12 : Носовой платок (1/1)

Наутро Пандура, накормив Луита завтраком, ушел на работу со словами: ?Отпущу тебя, когда вернусь?.После полудня у Дитмара пошла кровь носом. Зажав ноздри двумя пальцами, Луитпольд пошел за носовыми платками. Они были там, где им положено было быть – там, куда Луит их обычно засовывал, там, где он их постоянно – настолько постоянно, что это уже давно вошло у него в привычку, и он об этом никогда не забывал – носил, то есть в карманах шинели. Дитмар разжал ноздри и убрал руку от лица, кровь обильно потекла вниз и по губам – Луит зачем-то высунул язык и стал собирать им кровь. Молодой человек достал из боковых карманов шинели два платка – носовое кровотечение у него никогда не останавливалось быстро, он знал, что ему придется использовать все подручные средства, способные, обладающие способностью впитывать кровь. Луит прижал первый платок к носу, второй протолкнул в карман брюк и вернулся на диван в гостиную. День был пасмурным и темным, так что в гостиной уже горел свет. Луит сидел в середине дивана, положив ногу на ногу, и мало о чем думал. Ему пришла в голову мысль: а как живут люди, которым никогда не приходилось спешно, торопливо, беспокойно, срочно искать бумажные платки, чтобы заткнуть кровавую течь из носа? Наверняка, думал Дитмар, это совершенно счастливые люди, беззаботные и жизнерадостные, и любая трудность, любое осложнение для них – сущий пустяк, и справляются они с этими трудностями и осложнениями также непринужденно, безболезненно и легко, как перхоть с плеч пиджака смахивают – а все потому, что у них ни разу в жизни не бывало носового кровотечения! Дитмар завидовал этим избранным и веровал в то, что все его промахи и неудачи только лишь из-за тонких, легко ранимых сосудов в носу… Тем временем, первый его платок почти целиком пропитался ярко-красной, свежей, теплой кровяной влагой – кровавое пятно не достигло лишь уголков платка, как бы неучастно белеющих теперь с некоторым превосходством, присущим чистоте и незапятнанности носового платка… Дитмар подтер белым уголком платка прозрачный кровяной развод под носом, - кровь тут же выступила снова – бросил испорченный платок на пол и вытащил из кармана брюк следующий. Кровь не останавливалась – каждый раз Луит дивился собственной живучести. Почти за двадцать лет жизни его нос спустил столько крови, сколько солдаты на войне не потеряли. Глубинные тайны собственного тела были Луиту не доступны. Он не догонял, он все недоумевал: как же я еще на ногах-то стою?! Очень скоро все приходит к тому, что носовые платки уже можно выжимать…Когда Пандура вернулся с работы и вошел в квартиру, то первым, что он ощутил, был сильнейший запах крови. Уже в передней он, еще не раздевшись с улицы, поднял с пола скомканный шарик туалетной бумаги, повертел его в руке и увидел на мягкой бумаге свежие крупные кровавые пятна. ?Что за хрень? Этого еще не хватало!? - успев подумать о худшем, сказал про себя Франц, бросил комок туалетной бумаги обратно на пол, быстро снял шинель и уличную обувь и бросился вглубь квартиры. Мужчина встал как вкопанный в начале гостиницы – идти дальше ему и не надо было, он со своего места все прекрасно обозрел – и обвел взглядом хорошо освещенную электрическим оранжевым светом комнату. Никогда еще в мирное время Франц Иосиф Пандура так крепко не бранился. Буквально повсюду: на подоконниках, на полу, на журнальном столике, на диване…; буквально все было усыпано окровавленными шариками туалетной бумаги. И посреди всего этого широкомасштабно развернувшегося беспорядка лежал, раскинув руки и ноги в стороны, Луитпольд Дитмар, точно Солнце, центр галактики, большая звезда, а вокруг него – скопления звезд поменьше…Ненадолго оцепеневший от увиденного, Пандура вернулся в себя, наконец, и подошел к Дитмару. Франц переступил через талию Луита и посмотрел вниз. Молодой человек лежал с закрытыми глазами, – Франц впервые увидел, что его верхние веки темные и синие от близко расположенных к поверхности кожи сосудов – и высохшие струи крови тянулись от его носа влево и вправо по его щекам. Дитмар был жив – в этом Франц не сомневался, хоть и узрел, сколько крови из носа Луита вытекло, и это вроде бы должно было его обеспокоить, но почему-то не обеспокоило. Пандура пожирал взглядом отчего-то румяные щеки Дитмара и розовые его губы и наслаждался тем, что только эту часть его, Луитпольда, молодого, очаровательного, охмурительного великолепия ему дозволено видеть. Франц верил в то, что Луит воздыхательно прекрасен везде, и от этой веры у Пандуры даже дыхание перехватывало, и ком вставал в горле, он иногда даже ждал, что вот-вот расплачется от своего влюбленного умиления… Однако часто восхищение или обожание, а также вера в лучшее, с разочарованием ходят рука об руку, поэтому-то накануне ночью Франц не приставал к Луиту с просьбой раздеться догола. Пандура не хотел раскрывать все его тайны, ведь красота, даже внешняя, должна быть неочевидной, неброской, она не терпит непритязательных, приземленных взглядов – красота должна быть такой, чтобы с первого взгляда её невозможно было уловить, но только по прошествии времени она потихоньку, понемногу, постепенно и день за днем, черта за чертой станет проявляться в глазах человека, для которого красота имеет вес немалый, и вознаградит его небывалыми дарами, первооткрытыми, захватывающими чувствами… Красота не должна выпячиваться, и человек, который способен различить эту красоту, найти её среди образцов красоты популярной, есть настоящий ценитель сокровища, имя которому красота; есть человек, владеющий искусством видеть истинную, потаенную, сокрытую, оберегаемую от пошлых взглядов красоту. В остальном Дитмар был в белой рубашке и серо-зеленых брюках от эсэсовской униформы…Вдруг Луитпольд распахивает глаза – Франц видит его сузившиеся зрачки и едва успевает отскочить назад, как Дитмар вскакивает, невесть откуда достает пистолет и тычет дулом в щеку Пандуре. Выражение лица у Луита в эту минуту вчерашнее, злобное. Франц впервые замечает, что подбородок у Дитмара квадратный, мужественный. За последнее время Пандура вновь набрал вес, порозовел и как бы выздоровел от своей голодной, бесцветной худобы. Он вновь стал тем крепким, полным Пандурой, коим был, когда сыто, приятно и полюбовно жил с Георгом. Вид у Дитмара растрепанный, ошалелый, как у нахохлившегося, воинственного воробья. Франц легко, даже с некоторым искусным изяществом, мягко вынул из пальцев Луита пистолет – так, что Дитмар заметил это плавное движение только после того, как Пандура отвернулся и уже проверил магазин.- Ну-у-у, - разочарованно протянул Франц и скорчил раздосадованную гримасу, - Я так не играю. Не заряжен же! Пандура повернулся к Луиту лицом и бросил бесполезный, и в этом смысле почти игрушечный, пистолет на диван. Луит метнулся за своим оружием и плюхнулся на диван животом вниз. Как уже известно, для Дитмара любовь и смерть были тесно связаны неразрывными, родственными узами, потому что: во-первых, он сам мог не пережить любовь из-за своей чахлости и сверхтребовательного сердца, и во-вторых, он хотел любить, но если любил, то не обходилось без желания умертвить. Пандура включил в Дитмаре все эти его ?хотелки? и Луит вел теперь себя – не забудьте про носовое кровотечение! – буйно оттого, что одеяло на себя перетягивало то либидо, то мортидо. Дитмар сел на диване, оставил пистолет в покое, наморщил лоб, потер раскрытой ладонью грудь, повернул голову в сторону неприкаянно шатающегося из угла в угол Пандуры и промолвил:- В груди жжет, будто огонь горит.Глаза Франца округлились. Луит не понял, что сказал, а Пандура понял. Пандура понял, что это за огонь в груди. Смотря в окно, приближался конец октября, Франц высказал общую мысль, о которой оба уже знали, но которую до сих пор не озвучивали:- Ты остаешься. Пандура сказал это вслух и сразу же, без раздумий и, тем более, сожалений принял тот факт, ту счастливую неизбежность, что жизнь его опять перевернулась. - Я остаюсь, - подтвердил Дитмар, потому что понял, что ранее, неосознанно, признался Францу в любви. Разве мог он теперь уйти??Ну что, Георг, вот я и встал на твое место? - подумал Пандура, наблюдая за тем, как Луит в кухне водой из-под крана смывает с лица запекшуюся кровь.26. 10. 18