Меня спас только твой портрет (1/1)

Эскал не мог уже видеть единственного племянника.Но нет, не единственного?— второго, если сказать правду.Ему сразу стало ясно, что вместе с Меркуцио умер и Валентин. Под большими глазами юноши давно залегли тени, да и сам он стал похож на призрака?— герцог часто слышал его шаги в громадных, холодных и пустых коридорах палаццо, где никто больше не хохотал и не распевал свои же стихи под гитару.Тихие, широкие, ровные, как тиканье маятника. Одна секунда?— один шаг. Валентин с того дня не бегал, всегда медленно ходил с опущенной головой и висящими как плети руками.Зимой, когда со дня смерти Меркуцио минуло полгода, встревоженный Эскал не нашёл на столе в своём кабинете портрета старшего племянника, холодным негромким тоном заставил слуг отыскать его, но те только бессильно развели руками?— как в огромном палаццо с полусотней комнат и залов найти изображение размером меньше ладони? Именно тогда герцог возблагодарил Мадонну за свою дотошность и вынул из нижнего ящика стола, который всегда держал запертым, второй портрет. Этого Меркуцио художник писал по особой просьбе Эскала, не таким величественным и строгим, как на потерявшемся портрете?— в свободной белой рубахе, распахнутой до груди, с пышными и неуложенными волосами и мягкой, белозубой, искренней улыбкой. Так он всегда улыбался одному только Эскалу, и никому больше.Если бы не сдержанность, герцог бы успел тысячи раз проклясть Тибальта, ?Кошачьего царя?, как его раньше звал Меркуцио. Раньше… До смерти.Когда Бартоломео год назад смотрел, как его уносили на руках с Пьяцца делле Эрбе, ему казалось, что юноша просто потерял сознание в жаркий день… Но окровавленная шпага Тибальта, так и лежавшая на камнях, красноречиво доказывала обратное?— Меркуцио только что видел смерть и сознание потерял навечно.На миниатюрный портрет племянника Эскал смотрел теперь очень часто, если не сказать ?всегда??— он стал гораздо больше времени проводить в кабинете, только отныне не всё время за работой и беседами с патером Лоренцо. Изредка, если жжение в груди становилось невыносимым, герцог запирал тяжёлую дверь изнутри, садился в глубокое кожаное кресло перед камином и, откинув голову на спинку, позволял себе вспоминать непоседливого мальчишку. Такой день как раз был сегодня, когда Валентин выглядел ещё несчастнее, чем всегда?— герцог накануне говорил с Парисом, который утверждал, что видел Меркуцио, и этим снова растравил рану?— и Бартоломео перебирал в памяти то, что было связано со старшим племянником.Каждый раз, когда на площади был слышен его голос в перепалке с Капулетти.Каждый раз, когда он с хохотом носился по зале для торжеств с Валентином на спине или на руках.Каждый раз, когда он приходил к Эскалу ранним утром с заметными синяками под глазами, устало приваливался к дверному косяку и рассказывал, что за кошмар снился ему сегодня.Каждый раз, когда он шипел от боли после очередной драки, показывая боевые ранения.Каждый раз, когда он вваливался прямо в кабинет, присаживался на стол и молча ждал, пока герцог закончит?— наблюдал, как тот работает.Каждый раз, когда он внезапно обнимал Эскала в палаццо, не на людях.Последнее воспоминание отдалось резкой и мучительной болью в голове Бартоломео, отчего он сдвинул брови, поспешно сел прямо и коснулся правого виска. Больше головной боли он ненавидел, пожалуй, только семнадцатое июля. Тот самый день, когда в и без того пустом палаццо делла Скала стало одним человеком меньше.До слуха Эскала неожиданно донёсся не привычный звук шагов Валентина, а тонкий стеклянный звон и шорох бумаги. Мужчина поднялся на ноги, подумав, что виной шумам ветер из открытого окна, повернулся и застыл?— на краю стола боком, согнув одну ногу, сидел Меркуцио. Его мальчик, его родной Меркуцио, чуть наклонив голову и сведя брови к переносице, сосредоточенно изучал лежащий первым в стопке доклад из Виченцы, медленно наматывал на палец прядь волос и прикусывал губу?— Эскал помнил, он делал так всегда, если очень нервничал.?Нет, нет, не может такого быть, ??— мысленно осёк герцог сам себя, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. —??Куда же… Почему я вижу его? Или это всего только моё воображение?..?Меркуцио ещё полминуты сидел в прежнем положении, потом резко вскинул голову и впился взглядом в лицо повергнутого в шок герцога. Тот судорожно сжал локти пальцами и молча закрыл глаза, думая, что это простой морок и ничего больше.Когда умер Меркуцио, Эскал умер изнутри.—?Д… Дядя?.. Бартоломео,?— в тишине родной голос показался герцогу шелестом листьев. Не размыкая век, мужчина полушёпотом ответил:—?Меркуцио… Если сейчас я не выдумал тебя сам, скажи, какого цвета глаза Валентина?..—?Тёмно-карие с жёлтым пятном в левом,?— ответ был мягким, каким-то успокаивающим, и тон ласкал слух. Бартоломео широко распахнул глаза?— Меркуцио так и сидел на столе, только теперь склонил голову к плечу и улыбался. Это была та улыбка, которую герцог всегда видел в разговоре с ним наедине.—?Постой… —?он не вполне смело шагнул к племяннику, краем глаза заметив что-то сияющее сиреневым на полу, очень медленно протянул руку и коснулся подрагивающими пальцами щеки Меркуцио. —?Как ты… Почему я вижу тебя?..—?Разве ты забыл, дядя, что вот здесь,?— юноша, не меняя положения головы, приложил ладонь к груди. —?Есть нить, которая служит твоей связью со мной? Разве ты забыл, что рассказывал нам о материальных духах? Разве ты забыл… —?его голос резко оборвался, улыбка сошла с лица, а в глазах Меркуцио блеснули слёзы. —?Меня?..В эту минуту племянник показался Эскалу тем восьмилетним мальчишкой, каким он первый раз попал в этот дом и каким впервые пришёл рассказывать о своём кошмаре. Нерешительный, запинающийся, боязливый?— он сейчас был слишком непохож на прежнего себя.—?Нет, нет, что ты,?— Бартоломео медленно покачал головой и опустил другую руку на плечо юноши. —?Я помню всё… Когда ты оказался здесь, я как раз вспоминал тебя. Выходит, ты понял, как я… —?он не договорил, но Меркуцио всё равно понял?— чуть заметно кивнул и осторожно сжал в пальцах воротник плаща дяди:—?Ты хотел, чтобы я пришёл?..Вместо ответа герцог провёл рукой по шее племянника, заставляя его откинуть голову, и сглотнул:—?Вот она. Это точно ты.Родинка. На белой коже Меркуцио она всегда была сильно заметна, пока тот не отрастил волосы, которые её скрыли. Теперь никаких сомнений у Эскала не осталось?— он действительно видел своего старшего племянника.—?Конечно же, это я,?— удивительно, он произнёс это без тени сарказма. —?Дядя Бартоломео, у тебя очень уставший вид.Ответить герцог не успел, потому как оказался в кольце тонких мускулистых рук. Так делал только он?— обнимал тогда, когда ждёшь этого меньше всего. Бартоломео стоял неподвижно пару мгновений, после чего крепко прижал Меркуцио к себе и положил подбородок на его макушку:—?Мальчик мой, ты здесь… Это не сон…—?Я сам не верю,?— приглушённо последовало в ответ: снова ткнулся носом в плечо. —?Парис с утра не врал, он тоже видел меня таким, каким видишь ты сейчас.Повисла тишина, но говорить никому из Скалигеров не хотелось. Зачем, если до сих пор не разомкнутые объятия говорили гораздо больше простых слов…За окном шумит ветер, уже и солнце заходит, и только тогда Бартоломео решается:—?Меня спас только твой портрет.Меркуцио поднимает голову и робко улыбается:—?Теперь я не оставлю тебя одного. Тебе нельзя. В следующий раз портрет не спасёт.Красноречивый взгляд чёрных глаз герцога буквально кричит: ?Не уходи?.Ответом служит мягкий, светящихся зелёных глаз: ?Никогда?.