Часть 2. Глава 16 (1/1)

Море было спокойным. Солнце, отражаясь от водной глади, рисовало на стенах кабины волшебные, чарующие узоры. Сехун проснулся в полдень, укрытый кофтой Ханя. Тот в одной футболке стоял на палубе и смотрел вдаль. Непривычно было видеть, как парень не скрывает наполовину сведенные татуировки – особые приметы – за длинными рукавами. Шея, на которую и так татуировка едва залезала, была чистой, с едва заметными шрамами, а вот левая рука еще хранила воспоминания. - Почему ты не сделал ее цветной? – как-то спросил Сехун, по привычке водя пальцем по чешуе обвившего руку дракона, у хвоста которого распускались астры. От черных линий рябило в глазах, но парню нравилось. Ему нравился весь Хань, с его татуировкой, пирсингом и выжженными краской волосами.- И так красиво, – сказал парень, правой рукой крепко обнимая Сехуна. – Может, накоплю денег и раскрашу. Начинай выбирать цвета. Тогда мысль о том, что Хань доверяет оставить след на себе именно ему, теплой волной затопила все тело.Любуясь узорами на стенах кабины, Сехун не спешил вставать. Был самый разгар дня, жара, так что в своей кофте, да еще и укрытый дополнительно, он вспотел. Хань все еще упрямо заботится о нем, и от осознания этого было хорошо и плохо одновременно. Что, если Хань изначально был прав?Отбросив эту мысль, Сехун широко зевнул и потянулся. С утра он не успел должным образом рассмотреть ни лодку, ни капитана, ни даже кабину, где уснул, с трудом умостившись на скамье, обитой бордовым дерматином.Теперь же он понимал, что это скорее каюта, да еще и модифицированная. Кроме длинной скамьи, из-под которой торчали разные рыбацкие приспособления, здесь еще был деревянный люк в полу и тонкая дверца, похоже, шкафа. Капитанская рубка, отделенная дверью с большим кругом стекла сверху, представляла из себя руль и приборную панель, у которой сидел мужчина в красной футболке. Воздух был пропитан запахом рыбы, соли и воды. Сехун поднялся, положил свою и Ханя кофты на скамью, и вышел на палубу. Вся задняя часть лодки была сейчас пустой, вместо того, чтобы везти добычу на рыбный базар в Хошимине. Небо было на удивление безоблачным и настолько глубоко-синим, что, казалось, в него можно было нырнуть, как в море. Видимо, лодка успела уйти далеко от суши, и никаких чаек или других птиц видно не было. Легкий теплый ветер растрепал волосы Сехуна.Услышав шаги, Хань обернулся. Сехун задержал дыхание, жадно запоминая это мгновение: фигуру Ханя на фоне бесконечной синевы, его мягкую улыбку и ясные, ярко блестящие глаза. Если бы только у него был фотоаппарат или хотя бы телефон, чтобы потом, когда они пойдут каждый своей дорогой, Сехун мог снова и снова переживать это чувство незамутненного восторга в груди.- Выспался?Сехун кивнул, замечая, что у самого Ханя под глазами залегли фиолетовые синяки. - Ты не спал? Хань отвернулся обратно к морю. Сехун стал рядом. Под ногами гудел мотор. - Здесь очень красиво, – сказал Хань. – Я так и не смог уснуть с тех пор, как мы отплыли. - У тебя проблемы со сном? - Можно и так сказать, – согласился Хань. Его пальцы нервно дернулись, словно крутя незажженную сигарету. - Здесь есть туалет?На это Хань лишь усмехнулся, широким жестом показывая на море. Ясно. Сехун вдохнул морской воздух полной грудью и не сдержал улыбки. Жаль, что нельзя поместить мгновение в вакуум и запереться вместе с ним, замирая счастливым. Он не хотел говорить, Хань тоже. Они просто стояли рядом, каждый в своих мыслях, и вместе смотрели на горизонт. Из каюты раздался глухой стук. Сехун тут же стал впереди Ханя, однако чужая рука одним движением оттеснила его назад. Хань не опускал руку, прикрывая Сехуна, и этот до ужаса знакомый, согревающий и в то же время непривычный жест вырвал из груди смешок. Хань знал, что Сехун способен свернуть человеку шею голыми руками, его не надо защищать, но все равно спрятал его себе за спину и лишь придерживал, оберегая от необдуманных поступков. Из люка в полу появилась коротко стриженная голова. Капитан тоже услышал шум и высунулся из своей рубки. Взглянув на пассажиров, замахал руками:- Это помощник, помощник! Мой брат. Кривой китайский звучал отвратительно и еле разборчиво. Вылезший помощник, брат или кто там еще, безразлично взглянул на парней, подошел к задней части корабля и расстегнул ширинку. - Мы меняемся, – капитан показал на руль. – Я спать, он... - Понятно, – кивнул Хань, пока мужчина пытался подобрать слово.- Надо за ними приглядывать, – Сехун нагнулся к уху со следами проколов. Хань любил, когда Сехун прикусывал его мочку, языком играясь с холодным пирсингом. Казалось, парень вот-вот услышит тихий, тяжелый вздох возбуждения. - Да. Нам плыть еще как минимум пару дней, будем спать по очереди.Новоявленный помощник зашел к капитану, и они начали бегло говорить по-вьетнамски. С его шестью тонами язык звучал слишком мелодично, раздражающе. Сехуна в принципе раздражала невозможность понять разговор двух незнакомых людей, от которых зависят их с Ханем жизни. Однако в результате помощник все-таки представился с помощью неглубоких познаний брата в китайском и полез обратно в свой люк.- Он спит, я веду. Я сплю, он ведет, – пояснил капитан и, заручившись кивками, закрыл кабину. - Ты отдал ему кольцо? – спросил Сехун. - Да. Единственное дотянувшее до Кореи можно будет снова надеть. Сехун вспомнил, как Хань курил у офиса Санхэпина, небрежно держа сигарету в пальцах, украшенных кольцами. На секунду перед глазами промелькнула придуманная сцена с Ханем, сидящем в своем кабинете. Сехун заходит, Хань отрывает взгляд от документов, смотрит на него поверх очков, а затем отъезжает от стола и легко похлопывает ладонью по колену, приглашая. Камни в кольцах блестят приглушенно, маняще. Как Сехун и предполагал: близость с Ханем до хорошего его психологическое состояние не доведет. - Иди поспи, – сказал Сехун, отворачиваясь к океану. – Положи кофты под голову, как подушки, должно получиться нормально. - Разбуди меня через пять часов. Хань снял наручные часы, протягивая ему. Сехун не разбирался, но что-то подсказывало, что часы тоже можно бы было заложить за неплохую сумму. Кожаный ремешок и циферблат еще хранили на себе тепло Ханя. - Пять – это мало. Спи, сколько захочешь, здесь все равно делать нечего.- Ладно, только не давай мне спать дольше девяти часов. Спасибо. Сехун слушал, как Хань умащивается на скамье. Через полчаса, отведя взгляд от моря, Сехун посмотрел в каюту. Хань, похоже, чувствовал себя вполне уютно. Он крепко спал, отвернувшись к стене, положив под голову кофты, как Сехун и советовал. Совсем скоро их путешествие закончится. Чем заниматься в Корее? Снова идти в подпольные бои и делать на себя ставки, надеясь, что выиграет? Устроиться в супермаркет или какой-нибудь магазин? Самое главное, где первое время жить? Занимать деньги у Ханя не хотелось, однако, скорее всего, у Сехуна не будет выбора. Но если он займет, то придется встретиться как минимум еще раз для того, чтобы вернуть долг. Всю поездку Сехун держался напряженно не столько из-за всех проблем, что на них валились, сколько из-за близости Ханя. Сехун до сих пор не мог понять, как себя вести, какие реальные планы у Ханя и что хочет он сам. Если бы у них было еще немного времени, то, может, они бы смогли поговорить. Это было бы больно, но если не вскрыть и не промыть рану сейчас, то она продолжит гноиться, пока не убьет окончательно. Море было все таким же безмятежным и глубоким. Сехун смотрел вдаль, туда, где одну синеву от другой отделяла лишь тонкая линия, которую, казалось, можно было легко стереть и утонуть, захлебнувшись в небе. Солнце, клонящееся к горизонту, не пекло сильно. Ветер стал холоднее. Он забирался под футболку, поглаживая кожу, пуская по ней мурашки и желание прижаться к источнику тепла. Сехун погрузился в безмятежное состояние полного покоя, в котором давно не был, и постепенно забыл про все свои проблемы, наслаждаясь несбыточными мечтами.На корабле действительно было очень, очень скучно. Однообразные виды надоели через пару часов медитации, поэтому Сехун внимательно осмотрел весь корабль, попытался поговорить со сменившим капитана парнем и даже немного порулил. Затем перебрал сумку, понимая, что часть вещей можно было не покупать; перекусил, сразу откладывая в сторону ужин для Ханя; полежал на палубе, глядя в темнеющее небо, на котором появлялись дождевые тучи. Хань встал к ночи, когда ветер уже вовсю трепал на Сехуне футболку, в воздухе пахло озоном, а судно раскачивалось на поднявшихся волнах. Выйдя из каюты, парень поежился и зевнул. Эти маленькие, до боли знакомые жесты, поднимали в Сехуне волну гораздо больше, чем те, что разбивались о бока корабля, заливая солеными каплями палубу. Он хотел броситься к Ханю и спрашивать ?за что? за что ты так со мной?? до тех пор, пока Хань не ответит. Честно, без лжи. Вряд ли получится, конечно. На одной, но самой огромной лжи Хань был подловлен; разве мог теперь Сехун доверять и не думать, что ему врали сотни и тысячи раз до этого? Хань обещал, что не бросит, что будет рядом, а потом отослал его в Куньмин, не попрощавшись лично. Какой процент всех слов Ханя – полное вранье? От одного до ста и больше. - Ну и погода, – Хань вынес из каюты кофты, протягивая одну Сехуну. – Ты спрашивал, где мы? - Не так уж и далеко от Вьетнама. Насколько я понял, плыть еще около суток-двух, как повезет. На макушку упало несколько холодных капель, затем на нос, плечи. Сехун покачал головой и пошел под крышу. Хань вскоре присоединился, прикрывая дверь, однако под шквалом ветра и из-за тряски, та распахнулась и со стуком, приглушенным разыгравшейся погодой, ударилась о стену. Поднялся люк. Хмурый капитан, сонно потирая лицо, взглянул на черно-синее небо. - Наденьте, – он вытащил из бокового шкафа спасательные жилеты. Следующее слово заставило Сехуна здорово напрячься: – Будет гроза. Гроза. Посреди открытого моря, где они на лодчонке пытаются нелегально проникнуть в другую страну, спасая жизни. Тут бы от природы спастись. Сехун надеялся, что он не поменялся в лице. По крайней мере, закрытая каюта, которую освещала лампа под потолком, создавала ложное ощущение безопасности. Или это был безразличный к грозам Хань, который всегда успокаивал кутающегося в одеяло Сехуна, держа его в объятиях?Сехун боялся молний и грома, сколько себя помнил, и страх лишь укрепила одна ночь в детстве, которую ему пришлось провести на улице. Тогда Сехун думал, что сойдет с ума. Он забился в угол между мусорным баком и домом, и, дрожа от страха, прикрывался найденным тут же порванным пакетом. Пережидать грозу в одиночестве было одним из самых жестоких наказаний, с которыми сталкивался Сехун. С появлением в его жизни Ханя страх ненадолго отступил, чтобы навалиться с новой силой, едва Сехун оказался в дождливом Куньмине. Привыкнув к безопасности рядом с Ханем, без него Сехун снова чувствовал себя десятилетним мальчиком, которому ничего не оставалось как дрожать, сидя на корточках по щиколотку в грязной, вонючей дождевой воде.Жгучая обида снова подняла голову. Ведь Хань знал, как Сехуну будет тяжело без него, и все равно бросил, выбирая карьеру. Через специально сделанные дырки в стене, которая отделяла капитанскую рубку от каюты, к ним обратился капитан: - Надо хранить электричество. Отключу свет. Зашибись. В темноте Сехун обхватил себя за плечи. Он не хотел смотреть через круглое окошко двери на море, потому что вместо мирной глади там разворачивалась апокалиптическая картина из огромных волн, набегающих на их жалкий кораблик. Мелькнула вспышка молнии. Началось. На раскате грома Сехун вздрогнул, прижимаясь к стенке и впиваясь пальцами в кофту. Сердце ускорило ритм и теперь глухо стучало под ребрами не в такт ударам волн. Гроза пока еще была далеко, однако что ей помешает разверзнуться прямо над ними? Он оказался прав. Времени между молнией и громом проходило все меньше, а грохот в небе становился громче. Сехун накинул капюшон, не в силах побороть желание защитить голову. Белоснежная вспышка осветила спокойный взгляд Ханя, направленный на него. Спокойствие и уверенность, то, чего вечно мечущемуся Сехуну не хватало, что Хань дал на год и вырвал с корнем, бросая на произвол судьбы. Однако сейчас было не до обид. Если он ничего не сделает, то подступит паника и тогда здравомыслие отключится.- Ли... – Сехун забыл выдуманное имя, которое все равно утонуло в шуме грозы. Он повысил голос: – Хань. Я могу сесть поближе к тебе? - Конечно, иди сюда. Разумеется, ?иди? было слишком громко сказано. Сехун неловко передвинулся, соприкоснувшись своим спасательным жилетом с тем, что был на Хане. Недостаточно. С трудом отцепив от собственного плеча руку, Сехун нерешительно прикоснулся к Ханю. Локоть, предплечье... Сехун наткнулся на приглашающе открытую ладонь. Хань ждал его. Пальцы тут же переплелись, сжались. Точно так же, как раньше, как в памяти, только гораздо ярче. - Расскажи, как ты оказался в Шанхае? – спросил Хань, наклонившись. Так ему не надо было кричать сквозь шум. - После Куньмина я поехал по крупным городам. Где находил работу, там и останавливался. В Шанхае полно подпольных бойцовских клубов, поэтому и задержался. В одном из клубов узнал, что триада иногда приходит подбирать себе телохранителей, и решил, что так будет проще выживать. Сехун опустил подробности типа отчаяния, безразличия и странного, пугающего желания внезапно опустить руки на ринге, чтобы оказаться в темном, пустом нокауте. Похоже, у них завязывается разговор. И поскольку на свой вопрос Сехун ответил, то задал встречный:- А как ты там оказался? Да, Чен рассказывал про карьерную лестницу Ханя, однако Чен и про его жену говорил, а значит, был ненадежным источником.На плечо Сехуну легла рука, надежно оберегая от грозы. Хань окутал своим теплом, и как бы Сехуну ни хотелось думать, что разрешать касаться себя не правильно, он не мог. Его паника сдерживалась чужими руками, не давая вырваться наружу и разнести каюту, а за ней и весь корабль в щепки. - До того, как мы с тобой поехали в Шанхай и я вступил в Санхэпин, я крышевал только несколько районов. С поддержкой отвоевывать кварталы у других стало гораздо легче, и я забыл, что не единственный в городе. Поэтому конкуренты решили напасть на моих близких, а из близких у меня только один человек. Он не использовал прошедшее время. Какого хуя, Хань!? Какого?- Они хотели запугать меня, у них получилось, – ровный голос Ханя надломился. – Прости, прости, пожалуйста, прости, я хочу все исправить, я так...Никогда в жизни Сехун не был рад грому, в котором растворились слова Ханя. - Дальше, – оборвал он. – После того, как я уехал. - Я убрал всех конкурентов и в городе, чтобы обезопасить его, – Хань вернулся к размеренному, успокаивающему тону. – Это заняло больше времени, чем я ожидал, около года. К тому моменту Сехун уже сменил имя и постарался исчезнуть со всех радаров, чтобы Хань его не нашел. - После понял, что моей власти не достаточно, и переехал в Шанхай. Там пришлось заниматься контрабандой, это было скучно, поэтому я поговорил с главой Шэнем о повышении. Тот сказал, что мне нужен опыт и возраст. - Просто пришел к главе Шэню и поговорил? – хмыкнул Сехун. Верхушка триады была для него чем-то скрытно-недостижимым, на что можно только мельком смотреть издали, как на популярных звезд эстрады. - Не просто. Задействовал все связи, что были, принес подарки, кланялся чуть ли не до пола. Высшее начальство любит, когда ему лижут задницу. - Надеюсь, не в буквальном смысле. Хань на это усмехнулся, его ладонь прижала Сехуна ближе к своему плечу. - Мы не настолько близко с ним знакомы, чтобы делиться предпочтениями в сексе. В любом случае, у меня не было времени на ожидание подходящего возраста, пришлось отвоевывать спорные территории у других триад. Нажил я себе врагов, конечно, предостаточно, вот меня и подставили. И ведь все понимают, что я бы не убивал человека, с которым открыто конфликтовал, но я стал мешать Санхэпину, им выгодно убрать меня под благовидным предлогом.- Санхэпин отдаст захваченные тобой территории обратно?- Ага, конечно. Да они удавятся, но ни одного клуба не сдадут. ?Во всем виноват глава Лу, мы ничего не знаем, но это теперь наше, так что хуй вам?. Слова, понятное дело, подберут повежливей, суть останется та же. - И ты не злишься? – удивился Сехун. - Еще как злюсь. Поэтому и плыву в Корею. Там я смогу спокойно сидеть в безопасности, пока не выяснится, кто именно меня подставил. - Даже если ты узнаешь и пришлешь доказательства каждому члену Санхэпина лично, вряд ли тебя простят и попросят вернуться. - Я не рассчитываю на это и не хочу обратно. Пока еще рано говорить, что будет, когда я узнаю, кто совершал на меня покушения и отравил главу Цзиньяна. Убрать средних боссов из Наньфана гораздо легче, чем верхушку, однако нет ничего невозможного. Хань замолчал, позволяя бушевать ветру за окном и мелкому стуку ливня по крыше. - Почему ты такой спокойный? – задал Сехун давно мучивший его вопрос. С самого знакомства ему казалось, что Хань – это ледокол в человеческом обличии, который идет напролом, непоколебимо, не обращая внимания на помехи под ногами. Нет, он и смеялся, и грустил, и раздражался, но все эмоции проходили, обращаясь в спокойствие, в то время как сам Сехун мог зациклиться на ерунде и не выпускать ее из головы неделями, обматывая нитями волнения и паники, пока та не становилась огромным монстром в поисках выхода. Лишь однажды он видел Ханя плачущим, разбитым – когда тот сидел у больничной койки, дожидаясь, пока Сехун придет в себя после операции. Одно из последних воспоминаний о Хане перед расставанием.- Я не спокойный, мне сложно показывать эмоции, – покачал головой Хань. – Я рассказывал, что провел детство с дальней родственницей после того, как родители попали в аварию. Она была словно из камня, в ней не было ничего, кроме преданности научной работе. Она преподавала в том университете, где ты учился, на факультете биологии, и все время, что я помню, сидела по уши в бумагах и изучала своих пчел. Не помню, чтобы она смеялась, плакала или злилась. Я пытался специально довести ее, но тогда она молча запирала меня в комнате до тех пор, пока я не успокаивался. Если не успокаивался, то сидел в комнате дальше. - Может, она любила животных, а не людей? - Вряд ли она вообще понимала, что такое любить. Это не было объектом ее научной работы. Однажды по дороге из школы я нашел щенков в коробке. Была холодная осень, ближе к зиме, поэтому из всех выжил только один. Я принес его домой, покормил, чем нашел, смастерил какую-то кровать. Всегда хотел собаку. Когда она вернулась, то сказала убрать существо из квартиры. ?Существо?, ни больше, ни меньше. Я стал на защиту, сказал, что на улице холодно, упрашивал оставить его, пока не потеплеет, ведь я уже взял его в дом. Она молча схватила щенка, вынесла на улицу и закрыла дверь на замок, а потом, как ни в чем ни бывало, спросила, сделал ли я уроки. Тогда я разрыдался так, как никогда раньше, потому что кроме меня никто не обратил внимания на скулеж из картонной коробки на улице. Я почувствовал себя ответственным за него. Я устроил самую настоящую детскую истерику, назвал ее монстром и всеми плохими словами, которые тогда знал, но на это она сказала, что ухаживать за существом тяжело, у нее нет ни сил, ни желания, а я еще маленький. И добавила, что так громко эмоции показывают только те, у кого не хватает чувства собственного достоинства и силы воли, – Хань горько усмехнулся. – Полностью отбитая женщина. Жаль, что у меня было так мало родственников и больше никто не согласился присматривать за мной. Когда мне было около тринадцати, ее начали посылать в командировки. Думаю, она просто всех заебала на работе. В мои шестнадцать она сказала, что я уже взрослый, и уехала в очередную командировку, забрав все свои вещи. К тому моменту она разменяла квартиру моих родителей на две, мне досталась та, где мы жили. Оставшуюся часть денег она, должно быть, забрала себе в качестве моральной компенсации. Съебалась, и хорошо. В подростковом возрасте я встретил Ифаня и Тао, и мы решили стать названными братьями, – в его голосе послышались тепло и грусть. – До них у меня не было друзей. Жаль, что нам пришлось разделиться.Сехун слушал, затаив дыхание. Хань раньше не рассказывал этого. Их отношения были безоблачными, беспроблемными, наполненными радостью. Парни не опускались до копания в прошлом: у Сехуна не хватало сил его вспоминать, а Хань выглядел так, словно ему вспоминать было нечего. Ифань и Тао казались назойливыми, отпугивающими, но стоило признать, что с Ханем они общались по-другому, не так, как с окружающими, и Сехун ревновал иногда, на что Хань крепко обнимал его и шептал, что братья есть братья, пусть даже названные. Не стоит к ним ревновать.- Что случилось со щенком? – спросил Сехун. Он не был уверен, что хотел знать, но ему надо было услышать конец. Хань на секунду опустил голову ему на плечо. - Старушка из соседнего подъезда забрала к себе. Я иногда видел его потом на улице. Сехун облегченно выдохнул, но раскат грома прервал его. Лодка опасно накренилась набок, парень, не удержавшись, упал на Ханя, однако тот не отстранился, крепче обхватывая его, привязывая к себе руками. - Мне жаль, что с тобой так обращались, – прошептал Сехун, чувствуя щекой щеку Ханя. Им некогда и негде было бриться, поэтому оба знатно заросли щетиной, и прикосновение вышло шершавым, необычным.- Что было в детстве, остается в детстве, – мягко ответил парень. Чушь. Что было в детстве, навсегда остается в голове, впитывается в кожу и становится частью тебя. Корабль давно вернулся в нормальное положение, но Сехун не хотел отрываться от Ханя, да и Хань не размыкал рук, охраняя от шторма, грозы и всего остального мира.Внезапно Сехун ощутил, как из него рвутся слова. Он впервые захотел поделиться с кем-то, рассказать, понять, что не одинок. Все равно они с Ханем разбегутся через пару дней, почему бы не позволить себе синдром попутчика? Хань успокоит его, обязательно успокоит. - Когда мне было девять, родители решили, что деревенская школа не подготовит меня к университету. Чтобы не было проблем с поступлением в нормальную среднюю школу, меня отправили к тете и дяде, которые жили в городе. Сначала все было хорошо. Мне много чего разрешали, тетя очень любила меня и баловала, я даже потолстел. Сехун почувствовал, как улыбается Хань, и сердце тревожно сжалось. - Я думал, что моя тетя была болезненной, поэтому часто лежала в кровати, а иногда с трудом ходила, но чем дольше я жил у них, тем больше меня воспринимали как члена семьи, а в семье секретов не утаишь. Дядя казался хорошим человеком. Наверно, часть его и была такой, но другая часть... – Сехун набрал в грудь побольше воздуха. – У дяди случались приступы гнева. Иногда они проходили бесследно, он просто бурчал под нос и успокаивался, но иногда ему надо было выместить злость. Впервые Сехун стал свидетелем такого приступа, когда они с дядей смотрели телевизор вечером. Тетя принесла почищенные и порезанные яблоки, ставя тарелку на небольшой столик перед диваном. - Где вилка? – недовольно спросил дядя. – Я что, должен руками есть? Сехун непонятливо облизал пальцы, потому что именно так, руками, он и ел. Тетя же побежала на кухню. Однако вилкой дело не обошлось. - Пиво! – крикнул дядя. – Где ты копаешься?- Ой, – с мужем тетя всегда говорила кротко, виновато. – Закончилось. - Я просил купить! – повысил голос мужчина. – А ну иди сюда!Сехун насторожился, отсаживаясь подальше. Едва тетя подошла, как ее схватили за волосы и отвесили пощечину. Сехун дернулся в ужасе, но женщина лишь улыбнулась ему:- Сехунни, прости. Как будто она была виновата! Дядя промолчал, уткнувшись в телевизор. Через пару минут он уже ржал над какой-то шуткой, которые больше не казались Сехуну смешными.Воспоминания пробежали перед глазами за доли секунд.- Он бил мою тетю, – продолжил Сехун. – Ему это нравилось, он считал, что поступает справедливо, выплескивая свой гнев на нее. Каждый раз, когда это происходило, вечером тетя приходила ко мне, и знаешь, что делала? Оправдывала этого мудака. ?Он хороший, просто жизнь сложная. Он любит меня, Сехунни. Как умеет, так и показывает это. Ты, главное, если видишь, что ему становится плохо, то тихо уходи в свою комнату и прячься, я разберусь?. Ну да, разбиралась она замечательно. Молча сносила побои и продолжала исполнять его прихоти. Ладонь Ханя погладила по голове, затем костяшки пальцев спустились на щеку, ласково провели до подбородка и обратно. Тетя часто взъерошивала ему волосы, говорила, что с ней все в порядке, и спрашивала, что он хочет на завтрак. Однажды Сехун предложил позвонить в полицию, но тетя лишь рассмеялась, а после стала серьезной: ?Нет, Сехунни, в семейные дела нельзя впутывать посторонних. Ты же видишь, что дяде тяжело, надо немножко потерпеть, помочь ему?. Дурка бы ему помогла, это уж наверняка. - Постепенно ситуация становилась хуже, а когда дядю уволили, он сорвался с цепи. В магазин пришлось ходить мне, потому что тетины синяки стало невозможно замазывать. Я несколько раз приходил к полицейскому участку и стоял там, но так ни разу и не пожаловался, потому что каждый вечер тетя просила ни о чем никому не говорить. Убеждала, что дядя никогда не переступит черту, что она сама виновата в том, что выводит его из себя. Корабль подкинуло так, что парни подпрыгнули на сидении и жестко приземлились на пол. Снаружи бушевали гроза и шторм, и внутри Сехуна происходило то же самое. - Останемся на полу, – предложил Хань. Сехун кивнул и непонятно как оказался между разведенных ног Ханя, спиной к его груди; так же, как они сидели после падения в Меконг; так же, как сидели на постели в общей квартире, и Хань едва слышно пел ему на ухо, пока Сехун листал учебник или отвечал на сообщения. Сехун чувствовал себя защищенным. - Однажды вечером тетя задерживалась с ужином, потому что накануне дядя вывернул ей руку. Это стало последней каплей. Он не остановился после нескольких ударов, как обычно, даже когда она больше не могла стоять. Я бросился на помощь, но он откинул меня, а тетя... она сказала, что все хорошо, хотя и кричала от боли. К тому моменту дядя выбил ей половину зубов. Вскоре он дотянулся до ножа. Я попытался оттащить его, но мне прилетело по голове, и я сам упал. Сехун уставился перед собой, снова видя виноватый, извиняющийся тетин взгляд. Она была такой доброй, хорошей, бесхребетной, преданной и любящей. В ее глазах Сехун видел слепое доверие, тетя действительно верила, что муж не причинит ей вреда. Сехуну пришлось смотреть, как медленно тускнеет лучащийся заботой взгляд, направленный на дядю. Мальчик лежал, не в силах ничего сделать, ноги и руки отказывались двигаться, голова раскалывалась и гудела. Ему на лицо каплями прилетала кровь, потому что дядя все никак не успокаивался, продолжая вгонять кухонный нож в уже мертвое тело. Потом он остановился, встал, выплюнув ?тварь?, и ушел в другую комнату. Сехун понял, что более-менее пришел в себя, и сейчас двигаться мешает только ужас от того, что тетя, еще пять минут назад нарезающая овощи на обед, лежит в метре от него, покрытая синяками и залитая кровью. Если дядя вернется, он будет следующим. Сехун тихо пополз к выходу из кухни, глядя на коридор через пелену слез. Судя по шуму телевизора, дядя окунулся в свою вечернюю рутину. Вскочив, мальчик бросился к двери. В ту ночь на улице разыгралась гроза. Оглушенный, напуганный, сбитый с толку, он не дошел до полицейского участка, который находился в соседнем районе. Все, на что хватило Сехуна – это спрятаться у мусорных баков и сидеть так, под ливнем, тихо-тихо, пока не рассветет. Однако утром Сехун подумал, что дядя наверняка ищет его, чтобы тоже убить, поэтому надо бежать к родителям. Но денег на автобус не было, а как идти пешком, он не знал. Следующие пару дней были кошмаром, и когда его нашли полицейские, мальчик смог только разрыдаться и попросить отвезти его к маме и папе. Но это подробности. - Дядя убил ее, а меня вернули родителям. Дядю посадили пожизненно. - Он тебя бил? – спросил Хань строго. Несмотря на тон, кончики пальцев нежно прикоснулись к щекам Сехуна, вытирая слезы. - Я... – сделал глубокий вздох парень, понимая, что это слишком тяжело для него. - Сехун. - Мне доставалось меньше, чем тете, он жалел меня, я ведь был ребенком, и потом, он говорил... - Тсс, – Хань прижал голову Сехуна к груди, покачивая его в руках. – Твой дядя был моральным уродом с поехавшей крышей. Я вспомнил, об убийстве говорили в городе, но про племянника никто не знал. Твоего дядю надо было закрыть давным-давно, он не имел права поднимать руку ни на жену, ни на тебя. Вы с ней – жертвы ненормального, нет ничего, что может его оправдать. - Он говорил, – Сехун всхлипнул, – что мы с ним одинаковые. Что во мне тоже есть злость, и нужно выпустить ее, иначе я отравлюсь. И он был прав. Ты не видел моих вспышек гнева, потому что с тобой я не злился, но они есть, Хань, я никуда не могу от этого деться. Когда накатывает, я готов избить первого встречного, потому что мозг словно отключается. Я такой же, как он. Спрятавшись в изгибе шеи Ханя, Сехун бессильно плакал. Ему было страшно от грозы, шторма, себя, того, как будет теперь смотреть на него Хань. Он изо всех сил казался нормальным, чтобы Хань не догадывался о его темноте, и у него получалось, но сегодня все пошло коту под хвост, и их отношения больше никогда не смогут стать прежними.- Нет, – Хань ласково гладил его по голове и говорил тихо, уверенно. – Вы разные. Он – ненормальный убийца, а ты... - Такой же! – оборвал его Сехун. Если падать, так до конца. – Когда родители поняли, что у меня похожие приступы, они отдали меня на муай тай, чтобы я выплескивал злость там. Но на одном из соревнований... Я проиграл, и после того, как все закончилось, тот парень подкараулил меня на улице и начал доебываться. Он был старше и больше, и явно хотел, чтобы я вышел из себя, и это произошло. Мы подрались, и в результате он остался овощем, Хань. Пересел в инвалидную коляску навсегда, не мог внятно говорить, есть твердую пищу, ссал под себя. Нас никто не видел, я сбежал, и, когда пришла полиция, сказал, что мы не пересекались после боя. Ходили разные слухи, и несмотря на то, что мою вину не доказали, из секции меня быстро исключили, а родители поняли, что их затея по сдерживанию моего гнева провалилась, и отослали в общежитие при городской школе. И когда я сражался на ринге за то, чтобы вступить в триаду, я отправил противника в кому. Я такой же, как мой дядя. - Малыш, – мягко вздохнул Хань. На это Сехун лишь прижался ближе и всхлипнул. Ему было плохо, страшно и больно, и если Хань его оттолкнет, то дальше сидеть в каюте не имеет смысла. – Ты не такой. Травмы в бою – это травмы в бою, ты не избивал беззащитных. Не поднимал руку на жену и племянника. Если бы ты действительно был таким же монстром, как он, то я должен был быть первым, кто узнал бы об этом. Но когда мы жили вместе, ты постоянно заботился обо мне, был внимательным и ласковым. Даже если ты был расстроен или зол, ты не выходил из себя. Думаешь, твой дядя сидел бы спокойно, узнай он, что тетя занимается нелегальным бизнесом? Сехун, подумав, отрицательно покачал головой. - Видишь? Я сделал тебе больно, но после того, как мы встретились снова, ты хотел сбежать, но не ударить меня. Мне жаль, малыш, мне так жаль. Прости меня, Сехун, пожалуйста. Ты хороший, самый лучший на свете, и я тебя не заслуживаю после того, как поступил. В Сехуне, сталкиваясь, разлетаясь и снова сталкиваясь, боролись две крайности. Одна говорила, что ему нужен Хань, нужен больше, чем все остальные вместе взятые, нужен целиком и полностью. Другая тихим голосом тети говорила про доверие к любимому человеку, безраздельное и слепое, которое убило её на глазах Сехуна.Оглушенный раскатом грома, Сехун зажмурился и потянулся к Ханю губами, неловко мажа по виску и щеке. Корабль качался, опасно накреняясь из стороны в сторону, удерживаться в одном положении было до ужаса сложно. Хань приподнял его за подбородок и накрыл губы в поцелуе. Мягко, ласково, заботливо, так больно, что Сехун не выдержал. - Я не могу, – покачал он головой. – Не могу! - Все в порядке, – Хань прижал его обратно к груди. – Спи, если хочешь. Скоро гроза утихнет и мы приплывем в безопасное место, где тебя никто больше не обидит. Я больше не обижу тебя. Я обещаю, Сехун. - Не говори так, – попросил парень сдавленно. Нельзя давать Ханю шанс раскидываться новыми обещаниями, в которые Сехун обязательно поверит. – Спой для меня. На улице все так же бушевал шторм. Ливень, ветер и гроза бросались на лодчонку, пытающуюся не пойти ко дну, но в каюте, где было темно и уютно, они лишь служили тусклым фоном для голоса Ханя.