11 : Я твой Адольф, а ты моя Ева (1/1)

Луит проспал несколько часов. Проснувшись, он протер глаза кулачками и сел на диване. Осмотревшись, он обнаружил, что находится в совершенно незнакомом ему месте. Как Читателю уже известно, в квартире Франца Иосифа Пандуры. Приняв это к сведению, уяснив это, Луит склонил голову и увидел, собственно, хозяина жилища, Пандуру. Франц стоит перед Дитмаром на коленях и преданно смотрит молодому человеку в лицо. Луит озадаченно глядит, глазеет на него в ответ. Опираясь на колени Дитмара, Пандура встает, выпрямляется, нависает над Луитом и пытается завалить его со словами: ?Я твой Адольф, а ты моя Ева?. Конечно же, Франц, уверенный в своих силах, не думал, не гадал, что ему дадут отпор, что ему дадут отворот-поворот. Пандура был беспочвенно, наивно убежден, что Луитпольд просто не знает, что значит сопротивляться, что он этого не умеет, и, следовательно, сопротивляться действиям Франца не будет. Но все вышло коренным образом наоборот, иначе. Дитмар неожиданно вцепился в плечи Пандуры и с силой оттолкнул мужчину от себя, буквально откинул – Пандура едва устоял на ногах. Воспользовавшись его секундным замешательством, Луит вскочил с дивана, схватил Франца за грудки, далеко отвел руку назад и затем понес ее вперед – собственный кулак показался Луиту чрезвычайно тяжелым, а рука медленной, но Франц этого не заметил, он даже не шевельнулся, чтобы защититься, и позволил Дитмару ударить. Луит вложил в удар всю свою скудную силу – небольшой кулак Дитмара врезался в глаз Пандуры. Перед тем, как ощутить чудовищную боль, отскочившую от места удара до какой-то крайней задней стенки черепа, Франц увидел лицо Луита и впервые подумал: ?Я был бы счастлив умереть от твоей руки!? Лицо Дитмара обрело мужественную резкость, которой ему обычно так катастрофически не хватает; оно выражало теперь крайнюю, смертоносную и неуправляемую ярость. ?Вот оно! – счастливо воскликнул про себя Франц, - он хочет меня убить!? Теперь уже Луит нависал над Пандурой. Комнатный свет, будто бы пытавшийся достучаться до Дитмара, настойчиво трогал его спину, яркой, почти ослепительной теперь для Пандуры, границей окаймлял грозно, внушительно выросшую фигуру Луита. Ничто не могло помешать молодому человеку довести начатое до конца. Честно говоря, подсознательно он не сомневался, что ему по силам убить человека. На потемневшем от тени лице Луита выделялись почти звериный, первобытный, злой оскал и поблескивающие, точно осколки стекла на черном асфальте, глаза… Но тут в голове Дитмара что-то переключилось, он сиюминутно ослабил хватку на шее уже бледного, почти как простыня, Пандуры, обмяк, остыл, ослаб и опустевшим взглядом уставился куда-то далеко. Луит почувствовал, что перенапрягся, и ощущение слабости, разбитости, сонливости и бессилия не заставило себя ждать. Лицо Дитмара посветлело, подобрело (хотя правильнее было бы сказать, вернулось к своему обычному печально-серьезному выражению) и разгладилось. Луит плюхнулся на зад и прислонился спиной к дивану. Пандура подполз на четвереньках и сел рядом. Дитмар (уже без шинели), как тот, кто бил, вышел из потасовки невредимым победителем, а Пандура (в белой майке и черных брюках), как тот, кого били, переживал неприятные последствия неприятного опыта, а именно – огромный фиолетовый фингал во весь левый глаз.Франц без стыда, а, наоборот, с какими-то даже удовлетворением и гордостью, признался себе, что, когда Дитмар, который, надо сказать, был намного моложе и слабее его, ударил Пандуру, мужчина, в первую очередь, конечно, почувствовал сильнейшую боль, но эта боль принесла ему счастье: я живее всех живых! На войне Францу ни разу не представилась возможность сойтись с врагом в рукопашном, живом, чувственном, яростном, почти интимном бою, потому что враг, чаще всего, бывал не один. Франц был бы счастлив забросить оружие куда подальше и пойти вразнос, начищая вражеские морды своими кулачищами, но за годы войны он так ни разу с врагом, один на один, и не подрался. Пандура считал это досадным упущением. ?Когда же еще выпадет шанс безнаказанно кого-нибудь покалечить, надрать кому-нибудь зад?? - часто спрашивал себя несчастный Пандура, который не выжал из войны всего того, чего ему хотелось бы. По натуре он был человеком вспыльчивым и страстным, но жестоким и безжалостным, и война подходила его убийственным порывам лучше, чем что-либо другое. И вот теперь Дитмар, можно сказать, дарит ему долгожданный подарок! Хоть они и не враги, и война давно кончилась, и не победил Пандура – да какая разница?! Франц был на седьмом небе от счастья: меня чуть не убили голыми руками! Как же это замечательно, просто незабываемо!- Здорово мне от тебя прилетело, - с искренним, довольным уважением хвалит Луита Пандура и радуется тому, что Дитмар оказался вовсе не беззащитным, беспомощным хлюпиком, как Франц думал о нем вначале. Дитмар, кажется, его не слышит. Луит не может понять, почему он вдруг накинулся на Франца с кулаками. С чего бы? Откуда взяться этой затмевающей рассудок злости? Пандура забрал Дитмара без разрешения, вот так, эгоистично, не считаясь ни с чьей больше волей и желаниями, кроме своих, личных – это Луит уже понял. Неужели именно это, именно эгоцентричность Пандуры, его гадкая выходка вывели Луита из себя? Так ли Дитмар недоволен тем, что его похитили у лучшего друга? Луит решил, что нет – его теперь даже устраивает участь быть украденным. Уж лучше сидеть сейчас здесь, с Францем, чем с Ладисом и делать вид, будто они такие же хорошие друзья, как прежде. Тем не менее, Дитмар до сих пор не понимал, что заставило его распустить руки. Луит, не желая больше бередить душу, списал это все на свое неугомонное, горячее сердце, которому очень часто необходимы плоть и кровь. Все шло к тому, что Луит оставался у Франца ночевать. Пандура постелил Дитмару матрац на полу в гостиной, а сам отправился спать в свою темную, маленькую, почти кукольную спальную. Франц снял брюки, повесил их на спинку стула возле кровати, сел на край постели, поставил тапки на прикроватный коврик и забрался под одеяло. Только коснувшись головой подушки, Пандура предвосхитил бессонную ночь. Франц лежал на спине, положив ладонь на живот, и смотрел в черный потолок. Ясен пень, как тут заснешь, когда в твоей квартире желанное сокровище, которым Франц, сам до сих пор не могущий в это поверить, завладел? Пандура не желал себе лгать, он стремился быть с самим собой предельно честным: он угнал, похитил Дитмара потому, что хотел его. Никакой другой причины там не было, как бы ни старался Пандура себя оправдать и облагородить. Лежа на боку, Франц думал о Луите, собственно, потому, что ни о ком другом он в этот час думать не мог: Пандура думал о его светло-рыжих колючих коротких волосах, приведенных в порядок старомодной детской стрижкой; о его высоком лбе с выступающей на виске жилкой, напоминающей толстый шнурок; о его печальных, серьезных, выразительных глазах, которые смотрят как бы насквозь и выдают в Луите какие-то одухотворенные, нездешние настроения; о его тонких бесцветных губах, которые он нечасто размыкает и раздвигает в улыбке; о его небезупречных зубах – Франц однажды все-таки рассмотрел, что один из передних нижних зубов стоит у Дитмара не на своем месте, как бы отодвинутый дальше в челюсть; о его сутулой, но стройной фигуре и низко опущенных, но широких плечах; Пандура думал о Дитмаре, как о человеке ростом ниже среднего и оттого еще более маленьком и тщедушном…Не в силах больше держать в узде сладострастные настроения и похотливые помыслы, Пандура спустил ноги с кровати и босиком вышел из спальной. Голубоватый лунный свет в гостиной был настолько ярким и плотным, почти осязаемым и жидким, как вода, что казалось, стекла вот-вот треснут под его напором. Дождь вежливо постучал по подоконникам и в ту же минуту нетерпеливо, настойчиво замолотил в окна. Дитмар спал на боку, спиной к двери в спальную Пандуры. Из-под одеяла виднелась только его крупная голова. Франц на цыпочках подошел к матрацу Луита и сел подле него на колени. Пандура грубо и требовательно, почти насильственно содрал с Луита одеяло. Молодой человек спал в белой майке и черных трусах. Ощутив, как холод пощекотал ноги и руки, Дитмар открыл глаза и посмотрел Пандуре в лицо. Оно было все таким же жестким, как бы говорило: я заберу у тебя все, что мне нужно! Я заберу твое время, твою ночь, твой сон, твое тело, твою красоту, твою молодость и, конечно же, твою душу! Дитмар смотрит Пандуре в лицо бессонными, покорными глазами – похоже, тоже не спал и ждал, когда Франц придет, чтобы обобрать его. Пандура накрывает Луита своим телом…Всю ночь напролет, час за часом, Франц осыпает, связывает, обездвиживает, берет в плен Луита своими ненасытными, захватническими поцелуями. Пандура наконец-то – Господь знает, как долго он ждал этой ночи! Дьявол знает, как сильно и как дешево Франц хотел продать за эту ночь свою бессмертную душу! – трогает, ласкает, гладит, сжимает – да чего уж там! мацает и лапает все Луитовы прелести и достоинства, которые достались Пандуре нетронутыми, первозданно чистыми и девственными! Пандура наконец-то вжимается носом в его гибкую шею, которую он так охотно и смиренно подставляет и выгибает под голодные нападки губ, языка и рук, и шумно, глубоко всасывает носом естественные, настоящие, а потому прекрасные запахи его пота и кожи, не подпорченные и не искаженные навязчивым, тяжелым ароматом одеколона… Франц берет молодое тело Луита везде, но не переступает негласно установленную границу дозволенного, но не просит и не принуждает молодого человека снимать белье, и только единожды и всего лишь на миг пальцы Пандуры нашли путь по внутренней стороне бедра в трусы Дитмара, и в сознании Франца мелькнуло ощущение сокровенного, потаенного тепла его яичек…Что касается Дитмара, то он ничему не противится – он пробует на вкус все, что (по крайней мере, не вредит здоровью) предлагает ему жизнь. Луит упивается силой Франца, которая, когда Дитмар гладит его руки, через кончики пальцев перетекает к нему. Молодому человеку приятно подчиняться, уступать этой мужественной силе, воплощением которой Пандура был…Франц и Луит не целовались, но ближе к рассвету губы у Пандуры припухли и покраснели от бесчисленных поцелуев. Изможденные любовью, но как никогда счастливые, Пандура и Дитмар заснули вместе на большом матраце в гостиной, раскинув руки и ноги в стороны. 21. 10. 18