Часть XI. Что-то кончается, что-то начинается (1/1)

Шкура Мурджезе покрывалась мурашками от холода и местами подрагивала, и эта дрожь передавалась и Тибальту: промокшие дублет с камичией не спасали от холода. Хоть на некоторых участках, где ткань соприкасалась с кожей — на руках и на надплечьях особенно — одежда и нагрелась, но всё же осталась сырой, и тепло это было скорее противное, чем приятное. Иногда Тибальт пытался избавиться от влаги, выжимая волосы и стряхивая с рукавов нависшие капли, но тщетно: одежда всё ещё хранила в себе немереное количество воды, и юноша всё сильнее замерзал.— Холодно? — пробормотал он в ухо лошади и стал энергично гладить её шею, стараясь согнать воду с шерсти. — Мне тоже. Но вот уже дом. Тибальт завёл Мурджезе во внутренний двор, откуда собирался незаметно пробраться в свою комнату, однако на пути к лестнице он столкнулся с кормилицей, выходящей, видимо, из кухни.— Синьор, вот и вы! — с непонятной юноше радостью поприветствовала она, но через мгновение улыбка сбежала с её лица, и теперь она глядела взволнованно, даже испуганно, — Иисусе, сеньор, где вы так промокли?Тибальт, сведя брови к переносице и искривив рот, бросил затуманенный взгляд на кормилицу и смотрел так несколько мгновений, чем походил на пьяного. Потом он вытянул руку в сторону, чтобы увести женщину со своего пути, и сделал шаг вперёд, но заскользил мокрой подошвой по камню, отчего слегка покосился и вынужден был опереться на бок Мурджезе.— Час от часу не легче! — уголок её рта приподнялся. — Сеньор, вы что: пили? Чему только не научит этот Меркуцио.В это мгновение Тибальт выпрямился и расправил плечи: поза его выражала крайнее возмущение, а на дне глаз плескалось недоумение, смешанное со смущением.— Я не пьян! — злобно бросил он. — От меня даже не несёт! — с этими словами он мягко оттолкнул её, — а теперь не мешай: я устал и хочу к себе в комнату.Тибальт в очередной раз сделал шаг вперёд, но перед ним вдруг встала кормилица.— В такой мокрой одежде, сеньор, вы запреете. Её нужно снять.Она взяла Франтумато за руку и стала вести его куда-то, но через мгновение она снова развернулась к юноше: она ахнула словно в удивлении и расположила его ладонь между своими. Тибальт почувствовал, как кожу в том месте начало покалывать от сильного тепла; ладонь кормилицы оказалась горячей, и от этого жара его руку словно обожгло.— Иисусе, — воскликнула кормилица, — она ледяная! — горячими пальцами она провела вдоль руки Тибальта до самого локтя. — Сеньор, да вы совсем замёрзли, а ещё на таком холоде стоите. Тут постели мало, нужно в кухню.Как бы в подтверждение своих слов кормилица повела Тибальта в тот же проход, из которого недавно вышла. Попавший с залитого солнцем двора в маленькую тёмную комнату юноша часто заморгал и втянул голову в плечи. Только он зашёл, а на него уже пахну?л пропитавшийся жиром воздух с тяжёлыми запахами земли, дерева и гари; тело юноши мгновенно окутало смолистое тепло, и хоть оно словно липло к коже, Тибальт спешил расправить плечи, подставляясь печному жару. В истоме юноша и не заметил, как все девушки, что находились в тот момент на кухне и отдыхали от недавней готовки, жуя остатки завтрака, в одно мгновение подорвались с табуретов и испуганно начали смотреть то на Тибальта, то на кормилицу.— Жар ещё не вышел? — спросила кормилица у первой попавшейся кухарки.— Нет, обед приготовили ведь всего полчаса назад, — ответила она коротко.— Хорошо, — бросила она, — так. Дайте сюда таз и наполните его горячей водой, а ещё принесите чистые полотенца и камичию для господина Франтумато. Поторопитесь! А вы, сеньор, — кормилица наконец повернулась к Тибальту, стоявшему всё это время в углу, — садитесь сюда.Кормилица, оглядевшись, нашла взором стул и подтянула его носком к себе, после чего подвела к нему Тибальта. Он послушался, покорно опустился на табурет и развернулся к печи, где тлели рубиновые угли, чтобы согреть покрасневшие пальцы. Жар становился невыносимым, когда юноша подносил руки к очагу слишком близко, и между тем тепла не хватало, если увести ладони от очага, поэтому взгляд Тибальта постоянно был прикован к печи, а пальцы находились в движении, попеременно отдаляясь и подносясь к пламени. Иногда юноша убирал разгорячённые пальцы от огня и обнимал ими свою холодную шею.?Даже шея ледяная, только немного тепло, где бьётся пульс. Как я замёрз!? — всё повторял он при этом.За этими занятиями Тибальт вовсе не заметил, как к его ногам поставлен был таз с помутневшей от высокой температуры водой. Кормилица меж тем встала перед ним на коленях и слегка похлопал его по голени, обтянутую в хлюпающую штанину.— Сеньор, — мягко обратилась она к нему, — обувь надобно снять. Дайте сюда свои ноги.Кормилица поочерёдно стянула с Тибальта раскисшие от влаги сапоги, а затем чулки. Случайно она дотронулась до его стоп.— Господи! — ещё воскликнула она, — да это не ноги человека, а две ледышки. Представляю, сеньор, как вам сейчас холодно. Ну ничего, — она подставила таз с водой поближе к Тибальту, — а теперь опускайте ноги. Не бойтесь, не ошпаритесь, — её взгляд прошёлся по его дрожащему телу. — Теперь тепло?Тибальт коротко кивнул, в ответ кормилица лишь улыбнулась украдкой, но в этой улыбке юноша не видел и тени возможной насмешки: сделано это было в порыве немой заботы, к которой она, возможно, уже привыкла. Меж тем принесли полотенца и сухую одежду. Кормилица подскочила с пола и быстрым движением оказалась сбоку от Тибальта. — Синьор, мокрую одежду следует снять и надеть новую.С этими словами она потянулась к пуговицам камичии и принялась высвобождать пуговицы из петлиц. Но успела она расстегнуть лишь две из них, потому что Тибальт перехватил её руки и отбросил от себя.— Не надо, — пробормотал он.— Но, сеньор, — протянула кормилица, — в этой одежде вы даже у печи мёрзнете! А сушить на себе одежду — очень вредно, вы можете заболеть. И что я скажу тогда вашей тётушке?Кормилица с тревогой во взгляде вновь приблизилась к Тибальту, но вновь была оттолкнута. Франтумато опустил голову и закрыл лицо руками: он почувствовал, как пальцы его обожгло от жара его щёк.— Сеньор! — чуть не закричала кормилица, — что ж вы всё упрямитесь?!— Не надо, — ещё тише повторил Тибальт, бросая короткие взгляды на кухарок, что в предвкушении поглядывали на стремительно багровеющего юношу.Неожиданно лицо кормилицы прояснилось, и она сделала шаг в сторону девушек.— Выйдите отсюда, — сказала она твёрдо и в требовательном тоне, — посмотрите ещё на голых мужчин и не только это будете делать. Будет ещё вам, а теперь убирайтесь, — кормилица повернулась к Тибальту. — Ну что, сеньор? Успокоились наконец? Теперь раздевайтесь.Тибальт встал и, предварительно отвернувшись от кормилицы, принялся снимать с себя одежду, так навязчиво прилипающую к телу. Хоть все вещи перестали скрывать его тело и лежали сейчас раскисшей кучей на каменном полу, кожу юноши местами покрывали мелкие капли. И иной раз, когда из незастеклённого окна в кухню проникал ветер, Тибальта била дрожь, а щёки и шея покрывались мурашками. Юноша поспешил надеть камичию, и в это мгновение он наконец перестал мёрзнуть. Он облачился во всю оставшуюся одежду, что ему принесли, и повернулся кормилице, после чего сел на табурет и полотенцем принялся сушить себе волосы.— Ну что, сеньор? — спросила кормилица, улыбаясь украдкой, — стало ли вам наконец тепло?Тибальт лишь молча кивнул и продолжил выжимать один за другим пряди. Когда с волос перестало капать, и они стали почти сухими, юноша наконец успокоился и, отбросив полотенце, придвинулся поближе к печи. В это мгновение кормилица протянула ему кружку, на дне которой плескалась прозрачная жидкость.— Вот, сеньор, — проговорила она, — выпейте и согреетесь.Тибальт принял кружку и слегка встряхнул её; до него донёсся резкий запах, и юноша поморщил нос — это была не вода. — Что это? — спросил он, скривив губы.— Граппа, сеньор, — пояснила кормилица, — покрепче вина, согревает лучше. Надеюсь, сеньор и сеньора Капулетти не разозлятся, что я начала новую бочку.Тибальт бросил недоверчивый взгляд на кормилицу и пригубился к кружке, лишь языком касаясь граппы.?Действительно, крепче вина, но на вкус такое же?, — пронеслось в голове у юноши, и он без страха опрокинул всю кружку.В мгновение он ощутил тепло во рту: граппа, стремительно стёкши в горло, оставила горячие, будто обладающие пламенем следы на языке и дальше по глотке. Виноградный аромат, что Тибальт словно попробовал на вкус, густым паром взвился и забил нос, отчего юноша на короткое время потерял способность дышать. Вслед за теплом боль пронзила его щеки с внутренней стороны: кожа там горела. Тибальт открыл рот и часто задышал, чтобы как-то облегчить жжение.— Дай попить, — обратился он к кормилице.Она отошла от юноши и через пару мгновений вернулась с кружкой, на этот раз наполненной водой. Тибальт выпил её залпом и с удовольствием ощутил, как прохладная жидкость гасит горящий в горле огонь, но между тем в груди его — наоборот — зажглось приятное своим теплом пламя.— Вижу, вы согрелись, сеньор, — кормилица аккуратно подошла к Тибальту.Юноша прикрыл глаза: теперь, когда холод отступил, слабость сковала его тело, наполняя его свинцом. Внезапно у Тибальта свело под челюстью, а в горле защекотало — он широко раскрыл рот в зевке, после чего по его телу пробежала мелкая дрожь, погружающая в приятную истому.— Вы и вправду устали, — не без улыбки заметила кормилица, — провожу-ка я вас до вашей комнаты. Но только не в таком виде, — она оглядела лёгкую одежду Тибальта и, без промедления сняв с себя свой плащ, накинула его на плечи юноши. — Теперь лучше, а сейчас пойдёмте, сеньор.С этими словами она подняла Франтумато с табурета и вывела его на улицу. Оказавшись во дворе, кормилица стала гораздо чутче относиться и к нему, и к происходящему вокруг, что одновременно докучало Тибальту и забавляло его. После нескольких шагов женщина быстро оглядывалась по сторонам, перед каждым поворотом останавливалась в попытке расслышать, что происходит за углом, а при встрече со слугой, случайно проходящим по тому же коридору, разворачивалась к тому лицом, стараясь в то же время встать прямо перед Франтумато и закрыть его своим телом, что плохо получалось — их разница в росте была слишком велика, и голову и шею юноши постоянно было видно. Порой кормилица обращала своё внимание только на Тибальта: не проходило и двух минут, чтобы она не оборачивалась на него и не запахивала полы плаща, если те открывали вид на его грудь, прикрытую полупрозрачным батистом, и позволяли ветру проникать под рубашку. Франтумато за своими наблюдениями не удержался и прыснул в ладонь.— Неужели ты боишься, что моя тётушка увидит нас — тебя — в таком виде? — Тибальт усмехнулся.Кормилица обернулась на него, бросив на юношу полный снисхождения взгляд, а затем улыбнулась.— Как видно, граппа уже ударила в голову, — пробормотал она, вновь поворачиваясь от него, а затем обратилась к юноше, — я не такая трусиха, чтобы бояться сеньоры Капулетти. Я о вас забочусь, сеньор. Вы же говорили когда-то про своё достоинство и достоинство своей семьи. А теперь спасаю вас от позора, которого вы так боитесь. Что подумали бы о семье Франтумато, если увидели бы меня, идущего полураздетым в сопровождении какой-то девицы? — передразнила кормилица, пытаясь повторить выговор Тибальта. — Не злитесь, сеньор, на проказы старой женщины, — через пару мгновений она бросила ему из-за плеча, — вообще, благодарность даже собаке приятна.Юноша зашагал медленнее: плечо его было отведено назад, а бровь вздёрнулась вверх.— Ну, благодарю, — сказал он чуть слышно заплетающимся языком.— Вот и пришли, сеньор, — объявила кормилица и отворила дверь. — Это я сниму, — протянула она, стягивая с Тибальта плащ, — всё, укладывайтесь.— И всё таки, — проговорил юноша, когда ложился в постель и устраивался поудобнее, — зачем так со мной носишься? — Вы граф, сеньор, — вздохнула кормилица, подтыкая и поправляя его одеяло, — всем простым людям нужно служить дворянам. Вот и я служу. Но ещё, — её задумчивый взгляд блуждал по сонному уже лицу Тибальта, она тепло и почти незаметно улыбнулась, — когда смотрю на вас, то будто передо мною кто-то родной, и в вас я вижу мою Джульетту.После этих слов кормилица поспешила покинуть комнату, видимо, чтобы не докучать больше юноше. Но его веки уже были плотно сомкнуты, а дыхание выровнялось и углубилось.Несмотря на заботу кормилицы события минувшего дня не обошли Тибальта стороной: на следующее утро носом пошла вода, смешанная с кровью, дыхание стало сбивчивым из-за постоянного чихания, и тело пронзали боли, словно все кости под кожей оказались сломанными. — Это простуда, — заключил лекарь, поднимая голову с груди юноши, — вполне обычно для такого времени, сеньора.Тётушка, стоявшая у главы кровати и наблюдавшая за Тибальтом, заломила руки. Он видел, как в её взгляде поселилась тревога: сеньора Капулетти первой заметила нездоровый вид племянника и забеспокоилась из-за этого. Поначалу Тибальт отмахивался от всех предположений и предложений, но дальнейшие отрицания оказались бесполезными, когда юноша не пришёл к обеду из-за сильного недомогания — лишь тогда был позван лекарь.— Но как это произошло? — голос тётушки от волнения задрожал и стал выше. — Как он мог заболеть?— Как правило, причиной простуды является переохлаждение, — размеренно проговорил лекарь, и в сравнении с тоном сеньоры Капулетти звучал ещё спокойнее. — Может, недавно сеньор Франтумато замерзал?С этими словами мужчина бросил любопытный взор на Тибальта, но тот то ли от стыда, то ли от нежелания встречаться с ним взглядами повернул голову к окну. Однако свет, что проникал в комнату через небольшой промежуток между гардинами, ослепил: в глазах у юноши появились рези, и он вновь положил голову прямо — дыхание его стало неровным и глубоким. Из горла Тибальта вырвался сиплый стон, переросший позже в кашель.— И что за лечение? — спросила тётушка уже спокойнее.— Организму требуются силы, поэтому сеньор должен как можно дольше спать, — стал перечислять лекарь, — нужно постоянно держать сеньора в тепле, то есть, ни шага от кровати. Как можно чаще давать вино и на ночь растирать грудь чем-нибудь крепким, граппой, к примеру. — Для этого есть служанки, — вставила сдержанно сеньора Капулетти, но поджала губы, ещё раз взглянув на Тибальта.— Надобно будет ещё несколько лекарств, — продолжал лекарь, — но я их не имею, нужно идти к аптекарю: вот список, сеньора.Он протянул лист с щербатыми краями, на котором киноварью выведены были мелкие буквы, тётушке. Та приняла записку с обеспокоенным видом, однако даже не взглянула на названия, с хрустом свернув бумагу в свёрток и спрятав в ладони. Что-то подсказывало Тибальту, что все лекарства до единого, что есть в списке, появятся у стола рядом с ним меньше, чем через пару часов. — Этих средств должно хватить, — пробормотал лекарь, но через мгновение он повернулся к сеньоре Капулетти и заглянул в глаза. Его поза выражала некоторую неуверенность. — Сеньора, прошу заранее прощения за навязчивость, но я хочу сообщить вам один из способов лечения, который наша гильдия основала на своих наблюдениях.— Ну что за способ? — обрывисто спросила тётушка.— Апельсины, лимоны, цитрусы, в общем, — он сложил руки в замок, — могут облегчить болезнь. Но те, что растут на полуострове, не годятся: в них много жидкости. Нужны самые крупные и яркие — именно они помогают.— Цитрусы, значит, — задумчиво протянула сеньора Капулетти, но затем сухо продолжила, — раз это всё, то идите: вам заплатят столько, сколько попросите.Лекарь с выражением спокойствия на лице встал с постели и принялся складывать в свою сумку вещи, что доставал для осмотра юноши. Полностью собравшись, он поклонился сначала синьоре Капулетти, а затем Тибальту и исчез за дверью. Франтумато проводил его воспалёнными глазами и после вперил тупой взгляд в стену; тётушка, как только послышался хлопок, приблизилась к кровати и села на неё.— Тибальт, — обратилась она к племяннику, но тот будто не слышал. — Тибальт, — повторила она, и юноша поднял взгляд на её лицо, — что случилось? Отчего ты заболел?— Лекарь всё вам сказал, тётушка, — застонал он и повернул голову, чтобы оказаться на боку, но ломота в теле заставила лежать неподвижно.— Я слышала, что он сказал, — она придала своему голосу твёрдость, — но теперь я хочу, чтобы ты мне всё рассказал. Как ты мог замёрзнуть? Ведь когда ты никуда не выходил в последнее время, только вчера ты был, — в одно мгновение её лицо изменилось. — Это было на тех скачках? Ты ведь был тепло одет!Тибальт тяжело и с хрипом вздохнул, грудь его сильно поднялась: ему хотелось молчать и ничего не говорить о скачках, но на мгновение представил, чем может обернуться отказ. Сеньора Капулетти, не получив ответа, поднимет в палаццо шум и примется расспрашивать каждого слугу и, без сомнения, настанет черёд кормилицы, а она (Тибальт в этом уверен) не сумеет устоять напору и расскажет обо всём. Юноша, прикрыв глаза, взглянул ещё раз на тётушку: лучше он сам это сделает.— Хорошо, — он измученно выдохнул, — я и вправду замёрз на скачках, вернее, после них. Вы, тётушка, не видели, как я возвращался домой, но тогда я пришёл весь мокрый до костей.— Тибальт! — она в волнении вздохнула. — Но как? Дождя ведь тогда не было… Ты что? Упал в Адези?— Нет, — Тибальт прикрыл глаза ладонью, — меня облили водой. — Облили?Сеньора Капулетти прикоснулась к руке Тибальта и подалась вперёд, вглядываясь в его лицо и одежду будто в попытке найти на них влажные пятна.?Теперь я вспоминаю, насколько её беспокойство раздражает?, — юноша приподнял ладонь, из-под которой заметил её глаза, в которых плескалось ту знакомую тревогу, что увидел почти две недели назад.— Да, облили, — вздохнул Тибальт и зашёлся кашлем. — И кто же? — сеньора Капулетти протянула руку к его трясущейся груди, но через мгновение отдёрнула себя. — Это был Ромео, — прошептал Тибальт на последнем дыхании, чувствуя, как в его горле застряло что-то липкое.— Монтекки? — тётушка с пренебрежением произнесла это имя. — Но Меркуцио говорил, что вы будете одни.— Оказалось, что это не так. Не только Ромео был там, но ещё и Бенволио. Он со мной и Меркуцио тоже скакал.— Тибальт, — сеньора Капулетти стала холодно глядеть на него, — ты забыл, что я тебе говорила? Не связывайся больше с этими Монтекки! Видишь, что они с тобой сделали? — она указала на юношу ладонью. — Ты сейчас мучаешься из-за них! Немощный и бледный как смерть.Внезапно сеньора Капулетти поднялась с его кровати и после пары шагов от неё в высокомерном жесте скрестила руки на груди, после чего слегка повернула к Тибальту голову.— Может, ты даже заслуживаешь этого! — она вновь поставила голову прямо.Тибальт поднялся на локтях и открыл рот, чтобы ответить ей, но через мгновение боль подкосила его, словно рапира пронзила его руки. Юноша тихо вздохнул, вновь падая; воздух, пропитанный затхлым запахом болезни, вышел из груди, когда его тело ударилось и утонуло в перина. От толчка Тибальт зашёлся в сильном кашле, раздиравшем его горло и лёгкие, и сжался от этого в комок. В мучениях он не услышал приближающиеся шаги. — Тибальт! — синьора Капулетти вновь села на его кровать и попыталась перевернуть его на спину. — Мой бедный, мой дорогой племянник! Ты этого вовсе не заслуживаешь! Отчего же тебе твои страдания?!Она провела рукою по его волосам, убирая их за ухо, и вложила его лицо в свои ладони. После этого кашель отступил: рези в горле прекратились, Тибальт наконец замолчал. — Тебе плохо? — спросила сеньора Капулетти и положила руки себе на колени. — Эти поганые Монтекки. Теперь ты понимаешь, — она заглянула Тибальту в глаза, — то, что я сказала тебе? Они ненавидят тебя, а если и показывали свою доброжелательность, то это было мерзкое притворство, чтобы ранить тебя сильнее. Они хотят войны, Тибальт, и тебе придётся защищаться. Нет, — забормотала она, — так они подумают, что ты слаб.Юноша повернулся на бок и приподнялся над кроватью; странный жар разлился по его телу и стал жечь кожу на лице. Тибальт поджал дрожащие губы, сжал в кулаке простынь и произнёс голосом, исходящим из самого его нутра:— Значит, мне придётся нападать.