Часть III. Ite, missa est (1/1)

Вы так вели по бездорожью,Как в мрак падучая звезда.Вы были горечью и ложью,А утешеньем — никогда.Анна Ахматова, ?К стихам?Внутренний двор палаццо был залит солнцем. Его лучи касались почти каждой стены и плиты на полу, кроме одного угла. Там, спрятавшись в тени на скамейке, чета Капулетти ждала Тибальта. Джульетта сидела по правую руку от Уливьери. Приближаясь к Капулетти, юноша завидел женщину позади Джульетты, устремившую на девочку внимательный взгляд.— Тибальт, вот и ты наконец, — граф Капулетти встал со скамьи. Хоть он звучал доброжелательно, но можно было заметить нетерпение и раздражение в его тоне. Видимо, ждали они его довольно долго.— Идём скорей, — продолжал граф, — не то опоздаем на мессу. Прогулка по Вероне отличалась от прогулки по Венеции. Шли они всего несколько минут, но Тибальт отметил, что за такое же время хождения в Венеции ему бы не раз пришлось перейти по мосту на другую сторону канала. Юноше было некомфортно — он чувствовал себя слепым. Он послушно следовал за четой Капулетти и не знал, куда был ведом, а когда пытался хотя бы издали завидеть церковь, то его взор закрывали другие здания.В Венеции, безусловно, высокие дома также норовили стать препятствием для обзора, но на мостах и площадях, коих там было много, всё же можно было увидеть далёкие палаццо и церкви. В Вероне единственным, что представало взору Тибальта, была ведущая вперёд узкая улочка и здания по бокам от неё. ?Хоть от жары можно спрятаться?, — подумал юноша, приподнимая голову и смотря на небо. Когда они дошли до церкви, то Тибальт не сразу понял, что это была она. Сначала он увидел её боковые стены из тёмного кирпича, возвышающиеся над другими домами. Потом, идя вдоль этих длинных стен, юноша заметил в них могилы, и перед фасадом его взгляд наконец наткнулся на крохотную башенку с крестом.?Почему я сразу не догадался? — спрашивал Тибальт сам себя. — В Венеции у нас полно таких?Внутри церкви Уливьери выбрал заднюю стасидию, и Тибальту пришлось последовать за ним. Расположившись на скамье, юноша стал осматривать убранство собора: фрески на стенах и витражи под самым сводом.Вскоре к алтарю подошёл священник, и разговоры, звучавшие раннее, смолкли. Все прихожане обратили взгляды на патера в чёрной сутане. Тот повернулся к рядам, окрестил их и начал петь Kyrie eleison, за которой последовала Gloria. Паства отвечала нестройными голосами, вытягивая ноты: Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te, benedicimus te, adoramus te, glorificamus te, gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuamВо время очередной строки молитвы Джульетта, не прерывая своего пения, потянула Тибальта за край одежд, отчего он повернул голову в её сторону, но тут же вернулся взглядом к алтарю.— Почему вы столько дней сидите в своей комнате? — спросила тихо Джульетта, устремляя глаза вперёд.Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens. Domine Fili unigenite, Jesu Christe, Domine Deus, Agnus Dei, Filius Patris, qui tollis peccata mundi, miserere nobis— Потому что, — он хотел было ответить, но одёрнул себя. — Сейчас молитва, неужели нам разрешено сейчас разговаривать?— Никто не замечает, — заверила его кузина, — можно.Qui tollis peccata mundi, suscipe deprecationem nostram.Тибальт был немного удивлён спокойствием в её голосе. ?Разговаривать на мессе? Во время молитвы? — он бросил быстрый взгляд на Джульетту, затем слегка повернул голову влево, чтобы увидеть чету Капулетти. — Действительно, никто не смотрит?Qui sedes ad dexteram Patris, miserere nobis. Quoniam tu solus Sanctus, tu solus Dominus, tu solus Altissimus, Jesu Christe, cum Sancto Spiritu in gloria Dei PatrisТибальт открыл рот, чтобы дать наконец Джульетте ответ на её вопрос, но в этот момент пение прекратилось. Голоса затихли и через мгновение они хором проговорили:— Amen*.Далее к алтарю подошёл диакон. Священное писание в его руке было спрятано меж складками его белой одежды. Он раскрыл книгу на нужной странице и начал монотонно читать псалом. Паства, завидев его действия, встала со своих стасидий. Звук диаконского голоса отражался от стен, создавая эхо, и любой шум, будь то шуршание ткани или кашель одного из прихожан, отчётливо слышался в воздухе.Тибальт тяжело вздохнул и закатил глаза. Теперь говорить точно нельзя — заметят. ?Остаётся только ждать?, — с раздражением повторял он.Сегодня воскресенье, а это значит, что чтение обещает быть долгим — вместо двух псалмов читать будут целых три. Тибальт ещё раз закатил глаза и склонил голову на грудь.Опустив взгляд, он увидел Джульетту: она скучающе смотрела на алтарь, устремляя время от времени глаза вниз, рассматривая свои ладони. Вот она настолько устала от стояния, что стала вытягивать руки и сжимать пальцы. Потом она сделала попытку зевнуть — приоткрыла рот и опустила веки, но была одёрнута служанкой, той самой женщиной, которую Тибальт видел утром во внутреннем дворе. Прерванная Джульетта тут же закрыла рот и несколько мгновений стояла ровно и неподвижно, потом, подняв голову, заглянула в глаза служанки. Та посмотрела с укором, но по мере того, как она глядела на Джульетту, черты её лица разглаживались: она мягко улыбнулась девочке и, взяв её за руку, сказала что-то одними губами. Джульетта повторила так же беззвучно: ?скоро?. Тибальт поднял голову и встретился взглядом со взглядом служанки. Юноша посмотрел на неё тяжело, сам того не желая, и женщина сразу же отвела взор. Тибальт не обратил внимания на эту секундную неловкость, но наконец стал вслушиваться в монотонное чтения диакона. In locis autem illis erant praedia principis insulae nomine Publii, qui nos suscipiens triduo benigne hospitio recepit**?Это только начало второго псалма, — досадовал Тибальт, — эта служанка сказала неправду?Она не знала латыни — что обычно для служанки — поэтому не понимала речь диакона и не могла отделить один псалом от другого, и когда Джульетта стала распускаться, она не нашла иного способа успокоить её. Тибальт с некоторой жалостью взглянул на служанку. Ведь что она могла сделать? А что до Джульетты: она, в отличии от служанки, знала — должна, по крайней мере, знать — латынь, но, видимо, недостаточно хорошо. Хоть вычленить знакомые слова из речи диакона можно было, но эти слова не создавали целой канвы для понимания псалма. ?Такие дурацкие мысли лезут в голову, — Тибальт слегка мотнул головой и взглянул на диакона, — только чтобы думать о чём-нибудь?Скука съедала юношу. Он не знал, куда себя деть. Этот псалом он слышал почти каждый месяц: неизвестно, по какой причине венецианским священникам он так полюбился, что они часто включали его в чтение. ?Зачем так часто говорить о прибытии Павла в Рим? Нет никакого смысла повторять — ведь известно, что в Риме зародилась наша церковь. Мне об этом с самого детства говорили. На протяжении всей войны? Когда Тибальт был ребёнком, Венеция вошла в свою золотую эпоху и стала мощным государством. И её убежденность в своём могуществе была настолько велика, что Республика имела дерзость ссориться с соседями: Францией, Испанией и Священной Римской империей — они, давно держа сердце на жемчужину Адриатики, создали альянс, Камбрийскую лигу. Однако морская держава не предпринимала никаких шагов к примирению, а лишь усугубляла отношения. Но в тот год Венеция посягнула на кусок, который могла и не проглотить — земли Романьи, и Рим также хотел их себе. Многочисленные переговоры ни к чему не привели: Венеция и Рим стояли на своём.Разногласия с гордой республикой оставили папе Юлию единственный выход — присоединение к лиге.С этих пор началось началась нескончаемая череда чтения этого злосчастного псалма, длившаяся четыре месяца. На литургиях и проповедях священники часто цитировали Апостола — видимо, чтобы пробудить в венецианцах совесть и чувство долга и признания перед Римом — именно поэтому дож Лоредано запрещал такие мессы, где упоминалось имя этого города и апостола Петра. Хоть за соблюдением этого правила тщательно следили, но находился хотя бы один храм, не боявшийся прочитать двадцать восьмое стихотворение во время богослужения. К концу всего этого привёл наложенный Юлием II интердикт на Венецианскую республику. Настали блаженные дни тишины. Тибальт иной раз вспоминал то чувство удовлетворения, с которым он просыпался в ранее воскресное утро и понимал, что слуги не будут поторапливать его и вырывать из постели, дабы он пришёл на мессу вовремя. Венеция была шумна на протяжении всего светового дня — ничто не собирало паству в нао?се, когда солнце вставало и садилось за горизонт. Все венецианцы были веселы и праздны, только священники, отлучённые от богослужений и послушные указу папы, тихо скучали в своих домах и бросали полные тоски взгляды на купола храмов.Но неожиданно для всех венецианцев Леонардо Лоредано первым склонил голову, уступив папе Романью — Юлий, несомненно, с радостью принял землю, отвергнув Людовика, заключив альянс с республикой и в придачу сняв интердикт — так закончились восемь безбожных месяцев. Церковная жизнь республики вернулась в своё русло и забила ключом. Вновь каждое воскресенье венецианцы покидали постели, часто с неохотой, чтобы посетить мессы, от которых с непривычки мутило. Но священники, намереваясь ознаменовать этот альянс, угодить дожу и, видимо, досадить прихожанам, на каждой мессе читали двадцать восьмой псалом. Он стал своеобразным гимном венецианско-папского союза. Союза, который длился меньше трёх лет.Смерть Юлия привнесла много изменений в ход войны. Пока Рим спешно избирал себе нового божьего наместника, Венеция и Франция за шестнадцать дней успели оборвать все отношения со своими бывшими союзниками и образовать новый, франко-венецианский альянс. С того момента, как Леонардо Лоредано и Людовиком XII в землях Блуа на бумаге поставлены были печати, на псалом вновь наложили запрет и вновь на мессах только самые смелые диаконы читали его. Слова эти наконец стали забываться венецианцами лишь недавно — месяц назад война окончилась. Но церковь Вероны, далёкая от тех событий, не знала значимости этого псалма для венецианцев, и именно поэтому по воле слепого случая диакон протяжно читал эти строки, нервируя тем самым Тибальта.Находясь в своих мыслях, он не услышал, как священнослужитель закончил второй, а вместе с ним и третий псалом. Тибальт только заметил, что прихожане сели обратно на стасидии, и, чтобы не выделяться, повторил за ними. Даже после такого мучительно долгого ожидания до сих пор нельзя было поговорить — начиналась проповедь.Диакон закрыл священное писание и застыл у алтаря. Патер, до этого недвижно стоявший в глубине апсиды, будто отпрянул от своего сна и зашагал к кафедре, расположенной в трансепте церкви. Поднявшись на трибуну, священник повернулся привычно к пастве и стал читать проповедь. Голос его отражался от стен и в каждом углу церкви была слышна его речь.Хоть патер и говорил на родном для Тибальта венетском, а не на холодной латыни, и проповедь звучала ясно и звонко, но юноша не мог понять ни единого слова, доносившегося до его слуха. Юноша, будто опьяневший от неведомого вина, сосредоточенно наблюдал за движением губ священника.?Я, наверное, выгляжу как идиот, — и он тут же потупился, чтобы скрыть свой глупый вид. — Отчего я сам не свой??Тибальт только сейчас ощутил пустоту в животе. Чувство опьянения несомненно ожидаемо, когда голодный идёшь сначала в церковь, а потом час стоишь, выслушивая латинские псалмы.?Быстрей бы Евхаристия, только бы в обморок не свалиться?, — повторял Тибальт.Наконец патер на кафедре закончил, и в церкви стало тихо. Но это молчание нарушили звуки шагов — вскоре появилась группа мальчиков, издававшая этот шум. В руках у каждого было по медной чаше. Мальчики начали ходить между рядами, задерживаясь у каждой стасидии и терпеливо дожидаясь, пока мужчина достанет, развяжет свой кошель и, достав из него монету, положит в сосуд. Воздух в храме быстро наполнился звоном золотых цехинов о медные стенки чаш. Вот один из мальчиков дошёл наконец до задних рядов и остановился у стасидии, где расположились Капулетти. Граф, пребывавший в раздумьях, не сразу заметил мальчика, а заметив, стал неспешно искать свой кошель. Тибальт, видя это, быстро выпростал свою кису? из складок своей одежды и протянул руку, чтобы положить монету. Синьор Капулетти бросил монету в чашу на пару мгновений позже. Тибальту казалось, что вся паства заметила надменное выражение его лица, с которым он делал это подношение. Если б Франтумато совершил такое несколько лет назад, будучи совсем мальчиком, то его, несомненно, наказали бы. А сейчас, когда он уже не ребёнок, никто не осмелится поднять на него руку: его поступок пристоен. Лишь синьора Капулетти бросила на него удивлённый взгляд. Между тем сосуды с цехинами принесли на алтарь и поставили рядом с чашами, наполненными хлебом, вином и водой. Диакон добавил в сосуд с вином пару капель воды и уступил место патеру, который поднял над своей головой хлеб, а затем и вино с водой. Прихожане начали петь Sanctus. После молитвы вся паства преклонилась для ритуала освящения. Во время обряда Тибальт не видел и не замечал жестов патера, пропускал его слова. Лишь последняя произнесённая священником фраза заставила разум юноши прийти в ясность:— Давайте же предложим друг другу знак мира!Вслед за этими словами паства поднялась колен, и каждый пожал руку своим соседям по стасидии. По правую и левую руки Тибальта сидели синьора Капулетти и Джульетта. Юноша ещё с венецианских месс невзлюбил эту часть литургии, ведь он всегда сидел между отцом и очередным его именитым приятелем, и каждый раз приходилось пожимать им руку. Зачастую этот знакомец был преклонных лет, поэтому касаться его постаревшей сухой кожи было неприятно. А дотрагиваться до отца Тибальт просто не любил. При рукопожатии юноше всё казалось, что это вынужденное прикосновение родитель наполняет надменностью и снисходительностью к сыну, будто Тибальт не достоин делать этого. Именно поэтому на душе у него сейчас было гадко. Тибальт развернулся сначала к синьоре Капулетти и протянул ей руку. Её сухая ладонь была тёплой и быстро согрела холодные пальцы юноши, нашедшего это прикосновение приятным. Но уже через пару мгновений тётушка почему-то высвободила свою кисть, окончив рукопожатие. Тибальт, пребывая в лёгком недоумении от этого поступка синьоры Капулетти, медленно развернулся и оказался лицом к лицу с Джульеттой. Кузина, казалось, уже долго его ждала и, увидев, что кузен обратил на неё внимание, первая протянула руку. Он повторил за ней, и Джульетта вложила свою ладонь в его пальцы.Тибальт и до этого видел детей младше него, но в этот момент, видя её руку в своей руке, понял, насколько его кузина была мала. Джульетта смотрела на него и улыбалась. Юноша не знал наверняка, была ли эта улыбка фальшивой или искренней, но всё же слабо улыбнулся в ответ. Но вскоре их рукопожатие закончилось. Вся паства вновь села на стасидии, и началась очередная молитва. Тибальт сгорал от нетерпения и голода, слушая нестройные голоса прихожан.— Неужели они никогда не закончат? — досадовал и возмущался юноша. — Что им стоит не петь слова, а проговаривать их?В этот момент Джульетта, видимо, услышав сетования кузена, обратилась к нему:— Скоро начнётся Евхаристия, и молитва недолгая, — она говорила то, что он уже знал. — Поговорим нормально на Евхаристии.— Мне известно, что Евхаристия начнётся скоро, и мне также известно, что именно на Евхаристии мы сможем поговорить.Тибальт ненароком придал своему голосу злостное звучание. Услышав собственную колкость, он посмотрел на Джульетту, но она не подавала виду, что его ответ её как-то задел. Он хотел, чтобы месса поскорее подошла к концу. Наконец прихожане кончили тянуть Agnus Dei, и для священника конец песнопения значил начало Евхаристии. Патер подошёл к чашам и вынул из одной светлую облатку. При виде хлеба Тибальт замер, устремил взгляд на пальцы священника, держащие желанную для него гостию, и следил за тем, как лепёшка исчезает во рту. После патер взял в руки кубок и пригубился. Сделав глоток и пару лишних, он вернул чашу на алтарь и жестом пригласил паству к себе на причащение. Тибальт с Капулетти сидел на задних рядах, поэтому в колонне прихожан они оказались одними из последних. Пристраиваясь к очереди, Джульетта ускользнула от служанки, обошла кузена и встала прямо перед ним. Затем она развернулась к нему лицом и наконец проговорила:— Получу ли я ответ на свой вопрос?Тибальт склонился над Джульеттой и тихо сказал:— Я не выхожу из своей комнаты, потому что не хочу видеть и понимать, что нахожусь в Вероне. — Значит, вам здесь не нравится? И отчего же?— Представь себе, — Тибальт двинул кисть в её сторону, — ты родилась в самом прекрасном городе и живёшь там пятнадцать лет, но неожиданно тебе приходится переехать в другой, совершенно непохожий на твою родину. И из этого города можно будет уехать только через несколько месяцев. Джульетта слегка сдвинула брови к переносице и устремила глаза вверх и в сторону, видимо, в раздумьях, но быстро вернула лицу прежнее выражение и вновь посмотрела на кузена. — Я никогда не уезжала из Вероны, никогда не была в других городах. Мне вас трудно понять. — Она дотронулась до его руки. — Но мне кажется, что вы привыкнете к Вероне, а может, вам даже понравится здесь. Раз мне нравится Верона, то и она вам понравится. ?Ей легко это говорить?, — пронеслось в голове у Тибальта.— Да и к тому же, — Джульетта не унималась, — как вы можете говорить, что Венеция — самый прекрасный город в мире, раз никогда не были в других городах? Может, Верона ещё прекраснее, и вы ошибаетесь?Тибальт не нашёл разумного ответа. И он не стал продолжать этот разговор и замолк, отрывая взгляд от кузины и устремляя его перед собой. Увидев это ответное действие, Джульетта развернулась на каблуках, оставила кузена и избавила его от этой беседы. ?Пусть каждый останется при своём мнении. Моего мнения она никогда не изменит?, — и Тибальт отвлёкся от кузины.Он из-за плеч прихожан наблюдал за тем, как священник брал облатку и, наклонясь, вкладывал её в очередные уста. Настала и очередь Тибальта.Юноша подошёл к патеру и преклонился перед ним. Священник, проводив взглядом Джульетту, обратил наконец взор на Тибальта, и его лицо приняло удивлённый вид. Патер сдвинул брови к переносице, чтобы вспомнить этого юношу, до этого никогда не бывавшего у него на мессе, но оставил эти попытки и привычным жестом достал из чаши хлеб и, держа его у самого рта Тибальта, обратился к нему:— Тело Христа.— Аминь, — выпалил юноша и сам потянулся к облатке, чтобы потом жадно проглотить.Хлеб и не имел вкуса, но ему было всё равно — лишь бы притупить чувство голода и заполнить пустоту. Как только Тибальт проглотил гостию, патер поднёс ему кубок.— Кровь Христа.— Аминь, — ответил он и взял кубок в руки. Сделав маленький глоток, чтобы не опьянеть сильно от вина, Тибальт вернул чашу и вернулся на своё место, где его уже ждала Джульетта. Как только юноша приблизился к своей стасидии, глаза его кузины загорелись, а щёки вспыхнули. — Кузен! — радостно прошептала кузина, а потом, потупившись, продолжила. — Мне, наверное, не следовало этого делать.Тибальт не ожидал, что к ней — маленькой и, по его мнению, чересчур избалованной девочке — воззовёт чувство такта. Юноша был уверен, что именно вежливость заставила Джульетту сказать это: своевольные дети обычно глухи к совести. Он повернулся к кузине и склонил к ней голову.— Да, мои последние слова были лишними. Отчего-то мне показалось, что вы тот, которому можно было такое сказать и который поймёт меня. Тибальт хотел заверить свою кузину, что он не держит сердца на неё, его только злит его положение, но месса, преклонившая паству к молитве, в очередной раз оборвала его. Юноша обратил свою просьбу любому святому, который всплывал в его памяти и мог помочь ему.?Апостол Томазо, в чей день я родился, и святой Джузеппе, покровитель сирот, поддержите меня в городе Зена. И ты, Джованни Фольямеро, облегчи мою тоску по городу евангелиста Марка? Тибальт, хоть и преклонился в уничижающей позе, но не возносил руки к небу, сцепив их в замок — они были опущены, а голова прислонена к спинке передней стасидии. Он даже не знал, внимают ли ему эти мертвецы, жившие тысячу лет назад: он молился, потому что так следовало.Своим правым плечом Тибальт ощущал закрытое баррагони надплечье Джульетты. Недовольный такой близостью, он решил отдалиться и, чтобы передвинуться, сохранив при этом равновесие, приподнял правую руку и случайно тронул ею ладонь кузины, которая, почувствовав это лёгкое прикосновение, сжала своими пальцами пальцы Тибальта. Юноша с широко распахнутыми глазами повернулся к кузине и встретил полный немой радости взгляд её карих глаз. Но через мгновение Джульетта отпустила пальцы Тибальта так же внезапно, как и схватила, и, слегка мотнув светлой головой, шёпотом произнесла:— Спасибо, что простили меня. Или мне так показалось, — Джульетта неуверенно указала ему на свою ладонь.— Нет, я на тебя не держу зла, — почти беззвучно проговорил он, чтобы вся паства не слышала, и косо посмотрел на кузину. Прихожане постепенно кончали свои молитвы, и в церкви поднимался тихий шёпот. Патер, услышав эти волнения, поднялся к алтарю и, покрестив паству, произнёс заветное:— Ite, missa est***.Наконец, после стольких часов — месса окончена. Прихожане с оживлением вставали с колен и, переговариваясь между собой, шли к выходу.Вытянувшись в полный рост и оказавшись между рядов стасидий, Тибальт неожиданно понял, что конец служения значит для него покинуть церковь, так похожую на венецианские храмы, и вернуться в палаццо, в Верону. ?Вот чёрт, — он остановился, когда увидел Капулетти, уже вышедших на улицу и дожидавшихся его. — Как бы это отсрочить??Юноша, в унынии опустив взгляд, медленными шагами направился к ним. Но, приближаясь, он в гордом движении поднял голову, и лицо его приняло то надменное и непроницаемое выражение, которому его учили с малых лет. Подойдя к чете Капулетти, он бесцветным голосом обратился к Уливьери: — Граф, я бы присоединился к вам, но я бы хотел исповедаться. — Хорошо, Тибальт, — кивнул Уливьери, — тогда оставим тебя здесь.Юноша сделал шаг назад, чтобы окончить разговор, но его остановила синьора Капулетти:— Тибальт, сможешь ли ты вернуться сам домой?Он напрягся, когда услышал последнее слово: его дом — Венеция, а этот палаццо, который тётушка назвала ?домом? — его тюрьма. — Не оставить ли тебе кого, чтобы проводить тебя? — продолжала она.— Я оставляю это на ваше усмотрение, тётушка, — ответил давно заученной фразой Тибальт, растерявшись. Синьора Капулетти обернулась, взглянула на служанку, стоявшую позади неё рядом с Джульеттой, и двинула кистью в её сторону.— Подожди Тибальта, а Джульетту я сама поведу. Идём.С этими словами она повернулась к дочери и, слегка подтолкнув, увлекла за собой. Уливьери последовал за ними, и Тибальт остался один. Солнце, уже высоко стоящее на небе, чьи лучи заливали всю церковную площадь, своим жаром стало донимать юношу, отчего тот зашёл обратно в храм. Там он взглядом начал искать священника, который мог исповедать его, и на его глаза попался тот самый патер, проводивший богослужение. Он руководил уборкой гостии и атрибутов мессы. Его лицо почему-то внушало доверие, и Тибальт быстрыми шагами приблизился к нему.— Ты, — патер, завидев юношу издалека, первым начал разговор. — Что тебе нужно, сын мой? — Святой отец, я пришёл к вам, потому что хочу исповедаться. — Исповедаться? — священник звучал так, будто Тибальт выбрал неподходящий момент. — Хорошо, иди пока в конфессионал: я позже приду.Юноша послушался и направился к тёмной кабине. Зайдя внутрь, он преклонился, поставив колени на низкую скамью, и стал ждать. Только сейчас Тибальт понял, что все грехи его отпущены — исповедоваться не в чем, ведь всего несколько дней назад, перед своим отъездом в Верону, он, прощаясь, посетил церковь у своего дома, где напоследок покаялся своему священнику. ?Хорошо, что-нибудь выдумаю?, — Тибальт скрестил руки на груди.Открылась вторая дверь конфессионала; по другую сторону оказался священник.— Я слушаю тебя, сын мой, — проговорил патер и сел в кресло. — Святой отец, — Тибальт шумно выдохнул, собираясь с мыслями, — святой отец, моё имя Тибальт. Дело в том, что сам я не из Вероны. Венеция — моя родина.— Это объясняет то, что на Евхаристии я не узнал тебя, — перебил его патер, — я тебе помешал — продолжай, сын мой. — Я недавно приехал сюда, но не с целью навестить родственников и не по своему желанию. Когда мой отец умирал, то велел мне ехать в Верону. А я не хотел и всячески пытался остаться, но обстоятельства всё-таки заставили меня уехать. И сейчас я здесь, и мне кажется, — Тибальт закусил губу и быстро заморгал, — мне кажется, что я совершаю грех. — И в чём же он заключается, сын мой? — терпеливо спросил священник.— Я не следую воле отца, — он сбился, — точнее, я следую ей, но не хочу этого делать, и всячески показываю своё нежелание. Даже мои родственники удивляются, а некоторые — раздражаются, видя моё упрямство. Патер за перегородкой застыл в молчании. Тибальт видел, как он положил подбородок на руку, размышляя.— Хорошо, сын мой, — сказал он через несколько минут, — твой грех мне понятен. Скажи, помнишь ли ты Исход? Про историю с Ханааном?Тибальт открыл рот, но священник опередил его:— Ханаан был обещанной Богом землёй для евреев, но на ней обитали потомки Хама, и, чтобы получить свою землю, им нужно было сразиться с ханаанитами. Сам Бог приказал им это сделать и обещал помочь в бою. — Патер сделал паузу. — Но они ослушались Его, отказались вступать в схватку. И Бог наказал их. Знаешь, как?— Да, знаю, — резко ответил Тибальт. — Он приказал евреям сорок лет бродить по пустыне, отчего умерли все, кто был старше двадцати лет. — Сын мой, — голос священника зазвучал мягко, но строго, — то, что написано в Исходе, не случится с тобой: это лишь преувеличение. Но знай: если ты не можешь повлиять на ситуацию, то смирись. Разве не смирению нас учит Библия? — Я понял, святой отец, — ответил Тибальт и добавил для приличия, — как мне исправиться?— Раз смирению хочешь научиться, то каждый день читай Pater Noster и Angelus Custos. Читай, пока не уйдёт твоё упрямство. Да благословит тебя Господь.Тибальт посчитал нужным не говорить патеру, что эти молитвы он и так читает каждый вечер; он тихо стал подниматься с колен. В этот момент его остановил голос священника:— Тибальт, на мессе я видел тебя с Капулетти. Ты должен кое-что знать: они враждуют с другим семейством (его я не стану называть — это для твоего же блага), их слуги постоянно устраивают стычки на улицах города. Не участвуй в этой бессмысленной войне, Тибальт, хоть ты не участвуй. Как только появится возможность, возвращайся обратно в Венецию и забудь о Вероне.— Непременно, святой отец, — с радостью от того, что наконец услышал что-то приятное, ответил Тибальт, — сделаю всё так, как вы велели. Выйдя из конфессионала, юноша направился в сторону выхода, чтобы покинуть церковь.