Глава 30 — Кръвта на врага (1/1)

Счастливый вид Альбуса развеивает сомнения Радко окончательно: так сияют только влюблённые. Так искрятся глаза Адлера, несмотря на то, что Адлеру уже за девяносто и их отношения длятся лет тридцать.— Не забудь перед тем, как ехать куда-то со мной, да и ещё с кем-то, спросить разрешения у Геллерта, — подсказывает он Дамблдору.— Точно, как я не подумал, — хлопает себя по лбу Альбус, — что бы я без тебя делал!И тут Грин-де-Вальд очень кстати вылетает из студенческого жилого корпуса, такой же растрёпанный и радостный. Хочется верить, что у них всё будет хорошо.— Доброе утро! Как Ваши дела? — Альбус сразу шагает к нему. — Вы не будете против, если я сегодня после завтрака поеду в Филиппополь с Добревым? Мы хотим вставить рубин в навершие моего посоха.— У меня всё хорошо. Езжай. Когда вернёшься, сразу покажи мне, — Геллерт крепче сжимает посох и улыбается ещё шире.— Спасибо, — Альбус едва заметно склоняет голову, — как прикажете.Альбус быстро учится. Не так быстро, как Адлер, но у Адлера много кто был до Радко, пусть он и не хочет подробно об этом говорить. Адлеру было шестьдесят с копейками, когда они познакомились, было бы наивно ждать, что он все эти годы ждал свою единственную любовь. А чего про других мужиков зря болтать? Особенно про Велизарова, которого лучше просто забыть.Не дойдя два шага до выхода во внутренний дворик, Радко берёт Альбуса за плечо и спрашивает тихо и жёстко:— Ты соврал мне ради Геллерта или ради Хульды?— Ради Геллерта, — шепчет Альбус, опуская глаза, — я не знал, как именно Изольдоттир его допрашивает. Если бы знал, сдал бы её инспектору.— Проследи, чтобы Геллерт больше не влипал в такие проблемы. Ты отвечаешь за его душевный покой, — предупреждает Радко, — и не ври мне больше. Я тебе не враг.— Разумеется, — Альбус оборачивается и хитро прищуривается, — если Геллерт не прикажет другого.Радко посмеивается в усы: во даёт момче! Соображает на лету!На вторую утреннюю дуэль Радко вызывает Агмунда. Тот отражает атаки слишком академично, как по учебнику, иногда застывает, закатив глаза к небу и пытаясь вспомнить, как нужно реагировать в такой ситуации.— Не спи, — Радко тыкает его посохом в бок, — будешь драться за честь своей дамы — противник не будет проверять, насколько ты учёный. Стукнет по котелку, да и всё.— Я понимаю, — рассеянно отвечает студент.Бить парня в полную силу не позволяет совесть: Радко не сдержал слово, которое дал ему.После тренировки Радко не тянет кота за хвост и признаётся сразу, прямо во внутреннем дворике:— Послушай, Агмунд, я профессору Дамблдору сказал, что ты хочешь в компании с кем-то затеять то, за что маглы точно по головке не погладят. Он на твоей стороне, но если будут проблемы, зови меня. Я разболтал, мне и кашу расхлёбывать.— Профессору Дамблдору? — несмело переспрашивает студент и благодарно улыбается. — Вы так меня выручили! Я хотел к нему подойти, но боялся, что он не поймёт. Спасибо, Профессор!Заметно повеселевший юноша бодро уносится в школу переодеваться.Светлая печаль терзает душу Радко. Ему только сорок шесть, а уже хочется называть выпускников молодёжью, у которой всё впереди. Нельзя так. Даже Адлер старческие сопли не пускает, а ведь он почти вдвое старше.Колено не болит на погоду, а в сумеречном небе ни облачка. Сегодня будет хороший день.***Родной Филиппополь греет тусклым осенним солнышком, а под шарф задувает ветерок. Ласковый, если сравнивать с вьюгой, но всё равно заставляющий ёжиться. Альбус где-то достал яркий тёплый лучик, не иначе как из собственных воспоминаний, и теперь любуется, как его отблесками играет большой рубин цвета голубиной крови в навершии его волшебного посоха. И глаза у юноши сверкают, как два драгоценных камушка.— Ты правда думаешь, что я теперь смогу победить Изольдоттир? — Альбус оборачивается и снова рассматривает своё оружие, мыслями уже витая в будущем, полном славных побед.— Это уже от тебя зависит. Будешь стараться и продолжишь тренировки — всякое может статься, — с напускной строгостью отвечает Добрев.Сложно не перехвалить юное дарование, особенно когда есть, что подметить.— Буду, — обещает Альбус и перебрасывает посох из одной руки в другую, — я хочу ещё больше понравиться Геллерту. Знаешь, он мне вчера сказал непонятную вещь: что он не против того, чтобы я ему принадлежал, но пока не готов к отношениям, похожим на любовные. Ума не приложу: как мне себя вести в таком случае?— А зачем ты меня спрашиваешь? Я почём знаю? — смеётся Добрев. — Его и спроси, какие правила тебе соблюдать надо.?Адлер, поди, тоже надо мной смеялся, когда я был пацаном навроде Альбуса. Он как-то попросил поцеловать его, а я возьми и в щёку чмокни. Надо же было додуматься!?На узкие улочки Филиппополя сыпятся последние жухлые листочки. Тепло уезжает зимовать за моря. Нужно открыть варенье, которое прислали родители Адлера.***— А вдруг кто-то придёт? — слабо сопротивляется Адлер, прижатый к стене, и косится на дверь через плечо Радко. — Давай вечером. Останешься у меня на всю ночь, всего второй раз за месяц, никто не обратит внимания.Радко расстёгивает последнюю пуговицу белой рубашки Адлера, ненадолго отпускает его руки и бросает рубашку в сторону, к мундиру, уже лежащему на полу.— И вечером тоже, — Радко снова зажимает запястья Шульца над головой, берёт его за торчащий твёрдый сосок и проводит языком от ключиц к подбородку.Ждать вечера, если вся школа принадлежит тебе? На кой хрен? Адлер стонет сквозь сжатые зубы, нетерпеливо прижимается пахом к бедру Радко и вскидывает подбородок, открывая тонкую шею. Такой беззащитный и хрупкий при всей своей директорской власти.— Громче давай, — приказывает Добрев и бьёт его смуглой ладонью по бледной заднице, — я зачем защиту на дверь ставил?— А ты сделай мне больно, чтоб я орал, — лукаво усмехается Шульц и, выгнувшись, насколько позволяют прижатые руки, целует Добрева в подбородок.Бесстыжий, хитрожопый...— Ах ты, сучонок! — улыбается Добрев, впечатывает его носом в стену, заламывает руки и перетягивает их собственным ремнём Шульца. — Отделаю тебя, как оманскую свинью, будешь знать, как нарываться!— Во имя Аллаха, пощади, — томно выстанывает Адлер и выпячивает по-юношески тощий зад.Ну разве ему дашь девяносто?Радко хватает его за светлые волосы и швыряет грудью на стол, который Адлер уже давно благоразумно не захламляет.Война кончилась много лет назад, а Адлера явно до сих пор бросает в дрожь от воспоминаний о том, что сделал с ним Добрев, вернувшись с фронта.Спустив с ?господина директора? трусы, Радко достаёт из ящика стола стакан с ядрённой перцовой настойкой, вынимает оттуда тряпку и заталкивает Шульцу в зад.— Говори, паскуда, всё, что знаешь, — с привычной жёсткостью требует Добрев и, не дожидаясь ответа, бьёт Адлера пряжкой своего ремня.На светлой коже, не знающей солнца, расцветает восхитительный кровоподтёк.— Не могу, — блаженно вздыхает Адлер, вздрагивая под его руками, — мне не… известно ничего…— Врёшь, дрянь!От новых ударов Адлер наконец-то голосит на весь кабинет и очень натурально пытается вырваться. Красавец. Знает, как сердце Радко замирает от такого зрелища.— Не вру, — всхлипывает Шульц, — я просто новобранец. Отпусти!А у самого каменный стояк в стол упирается.— Бабе своей черномазой будешь сказки рассказывать, если живой уйдёшь, — Радко невольно переходит на турецкий, но Адлер такие слова понимать научен. — Говори!Кожа Адлера так живописно багровеет от широких полос и отпечатков пряжки — глаз не отвести.Между криками и протяжными стонами Шульц молится, путая слова, и трётся членом о стол. Засадить бы Адлеру поглубже! Не сейчас, так вечером.От очередного тяжёлого удара Адлер кончает и обессиленно сползает на пол, едва Радко перестаёт его держать. Тяжело дышит и улыбается, да ещё с каким блаженством!— Не умеешь болтать — для твоего языка найдётся другая работа, — Радко садится в директорское кресло, притягивает слабо соображающего Шульца за волосы и насаживает горлом на свой член.Даже в невменяемом состоянии Адлер помнит, что и как ему следует делать, а через несколько минут и вовсе начинает сосать сам. И скребёт по плечам пальцами связанных рук. Чертовски хорош, сволочь. А как глотает! От головокружительного оргазма у Радко темнеет в глазах.Пока Добрев приходит в себя, Шульц успевает попросить его развязать ремень, затянутый на руках, дойти до раскиданной одежды, накинуть на голое тело угольно-чёрный мундир, привести кабинет в порядок и снова сесть на пол, прислонившись к здоровой ноге Радко.И, разумеется, кто-то стучит в стену. Не кабинет, а общественная приёмная.— Пусть катятся, — пьяно бормочет Адлер и неопределённо машет рукой, — нет меня здесь.— Правильно, — Радко гладит его по щеке.Тяжёлые веки Добрева опускаются. У Шульца просто неприлично мягкое кресло. Потому, наверно, директор в нём отрубается за минуту, когда надо превратиться в орла.Ворвавшаяся в голову мысль отрезвляет мгновенно. Он же хотел поговорить с Адлером!— Я в курсе того, зачем Хульда пристала к Грин-де-Вальду. Я против этой хрени. Прекращай, — Радко задирает подбородок Шульца и болезненно стискивает его пальцами.— Откуда?.. — ошарашенно шепчет Адлер, но не сопротивляется.По глазам видно, понимает, о чём речь. Значит, Дамблдор правду сказал.— Я ж не дурак! — срывается на рык Добрев. — Я ж вижу, что творится!— Она не успокоится просто так, — сокрушённо опускает голову Адлер, мягко положив ладони на руку Добрева, — и что я ей скажу? Что ты запретил?— Почему ты должен перед ней отчитываться? Кто из вас директор? — Радко отводит взгляд и раздражённо выдыхает. — Значит, так: услышу хоть краем уха, что она снова пристаёт к Геллерту — сам с ней поговорю.— Не надо, — без особой настойчивости просит Адлер и трётся щекой о ногу Радко, — она хорошо следит за порядком. Я бы так не смог.— Хорош порядок! — бьёт кулаком по столу Добрев, и бузинная палочка скатывается со столешницы на пол. — Года не прошло, конфедерация опять нас трясёт! Да и раз это пророчество… революцию всё равно не остановить. Я уже лет двадцать как не военный, а теперь ещё у меня не нога, а одно название. Не вляпывайся, вдруг я не смогу тебя защитить.— Не буду, — обещает Адлер, заглядывая в глаза. — Я поговорю с ней сегодня.Уютный треск камина убаюкивает, усыпляет. Зовёт забыть обо всех сомнительных интригах и представить, что вернулось лето: прекрасное время, когда они с Адлером могут жить далеко отсюда, в домике на берегу озера и жечь костры тёмными звёздными ночами. Или навещать в Германии родителей Адлера, есть домашние свиные колбаски и пить настоящее немецкое пиво.Адлер о чём-то вздыхает. Должно быть, о том же самом.***Проходит немногим больше часа, и в кабинет снова стучат. Настойчиво, с металлическим лязгом.— Я ревную тебя к Хульде, — Радко нехотя освобождает удобное директорское кресло и пересаживается на скамью для посетителей, которую даже толстая шкура не делает заметно мягче, — она бывает у тебя едва ли не чаще, чем в классе прорицания!— А я тебя — к Альбусу, — хмыкает Адлер и поправляет мундир перед зеркалом, — ты второй раз с ним куда-то едешь, не говоря уже о том, что ты почему-то решил лично его тренировать каждый день. Ты начал проводить с ним больше времени, чем со мной. В сочетании с тем, что он соврал, будто сам себя пытал Круциатусом, когда дрочил в ванной, мечтая о каком-то юноше, это выглядит весьма подозрительно.Знает, что красивый, и всё равно прихорашивается.— Так не обо мне ж он мечтал! А ну иди сюда, — Радко машет рукой, хватает подошедшего Шульца за талию и сажает на своё колено.Лёгкий такой. И куда деваются двойные порции, которые он берёт в столовой?— А я не знаю, о ком, — капризничает Шульц, а сам смеётся, — видно было, что воспоминание наспех слеплено. Может, на самом деле всё же о тебе.Хульда стучит настойчивее. Пусть себе по голове постучит шестом своим!— Да пускай хоть вся школа на меня дрочит, люблю-то я тебя, — Радко сильнее прижимает к себе Адлера и целует в висок.— Альбус моложе, — Шульц жмурится и трогательно трётся носом о плечо Радко. — Вдруг ты скажешь, что тебе нужен юный любовник, с узкой задницей.— В армии у меня лет восемь вокруг были молодые юноши, а я к тебе из Болгарии на север в увольнительные летал, — шепчет Радко и гладит Шульца по голове. — Ладно, давай впустим Хульду, пока она стену не снесла.Адлер послушно поднимается и медленно наклоняется за бузинной палочкой, почти не сгибая стройные ноги. Всунуть бы ему эту палочку...— Профессор Добрев, не могли бы вы покинуть кабинет? — сходу требует Изольдоттир.— А что такое? — Радко оборачивается, кладёт руку на спинку скамьи и недобро смотрит в глаза Хульде.Опять свои грязные дела обсудить хочет?— Проблемы, о которых я намерена поговорить с профессором Шульцем, вас не касаются, — своим коронным ледяным тоном заявляет Хульда.И делает два шага, стуча своими шпильками для пущей убедительности. Встаёт над Радко, как надзиратель.— Если в школе есть проблемы, это касается всех. Или ты хочешь сказать, что проблема — это я? — Добрев позволяет себе открытое негодование.Что она о себе возомнила?— Ни в коем случае, — вмешивается Адлер, чудесно сочетая в голосе успокаивающую мягкость и директорское достоинство. — Мы очень ценим вас и ваш профессионализм, профессор Добрев.— Боишься, что я узнаю про что-то незаконное? — Радко встаёт прямо перед Изольдоттир, чтобы лишить её возможности угрожающе взирать свысока — она и так шпала под два метра.— Вы забываетесь, — одёргивает его Изольдоттир, — знайте своё место. Вы — обычный преподаватель, а я — заместитель директора. Если я говорю вам, что вы должны покинуть помещение, вы должны немедленно, без лишних вопросов подчиниться моему распоряжению. Профессор Шульц — единственный, перед кем я обязана отчитываться. Вы же не вправе обсуждать мои решения. Насколько я помню, вы бывший военный. Мне напомнить вам, что такое субординация?Ах вот как она заговорила!— Никак нет, — чётко отвечает Добрев, сверля взглядом её занудно-серые глаза, — виноват, товарищ старший по званию. Разрешите удалиться.А она не забыла, что сама ушла из армии в звании прапорщика? Не забыла, что перед ней майор разведки стоит? Кто из них — обычный преподаватель?— Хульда, держи себя в руках, — строже предупреждает её Адлер.— Школа — не армия, но это не значит, что здесь можно забывать о дисциплине, — Изольдоттир, должно быть, думает, что великодушно прощает Добреву колкость, — вы можете идти, профессор Добрев. А вам, профессор Шульц, не стоит быть таким мягким с подчинёнными. С вами перестанут считаться и правильно сделают.Ну уж нет. Хульда переходит все границы. Такое Радко ей не простит.— Бери свои поганые слова обратно живо, — цедит Добрев, крепко вцепившись тяжёлым кулаком в её посох. — Будешь оскорблять профессора Шульца — я тебе язык узлом завяжу.— Вы снова забываетесь, профессор Добрев, — Изольдоттир резким движением вырывает свой посох из его рук, — мои отношения с профессором Шульцем вас также не касаются. Не отнимайте моё время, оно стоит дороже вашего.— Сегодня вечером на тренировке дерусь с тобой, — окончательно выходит из себя Добрев и покидает кабинет, не сдвинув за собой камни, из которых сложена стена.Пусть Хульда сама напряжётся.Не успокаивает даже приятный хвойный аромат коридора. Завернув за угол, Радко с размаху бьёт кулаком по стене. Наговорить такое в присутствии Адлера! Хульда поплатится за каждое слово.***— Вы готовы к дуэли, профессор Добрев? Как ваше колено? — криво усмехается Изольдоттир, сверкая злющими глазёнками.Медленно оседающий снег сливается с её белыми плечами. Что она там говорила про тех, кто не носит форму? Сама-то хоть раз преподавательский тулуп надевала?— Так точно, товарищ старший по званию! — рапортует Радко. — Разрешите приступать!Изольдоттир, не отвечая, бросается в атаку. Хочет показать, кто в этой школе главный? Поди не погнушается и убить.Радко не торопится бить в ответ: уклоняется, выжидает, бережёт свой деревянный посох, который Хульде порубить на дрова своей тонкой металлической палкой — как нечего делать.— Смотри, там Добрев с Изольдоттир дерётся! — доносится чей-то крик. Суета внутреннего дворика пропадает для Добрева. Есть он, Радко, и есть враг. Опасный враг, способный одним движением отправить Добрева на больничную койку. Зазеваешься — и поминай, как звали.Посох Изольдоттир разрезает воздух совсем рядом с рукой Добрева и оставляет выбоину на каменной площадке. Радко решается на риск: позволяет Хульде подойти ближе, прицеливается и бьёт посохом в её ровный нос. Пусть знает, что на любую силу найдётся другая сила.Студенческий галдёж резко затихает. На белую шубу Изольдоттир ручьём хлещет кровь. А Хульда и бровью не ведёт, только смотрит исподлобья и будто обиженно. И принимается на каждом новом ударе метить посохом прямо в больное колено Добрева.?Ах ты, змея подколодная!? — Хульде второй раз за день удаётся разозлить Радко.Вот об этом он и предупреждал Адлера: если позволять ей творить всё, что в голову взбредёт, она решит, что для неё закон не писан: ни закон конфедерации, ни негласный закон чести.Вновь заклинание Хульды бьёт почти в цель, только плотный кожаный сапог спасает Добрева. Запыхавшийся Радко отшатывается в сторону, утирает лоб холодной от снега варежкой и нацеливается на висок: это заклинание сделает ей разную остроту зрения на глазах, близорукость и дальнозоркость.Изольдоттир бестолково моргает и машет посохом наобум. Попалась.Следующее заклинание Радко парализует ей ногу, а последний удар лишает её возможности ходить на недельку-другую. Потом вештицы подлатают, она очухается и забудет, как колено болело у неё самой...— Добрев победил! — радостно голосит студент. — Добрев на коне! — подхватывает другой.— Добрев! — скандируют студенты и, кажется, преподаватели тоже. — Добрев! Добрев!Радко кланяется толпе, как несколько лет назад — на соревнованиях по спортивному магическому бою, и на волне забытой казалось бы эйфории гнёт посох Хульды дугой под ликующие крики толпы. А у самого сердце до сих пор колотится, как бешеное.— В нём же был качественный металлический стержень! — негодует очнувшаяся Изольдоттир.— Во мне тоже, — усмехается Радко, — имя ему — дух Дурмстранга.Уже за спиной уходящего Радко звучит шёпот, вроде, Грин-де-Вальда:— Получила, стерва! Видел, сколько кровищи? Будет знать, как в белой шубе разгуливать! А когда я на корабле без формы был, она меня отправила неделю бегать по ответственности первой степени.— Она ещё не так попляшет! — подмигивает Добрев, обернувшись.***20 октября 1898 годаДоброго вам дня, господин и госпожа Шульц!Мы с Адлером пишем это письмо вместе. Варенье очень вкусное, спасибо. Мы пьём с ним чай каждый день и не болеем. На выходных приедем к вам, как и обещали. Нужно ли что-нибудь привезти? Например, можем захватить ведро чудесного льда, прозрачного, как слеза.Моя нога в порядке, но не помеш...— Не дёргайся! — прикрикивает Радко на Адлера, стоящего на четвереньках на манер подставки для ног. — Сейчас письмо допишу и займусь тобой.За окном чернеет ночь. В Филиппополе таких чёрных северных ночей не бывает. Или Добреву только кажется, потому что болгарские ночи озаряет свет глаз Адлера.