Дела давно минувших лет (1/1)

Последним советом школьников было ?никогда не оставлять одного?. Следуя ему, после свидания я заявил Сатору, что буду спать вместе с ним.И нет, я не питал никаких надежд. Но всё же мне совсем чуточку обидно оттого, что в комнате для меня нашёлся отдельный футон.Но жалеть должен только ты, нерешительнейший из клана Годжо! Я чудо как хорош в искусстве плотских утех. В прошлой жизни именно их я считал любовью. Может, тысяча лет без практики что-то и изменила, но почему хотя бы не дать мне шанс?Сатору сразу, едва я вышел из душа, выключил свет и улёгся. Сейчас тихо и ровно сопит — наверно, уже уснул. Я беспокойно ёрзаю в тёплом мешке с одеялом и никак не могу выбрать удачную позу. В этой затекает рука. Если чуть двинуться, то неудобно станет шее. Так мне слишком жарко, а так?— съест монстр. Пожалуй, стоит остановиться на последней.—?Сатору, ты спишь? —?сипло тяну я.Где-то вдалеке стрекочут цикады.—?Спи-ишь?Я неплотно закрыл кран, и вода стучит о кафель в душевой.—?Или не спи-и-ишь?Сатору несколько нервным движением разворачивается ко мне. До его футона где-то метр. При ночном свете глаза Годжо похожи на лунные диски. Немного не по себе.—?Уже не сплю.—?Мне нужно знать, когда ориентировочно я в тебя влюблюсь.Ну, а что тут такого? Даже бессмертные демоны хотят иметь возможность планировать своё время. В современном обществе тайм-менеджмент очень важен. Хотя, возможно, мне просто захотелось подольше посмотреть в глаза Годжо.—?А ты уверен, что поймёшь, когда это произойдёт?Сатору удивительно серьёзен. Это не та серьёзность, которую он напускал на себя, чтобы рассказать о правилах жизни в школе. И не та, с которой бросал мне вызов. Меня будто бы обдаёт порывами ледяного ветра. Зябко ёжусь под одеялом.—?Демоны ещё и мёрзнут?Вместо ответа гусеничкой подползаю ближе к Годжо. Теперь наши тела, укутанные в плотный материал футонов, соприкасаются. А я вижу каждую крапинку в лунных глазах?— считаю кратеры и скалистые обломки. Что-то рушится внутри меня самого. Становится пронзительно тоскливо.—?Да, Сатору, мне очень холодно.Разворачиваюсь лицом в потолок.—?Хоо, твоя проклятая энергия… Она хоть чем-то ограничена? —?негромко спрашивает Сатору.Я не против поболтать. Удивительно, что Годжо не начал расспрашивать меня раньше. Четыре дня он общался с одним лишь именем ?Хоо?, совершенно не имея представления, что за ним скрывается.—?Ну… —?приходится ненадолго задуматься. —?Я не могу читать мысли и предсказывать судьбы шаманов и тех проклятий, которые по силе сравнимы с Сукуной. А ещё не получается даже найти собственную нить.— Вы с Рёменом друзья? —?продолжает Годжо.—?Уже нет.—?Враги?—?Тоже мимо. Просто однажды наши пути разошлись.А вот это пусть пока побудет секретом.Потолок комнаты низкий. На нём тени деревьев играют в лунном свете. Представляю себе, что его источник?— глаза Сатору. Он вырывается из них неудержимо и напористо, а кудрявые тонкие тени веточек и листьев сами ползут к нему, нарушая законы мироздания так же, как это делает его проклятая техника.—?Ты бы смог убить его?—?Да.Сатору спрашивает совсем не про физическую сторону вопроса. Он и сам убьёт Сукуну, если хорошо постарается и сможет хотя бы дважды подряд вовремя применить увеличение территории. Я же могу прикончить Рёмена хоть сейчас. Достаточно найти знакомую ниточку и…—?А так, чтобы не пострадал Юджи?Губы ломает дурацкая ухмылка. Я знал, что Сатору спросит об этом. Но мне опять чуточку обидно.—?Если ты поцелуешь меня.Не знаю, зачем это говорю. Моё сердце бьётся ровно и спокойно. Размеренно дышу. Никаких признаков той самой любовной паники. Я до сих пор помню, как Ичиго забывал дышать, стоило мне неожиданно заговорить с ним. Его сердце всегда было слышно за метр.Более того, уверен, что Годжо не поцелует меня. Я не глупый. Истинный смысл заключённого контракта?— потянуть время. Задобрить меня. Дать возможность подрасти новому, сильному поколению шаманов. Хотя бы успеть разобраться с Сукуной. Не установлены никакие сроки: Сатору может помогать мне всю жизнь. А живут такие сильные маги, как он, невероятно долго…Я буквально сам себя одурачил. Но даже слабая вера в то, что я когда-нибудь приближусь к пониманию чёрных глаз в тот самый момент, разбавляет мою тоску. Жить надеждой?— это так по-человечески. Но жить как демон я больше не могу.…Губы Сатору тугие и неласковые. Кажется, даже в момент поцелуя они растянуты в подтрунивающей полуулыбке. Это раззадоривает. Быстро вспоминаю, как нужно целоваться. Обхватываю руками холодную шею, подаюсь вперёд. Гадёныш не отдаёт инициативу. Считает мои верхние зубы острым кончиком языка, обхватывает мой, посасывает. Я тихонько скулю, но у меня есть оправдание?— руки Сатору, которыми он упирается в пол, стоят прямо на моих разметавшихся от возни волосах. Больно. И приятно, когда жёсткие губы смягчаются, чтобы обхватить мою нижнюю. В конце Годжо немного прикусывает её и отстраняется.—?Ты так долго, потому что в футоне запутался?Годжо выдыхает смешок через нос:—?Ага.—?Может, тогда на кровать пойдём? —?озвучиваю я предложение, которое не даёт мне покоя с самого начала вечера.Кровать стоит у другой стены. Двухместная. Расстеленная.—?Я решил, что тебе будет привычнее в футоне. Всё-таки тысячелетние старички бывают весьма консервативны,?— усаживаясь мне на ноги, отвечает Годжо.—?Раньше мы спали на циновках?— это раз. А два?— я уже заказал кровать себе в комнату. Кинг-сайз.Годжо встаёт с меня и, пожав плечами, приглашающим жестом указывает на кровать.Я уже готовлюсь прижаться к его тёплому человеческому телу, когда он вдруг немного отстраняется и задаёт вопрос:—?Заказал? А откуда деньги?—?Так хочется спать…—?Хоо, где ты взял деньги?—?Спокойной ночи, Сатору…***Годжо сказал, что больше не оставит меня в школе одного. За то, чтобы он не забрал хотя бы ноутбук, пришлось заплатить почти половиной купленных вещей. Беспощаднейший из клана Годжо конфисковал кофемашину, ортопедический матрас, всю чёрную одежду и зелёный шарф. Что ж, я?— тысячелетний демон, эти материальные мелочи чужды мне. Я могу спокойно жить в поле и питаться росой. Комфорт и роскошь?— жалкие капризы смертных.Как же, блять, хорошо, что моя анатомическая подушка лежала у Нобары во время ревизии.Я надеялся, на этом наказание кончится. Но нет. Шестиглазый решил взять меня с собой на задание.Мы стоим у небольшого дома где-то в Уэно. Мои белые ботинки уже давно стали коричневого цвета, и я пытаюсь убедить себя и своё обоняние, что это всего лишь грязь. Здесь, рядом с домами, рассчитанными на семьи из максимум пяти человек, стоят по две-три коробки, в которых тоже спят люди. Я отлично слышу и вижу в темноте?— здесь всё кишит ими, будто тараканами.Дом перед нами приметен только тем, что вокруг него пусто. Нет ни расстеленных газет, ни грязных матрасов, ни ящиков.Сатору ставит барьер и кивает мне на входную дверь.—?Хочешь, чтобы я изгнал его? —?спрашиваю перед тем, как брезгливо коснуться ручки.Не чувствую ничего особенного. Первый ранг, может, слабенький особый.—?Если тебе хочется похвастаться,?— улыбается Годжо.Не хочется. Не люблю применять свои техники, потому что это одна из тех вещей, которые напоминают о том, как же просто умирают другие. Но какая-то непрошеная прилипчивая птичка стучит своим клювиком мне по черепу: щебечет о том, что вчера Годжо хромал. И пусть я полностью излечил его ногу, ему наверно лучше не напрягаться сегодня.Представляю, как бы давился хохотом братик Рёмен, узнав, что я волнуюсь за Шестиглазого из Годжо, стоя перед обычным домом с одним-единственным проклятием.Открыв дверь, прохожу по узкому коридору к лестнице, ведущей вниз.—?Хватит прятаться, вылезай,?— устало произношу я.Проклятие особого ранга ползёт по потолку. Я ещё не вижу его, но знаю, как мерзко оно выглядит. Очень длинные, как у водомерки, конечности, гадкая зубастая пасть и волосы, разноцветными клоками торчащие на голове. Честно, я думал, что Годжо притащил меня сюда из-за чего-то особенного. Какой-нибудь аномалии, способной со мной разобраться.Прежде чем проклятие успевает сообразить, как со мной поступить, я вскидываю руку. Склизкая нить сама ложится в мою ладонь. Разрываю её лёгким поворотом сжатого кулака.Слышу за спиной аплодисменты.—?Это всё?—?Нет, загляни в подвал,?— отвечает Годжо.Что там на этот раз? Выложенное из проклятых мух признание в любви? Я не в настроении. Мне хочется побыстрее уйти. Мерзкий дух, прежде чем исчезнуть, успел капнуть слюной на белую куртку. Ещё и пришлось использовать проклятую технику для изгнания спустя тысячу лет. Сейчас я острее чувствую, что связан с этим миром, нахожусь по одну сторону баррикад с демонами и проклятиями.Ногой выбиваю дверь и делаю пару шагов. Резким непроизвольным рывком подаюсь вперёд?— тошнота проталкивается от желудка в горло, выбивая из меня хрип. Всему виной запах. Сладкая, залезающая через нос и распространяющаяся по всему телу гнилостная вонь. Почти осязаемая от того, насколько густая.—?Что за…Трупы. Пять. Пятнадцать… Они свалены кучками по три-четыре тела в разных углах подвала. Под этими горками растекаются лужи протухшей крови, жидкости из мягких тканей и мушиных личинок. К сожалению, я хорошо вижу в темноте, поэтому то и дело цепляю взглядом фиолетовые трупные пятна, пожелтевшие кости, коричневые куски плоти. Замечаю скатавшиеся волосы: крашеные светлые, чёрные, рыжие. У трупа девушки в ближайшем ко мне углу розовые дреды. Синтетический войлок в некоторых местах окрасила кровь, но в целом он выглядит отлично. Чего не скажешь о самой владелице: телу наверняка больше двух недель, оно покрыто венозной сеткой и гнилостными пузырями, кожа окрасилась в грязно-зелёный.—?Посмотри, это тоже любовь.Губы Сатору прямо у моего уха. Странно, что звуки могут пробиться через стену смрада, чтобы донести до меня слова Годжо.—?О чём ты?Поворачиваюсь к Сатору. Он упирается спиной в дверной косяк, но смотрит на меня. Жаль, не могу увидеть его глаз из-за повязки. Интересно, они смогли бы и сюда протащить кусочек неба?—?Это дом мужчины, который любил всех этих девушек,?— отвечает Годжо. —?Ну, по его мнению. Он знакомился с ними, общался, влюблялся сильнее и сильнее. Потом понимал, что жить не может без избранницы. Тогда притаскивал в этот дом и кидал в подвал. Иногда просто сталкерил кого-то, а потом?— сюда. И каждую из них он любил всем сердцем. Особенно после смерти. Наверно, нравилось, какими послушными они становились. Первых он убил сам, другие, будучи запертыми вместе с трупами, умирали от запаха и яда в нём. Страх и ненависть девушек породили проклятие, которое разделалось с маньяком.Я ещё раз обвожу взглядом подвал. Трупы, действительно, не женщин, а ещё совсем молодых девушек. Это смешно, но, наверно, им, как и мне, древнему демону, хотелось узнать, что такое любовь. Хотя подозреваю, мораль истории, рассказанной Годжо, не в этом.—?Боишься, что моя любовь обернётся такой же катастрофой?Сатору посмеивается.—?Думаю, в твоём случае её масштабы будут несравнимо больше.Сажусь на первую ступеньку лестницы передо мной. Нос всё равно уже привык к вони. А вид разлагающихся останков никак на меня не действует. В отличие от этого разговора.—?У меня есть пример другой истории любви.—?Хочешь, чтобы я послушал?—?Просто хочу, наконец, рассказать. Это случилось очень давно. Мы с Сукуной тогда ещё жили рядом со смертными, оставались чем-то средним между магами и проклятиями. Ичиго был первым сыном одного из самураев…***Отец Ичиго очень переживал, что я научу его сына плохому. Например, курить опиум и трахаться.Я учил Ичиго каллиграфии. Показывал, под каким углом держать кисть, чтобы линии выходили нужной толщины. Как регулировать силу нажима и когда пора обмакнуть инструмент в тушь. Хотел, чтобы сын самурая смог увидеть баланс между чёрными линиями и пустотой холста, прочувствовал важность начала и неотвратимость конца.Когда к нам заглядывал братик Рёмен, я говорил, что мы только закончили курить опиум и трахаться.Не помню, у кого учился каллиграфии я сам. Был ли я когда-то мальчиком, которому седой учитель ставил руку и бил по спине, если ученик низко склонялся к холсту. К тому моменту, как в моей жизни появился Ичиго, я всё-таки был больше демоном, чем колдуном.Ичиго никто не звал в мою жизнь. Он появился сам. В толпе моих поклонников из числа самураев и аристократов он никогда не отличался настойчивостью или изобретательностью. Просто мой взгляд всегда находил его упрямые чёрные глаза. В итоге мне пришлось принять его так же безусловно, как и он принял меня. Ичиго не спрашивал о том, кто я такой, почему меня боятся и ненавидят в столице, откуда взялись все ужасающие слухи.—?Ичиго, ты знаешь, что в этом мире есть магия и проклятия, желающие уничтожить всё живое?—?Тогда я стану сильнейшим самураем и убью все проклятия, чтобы они не тронули мастера Хоо!—?Нет-нет, Ичиго, я и есть злобный демон…—?Тогда я убью всех, кто вздумает противостоять вам!Присутствие Ичиго никак не смущало меня. Ведь у братика Рёмена, например, имелся собственный религиозный культ?— около сотни мужчин и женщин, услаждавших Короля Проклятий оргиями и кровавыми убийствами. Я же готов был мириться только с Ичиго. Но Сукуна почему-то всё равно видел в этом человеке угрозу. После его появления братик Рёмен всё чаще спрашивал меня, не вознамерился ли я занять его место в иерархии проклятий. Я всегда отвечал нет. Мне претили бесконечные войны. Отнимать жизни так просто, что я и не вспомнил бы, когда мне надоело это делать. А вот Сукуна наслаждался каждым воплем, каждой слезинкой своих жертв. Он с остервенелым упорством истреблял шаманов, желавших помешать распространению проклятой энергии и продолжению золотого века.Мне же тогда нравилось созерцать. Я хотел не уничтожить, а познать природу всего живого. Ичиго был интересен мне и поэтому.Однажды он пришёл ко мне в полном комплекте церемониальной одежды. Светлое кимоно, длинные, волочащиеся по полу нагабакама и тёмный хаори. По его лицу я увидел, что он не спал всю ночь. Под узкими злыми глазами синели припухлости, а кожа выглядела бледнее обычного. Ещё он до крови искусал губы. Я ждал чего-то ужасного по меркам людей: не сумел разгадать послание, заложенное в композиции блюд на столе знакомого аристократа, ну или у его семьи не уродился рис…—?Мастер Хоо, я люблю вас.…Наверно, это всё же страшнее.Братик Рёмен говорил, что любовь?— это идеальная симфония тел, которую смертные почему-то превозносят. Но тогда в жёстких глазах Ичиго я увидел что-то другое.Признание, на которое я ответил предложением заняться этой самой любовью, ничего не изменило. То, чем, по мнению Сукуны, удовлетворяли смертные свою жажду взаимности, только больше расстроило Ичиго. Все его поцелуи были солёными. Дальше них мы не зашли. Стоило мне попытаться избавить его от одежды, как он решительно отстранился и ушёл прочь.—?Что это значило, братик Рёмен?—?Это тот редкий случай, когда человек искренне любит. Ему нужно не твоё тело, а душа.Ичиго какое-то время не приходил ко мне. Потом появился снова. Продолжил учиться каллиграфии. Я перестал ругать его за неаккуратные повороты линий, потому что знал, что в эти моменты он исподтишка разглядывает мой профиль.Я думал, на этом история любви кончилась. Пока однажды Сукуна не решил пошутить.Мы тренировались вместе. Я сражался с Рёменом, Ичиго?— с одним из его последователей. Ничего особенного, обычная практика боя. В котором я всегда был очень и очень плох. Сукуна же мастерски орудовал катаной, один за другим наносил сокрушительные удары и явно красовался перед своими учениками. В разгаре поединка я не заметил, как Рёмен воткнул острие своего меча в моё бедро. Да и на алой ткани кровь проявилась не сразу. Но боль всё же пришла, заставив меня упасть на колени. Рёмен вонзил сталь мне в плечо, перерезая кость ключицы пополам.Пару раз до этого я позволял Сукуне убивать меня оружием, потому что в магическом бою он ни разу не сумел со мной справиться. Мне было несложно немного потешить его самолюбие, а обратной техники обычно хватало, чтобы воскреснуть, не меняя тела.И тогда я тоже покорно упал на спину, ожидая смертельного удара в грудь. Закрыл глаза, свыкаясь с болью.Сверху легла тяжесть чужого тела. Я увидел перед собой испуганные угольки глаз Ичиго, сгрёбшего меня в объятия. Груди коснулся самый кончик лезвия?— значит, через Ичиго он прошёл насквозь.Никогда не умел контролировать время, но в тот момент оно остановилось для меня. Я видел, как страх сменяется во взгляде Ичиго светлой радостью. Как за минуту до смерти приходит понимание того, что он успел, он смог, он спас меня. Его лицо было так близко, что я услышал, как вместе с последним глотком воздуха он втягивает тоненькое ?люблю??— наверно, чтобы забрать его туда, куда уходят мёртвые, и нести его перед собой как фонарь, разгоняя жадных тёмных духов.Капельки крови из его рта падали мне на щёки и подбородок. Становились красными слезинками, заменяя те, которые я не мог пролить. Потому что не понимал. Жизнь?— великое сокровище молодого самурая. Она сулила ему подвиги, богатства и приключения. Обещала красавицу-жену, службу императорской семье и большой дом в столице. Все блага смертной жизни ждали Ичиго впереди, но он сошёл с дороги, чтобы спасти того, кто не смог бы дать ему и искреннего поцелуя. Так глупо, безрассудно, не раздумывая ни секунды. Нелепо. Такая она, любовь?—?Хоо,?— захлёбываясь безумным смехом, закричал Рёмен. —?Посмотри! Какой дурак! Настоящий идиот! Он умер! Умер за тебя!Сукуна держался за живот, согнувшись от хохота пополам. От эмоций его тело вернулось в истинную форму, которую он обычно скрывал на людях. Оба его лица содрогались в жутких спазмах.Я уложил голову Ичиго себе на плечо так, чтобы не видеть пустых глаз. Впереди осталось только ясное синее небо.—?Слушай, Сукуна, а ты сможешь действительно убить меня?***—?У Рёмена не получилось подарить мне смерть. Постарались твои предки, заточившие меня в пустоте каким-то особым проклятым предметом. Скорее всего, после моего пробуждения он просто исчез.Говорю это и смотрю в мутные глаза одного из трупов. Лучше так, чем в тёмную маску.—?И, по-твоему, это хороший пример любви? Хотел бы потерять всё, что у тебя есть, из-за другого человека?—?Для начала я хотел бы обрести то, что страшно терять.По тихому шороху понимаю, что Сатору опустил повязку вниз. Оборачиваюсь к нему. Он снова серьёзен. Мне интересно, любил ли когда-нибудь он и что ему принесли эти чувства, но спрашивать не стану. Кто знает, может, в ответ на такой вопрос он решит отшутиться, и всё очарование его задумчивого лица исчезнет. Мне нравится морщинка на лбу и напряжённо вскинутый подбородок. Хочется поймать за юркий хвост хотя бы одну из тысяч мыслей, что бесконечной чередой проносятся в удивительных глазах.—?А говорил, что не любишь боль,?— пожимает плечами Годжо. —?Боль от потери?— самая сильная.—?Думаю, мне хватит сил защитить то, что люблю.Мы выходим на свежий воздух, и я жадно наполняю им лёгкие. Несколько поспешное решение. Кажется, где-то за углом общественный туалет. Жду от Сатору какой-нибудь шутки про местный колоритный аромат, но он молчит.Он молчит всю дорогу до школы. Молчит, когда я тащу к нему в комнату свою ортопедическую подушку и ставлю на тумбу диффузор с запахом чешского пряника. Когда я гуглю, что такое Чехия и где она находится. Когда шумно удивляюсь тому, как прогнулись римляне, отдав такие куски своих территорий под страны с непонятными названиями и странными сладостями. Когда нахожусь в полном культурном шоке от того, что римлян больше нет. Ну как можно было узнать про дреды из войлока, но упустить из виду распад Римской Империи?!Только когда я собираюсь включить следующую серию сериала, Сатору обращается ко мне:—?Хоо, я не смогу выполнить свою часть договора. Не смогу сделать так, чтобы ты полюбил меня.