2 (1/1)

Наверное, ехать в незнакомое место было не самым умным поступком, самокритично признал Степа в концу второго часа невыносимой тряски по гравийке. Еще и ломанулся практически на ночь глядя — стоило догадаться, что, к тому моменту, как он доберется до пункта назначения, начнет темнеть. В какую-то минуту он всерьез испугался, что застрянет тут, посреди леса и придется ночевать в машине.Деревня, куда Степа добрался в конце концов, была небольшой, она словно незаметно выросла за очередным поворотом. Степа заглушил мотор на окраине, выбрался из машины, с наслаждением разминая затекшее в дороге тело и оглядываясь. Пара десятков домов из посеревшего от возраста дерева, покосившиеся заборы, заросшие травой огороды — просто-таки готовая иллюстрация к фоторепортажу с названием “Гибель русской деревни: тлен и безысходность”. Где-то недалеко от ветра поскрипывала калитка, и этот скрежещущий звук, как из дешевого фильма ужасов, навевал тоску. Степа растерянно огляделся. Он собирался приехать сюда, расспросить жителей, может, кто-то что-то видел и знает… И вот он на месте. А кого спрашивать — непонятно. Стучаться в первый попавшийся дом — в один из пяти, в окнах которых горел тусклый свет — Степе было откровенно жутковато. Казалось, что в этом забытом Богом месте в незнакомца первым делом пальнут из какого-нибудь допотопного ружья, и объясняй потом апостолу Петру, что ты ничего плохого на самом деле не хотел… Но и уезжать как-то глупо. На улице между домов показалась низенькая фигура, торопившаяся ему навстречу. Степа сунул пачку сигарет и зажигалку обратно в карман джинсов, с облегчением пошел навстречу — ну вот, хоть одна живая душа, хоть кто-то, с кем можно поговорить, и в дома стучаться не надо.— Ищешь кого, милок? — издалека крикнули ему. Голос женский. Старый, молодой, не разобрать даже. — Здравствуйте, я… К вам, кажется, мой друг недавно приезжал, — Степа ускорил шаги, не желая кричать на всю улицу, — я узнать хотел, может, видел его кто…— Художник, что ль? — без удивления спросила женщина. — Был такой. — Так вы его видели?! Говорили с ним?— Видеть видела, а говорить не о чем было, он к Трофимычу приезжал.— А с этим Трофимычем поговорить можно? Или… Поздно уже?Женщина помолчала. Степа в сумерках не мог разглядеть ее лицо. — Ну, идем, — наконец, сухо сказала она. — Стариков бессонница мучает, не потревожишь. — Вас, наверное, шум машины разбудил, — извиняющимся тоном сказал Степа, шагая вслед за женщиной, подсвечивая себе дорогу фонариком из телефона — рытвин на деревенской улице было не счесть, тетка ловко обходила каждую, а вот Степа всерьез опасался переломать себе ноги.— Да нет, машину в доме не слышно. Мне Катька крикнула прибежала, что чужой приехал. — А я не видел никого… Катька — это… эээ… дочка ваша? Внучка? — Удавленница это, лет пятнадцать назад в лесу удавилась. — буднично пояснила тетка, — Скучно ей, вот вокруг деревни и бродит. Увидела чужого и побежала предупреждать. А я что, я похвалила, мне доброго слова не жалко, а ей теплее… Степа все-таки споткнулся, едва не пропахав носом утоптанную землю. Еле успел выставить ладони при падении, больно ободрал. Поднялся, отряхивая колени, пробормотал себе под нос что-то вроде “Ага, понял”. С сумасшедшими, насколько Степа помнил, спорить было опасно. Тетка молча ждала, пока Степа поднимется, никак не прокомментировав его падение. Потом кивком головы указала на дом, возле которого они стояли.— Туда тебе, стучись только громче, глуховат старик.Степа дождался, пока странная женщина отойдет подальше — не хотелось к ней спиной поворачиваться — а потом несколько раз бухнул кулаком в дверь, которая через минуту распахнулась.— Чего так долбишься? — неприветливо спросили у него из темных сеней. — Чай, не глухой.— Извините, — Степа кашлянул. — Я хотел с вами поговорить о художнике, который к вам приезжал недавно…— Ну, заходи, — тяжелые шаги отдалялись, человек уходил куда-то в дом и Степа, закрыв за собой дверь, пошел за ним.В тесной комнате пахло березовыми вениками, развешанными сушиться над печью, какими-то травами. Старик… Да как-то язык не повернулся бы его так назвать, кряжистый, похожий на старое дерево, Степа поверил бы, если бы ему рассказали, что этот дед на медведя с одними вилами бы пошел… Или с чем там? С рогатиной? Дед тем временем, выставил на деревянный, грубо обструганный стол чашки, налил чаю, черного как деготь, жестом пригласил Степу усаживаться.— Чего хотел? — спокойно спросил он у Степы, шумно отхлебнув из своей чашки. Выслушал Степин рассказ про Николая, мельком глянул на фотографию на экране смартфона, протянутого Степой. Пожевал губами, начал говорить, аккуратно подбирая слова и будто нехотя. — Приезжал такой, а как же. В первый раз приехал, попросил кладбище показать, мол, натуру ему какую-то надо… Тут недалеко старое кладбище, — пояснил Трофимыч, видя вопросительный Степин взгляд, — давно уже заброшено. Раньше, до революции еще, с окрестных деревень всех там хоронили, часовня там красивая была, а потом часовню взорвали, кладбище забросили. Лес его и поглотил, ему много времени не надо. Вот на те развалины твой друг и таскался, уж не знаю зачем. — Часто приезжал? — С начала весны таскался. И не лень ему было, на электричке добирался, а от станции до нас почти час ходьбы... Приезжал, с альбомом, малевал там что-то, иногда у меня ночевать оставался, если на электричку опаздывал. — Больше не приедет, — Степа отодвинул кружку, — Похоронили его сегодня.— Ну, земля ему пухом, — на лице у деда ни единая жилка не дернулась, будто Степины слова для него новостью не были. — Развалины мне завтра покажете? Я с утра приеду, если позволите… А вот теперь старик встрепенулся. Глянул на окно, за которым уже царила непроглядная темнота.— С утра приедешь? А ты куда собрался?— Домой, конечно. — Ночевать оставайся, я тебе, вон, в соседней комнате постелю. — Трофимыч встал из-за стола, с печи достал подушку в пестрой наволочке и одеяло без пододеяльника. — У нас… Дорога там плохая, сам, небось, видел, когда ехал. Ночью машину угробишь только, да и заблудиться в темноте раз плюнуть. А с утра сходишь куда там хотел, и домой уже по дневному свету. Степа терпеть не мог ночевать в незнакомом месте, но, при одном взгляде за окно, его решимость отказаться от ночлега и садиться за руль немедленно растаяла. Дорога до деревни и впрямь была ужасной, да и выходить из освещенного дома в эту непроглядную черноту, где ни зги не видать, как-то совсем не хотелось.Ему постелили в соседней комнатушке, крохотной, с узким окном. Но матрас на старой кровати был неожиданно удобным, хотя наверняка все современные врачи пришли бы в ужас и заголосили хором про вред сна на чрезмерно мягкой поверхности. Подушка и одеяло пахли не пылью, чего Степа опасался, а какими-то травами и баней. Наверное, от веников. Степа быстро уснул.И проснулся, резко поднявшись на скрипнувшей кровати.Волчий вой. Тоскливый, заливистый. И так близко, словно волки выли, расположившись недалеко, буквально в соседнем дворе. Степа выглянул из своей комнаты. Дед так и сидел за столом, уставившись в чашку с остывшим чаем, вскинул взгляд на Степу.— Чего вскочил? Спи еще, пока спится, ночь на дворе…— Волки разбудили, — Степу невольно передернуло. От воя, казалось, по коже шел мертвенный холод, накатывала липкая жуть. — Какие волки? — спокойно и равнодушно спросил старик, снова опустив взгляд в чашку.— Волчий вой. И близко так. Вы что, не слышите?!— Кажется тебе, — отрезал дед, все так же уставившись в чашку. — Сон дурной приснился. Волки взвыли еще яростней. Степа открыл рот, чтобы возразить. Закрыл. Вернулся в комнату, где спал, накрыл голову подушкой, чтоб не слышать больше ничего. В голову назойливо лезли слова Алены про Николая, которого разорвали волки, про то, что друг зачем-то ездил сюда. Про явно сумасшедших жителей заброшенной деревни. И про то, что Степа, чуть только рассветет, свалит из этого безумного места да поскорее.