1 (1/1)

Среди толпы посторонних, по большей части незнакомых людей Степа чувствовал себя неуютно. Поминки — занятие само по себе не располагающее к веселью, и он, честно говоря, предпочитал на них не ходить. Отбыл протокольное время на кладбище — и домой.А тут не вышло. Мать и тетку Кольки пришлось откачивать у могилы, когда туда опускали гроб — с самого начала закрытый гроб — и Степу попросили помочь довести невменяемых от горя женщин до машины. А потом и до дома, где уже стоял заставленные блюдами с блинами, кутьей, и всяким прочим стол, за который слабо сопротивляющегося Степу и усадили. Он вслушивался в тихие разговоры, что-то отвечал на вопросы… В голове мерно пульсировала одна и та же мысль “Как же так?”. У него до сих пор не укладывалось в голове произошедшее. Тем более, что до сих пор так никто ему и не ответил на вопрос, что случилось с приятелем. Версии были разные, Степа их на кладбище наслушался: автокатастрофа, утонул, покончил с собой, да нет, вы что, собаки его бродячие порвали, вот поэтому и гроб закрытый… В самоубийство Степа не хотел верить. Он буквально за день до того, как ему позвонили и сказали, что Николай погиб, виделся с ним, Колька попросил машину, вроде в область хотел куда-то сгонять, в подробности не вдавался. Да Степа и не выспрашивал, не до того было. И теперь мучился, пытаясь понять: может, и правда - сам? Может, Степа должен был увидеть что-то и остановить? Поговорить? Нормально поговорить, по душам, как в юности, а не набегом в кафешку, чтоб ключи от машины передать…Его замутило. Не от выпитого — он, как и все, поднимал рюмку с налитой водкой, но не пил, приехал он сюда на машине, и оставлять ее тут не собирался. Степа, извиняясь, задевая чужие ноги, еле вылез из-за стола, зашел в ванную и долго ожесточенно умывался холодной водой, прогоняя накатившую дурноту. Он так хорошо знал эту квартиру. Колька тут жил с самого детства, и, кажется, с того самого времени в квартире не менялось ничего. В коридоре на плафоне была трещина, которую они мячом сделали, обои под березовую рощу поблекли, но были теми же самыми, на кухне, куда Степа мельком заглянул, разве что техника поменялась… А так это была та же самая квартира. В которой даже пахло также, как в Степином детстве. И, казалось, вот пройдешь по коридору до последней двери, толкнешь — и там Колькина комната. Где он, живой и здоровый, валяется на своей тахте в наушниках, рисует что-то…Степа осторожно закрыл за собой дверь ванной, прошел по коридору до конца, толкнул знакомую дверь, вошел — и закрыл глаза. Со всех сторон на него уставились волки. У Кольки в комнате всегда на стене висели рисунки, еще когда он совсем мелким пацанчиком гонял в художку. Но такого Степа тут еще не видел. Стены были увешаны сплошь листами с набросками волков — жуткими, оскаленными мордами, горящими глазами, волки-одиночки, воющие на луну, волки, идущие стаей — и темная высокая фигура без лица, стоящая за ними. Листы с рисунками висели даже на окне, еле пропуская свет в комнату. Степа, замерев, осматривал комнату. Вот сейчас он был вполне готов поверить в версию суицида, из-за дебюта шизофрении, например. Пару лет назад он ездил делать репортаж о пансионате для психохроников, и видел там похожие комнаты. Только… Не состыковывалась у Степы в голове эта комната, похожая на прибежище совершенно свихнувшегося человека, и Колька, каким он его видел в последний раз… Степа снял со стены один из рисунком, поднес ближе к глазам...— Вы что здесь делаете? Степа резко обернулся. Колин отец смотрел на него сухими воспаленными глазами.— Сергей Александрович, вы меня не помните? — тихо спросил Степа. — Я Колин друг, со школы еще… — Помню. Степа. — невыразительно ответил Сергей Александрович. Он вошел в комнату, стряхнул невидимые пылинки с подушки на кровати. Степа сглотнул. Колькин отец, нестарый еще в общем, веселый мужик был сам на себя не похож. Он будто постарел на пару десятков лет, и все слова соболезнования у Степы застряли в горле, казались дикими и неуместными при виде черного, застывшего от горя лица. — Мне так жаль… — начал Степа дрогнувшим голосом, но его, кажется даже не слышали. — Ты иди, Степа. Сергей Александрович грузно опустился на стул, бережно провел пальцами по столу, выровнял лежащие на столе цветные карандаши, поправил стопку бумаги и уткнулся лицом в ладони. Степа вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь, и уставился на листок бумаги в руках. Колькин рисунок. Возвращаться в комнату было неловко, отдать рисунок кому-то из родственников - тоже, и Степа, почти не понимая, что он делает, аккуратно сложил лист и убрал в карман джинсов. Надо было вернуться в комнату, где сидели остальные, забрать рюкзак, попрощаться с остальными… Степа вышел на лестничную площадку, решив что для начала выкурит сигарету, чтобы успокоиться. Возле окна в лестничном пролете кто-то уже курил. Девушка. Степа видел ее на кладбище, кажется, это была бывшая девушка Кольки. Одна из бывших. Как-то ухитрялся после расставания со всеми поддерживать дружеские отношения, причем не наигранно дружеские. Девушка молча подвинула к Степе пепельницу-банку из-под кофе, он кивком поблагодарил, вспоминая имя барышни. Лена? Или Алена? Точно, Алена, Колька ее шоколадками троллил...— У родителей неудобно спрашивать было, — Степа досадливо щелкал зажигалкой, купленной им в одном из баров. Алена помогла ему прикурить. — Ты не знаешь, что случилось? Почему гроб был закрытым?— Потому что Николая сожрали волки, — помолчав, ответила Алена. Склонности к черному юмору за ней раньше не замечалось, да и сейчас она не улыбалась, устало смотрела в окно.— Какие еще волки? — осторожно спросил Степа. Люди от горя разное могут выкидывать, конечно, но это вообще ни в какие ворота не лезло…— Серенькие такие, — Алена начала тихо смеяться, — зубастенькие. В лесу живут. Которые укусят за бочок, да так, что тебя потом родные не узнают… Только по клочкам одежды опознать смогут… И хоронить в закрытом гробу придется... Она начала задыхаться и Степа, только сейчас поняв, что она не смеется, а плачет, шагнул вперед, намереваясь обнять и успокоить, однако Алена шарахнулась в сторону.— Алён…— начал Степа, но девушка замотала головой, явно жалея о том, что сказала. — Не лезь туда, слышишь, Степ? Забудь. Какая разница сейчас, отчего и почему, человека не вернуть. Она вернулась в квартиру, Степа, помедлив, достал еще одну сигарету, и сложенный лист из кармана. Огромный волк на фоне каких-то развалин был набросан простым карандашом, нервными быстрыми штрихами, только глаза на рисунке были какого-то коричневато-бурого цвета. Степа поднес листок к глазам, поковырял рисунок ногтем. Бурое пятнышко осыпалось, и похоже было на то, словно художник, пытаясь изобразить алый волчий взгляд, поставил пару красных пятнышек кровью. Степу передернуло, он вытер руку о джинсы и убрал рисунок обратно в карман. Он вернулся в квартиру, забрал рюкзак, скомкано попрощался с оставшимися — но, кажется, на его уход никто не обратил внимания.В машине Степа включил навигатор, дождался загрузки программы, вывел последний маршрут, загуглил пункт назначения и задумался. Судя по навигатору, Колька, когда брал машину, ездил в какие-то ебеня, забытую людьми и Богом деревушку в паре часов езды от города. И сразу после возвращения он погиб. Или он так и не вернулся? Степа даже не знал, кто пригнал машину к дому, ключи ему отдавал их общий знакомый…Пожалуй, он все-таки съездит в эту деревню, чтобы оглядеться на месте. Может, местные ему, наконец, расскажут, как и отчего погиб его друг детства за пару недель до своего 25-го дня рождения.