Дополнительный эпизод 2 — das Haus (1/1)

Сквозь сон слышится хлопок входной двери, шуршание штор, дуновение летнего ветерка… Не может быть, чтобы уже пришло время вставать. Солнце, наверно, ещё не поднялось.— Герр, просыпайтесь, пожалуйста. Шесть часов, — просит служанка.— Хорошо, — Геллерт мутным сонным взглядом смотрит на неё из-под светлых ресниц и получше закутывается в одеяло, — можешь идти.— Герр, прошу простить меня за назойливость, но если вы не подниметесь, фрайхерр будет недоволен, — настаивает проклятая ведьма профессионально-почтительным тоном. — Вам что-нибудь принести??Свиные сардельки. Но ты не принесёшь?.Геллерт потягивается и поворачивается на спину:— Воды.— Как вам будет угодно, герр.Служанка делает книксен и уходит, неплотно прикрыв дверь. В коридоре бьют часы: в самом деле шесть раз.— Ты почему до сих пор в постели? — гремит в проёме голос отца, одетого для утренней тренировки в сшитую на заказ гимнастёрку и простые на первый взгляд брюки. — Разлёгся тут! В школе с тобой никто возиться не будет! Возьмут и выкинут на снег прямо в пижаме. Ты этого хочешь?— Сейчас, — морщится Геллерт, с трудом скрывая злость.Уж лучше в сугроб, чем в такой паршивый день.— Не ?сейчас?, а сию же минуту встал. Я кому говорю? — отец, как всегда, тянется за волшебной палочкой. — Что изменится за две минуты?.. — бурчит под нос Геллерт, выбираясь из-под одеяла.Гордость протестует против каждого движения. Кажется, если отец потребует дышать, Геллерту будет проще задохнуться и умереть.?Осталось всего три года. Через три года мне будет одиннадцать лет. Уеду отсюда в Дурмстранг и не буду приезжать даже на каникулы. Пусть сам на себя орёт, если скучно!?— Мал ещё рот открывать. Делай, что старшие велят. Вот получишь титул — поймёшь, что и зачем нужно. Чтоб через минуту стоял на крыльце одетый. Понятно? — отец трясёт палочкой, и из шкафа вылетает костюм для тренировок. — Понятно, я спрашиваю? Хватит спать!— Да, — цедит Геллерт, жалея, что сейчас ему не хватит сил поколотить отца как следует.Гнев жжёт изнутри. Главное — успеть отвести глаза и ничем его не выдать.— Герхард, ты чего шумишь в такую рань? — заспанная мать в ночном халате обвивает тонкой рукой пузо отца и сдержанно целует его в плечо. — Иди, поприветствуй учителя, пусть Геллерт спокойно собирается.Когда родители уходят, переодеваться становится проще. Не так мерзко, если над душой не стоит надзиратель. Хотя вырвать пуговицы к чёртовой матери всё равно тянет. Теперь успокоиться получится только к завтраку. И то — если больше ничего не произойдёт. Что маловероятно.Геллерт никогда не понимал, как мать терпит отца. Уж лучше застрелиться, чем выходить за такого. А она ещё целует. Может, он ей угрожает?Служанка наконец приносит воду. Пить приходится залпом: отец всю тренировку не заткнётся, если опоздать.***Бегать Геллерт любит — это хороший повод убежать подальше от отца. Тем более, отец любит после пары кругов по поместью плюхнуться на диван в беседке, позвать садовника и до конца разминки провалиться в обсуждение цветника.А вот упражнения вроде отжиманий Геллерт терпеть не может. Отец, должно быть, тайком применяет магию: делает втрое больше подходов за считанные минуты, а потом стоит и надрывает глотку воплями о том, что Геллерт обленился, совсем не хочет стараться:— В Дурмстранге с тобой никто нянькаться не станет! Не будешь работать — получишь палкой по башке сразу! Это я тебя, размазню, жалею, не бью, а там узнаешь, что такое посох!А под конец, по дороге к дому, включает заезженную пластинку:— Да, послал мне бог сына. Не сын, а девка. Я в твои годы ещё раньше вставал, в половину шестого. Сам! Твой дед никогда не будил меня! А видел бы ты, как меня старший брат лупил — я чуть живой домой приползал, весь в синяках. И так каждое утро! И я не жаловался маме, как ты.Каждое его слово пропитано ненавистью. Если жалеет, что завёл себе сына, мог бы делать вид, что детей у него нет, разве трудно?— Я тоже не жаловался, — в который раз обиженно бормочет Геллерт под нос.Сколько себя помнит, он никогда не обсуждал ни тренировки, ни другие уроки с приглашёнными учителями вообще ни с кем. Себе дороже.— Как же, не жаловался, — недоверчиво фыркает отец, — почему тогда она опять пытается тебя защищать? Ты это дело бросай — не по-мужски о женскую юбку сопли вытирать. Восемь лет парню, а он к мамке бегает.?Традиционно датой основания Германского государства принято считать 2 февраля 962 года: в этот день восточнофранкский король Оттон I был коронован в Риме и стал императором Священной Римской империи...?Определённо, идея выучить главу из учебника отечественной истории была хорошей. Почти помогает отвлечься и не слушать. Главное, чтобы никто не заметил, как Геллерт пытается выровнять дыхание и смотреть вверх.— Фрайхерр Грин-де-Вальд, это я сказал фрайфрау, — нерешительно произносит учитель за их спинами, — фрайфрау хотела знать, почему у герра синяк на подбородке. Фрайфрау женщина, они склонны к лишним волнениям.Отец машет рукой, не оборачиваясь:— Не выгораживайте его. Я этого сопляка знаю, как облупленного. Подумаешь, беда: споткнулся и ударился. Для мужчины синяки — это нормально. В Дурмстранге тебя на дуэли побьют — ты тоже к маме плакать пойдёшь? На родного отца наговаривает, обидели его! Я однажды не хотел в дождь идти тренироваться, так меня отец без формы выгнал на улицу и ещё кнутом отходил! Настоящим кнутом! Хочешь, шрамы покажу? А я тебя, неженку, и пальцем не трогаю, чтобы ты не развалился. Тьфу, аж противно.?Такое положение сохранялось до 1806 года, когда под давлением Наполеона I было прекращено существование Священной Римской империи и её император стал носить только титул императора Австрии...?***Отражение в зеркале наконец-то выглядит подобающе. Остаётся повязать шейный платок, и нужно идти. Родители наверняка уже завтракают.В самом деле: в столовой звенят приборы и звучат голоса. Спрятавшись за поворотом коридора, Геллерт прислушивается к разговору, затаив дыхание:— Герхард, мне не послышалось. Геллерт в самом деле плакал. Что ты ему опять сказал? — мать недовольна, но говорит просяще, с мольбой.— Да ничего особенного не сказал. Велел лучше тренироваться, так разве ж это во вред? Я своему ребёнку зла не желаю, — отец говорит вроде бы миролюбиво, но вскоре его настроение портится. — Я не научу — в Дурмстранге научат, там тебя не будет, чтобы по головушке его гладить и нос подтирать. Снова тебе наябедничал, да??Найду Дары Смерти, и так на тебя наябедничаю, ты всю прислугу криками оглушишь!? — не злиться не выходит. Даже если напомнить себе, что отец просто дурак.— Он вообще рот открыть не может, когда я его о тренировках спрашиваю. Мне приходится узнавать всё у учителя! — мать, кажется, сегодня тоже встала не с той ноги. — И прекрати запугивать Геллерта, я тоже училась в Дурмстранге, там никто не избивает детей просто так. Ну, могут задеть на дуэли. Но не так, как ты говоришь.Хотя бы маме до Геллерта есть дело. Почему нельзя просто уехать с ней жить к бабушке и дедушке? Разве ей самой приятно быть женой этого человека?— Ты в наши мужские дела со своим бабьим умом не лезь, — предупреждает отец, — и ссор не будет. Роди себе девку и с ней возись.— Геллерт — мой сын! Я как мать не допущу, чтобы ты…— Опять начала. Замолчи, пока я тебе рот не закрыл, — отец бьёт кулаком по столу.Ну уж нет. Ругаться с матерью он права не имеет. За что он не любит Геллерта — понятно. Но для грубости по отношению к матери у него нет никаких оснований.Собравшись с духом, Геллерт шагает в столовую, коротко кланяется, глядя в пол, и садится за завтрак. При нём родители выяснять отношения не будут.— Язык проглотил? — голос отца заставляет непроизвольно сжать ложку и нагреть её вырвавшейся магией. — С мамой здороваться кто будет? Она тебя чуть в зад не целует, а ты не можешь уважение проявить? В обществе ты себя так же вести будешь? Что про нас подумают? Скажут: воспитали невежду дикого.— Доброе утро, матушка, — выдавливает из себя Геллерт, пристально разглядывая кашу.— Доброе утро, милый, — судя по голосу, мама пытается улыбаться. — Ты хорошо спал?— Да. А ты?Каша вкусная, но есть её тяжело. Не лезет в горло и всё. — Тоже хорошо, спасибо, что спросил. Ты так красиво платок себе повязал! Тебе очень идёт. Поможешь папе выбрать костюм на вечер?— У него много уроков, пусть занимается, я попрошу камердинера, — встревает отец, — я сегодня пригласил учителя игры на рояле на два лишних часа. Геллерту нужно произвести впечатление на наших гостей.— Думаю, всё будет в порядке, это же наши старые друзья, они знают, что Геллерт хорошо играет, — мать становится совсем расслабленной на вид, даже немного откидывается на стуле.— Мой брат опять приведёт своего сына, ты же знаешь, — кривится отец. — Зуб даю, начнёт хвастаться новой песней, которую тот выучил. Нам нужно не ударить в грязь лицом.— Погоди, — хмурится мать, — но ведь перед приёмом должен был прийти учитель английского языка на два часа. Ты отменил урок?— Да на кой чёрт ему английский? — машет салфеткой отец и выковыривает что-то из зубов. — Так, для общего развития. Одним занятием больше, одним занятием меньше, какая разница? От болгарского вот толк есть: в Дурмстранге много болгар, будет, с кем поговорить. Норвежский тоже пригодится. А английский ему зачем?— Можно было бы отменить на сегодня историю магии, у Геллерта всё равно будет этот предмет в школе.— Теорию и историю магии чистокровный волшебник обязан полностью изучить до школы, тем более, сын фрайхерра.Геллерт жестом приказывает служанке намазать масло на булку. Он бы сказал, что английский ему нужен, вот только отцу лучше не знать, зачем. Для чего постоянно приглашать дядю, Геллерт уже не пытается понять. Единственное, в чём Геллерт солидарен с отцом, так это в том, что визиты графа Шлюндта и его наследника ничем хорошим не кончаются.Когда Геллерт станет фрайхерром, он никогда не будет поддерживать общение с роднёй ради каких-то тухлых приличий. Да он их даже на похороны отца не пустит! Пусть знают: фрайхерру Грин-де-Вальду никто не указ.***— ...А мной — весь мир, я сам собой утрачен,Богов любимцем был я с детских лет,Мне был ларец Пандоры предназначен,Где много благ, стократно больше бед.Я счастлив был, с прекрасной обручённый,Отвергнут ею - гибну, обречённый.Девочка делает книксен и под сдержанные аплодисменты возвращается в кресло рядом со своим отцом.— Граф Эккерт, ваша дочь Генриетта просто чудесно декламирует стихи! — хвалит фрайфрау Грин-де-Вальд. — Моя душа блаженствовала, пока я слушала её ангельский голос! Трудно представить, что такая юная девушка может настолько вдохновенно читать стихи о любви.Геллерт бросает тоскливый взгляд на стрелки, должно быть, прибитые к циферблату гвоздями, и выпрямляется, заметив, что начинает сутулиться от усталости и скуки. Когда наконец придёт время ложиться спать?Как только этот дом станет принадлежать ему, он выкинет еле шевелящиеся часы из гостиной к чёртовой матери.— Вы смущаете меня, фрайфрау, — очень натурально краснеет гостья, — я не заслуживаю подобной похвалы. Читать стихи вслух легко. Герр Геллерт — вот, кто достоин восхищения. Он играл, и музыка словно околдовала меня!— Это Рихард Вагнер, увертюра к опере ?Нюрнбергские мейстерзингеры?, — с гордостью сообщает фрайхерр Грин-де-Вальд.— Фройляйн скромничает, — Геллерт улыбается в ответ одними губами, судорожно вспоминая, не надо ли было её назвать юной графиней. Система титулов и обращений не желает укладываться в голове. — Чтобы декламировать так, как вы, нужно много труда, это сразу заметно на слух. А я просто играю для удовольствия в свободное от занятий время.Он почти не лжёт. При всей занудности повторений одного и того же по сотне раз музыка отлично очищает разум от лишних мыслей. Когда пытаешься найти нужные клавиши и запомнить ноты, думать о чём-то ещё просто невозможно. Тревоги отступают, а вместе с ними и мучительное ожидание отъезда из дома, до которого ещё три долгих года.— ?Нюрнбергские мейстерзингеры?? Вот так сюрприз! — восклицает граф Шлюндт. — Джакоб как раз хотел порадовать нас песней из этой оперы! А именно — первой песней Вальтера. Герр Геллерт, вам не составит труда проаккомпанировать? Мы на всякий случай взяли с собой ноты, хотя Джакоб уже давно не сбивается.— Разумеется, Геллерт очень любит эту оперу! — бахвалится фрайхерр Грин-де-Вальд.?Какво по дяволите?? — бормочет Геллерт под нос, надеясь, что болгарское ругательство никто не разберёт.А как светится предвкушением триумфа мерзкая рожа кузена. С тех пор, как этому индюку исполнилось одиннадцать, он сделался совершенно невыносимым. При маглах, Эккертах, он ещё будет себя держать в руках.Кто тянул отца за язык предлагать Шлюндтам заночевать здесь? Мало Геллерту отца на вечерних тренировках, так теперь ещё Джакоб будет травить душу хвастовством.Стиснув зубы, Геллерт поднимает крышку рояля.***Последний час перед отходом ко сну — прекраснейшая часть дня. Время, которое принадлежит только Геллерту. Можно переодеться в пижаму, забраться в кровать и читать, пока служанка не придёт гасить свечи. Вдобавок ко всему отец вечером почти никогда не приходит.В дверь осторожно стучат. Геллерт, не поворачивая головы, разрешает зайти.— Герр, вас хотела бы навестить перед сном фрайфрау. Вы не против?Геллерт в задумчивости откидывает голову на большую подушку, подложенную под спину. С одной стороны, на сегодня общения ему хватило. С другой… возможно, визит матери его успокоит.— Да, пусть придёт.Мать появляется на пороге спальни со стаканом тёплого молока, прижатым к груди. Просит служанку что-то кому-то передать и отсылает.— Давно мы с тобой не болтали, — вполголоса произносит мама с неловкой улыбкой и скромно садится на край кровати. — Всё хорошо?— Да, — с первого же глотка молока по всему телу прокатывается приятная волна тепла, согревающая до кончиков пальцев.— Не обращай внимания на Шлюндтов. Они просто дураки. Ты же знаешь, им нечем хвастаться, кроме того, что их ветка рода старше, — мама несмело кладёт руку на плечо Геллерта, и с её спины сползает шерстяной платок.Лето в этом году холодное. После тренировок Геллерт часто начинает кашлять, так что молоко, да ещё и с мёдом, как нельзя кстати.— Особенно Джакоб, — хмурится Геллерт.Чёртов кузен на тренировке протащил его носом по гравию до самого забора, а отец упёрся рогом и не стал заживлять ссадины. Мама наверняка видела это в окно, иначе с чего ей так жалостливо глядеть.— Уже совсем скоро ты тоже поедешь в школу, котёнок, и устроишь ему такую взбучку, что он из жилого корпуса носа не высунет, — мама ласково прижимает Геллерта к себе и сама не верит в то, что говорит.Для чего без конца болтать неправду, даже когда все понимают, что ты лжёшь?— Я устрою взбучку папе, — зло усмехается Геллерт. — Вот его вопли меня порадуют. Будет знать, как надо мной издеваться!— Ну, милый, не говори глупости, — вздыхает мама и гладит Геллерта по волосам. — Папа тебя любит. Просто он тоже дурачок и не знает, как выражать любовь.Геллерт не верит ни единому слову. Впрочем, кто и кому здесь верит? Даже глупая Генриетта наверняка понимает, что никому её заикания через строчку не нравятся.