Часть V. Veni, vidi, vici? (1/1)

Как дикая птица со временем приучается к тесноте клетки, так и Тибальт начал привыкать к своему положению. Порой он сам удивлялся этой перемене: всего пару недель назад его воля была непоколебима как каменный столп, а в последние дни он будто смягчился. Больше не было желания докучать всем постоянным недовольством и оставаться в своей комнате, проводя часы в одной только постели. По ночам Тибальт всё же вспоминал свою родину: тоска по ней не была ещё убита, однако ослабла. Юноша уговорил себя умерить свою грусть, заверив, что меньше чем через четыре месяца он вернётся в Венецию, и проводить весь этот отрезок времени в унынии, по крайней мере, глупо. Лучше пребывать хоть в каком-либо веселии.Тибальт стал присоединяться к Капулетти во время трапез, но по-прежнему был молчалив и открывал рот, только чтобы ответить на очередной вопрос тётушки. Несмотря на свою немногословность, он всё же вёл диалог — с Джульеттой: они не беседовали вне стен столовой, только во время еды. Тибальту казался странным их обычай, ведь когда он встречался с кузиной в коридорах палаццо, она не обмолвливалась с ним ни единым словом и, казалось, даже не смотрела на него. Впрочем, они и разговаривали беззвучно: весь их диалог состоял из быстрых переглядываний и едва заметных жестов. Вот и сейчас Тибальт сидел за столом на привычном месте — в его главе — и глядел на Джульетту, указывающую взглядом на своё блюдо и морщившую при этом нос. Кузен ответил ей, вскинув брови и подняв один уголок губ, и опустил глаза на свою тарелку. Он начал привыкать к континентальной кухне веронцев: к отсутствию рыбы и морепродуктов — мясо больше не казалось таким жирным, а недостаток пряностей в блюдах начал казаться достоинством, а не недостатком. Поэтому сейчас Тибальт не испытывал такого же отвращения к своей еде как Джульетта. Однако одну свою привычку он не смог перебороть: отказ от овощей. В детстве его учили: часть растения, касающаяся земли, не может быть съедена дворянином и годится только для смердских ртов; семья Тибальта соблюдала это правило с особой тщательностью, и во время трапез на их столах не было ничего, кроме мяса и фруктов. Юноша считал, что этому принципу следует любой аристократ, пока впервые не сел ужинать с Капулетти. Вначале он, как подобает венецианскому перенниалисту**, полностью не понимал и не принимал их привычек, но позже, наблюдая, с каким неподдельным аппетитом они поедают бутоны артишока, усомнился в своей убеждённости. С тех пор на его блюде подле шмата мяса всегда лежали тушёные баклажаны либо перец. Но часть, скрывающуюся под землёй — корни, клубни и корнеплоды — Тибальт не находил силы съесть: не мог переступить через отцовский наказ и отвращение.Юноша после долгого раздумья взял в руки ложку и принялся за еду, краем глаза заметив, что при виде этого Джульетта открыла рот от неприязни. Его взгляд был устремлён в тарелку, и из-за этого он не увидел просительного взора тётушки, обращённого к синьору Капулетти, взмаха графских рук в ответ на этот взор и в конце его кивка.— Тибальт, — юноша прекратил есть и поднял глаза на Уливьери, — я слышал, ты хорошо фехтуешь. Я тоже весьма неплохо орудую рапирой. Так, может быть, ты хочешь устроить небольшой поединок? Мне бы хотелось проверить твоё мастерство, да и сам я давно этим не занимался.Граф замолчал, подперев тыльной стороной ладони подбородок и подняв брови в ожидании ответа. Тибальт переместил взгляд на Джульетту: она слегка улыбнулась ему и несколько раз незаметно кивнула головой, желая согласия кузена и подталкивая его. Юноша снова посмотрел на синьора Капулетти.— Хорошо, — Джульетта при его словах вся задрожала, — было бы неплохо.***Поединок назначили на послеобеденное время; Тибальт всё это время сидел в своей комнате, перебирая пожелтевшие листы ?Exercitiorum Atque Artis Militaris Collectanea in Tris Libros Distincta***?, шёпотом повторяя названия фигур и рассматривая прилагающиеся иллюстрации. Когда юноша достиг последней страницы, то отложил книгу в сторону и подошёл к окну: солнце висело высоко.?Наверное, нужно уже готовиться?, — пронеслось в его голове, и Тибальт направился к своему сундуку.Среди вороха траурной одежды он нашёл тёмный кофр, в котором хранились все фехтовальные принадлежности. Тибальт легко провёл ладонью по холодному металлу стрел, пальцы его опустились к защёлкам. Как же давно он его не открывал! Юноша поднял крышку и вынул оттуда первую попавшуюся вещь — кораццу, лежащую на вершине: он надевал её на каждый урок фехтования; её изготовили к пятнадцатилетию Тибальта, но он надеялся, что доспех налезет на него. Он стал расстёгивать пуговицы на своём фарсетто, а потом — и на дублете, и скоро остался в камичии. Корацца легко и со знакомым звоном наделась через голову, плотно сев на плечах; юноша, ощутив жёсткость кожи, пальцами в привычном движении потянулся к пряжкам на боку и стал их застёгивать. ?Хоть она и налезла на меня, но не совсем так, как я ожидал, — прокомментировал своё отражение в зеркале Тибальт: корацца была ему коротка и оставляла нижнюю часть живота незащищённой, а на боках слишком широка, так что пришлось затягивать ремешки туже. — Не думал, что за этот год я так похудел?Тибальт ещё раз посмотрелся в зеркало, расправив плечи — ему определённо нравилось то, что после такого долгого перерыва он наконец будет фехтовать. Юноша вновь подошёл к кофру и достал из него рапиру, взял её в две руки и, потянув за эфес, обнажил рикассо. Клинок, хорошо отполированный, отражал лучи солнца прямо в глаза, ослепляя. Тибальт быстрым рывком полностью вынул оружие из ножен, чтобы осмотреть его и сделать пару движений: рубанул и уколол воздух, опираясь на память тела.Юноша вновь бросил взгляд внутрь кофра — там лежали ещё одни, другие ножны, но они, в отличие от тех, что держал он, были покрыты резьбой и камнями. Тибальт выбрал украшенные и, вложив в них рапиру, привязал к поясу. Затем к другой стороне ремня прикрепил кинжал: на этом его приготовления закончились. Он встал в позу перед зеркалом в попытке показаться героическим самому себе. ?Я уже забыл, как выгляжу в во всём этом обмундировании, — Тибальт поправил пояс, который сполз ему на бёдра. — Тяжёлое. Тогда мне оно казалось лёгким?Всю жизнь, что юноша проводил в Венеции, он фехтовал. Он не помнил момента, когда ему впервые вручили рапиру и сказали тренироваться: он был слишком мал, чтобы это помнить. Его разум сохранил лишь часы утомляющих занятий, которые занимали большую часть его дня; но сколько Тибальт себя помнил, ему нравилось фехтовать. Нравилось, как легко парило оружие в его руке и как приятно болели мышцы после очередной тренировки. Его тело от постоянных занятий стало развиваться — быстрее, чем у остальных сверстников — и уже в юном возрасте обладал исключительной силой: мог вонзить рапиру в осиновое дерево по самую гарду, что нередко демонстрировал отцу по его просьбе. И толстая корацца и пояс с двумя клинками не представляли для него тяжёлой ноши. Однако сейчас, когда Тибальт уже два месяца не открывал кофр и не брал оружия в руки, такое обмундирование стало непривычным и непосильным грузом для него.?Я уж не уверен, что из этого поединка выйдет что-то хорошее. Для меня, по меньшей мере?, — заключил юноша, покидая свою комнату.Он спустился в условленное место — в сад, — где его уже ждал граф. Он также был одет в кораццу, только его была гораздо старше; юноша отметил на ней многочисленные проколы, где остриё рапиры всаживалось и проходило сквозь дублённую кожу. — Ну Тибальт, готов ли ты? — поинтересовался синьор Капулетти и, не дожидаясь ответа, продолжил — Нам обоим лучше не срамиться: на нас будут смотреть.Он махнул рукой в сторону; Тибальт глазами проследил направление и увидел балкон: действительно, там и была публика — тётушка, Джульетта и кормилица вместе с ними. Синьора Капулетти со смесью беспокойства и интереса во взоре рассматривала двух соперников; кузина, заметив на себе взгляд кузена, с плохо скрываемой радостью улыбнулась ему, а кормилица отвернулась, только встретившись глазами с Тибальтом.— Хотелось бы спросить, граф. Будем биться по-нашему или по-французски?— Мы не в таких отношениях с французами, чтобы фехтовать, как они. И никто уже не захочет: после того, что они сделали с мирными жителями в падуйских пещерах… К чёрту этих французов! Да и какой мужчина будет драться всего лишь до первой крови? Граф указал Тибальту на открытое место — видимо, там и должен пройти поединок. Юноша прошёл на своё место и встал в начальную в фехтовании позу: встал боком, выставив вперёд правую ногу, и согнул руку, держащую рапиру, в локте, а другую отвёл назад. Тело быстро и плавно приняло это положение, хоть и два месяца ни разу не совершало таких движений.Тибальт поднял взгляд и увидел синьора Капулетти в такой же позе, но его левая рука не была расслаблена, как обязывают правила, а сжимала кинжал. Его остриё, направленное в сторону, привлекло внимание юноши.?Хорошо, значит, бьёмся и на даггерах?, — заключил он, торопливо вынимая второй клинок из-за пояса.Поединок начался, но они оба не двигались: Тибальт всё не решался наступать первым, а граф будто чего-то выжидал, внимательно рассматривая соперника. В один момент, когда их взгляды встретились и юноша в смешении отвёл глаза, синьор Капулетти с неожиданной скоростью стал подступать к сопернику. Приблизившись, граф рубанул рапирой сверху, целясь в плечо, но Тибальт поднял перед собой кинжал, защитивший его от удара. После этого юноша, сделав выпад, попытался уколоть противника; синьор Капулетти быстрым reverso**** ушёл от острия.?Будет труднее, чем я думал?, — с азартом прокомментировал Тибальт и закрутился в вольте, чтобы избежать острого клинка.Ещё пару раз попробовав своё яростное passado***** на графе и провалившись в этих манёврах, Тибальт решил оставить свои попытки одержать быструю победу и стал вести спокойный бой: юноша ограничился медлительной атакой и такой же неспешной защитой. Синьор Капулетти в первые минуты подстроился под этот темп, но вскоре перешёл к активным действиям.Сделав очередной выпад (более дальний, чем обычно), граф устремил остриё на грудь юноши; Тибальт, опасаясь, что этого удара вполне хватит для победы, выставил перед собой рапиру. Но за мгновение до столкновения он скрестил конец оружия с лезвием своего кинжала, чтобы рука ненароком не соскользнула. ?Нужно всего лишь оттолкнуть его рапиру от себя?, — пронеслось в голове у Тибальта.И он совершил бы запланированное, если бы его взор не перевёлся с острия, стремительно приближающегося к нему, на балкон. Только взглянув туда, юноша встретился глазами с глазами Джульетты: в них не читалось полное осознание ситуации, но смотрели они напуганно. Через мгновение после послышался короткий вздох кузины. Тибальт вначале не понял причину такого поведения, пока тяжёлый удар в левый бок не заставил отступить на шаг назад: рапира графа всё же коснулась кораццы, оставляя на твёрдой коже неглубокую царапину. ?Оружие тронуло корпус, — сказал юноша очевидное самому себе. — Это поражение?В отчаянии Тибальт взмахнул кинжалом вверх, чтобы сбить клинок Капулетти и чтобы эта порочащая его черта на доспехе не стала длиннее и ещё очевидней. Графская рапира, как и задумал юноша, соскочила, перестав резать кораццу, но от удара её лезвие взметнулось и стало разрезать ремни. Заметил Тибальт свою фатальную ошибку, только когда две части доспеха прекратили крепко обхватывать его тело. — Уливьери! — с лёгким упрёком обратилась синьора Капулетти к мужу. Граф вложил рапиру в ножны и приблизился к племяннику, косясь на его бок. Юноша бросил своё оружие на землю — при падении оно лязгнуло — повернул голову влево и потянулся пальцами к ремням; доспех ограничивал движения, не позволял как следует всё разглядеть, и это раздражало. Тибальт сорвал с себя кораццу и принялся рассматривать её: действительно все ремни были разорваны. Потом он прикоснулся ладонью к своему боку, но когда взглянул на неё, то крови там не было.— Папа, — Джульетта чуть не опрокинулась через перила балкона, — как он?— Всё хорошо, — повысив голос, ответил граф, а потом добавил тихо Тибальту. — А для твоей кораццы это был последний поединок.Синьор Капулетти попробовал заглянуть неподвижному юноше в глаза, но тот опускал их всё ниже и ниже. ?Я проиграл, как неприятно?, — повторял он, скривив губы.До этого, одерживая вверх в поединках, юноша не задумывался, что чувствуют поражённые: он просто упивался успехом и никчёмностью своего соперника — по крайней мере, он принимал это ощущение за наслаждение. Разве не испытаешь наслаждения при победе, зная, что в случае неудачи тебя ждёт что-то похуже простого огорчения? И поэтому Тибальт стремился взять верх в бою, однако не тщеславие и целеустремлённость поначалу руководили им, а страх; хоть его и никогда не наказывали по этой причине, строгого взгляда отца и звука его голоса хватало, чтобы внушить ужас перед поражением.И сейчас он не знал, какова будет реакция Капулетти на его неудачу: посчитают ли слабым или сразу осмеют? — Было безрассудно с моей стороны предлагать тебе это, — граф попытался успокоить Тибальта, похлопав его по плечу. — Я ведь военный, заведомо сильнее... — Да, это было крайне глупое мероприятие, — вторила мужу синьора Капулетти с балкона. — Пойдём в столовую, Тибальт: через четверть часа будет обед — там и отдохнёшь.— Нет, тётушка, я думаю, что мне не стоит, — дрожащим от стыда голосом произнёс юноша. — Я лучше у себя, в комнате, отдохну.Он поспешно забрал рапиру и кинжал, брошенные на землю, и покинул площадку.— Говорил же, Дианора, что всё плохо кончится! — сделал граф упрёк своей жене, уже спустившейся с балкона в сад.