Глава 40 — Как странно подумать, что в мире есть что-нибудь, кроме тебя (1/1)

Я сам над собой насмеялся,И сам я себя обманул,Когда мог подумать, что в миреЕсть что-нибудь кроме тебяН. ГумилёвСегодня море спокойнее, чем вчера на закате, но волны не утихают, плещутся, и солнечные блики мерцают на их невысоких гребнях. Если смотреть на воду, рябит в глазах, и Альбус не смотрит. Куда приятнее любоваться Грин-де-Вальдом. За последние несколько дней Геллерт будто стал взрослее и ещё красивее. Даже привычная студенческая форма сидит на нём иначе, подчёркивая точность его движений и заострившиеся черты лица.— Посидим на берегу, — хрипло приказывает Геллерт.— Как пожелаете, — кивает Альбус. — Вам налить воды?— Налей.Дамблдор сотворяет стакан прохладной воды и вытирает лицо платком.Солнце начинает печь, Альбусу даже в белой рубашке и тонком жилете жарко. Просить Геллерта вернуться в дом и дождаться вечера бессмысленно: он будет всеми силами доказывать, что не устал.Грин-де-Вальд выбирает место в тени большой пальмы. Альбус расстилает плед, достаёт из кармана зонт, увеличивает его и заколдовывает, чтобы он обдувал лёгким ветром. Геллерт выглядит куда более довольным, чем во время длинного променада по песку.— Вы не будете против, если я отойду в ресторан? — осведомляется Дамблдор и, склонившись с прямой спиной, целует руку Грин-де-Вальда. Горячая и совсем сухая. Так и до теплового удара недалеко.— Креветок по местному рецепту, — решает Геллерт, — и какой-нибудь интересный напиток, только не вино.— Будет исполнено, — Альбус снова кланяется, сотворяет ещё воды в стакан и направляется к ближайшему прибрежному ресторану.Определиться с креветками более-менее просто: Грин-де-Вальд говорил, что ему нравятся большие, очищенные и обязательно жареные. Такой рецепт в меню есть только один. Но какой выбрать напиток — не понятно совершенно. Геллерт любит фруктовые соки? Или кофе? Кофе запрещён в Дурмстранге, так что ему может понравиться мысль сделать то, что обычно нельзя… а вдруг он предпочитает шоколад?Он сказал, что не хочет вино, но вдруг он допускал возможность попробовать другой алкоголь??Я знаю о Геллерте непростительно мало?, — сокрушается Дамблдор. Если бы не приказ экономить, можно было бы купить всего по одному стакану. Не придя ни к какому решению, Альбус отходит уточнить у самого Грин-де-Вальда.Поразмыслив, тот отвечает, что хочет шоколад со льдом.Пусть Геллерт не выражает недовольства, да и клятва не прожигает наказанием за невыполнение желания, Дамблдора гложет ощущение, что он не справился с заданием. Геллерт не назвал ничего конкретного, значит, приказал сделать выбор самостоятельно. Его вкусы следует изучить лучше.К креветкам Альбус рискует заказать немного оливок. Это недорого. Если Грин-де-Вальду понравится, он велит принести ещё. Так ведь?Шоколад Дамблдор подогревает, чтобы не был слишком холодным. Геллерт приехал сюда лечиться. Чтобы компенсировать своеволие, стакан Альбус подаёт настолько учтиво, насколько хватает воображения:— Ваш шоколад, курфюрст Грин-де-Вальд. Желаете чего-нибудь ещё? Я исполню любой Ваш приказ.— Поговорить, — Геллерт пытается казаться надменным, но всё равно улыбается.Одной его улыбки хватает, чтобы вернуть Дамблдору уверенность.— Ваше слово — закон для меня, — шепчет Альбус, устраивается напротив, расположив рядом ступни согнутых ног, и целует его ладонь, — всё моё внимание принадлежит Вам. — Ты похож на джинна, — смеётся Геллерт, — только не могу решить, ифрита или марида.— Если Вы решите властвовать над преисподней, я буду Вашим верным слугой, ифритом, мой Господин, — вполголоса обещает Дамблдор и откидывает с лица чёлку, надеясь, что его огненные волосы сейчас достаточно ярко пылают в полуденном свете.Прежде Альбус не мог себе представить, что будет так настойчиво крутиться вокруг объекта своего обожания и настолько откровенно проявлять свои чувства, выпрашивая хоть какой-то ответ на них. Рядом с Геллертом проще быть решительным. Особенно после клятвы. Геллерт ведь не принял бы вечное служение от того, кого считает недостойным? Он же… мог бы владеть Рагнаром, если бы такова была его воля?— Я хочу поговорить о нас с тобой, — Грин-де-Вальд отпивает холодный шоколад и рассеянно гладит Альбуса за ухом, заставляя положить голову на его, Геллерта, колени.При других обстоятельствах Дамблдор испугался бы такой формулировки. А сейчас кажется, что ничего плохого случиться не может.Геллерт ставит стакан на песок и обкладывает камнями, чтобы не упал. Альбус следит за его пальцами, как загипнотизированный. Удаётся же ему так красиво делать самые простые вещи.— Я подтверждаю то, что сказал вчера: я хочу видеть тебя своим спутником жизни. Это значит, что ты будешь моим любовником, доверенным лицом, компаньоном в путешествиях, сторонником моей будущей революции и так далее, что там ещё можно придумать. Ты можешь целовать меня, но только не в губы. Разрешения обнять можешь просить невербально. Говорить первым о сексе всё ещё нельзя.Дамблдор растерянно хлопает глазами и утыкается носом в брюки Грин-де-Вальда, не стараясь скрыть глупую улыбку, расползшуюся на всё лицо.— Это… — Альбус поднимает сияющий признательностью взгляд, снова прижимается к колену Геллерта и целует его, — это так здорово. Спасибо Вам. Я не смел мечтать о такой чести.Эльф-домовик из ресторана приносит большую круглую тарелку с креветками. Альбус подхватывает её заклинанием и опускает на песок неподалёку. Запах изумительный, но есть совершенно не хочется. Сумасшедшая радость жжёт изнутри, заслоняя собой реальный мир. Всё кажется миражом, зыбкой картинкой из сна, верится только в существование Геллерта Грин-де-Вальда. Есть только он и то, что отражается в его синих глазах.— Здесь хорошо готовят, — заключает Грин-де-Вальд, — и не сырые, и не пережарили. В самый раз. Попробуй.С приказом спорить нельзя, и Альбус всё-таки садится и приступает к обеду. Вкус и правда какой-то особенный. Не похоже на то, как креветок готовят в других странах. Только в соусе много чеснока. Геллерт не захочет целоваться до вечера. Альбус вытирает губы и целует его туфлю. На душе становится спокойнее и будто правильнее.— Туфли не ешь, кроме них у меня с собой только ботинки из Дурмстранга, — усмехается Геллерт и гладит Альбуса подошвой по щеке.Он точно ясновидящий: Дамблдор как раз задумался о том, чтобы провести по ним языком.— У меня тоже с собой только одна пара обуви, не считая преподавательской, — Альбус притягивает к своей десертной вилке ещё одну креветку и кладёт голову у калбуков Геллерта, вытянувшись на горячем песке перпендикулярно пледу, — признаться, другой приличной обуви у меня нет совсем. Закончив Хогвартс, я взял часть накопленных за годы учёбы карманных денег и заказал пошив пары туфель и перчаток, одного пальто, а также двух костюмов из брюк, рубашки, жилета и пиджака. Меня всегда интересовала мода. Чувствую себя теперь другим человеком.Раньше Альбус не мог подумать, что признается кому-то, каких трудов ему стоило достать обычную для порядочного человека одежду. Тем более — юноше, на которого так отчаянно хочется произвести впечатление. Как ни странно, при целой куче правил и ограничений, с Грин-де-Вальдом не страшно быть настоящим собой. Дамблдор осторожно целует край его брюк, потягивается, кладёт руку под голову, удобно сгибает одну ногу в колене и кладёт на неё вторую.— Я тоже чувствую себя другим человеком, когда переодеваюсь дома в свою одежду, — сообщает Геллерт, — будто я до этого весь год не мог смотреть на себя в зеркало. Точнее, будто я видел не себя, а кого-то другого. Вот захватим мир и будем носить только красивые костюмы.— А Вы… — Альбус подбирает гладкий плоский камень и трёт его пальцем в нерешительности. Вроде, простой вопрос, да и Геллерт сам сказал, что хочет поговорить об их отношениях… — Вы не ощущали бы себя… в чём-то ограниченным, если бы… если бы, допустим, вы точно знали, что…Альбус сглатывает и сильнее сжимает камень. То, что Геллерт сказал сегодня, вроде бы, даёт повод думать, что он не должен отрицательно реагировать на такие слова. Да и что может произойти в худшем случае? Не велит же он уходить прямо сейчас.— ...если бы Вам было наверняка известно, что только я буду Вашим спутником жизни всегда? Вы бы не считали, что лишены чего-то? — выпаливает Дамблдор, зажмуривается и медленно выдыхает.Вот и всё, это было не так сложно. Остаётся дождаться ответа.— Не думаю, что отношения с тобой ограничивают мою свободу, — подумав, произносит Грин-де-Вальд и прислоняется спиной к пальме. — Я был бы рад, если бы мне приснился вещий сон про то, как мы вместе проводим время в возрасте, перевалившем за сотню лет. Уверен, с тобой будет интересно, даже когда ты перестанешь быть таким сексуальным, как сейчас. К тому же, когда ты состаришься, мне и самому уже не будет нужен секс. Буду просто бить тебя тростью и клацать по твоим ушам вставной челюстью.Пусть Дамблдор имел в виду не совсем это, и без того огромное счастье распускается, заполоняя собой всё пространство. В груди ему давно не хватает места. Альбуса подмывает смущённо зарыться в песок, но он заставляет себя собраться и спросить наконец прямо. Между ним и Геллертом недомолвок быть не должно.— Вы не опасаетесь, что Вам захочется владеть кем-то ещё? Если Вам буду принадлежать только я, это будет некоторое… однообразие.Стоит это произнести, и решимость сменяется страхом. Какая наглость — диктовать человеку, в руках которого твоя судьба, что он обязан довольствоваться твоим обществом. Грин-де-Вальд, в отличие от Дамблдора, волен делать, что пожелает. Альбус зажмуривается и перестаёт дышать в ожидании расплаты — если он сказал что-то не так, клятва на крови поджарит его изнутри.— Нет, — Геллерт откладывает десертную вилку и допивает холодный шоколад, — я не думаю, что кто-то кроме тебя сможет дать мне более полное ощущение власти, а без него не отношения, а сплошной самообман. Совсем не то.Альбус расслабленно и гордо улыбается. Приятно осознавать свою исключительность, а ещё приятнее слышать подтверждение от Грин-де-Вальда.— Спасибо. Для меня это важно. Разумеется, я не смею чего-то от Вас требовать, однако, боюсь, если кто-то из Ваших будущих обожателей захочет стать Вам ближе допустимого, а меня не будет сдерживать Ваш запрет, моё желание поставить его на место рискует стать непреодолимым.— Ты меня ревнуешь, — со смешком подытоживает его речь Геллерт и садится по-турецки, — к тем, с кем я даже не знаком. Забавный ты. Иди сюда.— Как мне не бояться Вас потерять, когда Вы — моя жизнь? — Альбус пытается ответить беззаботно, но опускает глаза, забираясь рядом с ним на плед.Геллерт ловит его за руку и роняет лицом себе на грудь. В его руках Альбуса накрывает непривычное ощущение возвращения домой. Как уют может быть таким обжигающе ярким?— Если я скажу, что никогда не разлюблю тебя, ты мне поверишь? — хмыкает Грин-де-Вальд и гладит его по голове. — Все влюблённые говорят это, но многие забывают свои обещания на следующий день. Я могу обосновать, что мне будет неудобно и сложно изменять тебе даже в отсутствие необходимости скрывать это. Но убедят ли мои слова твоё сердце? Я могу сказать, что видел вещий сон о нашем совместном будущем лет через сто, но я буду вынужден солгать, потому что не видел его. Я могу солгать кому угодно, но необходимость обманывать самого близкого человека лишит меня душевного равновесия. Так как я могу тебя успокоить, моя радость?Каждое мгновение Альбусу кажется, что лучше быть уже не может, и каждая новая фраза Геллерта открывает невиданный ранее уровень счастья. От избытка чувств на глаза наворачиваются слёзы.— Мне достаточно знать, что Вы довольны мной, Хозяин, — шепчет Альбус, прижавшись к его гимнастёрке, — я сделаю всё, чтобы так продолжалось и дальше, как бы сложно ни было.Море затихает, его почти не слышно. Только запах солёной воды напоминает, что они сидят на берегу.— Что для тебя значит боль? — спрашивает вдруг Геллерт и целует его в волосы. — Насколько она тебе необходима?Дамблдор закрывает глаза и прислушивается к своим ощущениям. Пытается представить себе мир, где боли нет совсем. Нет, так будет не понятно, что нужно заняться своим здоровьем. Может ли без боли существовать любовь?— Она значит, что я принадлежу Вам, что Ваша власть настоящая, и Вы в самом деле можете делать со мной абсолютно всё, что захотите, — тихо размышляет он вслух, — я хочу принадлежать Вам по-настоящему, чтобы это не было игрой. — А если бы я владел тобой, но не хотел тебя мучить? Например, если бы мне это было не интересно, — продолжает расспрашивать Геллерт.Альбус трётся щекой о его пуговицы так, чтобы они надавили на скулу.— Я бы не просил о том, чего Вы не хотите, — потухшим голосом отвечает Дамблдор, — но мне бы не хватало боли. Когда её причиняете Вы, это… это даёт очень яркие эмоции, которые нельзя заменить ничем. Вы можете лишить меня чего угодно, и всё-таки я бы мечтал…Пальцы Геллерта убирают прядь волос с уха Альбуса и царапают, и в следующее мгновение его пронзает острая боль, от которой темнеет в глазах. Нет, Геллерт, к счастью, не похож на того, кому могут наскучить пытки.— А если бы я сказал, что мне не нужна власть?Альбус резко выпрямляется и растерянно хлопает глазами. Грин-де-Вальд издевательски посмеивается. Ну, разумеется, он не всерьёз.— Это как? — нервно хихикает Дамблдор и снова ложится на его грудь. — У меня не получается представить. Я даже не могу описать свои действия в гипотетической ситуации, где такое случилось бы, потому что не способен вообразить Вас не желающим власти. Она Вам слишком идёт.Проще представить Геллерта безродным нищим бродягой, чем обычным человеком, не ставящим себя выше всех. Определённо, это был бы уже не Геллерт Грин-де-Вальд, а кто-то другой, имеющий с ним разве что внешнее сходство, и то — неочевидное.— Что для тебя важнее всего? Лишившись чего, ты бы жалел о клятве, которую дал мне? — пугает Геллерт очередными вопросами.Дамблдор уже открывает рот, чтобы ответить на первый, но второй приводит в полное недоумение.— Для меня главное — быть Вашим, знать, что я Вам нужен и полезен. Что все мои качества могут быть Вами использованы. Я готов отказаться от всего, если это будет необходимо. Что именно от меня потребуется — не то чтобы не важно, но не имеет решающего значения. Условия влияли бы только на мой комфорт, а лишение комфорта может даже оказаться приятным. Пожалуй, единственное, что заставило бы меня пожалеть — ситуация, когда моя клятва сделала бы Вас несчастным. Однако, я надеюсь, это исключено, поскольку клятва не позволит мне сделать то, чего Вы не хотите. А что главное для Вас?Только сейчас Альбус замечает, как безлюдно и тихо стало на берегу. Похоже, все спрятались от палящего солнца. А под их с Геллертом зонтом просто тепло, не душно и не жарко.— Твоя преданность, — севшим, будто более простуженным, чем обычно, голосом отвечает Геллерт, — мне нужна уверенность в том, что ты всегда, при любых обстоятельствах будешь на моей стороне.— Всегда, — заверяет Альбус и целует его в плечо.Показать бы Грин-де-Вальду свои чувства, но как? Что его сейчас тронет по-настоящему? Дамблдор непростительно плохо знает своего владельца. Так нельзя.— Я… — слова застревают у Альбуса в горле.Как попросить? Ходить вокруг да около нельзя, это неуважение. Он обязан учиться говорить как есть. Но сама просьба слишком смелая, чтобы озвучивать её, не смягчая почтительностью. Альбус прячет нос в подмышку Геллерта и бормочет:— Я хотел Вас попросить об одном разрешении. Я пойму, если Вы откажете. Моя просьба может показаться наглостью, но я преследую только одну цель — научиться понимать Вас, чтобы лучше служить.— Говори. Я не буду ругать тебя, — Геллерт обнимает его крепче, но хмурится — это слышно.— Я прошу Вас о сеансе легилименции, — на одном дыхании произносит Альбус.Геллерт молчит. Его руки становятся твёрже, а дыхание — напряжённее.— Простите, — спешит добавить Альбус еле слышно, — я не имел права. Что я могу сделать, чтобы…— Хорошо, — коротко и жёстко соглашается Грин-де-Вальд, — но не лезь в мои мысли и воспоминания о родителях. Я сам расскажу.— Вы не хотите этого?.. — несмело поднимает глаза Альбус.Он боится даже не клятвы — пусть боль от её нарушения не просто неприятна — невыносима, Альбус потерпел бы, если бы таков был приказ. Гораздо страшнее пойти против воли Геллерта. Он не простит.?Кто меня за язык тянул?? — злится на себя Дамблдор.— Хочу. Ты прав, нам это поможет, — Грин-де-Вальд заставляет себя улыбнуться, но улыбка выходит кривой.Намерение у него твёрдое, но чувство вины всё равно гложет Альбуса.— Накажете меня, если я суну нос, куда не следует? — прищуривается он.— Как? — смеётся Геллерт. — Не бить тебя целый день?— Это жестоко! — шутливо возмущается Альбус. — Разумеется, от Вашей руки я приму всё.— Начинай, — Геллерт берёт его за руку и гладит пальцем по ладони, стараясь скрыть нервозность, — я убрал барьер окклюменции.Он закрывает глаза, будто засыпая, вдыхает и выдыхает медленно и глубоко. Альбус целует его пальцы и выпрямляется. Хватит нерешительности. Если тянуть, Геллерту будет тяжелее.Дамблдор ложится на песок рядом с пледом, прижимает к губам сжатую кисть Грин-де-Вальда и применяет невербальное заклинание.Геллерт боится, что, узнав о нём и о его мыслях больше, Альбус перестанет им восхищаться.— Это невозможно, — качает головой Альбус, — я люблю каждую Вашу черту.А что ты скажешь, когда узнаешь, как я жил?Смотри сразу все мои грязные тайны, не ходи вокруг да около. Я могу передумать.Первый поцелуй Геллерта. Если не увидеть своими глазами, можно сойти с ума от ревности, строя догадки. Пусть и придётся ещё раз посмотреть на мерзкую рожу Рагнара.Геллерту четырнадцать. Он прогуливается перед сном по территории вокруг своего дома. Холодно. Моросит мелкий дождь. Это летние каникулы, а морозит, как осенью. Геллерт ещё помнит, какая в Германии осень. — Чего бродишь по ночам, мелкий? — выкрикивает голос, который Геллерт считает неприятным. Голос кузена, Джакоба.?Чёртов Шлюндт!?— Твоё какое дело? — огрызается Грин-де-Вальд. — Хочу и брожу. Это моя территория.— Не твоя, а твоего папаши, — Джакоб обгоняет Геллерта, оборачивается на забор и вытягивает длинные тощие ноги, загораживая дорогу. — Тебя тут по закону могут хоть в сарай на пожизненное посадить, хоть казнить. Не забыл??Забудешь тут, когда напоминают по три раза на дню?, — злится Геллерт.— Волнуешься за меня? — фыркает Грин-де-Вальд, перепрыгивая через его ноги. — За себя поволнуйся, как бы я не убил тебя и не забрал твоё наследство.— Скорее уж я твоё. Здесь всё должно принадлежать мне. И принадлежало бы, если бы не сентиментальная щедрость моего папаши. Но я исправлю это недоразумение.Джакоб хохочет, запрокинув голову, и бьётся затылком о прутья забора. От него несёт, будто он один вылакал бутылку вина. Отвратительного, судя по запаху. Шлюндты ударились в экономию и начали покупать дешёвое пойло? Короткие тёмные волосы кузена, обычно уложенные, сейчас растрёпаны и торчат в разные стороны, а верхняя пуговица рубашки расстёгнута. Вылитый бродяга.?Тоже мне, наследник графа?, — кривится Геллерт и собирается уйти.Джакоб хватает Геллерта за воротник, в два шага утаскивает к забору, буквально швыряет в металлическую решётку так, что искры из глаз сыпятся, и на кой-то чёрт суёт свой мерзкий холодный язык в рот. Сначала Геллерт совершенно не понимает, что происходит. От смрадного дыхания кузена становится невозможно дышать.Дальше воспоминание смазано. Грин-де-Вальд приходит в себя и обнаруживает кузена сплёвывающим кровь.— Идиот, — шипит тот, — чуть язык мне не откусил. Ещё и зуб выбил, теперь новый всю ночь растить. — Сам идиот, — не находит ничего более остроумного Геллерт и быстрым шагом направляется в дом.Тут не отплюёшься, надо основательно прополоскать рот.— Ходи по школе осторожно теперь, оглядывайся! — кричит вслед Джакоб.Сердце колотится от негодования, от биения пульса раскалывается голова. Геллерт сжимает кулаки, чтобы пальцы не дрожали. Поджарить бы проклятого кузена, чтоб голос сорвал орать!К злости примешивается страх. Грин-де-Вальд прогоняет его, обещает себе, что в сентябре на первой же тренировке в Дурмстранге выбьет из Джакоба дух, но лёд ужаса пламенем гнева растопить не получается. Нет, ничего не будет. Джакоб на три года старше его, перешёл на седьмой курс уже, он будет занят подготовкой к экзаменам. Да и в Дурмстранге не принято нападать на тех, кто существенно младше.От собственного испуга противно, как от привкуса крови кузена, вонючего пойла и чёрт знает чего ещё.Я же говорил. Некоторые воспоминания у меня так себе.— Я люблю Вас, — повторяет Альбус, выделяя последнее слово, — я заставлю его пожалеть о том, что он вообще приближался к Вам. Вот увидите, я найду способ.— Мне нравится, как ты говоришь, — Геллерт улыбается уголком рта и царапает Альбуса по руке.Хотел бы я ещё верить, что это правда.— Ближайшим летом, — решительно произносит Дамблдор.Как выполнять обещание, пока не понятно, но время подумать есть.Когда Геллерту было страшнее всего? Альбус сглатывает и надеется, что это не связано с отцом. Он не сможет смотреть на то, как Геллерту угрожают казнью.Грин-де-Вальд резко стискивает его руку с такой силой, что Альбус вскрикивает.Геллерту шестнадцать. В кабинете прорицаний тихо, как в безвоздушном пространстве. Грин-де-Вальд опускает руку на стол. Звук глухой и тихий, но он есть.Не верится, что здесь может произойти что-то плохое. Профессор Изольдоттир ведь не сумасшедшая. Да, она много задаёт и спрашивает больше, чем написано в учебнике… но не станет же она его пытать? Она же… всегда относилась к нему в целом хорошо. Ну, ворчала, когда он нарушал школьные правила, отправляла снег кидать. Несколько раз вытащила на публичное обсуждение. Но это другое.— Каковы ваши истинные намерения? Чего вы хотите добиться?— Ничего, — растерянно отвечает Геллерт, — правды и только.— Что вы называете правдой?Посох стучит, как железный молот. Геллерт поднимает глаза к потолку. Когда всё это кончится? Как ещё доказать свою невиновность?— Думаете, что солгать, господин Грин-де-Вальд? — её голос заставляет судорожно вдохнуть. — У меня достаточно времени, чтобы дождаться от вас точного ответа. Вы обязаны вернуться к отбою в жилой корпус, я — нет. Она обходит стул. Её каблуки стучат за спиной Грин-де-Вальда. А кажется, что везде.— Если вы не пожелаете возвращаться в жилой корпус в положенное время, понесёте дисциплинарную ответственность.Знать бы, что ей нужно. Геллерт сегодня днём уже выложил под сывороткой правды всё, что мог: да, он был жесток с Рагнаром в постели. Потому что им так нравится. Иногда бил и связывал с первого курса. Тот был не против и часто сам просил. Геллерт впервые поцеловал его в начале января этого года, впервые переспал с ним тоже в январе, Рагнар долго уговаривал.Спросить, что она хочет знать? Нет, будет звучать слишком жалко. Геллерт устало опускает ресницы и отстранённо наблюдает за движением тени Изольдоттир.— Если вы не желаете признаваться в своих настоящих замыслах, мне ничего не остаётся, кроме как перейти к крайним мерам. Очевидно, вы не воспринимаете меня всерьёз и думаете, что вам удастся одурачить всех вокруг. Вы очень самонадеянный. Кру…Время застывает, врастает в лёд.— ...ци…Дыхание Геллерта становится слишком частым, контролировать его не выходит.Нет, нет, это обязано быть другое заклинание!— ...о!Грин-де-Вальд вцепляется в подлокотники, стискивает зубы и сам не замечает, что перестаёт дышать. Минуту спустя обходиться без воздуха уже не получается. Вылететь. Вылететь из тела прочь и ничего не чувствовать. Других желаний не остаётся.Изольдоттир опускает палочку. Геллерт шмыгает носом и слизывает слезу с уголка рта.— Вы готовы говорить, господин Грин-де-Вальд? Эхо отражается от стен.В голове Геллерта нет ни единой мысли. На допросе с представителями конфедерации и то было больше ясности.— Я найду способ развязать вам язык, можете быть уверены.А что ты ожидал увидеть?— Простите, — Альбус утыкается носом в его руку и целует побелевшие костяшки.— Ты не знал, — напоминает Геллерт то ли ему, то ли себе.Так странно думать, что ты правда не знал. Я был уверен, что ты поддерживаешь её.Самые безутешные и горькие слёзы. Будет трудно, но взглянуть необходимо. Хотя бы для того, чтобы знать, о чём Геллерт может плакать и как его утешать.Грин-де-Вальду пятнадцать. Он торопливо переодевается в пижаму в своей мюнхенской спальне и тщетно пытается успокоиться, но из глаз всё равно льёт. Словно из воздуха, в комнате появляется служанка:— Герр, вам принести воды? — еле слышно спрашивает девушка.— Да, — шёпотом отвечает он.Как бы ни хотелось, чтобы все поскорее убрались, после плача захочется пить. А если звать кого-то посреди ночи, это вызовет вопросы.Предусмотрительная служанка приносит целый графин, гасит свечи и молча уходит, тихо закрывая за собой дверь. Геллерт хватает несколько платков, прячется под одеяло, обнимает подушку и наконец позволяет себе разрыдаться по-настоящему. Это похоже на беззвучный крик. Дышать вскоре становится почти невозможно.— Пусть он сдохнет, — шепчет Геллерт и цепляется в наволочку со всей силы, — не важно, как, пусть сдохнет.В ушах звенят слова отца. Вроде, он не сказал ничего нового: Геллерт позор семьи, неуч, дурак, ведёт себя в обществе, будто только что с дерева слез, и так далее, и тому подобное. Просто в этот раз он говорил слишком долго. Геллерт не сдержался и ответил: что отец сам только дурные слова знает и только на публике приличный, а дома — хуже пьянчуги подзаборного, так что пусть за собой следит.А чего отец хотел? Пусть поставит в саду статую и кричит на неё, сколько хочет! Статую он может хоть побить.Хуже всего то, что в этот раз Геллерт начал плакать ещё при нём.Его слова лучше не вспоминать.И эта обезьяна во фраке мнит себя королём собственного сарая. Издал, чтоб его, указ с печатью, что Геллерт до конца лета не должен покидать пределы его владений даже под предлогом визита к портному. С одной стороны, ничего не изменится. Он и так почти никуда не отпускает. А с другой — да какое он имеет право указания раздавать!Он дождётся. Он узнает, с кем связался! Как только Геллерт станет совершеннолетним, он утащит из дома всё, что плохо лежит, удерёт из страны и вернётся домой только с бузинной палочкой и только для того, чтобы сравнять владения отца с землёй, оставив только чёрное пепелище, а самого отца казнить самой мучительной казнью.Подушка, кажется, промокает насквозь. До побега осталось целых три года, и как их жить — не понятно. Даже сказать никому не получится. Мать заладит, что отец его любит и что по отношению к семье нельзя быть злопамятным. А Рагнара потом самого придётся успокаивать, если он узнает. Агмунд мог бы выслушать спокойно, но они никто друг другу. Приятели с единственным общим интересом в виде учёбы. С ним водить задушевные беседы неприлично.Можно сжать зубы и терпеть, но один Мерлин знает, сколько придётся вытерпеть.К обиде и злости примешивается пронзительная тоска. Одиночество никогда не закончится. Нет и не появится никого, кто будет предан Геллерту вечно и безусловно. У всех свои желания и стремления, кому нужно тратить целую жизнь на другого человека?А то ты меня в соплях не видел. Ты же ухаживал за мной в больничном корпусе.— Я не позволю никому навредить Вам, — горячо обещает Дамблдор. Ты не можешь этого гарантировать. Но мне нравится, каким голосом ты это говоришь.— Вы сами сказали: в будущем у меня появится бузинная палочка, — вкрадчиво напоминает Альбус, — пусть тогда кто-то попробует противостоять мне.Самый радостный день с Рагнаром. Расмуссон был ближе всех Геллерту в течение почти пяти лет, если кто-то и знает, как порадовать Геллерта, то только он.Воспоминание собирается из нескольких обрывков.Первый семестр пятого курса. Во время обеда Рагнар рассказывает, что мечтает почитать сборник скандинавских легенд, составленный волшебниками. В магловских сборниках явно о многом не договаривают. — Не знаю, может, виновато христианство, но дошедшие до нас языческие легенды напоминают мне сказки для детей. Я бы почитал ?Эдду?, старшую и младшую, или, если бы это было возможно, ?Германию? Тацита без магловских доработок.— Тацит, кажется, этнографическое исследование проводил, — Грин-де-Вальд задумчиво отрезает кусок мяса, — про мифологию там тоже есть… Но, по-моему, не совсем про скандинавскую. Там про древних германцев.— У норвежского Министерства магии большая библиотека? — спрашивает Геллерт Агмунда.— Да, — с гордостью сообщает тот. — Там чего только нет. А что ты хотел?— Там есть, например, Тацит, Стурлусон или Семунд Мудрый Сигфуссон?— Может и есть. Ты заинтересовался мифологией? В рождественские каникулы библиотека не работает, но я могу попросить Сигердра, если у него получится, он нас проведёт. Ты же приедешь в Норвегию в этом году?— Приеду, — кивает Грин-де-Вальд, — а там с магловской цензурой или без?Агмунд оглядывается, проверяя, нет ли в библиотеке лишних ушей, и шёпотом отвечает:— Вообще в норвежском Министерстве есть много старой научной литературы без магловской цензуры… но ты же понимаешь, что это запрещённые книги. Если магловское правительство узнает, казнить могут всех.— А они продаются? — в Геллерте просыпается азарт.Если достать настолько редкую вещь, Рагнар потеряет дар речи и никогда не предпочтёт Грин-де-Вальду кого-то другого.Стиан давится воздухом от удивления:— Ты что? Там очень редкие издания! Некоторые книги в единственном экземпляре! Да даже если бы было хотя бы два. Ты представляешь, что будет, если такая книга всплывёт где-то не там? Их все должны были сжечь!— Сколько в далерах? — прищуривается Грин-де-Вальд.— Не продадут, — качает головой Агмунд, — да и я же сказал, я не знаю, есть ли то, что ты ищешь. Более современное — да.— Можно же удвоить и зашифровать, — настаивает Геллерт.Агмунд открывает рот, снова смыкает губы, задумывается о чём-то своём и наконец отвечает:— Я не представляю, как объяснить Сигердру эту авантюру. Хочешь — напиши ему сам.Простудиться в Дурмстранге было легко. Отпроситься на выходные домой — уже сложнее. Самое трудное и неприятное — воспитательный разговор с отцом о том, что болеть стыдно и никто не должен узнать о таком позоре — позади. В сравнении с этим решение отрезать пуговицы от любимого камзола даётся легко. Камзол, конечно, жалко. В нём Геллерт себе нравится настолько, что порой трудно отойти от зеркала. Было. Без пуговиц его уже не наденешь, а если пришить дешёвые, всем будет понятно. Отец ещё дома заметит. Так что теперь только спрятать подальше и не вспоминать.Пуговицы проще продать в Мюнхене. Сигердр сам не справится, он не знает места.— Что же ты мне не сказал, милый? — сокрушённо вздыхает мама. — Если тебе нужны деньги, я могу продать что-нибудь из своих украшений. Я всё равно не надеваю часто одно и то же, никто бы не заметил, что у меня исчезло одно колье.— А потом твоё колье увидят на ком-то другом и начнут о тебе болтать, — фыркает Геллерт, — если до папы дойдут слухи, что мы распродаём личные вещи, его не успокоишь. С пуговицами проще, они без камней, их легко переплавить.Плохо, что приходится просить маму, но Геллерта не выпустят в город, а прислуге доверять страшно: отец держит только тех, кто верен именно ему.В окно комнаты Рагнара стучит коротеньким рыжим клювом большая длиннохвостая неясыть.— От кого это? — удивляется Рагнар, нехотя встаёт и впускает сову в комнату.— Посмотри, — загадочно улыбается Геллерт.Птица бросает ему в руки тяжёлый свёрток и, странно крякнув, разворачивается и улетает, едва не задевая раму широкими серыми крыльями в крапинку.— ?От Юле Ниссе?, — читает озадаченный Рагнар, разворачивает пергамент и хлопает глазами. — ?Традиционные скандинавские рецепты?. Геллерт, что ты придумал?Грин-де-Вальд отставляет чашку с глёгом и достаёт из сумки письмо Сигердра:— Здесь инструкция по расшифровке. — Я смогу применить магию только на следующей неделе, когда мы вернёмся в школу, — надувает губы Рагнар, — скажи сейчас, что там?— Тацит, ?Германия?, — заговорщически шепчет Геллерт, — копия самого оригинального оригинала, не тронутого маглами.— Где ты его достал? — потрясённо распахивает глаза Расмуссон и кидается ему на шею. — Обожаю тебя, Геллерт. Ты невероятный!— А ты сомневался?Новый камзол отец оплатит. А восхищение Рагнара за одни отцовские деньги никогда не купишь.Рагнар тянется за поцелуем, но Грин-де-Вальд подставляет только щёку. Сейчас пусть радуется подарку, но в следующий раз точно надо будет напомнить, что Геллерт не любит, когда к нему лезут целоваться.— А он для Вас что-нибудь подобное делал? — не удерживает зависти Дамблдор.Забытое было чувство несправедливости просыпается с новой силой. За какие, спрашивается, заслуги Расмуссону доставалась любовь самого прекрасного человека в мире? Чёрт с ними, с подарками — Альбус отдал бы всё, чтобы Геллерт просто всё время думал о нём. Разве Рагнар лучше?— Нет, — вдруг улыбается Геллерт и обводит пальцем ухо Дамблдора, — ни разу. Не то что ты. Поэтому я был рад избавиться от него. Можешь себе представить? Он в итоге забыл эту книгу дома и, если я не ошибаюсь, так и не расшифровал.— Наглец какой! — фыркает Альбус.Самый счастливый момент. Альбус не успокоится, если не посмотрит.На стенах танцуют тени. Грин-де-Вальд роется в ящике с посудой, наконец находит нож, который не выглядит ржавым, старательно точит и вытирает от металлической стружки. В то, что сейчас будет, сложно поверить. Если… когда Альбус будет по-настоящему принадлежать ему, Геллерт больше ничего не попросит у судьбы — более ценный подарок получить невозможно.— Ты готов? — он приподнимает подбородок Альбуса острием ножа и заглядывает прямо в его голубые глаза. — Назад пути не будет.— Разумеется, — приглушённым голосом отвечает Альбус и протягивает левую руку. — Я всегда этого ждал.?Ты не представляешь, как этого ждал я?.Грин-де-Вальд жёсткой болезненной хваткой зажимает запястье Дамблдора и оставляет на ладони порез. От размаха собственной власти захватывает дух. Рагнар боялся крови и порезов.Альбус пишет, что клянётся исполнять любые желания. Даже так? Геллерт думал, что он поклянётся подчиняться приказам. Альбусу нет цены.Пергамент вспыхивает. Осыпается чёрный пепел, но до стола не долетает, а взмывает над столом и собирается в воздухе в серебряную цепочку. Когда огонь касается букв, пламя багровеет, разгорается ярче и будто взрывается. Из искр на цепочке складывается фиал в форме ромба, в центре которого светится полупрозрачный золотой шарик с каплей крови внутри. В верхний угол ромба вонзается что-то похожее на большой гвоздь, и острие проходит через фиал насквозь.Записка исчезает, рассыпавшись до конца. Огонёк свечи, снова маленький, подрагивает на сквозняке. Фиал медленно опускается в ладони Дамблдора.— Пусть она будет у Вас, — просит Альбус, целует фиал с клятвой и вручает Геллерту.Грин-де-Вальд поднимает крупный тяжёлый кулон за цепочку и любуется переливающейся кровавой клятвой. Вот оно — настоящее могущество: запереть в клетке фиала чужое сердце, волю и душу. Бузинная палочка не имеет даже шанса сравниться с этим. Дамблдор заслужил, чтобы и его мечта исполнилась.— Итак, Альбус, брать свои слова назад поздно, будешь в самом деле терпеть всё! — торжественно сообщает Геллерт, убирает фиал в карман брюк, жестом приказывает встать, прижимает Альбуса к стене и целует.И оказывается совсем не противно, не то что с Рагнаром.Дамблдора хочется целовать. Именно хочется. Не высчитывать, как долго на этот раз Геллерт сможет принуждать себя к терпению, а просто целовать, падая в его податливость, заставляя его вздрагивать от боли. Обладать им и делать с ним то, что никому бы не нравилось.Я признаю только абсолютную преданность: когда тот, кто принадлежит мне, будет благодарен за любое проявление моего внимания. Даже такое, которое было бы всем неприятно. Только такому человеку я могу поверить.— Я люблю всё, что Вы со мной делаете, — произносят губы Альбуса сами собой, — и я буду счастлив, если Вы будете обращаться со мной ещё более жестоко.Геллерт притягивает его к себе за волосы и целует так, что сердце Дамблдора забывает, как биться.Собственная жажда боли смешивается с порывом Грин-де-Вальда её причинять. Невозможность выпрашивать жизненно необходимую сейчас жестокость сводит с ума, но и это страдание кружит голову. В такое поглощающее ощущение принадлежности Альбус ещё не падал.