Глава 41 — И смело хватают огонь (1/1)

Есть дети — как искры: им пламя сродни.Напрасно их учат: ?Ведь жжётся, не тронь!?Они своенравны (ведь искры они!)И смело хватают огонь.М. Цветаева— Вот и всё, дорогая, я пришила кружево на твои новые рукава, они получились даже лучше старых, — мама Винды обрезает нитку и направляет на платье палочку. — Avenant! Filament!Платье взмывает в воздух и повисает в центре комнаты. Рукава перекрашиваются в изумрудно-зелёный, под цвет остальной ткани, только кружева остаются чёрными. Обрезки ниток вплетаются в шёлк и кружева.— Такая красота! — восхищается Винда, одевается наконец полностью и бежит крутиться перед зеркалом.Всё её платья становятся красивее всякий раз, когда к ним прикасается мама. У самой девочки так чудесно не получается, пусть ей и не стыдно носить в Шармбатоне одежду, пошитую собственными руками.— Возьми мои серьги, кажется, они были в маленьком внутреннем кармане сумочки, который слева, — советует мать и принимается что-то искать в ящике туалетного столика, — и не забудь погуще накрасить ресницы.— Это же не свидание, — поджимает губы Винда, но серьги надевает, — он просто мой знакомый.— Ты же не знаешь, как будет развиваться ваше знакомство, — мать выуживает флакон масляных духов, нюхает, проверяя, подходит ли запах случаю, и наносит несколько капель на запястья, шею и волосы дочери, — в любом случае, знакомый из Дурмстранга — это хорошо для женщины. Они порядочные и почтительные. Никогда не оставят одну в трудную минуту. Вот кто бы меня взял замуж после смерти папы — тридцатилетнюю нищую вдову с ребёнком? А Адальберт женился. Хотя я ему не ровня, я обычная волшебница.С тем, что мама — обыкновенная и ничем не примечательная, Винде согласиться трудно. Мама очень красивая и умеет, кажется, всё на свете. Если бы Винда была мужчиной, она бы с радостью женилась на такой женщине, будь ей хоть пятьдесят.— Я не хочу выходить замуж за того, кого видела один раз, — смеётся Винда. — Да и рано, мне же только четырнадцать.— Сегодня увидишь во второй, так что не вижу проблемы, — мать вроде бы шутит, но закалывает ей волосы своей любимой заколкой в виде изящного белого цветка. — Никогда не знаешь, что будет завтра. Я с Адальбертом познакомилась, когда ты ещё не родилась. Мы долго дружили.Самодельный будильник заливается соловьиной трелью. Подходит время, когда отчим возвращается с утренней прогулки. Мама упархивает на кухню, заклинанием сервирует завтрак и возвращается в спальню.— Днём, в жару, по улице не ходите, посидите где-нибудь, — просит она, ложится на кровать и кладёт на веки холодные примочки, — если захотите гулять допоздна, перед ужином подойдите к нам с Адальбертом, предупредите. Мы будем в том же ресторане, где ужинали вчера.— Хорошо, — пока мама не смотрит, Винда вытаскивает из ящика для обуви туфли на низком каблуке.Быть женственной иной раз так утомительно. А вот в Дурмстранге, наверно, девочки всегда носят удобную обувь.***Официант выносит к столику у самого моря, под открытым звёздным небом, ещё один стакан сока со льдом, и Винда отдаёт ему несколько монет. Геллерт отводит взгляд и помешивает соломинкой свой холодный шоколад. Наверно, не может привыкнуть, что она платит за себя сама. К счастью, от комментариев по этому поводу воздерживается. Не то что мальчики из Шармбатона.Музыканты на веранде играют зажигательную греческую мелодию. Винда снимает заколку, и вечерний близ подхватывает рассыпавшиеся волосы.— Мы изучаем заклинания, зельеварение, уход за магическими растениями, магическими животными, — продолжает она рассказ, чтобы не повисло неловкое молчание, и загибает пальцы, — бытовую магию, домоводство, пошив одежды, нумерологию, магловедение, руны, трансфигурацию, магическую географию, волшебную живопись, стихосложение, испанский или французский язык, ну и есть разные дополнительные курсы, например, разные виды искусства или специализации по каким-то предметам. Я хожу на бальные танцы, живопись, учусь играть на скрипке, углубленно изучаю нумерологию и астрономию. А вы занимаетесь искусством?— Какой интересный набор, — сдержанно улыбается Геллерт, снова глядя ей в глаза, — получается, немецкий ты изучала самостоятельно? Я дома, в Мюнхене, играю на рояле и танцую бальные танцы, а в школе мы в этом году начали изучать танго. До этого тоже только бальными занимались.Кто-то из гостей выходит на берег потанцевать. Так, как умеют только бедные: самозабвенно, настолько легко, что Винда начинает завидовать им и их свободным теням, летающим по всему пляжу.— Отчим нанял для нас с мамой учителя, меня учитель по моей просьбе немного учит болгарскому и норвежскому, — Винда, поколебавшись, снимает туфли и вытягивает босые ноги на ещё тёплом песке, откидываясь в плетёном стуле, — у вас есть партнёрша для танцев?— Я предпочитаю танго, — хмыкает Грин-де-Вальд с едва заметной надменностью и тоже прислоняется к спинке стула, — традиционно его танцуют с мужчинами. У меня есть постоянный партнёр.— Вы танцуете с другим юношей? — Винда разворачивается к нему лицом и кокетливо подпирает голову рукой, касаясь мизинцем приоткрытых губ. — Как необычно. Наверно, это сложно. Вы кажетесь тем, для кого важно вести, а мужчины вечно соперничают друг с другом.— Мой партнёр более чем хорош в ведомой роли, — гордо отвечает Грин-де-Вальд и улыбается, переводя взгляд на тёмное море. — Возможность танцевать танго с ним доставляет мне куда больше удовольствия, чем общество моей невесты.Официант приносит на их столик свечу. Маленькому пламени не сидится на месте, оно трепещет и рвётся умчаться вдаль.— Вы такой загадочный, — шепчет Винда, переходя к лести уже осознанно. — Вы играете на рояле, обучаетесь дома бальным танцам, предпочитаете партнёров-юношей и помолвлены, хотя ещё учитесь в школе. Кто же вы, герр?— Пока что никто, — таинственно улыбается Геллерт, — а кем стану потом — не знаю.Розье всматривается внимательнее. Он не похож на сына разбогатевших ремесленников — мать научила её отличать таких людей от потомственных аристократов. Но и почему-то нет ощущения, что его родители обладают внушительным состоянием или высоким титулом. Волшебница злится сама на себя и пинает мелкий камушек. Что за мысли! Как она вообще себя ведёт! Будто в самом деле хочет стать содержанкой!— Мне всё-таки крайне любопытно: неужели вам совсем не нравится танцевать с девушками?— Девушки требуют слишком аккуратного и бережного обращения, — усмехается Геллерт, мечтательно глядя на волны, тихо плещущиеся неподалёку, — я слишком порядочный, чтобы поступать с девушкой так, как я могу себе позволить поступить с партнёром-юношей.— Не все девушки — нежные цветочки, — с вызовом фыркает Розье и вздёргивает подбородок, — вот я совсем не такая. Я не желаю, чтобы мужчина боялся ко мне прикоснуться из-за того, что считает меня слабой.— Ты не выглядишь слабой, — Грин-де-Вальд вдруг переводит на неё пронзительный, гипнотизирующий взгляд синих глаз и понижает голос почти до шёпота, — и тем более ты не казалась такой в моём пророческом сне. У меня было ощущение, что этот месье Петен боялся тебя.— Тогда потанцуйте со мной! — Винда решительно встаёт, обходит столик, не надевая туфель, и протягивает Геллерту руку.Тот удивлённо приподнимает брови, кладёт лодыжку одной ноги на колено другой и берёт в руки стакан, в котором давно растаял лёд:— Не так просишь, — говорит он строго, а глаза смеются. — Слишком требовательно. Попробуй ещё раз.Он с ней играет. И наверняка уже считает дурочкой. Поднять его со стула становится вопросом чести.— Герр, я вами безумно заинтригована, — произносит она тем до интимности нежным голосом, которому учила мать. — Для меня было бы честью потанцевать с вами. Если вы мне не откажете, я буду у вас в долгу.— А не боишься? — прищуривается Грин-де-Вальд. — Ты меня совсем не знаешь. Вдруг я взамен попрошу то, что тебе не захочется делать.— Мне нечего опасаться, — отвечает Винда с непонятной для неё самой радостью. Протянутая рука устаёт и начинает дрожать. Только бы он не подумал, что это от страха. — Мы с вами целый день гуляли по безлюдным местам. Вы прекрасно осведомлены, что я не умею драться и плохо бегаю, в отличие от вас, студента Дурмстранга. В конце-концов, у вас при себе есть нож, а у меня нет даже палочки, которую я могла бы, рискуя быть отчисленной из школы, использовать при угрозе моей жизни или чести. Если бы вы желали чего-то дурного, я бы уже об этом узнала.— Ты считаешь, что нож — более грозное оружие, чем палочка? — Геллерт задумчиво гладит стакан пальцем. — Опусти руку. Я знаю, что её трудно так держать.— Я считаю, что вам лучше знать, — Винда роняет правую руку, которую уже не чувствует, и протягивает левую, — прошу вас, герр Грин-де-Вальд, я умру от любопытства, если вы не окажете мне милость и не потанцуете со мной.— Не умирай, тебе предстоит стать моей ценной сторонницей, — Геллерт улыбается теплее, наконец встаёт и берёт Винду за левую ладонь и правую лопатку.Вовремя — Розье уже переставала чувствовать руки. В чём-то понять маму можно — всё же порой куда приятнее позволить мужчине быть опорой. Вот хотя бы в танце. Ей не всегда хочется быть ведомой и позволять другому диктовать движения, однако держать руки на весу весь танец и вдобавок удерживать руки ведомого, который разлёгся на тебе, — не самое великое удовольствие.— В чём же я приму вашу сторону? — отстранённо интересуется Розье, пытаясь на ходу разобраться в манере Грин-де-Вальда вальсировать.К счастью, его ведение достаточно чёткое и понятное, и в собственных ногах волшебница почти не путается. Ещё бы он был чуть помедленнее, и было бы идеально.А мелодия играет быстрее и быстрее. Вскоре даже Геллерт всего на мгновение, но всё же начинает отставать от музыки. — Мне предсказали такое будущее, что у меня самого голова идёт кругом, — доверительно шепчет он на ухо. — Говорят, моя судьба — освободить угнетённых.Есть пророчество на самом деле или нет — его слова Розье нравятся. У шармбатонцев кишка тонка даже думать о чём-то значительном.— Кого же вы решили освобождать? — интересуется Винда и не удерживается от того, чтобы провести пальцем по рукаву его гимнастёрки. Подумать только — настоящая форма Дурмстранга! — Надеюсь, вы не забудете позаботиться о независимости женщин? Я, например, хотела бы сама зарабатывать себе на жизнь.— Пожалуй, ты права, — кивает Геллерт после небольшой паузы. — Это я тоже включу в свою будущую идеологию. Ты можешь считать, что работаешь на меня, правда, я пока не могу тебе заплатить, мне нужно сначала где-то раздобыть денег на собственную независимость.Знакомство выглядит всё более полезным с каждой минутой. Получается, у Розье уже в четырнадцать будет настоящая работа? Сложнее всего будет не разболтать тут же всем.— У вас нет своей идеологии? — удивляется она. Впрочем, это хорошо — тогда Винда тоже сможет поучаствовать в её создании. — А что до денег — до совершеннолетия меня будет обеспечивать Шармбатон, моей стипендии отличницы хватает на всё, что мне нужно. Но герр, неужели ваша невеста бедна?Грин-де-Вальд шагает чуть дальше обычного и уводит в особенно резкий поворот. Чем-то недоволен?— До недавних пор я не знал, что мне понадобится собственная идеология. Я не планировал ни с кем сражаться, пока обстоятельства не начали настойчиво подталкивать меня к борьбе. В том числе семейство моей будущей жены. Судя по информации, которой я располагаю, они не намерены выделять мне ни монетой больше необходимого, зато намерены лишить меня последних крох свободы, не отнятых моим происхождением.— Какой кошмар, — качает головой Винда, успокаивающе гладит его по плечу и прислоняется щекой, — похоже, у нас с вами и впрямь нет выбора. Если мы не начнём войну, мы погибнем.— Благодарю за танец, — ни с того ни с сего остановившись, Геллерт провожает её обратно к стулу и возвращается на своё место.— Вам показалось, что я фамильярничаю с вами? — решает Винда сразу прояснить ситуацию. — Я не из тех, кто вешается на шею едва знакомым юношам, тем более, почти женатым. И мы же с вами договорились — я буду на вас работать.На долю секунды просыпается сожаление — такими словами она полностью обрубает возможность выхода их отношений за рамки дружеских. Может, она поторопилась? Геллерт прав — Винда почти ничего не знает о нём. Вдруг она влюбится в него через месяц-другой и захочет забрать свои слова назад? Он красив, а судя по тому, как холодно он говорит о своей невесте, его брак вряд ли будет крепким…?Да что за ерунда в голову лезет! — от злости волшебница хмурится и чуть не топает ногой. — Это всё мамино влияние. А я не буду в каждом встречном юноше видеть потенциального возлюбленного!?Окончательно запутавшись в мыслях, волшебница вздыхает и выжидающе всматривается в лицо Грин-де-Вальда. Нет, он точно посчитает её глупым ребёнком.— Всё в порядке, ты не позволила себе ничего лишнего, — теперь с настоящей теплотой отвечает Геллерт и протягивает руку через стол. — Будем работать вместе.Несколько секунд Винда растерянно хлопает ресницами, а после отвечает рукопожатием, стараясь и не показаться слишком нежной, и не переборщить с усилиями.Сложно представить, как теперь изменится её жизнь.К столику приближается высокий рыжий юноша в белой рубашке. Геллерт ему заметно радуется. Это и есть его партнёр по танцам?Должно быть, именно он — судя по ревнивому взгляду, которым тот окидывает Винду. Можно подумать, у него хотят отнять возлюбленного.— Герр Грин-де-Вальд, вы долго не возвращались, и я забеспокоился, — извиняющимся голосом произносит он, опустив глаза.Для него, судя по акценту, немецкий язык не родной, как и для Винды.— Который час? — интересуется Геллерт.— Без четверти одиннадцать.— Мы забыли подойти к моей матери! — восклицает Винда, опомнившись. — Наверно, она уже вернулась домой.Они с Грин-де-Вальдом так заговорились, что у Розье совершенно вылетела из головы просьба подойти перед ужином и сообщить, что всё в порядке. Впрочем, если Геллерт её проводит, как и в прошлый раз, и мама сможет своими глазами на него посмотреть, то, скорее всего, сразу же успокоится. Особенно если подыграть ей и изобразить влюблённую простушку — мама сама со своим Адальбертом иногда на целый день пропадала, даже когда папа был ещё жив.— Профессор Дамблдор, это моя знакомая, Винда Розье, — представляет её Геллерт.— Рад познакомиться, фройляйн Розье, — со сдержанной приветливостью кивает юноша. — Меня зовут Альбус Дамблдор, я преподаватель школы Дурмстранг.— И мне очень приятно, профессор Дамблдор, — тушуется Розье и с трудом заставляет себя набраться смелости и посмотреть ему в глаза. — Вы можете звать меня просто Винда.Подумать только — настоящий преподаватель Дурмстранга! Отчего-то кажется, что он не врёт. Он держится с дурмстранговским достоинством, прямо как Адальберт.— Надеюсь, я не помешал? — Дамблдор снова обращается к Геллерту, будто забывая о новой знакомой.— Всё в порядке, меня уже немного клонит в сон, — со странной покровительственной интонацией отвечает Геллерт, — только проводим Винду.— Хорошо, — улыбается Дамблдор уголками рта.Это не звучит как разрешение, данное студенту учителем. Ощущение, что Дамблдор и есть ведомый Геллерта, усиливается. Странно, но, пожалуй, хорошо. Раз он имеет влияние на преподавателя, видимо, Геллерт не болтун и совершить что-то великое ему в самом деле предстоит.Всю дорогу до дома на языке у Винды вертится тысяча и один вопрос, но задавать их она не решается. Дамблдор, когда не разговаривает с Грин-де-Вальдом, смотрит с дурмстранговской суровостью. Как он получил должность, будучи таким молодым? Наверно, за какие-то особые заслуги.Мама приветствует Геллерта и Дамблдора довольно дружелюбно, но путается в словах. Судя по всему, они с Адальбертом выпили. Про то, что Винда к ним не подошла, мама не вспоминает даже после того, как запирает дверь. Не говоря ни слова и даже не глядя на дочь, она возвращается в спальню. Повезло.***Ханья, Крит, 29 октября 1898Моя дорогая подруга Виктория!Благодарю тебя за письмо. Я счастлива узнать, что твой день рождения прошёл весело. Надеюсь, подарок, который мы с мамой выбрали для тебя, компенсирует моё отсутствие на твоём празднике. Обещаю, на следующих каникулах я обязательно приеду к тебе в Кордову.У меня всё хорошо. Признаться, я даже рада, что Адальберт настоял на путешествии в Критское государство: я завела здесь крайне полезное знакомство. Подробнее расскажу тебе в школе.С нетерпением жду нашей встречи после каникул.Тысяча поцелуевТвоя подруга Винда