривает оружие Альбуса в сторону, — не жалей противника. Кому плохо, тот языком не болтает. Прям как ты сейчас. Живой?— Да, не стоит беспокойства, — с напускной небрежностью отвечает Альбус и под сигнал к окончанию первого сражения плетётся подбирать посох. — Надеюсь, вы не откажете мне в реванше через пару дней?— Всегда готов! — весело прощается будто вовсе и не уставший Арман.— Чего нос повесил? — догоняет Альбуса Добрев. — Ты держался хорошо, я тобой горжусь!Боевой азарт стихает, и теперь Дамблдор кажется себе настолько жалким, что даже в словах Радко слышится сочувствие, как к больному.— Я проиграл, — пожимает плечами Альбус, — ещё и запястье растянул, похоже. А посох — чуть не пополам.Незначительное поначалу жжение переходит в острую боль при самых незначительных попытках пошевелить пальцами, а сами пальцы немеют и вдобавок мёрзнут, как если снять варежку на улице. Есть в этом что-то неправильное. Чего Дамблдор не должен допускать никогда.— Не пополам же! — весело подмигивает Радко, помогает отряхнуть посох от снега и хлопает Альбуса по правому плечу, — Арман мог и сломать. Как и руку. Так что ты легко отделался, и, я считаю, это повод для гордости! Теперь ты готов начистить физиономию Хульде.— Что? Сейчас?! — от неожиданности Альбус давится морозным воздухом и долго кашляет.С одной боеспособной рукой? С посохом, который вот-вот разлетится в щепки? Против Изольдоттир?!— А ты как думал? — усмехается Добрев, поглаживая чёрные усы. — На ногах стоишь — значит, драться можешь. Потом научу тебя посохи чинить. Только ты не привыкай оружием разбрасываться. Хороший волшебный инструмент — он как жена, один на всю жизнь должен быть.Растерянность, очевидно, читается у Альбуса на лице, раз Добрев решает провести дополнительный инструктаж немедленно:— Держи мой посох, можно одной рукой, вот так, перед собой, заслоняйся им. Скажи мне, момче, чем твоя рука отличается от палки, окромя пальцев?— Хм… — задумывается Альбус, крепче стискивая неожиданно лёгкий для такого внушительного вида инструмент, — моя рука… сгибается?— Во, вари главата! — радуется Добрев и стучит по посоху увесистым кулаком. — Видишь, руки-то у тебя не из дерева. Гнутся, значит. Если удар одной только силой не выдержать, гаси его: плечом, локтем. Назад отклоняйся. А расколотишь посреди боя посох — где тебе в поле новый искать? — Понял, — коротко и твёрдо отвечает Альбус.Новый посох совсем не хочется. Дамблдор так полюбил тот, который уже выбрал его. Белый с красным рубином, кровавой звездой озаряющим тусклое северное утро. Осиновый. Для самых искусных дуэлянтов. Осина не могла в нём ошибиться. Альбус возвращает посох Добреву и снова берёт свой. Шерстяная варежка цепляется за щепки, и от этого почему-то больнее, чем от растяжения. Будто в посохе живёт эхо его, Альбуса, души, и от чужих рук эта вещь страдать не должна. Не это ли чувствует Геллерт, когда слушает, как трудно было Альбусу дома с матерью?— Давай, иди к Хульде, сейчас уведут, — подбадривает Радко и напутственно поднимает крепко сжатый кулак. — Вперёд!В первый раз против Изольдоттир Альбусу хотелось выйти более подготовленным, но Радко прав: война не состоит сплошь из удачных моментов. Если он хочет служить Геллерту и принести ему победу, нужно учиться сражаться по-настоящему. Пока Альбус в сознании, он может атаковать.На раздумья уходит слишком много времени: пока Дамблдор убеждает себя и строит внутреннюю идеологию, его обгоняет профессор Эдер и первый предлагает Изольдоттир дуэль. Но не успевает Альбус начать ругать себя за медлительность, как Эдер оборачивается на него и внезапно меняет решение:— Альбус, извини, я тебя не заметил. Конечно, я тебе уступлю, о чём речь! — с радостью и даже с облегчением произносит Эдер и, пряча взгляд, скрывается, выкрикивая имя кого-то из дежурных по этажу.Изольдоттир молча смеряет Дамблдора оценивающим взглядом и, кажется, остаётся недовольной. Или ей солнце слепит глаза?Вот он. Первый рубеж, к которому готовил Радко. Должно быть, первый по-настоящему опасный противник Альбуса. Дамблдор сглатывает и непроизвольно проводит большим пальцем по некогда гладкому дереву цвета слоновой кости.Гул голосов стихает, отдаляется и наконец глохнет, а вместе с ним уходит в небытие шёпот сомнений. Навстречу широкими чеканными шагами выходит высокая волшебница жёсткими чертами бледного лица, профессор Хульда Изольдоттир, та самая, дерзнувшая допрашивать Грин-де-Вальда и применять к нему Круциатус. Та, кому предначертано умереть от руки Дамблдора.— Готовы, профессор Дамблдор? — холодно и резко спрашивает Хульда.— Да, — так же чётко отвечает Альбус и нападает первым.В отличие от Армана Кёлера, Изольдоттир не получается даже задеть. Она тенью ускальзывает в сторону и тут же наносит ответные удары такой силы, что без тренировок Добрева от посоха Альбуса уже осталась бы одна труха. Или пепел.?Возьму у Изольдоттир пару уроков?, — отстранённо подмечает Дамблдор и вновь концентрируется на дуэли. Хульда безжалостна и бесстрастна, как наёмный убийца. Альбусу необходимо стать таким же, чтобы победить.— Вы открываетесь, — металлический посох касается тулупа Дамблдора около талии. — Будьте внимательнее. Врагу достаточно одной ошибки, чтобы уничтожить вас.Альбус не отвечает. Только прищуривается и пристальнее следит за Изольдоттир. Однажды ошибётся и она. Вариант попасть посохом по её ногам, работающий со многими другими преподавателями， Дамблдор отметает сразу. Стоит шагнуть вперёд — Изольдоттир делает шаг назад и полшага вбок, сохраняя удобную ей дистанцию. Хульда предугадывает все его действия наперёд, а стандартные блоки, даже сложные, её посох ставит будто сам. В голову, как Добрев? Или в корпус?Посох проносится прямо перед лицом Дамблдора.— Опять открываетесь, — отчитывает Изольдоттир, — я могла отправить вас в больничный корпус до конца семестра. Соберитесь.От холода и напряжения сводит челюсть. Боль в растянутой руке не уходит, но теряет всякое значение в сравнении с целью: попасть по Изольдоттир хотя бы раз. Удастся сейчас — удастся ещё.— Не берегите посох, он вам не родное дитя, — Изольдоттир бьёт парализующим заклинанием точно в правую, здоровую кисть Дамблдора, и вся рука повисает безжизненной плетью. — Руки у вас всего две, а посох вы можете каждый год покупать.?Чёрт?, — произносит одними губами Альбус и морщится, но из последних сил стискивает пальцы левой руки. Запястье обжигает режущим холодом. Дамблдор уже не пытается беречь ни его, ни оружие. Всё внимание поглощает единственное стремление — добраться до Изольдоттир. Внутренний дворик и стены замка мутнеют и растворяются, есть только образ врага, ясный, как цель.Хульда поворачивает голову на звук сигнала окончания тренировки, и Альбус сносит с её головы шапку. Волшебница точным движением руки ловит шапку и, если Альбусу не мерещится, скользит по нему одобрительным взглядом.***Нелепые попытки Дамблдора самостоятельно выбраться из тулупа Грин-де-Вальд пресекает на корню.— Вы не представляете, насколько мне неловко, — краснеет Альбус, наблюдая за тем, как Грин-де-Вальд предельно аккуратно вынимает его левую руку из рукава.Хорошо хоть для расшнуровки и снятия ботинок Геллерт использует волшебную палочку, иначе Альбус точно провалился бы сквозь землю от стыда.— Такое бывает, — по-прежнему отстранённый Грин-де-Вальд целует его в макушку, медленно стягивает через голову гимнастёрку с нательным бельём и привычным жестом ловит парализованную правую руку. — Радуйся, что тебя раздеваю я, а не Добрев. Это ты с кем подрался?— Запястье растянул с Кёлером, а потом уже к Изольдоттир пошёл, — признаётся Дамблдор с затаённой гордостью.Чтобы снять брюки, Геллерт роняет его на спину и задирает его ноги к потолку. Есть в этом что-то унизительное. Жаль, Геллерту нужно торопиться к завтраку.— Кто победил?— Мне казалось, что они, но Радко так не считает. По его мнению, в оба раза вышла ничья. И… Хозяин, я сам могу помыться, — вяло упирается Альбус, пока Геллерт за локоть ведёт его в ванную, больше из смущения, чем из желания во что бы то ни стало продемонстрировать самостоятельность.Ведь это Дамблдор должен приносить пользу. Он должен заботиться о Геллерте, а не создавать ему дополнительные заботы.— Ты не разговаривай, а залезай, — прикрикивает на него Грин-де-Вальд, заталкивает в ванну и подворачивает рукава, — ты какой водой моешься?— Горячей, но не обжигающей. Или… сделайте, как Вам нравится.Забраться без рук оказывается не так уж и сложно: пока сухо — не скользко. Выкарабкиваться будет труднее.— Ничья — это очень хорошо. Особенно с Изольдоттир. Ты молодец, — улыбается одними губами Геллерт, достаёт палочку и сотворяет воду чуть прохладнее той, к которой привык Альбус.Занимаясь волосами Дамблдора, Грин-де-Вальд трогательно старается не залить лицо Альбуса водой и мылом. Мать и то так себя не вела.— Я хочу попросить её о тренировках. Вы не против? — спрашивает Альбус, жмурясь от удовольствия.Если бы ещё рука Геллерта пожёстче схватила его за волосы...— Думаю, это правильно, — выносит тот решение. — Я не помню никого, кроме Добрева и Шульца, кто её побеждал, и, по-моему, Шульцу она поддаётся.— Спасибо. И за то, что заботитесь обо мне. Вы идеальный, правда, — полушёпотом произносит Альбус, всматриваясь в синие глаза Геллерта, потемневшие от дурных мыслей.Грин-де-Вальд сосредоточенно трёт Альбуса намыленной жёсткой мочалкой, мыслями явно витая где-то далеко. Само по себе пренебрежительное отношение с его стороны Альбусу всегда нравилось, но наблюдать за тем, как Геллерта изводит тревога, и не знать причины становится невыносимо. Только его решение ?поговорим потом? удерживает Альбуса от попытки спросить ещё раз. Остаётся молча разглядывать узоры мыльной пены, расплывающиеся по воде.На письменном столе ждёт сова с посланием. Геллерт закрывает окно, укутывает Альбуса в сухое полотенце и одеяло, разворачивает ему пергамент с письмом, забирает свою форму для аудиторных занятий и уходит мыться.?Надеюсь, мне скоро залечат руки, — вздыхает про себя Альбус, устраиваясь на кровати поудобнее. — Какой из меня слуга, если мой владелец окажется вынужден ухаживать за мной??Почтовая сова, очевидно, не желая наблюдать это безобразие, сразу же засыпает, добравшись до своего насеста.Хогсмид16/11/1898Ваше Величество Король Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор Первый!Я приношу глубочайшие извинения от лица ваших скромных подданных и верных рыцарей сэра Генри Поттера и сэра Реджинальда Уизли. Господа кланяются вам и передают сожаление по поводу того, что не могут лично выразить в письме своё уважение Его Величеству Королю Альбусу и сообщить, что дела у нас идут как нельзя лучше. Мы встаём с рассветом, чтобы наготовить достаточно зелий для всего Хогсмида, и засыпаем с последним лучом солнца, так как без света трудно считать выручку.Реджи заглядывает мне через плечо, грозит кулаком и велит в первую очередь осведомиться, как вы устроились на новом месте и не нужно ли вам что-нибудь прислать.Генри очень занят отмыванием своего стола и не может передать больше ничего, кроме общеизвестного факта, что мы все проливаем ежедневно горькие слёзы в тоске по нашему обожаемому старосте. Ваше Величество, если вы не навестите нас в свой ближайший визит в Британию, Хогсмиду, как и Лондону, грозит затопление.От себя же осмелюсь добавить, что я готов подписаться под каждым словом своих друзей и лелею надежду почаще получать письма от Его Величества (хотя, безусловно, желаю вам интереснейшей и захватывающей жизни в новой школе, даже если вы забудете о нас в водовороте приключений).С величайшим почтением,Ваш подданный Айзек Уизли.P.S. Альбус, прошу тебя, возвращайся и спаси нас с Генри от этого рыжего чудовища. Он угрожает взорвать лабораторию, если я не напишу достаточно сентиментальную приписку. Реджи.Посмеивающийся Альбус под конец письма хохочет на всю комнату. Не знай он наверняка, что Аберфорт в Хогвартсе, он не сразу сообразил бы, которое рыжее чудовище Реджи имеет в виду: Айзека или Аберфорта? Определённо, младшие братья абсолютно несносны, даже если они младше всего на пару минут, как Айзек.Альбус утирает слёзы предплечьем левой руки и прислоняется спиной к стене, запрокинув голову. Подумать только: всего лишь год назад серьёзнейшей заботой было не допустить, чтобы бандитская компания юных естествоиспытателей, состоящая из Генри Поттера и близнецов Уизли, не разгромила случайно Хогвартс, занимаясь экспериментами, и не свела с ума преподавателей. Пожалуй, самой сложной на протяжении всех семи лет оставалась задача не примкнуть к ним и сохранить репутацию порядочного юноши.Подумать только! В самом деле совсем недавно подошло к концу время, когда Альбус имел полное право с гордостью называть себя умнейшим студентом факультета, а может быть и школы. Когда по любому вопросу, интересовавшему его знакомых, именно у него, Альбуса, находилось собственное мнение, подкреплённое глубокими — к сожалению, только по меркам Хогвартса — теоретическими знаниями.Когда он не ощущал себя последним невеждой, листая школьный учебник, или попросту неумехой — приходя в столовую, чтобы пообедать.Стоил ли чего-то его авторитет в Хогвартсе? Если оглянуться назад, родной Хогвартс, вне всяких сомнений, был похож на рай: студенты поднимались в восемь часов до полудня, неспешно одевались, шли завтракать (и подавали им не сырую оленину, которую ещё предстояло пожарить!), а после занятий могли переодеваться в любую одежду, привезённую с собой, и делать домашнее задание, где и когда пожелает душа. Студенты Дурмстранга и во снах не видят такого счастья. Но не вырастают ли студенты Хогвартса изнеженными и безграмотными?Грин-де-Вальд возвращается одетый, но с мокрыми волосами, с которых капает вода. Глаза у него красные и припухшие. Садится, крепко обнимает Альбуса до боли в прижатых к телу плечах и молчит. ?Да что с ним такое происходит!? — ещё больше тревожится Альбус и несмело кладёт руку ему на спину.— Вы всегда можете рассказать мне… — решается нарушить тишину Дамблдор.— Потом, — сухо обрывает его Грин-де-Вальд, резко встаёт и начинает надевать на Альбуса бельё и преподавательскую форму. — Кто тебе писал?— Айзек Уизли, мы учились вместе на Гриффиндоре, — рассказывает Альбус, стараясь не думать о нелепости ситуации, — он ответил на письмо, которое я написал Генри Поттеру две недели назад, когда мы с Вами только вернулись с Крита. Генри вместе с Айзеком и Реджинальдом Уизли открыли лавку зелий в Хогсмиде. Генри Поттер потомственный зельевар, близнецы Уизли помогают ему с организацией своего дела. Реджи у них организатор и вроде как главный, он предложил обосноваться в Хогсмиде и собирался заняться поиском помещения. Уже нашёл, видимо. А Айзек помогает Генри с новыми идеями, а Реджи — с рекламой. Оба Уизли тоже разбираются в зельеварении, но только у Генри к этому настоящая страсть. Айзек пишет, что у них всё получается и что они ждут меня в гости.— Я бы посмотрел на Хогсмид. Ты столько о нём говоришь, — Геллерт подозрительно ловко помещает в рукава обе травмированные руки Альбуса. — Уговоришь Изольдоттир?— Непременно! — обещает Дамблдор.Он что угодно выторгует у Изольдоттир, Шульца и у кого угодно, хоть у отца Геллерта, если это его порадует.— Я Вам нравлюсь? Вы считаете меня красивым? — вопросы срываются с губ неожиданно для самого Альбуса.— Нравишься, — Геллерт криво усмехается, целует Дамблдора между ключицами и застёгивает на нём рубашку. — Не думаешь же ты, будто я согласился мучить и дрессировать тебя только ради отдельной комнаты и ванной. Идём завтракать, я останусь невидимым и помогу тебе.Восторг Дамблдора невозможно выразить словами. Никто никогда о нём так не беспокоился. Совершенно новое, неописуемое чувство. Грин-де-Вальд прекраснее любой детской мечты. — Я бы сказал, что буду должен Вам всю жизнь, но я и так Ваш вечный слуга, — краснея, бормочет Альбус. — А кто знает о вашей невидимости?— Кроме тебя только Рагнар и профессор Добрев. Добрев меня и учил. Когда я только собирался, успел похвастаться много кому, но потом перестал рассказывать, и все забыли. Агмунд только недавно спрашивал. Я сказал ему, что у меня ничего не получилось и я забросил.Геллерт поправляет Альбусу мундир, гладит по волосам и исчезает, как видение из грёз, растворяющееся с наступлением утра.?Попрошу Радко, — решает Дамблдор, — пусть и меня научит?.***— Садись, Альбус! — кричит Радко через всю столовую и хлопает по скамейке. — Я тебе пожрать приготовил, безрукий ты наш!— Очень любезно с твоей стороны, мой одноногий друг, — уже без тени смущения улыбается Альбус, перешагивает через скамью и пошатывается, задев кого-то.Преподаватель, которого Дамблдор случайно толкнул, Радко и невидимый Геллерт в тот же миг ловят Альбуса и усаживают за стол. И кто назвал дурмстранговцев не ведающими порядочности кровожадными дикарями? Был ли этот пустозвон в Дурмстранге когда-нибудь?— Что здесь принято делать, когда… — Альбус пробует пошевелить пальцами правой руки и в который раз с удивлением обнаруживает, что их будто нет.— Завтракать, — невозмутимо отвечает Радко. — Или ужинать, если вечером. Справишься?— Приложу все усилия, — кивает Альбус, стараясь не таращиться на то, как ложка подползает к его левой ладони и оказывается в пальцах.Позволять Грин-де-Вальду управлять своей левой рукой и кормить себя — до того странный опыт, что происходящее теряет всякие черты реальности. Нет, это точно сон. Не будет ведь в самом деле Геллерт прислоняться к его спине, обнимать за плечи и дышать в макушку на глазах у всей школы?..— Давно ты стал левшой? — веселится Добрев, но все его подтрунивания можно простить за вкуснейший гювеч.Природа создала овощи исключительно ради того, чтобы их зажарили и оттенили ими вкус нежной сочной оленины.?Приведу в порядок руки и не отстану от Радко, пока он не научит меня запекать мясо по-болгарски, и буду готовить Геллерту при каждом удобном случае?, — обещает себе Альбус, и только это успокаивает его совесть. Грин-де-Вальд совсем ничего не ест, он же останется голодным.— Я бы больше хотел знать, когда перестану им быть, — хмыкает Альбус и послушно открывает рот, когда Геллерт подносит следующую ложку.Точнее, довольно грубо затыкает ложкой рот. Если сосредоточиться на жёстком обращении, а не на том, что Альбус оставляет Грин-де-Вальда без завтрака, наслаждение и без того вкусной едой приобретает новый оттенок.— Поешь и сходим. Не надо, как некоторые студенты, — Добрев бросает хитрый взгляд в неопределённую точку за плечом Альбуса, — с утра пораньше выламывать дверь больничного корпуса, требуя, чтобы тебя вылечили от всех до единого синяков немедленно. Да и парализует тебя в поле, где до ближайшего людского жилища пять дней пути бърза шагом, — что делать будешь? Я потому и говорю: береги посох, с ним ковылять сподручнее.— Скажи: если у тебя сломается посох, ты будешь драться ложкой, — еле слышно шепчет Геллерт в ухо.— Я ложкой драться буду, если посох сломается, — повторяет Альбус и трётся щекой о плечо Геллерта, якобы разминая шею. Грин-де-Вальд воинственно размахивает его ладонью с зажатой ложкой прямо перед лицом Добрева.— Тих, побойник, тарелку разобьёшь, — Радко проворно спасает гювеч от локтя Альбуса.В Дурмстранге есть своя теплота, сердце северной школы пламеннее сердца Хогвартса, просто его жар с непривычки обжигает после путешествия по льдам.— А часто здесь применяют парализующие заклинания? — пожалуй, это стоило прояснить в сентябре.— По-всякому, — Радко задумчиво поглаживает усы, — не то чтобы чаще, чем другие. Обичайно когда хотят легонько стукнуть. Не больно, расколдовать потом легко. Зелье готовить долго и абы как не сварганишь, но у вештиц его полные котелки. Не любят они только, когда к ним сразу после тренировок ломятся. Да и полезно оно: уметь полукалечным доползти до спальни. Вот отшибёт тебе валуном руку в горах — что делать будешь? Некоторые, правда, как вот Геллерт, кричат, дескать, никто их кормить да переодевать, как детей малых, не будет. Торчит он каждый раз под дверью и требует его немедля расколдовать. Завтракать не идёт. Голодовку объявляет, значит. Грин-де-Вальду вештицы так и говорят, мол, отрубят тебе руку в бою — ты есть не будешь, в туалет не пойдёшь, так и помрёшь? А он на своём стоит. Привет ему, кстати.На ехидный прищур Добрева Геллерт приветственно машет рукой Альбуса.В прикосновениях Грин-де-Вальда так легко потеряться. Отдать ему ведение, как в танце, и про всё забыть. Но приказ Альбус не забудет: — Радко, скажи, а это правда, что Изольдоттир вышла замуж за профессора Шульца? Геллерт видел, как Хульда обнималась с неким орлом, и я хотел уточнить...— Что, курва?! — не своим голосом рычит Добрев, гневно нахмурив широкие брови, и в его кулаке гнётся ложка. — Когда?— Вчера, — Альбус, стараясь не выдавать удивления, на всякий случай отодвигается немного в сторону.Почему Добрев так разозлился? Неужели он влюблён в Изольдоттир? Нет, невозможно: Хульда и Радко… Впрочем чувства Радко могли быть и безответными… Наверно, не стоило его травмировать, на вопрос могла ответить и Изольдоттир, но ведь Альбус и подумать не мог…— Дяволите! — цедит Радко и исподлобья смотрит на другой конец стола, где Изольдоттир заканчивает завтракать и складывает посуду на поднос. — Ничего не могу сказать. Не знаю. Свожу тебя к лекаршам и пойду выяснять.?Мерлин, я слепой осёл?, — сокрушается Дамблдор не зная, куда девать глаза. От самого себя становится противно, будто это он толкнул Хульду в объятия Шульца.— Изв… — договорить не даёт очередная порция, поспешно всунутая Геллертом в рот.— Не смей извиняться, — приказывает Грин-де-Вальд.Он всё же ревнует к Радко? Естественно, ревнует! Как Альбус не догадался раньше?— Буду признателен за информацию, — прожевав, осторожно и медленно произносит Альбус, на всякий случай оставляя время для того, чтобы его заткнули снова. — Надеюсь, тебе не составит труда?— Нет, — глухо отвечает Радко и распрямляет ложку обратно. — Спасибо, что сказал.Та ломается пополам. Добрев бьёт кулаком по столу и доедает прямо так, обломком. Определённо, правильнее было бы спрашивать не его. Но сказанного не вернёшь.***Вновь обретённая правая рука кажется легче, гибче и подвижнее, чем была. Похоже на ощущение свободы после того, как Геллерт развязывает Альбуса, но сейчас это приятно. И, не может не радовать, вчерашний порез болит сильнее. В коридоре больничного корпуса ждёт посох, гладкий, как новый. На душе становится легче: пусть Добрев и говорил, что знает способ чинить посохи, Альбус до последнего момента боялся не увидеть своё оружие прежним. Повезло ему с наставником: и магическому бою учит, и трансфигурации, а завтра обещал научить чинить волшебные предметы. Наверно, Добрев мог бы быть хорошим мужем. Странно, что Хульда выбрала не его, а скользкого типа Адлера Шульца. Впрочем, Изольдоттир с Шульцем одного пера птицы, не боялись бы закона — давно бы Геллерта живьём закопали. Да и Хульду придётся убить. Не кому-то, а Альбусу. Пусть лучше Радко переживёт потерю сейчас, пока Изольдоттир жива.Стоит заговорить о дьяволе… Изольдоттир подстерегает Альбуса прямо у выхода из внутреннего дворика:— Профессор Дамблдор, хорошо, что вы уже одеты и с посохом. Вам нужно отправиться в горы с профессором Эдером. Ждите его у главного входа.— Хорошо, — Альбус снимает варежки и с наслаждением растирает подмёрзшие, но живые пальцы. — Могу я поинтересоваться, куда именно и зачем мы идём?— Вы поможете профессору Эдеру проверить место проведения зимних соревнований по магической географии и смежным дисциплинам, — сообщает Изольдоттир. — Я также рекомендую вам самостоятельные занятия магической географией. Поговорите об этом с профессором Эдером.То ли она после свадьбы стала эмоциональнее, то ли Альбус привык к её голосу от избытка общения, но если раньше она всегда говорила одним и тем же холодным тоном, то теперь становятся различимы оттенки эмоций. Вот сейчас Изольдоттир говорит снисходительно, как с дурачком-старшекурсником, которому нужно мягко напомнить о приближающихся экзаменах.?Дурачок я и есть, — не может не согласиться Альбус, — слава Мерлину, судьба подарила мне шанс получить дополнительное образование в Дурмстранге, а не то так и остался бы недоучкой и даже не подозревал бы о своей ограниченности?.— Поговорю. Не могли бы вы тоже дать мне несколько уроков? Вы прекрасный дуэлянт, ваше мастерство вызывает восхищение. Думаю, я многое теряю, занимаясь только с профессором Добревым.— Вы правы, — не раздумывая, соглашается Изольдоттир. — Вы вставили в навершие посоха рубин и не пользуетесь им. Вы даже не вырезали на посохе руны.Есть в этом что-то удручающее. И обидное. Хотя винить некого, кроме себя: в Хогвартсе нет настоящей боевой магии, но есть дуэльный клуб, и его было бы неплохо регулярно посещать.— Я займусь вашей подготовкой, но не ждите от меня поблажек и снисхождения, — жёстко, но будто обрадованно произносит Изольдоттир. — Вы идёте на войну. На войне мало оглушить противника, как на школьной дуэли. Вы должны научиться отнимать чужие жизни быстро, одним движением. Вам придётся убивать тех, кого дома ждут маленькие дети, и тех, кто в одиночку содержит престарелых родителей. Тех, кого будут оплакивать любящие супруги. Вы обязаны быть безжалостным палачом, потому что ваш враг будет безжалостным убийцей, уничтожающим целые города. Оставьте милосердие мирным временам.— Я буду крайне признателен вам, — рассеянно отвечает Альбус, оглушённый её речью.В коридоре потрескивают факелы, от нагретых камней поднимается освежающий и проясняющий разум хвойный аромат. Хульда права: война предсказана, и её не избежать. Дни, когда Дамблдор ещё может следовать заветам матери и прежних учителей о любви к ближнему и сострадании, утекают сквозь пальцы, стираются без следа один за другим.Дамблдор много слышал о войнах, на девятнадцатый век их выпало немало, но прежде война казалась чем-то далёким, тем, что существует только в страшных сказках.С войной придётся встретиться лицом к лицу. Раньше, чем ждёшь, сколько ни готовься. Сражение с первым врагом уже началось, и Альбус выйдет из него победителем. Ради Грин-де-Вальда.***Безмятежная заснеженная равнина с высоты похожа на спящее бело-голубое море. Или это вверху гладкое голубое море, а внизу — белые облака? Альбус стучит посохом по большому валуну и, убедившись в устойчивости, прислоняется, чтобы перевести дух. Небо и скала, на которую они с Эдером забрались, кружатся, качаются и переворачиваются.— Устал? — участливо спрашивает Эдер, обернувшись, и возвращается к Дамблдору.Как такого высокого мужчину не шатает на ветру? Внушительным и тяжёлым, в отличие от Добрева или Кёлера, он не выглядит, в плечах не намного шире Альбуса.— Воздуха... не хватает, — отвечает Альбус, не чувствуя замёрзших губ.— Скоро отпустит, привыкнешь, — подбадривает Эдер и прохаживается, озираясь и хищно сверкая карими глазами, будто услышал что-то подозрительное, — поэтому в горы нельзя подниматься резко. Надо кругами. Спускаться тоже так будем.Снег и синева сливаются в искрящейся пелене слёз. Далёкое солнце, маленький диск на границе светлого моря и синего, слепит глаза.— Такой ясный день сегодня, — улыбается Дамблдор, пожалуй, впервые в жизни искренне радуясь хорошей погоде. — Я отдохнул. Идём.— Да, повезло нам! — соглашается Эдер и, перескочив через сугроб, шагает дальше. — Но мне больше нравится в горах после обеда, когда солнце уже садится. В темноте северное сияние лучше видно. Ты уже любовался северным сиянием? — Признаться, не довелось, — вздыхает Дамблдор.Надолго он выходил на улицу только на тренировках и в начале сентября на посвящении. Не слишком располагающие к созерцанию ситуации.— Как тебя зовут? — осеняет Эдера. — Изольдоттир говорила, но я забыл.— Альбус. А тебя?— Франц. Можешь так меня и звать. Сколько тебе лет?— Восемнадцать. А тебе?Слабость уходит. Под сапогами мерно поскрипывает свежий снег, а холод больше не режет изнутри и не скрывает, напротив, придаёт телу пьянящую лёгкость. Хоть до вечера так шагай выше и выше.— Двадцать пять. Ты англичанин? Хогвартс закончил, да? Как тебе у нас? Осваиваешься?Голос у него приветливый, но грубоватый. Как и лицо: располагающее, в меру мужественное, с лёгкой щетиной, спокойное, но к видимой беззаботности примешивается ощущение, что и горло противника он перережет без колебаний.— Благодарю за беспокойство, — Альбус к своему удивлению отмечает, что больше не задыхается, несмотря на быструю ходьбу по колено в снегу. — Дурмстранг приятно удивил меня гостеприимством. А ты из какой страны?— Ты удивился, да? — смеётся Франц. — А я австриец. Ты думал, у нас страшно, каждый день дерутся насмерть, спят в сугробе и едят камни, а по праздникам сосулькой похрустеть можно?Дамблдор хохочет во весь голос и чуть не падает, спасает только посох:— Если быть честным, примерно такое мнение я и составил когда-то о Дурмстранге, опираясь на слухи.— Моя невеста, маглорождённая, тоже так думает до сих пор, — продолжает Франц. — Считает, что у нас как в армии. Глупости. Был я в армии, там по-другому. Вот там настоящая дисциплина, не чихнуть, если устав не позволяет. А тут — сам решаешь, какие предметы учить, на дуэлях старшие жалеют, ночное дежурство исключительно по желанию, уборка только для наказанных, стирки вообще нет. Считай, как к бабушке в гости приехать, только знай, открывай рот, когда пирожки несут.— Ты служил в армии? — удивляется Альбус. — А на войне был? Почему потом решил преподавать? Много кто из выпускников идёт в армию?Уже второй преподаватель рассказывает о военном прошлом. В магической Британии даже армии нет, маглы строго запрещают. Боятся. Разрешили только мракоборцев — аналог полиции.— Два года назад отслужил и приехал сюда работать. На войну идти не пришлось, Австро-Венгерская империя ни с кем не воевала, когда я служил. В школе дышится легче, да и веселее, чем дома под надзором родителей. Армию как вариант начала карьеры часто выбирают: по условиям договора между Дурмстрангом и Министерствами магии наших стран половина выпускников-мальчиков должны пять лет отслужить в армии. После пяти обязательных лет можно остаться, если понравилось, жалованье повышают. Многие идут добровольно, потому что это шанс подучиться и ещё подумать, чем хочешь заниматься. — А если добровольцев не хватит?— Недобора не бывает, наоборот, каждый год кому-то не хватает места. Я в числе первых записался, меня интересовал дуэльный спорт, а туда только после армии берут. Потом передумал, понял, что скучаю по горам. Да и без женщин трудно, а их ни в армии нет, ни среди профессиональных дуэлянтов， их туда не пускают. Ты здесь себе уже нашёл кого-нибудь?— Да, — отвечает Дамблдор прежде, чем успевает подумать.— Молодец! Красивая? — заговорщически улыбается Эдер.— А как же. Значит, тебе нравится преподавать дуэльное мастерство? Не скучаешь по семье, по невесте?Каким бы Франц ни был приятным собеседником, Геллерта с ним обсуждать не хочется.— Ты сам видел, какие у нас дежурные по женским этажам, с ними не соскучишься, — подмигивает Эдер. — Я хотел преподавать магическую географию, но профессор Шульц сказал сначала опыта набраться. К тому же, в Дурмстранге преподаватели магического боя и дуэльного мастерства должны охотиться. Я доволен, навыки ориентирования на местности пригождаются. И в дуэлях такого азарта нет, противника не убьёшь.Альбус ловит себя на том, что с практически незнакомым Францем Эдером он чувствует себя свободнее и проще, чем с Элфиасом. Будто с Францем, а не с Элфиасом он дружит семь лет.— Возьмёшь меня как-нибудь с собой на охоту? — загорается Дамблдор.— Да не вопрос! — радуется его просьбе Франц. — Только отпросись у профессора Шульца.Некогда родной Хогвартс всё чаще вспоминается как приятная, но затянувшаяся поездка к дальним родственникам. Вот и сейчас ощущение воссоединения с настоящей семьёй накатывает буквально на ровном месте. Почему нельзя вернуться на семь лет назад и приехать на первый курс в Дурмстранг?— Я думал, что магическая география — это про разные страны, а не про ориентирование на местности, — озадаченно произносит Альбус.— И то, и то. И немного теория проклятий, потому что проклятую местность надо уметь замечать до того, как твои потомки до десятого колена окажутся обречены превращаться в тараканов по ночам.В памяти всплывает вопрос, терзавший Дамблдора с утренней тренировки:— Можешь помочь мне разобраться? Меня сегодня Добрев и Изольдоттир в конец запутали: один говорит, что надо любой ценой беречь посох, а другая — что беречь себя важнее, чем любое оружие. Так что всё-таки защищать в первую очередь?— Хм… — Эдер сдвигает шапку и чешет затылок сквозь короткие тёмные пряди. — Не могу однозначно ответить. Всегда по-разному, сам смотри по ситуации. Не в зубах же ты будешь держать посох, если тебе обе руки сломают. А с другой стороны, если не будет посоха, что толку от рук? Чем ты защищаться будешь? Моё мнение: нельзя ходить на серьёзный бой без зелья для сращивания костей и без второго оружия. Как ни крути, самоубийство.— Так я и думал, — разочарованно вздыхает Альбус.А чего он ждал? Эдер прав, единой стратегии и тактики на все случаи существовать не может, иначе искусство ведения боя не изучали бы семь лет в школе и ещё пять в армии. Осталось научиться разбираться и разбираться быстро. — Ты представляешь, что Изольдоттир придумала: хочет весной назначить меня заместителем профессора Шульца. Я — заместитель директора. Это же надо придумать! А охотиться когда?— Ты говорил, что не хочешь?— Изольдоттир? — ёжится Эдер. — Да ты смеёшься. Ей попробуй что-то сказать поперёк.В лицо дует ветер, сначала лёгкий, но его сила стремительно нарастает. Эдер хватает Дамблдора за воротник и оттаскивает подальше от обрыва.— Держись, а то сдует! — перекрикивает Франц налетевший вихрь.Оглушающий снежный поток перекрывает воздух и свет. Альбус вжимается в скалу, уперевшись ногами, и выставляет перед собой посох. Сквозь белую пелену проступает силуэт девушки в длинном платье.Ветер стихает. Серпантин снежинок кружит вокруг незнакомки и оседает. Её разметавшиеся длинные белые волосы укрывают плечи, словно шалью. Она завораживающе красива. На неё невозможно не смотреть. Даже старомодное платье с нелепой линией талии под самой грудью и круглой юбкой с множеством складочек, какие носили лет сто назад, не портит её. Даже неестественная белизна кожи. Даже синие губы. Залюбовавшись, Альбус не сразу вспоминает, что нужно моргать.Заметив, что на неё смотрят, незнакомка приветливо улыбается. Приподнимает длинную юбку, обнажая до колен бледные стройные ноги с почерневшими пальцами и с кошачьей грацией пробирается через наметённые сугробы к Дамблдору и Эдеру. Пальцы на руках тоже чёрные и от этого кажутся ещё изящнее на фоне светлого платья.— Гуляете, мальчики? — ласково спрашивает она, бегая озорным взглядом светящихся белых глаз от одного преподавателя к другому. — Составите компанию?— С удовольствием! — Франц, сбросив оцепенение, шагает навстречу незнакомке и прижимает к себе за талию. — Альбус, пойдёшь с нами?— Что? — Альбус встряхивает головой, но наваждение не отпускает.Горная фея льнёт к груди Эдера, обвивает его шею одной рукой, а другой тянется к Дамблдору и поправляет его воротник:— Идём, — нежным голосом напевает она, — ты красивый. Люблю красивых.Хрупкая сине-чёрная ладонь медленно приближается к щеке Альбуса. Кровь стекленеет, впивается тысячами осколков, и пронзительная боль отрезвляет.Неправильно. То, что происходит, не должно происходить. Нельзя.Дамблдор отшатывается и, споткнувшись о собственный посох, случайно разрывает зрительный контакт. Только сейчас приходит в голову очевидная мысль, что люди босиком по обледенелым горам не ходят.— Идите без меня, — тихо отвечает он, таращась на выступ в скале. — Я подожду.Искушение взглянуть на девушку ещё раз настойчиво точит волю. Дамблдор сжимает кулак и зажмуривается. Он не простит себе, если изменит Грин-де-Вальду, тем более из-за проклятых чар юды.— Как знаешь, — Франц втыкает посох в сугроб, — если передумаешь, мы тут, рядом, помнишь, мы недавно мимо пещеры проходили?— Помню, — коротко цедит Альбус.— Мы скоро, — обещает Эдер, — не переживай за меня, я с этими козочками умею обращаться.Шаги удаляются за поворот. Дамблдор глубоко вздыхает и наконец решается открыть глаза. Что за чертовщина только что произошла? Как он вообще мог восхищаться кем-то, кроме Геллерта??Изольдоттир говорила, что любовной магии юд не способен сопротивляться ни один мужчина, — мучительно рассуждает Альбус, меряя шагами горный склон. — Но разве может чёртов приворот оказаться сильнее любви? Разве я безвольный телёнок, готовый идти на поводу у случайной нечисти? Меня спасла только клятва на крови!?Посох Эдера покачивается от ветра и падает. Альбус достаёт его из снега, оглядывается и ставит в угол между большими валунами. Интересно, хватит ли Францу с юдой минут пятнадцати? Нужно будет сходить, проведать, раз уж Альбуса в отличие от него клятва защищает от горных вейл.Так хочется, чтобы Геллерт не узнал об этом позоре. Он наверняка будет разочарован.Недавно голубое небо оттеняет синим, а ближе к горизонту — огненно-оранжевым. Короткий северный день клонится к закату, значит, скоро обед. Альбус трансфигурирует камень в кресло и забирается в него, прижав колени к груди. Край солнца медленно сползает за сине-серые скалы, среди которых теряется извилистый фьорд.?Грин-де-Вальд больше не будет доверять мне, — Альбуса передёргивает от отвращения к своей слабости. — Не рассказывать бы ему… Но если я промолчу, то буду трусом вдвойне. Я не имею права молчать. Я принадлежу Геллерту, я отдал ему свою судьбу. Только он может решать, как поступать со мной?.— Мы вернулись! — выкрикивает за спиной Эдер. — Давай трансгрессируем в школу, пока наша красавица не сбежала, профессор Шульц просил всех переловить.— Я уже думал, она тебя съела, — усмехается Альбус, на ощупь выбирается из кресла и преобразовывает его обратно в камень, стараясь не поднимать глаза.— Можешь смотреть спокойно, она сейчас довольная, на других мужчин кидаться не будет, пока не проголодается, — сообщает Эдер.Рядом с его ботинками топчутся промороженные насквозь костлявые ноги, страшные, как запах лука, когда полмесяца нет другой еды, кроме проклятых луковиц и козьего молока. Но что отталкивает по-настоящему, так это лицо юды. На этого восставшего заледенелого мертвеца невозможно смотреть без отвращения. Впрочем, судя по платью, душа покинула её тело лет сто назад, а для столетнего трупа она в самом деле… выглядит не так уж и плохо.Существо совершенно не обращает внимания на Альбуса: виснет на руке Эдера, обвив её и стиснув изо всех сил. Как лиана-паразит.— Акцио посох! — произносит Альбус, ловит и прижимает к себе локтем посох Франца, а самого Эдера берёт за свободное плечо и переносится вместе с ним и юдой в замок.***Хлопок трансгрессии будит задремавшую в подвале, у клетки с юдами, молодую преподавательницу магического боя. Девушка подскакивает, хватается за посох и растерянно озирается спросонья. Умиротворённая было юда, учуяв добычу, свирепеет и бросается на волшебницу, но та успевает оглушить её.— Кобель! — злится волшебница и оттаскивает юду в клетку к остальным. — Ещё и нового преподавателя в свои гулянки втянул! У тебя лишние части тела выросли? Давай я отрублю, если мешают!— Да я её пальцем не трогал, — усмехается Эдер и подхватывает хищную покойницу за ноги.— Ты мне сказки не рассказывай! — фыркает преподавательница, сдувая с лица длинную светлую чёлку. — Если она беременная, всё твоей невесте расскажу! Мало тебе нас с Анной, на мёртвых баб смотреть начал?В клетке новую юду устраивают на шерстяной лежанке и сотворяют для неё миску с водой. Интересно, долго ли юды могут без еды? Изольдоттир упоминала, что питаются они только человечиной.От резкого перепада давления у Альбуса темнеет в глазах, но посох вновь помогает ему устоять. Очевидно, его использование в Дурмстранге нечто большее, чем дань традициям.— За кого ты меня принимаешь? — шутливо возмущается Франц, обмахиваясь шапкой. — Я помню, что у неё есть рот. А задницы нет, куда ей до тебя.— А что во рту зубы есть, забыл?Дамблдор отворачивается, медленно снимает варежки, расстёгивает тулуп и неторопливо разматывает шарф, делая вид, что беседа его совершенно не интересует. Или, на худой конец, что ему неловко подслушивать разговор, если он всё правильно понял, двух любовников. Хотя что может быть интереснее, чем чужие грязные тайны?— Ты что ли ревнуешь? — подначивает Эдер. — Да ну брось, ты знаешь, я только тебя люблю.— Дурак, — фыркает волшебница и шлёпает его.Похоже, про присутствие Дамблдора оба забыли. Придётся напомнить о себе, пока его любопытство не начало бросаться в глаза.— Ты идёшь обедать? — осведомляется Альбус.— Иди без меня, я нагоню, — отвечает Эдер, явно не желающий отвлекаться от подружки.— Пообедали уже без вас, — отпихивает Франца преподавательница, — ждите теперь полдника.***Чувство вины за встречу с юдой не даёт Альбусу сосредоточиться на чтении. Каждую фразу приходится перечитывать по несколько раз. Дамблдор закрывает врученный Радко учебник, подпирает голову рукой и потерянно смотрит на чёрный прямоугольник окна, подсвеченный по периметру неким аналогом негаснущего Люмоса. Часы бьют восемь. В это время столовую закрывают до утра. После ужина в библиотеку Геллерт больше не ходит, возвращается в комнату, ведь им уже через полчаса ложиться.Стремясь убить время, Альбус достаёт листок с образцами подписи Грин-де-Вальда, пергамент, перо и чернила. Геллерт приказал в свободное время учиться подделывать его подпись. Медитативное выведение сливающихся угловатых букв помогает навести порядок в мечущихся мыслях.Рассказать про юду — обязанность Альбуса. Если Грин-де-Вальд решит наказать его, так тому и быть, со своей вещью Геллерт волен поступать, как ему заблагорассудится. А за свою слабость надо отвечать, чтобы неповадно было околдовываться чем ни попадя.Дверь приоткрывается будто сама и тихо захлопывается. Альбус применяет привычный набор защитных заклинаний и замирает в ожидании. Грин-де-Вальд возникает из воздуха у кровати. До трогательного уставший. Дамблдор делает шаг в его сторону и опускается на колени.— Хозяин, я должен признаться в недостойном поступке, — на одном дыхании произносит Альбус. — Вы позволите мне говорить?— Говори, — бесцветным голосом разрешает Грин-де-Вальд и садится, вытянув ноги.?Ему сегодня и без того тяжело, только моих проступков не хватало?, — сжимает зубы Дамблдор. Пусть Геллерт потребует невыполнимого, пусть отдаст самый сложный приказ. Альбус на всё пойдёт ради него.— Я был в горах с Францем Эдером, — докладывает Дамблдор, невидяще глядя на его ботинки. — Мы встретили юду. Я потерял рассудок и едва не позволил ей прикоснуться ко мне. Её рука была в паре дюймов от моего лица, когда клятва на крови отрезвила меня.— Ты смог сопротивляться юде? — удивлённо улыбается Геллерт и гладит Альбуса по волосам. — Я тобой горжусь.В одно мгновение мир переворачивается, страх растворяется без следа, будто его и не было. Сердце наполняется благодарностью, безграничной, как снежные равнины. Геллерт даровал ему жизнь, когда мог казнить, и эту жизнь Альбус отдаст ему целиком, до последнего вздоха.Рука в волосах удивительно легко снимает, казалось, тяжелейшую тревогу. Только Грин-де-Вальд может успокоить Дамблдора короткой фразой и простым прикосновением. Действительность снова обретает яркие краски, а душа поёт, как в горах. — Правда? — боится поверить Альбус.Свернуться бы сейчас клубком у ног Геллерта и мурчать, как кот. Или порхать бы вокруг него, поднося всё, что может понадобиться. И поцеловать край его брюк было бы неплохо. А ещё — принести плеть и попросить выпороть. Хочется всего и сразу. А сильнее всего прочего — избавить Грин-де-Вальда от груза мрачных мыслей, до сих пор тянущего его в пучину печали.— Я никогда не слышал о том, чтобы это было возможно, — мягко, но грустно уверяет Геллерт. — Иди ко мне на кровать. Нам нужно поговорить об очень плохом пророческом видении.— Я готов, — негромко, но твёрдо произносит Дамблдор, садится рядом и аккуратно прислоняет Геллерта к себе за плечи.Понадобится — Альбус ради него перестанет есть и спать, не выйдет из тренировочного зала, пока не станет лучшим. Страшнее всего понять, что цель исполнить свой долг и сделать Грин-де-Вальда счастливым окажется недостижимой.— Мне приснилось, что меня посадят на десять лет в скандинавскую тюрьму Алглейми без права получения входящей почты. Писать оттуда тоже нельзя, визиты запрещены. Её название на исландском означает ?Забвение?.Пророчество словно отшвыривает со скалы в бездонное ущелье. С каждым мгновением отчаяннее не хочется верить. Только не Геллерт.Нет. Нет!Казнить бы всех ничтожных трусов, которые это допустят! Только не придётся ли начинать с себя самого?Альбус порывисто обнимает Геллерта, зарываясь носом в его золотистые волосы. Слёзы вскипают на раскалённом от гнева сердце, не появляясь на глазах. Мир, где подобная несправедливость возможна, не имеет права существовать.— Вы не проведёте в тюрьме десять лет, — выпрямившись, заявляет Дамблдор и крепче прижимает Грин-де-Вальда к себе. — Я не допущу этого.Расстаться с ним так надолго? Вырвать сердце из груди и то проще.— Мне приятно, что ты так говоришь, — устало улыбается Геллерт и кладёт голову на его плечо, отводя взгляд, — но я не понимаю, какие действия в этой ситуации можно предпринять. Я видел суд. Я чётко слышал слова о десятилетнем заключении.— Я не вынесу целого десятилетия без Вас! — заверяет Дамблдор срывающимся голосом. — Я сравняю с землёй Алглейми и всю Скандинавию, если потребуется.Грин-де-Вальд криво усмехается. Не верит. Альбус бы и сам себе не поверил. Значит, придётся выяснить, как совершить невозможное. Дамблдор испепелит тех, кто дерзнёт похоронить его сердце в толще льда.***Дурмстранг16/11/1898Дорогие друзья!Кто бы из вас ни прочитал моё письмо первым, я приветствую всех вас.Разумеется, я навещу Британию при первой же возможности и тотчас поспешу к своим самым преданным обожателям.В Дурмстранге я устроился прекрасно, но, к сожалению, до сих пор не увидел легендарного северного сияния (однако много слышал о нём и заранее восхищён). Мы много сражаемся друг с другом. Я был бы признателен, если бы Генри приготовил для меня набор заживляющих зелий, особенно от ран и растяжений. Мой новый близкий друг на этом настаивает.Ваши опасения напрасны: что бы ни случилось, воспоминания о школьных годах, скрашенных нашей чудесной дружбой, навсегда останутся в моём сердце.Известна ли вам судьба других выпускников? Я бы с удовольствием послушал самые невероятные сплетни.С приветом из Дурмстранга,Альбус.Запечатав и подписав конверт, Дамблдор замечает, что разбавляет характерные для себя округлые буквы угловатыми, больше свойственными Грин-де-Вальду. Новый почерк отчего-то выглядит красивее и естественнее, чем прежний. Как если бы его рука обрела свободу писать в своей истинной манере.