Глава 27 — Гордец и враль (1/1)

Посох Франца Эдера проносится у самого лица Хульды, но волшебница успевает выставить блок и ударить в ответ. Франц не уступает: делает несколько шагов в сторону и с горящими от азарта глазами заносит посох, чтобы ударить вновь.Звучит сигнал об окончании тренировки. Ничья.— Ещё немного, и вам бы не поздоровилось, профессор Изольдоттир! — смеётся профессор Эдер. — Как насчёт того, чтобы продолжить позже?— После ужина, — не глядя на него, отвечает Хульда.Эдер уносится догонять профессора Дамблдора, кидает ему в спину снежок и проверяет первую реакцию на якобы внезапное нападение с посохом. Дамблдор отпихивает его в сугроб, а Франц, задорно хохоча, срывает с его головы шапку и убегает с ней. Студенты будут любить Эдера. Не нужно быть вештицей, чтобы понять это. Главное, чтобы у него хватило ума держать их в рамках безобидных развлечений, не нарушающих школьные правила.С каждым днём приёмы пищи кажутся всё бессмысленнее. Едят, чтобы продлить жизнь. Ноябрь, декабрь, январь, февраль, март… Хульде осталось пять полных месяцев. Пожалуй, так долго полностью без еды всё же нельзя. Хульда концентрируется на каше и яйцах, в несколько невербальных заклинаний варит их — первый удар посохом, чистит — второй, только для яиц, нарезает — третий, перемешивает всё в воздухе — четвёртый, и опускает на тарелку — пятый. На пятом заклинании рядом устраивается профессор Добрев и едва не сворачивает скамейку, споткнувшись о неё больной ногой. Но такой незначитальной вознёй нельзя сбить концентрацию опытной вештице.— Как утречко? Какие на тебе трусы сегодня? — интересуется Добрев, руками разбивает яйца и жарит их любимым заклинанием.Своим единственным кулинарным заклинанием на все наборы продуктов.— Доброе утро, профессор. На мне удобные трусы.Пожалуй, именно подколы Добрева помогли ей справиться с жутким чувством стыда. По крайней мере, он не комментирует её внешность. Значит, она в самом деле всё ещё красива — иначе Добрев не постеснялся бы ляпнуть что-то остроумное на предмет пугающих складок жира или дряблой кожи.— А как там наш чахоточный? Он и Альбуса заразил что ли? Или Альбус под горячую руку буйного папки попал? Зачем моего любимого ученика утаскивали аж на четыре дня?Изольдоттир с сомнением косится на Добрева. Не может быть, чтобы он не поговорил с Дамблдором перед тренировкой. Неужели думает, что Дамблдор его обманул, а сам куда-то уехал?Англичанина необходимо очистить от подозрений. Нельзя допускать, чтобы профессор Добрев, который так много с ним общается по учебным вопросам, начал вмешиваться в то, что его, Добрева, не касается.— Профессор Дамблдор проявил ответственность, подобающую преподавателю Дурмстранга. Он сообщил об устаревшем и вредном лечении господина Грин-де-Вальда мне и фрайхерру Грин-де-Вальду. Фрайхерр Грин-де-Вальд прибыл, чтобы обсудить со мной дальнейший ход лечения господина Грин-де-Вальда. По его настоянию профессору Дамблдору было поручено лично проследить за исполнением моих поручений работниками больничного корпуса.— Вот оно как. Понятно! — Добрев соскребает с тарелки большой кусок яичницы.Рано Хульде показалось, что вопросы кончились.— А почему именно Альбус? У него нет отца, зато есть маленькие сестра и брат. Кто бы о них заботился, если б Альбус коньки отбросил? Попросила б меня, я к лазарету привык.— Профессор Дамблдор близко общается с господином Грин-де-Вальдом, поэтому фрайхерр Грин-де-Вальд счёл его кандидатуру наиболее подходящей для того, чтобы проследить за выполнением, как вештицами, так и господином Грин-де-Вальдом всех рекомендаций.— А что за устаревшие методы? Лоботомия что ли? — усмехается Добрев, утирая крошки с усов. — Правильно, не надо больше трогать мальчика, он в последние полгода и без того ходит как мешком пришибленный, его прям не узнать.— Очевидно, господин Грин-де-Вальд решил больше внимания уделять учёбе, чем своим фокусам, чтобы хорошо сдать экзамены. Очень благоразумно с его стороны. Надеюсь, профессор Дамблдор сможет убедить его отказаться от неуместного использования посоха.— Геллерт — парень смышлёный, побольше бы таких оставалось на седьмой курс.Если бы Изольдоттир не знала Добрева ещё школьником, то подумала бы, что он угрожает.***— Профессор Изольдоттир! — тянет руку пятикурсница. — Можно спросить? Пророчества правда всегда-всегда должны сбываться?— Да, госпожица Йорданова, пророчества не могут быть ошибочны, но есть вероятность неверно их истолковать. Какое ваше пророчество не сбылось?— Ну… — пятикурсница оборачивается на подругу, сидящую справа, и, ковыряя пальцем стол, бормочет, — один мальчик, он… как бы сказать… собирается жениться на другой, а пророчество говорило, что ещё в сентябре он сделает мне предложение!— Русана, не позорься, — кричат из другого конца класса, — тебе щас двойку влепят.— Господин Яворов прав. Вы посещаете занятия по прорицанию второй год и никак не можете запомнить, что для корректного предсказания будущего недостаточно задать вопрос вслух. Необходимо сконцентрироваться и умственно, и душевно. Если в момент обращения к волшебному артефакту вас будет волновать другой вопрос, вы получите ответ на него.— То есть… — чешет шею Йорданова.— Я повторяю, что прорицание — это наука, которая не допускает расплывчатых формулировок и разброда в мыслях. Вы станете искусным прорицателем только тогда, когда научитесь дисциплинировать свой разум и чувства. Я рекомендую вам, госпожица Йорданова, посещать мои факультативы.Непрофессионально говорить студентке, что у неё нет ни способностей, ни прилежности, которая могла бы компенсировать отсутствие пророческого дара.Звенит звонок с урока. Йорданова тут же забывает о двойке, выпрыгивает со своего места, зацепившись за складной столик, и уносится в столовую. Изольдоттир дожидается, когда последний студент покинет класс, и запирает дверь. Кабинет прорицания снова становится тихим и уютным.***— Я просто хотел увидеть Рагнара, — срывающимся голосом шепчет Геллерт и судорожно расстёгивает верхнюю пуговицу гимнастёрки, напрасно пытаясь глотнуть хотя бы немного воздуха.Изольдоттир ослабляет удушающее заклинание:— Вы подтверждаете, что любите господина Расмуссона?— Да, — успевает ответить Геллерт, и его горло снова перехватывает вновь наложенным заклятием.Его ноги подкашиваются, и студент обессиленно падает на деревянный стул, запрокидывая голову. Когда его губы синеют, Изольдоттир бьёт посохом об пол и развеивает чары.— Я полагаю, вы не хотите, чтобы я допрашивала господина Расмуссона, — Хульде не удаётся сдержать злорадство, да и смысла в этом нет, — он склонен оговаривать вас.Допросить Расмуссона было бы легко — он бы всё выложил при первом же намёке на пытки. Совсем другое дело — сломать такого человека, как Грин-де-Вальд. Заставить этого горделивого упрямого аристократа признаться в каждом своём отвратительном поступке, в каждом мятежном порыве. И затолкать ему эти признания в глотку вместе с воплем.Бессмысленный взгляд Грин-де-Вальда фокусируется на Изольдоттир только тогда, когда она подходит достаточно близко, чтобы рассмотреть пот на его бледном лице и острых ключицах.— Он ничего не знает, — тяжело дыша, хрипло произносит Грин-де-Вальд, — я не говорил с ним о революции.— А с кем вы говорили, господин Грин-де-Вальд? — Изольдоттир отходит на шаг и направляет на него палочку. — Говорите, или я сделаю то же самое с каждым, с кем вы говорили больше одного раза в этом семестре. Круцио!Грин-де-Вальд стискивает зубы и выцарапывает борозды на подлокотниках. Но даже его выдержки не хватает надолго: проходит меньше минуты, и он срывается на крик. Негромкий, сдавленный, но всё же крик. Изольдоттир опускает палочку и небрежным жестом распахивает окно. Вскоре взмокшего Грин-де-Вальда в расстёгнутой гимнастёрке начинает знобить.— Я задала вам вопрос, господин Грин-де-Вальд, — напоминает Изольдоттир, выделяя каждое слово.— Я… — Геллерт сжимается на стуле, цепляясь в собственные плечи, — я говорил с Русаной. Русаной Йордановой. С пятого курса. Она смотрит мне в рот, ею легко манипулировать. — Вы лжёте. Круцио! Кого вы выгораживаете? Изольдоттир выжидает несколько секунд, отменяет заклинание и снова бьёт в полную силу.Чей-то плач, чья-то брань… И сделать уже ничего нельзя. Кажется, это понимает не только она. Если бы только его взгляд не был таким… Он знает, чем всё закончится. И смотрит ей в глаза.— Хульда, прошу тебя… так будет лучше для всех нас…— Нет, — отрезает Хульда, — не лишай меня последних минут.Заметив, что Грин-де-Вальд теряет сознание, Изольдоттир вновь опускает палочку. Рано ему лишаться чувств. Им предстоит долгий разговор.— Итак, вы не хотите признаваться. Вы слишком эгоистичны, чтобы защитить своих друзей, — Изольдоттир прохаживается по классу и закрывает окно. Ей самой уже зябко.— Только попробуй, — цедит Грин-де-Вальд, — я убью тебя, даже если это будет последним, что я сделаю.— Вы готовы пожертвовать собой, — довольно ухмыляется Изольдоттир, — интересно, ради кого?— Только попробуй тронуть Рагнара. Я тебя в сугроб закопаю.Он хочет казаться решительным, а на глаза уже наворачиваются слёзы.— Я правильно понимаю, что, если я сейчас приглашу сюда господина Расмуссона и задам ему несколько вопросов, то узнаю от него не больше, чем от вас? — Изольдоттир не замечает, как её тонкие губы расплываются в улыбке.Грин-де-Вальд бьёт кулаком по подлокотнику:— Да что ты хочешь знать, чёрт тебя дери… Ты не спрашиваешь ни о моих целях, ни о моих планах… что тебе вообще надо от меня?— Я совсем не против поговорить о ваших планах, господин Грин-де-Вальд, — радуется Изольдоттир, — раньше вы были не столь разговорчивы. Я вас внимательно слушаю.Геллерт достаёт платок, вытирает лицо и сморкается.— Для начала я бы украл из больничного корпуса немного опия, потом, у домовиков — побольше мяса…— Вы отвлекаетесь. Круцио!— Скажи, кто это сделал?— Я не видел, их было много. На улице хорошая погода, иди прогуляйся.— Не пойду, я же вижу, что тебе плохо!— Со мной побудет мама. Она тебя позовёт, когда будет можно.Грин-де-Вальд слизывает с прокушенных губ слёзы и шмыгает носом. Надо же, он ещё изображает невинного мальчика.— Вы готовы продолжать беседу, господин Грин-де-Вальд? Или мне принести слюнявчик? — на сердце Хульды становится легче и будто веселее. — Будьте мужчиной. Или вы можете доказать это только господину Расмуссону?— Ещё раз произнесёшь его фамилию, и я сверну тебе шею даже под Империусом, — глаза Грин-де-Вальда чернеют и наконец выдают его истинное безумие.Любую душу можно вскрыть.Хульда ловит себя на желании убрать с его лба прилипшую светлую прядь, провести пальцем по впалой щеке, расстегнуть ещё одну пуговицу гимнастёрки…— Уходите от темы. Круцио!С ним всё будет хорошо. Она знает точно.***18 октября 1898 г.ДурмстрангЗдравствуй, Рубен!У нас в горах дни становятся короче, а ночи длиннее. А как у вас? Есть ли у тебя окошко?Мне снился вещий сон о тебе: в твою камеру приносили нечто, что тебе очень понравится. Не буду рассказывать, что именно — пусть это будет приятным сюрпризом.В школе всё по-старому. Студенты понемногу вспоминают о том, что они приехали сюда, чтобы учиться, и готовятся к зимним соревнованиям.Очень хочу написать письмо подлиннее, но сегодня я поздно вернулась в спальню и очень устала.Не обижайся на меня, пожалуйста, я обещаю завтра же исправиться.Целую. Мама