Глава 42 — Сбогом, море (1/1)

Утро выдаётся зябким. С моря тянет неприятной прохладой. Дамблдор предлагает Геллерту накинуть плед и застёгивает свой преподавательский мундир на все пуговицы.На Крит готовится прийти осень. Или так только кажется из-за того, что сегодня вечером им с Геллертом придётся вернуться в край вечной зимы.Креветки выглядят готовыми. Альбус гасит магический огонь, дует на одну, самую неаппетитную на вид, и пробует. Похоже, в самый раз. Первым взмахом палочки Дамблдор опускает их на тарелку, вторым чистит, а третьим переносит тарелку к Грин-де-Вальду. Теперь нужно пожарить сувлаки для себя.— Я тоже не хочу в школу, — грустно хмыкает Геллерт и всматривается в неспокойно бегущие волны, — жаль, что я уже хорошо себя чувствую. Я в этот раз не могу утешиться тем, что через два месяца каникулы: придётся ехать на всю неделю в Мюнхен, будь он неладен. А летом — и того хуже.Грин-де-Вальд мрачнеет и сереет. Альбус прижимается щекой к его согнутому колену и вздыхает:— Я не представляю, как жить без возможности каждый вечер засыпать на полу у Вашей кровати и проводить с Вами целый день. Даже не удержался и пожаловался Радко.— Я тоже так привык к тебе, — чуть улыбается Геллерт и гладит Альбуса по волосам, — через полтора года я закончу школу, будет проще. Хотя, пожалуй, раньше: Изольдоттир умрёт, наверно, до моего выпуска. Не будет больше всё время следить за мной. Я смогу чаще ходить к тебе в спальню.— Если такова цена встречи с Вами, я готов убить её сегодня же после отбоя, — усмехается Альбус и трётся носом о брюки Геллерта.Дамблдор не верит в свои слова, когда произносит их, но, услышав собственный голос, понимает, что готов за них ответить. От одной мысли о том, что этим вечером придётся засыпать в одиночестве, сердце сжимает пронзительная тоска. Он отдал бы многое за всего лишь один день рядом с Грин-де-Вальдом.Вдалеке кричит морская птица. На солёном озере Дурмстранга нет таких птиц.— Не надо, я хочу навещать тебя в преподавательском корпусе, а не в тюрьме, — тихо смеётся Грин-де-Вальд и царапает Дамблдора по шее.— Так странно думать о том, что всего две недели назад Вы лежали в больничном корпусе и Вашим был Рагнар, а не я, — Альбус прикрывает глаза и целует руку Геллерта, а после прижимает пальцы к лицу. — Я тогда мог только мечтать о Вашем внимании и о том, что Вы сами захотите владеть мной.Окончание фразы он шепчет в ладонь Грин-де-Вальда, задевая кожу губами. От рук Геллерта невозможно оторваться по своей воле. А в Дурмстранге даже просто смотреть не каждый день можно будет.— Моего внимания у тебя было с избытком с самого начала, — хмыкает Геллерт и откладывает вилку, — я в этом учебном году ни с кем не разговаривал столько, сколько с тобой. Даже с Агмундом не так много. Он, кстати, стал проявлять ко мне больше интереса, когда мы с тобой начали часто сидеть в библиотеке вместе. Я полагаю, он больше хочет сблизиться с тобой, нежели со мной.— Думаете? — удивляется Альбус. — Мне напротив показалось, что со мной он решил завести знакомство исключительно из-за того, что я провожу много времени с Вами. А что до Вашего внимания… Я мысленно благодарил Вас за каждую минуту, когда Вы говорили со мной, и всё равно желание стать Вашим сводило меня с ума. Однако…Слова для продолжения фразы не подбираются ни на немецком, ни на родном английском. Альбус обнимает Геллерта за ногу и лихорадочно соображает, как точнее выразить свои запутанные мысли.— …ты бы не успокоился, не добившись того, чтобы я желал бить тебя по заднице сильнее, чем всех остальных — по голове, — со смешком заканчивает за него Грин-де-Вальд.— В такой интерпретации я получаюсь каким-то эгоистичным, — морщит нос Альбус, — впрочем, когда-то я и правда был таким. Но сейчас всё не так! Ну, не совсем так.— Потом ты изменился — тебе мало получать по заднице, теперь ты хочешь увозить меня в другие страны, чтобы я целыми днями обращал внимание только на тебя одного, — всё веселее рассуждает Геллерт.— Может же у меня быть маленькая безобидная мечта, — смущённо улыбается Альбус, пытаясь прогнать чувство, что его снова за что-то ругают. — Когда Вам будет принадлежать весь мир, я буду вспоминать эту неделю, которую вы провели со мной, и чуть меньше Вас ревновать.Ревности, правда, не избежать в любом случае. У Грин-де-Вальда будет множество обожателей, и он как лидер революции будет обязан уделять им время. Возможно, куда больше, чем на Альбуса.— Ты снова придумал мне поклонников, которых нет? — Геллерт берёт его за волосы и заставляет посмотреть в глаза. — Должно быть, в своих мечтах ты видишь меня падишахом с гаремом. А себя ты кем воображаешь? Наложницей или моим верным янычаром?Синий взгляд Грин-де-Вальда и боль от хватки в волосах вышибают из головы Альбуса все мысли.— Я не могу представить ничего прекраснее того, что видят мои глаза, — завороженно произносит Дамблдор.А если подумать о том, что Геллерт — Геллерт Грин-де-Вальд! — называет Альбуса своим спутником жизни, можно и умереть от слишком острого счастья. Вот только понимание того, что этим счастьем рано или поздно придётся делиться, выжигает сердце.— Мне кажется, всё не может оставаться так, как сейчас, вечно, — качает он головой. — Вас и сейчас многие любят. Я не имею права требовать, чтобы…Грин-де-Вальд протаскивает Дамблдора по песку ближе к себе, роняет на спину и целует. Требовательно, почти насильно, кусаясь до звёздочек в глазах. Альбус вскрикивает под ним и мягко опускает руки на его плечи. Всё-таки это до невозможности приятно — ощущать себя любимой вещью Грин-де-Вальда. Вещью, которой настолько хотят обладать, что берут вот так — нетерпеливо, не церемонясь. Альбус прижимается к Геллерту как можно ближе, самозабвенно отвечая на поцелуй, не замечая и не желая замечать ничего, кроме его дыхания, его губ и языка, его рук — просто ничего, кроме него.— Пойдём домой, — приказывает Геллерт, коварно прищурившись, и гладит Альбуса по щеке.— Как прикажете, — шепчет Дамблдор и предвкушающе улыбается.Низ живота привычно ноет от желания, но, наверно, сегодня Геллерт кончить не разрешит. С прошлого раза прошло всего несколько дней, а Геллерт говорил, что воздержание — важная часть дрессировки. Запрет действует так хорошо, что Альбус даже перестал непроизвольно кончать во сне.Зато точно будет очень больно, и это гораздо важнее: без боли, символизирующей принадлежность, Альбус прожил восемнадцать лет, и один Мерлин знает, как жажда сводила его с ума.Сборы и небольшая уборка на пляже много времени не занимают — минута, и Дамблдор готов трансгрессировать.***— Раздевайся, — небрежно приказывает Геллерт, — до конца. И сделай плеть.— Да, Хозяин, — кивает Альбус и оглядывается, прикидывая, что больше подходит для такой трансфигурации.Руки сами расстёгивают, снимают и складывают одежду вопреки смущению. Раздеваться в присутствии Геллерта всё ещё немного неловко. От этой неловкости ощущение неспособности сопротивляться ещё ярче — Альбус сделает всё, что захочет Грин-де-Вальд. Приказы Геллерта всегда будут выше… всего.Выбор основы для трансфигурации в плеть падает на собственный ремень. Всё равно есть ещё один — из преподавательской формы.Альбус вытаскивает из брюк старый потрёпанный ремень, который носил ещё в школе, в страшные, на самом деле, годы — Дамблдор только сейчас понимает, насколько был одинок тогда. Так больше не будет. Клятва нерасторжима. Он будет принадлежать Геллерту вечно.Дамблдор в последний раз проводит пальцем по потёртой коже, подбрасывает ремень, подхватывает его заклинанием и преобразовывает, стараясь концентрироваться не на ожидании боли, а на трансформации материи: из пряжки сделать рукоять, обвить её кожей, разделить девять хвостов… Руки чешутся добавить узлы на концах, чтобы получилась кошка, но своевольничать Альбус не решается.Плеть опускается в руки Геллерта. Тот рассматривает её, пропускает чёрные хвосты сквозь бледные пальцы, и его хищный взгляд прожигает Альбуса насквозь.— Молодец. Неси верёвку, — приказывает Грин-де-Вальд и надевает кожаные перчатки.— Как прикажете, мой курфюрст, — с придыханием отвечает Альбус, откладывает палочку и протягивает Геллерту верёвку.Жёсткую, колючую. Которая очень больно впивается в кожу.Предчувствие боли похоже на ожидание праздника. А ещё радостнее от того, что Альбус понятия не имеет, как именно Геллерт решит его связать, насколько долго и сильно будет бить и захочет ли он сделать что-то ещё.Только Геллерт контролирует всё. От желаний Альбуса ничего не зависит. Собственная беззащитность перед волей Геллерта бьёт в голову с каждым разом сильнее.— Ты такой красивый, — Геллерт обнимает его одной рукой за талию и коротко целует. — А скоро станешь ещё красивее.Его губы спускаются по шее от уха к плечу. От его дыхания Альбуса бросает в жар. А когда Грин-де-Вальд проводит снизу вверх языком и прикусывает мочку уха, Дамблдор несдержанно стонет и с трудом подавляет порыв упасть на колени прямо сейчас. Тяжесть возбуждения снова становится болезненной, и Альбус прикусывает губу, чтобы не начать умолять взять его. — Встань раком на кровати и убери руки за спину, — звучит следующий приказ. — Можешь взять подушку.— Да, Хозяин, — всё больше расцветает Альбус и подчиняется, едва дыша от волнения.Больше, чем боли, хочется только понравиться Геллерту: выглядеть так, чтобы точно вдохновлять его.Яркая искра смешанного ощущения радости и страха проскакивает, когда Альбус складывает руки за спиной. Геллерту будет удобно связывать так?С каждым мгновением верёвки отнимают всё больше последней, символической, свободы. Ещё немного, и руками совсем нельзя будет пошевелить. Ожидание боли становится мучительным: уже вот-вот, совсем скоро, Геллерт начнёт его пытать, и ничего с этим сделать не получится. Альбуса уносит в транс даже от простого прикосновения ладони Грин-де-Вальда к обнажённому бедру. Дамблдор сам не замечает, как снова протяжно стонет и немного раздвигает ноги. Геллерт затыкает ему рот платком, отходит на несколько шагов…И бьёт. Сразу в полную силу. Ритмично и быстро, то справа, то слева, то как-то сверху, то по бёдрам. Альбус чуть не срывает голос криком, изо всех сил сжимает зубами кляп и так дёргает связанными руками, что не понятно, болят они от впивающихся верёвок или от напряжения.?Меня порют настоящей плетью! — Альбуса захлёстывают гордость и восторг. — Прямо как в книгах про пытки и телесные наказания!? Мечтая оказаться на месте книжных персонажей, Дамблдор и представить не мог, насколько здорово это на самом деле.Удары сливаются в непрерывный поток боли, даже не понятно, когда именно и куда Геллерт бьёт: горит всё от поясницы до колен. Альбус не пытается разобраться, бьёт ли плеть в захлёсте по члену или боль так сильна из-за сумасшедшего желания немедленно любой ценой отдаться Геллерту. Эхо ударов звенит громче голоса Альбуса, но горло всё-таки дерёт. ?Наверно, я охрип?, — мысленно усмехается Альбус над собой и прогибается, чтобы было удобнее бить.Из глаз катятся слёзы, а кричать ещё громче, кажется, невозможно. Но хочется — эмоциям слишком мало места в клетке смертного тела. И нестерпимо хочется ещё больше боли. Чтоб разодрало до крови. Чтоб неделю сидеть нельзя было.Альбуса незаметно уносит в счастливый полусон, где боль не похожа на боль. Плеть гладит слишком приятно. Дамблдор пытается прояснить сознание, чтобы чувствовать порку такой, какая она есть, но тонет в своей эйфории. Горло уже режет от воплей, но и это усиливает блаженство. И жжение от верёвки, раздирающей руки. Только стоять сложно — похоже, его трясёт. Но какое это имеет значение?Он никогда не был так счастлив, как сейчас.Шмыгнув носом, Дамблдор утыкается в подушку лицом, залитым слезами, и вполсилы пытается подвигать кистями надёжно зафиксированных рук. Захлебнувшись этой радостью, не жалко и умереть.Ради Геллерта можно сделать всё.Всё.Только пусть ударит ещё.Последний, самый сильный удар окончательно валит Дамблдора с ног. Отчётливая оглушающая боль врывается в туман грёз и выносит на новые вершины удовольствия. Откуда-то появляется Геллерт — как божество, спустившееся с небес. Вытаскивает кляп, заставляет вытянуться на кровати, укрывает одеялом, ложится рядом и обнимает, скользя руками по спине, а потом ещё и складывает ноги на ноги Альбуса. Нет, всё-таки, предел счастья — это не боль, это возможность оказаться в руках своего владельца, дарящего боль, вольного использовать Альбуса по своему усмотрению.— Спасибо, — хрипло бормочет Дамблдор, тихо смеётся от радости и утыкается носом в подмышку Грин-де-Вальда. — Вы просто волшебно бьёте.Не уходить бы из этого домика никуда.— Посмотри потом в зеркало на свою алую задницу, — хмыкает Геллерт и целует его в волосы. — Вот что в самом деле волшебно. Тебе понравится.— Да, мой повелитель, — выдыхает Альбус и рассеянно водит пальцем по верёвке, удерживающей руки.Он с удовольствием посмотрит, но только не прямо сейчас. Он не сможет никуда уйти, пока его так собственнически обнимает единственный владелец его души, тела и всей сущности.— Жаль, что нам через час уже надо будет собираться, — Геллерт косится на часы и крепче прижимает к себе Альбуса.***Корабль Дурмстранга наконец перестаёт швырять по водовороту. Впрочем, если сидеть на полу, обнимая Грин-де-Вальда за ногу, переносить такое путешествие гораздо легче. — Мы приплыли, — подавленно вздыхает Геллерт и гладит Альбуса по щеке. — Пора вставать.— Только ради Вас, — Дамблдор нехотя поднимается, целует руку Геллерта и тут же находит новый повод вернуться обратно на пол: надеть на своего владельца сапоги.В то, что поездка кончилась, до сих пор не верится. Ежедневные прогулки вдоль моря стали необходимым ритуалом. Блуждание среди сугробов вокруг подмерзающего озера вряд ли их заменит. И совершенно точно ничто не заменит возможность сутки напролёт находиться рядом с Геллертом. Быть единственным, кто сутки напролёт находится рядом с ним. На Крите конкуренткой была только Винда, а здесь — тридцать девять соседей по этажу, включая давнего приятеля Агмунда, Мерлин знает сколько учеников с его потока, вместе с которыми Геллерт ходит на уроки, включая проклятого Рагнара, да ещё и пятикурсница Русана, букавац её сожри.В дверь преподавательской каюты стучат. Напоминают, что пора выходить. Альбус всё-таки встаёт, ещё раз целует ладонь Грин-де-Вальда и бережно надевает на него тулуп.— Как вспомню Изольдоттир, так аж глаз дёргается, — кривится Грин-де-Вальд, наматывая на себя шарф.— С ней будет покончено, я клянусь, — обещает Альбус, одеваясь на скорую руку.Если бы только можно было пообещать, что она Геллерту больше ничего не сделает. Но Дамблдор всего лишь преподаватель факультатива. Изольдоттир его слушать не будет. Силой её тоже не остановишь, через Шульца — тем более. Директор, похоже, сам её побаивается. Как и когда с ней всё же удастся справиться? Альбус многое отдал бы, чтобы она не успела навредить Грин-де-Вальду. Скорее всего, успеет, как ни тяжело это понимать.На берегу поджидает Радко Добрев, похожий на коренастого медведя. Несмотря на жуткий мороз, на душе сразу становится теплее, и от холодного Дурмстранга начинает веять ощущением дома. Как, оказывается, важно, чтобы Альбуса кто-то где-то ждал как просто Альбуса, а не как бесплатную няньку. Дамблдор проворно, насколько это возможно с чемоданами, сбегает по трапу и жмёт Добреву руку.— Добре дошли, Альбус! — улыбается в усы Радко, обнимает его и по-отечески хлопает тяжёлой ладонью по плечу. — Что-то ты совсем не загорел! Холодно что ли на Крите?— На Крите отличная погода, благодарю, нам с Геллертом очень понравилось, — Альбус ставит чемоданы на снег и тоже обнимает Добрева. — Что нового в Дурмстранге?Мелькает мысль, что Геллерту может не нравиться то, как радостно Альбус кидается на шею Радко, но… это ведь просто Радко. Их отношения никогда не выйдут за рамки дружеских и наставнических. Тем более, что Радко вряд ли нравятся мужчины. Альбусу становится даже неловко за свою ревность к Агмунду — сколько бы тот ни общался с Геллертом, ухаживает он за Марией.— Идёмте, мальчики, расскажу, — Добрев машет рукой морякам и разворачивается к замку. — А ты, Геллерт, доволен поездкой? Не кашляешь больше?— Я недоволен тем, что пришлось вернуться обратно, — сдержанно усмехается Грин-де-Вальд, — но чувствую себя хорошо. По песку, кстати, бегать лучше, чем по нашей каменной площадке, суставы перестают болеть. Может, сделаем в закрытом зале для тренировок что-то похожее?Свои чувства Альбус перестаёт понимать окончательно. С одной стороны, похоже, Геллерт не считает дружбу с Радко чем-то недопустимым. А с другой — Добрева Геллерт тоже знает с первого курса. Это не похоже на ревность. Скорее на какую-то зависть. Студенты и преподаватели Дурмстранга вместе проходят трудности, о которых Дамблдор только догадывается. Как бы радушно к Альбусу ни относились, наверно, он так и останется чужаком из Хогвартса, не нюхавшим пороху.— Я и сам иногда думаю, что бегать в тулупах на морозе — идея плохая, надо иногда и в тепле заниматься, а то некоторые простужаются, — соглашается Добрев, — но всё никак не поговорю об этом с профессором Шульцем. Как-никак, есть традиции, да и сыновьям Дурмстранга смешно бояться снега.У входа в школу Добрев зачем-то просит Геллерта стать невидимым, и тот тает в воздухе, будто его здесь и не было. Радко открывает дверь якобы для Альбуса и по пути в преподавательский корпус рассказывает последние новости: — Хульда вышла из больничного корпуса, снова бодро скачет, как горная коза. Готовимся понемногу к школьным соревнованиям, завтра сядем с тобой, придумаем задания по трансфигурации. Скоро начнутся осмотры студентов и преподавателей, надо будет сходить, показаться вештицам.Знакомый хвойный аромат окутывает, как тёплый плед. На серых каменных стенах коридора привычно пляшут отблески пламени факелов. Накатывает ежевечерняя усталость. Так хочется поскорее вернуться в свою преподавательскую спальню и прилечь. От мыслей о предстоящих делах немного тоскливо. И с Геллертом, наверно, не удастся попрощаться. Альбус вслушивается в эхо шагов, пытаясь понять, здесь ли невидимый Грин-де-Вальд, но из-за громкого голоса Радко ничего не разобрать.— Так давно я тебя не видел! Дай зайду к тебе минут на десять, поболтаем ещё немного, — просит Радко, положив ладонь на ручку двери спальни и не позволяя закрыть её сразу. — Ты же не против?— Разумеется, заходи, — соглашается Альбус скорее из вежливости — на разговоры у него настроения мало.Придерживание двери, правда, сейчас кстати: не так просто доставать палочку, когда в обеих руках…— Я не отдал Геллерту чемодан! — спохватывается Дамблдор, но Радко шикает на него и быстро заталкивает в спальню.— Подумаешь, беда, я перенесу чемодан на его этаж, — бормочет Добрев и применяет заклинание от подслушивания. — Всё, Геллерт, становись видимым.Грин-де-Вальд в расстёгнутом тулупе обнаруживается у окна. Альбус с трудом удерживается от того, чтобы по привычке поцеловать его руку, и ограничивается едва заметным поклоном. В Дурмстранге от многого придётся отвыкать. Геллерт кладёт шапку на стол и вопросительно смотрит на Добрева, который в свою очередь, наконец, поясняет, что он затеял:— Геллерт, ты переезжаешь на другой этаж. То есть прямо сюда. Кроме меня и Шульца об этом никто не знает, даже Хульда, так что не болтай, будь осторожен и не забывай про невидимость. Для соседей и дежурных ты переехал просто… куда-то. Твои вещи уже тут, в шкафу Альбуса. Ну, я пошёл, доброй ночи!Дамблдор открывает рот, чтобы спросить, как такое возможно, но Добрев стремительно ухрамывает в коридор.Ошарашенный Грин-де-Вальд медленно снимает тулуп и оглядывается, прикидывая, куда его положить.— Да, встречаться с преподавателем удобнее, чем с другим студентом, — рассеянно улыбается он и порывисто обнимает Альбуса.Его золотистые волосы всё ещё пахнут морем и критским воздухом, но Альбуса уже не так отчаянно тянет назад. Зачем, если школа Дурмстранг полюбила его?***Дурмстранг1/11/1898Дорогой Генри!Прошу, не упрекай меня за то, что я так долго не писал. Я вовсе не зазнался и не забыл старых друзей. Заметь — и ты мне за три месяца не написал ни строчки.Как твои дела? Вам с Айзеком и Реджинальдом удалось подыскать подходящее место в Хогсмиде, чтобы открыть вашу лавку зелий? Есть ли у тебя уже планы на Рождество? На каникулах я вернусь в Британию и не отказался бы выпить с тобой по кружке сливочного пива.Пусть ты меня не спрашивал, я сообщаю тебе, что у меня всё отлично: я уже два месяца работаю преподавателем трансфигурации, но не в Хогвартсе, а — представь себе такую шутку судьбы! — в Дурмстранге. Вопросов о тёмных искусствах прошу мне не задавать: теперь я тоже являюсь хранителем знаний, которые не должны стать достоянием выпускников других школ (но про волшебные посохи обязательно расскажу).Жду ваших писем, мистер Поттер, и прошу впредь не проявлять неуважения к старосте факультета и школы!С наилучшими пожеланиями,Альбус.Дамблдор отправляет сову, задувает свечу и устраивается спать на полу, по-прежнему опасаясь, что вся эта сказка ему только снится. Расслабленные пальцы сонного Геллерта гладят его за ухом. Если бы Альбус мог, он бы замурлыкал, как кот.