Глава X. Страх и ревность (1/1)

?Это я во всём виноват?.Слова, преследующие всю жизнь.?Это я во всём виноват?.Слова, не оставляющие в покое ни на минуту.?Это я во всём виноват?.Шум в ушах. Пустошь вокруг. Окутанная туманом пустошь.Это ведь туман? Или пелена перед глазами??Это я во всём виноват…?Боль — в виски. Сдавленный крик… со стороны??…Нет… это я… кричу…?Камни под ногами… под коленями… впиваются… но подняться нет сил.?…Это я во всём виноват…?Алая вспышка — сквозь туман — слепит глаза.?…Я один… виновен во всём…?Взять себя в руки. Встать. Пойти вперёд. Зрение, постепенно, возвращается… но это не имеет смысла. Света больше нет.Есть только туман.?…Прошу…?Сердце сжимается — от ожидания и страха, — когда впереди опять вспыхивает красным.?…Я должен искупить вину…?Не вспышка. Алый призрак.Он появляется, ослепляя, — и растворяется в тумане при очередной попытке вглядеться.А потому необходимо идти.Идти.Идти к нему.Покуда есть силы.Покуда ещё не поздно.Покуда его можно спасти…— Мицу… нари… — шепчет Йошицугу; в горле пересохло, голос отказывается слушаться. Руки заледенели, и всё остальное тело, кажется, тоже… но это неважно.Важно то, что кроваво-красный призрак наконец обретает очертания. Ребёнок. Он пристально смотрит на Йошицугу. В золотистых глазах его — искреннее осуждение. Ненависть.В глазах малолетнего Сакичи — горькое ?не прощу?.?…Я повинен… я причастен… я вынужден молчать…?Сакичи холодно — в тумане. Холодно — такому хрупкому, такому беззащитному.Такому одинокому…— Меня все бросили… — шепчет он бледными губами. Мёртвенно-бледными, без единой кровинки. — Все… Никого не осталось… — голос его становится твёрже и грубее. И вот Йошицугу видит уже взрослого Мицунари. Лис всё так же одет в алое; в руках — потрёпанный веер, отцовский, весь в багровых пятнах. Оружие медленно складывается, медленно летит вниз, со стуком падает на укрытую туманом землю. Йошицугу отвлекается, а когда вновь поднимает взгляд — беззвучно вскрикивает.Мицунари прямо перед ним — намного ближе, чем мгновение назад; Йошицугу отчётливо видит, как гаснут, одна за другой, золотистые искры в глубине его взгляда. Мицунари прямо перед ним, перед Йошицугу, в чьих руках — клинок, отравленный ядом.Клинок, который он только что вонзил лису в грудь.Йошицугу рвано вдыхает, вскрикивает, отпускает рукоять; пятится, с ужасом смотрит на свои ладони… кровь… кровь… на них — его кровь… она льётся, сочится, покрывает пятнами одежду, окропляет туман, заливает глаза… она повсюду, от неё дурно, от неё страшно, безумно, бесконечно страшно…Мицунари падает на колени. Он не отводит взгляда — всё такого же доверчивого.Всё такого же верящего.И едва различимо шепчет:— Друг… Йошицугу… Никого не осталось… Даже ты…Клинок в груди лиса растворяется. Мицунари переводит взгляд за спину Йошицугу. Вздрагивает, испуганно. Опускает голову. Остервенело сжимает руками ткань над раной. Надрывно кричит:— Ты отнял у меня всех! Ненавижу! Не прощу… Убью!Хватает с земли веер, мгновенно окутывает его пламенем; вскочив, срывается с места и мчится, алым демоном, — мимо Йошицугу. Змей изумлённо оборачивается — но, увидев, кого на самом деле собирается атаковать Мицунари, зажимает рот ладонями.— Отец… Матушка… Будь ты проклят, волк! Никогда не прощу тебя! — кричит он Сакону со слезами в голосе — и замахивается, готовый убить его одним точным ударом. Йошицугу дёргается в сторону волка — прекрасно понимая, что ему не успеть; чувствует, как по левой щеке катится непрошеная слеза…Сакон едва заметно вздрагивает, когда веер замирает прямо возле его шеи; пламенное лезвие успевает срезать тёмную прядь — и резко гаснет.Руки лиса дрожат; веер выпадает из ослабшей ладони; рассыпается пеплом прежде, чем успевает утонуть в тумане…— Не могу… — шепчет Мицунари; он беспомощно опадает волку на грудь, качает головой, из последних сил сдерживая слёзы. — Не в силах… — Поднимает взгляд, касается щеки… тянется к губам. — Если бы только ты был мне безразличен, Сакон…Грудь изнутри обжигает ревность; Йошицугу вздрагивает от боли — и стыда. Он не хочет видеть этого, он желает отвернуться… но замирает, когда волк вдруг усмехается.— ?Лёгкая и приятная смерть?. Значит, вот она какая, — он резко прижимает Мицунари к себе, избегая поцелуя. — Вот только… иллюзорной копией меня не обмануть. Всё хорошо, Йошицугу. Я здесь, рядом с тобой. Доверься мне — и возвращайся поскорее в действительность.Сакон говорит ?Йошицугу?. Но смотрит на Мицунари. Змей не может понять, в чём дело…До тех самых пор, пока ему не становится невыносимо тепло.— Доверься мне, — повторяет волк — где-то вблизи. Йошицугу смотрит на свои ладони — совершенно чистые…И, очнувшись, оказывается на руках у Сакона. Волк всматривается в его лицо, касается волос, ласково проводит по щеке тыльной стороной ладони.— Всё закончилось, — тихо произносит он. — Всё хорошо.Йошицугу едва не забывается от радости: перехватывает руку, трётся о неё щекой, ненароком касается губами; шепчет:— Вы живы…Целитель смеётся в ответ.— Мне-то с чего умирать? — говорит он. — Это вы у нас в иллюзию угодили, господин Отани. Если за кого и следовало волноваться, то за вас, герой-защитник.Йошицугу смотрит на него исподлобья.— Я о том, что вам вообще не следовало за мной идти. Что, если бы мы оба пропали?Сакон с наигранной обидой передразнивает:— ?Вам вообще не следовало за мной идти?… Ты как господин прямо, — усмехнувшись, он отпускает змея и встаёт. О себе тут же напоминает и холодная земля, и морозный воздух… и разбитое сердце. Сакон протягивает Йошицугу ладонь и ворчит: — Как будто мне так весело за вами по иллюзиям бегать. Поднимайся давай, будем исцелять… И только попробуй начать упрямиться, — волк сводит брови на переносице. Змей, поёжившись, покорно берёт его за руку. Но как только целитель обращает взгляд на раненое плечо, резко подаётся назад. К сожалению или к счастью, дерево позади почти сразу вынуждает его остановиться.Йошицугу оглядывается:— Прошу, не нужно. Я и так перед вами в долгу…Однако Сакон предвосхищает его попытку сбежать: обхватив руками ствол, он приковывает змея к месту решительным взглядом. Змей замирает, не в силах отвести глаз.— Скажи, ты и правда собрался идти обратно раненый? Это ведь опасно, — взволнованно произносит Сакон. Он всё ещё хмурится — и его недовольство обезоруживает; он требует послушания — и его настойчивость лишает последнего желания сопротивляться: — Давай сюда руку. Это я перед тобой в долгу, ибо стреляли в меня. Ты молодец, тебе положена награда.?Награда?? Да это ведь не смешно ни капли… Ещё сильнее прижавшись к дереву, Йошицугу опускает голову:— Никакой я не молодец. Я подверг опасности нас обоих. К мороку не устойчив — а всё равно…— Попади пуля в меня, всё было бы ещё хуже, — серьёзным тоном прерывает его Сакон. — Враг откуда-то взял иллюзии, против которых я не способен устоять.Йошицугу вздрагивает.— Что?..Сердце едва не останавливается, когда разум подсказывает самое очевидное объяснение. Нет, этого просто не может быть…Сакон рассудительно произносит:— Полагаю, вернее всего будет сначала вернуться и рассказать о произошедшем господину. А потом уже думать, как так вышло… Но первым делом, — с нажимом говорит он, — дай мне разобраться с твоей раной.— Не дам, — резко отвечает Йошицугу. — Если так хотите ?наградить? меня, то просто оставьте мою рану в покое.Ребячество? Оно самое. Однако пользоваться добротой Сакона уже не позволяет совесть. Волк устало вздыхает, едва не рыча — и его тоже можно понять. Утром ?этот змей? не позволил исцелить голову, теперь прячет плечо… Лекарская часть его сущности должна рвать и метать.?Но он не мой целитель?.— Я целитель, — отвечает Сакон — словно его мыслям. Змей вздрагивает, изумившись совпадению. — Моя задача — заботиться о тех, кто мне дорог.— Я вам не дорог, уж поверьте, — презрительно усмехается Йошицугу. — К тому же во мне достаточно сил, чтобы дойти обратно и не упасть. Или вам так нравится считать меня слабым?На миг во взгляде волка вспыхивает недоверие вперемешку с какой-то досадой, однако затем он склоняется чуть ближе — змей задерживает дыхание — и, понизив голос, произносит:— Йошицугу. Иллюзия позволила мне понять, что происходит в твоей душе. Столько времени держать в себе такое… у меня нет причин сомневаться в твоей силе. И тем не менее, — во взгляде его появляется что-то, слишком уж похожее на сожаление, — даже самым сильным сущностям порой нужна поддержка. Поддержка тех, кому они не безразличны. Понимаешь, о чём речь? Я уже принял на себя половину иллюзорных чар, помог тебе очнуться… Позволь довести начатое до конца, не безразличный мне змей, — с тёплой улыбкой говорит он.Слова — сильнее любой исцеляющей магии. После такого нельзя не оттаять. И тем не менее Йошицугу решает дослушать волка, прежде чем открыто соглашаться.Ведь сердце подсказывает, что прямо сейчас Сакон скажет нечто весьма любопытное…— Давай так, — предлагает он. — Я выну пулю за то, что ты меня от неё спас. А рану исцелю… в обмен на что-нибудь ещё. Такие условия тебя устроят?Почему-то Йошицугу хочется улыбнуться. Эти их вечные торги с волком… уже больше похожи на традицию, нежели на череду совпадений. Немного подумав, змей вздыхает:— А как же то, что вы спасли меня от наваждения?— Ну, в обмен на это… — Сакон задумывается. — …Ты простишь мне то, что я замкнул колдовской круг через поцелуй.Йошицугу непонимающе моргает.— …Что?— Да поцеловал я тебя, пока ты был без сознания, — смеётся Сакон. — Хоть и во имя благородной цели, но поцеловал. Так что по поводу спасения из иллюзии мы с тобой квиты.Йошицугу тем временем совсем не смешно. Змей уже жалеет о том, что решил выслушать предложение волка. Согласился бы на исцеление сразу — и не мучился. А теперь наружу так и рвётся слабость. Змей истощён и физически, и духовно — и скрывать свои чувства труднее с каждой минутой.И особенно трудно скрывать ненависть к себе.— И что же я, по-вашему, могу предложить вам взамен? — с горечью шепчет Йошицугу. — Я не умею лечить, не способен согреть… я даже словами утешить никого не в силах. Всё, что я могу, — это отравлять жизнь другим…Сакон мрачно усмехается.— Йошицугу. Ты правда уверен… что тебе совсем нечего мне предложить?Волк внезапно подаётся вперёд — обращая и без того недопустимое расстояние между ними в почти полное его отсутствие; Йошицугу бросает в жар: кажется, ещё никогда Сакон не был к нему настолько смущающе близко. Слегка прищурившись, целитель шепчет:— А если я сам назначу цену?Змей начинает еле заметно дрожать — и раненое плечо тут совершенно ни при чём; судорожно сглотнув, он наконец кивает. Сбежать от волка теперь не выйдет — и это кружит голову сильнее любого колдовства; сердце колотится отчаянно, сходя с ума от того, как близки друг к другу их тела. В голову так и рвутся безрассудно-дурманящие мысли: стоит лишь протянуть руку — и можно дотронуться до его кожи; обнять за плечи, прижать к себе скорее, чем он успеет опомниться, лишить воли одним укусом… распалить, уязвимого, присвоить себе — и перестать наконец терзаться отравляющей душу ревностью…Как же хочется побыть эгоистом…Но нет. Нельзя. Запрещённый приём.А потому остаётся лишь ждать.?Коснитесь, хотя бы коснитесь, умоляю… не как целитель — как…? — стыд накрывает с головой, и Йошицугу чувствует, что безудержно краснеет под этим пристальным, изучающим, обжигающим взглядом. Молчание волка — хуже любой пытки, и, отчаявшись, змей шепчет:— Да не тяните же…Придя в себя, он спешит опустить взгляд, но Сакон касается его подбородка:— Прятаться сейчас — нечестно.Пальцы тёплые — настолько, что хочется зацеловать эти смуглые руки. Золотистый взгляд сияет — так, что подгибаются колени.Святая добродетель, сколько же дней он мечтал об этом… Да, потерять невозмутимость — это самое позорное поражение из возможных.Однако сейчас — именно тот случай, когда Йошицугу жаждет проиграть в битве.Сакон склоняется к лицу — однако целовать не спешит, лишь согревая дыханием губы и пристально глядя в глаза; через пару мгновений змей, не вытерпев, сам подаётся вперёд — и совершает главную ошибку. Ловко увернувшись, Сакон с хитрой улыбкой заявляет:— Это мой поцелуй. Я сам решу, как именно его потратить.Йошицугу издаёт разочарованный стон — и, заметив на лице волка явное удовлетворение по этому поводу, еле сдерживается от желания отомстить ему хоть чем-нибудь.— Думаю, логичнее будет сначала тебя исцелить, — заметив его настроение, усмехается Сакон.Да он что, издевается? Если не хочет, то пусть и не дразнит тогда, а если хочет… зачем томить?!Когда Сакон резко вытягивает пулю с помощью магии, Йошицугу испуганно жмурится, а затем, будто невзначай, спрашивает:— Выходит, взамен вы просите у меня лишь поцелуй?— Ну да, — пожимает плечами волк. — Раз тебе, как ты говоришь, больше нечего предложить.— Вообще-то… раз уж речь зашла об этом… то выбор шире, чем вы думаете, — едва слышно шепчет Йошицугу. Он невольно исследует волка взглядом, задерживаясь то на плечах, то на губах, то на ладонях. — Скажите, разные сущности ведь и целуются по-разному? — уже чуть громче спрашивает он. Сакон даже на миг прерывает исцеление. А затем осмеливается посмотреть змею в глаза и усмехается:— Вижу, и наблюдательному господину Отани порой приходится обращаться за помощью??Кажется, он правда намерен меня разозлить. Мстит за то, что я упрямился в ответ на предложение о помощи??— К сожалению, именно в данной области я не эксперт, — пытаясь сохранять равнодушие, откликается змей. — Поможете мне заполнить пробел в знаниях?— Только если ты первым расскажешь о том, что тебе уже удалось испытать, — принимает вызов Сакон. — Чтобы я знал, о чём тебе рассказывать не нужно.Волк смеётся, когда Йошицугу тихо роняет:— Проклятье, — змей пытается сдержать досаду, однако выходит у него из рук вон плохо. — Сегодня неправильный день. Вы одержали надо мной верх уже несколько раз подряд.После этого они молчат. Закончив восстанавливать порванную одежду над раной, Сакон кивает самому себе и вновь поворачивается к Йошицугу:— Трудно найти стратега, который любит проигрывать. Ещё труднее — способного извлечь пользу из поражения. Однако ты, судя по всему, тот самый редкий экземпляр, — тон у него лёгкий. Оно и ясно — сейчас он ведёт. А вот змей сердится — и отвечает с откровенным вызовом:— Я не просил чинить одежду.— Предлагаешь и за это плату взимать? — спрашивает волк. — И, кстати, что ты подразумевал под ?более широким выбором??Йошицугу устало запрокидывает голову, касаясь макушкой ствола.— Неужели вам всегда нужно всё объяснять? — с откровенным нетерпением шипит он. — Вы ведь прекрасно всё понимаете… — он снова смотрит на волка — и резко осекается. То, как целитель обводит взглядом его губы… Вопреки намерению змея молчать, у него вырывается сокровенное: — Я подразумевал… что желаю вас.Мгновение — и Йошицугу вновь поддаётся дикому стыду; зажмурившись, он собирается отвернуться — но Сакон в очередной раз не позволяет скрыться, прижавшись к его губам уверенным поцелуем. Змей поддаётся растерянности, как если бы его застали врасплох, но уже вскоре им начинают овладевать чувства, так долго сдерживаемые внутри, а оттого — вдвойне отчаянные. Йошицугу подаётся навстречу губам, обнимает за шею, вплетает пальцы в волосы… и вздрагивает, когда слышит в ответ тихий, но такой нетерпеливый стон…?Проклятье, волк…?Он ведь сам этого хотел — так какого дьявола…— Хватит, — молит Йошицугу шёпотом, самовольно обрывая поцелуй. Змей желает раствориться в тепле волка — даже если это будет означать его гибель. Но жестокий разум сильнее. И он говорит, что пропасть из-за чувств — верх глупости. Уткнувшись лицом в грудь Сакона, Йошицугу восстанавливает дыхание, а затем глухо произносит: — Вы ведь не перейдёте границы. А потому остановиться следует сейчас.— Согласен, — тихо отвечает Сакон. — Не стоит больше задерживаться. Мы всё-таки не на прогулке.Охотничий костёр погас. Уже занимается рассвет.Весь обратный путь они преодолевают, не сказав друг другу ни единого слова.***У Мицунари искусаны губы — и это говорит о том, как сильно он нервничал, ожидая их возвращения; побледневшее лицо указывает на то, что спал он плохо — или вовсе не спал. Йошицугу хватает одного взгляда на Сакона, чтобы понять: волк в ужасе от подобного состояния господина.И тем не менее первым возмутиться успевает лис.— Какого тенгу… вас не было так долго?! — пересекая границу им навстречу, восклицает он. Охранные костры, мимо которых он проходит, сердито вспыхивают вслед за его злостью.Сакон настороженно хмурится.— ?Так долго? — это как долго, господин? — спрашивает он. Мицунари замирает и растерянно смотрит на волка.— Вы ушли позавчера… и вас не было целые сутки… — он разводит руками. Сакон хмыкает:— Только не говорите, что вы всё это время ждали нас у границы!Это лишь сильнее злит Мицунари.— Я тебе сейчас посмеюсь! Живо рассказывайте, почему вас так долго не было! — он поворачивается к Йошицугу. — Неужто охотники находились настолько далеко?Змей качает головой.— Они были близко. И нам холодно, — напоминает он.Лис вздрагивает. А затем, помявшись немного, примиряюще берёт друга за руку.— Согласен. Давайте возвратимся в помещение. А ты всю дорогу будешь мёрзнуть — в наказание за шутки, — шипит он в сторону волка, прежде чем повести змея через границу.Сакон, вопреки всему, совершенно добродушно усмехается за спиной.— По ночам нужно спать, господин, а не злость накапливать. — Лис ворчит что-то неразборчивое в ответ. Подождав немного, волк говорит: — Получается, нам снова попалось наваждение, в котором время идёт медленнее, чем в действительности. Потому вы нас и потеряли.Дальше они шагают молча. Однако, едва успев завести Йошицугу в кабинет, Мицунари требовательно спрашивает:— Как так вышло?Он отпускает змея, который успел согреться по пути. Сакон закрывает двери и просто отвечает:— Пуля, господин.Мицунари переводит испуганный взгляд на Йошицугу. Змей уже собирается успокоить друга, однако тот понимает всё сам. Кивнув, он опять смотрит на Сакона:— Теперь — подробности.Опустившись на пол, волк некоторое время собирается с мыслями.— Двадцать шесть… охотников было, — как-то неловко начинает он. — Мы их спугнули, однако затем меня сбил с толку морок. Тогда и произошёл выстрел, от которого меня спас Йошицугу…Мицунари, напрягшись, прерывает рассказ:— Тебя сбили с толку иллюзией? Но ведь ты же…— Вы правы, на меня лисья магия не действует, — тихо отвечает ему Сакон. И, почти шёпотом, заканчивает: — Ничья… кроме вашей, господин.— Ничья… кроме моей? — изумлённо переспрашивает Мицунари. — И почему же я узнаю об этом только сейчас? — Волк теряется, однако лис и не ждёт ответа: его вопрос был лишь попыткой выразить недовольство. Сжав руки в кулаки, Мицунари сердито произносит: — И откуда они вообще взяли мою магию?— Не могу знать, господин, — тут же отвечает ему Сакон. — Не исключено, что среди нас находится предатель.Лис вздрагивает. Воцаряется молчание. Мицунари скрещивает руки на груди и ненадолго задумывается, однако затем, слегка неуверенно, вновь обращается к волку:— Кстати, а чем… мои иллюзии отличаются от остальных? Почему на тебя… они действуют… — он осекается, догадавшись, каким может быть верный ответ.Сакон тем временем хмурится, будто от боли. Пальцы его едва заметно дрожат. И тем не менее, подняв сияющий взгляд на лиса, он признаётся:— Я подвластен вашим чарам, потому что вы — мой истинный повелитель.Йошицугу даже не сомневается, что руки у Мицунари опускаются сами собой — от растерянности. Удивлённо глядя на волка, лис повторяет:— Истинный… повелитель?..Сакон склоняет голову вместо ответа. Змей буквально слышит, сколько невысказанных слов, сколько невыраженных чувств сейчас терзают разум и сердце волка. Йошицугу ощущает, как теперь Сакон, больше не сдерживаемый оковами тайны, задыхается от тех мыслей, от тех эмоций, что столь долго желал донести до Мицунари…Не выдержав, змей знаком привлекает к себе внимание лиса.— Я не совсем хорошо себя чувствую, — говорит он. — Сначала рана, после — иллюзия… голова кружится с дороги…Мицунари взволнованно подаётся к нему.— И ты всё это время молчал? — лис берёт друга за плечи. — Сакон… — он поворачивается к волку, однако Йошицугу предупреждает его намерения:— Не нужно. Я сам доберусь до своих покоев.— Вообще-то я хотел попросить его…— Нет! — как-то слишком резко отвечает Йошицугу. Мицунари смотрит на него недоумённо. — Он твой целитель, пусть тебя и лечит, — уже чуть тише добавляет змей. И, пронзительно взглянув на друга, вдруг просит: — Не глупи, Мицунари. Вам необходимо поговорить. Я вам сейчас ничем не помогу. Наоборот, буду лишь мешать.Сакон бросает на него взгляд через плечо. Робкий, но полный искренней благодарности.Йошицугу больно от этого взгляда. Больно так, что хочется расцарапать собственную грудь в кровь.И тем не менее змей покидает комнату с совершенно невозмутимым лицом.